museummb

Я работаю в музее. А в музее я работаю с детьми. Есть такая специальность даже – «музейный педагог».

На одном занятии я, как всегда, спрашивала. Вопросы были легкие и каждый, конечно, хотел ответить. Один мальчик, лет семи, не слушая вопросов, машет рукой и кричит:

- Я! Я! Я! Я! Я!!!

- Слушай, ты даже не знаешь, о чем я буду сейчас спрашивать. Зачем кричишь?

- Я! Я! Я! Я! Я!!!

- Хорошо. Говори. Что «ты»?

- Я! Я! Я! Я! Я!!! Не знаю. Просто.

В детстве я имела художественные замашки. До ВЫСОКОхудожественных немного не дотягивала по росту.

Мама работала в реанимации. Сутками. Тогда я думала, что там много уток, гусей и прочих перелетных птиц, с которыми она работает. Но в основном, конечно, с утками. Домой «с уток» она возвращалась, мечтая о сне. Я же требовала внимания и чтения сказок. Самой разнообразной по содержанию в мамином послерабочем исполнении была сказка «Три веселых дятла». Каждый раз ее содержание менялось, в зависимости от того, в каком месте мама начинала засыпать. Больше всего интересовал меня вопрос: живут ли медики на деревьях? Правда, в книге речь шла о медведях. Но в полусне чего только не прочитаешь.

Когда мама засыпала, на нее и окружающие предметы, попавшие в зону моей досягаемости, обрушивался весь мой творческий потенциал. Больше всего я любила радовать близких созданной красотой.

Все помнят советские ковры? На стенах и полу примерно одинаковые, с темными узорами. Я давно заметила, что они очень уж невзрачные. И в один прекрасный день, когда мама отсыпалась после дежурства, решила сделать его немного ярче. Для этого я взяла пластилин… Нет, вы не подумайте чего! Самый яркий взяла. Начала с центрального цветка. Грязно-желтую серединку аккуратно втирающими штрихами закрасила ярко-желтым бруском. Встала, полюбовалась. Красиво. Очень скоро вокруг заалели шесть красных лепестков. Ничего сложного. Как раскраска. Только вместо бумаги был ковер, а вместо карандашей – пластилин. Я успела покрасить половину ковровых зеленых листочков. И тут проснулась мама… Ну, дальше неинтересно было. «Лучше бы ты так старательно зубы чистила, как пластилин в ковер втирала» Зубы! А то я не пробовала, можно подумать!.. Пробовала. Пластилин не сладкий, даже красный. Акварель и то вкуснее. К этому выводу я пришла за время стояния в углу.

Если Вы думаете, что этим все закончилось, то Вы не я. Потому что если уж случилось уродиться творческой личностью, то извольте страдать за искусство.

Все лето наблюдала я за бабочками, как порхают они с цветка на цветок, яркие, как запрещенный мне отныне пластилин. Кстати, на тюли в детской комнате тоже были бабочки. Изящные и стремительные. И только одно мешало им летать по-настоящему. Тюль. Будучи наблюдательным не по годам ребенком, я заметила, что крылья живых бабочек трепещут. Этого трепета так не хватало бабочкам с тюли. Решено! Я подарю немного свободы и трепетания бабочковых крыл своей комнате. Вот мои любимые ножницы в форме зайчика… И вот уже одна бабочка освободила свои крылья из тюлевого плена, оставив там только туловище и усики. Верхние крылья второй почти получили свободу и трепет, но тут снова проснулась мама. Потом она называла меня словом «вредитель», а тюль словом «дефицит». Эти новые слова я узнавала уже из угла.

С этой поры я твердо решила приносить пользу. Раз красоту никто нынче не ценит. Только за мной пристально следили и принести даже совсем немного пользы, ну или хотя бы камней с улицы, мне не позволяли. Мама спала. Я скучала. Ножницы лежали рядом с пластилином наверху. В моем распоряжении была только спящая мама и моя недремлющая смекалка. Вначале я долго смотрела, как мама спит. Это было не слишком увлекательно: лежит и сопит. Даже не шевелится почти. Вот интересно, зачем человеку такая большая наволочка на подушке, если он занимает на ней едва четверть. И то, если считать прическу?.. Нерационально как-то. Между прочим, вот тут лежит мамин маникюрный набор. А в нем есть такие маленькие ножницы. Кстати, наволочку они режут не хуже больших. Вокруг головы круг можно сделать за каких-то пару минут. Ну, раз уж они так хорошо режут, то можно принести пользу. Мама давно жаловалась, что на ее медицинском халате нет кармана. Так я сделаю. Вот же он, висит на плечиках, выстиранный и выглаженный к завтрашнему дежурству. Что такое карман? Дырка квадратная, куда вещи кладут. Вот я ее и вырежу. Сбоку, как положено. Правда, высоко не достану, но это ничего.

В углу я долго размышляла, что сделала не так. Может, надо было работать быстрее. Конечно, если бы мама проснулась, когда на халате уже был карман, а не вырезанный уголок, получилось бы лучше. Но ничего не вернешь. А вот усовершенствованная наволочка ей, видимо, понравилась. Когда мама увидела халат, то про наволочку даже не сказала ничего.

Все мои размышления угол хранил долгие годы в виде печальных закорючек и закрашенных обойных цветочков. Целых три грустных воспоминания. Четвертое хранила моя попа, после того, как воспоминания в углу были обнаружены мамой.

С тех пор квартира пережила два ремонта. На новых обоях нет цветочков. Зато в коробке с игрушками все еще лежат ножницы в виде зайчика и ножичек для пластилина.

Я работаю в музее. Музей находится в центре города, где гуляет много туристов. И потому со мной иногда случаются истории, похожие на старые бородатые анекдоты. Вот такая случилась со мной несколько лет назад.

Вышла я как-то с работы. Иду, никого не трогаю. Навстречу идёт интеллигентного вида пара лет сорока.

- Здравствуйте!

- Здравствуйте!

- Извините, мы в вашем городе впервые. Вы не подскажете, где тут есть поблизости богоматерный храм?

- ?!!

- Ну, церковь какой-нибудь богоматери. Мы в церковь зайти хотели.

- Богородичный храм?..

- Да-да, именно такой.

Я работаю в музее. Однажды в нашем музее был конкурс детского рисунка. Назывался он «Славянский венок». Рисовать деткам предлагалась на тему праздников и будней славян. Сюжеты любые. Работ на конкурс прислали очень много. Жюри долго работало, чтобы определить победителей, которым вручили дипломы лауреатов. Остальным мы решили дать грамоты за участие. И шоколадки. Всем. Чтобы не обидно.

Прошло несколько дней после награждения. И вдруг в музее раздаётся телефонный звонок. Возмущенная бабушка одной из участниц интересуется, почему её внучке не дали «самый Большой и Главный приз». А мне и самой интересно – почему? И что это за участница такая. Уточняю название работы. Хорошее такое название: «Как славяне собирали урожай». Достаю работу и вижу…

Крупное поясное изображение трёх женщин типично славянской внешности: черноволосые, горбоносые, черноглазые. На головах у них блюда с типично славянским урожаем: арбуз, виноград, бананы, гранат. Славяне собирают урожай.

Предельно вежливо интересуюсь, видела ли бабушка внучкин рисунок. Говорит, видела. Что, говорит, не так в нем? Совсем уж робко интересуюсь, не смущает ли её то, как выглядят на рисунке славяне, и не слишком ли экзотичен урожай для средней полосы. Мол, может, девочке стоило объяснить, кто такие славяне, показать иллюстрации к народным сказкам, мультики-кино красивые посмотреть по мотивам всё тех же сказок? Репродукции Врубеля/Васнецова/Васильева показать? Бабуля уверяет, что славяне на картинке самые типичные. Как надо. И урожай самый средний. Как полоса. Так что там насчёт Большого Приза?

И тут я сдаюсь. «Вы, - говорю, - меня убедили. Приходите с девяти до пяти в музей, двести граммов Большой Призовой Шоколадки «Алёнка» получить». Потому что юный художник так видит и перед этим всё наше жюри бессильно. На том и распрощались, взаимно друг другом довольные.

А девочку звали Анечкой. И фамилия у неё такая, знаете, для живописца славянских урожаев подходящая. Васильева или Иванова. Забыла, каюсь. Но, думаю, запомнить надо. Ибо с такой бабушкой талант точно не канет в безвестность. Сама бы от такой не отказалась. Потому что хорошая бабушка никогда не лишняя.

Я работаю в музее. Крохотный музей в провинциальном городке. Знаете, по весне и по осени случаются обострения у психов и ненормальных «культурной направленности». В музеи, библиотеки и другие учреждения культуры приходят местные непризнанные гении. Я расскажу о «наших».

Обычно к нам ходит один. Он всех просвещает своими трудами на тему «общего славянства». Тихий такой, безобидный дядька лет шестидесяти. Приходит, рассказывает об очередном открытии, оставляет какую-нибудь (неважно какую) газету, заявляя, что это газета о славянстве, которую он приносит нам ежемесячно. Мы киваем, благодарим, и он пропадает на полгода. Я обычно угощаю его чаем и даю на дорогу конфету или печенье – что есть.

Второй встретился мне в автобусе, по пути с работы. Видимо, у меня такое располагающее лицо, что любой сектант в радиусе зоны видимости пожелает поговорить со мной о Боге, городские сумасшедшие по секрету расскажут свою тайну, а пьяные будут долго и многословно извиняться и объяснять причину своего состояния. Объектом их внимания неизменно становлюсь именно я. Так вот. Вхожу в автобус. Мест свободных, как ни странно, довольно много. Тут же, с видом шпиона на задании, подсаживается мужчина лет пятидесяти. Оглядываясь с подозрением вокруг, конспиративным шепотом сообщает: «Я занимаюсь археологией». Пауза. Видимо, ждёт аплодисментов и изъявления неземного восторга по поводу сказанного. Сдержанно отвечаю вполголоса: «Поздравляю. Прекрасное занятие». Тут «археолог» поворачивается ко мне всем корпусом и быстро-быстро говорит: «Я сделал потрясающее открытие, когда копал свой огород: нашему городу на самом деле не тысяча лет. Я докопался до самого низа и установил, что ему шесть тысяч лет. Теперь буду делать подкоп под центр города. Вы должны знать об этом великом открытии». Разумеется. Именно я. Кто же ещё? «Теперь знаю, спасибо». «Ну всё, мне выходить. Запомните: шесть тысяч лет!». Я обещала запомнить.

И третий. Этот господин в спортивном костюме был лет шестидесяти с хвостиком. В тот день у меня был разгар монтажа новой выставки. Помочь попросила своего коллегу, молодого человека моих лет. Обеденный перерыв. Сели перекусить. К концу трапезы вошёл посетитель. Сразу, не теряя времени даром, он перешел к делу. Быстренько объяснил, что он – большой специалист в области сексуальных отношений. И не просто какой-нибудь теоретик, а практикующий специалист, так сказать. Мы, молодёжь, ничего об этом не знаем и вообще занимаемся «этим» категорически неправильно. Но это не беда: он всему нас научит. И моего коллегу тоже, конечно. Мальчиков он любит ничуть не меньше, чем девочек. По мере пламенной речи мы приходили в себя. Переглянулись и не сдержались. Музейные своды сотряс дружный хохот. «Практик плотских утех» оскорбился и ушёл. Как оказалось, только затем, чтобы являться через каждые полгода. Пытаться образумить меня.

С некоторым волнением жду осени.