denisslavin

Я ждал и был готов, но, проходя квартал за кварталом, так и не встретил сопротивления. В какой-то момент мне даже показалось, что всё случившееся за последний месяц – морок, дурной сон. Люди проходили мимо, машины гудели, в ларьке торговец шавермой отчитывал помощника на своём, непонятном мне языке. Всё было таким обычным. Однако, как бы долго я не вглядывался в куски мяса на вертеле, аппетита так и не почувствовал.

Первый спазм случился спустя часов десять, а то и больше. Я был на вокзале, уже купил себе билет и сидел на скамейке в зале ожидания. Живот закрутило, но не слишком резко. Боли не было. Да только в этот же миг мне стало очень страшно. Никакой это не кошмар, понял я, а самая настоящая реальность. Как далеко не уезжай, дом не забудет тебя. Если хочешь жить, вернуться придётся.

От этой мысли стало ещё паршивее. Я поднялся и заходил по залу, впустую таращась на витрины. Возвращаться было нельзя ни в коем случае. Но голос в голове уже шептал: «Ты вернёшься, вернёшься». Держать себя в руках становилось всё труднее. Мне казалось, люди видят, что со мной творится неладное, и пристально наблюдают. Они все будто только и ждали, когда я выдам себя, сделаю какое-то неловкое движение. Хотелось убежать. Хотелось закричать. Хотелось заплакать.

Я вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Увидел неподалеку парочку курильщиков и подумал даже, отчего бы не стрельнуть сигаретку – вроде как, это помогает унять волнение. Я двинулся в их сторону, но поравнявшись с ними, пошёл дальше, прочь от вокзала. Шаг за шагом я был всё ближе к дому, к Хозяину.

При воспоминании о последнем я остановился. Вспомнил его лицо, улыбку и разозлился. Ну уж нет, подумал я, так просто меня не взять. В ближайшем магазине я взял бутылку водки и стаканчик, зашёл в подворотню, и там же откупорил её и влил в себя сразу двести грамм. Гортань и желудок обдало жаром, но я снова наполнил стаканчик и снова опрокинул в себя жгучее пойло. Я никогда прежде не пил, но знал, что, если влить в себя достаточное количество алкоголя, то ни идти, ни даже ползти уже будет невозможно.

Очнулся я на своей кровати. Как будто и не уходил никуда. Даже Роксана опять была рядом и смотрела на меня с грустной улыбкой.

– Дурачок, – сказала она.

После этого я ещё несколько раз пытался сбежать. Однажды я даже всё-таки сел на поезд. На вторые сутки меня так скрутило, что я готов был душу продать, лишь бы поскорее вернуться Собственно говоря, кажется, моя душа уже была продана.

Обычно, уходя, я пытался продержаться, как можно дольше. Максимум, на что меня хватило – четыре дня. Я был покрыт сыпью, почти ничего не видел и не слышал, и меня всё время рвало одним лишь соком из желудка. Каждый раз всё заканчивалось одинаково – я просыпался в кровати, а рядом была Роксана с протянутым стаканов воды, чтобы смочить губы.

Однажды она легла рядом со мной, положила голову мне на грудь и сказала тихо, почти шёпотом:

– Ты не понимаешь, что делаешь, или понимаешь, но всё равно делаешь? Эти люди, которые находят тебя на улице, приводят тебя и остаются здесь навсегда.

После этого она помолчала ещё несколько минут, давая мне время на размышления, но вдруг глубоко вздохнула, подтянулась к моему лицу и поцеловала в губы. Никогда прежде меня не целовали. То есть, мать, конечно, целовала меня в детстве, но это, разумеется, было совсем не то. Роксана буквально впилась в меня, засасывая язык до боли.

Потом, пока мы лежали в постели, она сказала:

– Больше не делай этого так часто. В смысле, это самое мы ещё будем делать, и часто, но сбежать больше не пытайся. Ты – молод, и тебе хватит двух-трёх взрослых в месяц.

– А ты? – спросил я. – Ты так и будешь убивать детей?

Роксана молча встала с постели, оделась, но перед уходом сказала:

– Я просто хочу жить.

С тех пор я ещё дважды пытался покинуть дом. Первый раз Роксаны рядом не было – как позже она призналась, из-за обиды –, а во второй мы снова занимались любовью.

Я обещал, что в моей истории хорошего не случится, но со стыдом признаюсь, что мне всё-таки было когда-то хорошо.

Мы с Роксаной жили в моей комнате. Дети, которых она приводила, находились в её, а куда Хозяин уводил моих, я не знаю. Наверное, они подыхали где-то на других этажах, пока Роксана жарко стонала подо мной. Одного ребёнка ей хватало на месяц, мне на тоже время нужны были двое мужчин или женщин. Раз в пару недель я отправлялся на охоту. Иногда встречал каких-нибудь пьянчужек или наркоманов, которые только рады были оказаться в доме, но мне был не по себе такой метод. Привычнее было покружить по району, пока не дом не составит меня без сил, а потом проснуться, зная, что всё уже сделано.

Роксана после совей охоты подолгу со мной не разговаривала. Первое время она сидела у себя в комнате и не открывала мне дверь, а позже приходила с книжкой в руке и сидела читала до самой ночи. Когда я ложился спать, она забиралась ко мне под одеяло, и мы… мы любили друг друга.

Кстати, про одеяло. При таком образе жизни моя комната стала сама по себе обрастать новыми вещами. Однажды утром я проснулся и обнаружил, что матрац устелен простынёй. Сначала подумал, что это Роксана позаботилась, но понял, что уж новые обои она за ночь поклеить бы не успела. У меня стало чисто, появился холодильник, кресло, розетки вернулись на место, окна теперь всегда были чистые, а весь пол застилал ковёр с густым ворсом.

Так прошло чуть больше трёх лет. Сами посчитайте, скольких жертв мы принесли Дому и угоду Хозяина. Тот, к слову, за это время ни разу не вторгнулся в нашу жизнь. Его всё и так устраивало. Да и чего греха таить – нас с Роксаной всё тоже устраивало, более чем. Вам, пожалуй, это покажется дикостью, но мы были счастливы. Да-да, пара кровопийц, погубившая сотни человеческих душ, существовала почти без угрызений совести. Нам было чем оправдаться: мы просто хотели жить.

Но однажды Роксана долго не приходила ко мне. Незадолго до этого она вернулась с охоты, но с тех пор прошло слишком много дней. Я уже привык, что ей нужно время побыть одной – я же говорил, что полностью избавиться от чувства вины у нас не получалось –, поэтому ждал и ждал, но всё-таки не выдержал и пошёл к ней в комнату. Стучал в дверь, звал Роксану, но слышал лишь, как она стонет и плачет. Я продолжал ждать и каждый день ходил к её комнате. Однажды она всё-таки не выдержала и ответила на мои просьбы открыть дверь.

– Уходи! Уходи, прошу тебя.

Голос у неё был скрипучий, как у старухи. Я вспомнил, как она бродила по коридору, седая и беззубая, с белесым взглядом и сморщенной кожей. Я продолжал стучать в дверь, и Роксана наконец открыла мне. Я увидел то, что и ожидал. Но услышал то, что предсказать было невозможно.

Прежде я несколько часов уговаривал Роксану рассказать, что происходит. Ребёнок, которого она украла в этот раз, лежал в кроватке и гугукал. Это был мальчик, пухлый, розовощёкий младенец в голубом комбинезоне. Ему, кажется, было жарко, и я, преодолевая брезгливость и стыд, раздел его, чтобы он не заплакал, и заметил небольшую странность.

– А почему на нём ни одной болячке? Ты же говорила, что они за первую неделю покрываются сыпью?

– Я не знаю! – выкрикнула Роксана и пустилась в рыдания.

Я принялся её успокаивать, и через минут десять-пятнадцать она, уткнувшись мокрым от слёз лицом мне в плечо, прохрипела:

– Я беременна.

denisslavin

Я приподнялся на локтях, и край одеяла упал с меня, оголив живот. Сыпь исчезла. Совсем недавно я своим видом напоминал прокажённого, а теперь от болячек и язв не осталось даже шрамов. Я с удивлением посмотрел на Роксану.

– Да, – кивнула она, поняв мой взгляд. – Я видела, до какого ужаса ты себя довёл. То есть, не ты, конечно, но… в любом случае, всё прошло.

– Как? – я до сих пор не мог поверить в произошедшее чудо. Впрочем, это слово обычно употребляют, когда происходит нечто доброе, хорошее. В моей истории, если вы до сих пор не поняли, ничего доброго и хорошего не будет.

– Неужели ты даже не догадываешься? – спросила Роксана.

Я задумался было, но почти тут же сдался, вздохнул и улёгся на подушку, глядя в потолок.

– Ничего уже не понимаю, – произнёс я. – Ты, вроде, сама хотела что-то рассказать. Так, давай, вперёд. Я весь во внимании.

Роксана поднялась с места и наполнила стакан жидкостью из какой-то бутылки. Потом она вернулась на место, отпила немного и наконец заговорила.

– Я не помню всего. Некоторые моменты будто вчера случились, а некоторые затерялись в памяти, скрылись, окутанные дымом. Помню мать и отца, но не их лица, а лишь голоса, какие-то слова, обрывки фраз. Помню, что у меня был младший братик. У меня было много братьев и сестёр, но я даже не знаю, сколько. А его помню, – широкая улыбка на миг озарила смуглое лицо Роксаны, обнажив белоснежные ровные зубы. – Он был самый младший. Обычно он спал у меня на коленях, а люди бросали нам деньги. Потом он вырос, и мне дали другого мальчика. Кожа у него была белая-белая, а глаза голубые. Я хорошо это запомнила, хотя всего пару раз видела его глаза открытыми. Я ходила с ним по улицам, а он сопел у меня на плече, тихо-тихо, даже не шевелясь. Приходилось самой закидывать его ручки себе на плечи и держать так, чтобы они не спадали. Мать объяснила мне, как это делать. Она же рассказала, что надо говорить людям. Отец со мной почти не разговаривал. Он всё время был дома, то и дело перебирал какие-то мешки и пакетики, а к нему приходили какие-то люди забирали их и давали деньги. Иногда приезжала полиция. Помню мужчину в маске, который схватил мен за волосы и прижал к полу.

– В маске? – спросил я.

– В форме и маске, в такой вязанной…

– В балаклаве, – догадался я.

– Может быть. Их было много. Помню, с каким звуком бились стёкла в наших окнах. Кажется, я сильно испугалась. Они задавали какие-то вопросы. Потом отца, маму и кого-то из братьев увезли. Остальные мне ничего не сказали, но я больше не хотела жить с ними. Не хотела продолжать заниматься всем этим, – Роксана усмехнулась. – Позже я встречала многих людей. Мужчины разрешали у них ночевать, некоторые давали деньги, угощали едой. Бутылки. Помню много бутылок. Толстая женщина с жёсткими как мочалка волосами. Она смеялась, раскрыв рот. В руке у неё был пластиковый стаканчик. Было много пластиковых стаканчиков. Ещё один держала в руке другая женщина. Она сидела в стороне ото всех и тихонько раскачивалась вперёд-назад, вперёд-назад. Лужи. Какие-то комнаты. Мужчины. Очень много. Потом был Хозяин.

На этом месте рассказа Роксаны я снова приподнялся на кровати.

– Ты помнишь, как встретил его впервые? – спросила она.

Я машинально кивнул, но после задумался и уже не был так в этом уверен.

– А я не помню, – продолжала Роксана. – Было холодно, дул ветер и валил снег. Дом стоял в полной темноте. Хозяин держал меня за руку. Он привёл меня в комнату. Тогда она выглядела в точности как эта. Хозяин уложил меня на кровать, и кажется, я проспала целую вечность. Очнулась уже на улице. Помнила только слова Хозяина: «Не вздумай возвращаться, пока не стемнеет».

– Пока стемнеет? – удивился я. – Тогда был другой комендантский час.

– Это не комендантский час, дурачок. Хозяин просто говорит, когда ты должен быть дома, а когда должен выходить на охоту.

– На охоту?

– Я называю это так. Хозяин говорит по-разному: прогулка, работа, игра. Но в сущности это именно охота. Раньше я этого не признавала. В первый раз даже не знала, что мне делать, всё – по наитию. Когда я увидела того мужчину, сразу почувствовала, что он мне как раз и нужен. И он, кажется, тоже что-то чувствовал. Во всяком случае, поддался очень легко. Мы пришли ко мне в комнату и занялись любовью. Утром я снова ушла, а, когда вернулась уже с другим мужчиной, его уже не было.

– Второй мужчина тоже пропал?

– Да. Они все пропадали.

– Куда?

– Спроси у Хозяина. Думаю, он переносил их в другие комнаты. Навреное, он специально прятал их в самом начале, чтобы я не видела, как… – Роксана замолчала на секунду. – Однажды я увидела на улице девочку. Был какой-то праздник. Вокруг ходили люди, смеялись, целовались, кричали, прыгали. А эта девочка стояла совсем одна и озиралась по сторонам. Она улыбалась, немного нервно, но всё же испуганной не казалась. Она ещё не поняла, что потерялась. А я поняла. Подошла к ней и пощекотала за шею. Она сначала ойкнула, а потом увидела меня и рассмеялась, – Роксана и сама улыбнулась вдруг, а затем снова продолжила говорить холодным тоном. – Пока она была здесь, я могла не выходить из дома целый месяц. Хозяин сказал, что ей придётся жить у меня в комнате. Наверное, решил, что я уже готова. Ещё бы – я ведь сама привела ребёнка и даже не спорила с ним. Лежала на кровати и иногда поглядывала в угол, где спала девочка. Я постелила ей одеяло у батареи. Не хотела, чтобы она мёрзла. Не хотела, чтобы ей было больно.

Роксана опять замолчала, и теперь уже на целую минуту. Мне пришлось просить её о продолжении рассказа.

– Что было дальше?

– Дальше, – она вздрогнула. – Дальше… я очнулась и поняла, что всё кончено. Только глаза открыла, а уже знала – скоро придётся идти на охоту. Потом поднялась, увидело одеяло в углу… оно всё было в какой-то слизи… хотя почему в какой-то? – Роксана злобно усмехнулась. – Эта слизь всё, что осталось от… С тех пор я привожу только детей.

Роксана снова замолчала. На этот раз меня уже не волновало, была ли её история окончена или нет. Я услышал достаточно.

– Ты убила её, – произнёс я.

Роксана по-прежнему хранила молчание. Она смотрела в окно, но прятала взгля, не плакала – будто просто любовалась пейзажем. Толя был прав – эта тварь заслуживала смерти. В этом доме многие заслуживали смерти.

– Ты убивала детей! А того, что я видел… он тоже мёртв?

Роксана не ответила. Впрочем, необходимости в этом не было. Я резко подянлся с кровати стал собирать свои вещи. Теперь моя соседка наконец подала голос, но всё так же, не глядя в мою сторону.

– Куда ты собрался?

– Подальше отсюда.

Она улыбнулась.

– И, наверное, сообщишь обо всём в полицию или что-нибудь в этом духе?

Я на секунду остановился, а потом сказал:

– Может быть. А может быть, нет.

– Надо же, – удивилась Роксана. – И что, даже друзей своих найти не попытаешься?

Я снова замер. Вспомнил Толю. Вспомнил, как кричал тот парень в лифте.

– Они мне не друзья, – наконец ответил я и продолжил одеваться.

Роксана помолчала секунду-другую, а потом произнесла:

– Даже если тебе от этого легче, выбраться ты отсюда всё равно не сможешь.

– Это ещё почему? Хозяин меня не остановит. Он же не может охранять каждое окно в шестнадцатиэтажном здании.

– Ему и не придётся.

– Ай, – отмахнулся я. – Не понимаю, что ты несёшь.

– Это потому что ты не слушаешь. Хотя бы взгляни ещё раз на себя. Думаешь, силы вернулись к тебе просто так, сами по себе, – Роксана поднялась и, подойдя ко мне, пристально взглянула в глаза. – Это твоя плата за удачную охоту.

Я уже накидывал на себя куртку.

– Бред. Я никого сюда не приводил. Они сами пришли.

Я повернулся к выходу и пошёл, но на пороге услышал, как Роксана прыснула со смеху.

– Чего радуешься?

– Вспомнила, как сама пыталась уйти, – ответила она и посерьёзнела. – Каждый раз думала, что уж теперь-то точно получится.

В ответ я хлопнул дверью и зашагал по коридору. Хозяин мог караулить меня где угодно, поэтому приходилось идти осторожно, не спеша. На лестнице я, прежде чем спуститься, на очередной пролёт, хорошенько оглядывал его и прислушивался. Однако на там, ни уже в холле мне так никто и не встретился.

Дверь всё так же была открыта на распашку. С улицу в помещение било ярким светом. Я чуть было не побежал к выходу, но вспомнил слова Роксаны, всё, что она рассказала, и резко остановился. Огляделся, посмотрел наружу, посмотрел в коридор, где была комната Хозяина. Если Роксана сказала правду, то мне отсюда никак не выбраться. И в то же время, если она, опять же, сказала правду, выбраться отсюда просто необходимо. Я ещё раз оглянулся и пошёл к выходу.

denisslavin

Больше не говоря ни слова, он вытолкнул меня на улицу и закрыл дверь. Напоследок подмигнул ещё, скотина такая. Я поднялся на ноги, отряхнулся и окинул взглядом дом. Наконец теперь я увидел это, то есть, я понял, что здесь что-то не так: уже темно, а из сотни окон только в нескольких горит свет. Не могло же быть так, что в целом шестнадцатиэтажном доме жило так мало людей. Я за всё время своего пребывания в нём встретил только двоих.

В конце концов, я решил, что так оно и лучше: не выкини меня сегодня Хозяин, я бы ушёл сам через пару дней. Я уже сегодня мог легко найти себе новое жилище. Денег за работу у Толи хватало с лихвой. Жаль, я не успел к тому времени сделать себе новые документы, но да успеется ещё, думал я. Уже пора было идти в автомастерскую. Но только я отошёл от дома на сотню, не больше, шагов, в голове аж засвербило. Оглянувшись, я ещё раз смотрел на дом. Свет, исходящий от окон показался мне зловещей улыбкой. «Ты ещё вернёшься», – будто говорила она.

– Чёрта с два! – ответил я вслух, сплюнул под ноги и продолжил свой путь.

В эту ночь работа давалась тяжелее всего. Я еле стоял на нонах, весь в поту. Казалось, у меня была горячка. Толя пару раз подходил, чтобы спросить, Всё ли со мной в порядке. Я молча отмахивался до поры, до времени, но в один момент, ближе к пяти утра, меня вырвало и я потерял сознание.

Очнулся я на диване в подсобке. Было слышно, как кто-то говорит надо мной. На миг мне даже почудилось, что я снова дома, на своём вонючем, но уже таким привычным матраце. Эти голоса, разумеется, принадлежали Толе и одному из его помощников. Когда он увидел, что я открыл глаза, то спросил:

– Что с тобой такое, парень? Ты заболел?

– Просто немного устал, – отмахнулся я и попытался встать.

– А это у тебя тоже от усталости?

Только теперь я понял, что лежу без футболки. Видимо, с меня сняли её, чтобы осмотреть или унять жар, и, конечно же, увидели сыпь во всё тело.

– Это… это…

Я пытался подобрать слова. По привычке собирался соврать. Но, чтобы врать, нужно знать правду. А я её не знал. Я не понимал, что со мной происходит. Толя и его помощник смотрели на меня подозрительно. Нет, они смотрели на меня с полной уверенностью, что, если мне и можно доверять, то прикасаться уж точно не стоит. Если бы меня выгнали отсюда, то тут уж точно всё кончилось бы. Вернулся бы на улицу, к своим дружкам-бомжам с теплотрассы. Да ещё и с этим уродством. Хотя вряд ли это случилось бы. В голове что-то бухало и бахало. Желудок выворачивался наизнанку. Я чувствовал, как трутся друг об друга мои кишки. Хотелось разорвать себе живот и почесать внутренности. Вдруг Толя сел рядом со мной на корточки и положил руку мне на плечо.

– Давай, парень, не томи, – произнёс он, доверительно глядя мне в глаза. – рассказывай всё по порядку.

И я рассказал. Начал с того, что встретил Всеволода Владимировича в одном из бомжатников, а, когда закончил, Толя распрямился на ногах и задумчиво почемсал подбородок.

– Эта высотка на краю города, ага? – спросил он. – Перед ней ещё пустырь, так?

– Вы знаете это место? – удивился я.

Толя прошёлся по комнате. Наконец заговорил:

– Я рос неподалёку, в паре кварталов оттуда. Этот дом… Знаешь, в моём детстве не было столько всякой электронной херни, как сейчас. Смотрю я на нынешних щеглов и… ай, ладно! Каждому, как говорится, своё. Но вот мы, мы, когда были пацанами, штаны дома не просиживали. Каждую улочку этого города облазали, каждый кустик. Побывали в каждом подвале. Приключений на свои задницы искали. Вот как! И этот дом… про этот дом мы все знали. Конечно… но его-то мы обходили стороной. Ты говоришь, там сейчас кто-то живёт? Чёрт побери, не верится. Это был заброшенный дом. Разваленный, с выбитыми окнами. Мне он казался заплеснувшим сыром с дырками. Мерзкое зрелище. Пало от него соответствующе. Мы столько легенд о нём сложили. Страшилки! Вот как мы это называли! Страшилки. Кто-то говорил, что там была какая-то лаборатория, что само собой – чушь. Видно же, что дом под жилые квартиры строился. Обычная малосемейка или общага. Мне запомнилась вот какая история. Запомнилась, потому что она была самой правдоподобной. Только, эй! Я не говорю, что это правда. Я говорю «правдоподобная». Рассказываю. Мои ребята, кто-то из моих друзей, Игорь ил Тёма, эти были мастаки на выдумки, придумали, что там, на этом месте, раньше было кладбище. А что? Самый край города – кладбищу там самое место. И вот когда началась всесоюзная стройка, это место тоже приглядели. Скандал был, и то, и сё. Но тогда народ был не так горяч. В конце концов, не под торговый центр землю освобождали. Жильё! Для людей! В общем, могилы перенесли, и на этом месте начали строить высотку. Но что-то у них не заладилось. То техника глохнет, то строителю призрак привидится, то несчастье какое произойдёт. Если всерьёз подумать, то любой, кто занимался стройкой, таких историй понапридумывает, лишь бы сроки сдачи оттянуть. Но не суть. Короче. Строительство так и не окончилось. Вроде всё, сделано, и стены, и потолки, и комнаты, коммуникации провели. Но в эксплуатацию так и не сдали. А может, сдали. Эй, я рассказываю вам детские байки. Ничего из этого я не проверял. Или прикажете мне к главархитектору на приём сходить. Короче, когда я был пацаном, мы ходили просто посмотреть на этот дом. Там, вроде как, бомжи всякие ошивались. Но я видел только одного. Этого, высокого худого, с ехидной улыбкой. Вокруг него вечно носилась стайка собак. Но он улыбчивый такой был не от доброты душевный. С головой у него явно был непорядок. Только подойди к дому ближе, чем на двадцать шагов, этот дурик уже к тебе несётся, и улыбки как не бывало. Воет чё-то, мычит. «Ууу, ааа!» Собаки перед ним ещё несутся, гавкают. Одно слово – шизик. Потом он пропал куда-то. А может, я просто интерес ко всем таким вещам потерял. Взрослый уже стал почти, шестнадцать лет. Батька-то у меня тогда больно крепко запил, мне работать пришлось. Ох, этот старик мне нервы потрепал… Ну, не суть. Короче, как-то мимо проходил, увидел менты там пасутся. Спросил позже у своих ребят, и они рассказали, что нашли там пару трупов. Детишки местные забрели всё-таки. Никто так точно и не знает, что с ними случилось, но хоронили их в закрытых гробах. Наверное, собаки их погрызли.

– Чё-то ты нагоняешь, Толян, – подал голос его помощник. – Мистика какая-то.

– Эй, – сразу же вскинулся тот. – Я просто рассказываю, что знаю, ясно? В мистику я не верю. Но верь в ёбанную цыганку, которая пиздит детей и творит с ними непонятно, что. С такими я воздух в моём городе, в моём районе, делить не желаю. Открутить ей башку – вот и весь сказ. Согласен?

Парень кивнул. Толя посмотрел на меня.

– Давай, малец, приходи в себя и поднимайся. Посмотрим, что там за Роксана. Заодно с Хозяином твоим пообщаемся.

Я кое-как оделся. Тошнило. Чёрт, меня просто разрывало на части. Я хотел было попросить, чтобы мне вызвали врача. Но Толя лишь влил в меня жаропонижающее и помог подняться. Мы поехали к дому на одной из его машин.

Двери высотки были открыты нараспашку. Мы прошли внутрь. В холле помощник Толи – я так и не узнал его имени – спросил:

– На каком, говоришь, этаже эта чурабесина живёт?

Когда я ответил, он присвистнул и начал нажимать на кнопки лифта. Только я собрался сказать ему, что лифт не работает, кнопки загорелись. Это могло показаться странным, но только не для человека, с зудящим телом и температурой градусов, должно быть, под сорок.

Когда двери шахты открылись, первым туда зашёл помощник Толи, а он сам вёл меня за руку следом. Но прежде чем мы вошли в лифт, двери снова захлопнулись.

– Что за фигня? – послышался оттуда голос парня.

– Что за фигня? – повторил Толя и стукнул кулаком в дверь лифтовой кабины.

Меня он в этот момент отпустил, и я от усталости осел на пол, прислонился к стене и часто задышал. Парень продолжал колотить по двери с той стороны.

– Та-ак, – задумчиво и настороженно протянул Толя. – А где, говоришь, живёт этот твой хозяин?

Я устало указал рукой в сторону коридора и назвал номер комнаты. Толя поспешил туда. Парень всё ещё кричал.

– Да вытащите меня уже отсюда!

Потом раздался звук, напоминающий рокот пустого желудка, и больше ничего не было слышно. Я и не прислушивался. Меня знобило так, что зубы не сомкнуть. Через несколько минут со страны коридора послышался топот, медленный, размеренный. Когда он приблизился ко мне, я поднял взгляд наверх. Сквозь пелену в глазах я всё же различил силуэт Хозяина. То есть, я понимал, что это точно не Толя, слишком крупный для такого образа, а потом услышал голо Всеволода Владимировича:

– Наш маленький дурачок вернулся, – ласково произнёс он.

Очнулся я в своей кровати. В той самой кровати, которая так полюбилась мне на новом месте. Было так хорошо снова здесь очутиться. Рядом кто-то был. Тот, кто положил мне влажную холодную тряпку на лоб. Этот кто-то коснулся моей щеки, и я открыл глаза. Это была Роксана. Она тут же отдёрнула руку.

– Хозяин приказал присмотреть за тобой, – робко сказала она.

Я внимательно её оглядел. Она выглядела как в тот первый раз, даже, пожалуй, лучше. Можно было подумать, что в облике слепой старухи она мне только привиделась. Смуглая кожа, блестящие глаза. Она чем-то напомнила мне мать.

– Что здесь происходит? – спросил я, на каждом слоге сглатывая слюну.

Вместо ответа Роксана подала к моим губам стакан с водой.

– На вот, попей. Станет легче.

Пока я жадно глотал воду, Роксана снова погладила меня по щеке. В это движении было что-то… Я не знаю. Честно, не знаю. Могу лишь догадываться. Но если вас когда-нибудь кто-нибудь так касался, то, надеюсь, вы не оттолкнули этого человека.

– Я так давно ни с кем не говорила, – произнесла Роксана. – Так давно. Ты же хочешь узнать, что это за дом такой. Я могу рассказать лишь то, что знаю сама. Свою историю. Хочешь, я расскажу.

Я посмотрел на неё, и она на секунду опустила лицо, но потом подняла его и спросила:

– Можно я расскажу?

denisslavin

Прошла пара недель, в которые я жил, как в первые два дня. По ночам работал у Толи, а днём отсыпался дома, восстанавливал силы. Самое тяжёлое время суток – утро, по пути с работы. Меня то и дело рвало, я потел, запинался, падал. Иногда Хозяин встречал меня в холле на первом этаже. Ничего не говорил – только смотрел в упор, и неодобрительно мотал головой.

Я спрашивал у Толи, можно ли перенести мою смену на дневное время суток, а тот посмотрел на меня как на идиота. Собственно говоря, так он меня и назвал.

– Может, ещё вывеску у входа поставим? – задал он вопрос, который и тоном, и содержанием ясно давал понять, что ответа не требуется.

Я, конечно, не настаивал. Тем более, дома всё быстро приходило в норму. Я спал часа два-три, а вставал свеженький и бодрый. Только сыпь эта продолжала увеличиваться. Она уже опоясывала меня, покрывала задницу и спину. Хорошо, что каким-то чудом обошла самое важное. Ну, то самое. У меня было достаточно денег, чтобы обратиться к врачу, и каждый день зарекался сделать это. Точнее, каждую ночь, во время работы, когда она начинала чесаться. Но потом приходил домой, ложился спать, а по пробуждению поход в клинику уже не казался такой необходимостью.

Однажды я услышал шум в коридоре. С непривычки вздрогнул даже. Обычно ничего такого не происходила. В доме стояла тишина. Разве что во время сна мне чудился чей-то голос. А теперь вдруг кто-то резко хлопнул дверью. Я выглянул в коридор и увидел удаляющуюся спину женщины. Это была Роксана. Она шла, пошатываясь, как пьяная. Размахивала руками из стороны в сторону: то ли в манерной походке, то ли, что вероятнее всего, пытаясь удержать равновесие.

Я проследил, как Роксана дошла до лестницы и стала спускаться вниз. Слышно было, как цокают её каблуки. Когда всё смолкло, я вышел в коридор и подошёл к её двери. Думал, что смогу различить кряхтенье или мычание её ребёнка. Но в комнате стояла абсолютная тишина. Я вернулся к себе, выпил немного сока и сел на кровать. На работу нужно было идти через несколько часов. Можно было просто лечь в постельку и поспать ещё немного. Мне очень хотелось спать. Мне постоянно хотелось спать. Каждый раз, чтобы поставить ноги на пол, приходилось себя уговаривать. Теперь вот тоже: я сидел, размышляя, что, если сейчас уснуть, то можно и на работу опоздать. Толя не любил, если кто-то опаздывал. Парня, который привёз машину на полчаса позже, он встретил ударом в голову. И то был водитель с набором отмычек и умением ими пользоваться – специалист поценнее чистильщика вроде меня.

Прошло часа полтора, пока я думал обо всём этом, и в коридоре снова раздался шум, уже знакомый мне цокот каблуков. Я осторожно выглянул за дверь. Действительно, это была Роксана. Она шла уже чуть увереннее, но я осознал это несколько позже. В тот момент меня поразило иное: в руках она несла ребёнка.

Я сразу решил, что ребёнок не её. Отпрянул от порога и тихонько прикрыл дверь. Прислушивался и выжидал, пока они возится с замком и запирает свою комнату, потом снова выглянул в коридор. Подошёл к её двери и собрался было постучать, но вспомнил слова Хозяина. Нельзя мешать соседям. Я вернулся к себе, сел на кровать.

Это ведь мог быть и её ребёнок. Могло быть так, что Роксана возила ребёнка в больницу, оставила его там, а сегодня забрала его домой. Это мысль меня немного успокоило. Если честно, меня во много успокаивала кровать под задницей. Снова захотелось прилечь, ненадолго, совсем чуть-чуть. Вдруг я понял: если моя догадка верна, и Роксана привезла ребёнка из больницы, значит, его там вылечили или хотя бы рассказали, что за зараза такая на него нашла.

Я поднялся и пошёл к соседке. Перед дверью замялся и стал прислушиваться. Там раздавался всё тот же цокот. Я удивился, что Роксана ходит по своей чистенькой комнате в уличной обуви. Вдруг раздался детский смех. От удивления я отпрянул от двери, но смех продолжал звучать и вызвал у меня непроизвольную улыбку. Однако тут же послышался плач. Этот плач принадлежал не ребёнку.

– Господи!

Я узнал голос Роксаны.

– Господи! – продолжала она. – За что?

Тут уж я не выдержал и постучал-таки в дверь. Роксана смолкла, а ребёнок продолжал смеяться. Я продолжал вслушиваться.

– Кто там? – спросила Роксана.

Я ответил не сразу. Думал, может, стоит всё-таки последовать совету Хозяина и не лезть в чужие дела. Несколько секунд так и простоял, пока дверь сама не открылась. В женщине на пороге было трудно узнать ту, что встречала меня в прошлый раз. Крючковатый нос и морщины на смуглом лице больше подошли бы вековой старухе, а взгляд проходил сквозь меня, невидяще.

– Это ты? – спросила Роксана. Это всё-таки была она. – Что тебе надо?!

Он подалась вперёд, и я инстинктивно отступил назад на пару шагов, пока не упёрся в дверь напротив. Роксана продолжала кричать

– Я сделала всё, как ты сказал! Зачем ты пришёл?! Что тебе надо?!

От её вида мне стало совсем не по себе. Ни судьба её ребёнка, ни она сама меня уже совершенно не волновали. Хотелось просто спрятаться в своей комнате. Так я и сделал. Убежал туда и закрылся на замок. Хотел было сесть на кровать, но не смог унять дрожь. Засуетился, забегал по комнате. Глянул на часы – на работу ещё не пора. Всё равно я собрался, взял рюкзак и вышел.

Роксана уже во всё горло орала. Она вышла в коридор и кружилась по нему, разведя руки в стороны.

– Где ты?! Где ты?!

Я с трудом протиснулся между ней и стеной, так чтобы она не меня не схватила. Ещё не дойдя до лестницы, я пустился в бег. Проскакивал по пять ступеней за раз. Дыхание сбилось, и я вспотел, но оказавшись в холле и увидев дверь на выход, побежал пуще прежнего. Вдруг кто-то ухватил меня за шиворот, да так, что я чуть землю под ногами не потерял. Обернувшийся, я увидел недовольное лицо Хозяина.

– Надо же быть таким дураком, – прошипел он.

– Я ничего не сделал! Я всё объясню!

Хозяин повалил меня и поволок по полу.

– В этом нет нужды. Для тебя всё кончено.

denisslavin

Я дошёл до комнаты и ещё раз осмотрел свою рану. Она расползлась и уже добралась до паха, туда… ну, вы понимаете. Тронул это место пальцем, и его обожгло. Коробка с лапшой стояла на столе. Есть не хотелось. Думать не моглось. Пора было собираться на работу. Перед этим я зашёл к хозяину, в его комнату на первом этаже. Только занёс я руку, чтобы постучаться в дверь, как она тут же распахнулась. Хозяин встретил меня с улыбкой.

– Входите, я вас как раз жду, – сказал он.

– Ждёте? – удивился я. – Вы хотели со мной поговорить? Это из-за того, что я не ночевал дома этой ночью.

– Из-за этого тоже, но оно подождёт. Есть вещи поважнее. Кажется, как раз-таки вы хотели со мной поговорить.

– Откуда вы знаете?

Хозяин молчал и смотрел на меня смотреть на меня этой своей улыбкой – дескать, не будет ответа, не жди, говори, за чем пришёл. Я рассказал о своей соседки и её ребёнке, покрытым болячками. Он выслушал меня, ни разу не перебив, потом подумал немного и сказал:

– Вам здесь нравится?

Я удивился этому вопросу. Как по мне в тот момент, он был не уместен теме нашего разговора. Тем не менее, я честно на него ответил:

– Да, нравится. Кстати, спасибо вам большое…

– Я не ищу благодарности, – перебил Хозяин. – Вы наконец нашли своё место в жизни, и это место здесь, чему я сам несказанно рад, уж поверьте мне. Однако меня тревожит ваше любопытство. Оно кажется мне совершенно излишним. Какое вам дело до других моих постояльцев, если они вам не мешают. Или эта бедная женщина и её не менее бедный ребёнок вам мешают?

– Не то чтобы, просто…

– Я понимаю, вы увидели больного ребёнка, и сжалились…

– Мало что больного, – не выдержал я. – Почему у него рот был заклеен?!

Хозяин посмотрел на меня с недоумением. После некоторой паузы он произнёс тем холодным тоном, которым встретил меня после первой ночной смены в автосервисе.

– Не стоит повышать голос, молодой человек. В этом доме шума не любят, –он выжидающе замолчал, пока я через секунду-другую не кивнул, признавая справедливость его замечания, и только затем продолжил. – Кстати, по этой же причине, вероятно, Роксана заклеила ребёнку рот. Вы же сами сказали, что у него болячки по всему телу, и он от того, надо полагать, кричал. А это помешало бы соседям. Роксана здесь давно живёт и знает, что мешать соседям не стоит.

– Но…

Вдруг Хозяин хлопнул в ладоши. Я вздрогнул и замолчал, ошарашенно пялясь на него.

– Так, – сказал он. – Это, конечно, всё моя вина. Признаю. Я сказал вам, что в доме действует только одно правило. На самом деле есть ещё второе. Знаете, какое?

– Не мешать соседям? – догадался я.

– И не лезть к ним, покуда вас об этом не попросят, – продолжил Хозяин. – В то же время я, однако, понимаю ваше беспокойство. Обещаю вам, что выясню у Роксаны, что конкретно происходит в её комнате, и если там творится нечто… скажем, нечто непотребное и неприемлемой, можете быть уверены, я это улажу. Идёт?

– Да, но мне бы хотелось, чтобы вы ещё узнали у неё об этих болячках… ну, которые у ребёнка, потому что у меня…

– А вот тут мы, пожалуй, можем перейти ко второй причине нашей встречи, – снова перебил меня Хозяин. – Ваша ночная работа… Я ведь правильно понимаю, что вы не просто так гуляете по ночам?

– Да, я нашёл себе работу в… - я осёкся, вспомнив слова Толи о болтунах.

Выждав паузу, хозяин позволил мне не выдумывать ложь, а заговорил сам.

– Меня не касается, чем вы занимаетесь вне стен этого дома, – сказал он. – Однако, как я уже говорил и теперь повторяю это: с часу до шести двери закрываются, и в это время вам лучше быть здесь. К тому же, не хотелось бы, чтобы вы подцепили какую-нибудь заразу и принесли её сюда.

– Погодите. Вы намекаете, что… но я тут всего два дня…

– Я ни на что не намекаю, а говорю прямо, уже в третий раз: с часу ночи и до шести вам лучше быть здесь. Вы меня поняли?

Я растерянно кивнул, и на том Хозяин выпроводил меня. Наш разговор меня только сильнее встревожил. Придя на в автомастерскую, я тут же принялся за работу, но мысли об этой женщине – Роксане, как назвал её Хозяин, - её ребёнке и самом Всеволоде Владимировиче не покидали меня. Через несколько часов в голове разве что не искрило. Опять нашла тошнота. Я только ждал момента, когда закончится смена, и можно будет вернуться домой. Мне очень сильно хотелось домой, как когда-то в детстве, во время особо скучных школьных занятий. Толя иногда появлялся рядом, и его голос казался мне таким же нудным, как у моей географички. Я возвращался домой с предвкушением сна и даже не замечал того, что мои старенькие джинсы, перестали быть мне в пору и свисали с задницы так, будто я туда навоза сложил. Со стороны это, наверное, смотрелось комично. Но уже скоро смеяться мне совсем не хотелось.

denisslavin

У меня в холодильнике – только яблоко и две банки пива, и я думаю, что февраль – самый худший месяц. В феврале меня попёрли из дома. В феврале пропала мама. В феврале пришли полицейские с ордером на обыск. Плохие вещи случались со мной и в другое время года – плохие вещи могут случиться в любой день –, но мне отчего-то помнится именно февраль. В феврале умер отец. Он один обеспечивал всю семью, а однажды не пришёл домой, зато явились его так называемые коллеги. От них я узнал, как папа зарабатывал на нашу красивую жизнь. Узнал в общих чертах о всех этих схемах, махинациях, о куче долгов и толпе людей, которые жаждут потоптаться на теле моего отца или на тех, кого он любил. Я узнал, что дальше мне придётся выживать и кормиться самому. Кормиться, ха.

Я всегда был худым – мама называла это стройностью –, но пятьдесят три килограмма – это уж слишком. Мне даже с кровати встать тяжело. А всё началось с небольшой сыпи, которую я принял за укусы клопов, чтобы было неудивительным в комнате, которую мне выделили. На кровати лежал вонючий матрац с неровными пятнами от влаги. После первой же ночёвки я обнаружил несколько засохших точек в низу живота. Уж лучше бы это сделали клопы.

Перед этим я пару лет скитался то там, то сям. Сбежал из интерната, чтобы найти родственников, но никто не хотел иметь ничего общего со мной – с сыном моего отца. Я воровал на рынках, подрабатывал в магазинчиках и автомойках, спал в ночлежках и на теплотрассах. Где-то там меня и нашёл Хозяин. Он назвался Всеволодом Владимировичем и сказал, что есть место, где я могу пожить. Сказал, что платить не придётся. Я поверил.

Это была высотка на окраине города, шестнадцать этажей. Хозяин привёл меня ночью, и я заметил, что свет горит только в паре десятков окон из сотен, но не придал этому значения. Лифт не работал, поэтому пришлось подниматься на двенадцатый этаж по лестнице. Когда мы добрались туда, Хозяин провёл меня по коридору, остановился у одной из дверей и открыл её. Грязный пол, замызганные окна, кровать, стол и покосившаяся табуретка. Из-под верхнего слоя обоев выглядывало ещё несколько и обсыпавшаяся белая краска. Все розетки были вырваны, лампа под потолком обрезана и кран в ванной сломан. Прежние жильцы явно остались недовольны.

– Остальные свободные комнаты немногим лучше, – сказал Хозяин. – Если не нравится, порядок можешь сам навести. Живи сколько угодно, води, кого хочешь. Правило только одно: с часу ночи до шести двери закрываются, и входить никому нельзя. Выходить, разумеется, тоже.

Он отдал мне ключи и ушёл. Я принял душ, простирнул одежду, а потом расстелил на кровати чистое полотенце, которое носил в рюкзаке, свернул куртку, положив под голову как подушку, и тут же уснул. Для счастья надо очень мало, когда у тебя ничего нет, ведь маленькое серое пятнышко кажется вполне себе белым на чёрной полосе. Проснулся я полным сил и готовый возвращаться со дна. Даже небольшая сыпь, обнаруженная во время умывания, не испортила мне настроения.

К вечеру от эйфории не осталось и следа. Целый день я слонялся по улицам, клянчил деньги у прохожих и спрашивал, не нужен ли кому работник за небольшую оплату. То ещё занятие без документов и при моём-то виде. И всё-таки в одном автосервисе управитель посули мне тысячу рублей, если я приберусь у него. Небольшие деньги за уборку в шести гаражных боксах, но выбирать мне не приходилось. Я работал до позднего вечера, и к полуночи, когда Толя – так звали управляющего – выпроваживал меня, голова дико болела, а в желудке кололо и пульсировало. По пути до дома меня вырвало. Я подумал, что заболел и купил жаропонижающее лекарство и мазь для сыпи. Ещё захватил несколько коробок с лапшой, сок, сосиски и хлеб. Было без пятнадцати час, когда я подошёл к высотке. Хозяин стоял у порога.

– Ты чуть было не опоздал, – холодным тоном сказал он.

В ответ я пробурчал что-то и поспешил в свою комнату. На четвёртом этаже меня снова вырвало. Добравшись до своей кровати, я, даже не раздеваясь, плюхнулся на неё и тут же уснул. Очнулся я часов через пятнадцать и чувствовал себя гораздо лучше. Ни голова, ни живот не болели. Я огляделся и, увидев пакет с продуктами, понял, что аппетита у меня совсем нет. Это было странно, ведь я не ел больше суток. Наверное, ещё не до конца выздоровел», – решил я и, несмотря на отсутствие голода, собрался немного перекусить. Лапшу приготовить не получилось, потому что ни чайника, ни конфорки в комнате не было, да и подключить их к электричеству не удалось бы.

Кстати, телевизора здесь, конечно, тоже не имелось, поэтому я нашёл в ванной засохшую тряпку, хорошенько промыл её из дыры в смесителе и вытер окно – чтобы было на что пялиться во время обеда. Эта привычка выработалась у меня, пока я жил дома, с папой и мамой, и всё было хорошо. Обычно этим мысли вызывали у меня тоску, но не в этот раз. Я спокойно жевал сосиски с хлебом, сидя на подоконнике, и глядел на улицу, размышляя, что же мне делать дальше. У меня наконец – нежданно-негаданно – появилось жильё. Надо было привести его в порядок, а для этого нужно заработать деньжат. Я вспомнил про автомастерскую и решил снова направиться туда – у Толи могла быть работёнка для меня. Выходить из дома совсем не хотелось, но я смог себя заставить. Умылся, оделся и пошёл. На часах было двадцать два десять.

Толя внимательно меня выслушал, а потом сказал, что ему действительно нужен помощник из тех, кто не особо болтлив. Он задал несколько вопросов о том, кто я, что я, откуда я, сделал вид, что поверил, но, кажется, ответами удовлетворился, и провёл меня в дальние боксы, куда въехать можно было только с заднего двора, огороженного высоким закрытым забором и воротами. Толя сказал, что здесь они чистят машины.

– Надо убирать грязь и пыль, – объяснил он, – а ещё собирать все вещи в салоне и складывать вон в ту коробку. Если захочешь присвоить что-то себе, то уж постарайся сделать это так, чтобы я не заметил, если руки дороги. Видел в прошлый раз парня с бинтом на кисти? Он думал, что самый ушлый, и теперь ему полмесяца с одной рукой над капотами мучиться. Больничных мы тут не выдаём. Ещё надо будет скручивать номера, их будешь складывать там. После этого машину перегонят в другой бокс, а там уже не твоя забота. За каждый тачку будешь получать по две штуки. Ну что скажешь, пойдёт тебе такая работёнка?

Я задумался только на секунду.

– Когда можно приступать?

Толя лениво глянул на часы.

– Скоро полночь. Первую машину как раз пригонят. Тогда можешь и приступать.

Он выдал мне рабочую одежду и инструменты, а, пока я готовился, повторил:

– Только не взболтни чего лишнего. Ты хоть темнишь чего-то, но парень, кажется честный. У меня на это нюх. Гнилых людей я тоже за милю чую. Но с ними разговор короткий. Всё ясно?

В ответ я кивнул. В тот же миг ворота гаража поднялись. Внутрь въехала белая «Лада Калина» с парнем моего возраста за рулём. Он вышел из машины, закурил и, только хорошенько меня оглядев, поздоровался.

– Давай, новичок, – сказал он. – Не стой столбом, поторапливайся.

После этого они с Толей удалились в подсобку, а я принялся за дело. Через полчаса водитель вернулся, и я сдал ему машину чистенькой и без номеров. Все вещи, которые были в салоне, я сложил в большую коробку в углу гаража. Водитель заглянул туда и усмехнулся.

– Надо же, даже мелочь не взял. В первые дни все скромничают, Толю боятся, но не до такой же степени.

Не дожидаясь ответа, он сел в «Ладу» и погнал её в следующий бокс. Через десять минут в гараж въехала вторая машина, старенький «БМВ» синего цвета. Потом они приезжали так же, друг за другом. Водители либо курили молча, либо шли к Толе, а я чистил. У меня всё получалось, но чем дольше, тем хуже становилось моё самочувствие. Началось всё с дурацких сомнений: а что, если в гараж ворвётся полиция? Или Толя в чём-то меня заподозрит? Или просто не захочет платить и вышвырнет меня? Или того хуже, свернёт шею, чтобы я помалкивал. Потом стала чесаться болячка на поясе. Я то и дело проверял её: она разрослась и покраснела. В конце дня – вообще-то, в его начале, под утро – меня снова начало тошнить. Голова кружилась, но я держался: не хотелось подводить своих нанимателей. В итоге, когда со всем было покончено, Толя выдал мне на руки шестнадцать тысяч рублей, оглядел меня и сказал:

– Чертовски плохо выглядишь. Устал, что ли? Или заболел?

– Всё в порядке, – соврал я и поспешил домой.

В пути мне становилось всё хуже, но, когда впереди замаячила моя высотка, хотя бы настроение улучшилось. Я только и ждал момента, чтобы лечь на свою кровать, отдохнуть, поспать. Добравшись до комнаты, я смазал рану – а это уже была рана, влажная, слизкая – кремом и улёгся спать. В этот раз то ли сон был плохой, то ли его не было вовсе. Я слышал какие-то голоса совсем рядом, будто кто-то стоял в изголовье кровати и что-то нашёптывал. Открыв глаза в очередной раз, я почувствовал, что меня вот-вот вырвет и помчался в туалет. Облегчившись, я вернулся в комнату и посмотрел на стол. Там всё ещё лежало несколько сосисок и коробка с лапшой. Голода я по-прежнему не испытывал, но внутри свистело, как в горящей печке без дров.

Я распечатал коробку и вышел в коридор, чтобы найти среди соседей кого-нибудь, кто не откажется угостить меня кипятком. Я стучал в одну дверь за другой, но долгое время никто не открывал. При этом было слышно, что внутри комнат кто-то есть – кто-то стонет, кто-то всхлипывает, бормочет что-то и шаркает по полу. Наконец в одной из комнат мне открыли. Это была смуглая женщина лет сорока на вид. Она поглядела на меня удивлённо, даже испуганно, но, услышав мою просьбу, согласилась помочь и пустила в прихожую.

Пока вода в чайнике закипала, я осмотрелся. В той комнате было гораздо уютнее, чем в моей: чистый пол и окна, шторы, ковёр, обои без дыр и пузырей, мебель, холодильник. Только пахло чем-то горьким. За стеной, где кончалась прихожая и начиналась комната, стола детская кроватка, увешенная пелёнками и простынями. Я ещё удивился, что это не самое удачное место для детской колыбельки. Было слышно, как ворочается и кряхтит ребёнок. Вдруг он резко замычал, и я инстинктивно дёрнулся, чтобы посмотреть на него. Заметив моё движение, хозяйка комнаты вскрикнула:

– Нет!

Но было уже поздно. Времени на разглядывания, конечно, не хватило, но я отчётливо запомнил всё, что увидел. Ребёнку было не больше года. Он лежал в кроватке, одетый в штанишки и маечку с открытыми плечами. Всё его тело было сплошь усыпано ранками и язвочками, а рот заклеен широким лейкопластырем. Ребёнок мычал от боли. Женщина отодвинула меня в сторону и буквально вытолкнула за дверь.

– Вот ваша лапша, забирайте и уходите, – сказала она напоследок и захлопнула дверь.

Несколько минут я стоял неподвижно, осмысливая только что увиденное. Уверен, в любой другой раз это повергло бы меня в шок, но сейчас я не испытывал ничего подобного: ни страха, ни ужаса, ни беспокойства. С холодной, что называется, головой вспоминал этого ребёнка, как он ворочался в кровати. Вспоминал этот звук – мычание. Вспоминал болячки на его теле. Они выглядели в точности как та, что была у меня на животе.

denisslavin

У меня в школе самой строгой учительницей была Нина Михайловна – наша класснуха, которая преподавала русский язык и литературу. Стоило войти ей в класс, как тут же все, даже самые последние оболтусы, вроде меня, замирали у своих парт. Лучше поприветствовать учителя, чем следующие пять минут выслушивать её колкости под хохот остальных ребят. «Ты чего, задницу поднять не можете? Тяжёлая слишком? Так сходи в туалет, облегчись немного». Мы – не из неженок, но после подобных шуток прозвища и приклеиваются, подставляться никому не хотелось. Соревноваться в остроумии со взрослой женщиной, которая тридцать лет именно тем и занималась, что урезонивала зарвавшихся шкетов, тоже не лучшая затея. Но однажды я всё-таки сорвал её урок.

Нина Михайловна жила в моём дворе. Я часто видел её с мужем, и это был совсем не тот человек, которого все привыкли видеть в школе. Порхала вокруг супруга, как птичка, тоненьким голоском пела: Петечка то, Петечка сё. В девятом классе – кажется, март был или апрель – Нина Михайловна вдруг ушла на больничный, а ей на замену поставили новенькую учительницу, молодую и куда менее опытную в том, что касалось работы с дисциплиной. Ох, мы там и покуражились. Ничего особо ужасного не творили, но то и дело перебивали её, выкрикивали шутки, ржали как оголтелые. Эта бедная девушка пыталась сохранить лицо, но сделать ничего не могла, даже к директору жаловаться не шла – вероятно, думала, что так авторитет наш заработает. Про таких, как эта учительница, говорят: ткни в неё пальцем, она и посыплется. Так что по сути на уроках хозяйничали мы.

Через пару недель лафа кончилась – вернулась Нина Михайловна. Вернулась какая-то потерянная, сникшая. Мы сначала не придали этому особого значения, но скоро стали замечать, что она уже не так жёстко реагирует на наши выходки. Ребята даже стали, что называется, закатывать пробные шары: отчебучивали что-нибудь этакое и ждали разноса. Нина Михайловна отчитывала нас, но как-то вяло, без былой задоринки. Мы, конечно же, осмелели.

В мае, почти перед самым концом учебного года, я болтал с одноклассником во время урока литературы. Нина Михайловна услышала нас и сделала замечание. Я соврал, что мы не просто так треплемся, а обсуждаем какие-то важные вещи – не помню даже, какие. Нину Михайловну это, конечно, не убедило, и она продолжила выговаривать меня, а я препирался. Слово за слово, и градус беседы как-то незаметно поднялся, а ребята подхватили, начали шуметь, сыпать шуточками и смеяться. Нина Михайловна почти кричала, чего обычно ей делать не приходилось, а я стоял на своём. В итоге она сказала, что мне лучше сейчас же замолчать.

– Иначе что? – с ухмылкой спросил я. – Мужу своему пожалуетесь?

Нина Михайловна вздрогнула. Села на стул, опустила голову и закрыла лицо руками. Все тут же затихли. Через несколько секунд Нина Михайловна посмотрела на меня, и глаза у неё были заплаканные.

– Ну и мерзавец же ты, – сказала она и вышла из класса.

В кабинете стояла тишина. Наверное, никто не верил прежде, что класснуху можно до такого довести. Только Валера Кургузов произнёс:

– Чё-то, по-моему, перебор.

Все ждали, что Нина Михайловна вернётся с директором, но, к её чести, она не пошла к нему жаловаться, и мы так и просидели до конца урока. А вечером, когда я уже был дома, в мою комнату вошли родители.

– Слышь, балбес, – начал папа, и тон его не предвещал ничего хорошего. – Ты что сегодня в школе натворил?

Мама попросила его успокоиться и объяснила, что встретила во дворе Нину Михайловну, расстроенную и подавленную, и та в общих чертах рассказала, что её ученики совсем распоясались, а худший среди них – я. По виду папы было понятно, что отпираться не стоит, и я честно рассказал о произошедшем днём.

– Признаю, перегнул немного, но она тоже хороша. И потом, чего это я – худший? Ну, пошутил разок, с кем не бывает. Оценки-то у меня в порядке.

Папа только головой покачал.

– Ну ты и баран.

Маме снова пришлось его успокаивать, а потом она спросила, известно ли мне, что недавно у Нины Михайловны в семье произошло неприятное событие. Я честно ответил, что нет. Родители объяснили, что пару месяцев назад – как раз перед тем, как наша класснуха ушла на больничный – от неё ушёл муж. Ушёл к молодой любовнице, как выразился мой папа, сбрендил под старую сраку. Родители её немного пожурили меня, так сказать, объяснили, что есть плохо и что есть хорошо.

Перед следующими занятиями я подошёл к Нине Михайловне, чтобы извиниться. Она в ответ лишь посмотрела на меня как ни в чём не бывало и посоветовала занять своё место, потому что урок вот-вот начнётся. Было понятно, что извинения не приняты, но я подумал, что своё дело сделал, а остальное – не моя проблема. На обиженных воду возят, как говорится.

Однако это стало меня тяготить, когда Нина Михайловна наконец пришла в себя после развода и, как прежде, начала осаживать крикунов и хулиганов. Если чудил я, она лишь холодно смотрела на меня, ожидая, когда мои запас шуток иссякнет, а под этим взглядом, признаюсь, настроение клоуничать как-то улетучивалось. Нет, по предмету она на меня не наседала, оценок не снижала, ничего сверх меры не требовала, но всё же. Даже одноклассники заметили, что ко мне у неё особое – и не то, что доброе, далеко не доброе – отношение. Как-то я раз проверил это. В начале одного из уроков не встал, чтобы поприветствовать учителя. Как я уже говорил, обычно за такие дела Нина Михайловна разнесла бы любого, но в этот раз она лишь оглядела класс, лишь мимолётно посмотрев на меня, и сказала:

– Урок начался. Садитесь.

Вот так. Полный игнор. И он продолжался следующие два года. Я пытался вернуть былое отношение успехами в учёбе, но как ни старался, всё без толку. Нина Михайловна ставила мне пять за очередное сочинение или задание у доски, на которое я сам вызывался – каждый раз чуть руку не отрывал себе –, но больше ничего. Только холодок этот. Вспоминаю это сейчас и думаю, как глупо держать обиду на подростка. С другой стороны, не стоило мне, пожалуй, давить на неё в и без того трудный момент. Я не знал, конечно, что она личную драму переживает, но разве чтобы относиться к людям по-человечески и вести себя учтиво нужна какая-то особая причина? Тогда я тоже злился на неё, но по большей части смирился с тем, как выглядел в её глазах.

Во второй половине последнего учебного года Нина Михайловна снова приболела – теперь уже по-настоящему. На этот день её подменила та же учительница, что и пару лет назад. С тех пор опыта она немного поднабрала, однако и мы тоже свои навыки по части проказ развили и приумножили, что, конечно, не повод для гордости – всё-таки скоро аттестат получать и в институте учиться, а мы всё дурака валяли. Серьёзно, в кабинете не урок шёл, а как будто звери захватили зоопарк. Шум, гам, хохот, улюлюканье. Можно было задуматься, тем ли делом в жизни занимается эта молодая учительница. Насколько я знаю, дети из младших классов её обожали, а вот мы, подростки, которые были младше её на всего-ничего – от силы десять лет, чувствовали в ней слабость. Только я не участвовал в бедламе. Смотрел на эту девушку и вспоминал: ткни в таких пальцем, они и посыплются. Кажется, она сыпалась. Наверное, она и в прошлый раз не слишком уютно себя чувствовала, но только теперь мне это было заметно. Я поднялся с места и громким голосом попросил всех заткнуться. Валера Кургузов начал дразнить меня – мол, не влюбился ли я часом в училку, раз так рьяно за неё заступаюсь. Слово за слово, и дошло до драки. Опять я сорвал урок. Хорошо хоть директора вызывать не стали. Господи, как многого не знал этот человек о том, что происходит в школе.

Через пару дней, перед следующим занятием по литературе, я сидел в классе и, светя синяком под глазом, искал ручку в рюкзаке. Кургузов красовался таким же на другом ряду, но я был слишком увлечён поисками, чтобы видеть его, как видеть и остальных ребят. Я даже не услышал, когда все вдруг резко встали со своих мест. Потом раздался голос Нины Михайловны.

– Чего там потерял? Книгу для юных джентльменов, которую тебе бабушка не день рождения подарила? Кстати, ещё не дошёл до той главы, где написано, что надо вставать, когда в класс входит учитель?

По кабинету понесли хохотки. «Юный джентльмен, ха-ха, хи-хи». Да я и сам, если честно, заулыбался. Нина Михайловна тем временем продолжала:

– Ну хорошо хоть успел прочитать про то, что надо заступаться за дам. Ладно. Садитесь все. И ты, рыцарь, тоже.

Снова раздались смешки. «Рыцарь, рыцарь». Нина Михайловна разложила вещи на столе и пошла к доске, но вдруг обернулась, посмотрела на меня и сказала с улыбкой:

– А ты, оказывается, не такой уж и мерзавец.

С этого момента я был прощён. Оставшиеся до выпускного несколько месяцев я ещё пару раз попадал под критику Нины Михайловны. Впрочем, в эти моменты было и стыдно, и… ну вы понимаете. Она смешная была, эта Нина Михайловна. Да, строгая, но умела пошутить и доброе слово вовремя сказать. Взять хотя бы этот случай: не такой уж и мерзавец. Согласен, комплимент так себе. Но с ним я по жизни иду как с девизом.

Денис Славин