allanclielo

* * *
— Когда создаешь новый мир, — произнес демиург Мазукта, вальяжно развалясь в кресле, — не оставляй в нем никаких недоделок. В частности, обязательно ликвидируй все нестабильные элементы, иначе рано или поздно мир будет уничтожен цепной реакцией.
— А, знаю, — кивнул демиург Шамбамбукли. — Цепная реакция — это когда расщепляется ядро урана.
— Неверно, — строго нахмурился Мазукта. — Цепная реакция — это когда одна страна первой расщепляет ядро урана, и сразу остальным тоже хочется.

* * *
Человек деликатно постучал в дверь к демиургу Шамбамбукли.
— Простите великодушно, можно войти?
— А, это ты! Ну, заходи, располагайся. Ты по делу или просто так?
— У меня просьба.
— А-а… Ну ладно, выкладывай, что там у тебя.
Человек примостился на краешке стула и вздохнул.
— Я знаю, что при жизни Вы мне благоволили…
— Можно на «ты».
— Спасибо, но мне так привычнее, если не возражаете.
— Не возражаю. Продолжай.
— Да, так о чем я… благоволили. Всячески опекали, избавляли от разных напастей, даровали успех в разных начинаниях… ну и так далее.
— Я же не просто так, — перебил Шамбамбукли. — Ты всё это честно заработал. И вообще, гениям нужен особый уход, а ты, безусловно, гений.
— Спасибо, — серьезно кивнул человек. — Но я вот подумал… Если даже мне, при этом «особом уходе», иногда бывает и плохо, и больно, и одиноко, если даже на меня временами наваливаются проблемы, как-то: болезни, безденежье и непонимание толпы — то каково же остальным людям? Тем, кому Вы не оказываете особых благодеяний?
— Кому легче, кому тяжелее, — уклончиво ответил Шамбамбукли. — А что?
— Я подумал и осмелился попросить. Если будет на то Ваша воля, можно ли сделать так, чтобы счастья в мире стало побольше, а неприятностей — поменьше?
Шамбамбукли помолчал с минуту.
— Послушай, — наконец произнес он. — Вот ты — композитор, верно? На рояле умеешь играть. Как бы ты отнесся к предложению исполнить сложную симфонию на одних белых клавишах, не трогая черных?

* * *
— Чем занимаешься? — спросил демиург Мазукта демиурга Шамбамбукли.
— Заповеди пишу, — ответил Шамбамбукли. — Помнишь, как ты мне советовал.
— Я советовал? — искренне удивился Мазукта.
— Ну да, — подтвердил Шамбамбукли. — Ты сам говорил, что людям надо давать ясные и недвусмысленные установки. Чтобы не было разночтений.
— А, да, да, припоминаю, — кивнул Мазукта. — Было такое, действительно. И что?
— Вот, — Шамбамбукли указал на стопку готовых скрижалей. — Составляю подробный алгоритм. Половину уже написал, скоро закончу.
Мазукта пересчитал каменные листы и задумчиво присвистнул.
— Многовато что-то.
— Ну, я старался, — скромно потупился Шамбамбукли.
Мазукта взял из стопки верхнюю скрижаль и начал читать вслух:
— «Человек не должен причинять вреда другому человеку или своим бездействием допустить, чтобы другому человеку был нанесен вред, за исключением тех случаев…»- он фыркнул и положил скрижаль на место. — Шамбамбукли!
— А?
— Мне жаль тебя расстраивать, но ты занимаешься ерундой.
— Почему? — огорчился Шамбамбукли.
— Ну не знаю, почему. Вероятно, по природе своей. Таким уродился. Но вот это всё, — он постучал ногтем по заповедям, — чушь собачья и напрасный перевод камней.
— Но ты же сам говорил!..
— Да, говорил, — согласился Мазукта. — Действительно, я тоже когда-то баловался составлением поведенческих алгоритмов. Потому и могу теперь с полной ответственностью заявить: это была пустая трата времени. Уж поверь моему опыту.
Шамбамбукли с грустью оглядел свою работу.
— А как же тогда надо?
— Надо? Ну, например, как я. — Мазукта сел в кресло и вальяжно закинул ногу на ногу. — Я не размениваюсь на копание в деталях. Я даю сразу общие установки. Ведь люди — они же как? Им можно хоть до посинения что-то втолковывать, всё-равно не поверят, пока сами не попробуют. Сущие дети, честное слово. Ребенку, чтобы уяснить, почему нельзя трогать кастрюлю, сначала нужно обжечься. А с чужих слов никто не поймет, что такое «горячо».
— Да, пожалуй, — согласился Шамбамбукли. — А что это за «общие установки», которые ты даешь? Какой-то универсальный свод правил?
— Нет, — замотал головой Мазукта. — Никаких правил вообще. Опыт и только опыт. Что такое хорошо, и что такое плохо, люди узнают сами. И передадут знания дальше, своим детям.
— То есть, ты им всего лишь говоришь «делайте хорошо и не делайте плохо»?!
— Да нет же! — отмахнулся Мазукта с досадой. — Это тоже была бы заповедь. Люди сами должны понять, что поступать плохо — это плохо. Из собственного опыта. Ну, как хвататься за кастрюлю. Один раз ошпарятся, другой раз — глядишь, и уже сообразили.
— Тогда я не понимаю. А что же ты им в таком случае говоришь?
— Да так, всего лишь маленькую подсказку, не оставлять же людей совсем без помощи. Я даю им универсальный критерий, как можно отличить дурное от доброго.
— И как же? — заинтересовался Шамбамбукли. — Совесть, да?
— Шамбамбукли, ты меня разочаровываешь! Совесть — это же понятие субъективное! Как её можно принимать в расчет?
— Нуу… тогда не знаю.
— Очень просто. Если что-то легче получить, чем потом избавиться — значит, оно плохое. Если же приобрести что-то тяжело, а лишиться — просто, значит оно хорошее.
— И всё?
— Да.
— И это правило применимо к чему угодно?
— Абсолютно.
Шамбамбукли задумался. Мазукта сотворил себе чашку кофе, отхлебнул и насмешливо фыркнул.
— О чем думаешь?
— Пытаюсь понять…
— Хочешь пример?
— Хочу.
— Ну смотри сам. В разные времена, у разных народов… да что там, даже для разных людей — понятия добра и зла постоянно меняются. Взять даже обычный лишний вес — вот скажи мне, быть толстым — это хорошо или плохо?
— Ну, смотря где и когда.
— Правильно. Когда растолстеть легко, а сбросить вес — трудно, модно быть стройным. Зато когда возникают проблемы с питанием — сразу решающим критерием красоты становится полнота.
— Да, понимаю, — Шамбамбукли задумчиво кивнул. — Кажется, это правило почти не имеет исключений.
— Практически не имеет, — подтвердил Мазукта.
— За редким исключением, — уточнил Шамбамбукли. — Вот, например, любовь с первого взгляда…
— Нет, — решительно возразил Мазукта. — Уж что-что, а она совершенно точно не является исключением.

* * *
— Привет, — сказал демиург Мазукта, придя в гости к демиургу Шамбамбукли. — Как дела?
— Да что мне сделается, — пожал плечами демиург Шамбамбукли.
— Вид у тебя усталый.
— Это потому что я устал, — объяснил Шамбамбукли.
— Хм? — Мазукта изобразил на лице заинтересованность.
— Люди построили храм. И молятся там три раза в день. А я тут должен сидеть как дурак и слушать.
— Это необязательно, — заметил Мазукта. — Ты можешь сидеть как умный.
— Все равно тяжело это. Ладно бы еще что-нибудь интересное рассказывали — так ведь нет. Каждый день одно и то же, одними и теми же словами. Уже и сами не понимают, что говорят, затвердили и бормочут автоматически, а думают о чем-то своем.
— Хоть об интересном чем-то думают?
— Да когда как…
Мазукта уселся в кресло поудобнее, закинул ногу на ногу и, сотворив себе сигару, с удовольствием закурил.
— Ну и когда оно как? — спросил он, выпуская колечки дымы из ушей.
— Да вот сегодня, например, — сказал Шамбамбукли, присаживаясь на табуретку. — Один человек полдня думал: «Если Шамбамбукли всемогущ, то может ли он сотворить камень, который сам не сможет поднять?»
— Ну и в чем тут проблема?
— То есть как в чем? Мне уже самому интересно — могу я создать такой камень или не могу?
— А попробовать не пробовал?
— Нет. Это же теоретический вопрос, а не практический.
— Значит, не можешь, — пожал плечами Мазукта.
— Почему не могу? — обиделся Шамбамбукли. — Если допустить, что я действительно всемогущий…
— А ты всемогущий?
Шамбамбукли поперхнулся и задумался.
— Не знаю, — признался он наконец. — Если я не могу поднять камень, который сам же и сотворил…
— Брось ты этот камень, — отмахнулся Мазукта. — Ну-ка, давай, вспомни определение всемогущества!
— Нуу… это когда…
— Определения не начинаются со слов «ну, это когда»- строго заметил Мазукта.
— Хорошо. Всемогущество — это способность творить всё, что угодно. Так?
— Вот именно, — кивнул Мазукта. Ключевое слово — «угодно». Угодно тебе сотворить камень — творишь камень. Не угодно его поднимать — не поднимаешь. Это и есть настоящее всемогущество.

Сегодня я расскажу вам, как няшные преподы превращаются в злобных, полных ярости и ненависти, безжалостных и беспощадных демонов, монстров, чьё нутро воспламеняется от мельчайшей неадекватности в поведении студентов.
Вот перед вами молодой кандидат наук, преисполненный надежд и воодушевления, влюблённый в свою науку, мечтающий нести свет людям, распространяя знания, а через знание – свободу мысли и интеллектуальный прогресс. Молодой кандидат наук уже не наивный младенец, и потому понимает, что для того чтобы остаться работать на родном факультете, у него мозгов многовато, он составит неприятную конкуренцию старым профессорам. Но всё же, надежда пока что сильна. Молодой кандидат стучится в двери декана.
Декан, вечный и бессменный, говорит, что ставок свободных естественно нет, но можешь поработать задарма, заменяя его и другие ленивые профессорские задницы. Кандидат, всё ещё молодой, но уже чуточку несвежий, думает: «почему бы и нет? Пока не подвернётся работа, за которую платят».
Работа на родном факультете сулит знакомства и сотрудничество с юными живыми, если повезёт – горящими умами, страстно, как и кандидат, влюблёнными в свою науку... и вот они пары: первое разочарование наш герой старается подавить, списывая отсутствие не только знаний, но и интереса к специальности, на ещё почти детский возраст подопечных. Да и вообще: курс на курс не приходится. Если эти – бездари, есть ведь ещё 4 потока.
И действительно, знакомство с 3 курсом обнадёживает. Из 20-ти человек можно наскрести 5-6, у которых внезапно есть мозги, которые попали на данный факультет неслучайно, поступили на свою специальность целенаправленно или на крайняк – влюбились в неё уже в ходе обучения.
На устах молодого кандидата играет улыбка: мир благосклонен к нему. Впереди нас ждёт счастье, гармония и всеобщее единение.
Однако через пару месяцев энтузиазм оказывается серьёзно подорван локальным финансовым кризисом. Хотя кандидат и питался всё это время лишь чаем в пакетиках, приобретённым на остатки аспирантской стипендии, запасы наконец-то иссякли. Пришлось перейти на чистую (чистую?) водопроводную воду, за которую, оказывается, тоже нужно платить. Идиллия, похоже, приближается к краху. Нужно искать работу.
И так случается, что в подобные моменты судьба сама решает за вас проблемы. Именно это произошло и с молодым кандидатом. Звонок от бывшего однокурсника открыл новые перспективы. Ну и что, что работа в полукоммерческом быдловузе, зато там зарплаты процентов на 50 выше. И даже там, наверняка, найдутся те, кого учить не бесполезно.
Итак, новая работа, новые надежды, новые люди. Новые проблемы.
Год первый:
Это первая настоящая самостоятельная преподавательская работа. Неожиданные курсы по неожиданным дисциплинам, которые нужно писать с нуля, такие странные специальности, в которых так интересно разбираться, совсем-совсем другие студенты, разномастные, но радикально отличные от университетских. Ближе к народу, как говорится. Посмотрим, как живут простые люди и что они, собственно, собой представляют.
Молодого кандидата наук захватывает многомесячная эйфория. Ведь для исследователя нет ничего более прекрасного, чем столько нового материала!
Новоиспечённый преподаватель вкладывается по полной, изводится в поисках новых подходов, интересных методик, которые включали бы в образовательный процесс как можно больше студентов. Идёт работа над программами, чтобы они были систематичными, расширяли кругозор, а не вываливали на неокрепшие головы обучающихся набор бессвязных знаний. Наш кандидат и сам учится так интенсивно, как никогда прежде: готовясь к лекциям, общаясь на семинарах со своими подопытными.
Занятия проходят весело. Не сказать, что легко, ибо наш кандидат – вовсе не гений коммуникации, и к коммуникабельности ему не помешало бы добавить пунктов 30 – 50. Но всем интересно. Закрадываются иногда подозрения, что студентов просто веселит наивность и дурашливость нового препода, который старше их самих всего-то лет на пять-семь. Но какая разница? Главное, чтобы слушали, чтобы были вовлечены в процесс.
Сессии разочаровывают и озадачивают. Столько стараний и труда вложено в это стадо, а в головах у них ничего так и не отложилось. Но наш герой не отчаивается: ставит автоматы за работу (имитацию работы?) в течение семестра, списывает незнание на желание казаться глупее, чем они есть на самом деле (этому ведь учит вся современная культура общества потребления), глубоко верует в то, что где-то на бессознательном уровне всё, что он так усердно вкладывал, задержится, организуется в систему и радикально повлияет на мировоззрение. Что труды не бесполезны.
Год второй:
Уже не такой уж и молодой кандидат наук начинает сомневаться. Он всё ещё няшен, всё ещё дружит со студентами. Он начинает с ними разговаривать на тему: почему вы не учитесь? Как сделать обучение интересным для вас? На что ему отвечают, что пары должны иметь развлекательный характер, а не быть такими теоретичными, должно быть больше картинок и практики, но только все практические задания препод должен выполнять сам, демонстрируя студентам как это нужно делать. А уж они вспомнят, если вдруг когда-нибудь в жизни приспичит, что вряд ли, поскольку по специальности работать никто не собирается.
Многие студенты просто не знают, на какой специальности учатся и что она собой представляет. Им нужно высшее образование. А баллов по ЕГЭ хватало как раз на это направление.
Да и вообще: зачем нам ваши общие дисциплины? Всякие там философии, социологии и прочие психологии? Да и высшая математика с физикой – к чему всё это? Нам в жизни это пригодится? Что же мы будем рассчитывать с помощью интегрального исчисления? Такие вопросы, особенно от технарей, приводят кандидата наук в глубокое недоумение, заставляют теряться, не давая студентам никакого ответа, позволяя им как бы убеждаться в своей правоте.
Энтузиазм уже не спасает, воодушевление идёт на спад. Становится очевидно: то, что раньше казалось в студентах детской непосредственностью, на самом деле – хамство, бескультурье и неуважение. Озадаченный кандидат пытается сохранять спокойствие, держать себя в руках, говорить с ними как со взрослыми ответственными людьми.
Но они, как настоящее отборное быдло, которому уж конечно не место в вузе, расценивают такое поведение как слабость, дающую им право проявлять ещё меньше уважения.
Ошарашенный преподаватель понимает, что то, что он ранее интерпретировал как юношеский максимализм и индивидуальную точку зрения, представляют собой несколько иное – это тотальная убеждённость в своей правоте, единственным основанием которой является ограниченность. Студенты почти поголовно убеждены, что знают предмет лучше преподавателя. А если не знают, то могли бы выучить без проблем. Но такую лабуду учат только неудачники, что опять же возвышает их над вещающим из-за кафедры идиотом.
Кандидат наук пытается применить ту же тактику, что и на родном факультете: взаимодействовать лишь с избранными, с единицами, которые способны учиться и которым это интересно. Но и здесь его ждёт разочарование: эти единицы слишком глупы и вообще не ориентированы на учёбу. Всё, что им уложили в голову в этом семестре, к следующему уже улетучилось. Их тоже не интересует учёба. Им просто нравится быть в центре внимания, нравится, чтобы их хвалили, они хотят казаться умнее остальных. А на самом деле...
Этих «на самом деле» начинает становиться слишком много. Ситуацию усугубляет ещё и то, что в маленький быдловузик абитуриентов приходится буквально собирать с миру по нитке. Здесь полно друзей и знакомых, друзей друзей. Короче, блатной на блатном сидит... И преподаватель начинает понимать, что слишком часто к нему подходят с зачётками коллеги, прося поставить занятому заочнику «хотя бы троечку», не мучить нерадивого очника, «он ведь футболист хороший»...
Зачем я здесь работаю? – задаётся вопросом кандидат, только что сменивший должность ассистента на старшего преподавателя. Чтобы было на что жить. Плюс научная работа.
Но, – возражает он сам себе – на научную работу не остаётся времени, все силы отнимают эти идиоты бездарные. А вкладываться в них – практически бессмысленно.
Но наш теперь уже старший преподаватель всё ещё видит в своих подопечных крупицы разума, и потому не пишет заявление об уходе, я решает просто отстраниться и начать относиться к работе просто как к работе. Это, кстати, и объективности должно добавить, и меньше будет давить на эмоции. Просто отстранись и делай вид, что говоришь с пустотой. Но проблема в том, что надежда-то ещё не умерла, кандидат всё ещё верит, что до кого-то удастся донести свет знания, заронить в чью-то душу зерно истины... ничто так не отравляет человеческое существо, как ложные надежды.
Год третий:
Кандидат понимает, что информация не сложна для их усвоения, что не времени им не хватает, а что студеозеры целенаправленно и сознательно ставят блоки. Им не нужны эти знания, они их отсекают ещё на подходе, ими движет установка, что пришли они сюда за дипломами. Главное – получить зачёт или оценку, как – совершенно неважно.
Преподаватель видит, что эти твари вполне осознанно делают из него идиота, пытаются обмануть, обхитрить, обвести вокруг пальца, подставить, выставить сволочью или глупцом.
Он меняет формы контроля и проведения занятий, упрощая их до предела, даже примитивизируя, используя те приёмы, которые всегда считал недостойными разумных существ. Теперь он проверяет конспекты, не забывая расписываться на каждом и отмечать этот факт в списке; даёт элементарные контрольные с одним вариантом на всю группу: может быть хоть кому-то (внезапно) удастся найти в интернете правильные ответы, и вся группа спишет именно то, что нужно.
Но даже в элементарных заданиях с всего лишь двумя вопросами этим недоноскам удаётся накосячить. Ещё хуже – когда они пытаются хитрить. «Вот мой диплом из другого вуза. Перезачтёте ваш предмет?». Что? Серьёзно? Чёрным по серобуромалиновому написано: «диплом о СРЕДНЕМ специальном образовании». Или «что, в контрольной нужно было написать оба вопроса? А мы думали, что один на

Воскресенье
15:34
Кто-то барабанит в дверь, мешая спать. Нащупываю перебинтованной ногой тапочек. Перо на столе чего-то строчит в тетради. Мне уже надоело, писать дневник больше не тянет. Вспомнить бы еще, как это остановить.
Шаркаю в тапочке в двери и пытаюсь найти в ней глазок. Нету.
Мне орут, что дверь выбьют. Послушно ее открываю и сонно оглядываю высокого симпатичного юношу, держащего на руках скелетик. Мне напомнили о вчерашнем, вежливо попросили все исправить.
Очнувшись и срастив переломы — все исправил. Девушка начала есть, а Марс слюняво ее зацеловывал за каждый проглоченный кусочек между прочим моего завтрака.
Еслы бы меня так поощряли, я бы лучше сдох в туалете, честно.
16:00
Все еще не уходят, а продукты кончились.
Тоскую, в пятый раз проверяя пустой холодильник.
Юноша намекает на то, что он мой новый клиент.
Щупаю переломы, показываю фигу. Бурный процесс убеждения.
Я был не прав.
Короче, энто принц. Влюбился в девушку, старался делать вид, что не влюбился. Но понял — был не прав и теперь хочет жениться на скелетике.
Сижу, зеваю, киваю в особо трагических местах монолога.
Принцу надо убить василиска, вырвать зверюшке глазик и скормить его скелетику. По легенде, она станет супер-пупер волшебницей, а на таких высочеству жениться уже можно. Вспоминаю, что сам когда-то ел эту дрянь. Видимо, с тех пор и мучаюсь. Кстати, василиск в этом мире всего один и из двух у него остался также один единственный глаз. Вряд ли он горит желанием срочно скормить его скелетику.
Принц выкладывает на стол россыпь драгоценных камней. Особым жестом телепортирую их в заветное место (ящик письменного стола, все остальные места я всегда забываю).
Ударяем по руках. Выходим завтра утром. Принц удаляется, на ходу лобызая скелетик и сюсюкая с ним, как с умалишенным. Содрогаюсь, но пути назад нет.
Интересно, как может заново вспыхнуть любовь, при виде последней стадии голодания? Он явно извращенец.
22:23
Укладываю в безразмерную сумку все, что попадается под руку. Дырка в памяти мешает думать, пятка болит ужасно. Надо будет залечить. А вдруг опять начнет чесаться?
00:00
Тоскливо смотрю в окно. На подоконнике сидит что-то грустное, мелкое и тихо икающее. В груди просыпается странное чувство… нет, скорее потребности над кем-то поиздеваться. Встаю и иду к окну. Кот. Маленький, толстый, грязный и с одним рваным ухом. Глаза большие и желтые. Шерсть… наверное была серая. А может и нет.
Весь перемазан в крови и по приблизительным подсчетам имеет всего три лапы. Нда-а, над ним, как и надо мной, уже вдоволь поиздевались.
Беру на руки, иду его мыть.
Назову Пупсом.
А что, оригинально.
Пупс, спокойно вынес ванну, заклинание сушки, заживления, снова ванну (подскользнулся и рухнул в нее), выжил и даже дал себя еще раз подсушить. Сохли вместе. Мне понравилось.
Отрыл в холодильнике мясо, налил молока в большую колбу с отбитым… всем.
Предварительно колбу вымыл. Мало ли.
Пупс все съел, попросил добавки (то-оненько мяукнул, не сводя с меня огромных глаз и демонстрируя поджатую правую лапку). Съел добавку, попросил еще. Получил по шее и молча ушел в угол. Я — спать.
Кстати, у него 4 лапы, просто левая передняя короче остальных (родился таким). А шерсть — рыжая.
Уже засыпая почувствовал пупса и полкило съеденного им мяса у меня на животе. Стряхнуть не удалось (лез обратно), пришлось спать так.
Понедельник
7:51
Меня посетила страшная мысль. Я упаковал дневник и мои мысли все еще записываются. Попытка перерыть безразмерную сумку успехом не увенчалась. В ней было ну сто-олько всего, что даже упакованные вчера вещи сегодня найти было уже нельзя.
Пупс в сборах, а точнее разборах не участвовал. Просто сразу занял позицию у двери и не отходил от нее ни на шаг. Интересно, он хочет со мной или просто наружу?
Нашел по запаху под кроватью… то, что было мясом. Решил, что он хочет наружу. Подарил коту свободу, выставив его за дверь. В дверь тут же снова забарабанили.
Иду!
Открываю дверь.
Принц. В сияющих доспехах. Белом плаще, огромным кулоном с портретом скелетика на шее и… черной полумаске.
Дверь захлопывается. Мама, у меня маразм.
За штанину кто-то тянет. Опускаю голову и вижу Пупса. Тихое мяуканье и жалобные глаза.
Вспоминаю, что у всех магов должны быть жуткие звери. Снова оценивающе смотрю на пупса.
Дверь вышибают, взбешенный принц пытается набить мне морду. Эффектно отбиваюсь табуреткой, нанося непоправимый урон комнате.
8:13
Принц меня простил!
Щас расплачусь от счастья. Кот гордо сидит в капюшоне, имитируя слугу черного мага (мня то есть) и с интересом оглядывается по сторонам. Хорошо, что он маленький. Плохо, что толстый. Надо будет посадить на диету.
Выходим из дома. Принц придерживает краешек зверски разодранной табуреткой полумаски. На него косятся и избегают. Я стараюсь идти сильно позади, всем видом демонстрируя, что не с ним.
9:56
Стража на воротах просила документы. Принц сдернул полумаску и задрал нос.
Не признали.
Пришлось платить за выезд.
Высочество рвалось вернуться «ненадолго» во дворец и пожаловаться папе.
Едва не отпустил.
12:23
Едем на конях по лесу. Кот гнусаво орет, что голоден. Рядом с лошадьми гордо скачет щуплый заяц. Мы с принцем внимательно за ним наблюдаем, кот повышает тональность.
13:13
Заяц устал, упал и сдох, не дождавшись, пока его пристрелят. Принц восхищенно смотрит на меня, решив, что это я его подманил. Решил не разубеждать. Мне еще надо скормить ему первый кусок. А то мало ли что за заяц был. Не хочу отравить Пупса.
16:00
Мясо пошло на ура. Пупс спит.