YakoAbyss

Доколе...

Доколе высшее образование в нашей стране будет находиться в той же жопе, как и все остальное?

Доколе показателем успеваемости студента будет служить его посещаемость? Вот Вася пришел столько-то раз, а Марина в два раза меньше, значит, Марина нерадивый студент и полная редиска, а Вася молодец. Ой, а она болела? Ничего не знаем, справку не видели. И вообще, болезнь не причина, вставай со смертного одра и иди, ведь важнее учебы в твоей жизни быть ничего не может!

Вот если бы мне последнее рассказали до того, как я с ним сама столкнулась, в жизни бы не поверила. Просто вдумайтесь: эти, с позволения сказать, педагоги призывают класть болт на свое здоровье ради галочки в журнале. И заодно подвергать опасности здоровье окружающих.

"Вы не можете болеть, ведь вы слишком молоды".

"Ой, какое нежное поколение пошло, чуть что и дома сидите, на нас посмотрите, как мы с болячками вас учим".

А вас кто-то просил учить нас больными и этим ещё бравировать? Болеешь — дома сиди, а если настолько болеешь, что здоровье не позволяет нормально работать, так что же ты тогда в универе забыл?

И вытекающее отсюда "я — царь, вы все говно". Я — преподаватель, значит, я априори лучше, умнее, мудрее. Уважай меня, недостойный! Ведь я ещё и старше! Возраст требует отдельного почтения! Нет, я не утверждаю, что все таковы, но подобных как-то многовато на один квадратный метр университетов.

Мне лично кажется максимально странной ситуация, при которой тот, кто должен нести светоч знаний занимается самоутверждением за счёт студентов. Это непрофессионально, как минимум, если даже опускать все человеческие и моральные принципы и нормы. Да, преподаватели у нас не приносят клятвы, подобной клятве Гиппократа, но неужели это причина, чтобы вести себя как мразь? В университет приходят вчерашние дети, которые редко имеют бронебойную шкуру, здоровый пофигизм, умение постоять за себя и послать по известному адресу оборзевшего хама, если даже этот хам вроде как их выше по иерархической лестницы. Или давайте их вбросим в холодную воду, авось плавать и научатся? Не только образование получат, но и зубы с когтями отрастят. Хотя растить зубы с когтями на тех, кто должен быть твоим наставником и направлять... Российское образование, тебе точно нормально?

Тебе точно нормально набирать в пед.состав озлобленных на весь свет мегер, которые свои неудачи в жизни/проблемы личного характера/климакс/говняный характер (нужное подчеркнуть) выливают на все ещё детей? Которым зачастую похрену на то, чему они учат, которые попросту отсиживают пары, читая их с листика? Которые неквалифицированны, неподготовлены и которые не желают учить? Которые, если смотреть на их поведение, ненавидят студентов и занимаются их унижением? Вот мне как-то ни разу не нормально.

Поехали дальше. Давайте немного займёмся математикой. Семестр в вузах не уровня шабашки стоит от 100к до 400к. Возможно, я даже занизила планку. Бюджетников на направление, включая целевиков, пусть процентов пятнадцать от потока и то, кажется, я завысила, но пусть будет так. Поток — от 15 до 100 человек. В среднем с потока падает 12 500 000 деревянных. Вопрос: и куда же деваются эти деньги?

Почему подавляющая часть государственных вузов выглядит как после атомной войны? Холодные, зачастую неотапливаемые аудитории, отсутствие не то что кондиционеров — нормальной вентиляции. Ремонт, который последний раз делали при царе Горохе, туалеты типа сортир деревенский, отсутствие горячей, а порой и любой воды. Про универские столовки даже говорить не буду, хотя вот статистику отравившихся в них было бы интересно собрать. Вонища оттуда обычно такая, что обходишь через три этажа другого крыла, чтобы плохо не стало. Инновации? Техника? Да не смешите меня, у нас зачастую нет мела. Мела. В двадцать первом, мать его веке. Обваливающаяся штукатурка, тараканы под ногами, разбитая плитка... И это я не трогала общежития, в которых картина ещё печальнее.

О, а бюрократия! Заявить иногороднему студенту, что "мест в общежитии нет, проявятся с курса второго, вы там как-нибудь сами разберётесь" — бесценно. Как и предложить прожить на стипендию размером в две тысячи. Что на них сделать, интересно, предлагают... Деканат, что ставит своей целью по максимуму усложнить жить студенту, а на любые вопросы — все то же обычное беспробудное хамство. Промывка мозгов согласно повест_очке, зачастую с давлением.

Давление вообще излюбленный инструмент в наших высших заведениях, умело совмещённый с шантажом и манипуляциями. Благо давить есть чем, диплом-то нужен. Да и на первых курсах от родителей зависимость почти всегда ещё сильная, которую довольно сложно перешагнуть, учитывая "щедрость" стипендии и "наличие" социальных программ, что могли бы помочь обучающимся наладить самостоятельную жизнь. А ведь как громко орут наши государственные деятели про необходимость дипломированных специалистов с высшим образованием! Так может, стоит начать создавать условия для того? Авось, дело с мертвой точки и сдвинется.

Накипело.

— Что ты делаешь?

— Мир создаю.

— Как, опять? Тебе не надоело?

— Да, опять. И как надоесть может то, ради чего ты создан и существуешь?

— Создан – ты? Ты не создан, ты создаешь.

— То бишь с твоей точки зрения начала моему существованию не было, но я же был всегда?

— Да. Нет. Не суть!

Один из собеседников раздраженно нахохлился. Он походил на смесь кота и домового, лохматый, встопорщенный, обе пары ушей в разные стороны. Нелепо помахивал хвостом – сильно длиннее его самого, так что летал хвост тот везде и всюду.

— И я был не всегда, как и любой из миров. У любого мира есть начало и конец, у любого явления, у любого живого или не живого существа, — мужчина сидел у костра, держа над ним ладони. Огонь негромко потрескивал.

— Конца нет только у твоего влечения к людям, — фыркнул домовой. Или кот? Недовольно потряс головой.

— Ты про оболочку? – его собеседник усмехнулся. – Чтобы познать кого-либо, им нужно стать. Я уж и не вспомню, кто и в каком из миров это изрек, но я не могу не признавать стройность и верность этой мысли.

— Мысли одного из твоих творений, погубивших своими руками свой собств…

— Тихо! – мужчина вскинул голову, прищурившись. – Ты постоянно мне о том напоминаешь. Я это знаю и ничто не сотрет этого из моей памяти. Может, хватит напоминаний?

— Хватит так хватит, — покладисто согласился обладатель шикарного хвоста. – Я что? Я ничто, сижу спокойно, никого не трогаю.

Помолчали.

— Так каким будет мир на этот раз?

— Прекрасным, — мужчина чуть помедлил, прежде чем заговорить. – Ярким. Красивым.

— Много тропиков и ядовитых бабочек? – невинно уточнил домовой кот.

— Нет, это нет… Мягкий климат, отсутствие нужды бороться за выживание, саморегулирующиеся с минимальными потерями и насилием популяции…

— Это уже было. Всем стало незачем развиваться, и все тихо-мирно померли.

— Равные ресурсы тогда.

— И это было. Ты не сможешь следить за тем, чтобы так и оставалось, а сами они следить не будут, а будут драться и отнимать.

— Коллективный разум? – предложил и сам же поморщился. Вспомнил, чем закончилась та идея.

— Вот-вот, мне даже говорить ничего не надо.

— Я могу начать историю людей с одной пары, что не будет ни в чем нуждаться и это мировоззрение, без жестокости, агрессии, страха они будут передавать дальше, своим потомкам…

— Ты забыл историю Адама и Евы?

Мужчина раздраженно дернул плечами:

— И как только ты помнишь все мои попытки и миры лучше меня самого?

— Ничего сложно, — кот-домовой улыбнулся, — ведь ты их создаешь, но я – запоминаю.

— И всегда можешь рассказать, какой дорогой не идти, на которой встречу то, что уже было встречено и с чем я не хочу новой встречи.

— Да, могу. И расскажу. Прямо сейчас и расскажу! – домокот вскочил. Хвост поднялся трубой, шерсть поднялась как от удара электричества. И мерцали глаза, горели – они видели закат и рождение не одной звезды.

— О людях, которых если делать равными, то они начинают ненавидеть друг друга из-за одинаковости. Они ищут пути и способы отличаться, они придумывают ненависть, они сочиняют различия и дерутся за них насмерть. И о людях, которые разные, и каждый из них считает себя выше и лучше остальных. Тебе напомнить, как изобрели расизм?

О людях, которым ты дал то, что их объединяет. Они возвели это в абсолют и уничтожали всех, кто не согласен. Они не посвятили себя улучшению, нет, они занялись истреблением тех, кто им мешал по их разумению. Ты помнишь, что такое нацизм, я это знаю.

Или рассказать тебе о том, как ты пытался дать им общую идею? Люди из веры сделали маниакальное преследование, из мира во всем мире – тотальную слежку. Ни шагу в сторону, ни мысли в бок. Преследование, гонения, костры, пытки, казни, расстрелы…

Кот распалялся. Голос звенел, глаза разгорались.

— Или о попытке с магией? Которая стала мощнейшим оружием, и его воровали, выкупали, выбивали силой, только бы иметь самому. Она не стала созидательной силой, но с помощью нее разрушили очень многое. Люди всегда, почти в каждом из твоих миров гнались за оружием, изобретали самое невероятное и в самых невероятных условиях. Использовали, изобретали более мощное, снова думали, как противостоять уже ему.

Люди не хотят учиться доверию, они стоят друг к другу зубами. Не показывают спину, не созидают, они берут свое и стараются это свое ревностно защищать. Уничтожают тех, кого не могут понять, кто вышел за рамки этого способа мыслить.

Кот вздохнул, обвил хвостом лапы:

— Помнишь, ты попробовал сделать мир по идее из книги одного человека? Мол, счастья всем и пусть никто не уйдет обиженным?

Демиург кивнул. Голова была опущена, но костер освещал лицо.

— Я помню, — голос звучал глухо. – Они разорвали мир своими желаниями. Хотели больше, больше – только для себя, и как многие страстно хотели вреда, смерти, страданий для других. Там не стало даже призрака счастья в тот миг, когда стало возможно получить его даром.

— И ты будешь снова создавать мир людей и для людей? – взъерошенность домокота проходила, оставляя после себя легкую грусть.

Мужчина улыбнулся. Широко, открыто. Встал, выпрямился.

— Конечно. Ведь все в их руках, не моих.

Авксентий Пантелеевич задумчиво попыхивал трубкой. Он был ладно и крепко сколочен, и, несомненно, во времена его молодости дамы роняли платочки со своими инициалами рядом с ним невзначай. Нынче же ушла былая статность, но спину наш с нами новый знакомый все еще держал прямо. Он периодически хмыкал в густые усы, моложаво уложенные, когда слышал какую-то невообразимую современную чушь. Вот и сейчас Авксентий Пантелеевич занимался именно этим, читая груду бумаг. При ближайшем рассмотрении то письма были.

«Дражайший Авксентий Пантелеевич! Приходит светлый праздник, и с ним спешу поздравить Вас…»

– И подарить очередную чепуху, чепуху, чепуху, – Авксентий Пантелеевич похмыкал в усы, неторопливо распуская пышный бант на коробке. Из него ехидным блеском выглянул кубок. Пантелеич достал его, покрутил так и сяк, выудил из кармана небольшой кусочек картона и размашисто написал: «Экспонат №26, от старой преданной подруги Л.». После чего тот был водружен на полочку, где его терпеливо дожидались двадцать пять почти единорожденных братьев и сестер.

«Дорогой дядюшка! Я хочу крепко обнять тебя и в этот день…»

– Вспомнить, что дядюшка еще есть и не превратился в снеговика, бр, – насмешливо приподнял брови Авксентий Пантелеевич. Так же неспешно достал второй подарок – галстук. Изумрудно-пышный, широкий как Днепр под луной и с помпезным золотом вязи. «Нумер 19, от искренне любящего племянника». Галстук занял почетное место между своими родственниками под номерами восемнадцать и один. Авксентий Пантелеевич был старой закалки и на дух не переносил все эти новомодные завихрения. Его, Авксентия Пантелеевича, ни одна живая душа в подобном не лицезрела и этим счастьем явно не насладится.

«Любезный Авксентий! Как давно не писала я, прости меня грешную…»

– И правда, что этой чаще раза в год писать, непорядок какой! – Пантелеевич покачал головой, поцокивая языком. – Ни в какие ворота не лезет! Кошмар!

Из коробочки на свет божий появился хрустальный ангелочек, грустно и страдающе смотрящий куда-то вдаль. Беднягу хотелось срочно накормить, и желательно от пуза. Авксентий Пантелеевич вздохнул, почесал переносицу, нацепил на ногу несчастного бирку: «Э.№ 41, от сослуживицы нежных времен». Он покорно отправился в стройные ряды фигурок, мирно спящих и никем не тревоженных.

«Здравствуй, Авксюша! Знаю я, что видимся мы редко, но вспоминаю всегда тебя с теплом, и смеюсь над нашими детскими проделками…»

– Ну конечно же, как будто старики глубокие и не осталось иной забавы, чем себя воспоминаниями тешить, – недовольно буркнул Авксентий Пантелеевич и вдруг молодцевато сделал несколько па польки-галоп. Эх, разгуляйсь, эх, раззудись!

И с немалым даже уже интересом заглянул и в этот подарок и вдруг затрясся от хохота. Там лежал искусно выточенный из дерева гребень, с витиеватой надписью: «Любимому моему брату с самыми нежными пожеланиями». Авксентий Пантелеевич смеялся, аж слезы выступали на глазах, и хлопал себя по коленям ладонями, тщетно пытаясь остановиться.

А на его без единого волоска голове веселыми огоньками отражались и подмигивали свечи рождественской ели.