Полицмейстер едва не свалился с лавки, когда в дверь земской избы застучали, по-видимому сапогами. За окном слышался гомон.
Гир вытянулся струной и глядел в сторону двери, нервно поигрывая желваками, Зинаида, кряхтя, оторвала лицо с отпечатавшимся на нём древесным рисунком от стола, уселась на лавке. Опухший со сна Игнат протёр глаза кулаками, зябко повёл плечами и гаркнул:
– Отворяйте, господин Полицмейстер! – послышался грубый мужицкий голос.
– Отворяйте! Чего ж это делается?! – вторил ему плаксивый.
Игнат глянул нервно на Гира, затем на Зинаиду, нервно дёрнул шеей и двинулся к ходившей ходуном двери.
У земской избы яблоку негде было упасть. Мужики, бабы, дети – все как один были бледны и шли красными пятнами ярости. У самой двери стояли Григорий и меньшой брат Зиновия.
– Дрыхните?! – Григорий, который и без того статью напоминал медведя зарычал аки зверь.
Игнат промолчал, оглядывая собравшихся и сидящих в коляске благородных на окраине сборища, потешавшихся над перепуганной чернью.
– В чём дело? – сурово спросил Полицмейстер скалясь от рези в районе уд.
Народ замолчал на мгновенье, и вдруг какая-то из баб заголосила:
Толпа, славная своей неуправляемостью и склонностью к панике подхватила и удесятерила вопль. За спиной Игната показалась Кривая со своим саквояжем.
– А ну цыть! - крякнула она и пристукнула костылём оземь так, что выбила приличный кусок дёрна.
Суеверное сборище притихло, лишь благородные посмеивались, жеманно пряча кривящиеся в гадливости губы за надушенными платками.
– Дьяк баял, мол, демона Полицмейстер привечает, - ехидно, по-шакальи, растягивая слова, проскрипел старик Егор, чей премерзкий нрав известен был всем Березнякам.
Толпа вновь было загалдела, но под тяжелым взглядом Зинаиды тут же смолкла.
– Наш гость, - стал рассказывать легенду Гира Игнат. – Следчий сыскного приказа Петербурга, какой тебе тут демон, дурак?
– Видал я вашего «столичного», - продолжил Егор, щурясь от удовольствия. – Что ж это нонче мода такая в погань рядиться? Ась? – тут он неожиданно повернулся к толпе лицом, а к Игнату спиной и заголосил: - Люди! Разве же на богоугодное дело пойдёт православный человек не помолившись? Благословенья не испросит у батюшки?
Печальник вышел последним. При свете утра похож на себя он не был: В уголках глаз распустилась паутина мелких морщин, лицо поблекло, волосы припорошила седина. Лишь похожие на двух майских жуков глаза были такими же живыми как накануне.
– Я - тот дьявол, - Гир кивнул толпе головой в знак приветствия.
Мишка воротился под утро. Нырнул в коморку у кухни, быстро насобирал сухих дров для плиты и принялся кашеварить пока Иван Иосифович не проснулся. Наварив пшённой каши, обжарив и смолов кофий[i] он сосредоточенно держал турку за деревянную ручку и читал «Отче наш», чтобы не сбиться со счёту до закипания горького напитка.
Как только завтрак был готов, парнишка составил всё на поднос и нацепив дежурную улыбку двинулся через общий обеденный зал к комнате доброго своего хозяина, однако, когда путь был пройден наполовину Миша бросил взгляд на затухший очаг, затем на груду, как ему показалось, грязного тряпья у поленницы.
Он понял не сразу. Сделал шаг - другой к куче, вытянул свою тонкую шею, чтобы лучше рассмотреть, а после выронил поднос вместе со всеми кушаньями.
Толпа смотрела на Гира в недоумении. Григорий пыхтел, но ничего не говорил, Савва тоже помалкивал. Гир же буравил своими чёрными глазами Егора, который был не так прост, как то казалось окружающим.
– Поганью меня, любезный Егор, не знаю, как вас по батюшке, за глаза называть ой как не красиво, - сощурившись произнёс Печальник и демонстративно осмотрел свою одежду, коей нынче был офицерский мундир.
– Драный тулуп и сапоги с чужой ноги – хорош следчий! – фыркнул Егор и поспешил удалиться.
– Скорбен умом, - как бы в защиту ушедшего молвил Игнат, а сам между тем с подозрением скосился на Зинаиду. – Что же до вашего визита, - он обратился к толпе. – Поясните же толком - что стряслось???
Миша икал после длительной истерики, сидя на лавке. Хлопотал дьяк, размахивая кадилом так, что искры летели. В гостином доме смердело полынной копотью, забивал ноздри жирный дым от еловых веток. Святой отец так горланил псалмы, что то и дело надсадно закашливался, видно с непривычки горло его давало сбои.
Вдоль стен стояли мужики, сняв шапки, а над самим же изувеченным телом склонился Леонид Семёнович, нацепивший на нос пенсне и завёрнутый в белёную врачебную сорочку с завязками на спине.
Завидев Гира и Полицмейстера врач сдержанно кивнул, но руки не подал, ибо успел уже перепачкаться в крови несчастного новопреставленного. Даже сквозь кадильный дым отчётливо чувствовался острый запах крови, Игнат, подсмотревший этот приём у знакомого коронера, забил трубку и закурил.
Иудей лежал грудой скомканного тряпья и опознаваем был лишь по приметной сорочке, на которой красовался вензель старинной его подруги (сиречь любовницы).
– Не видел такого ещё, - покачал головой доктор, вставая с колен. – Вроде как прожевали и выплюнули или…отрыгнули. Что ж за зверь такой, и ведь не убоялся в центр забраться!
Леонид Семёнович повёл за пенсне серыми глазами и обратился к Гиру:
– Мы не представлены друг другу, - вежливо улыбнулся он. – Леонид Семёнович Караваев, простите, руки подать не могу, а вас как будем звать-величать?
Гир приблизился, взглянул на труп и ответил:
– Гир Илиич Чащобин. Не будьте печальны, сие сделал не зверь!
Караваев крякнул, понизил голос до шепота и спросил:
– Уж не думаете ли вы, что это человек?
Гир взглянул на врача снисходительно, затем как ни в чём не бывало, будничным тоном произнёс:
– Веруете ли вы в каких-нибудь богов?
Следчий нёсся, как ошпаренный, перемахивая через овраги, шлёпая сапогами по лужам и изгаживая мундир. Изо рта парило, сердце стучало то в горле, то в висках, картуз угрожающе сползал к затылку, вот-вот сорвётся. Проспал! Следчий проспал! Пробудился он резко, услышав басовитый вой Матрёнки, которая тянула у открытой двери «Господи!»
Поняв из её сбивчивых, перебиваемых вытягиваньем соплей объяснений, что произошло очередное убийство, Василий Петрович одним движеньем натянув брюки, впрыгнув в сапоги и схватив мундирную куртку припустил к гостиному дому. По пути ему встретилась Кривая, которую он едва не сшиб с ног и рассасывающаяся от земской избы толпа. Ворвавшись в гостиный дом Следчий чуть было упал на покойника, так разогнался он во время бега.
Налившиеся кровью лёгкие его втянули смесь из кадильного дыма и кровяного смрада, Василий побледнел и шлёпнулся на зад, пребольно стукнувшись копчиком.
– Ты чего же это, Василий Петрович, - заохал Полицмейстер, поднимая его на ноги.
– Ему уж спешить некуда, - кивнул на мертвеца доктор.
Гир, сосредоточенно глядящий на новопреставленного не шелохнулся, хотя даже самый распоследний мужик, из тех, кто стоял у стены ощущали жар Дьякова взгляда, который так и прожигал спину Печальника.
– Доктор, - поманил Гир Караваева. – Взгляните-ка…
Он присел, отогнул клочок одежды и оголил небольшой участок уцелевшей кожи.
– Помилуй нас грешных! – у врача даже стёкла пенсне затуманились. - Но того не может быть!
– Объяснитесь, господа! – потребовал Полицмейстер.
Тогда Гир ткнул пальцем в находку. Приблизившись Игнат увидел чёткие следы человечьих зубов.
Когда Ивана Иосифовича сволокли с места и уложили на обоз, дабы отвезти в мертвецкую Гир Илиич развеял было закравшиеся у Полицмейстера сомнения, что убила иудея не бестия. Он показал вдавленные следы босых ног в досках пола. Мишу разговорить не удалось. Караваев дал ему некую микстуру, от которой парнишка на некоторое время сделался совершенным дурачком, и только хлопал вытаращенными глазами на все расспросы.
Следчий был зелён лицом, но держался, сидючи около покойника в тряском обозе.
– Дурно тебе, Ваше благородие? – вопрошал Гир, хотя и слепому было видно, как близок Василий от истерического припадка.
Печальник пересел к нему поближе, понизил голос и спросил:
– Хотите что-то мне рассказать, Василий Петрович?
Следчий воззрился на Гира глазами полными тревоги, не уж то знает про странный сон? Затем протянул к нетвари трясущуюся руку, но обоз резко затормозил и оба они повалились на умершего.
Василий Петрович всё-таки не выдержал. Завизжал девицей, припустил по грязи, но оскользнулся и треснулся лбом прямо об оглоблю, затем напрудил в штаны и обмяк.
– Где ж вас таких только берут, - разочарованно покачал головой Игнат, слез с обоза и попытался привести Василия в чувства.
– Оставьте, - махнул Гир рукой. – Странный у вас конечно Следчий…
Игнат украдкой сплюнул, сам, мол, знаю. Гир и Полицмейстер перетащили бесчувственного Василия в мертвецкую и уложили на один из двух свободных каменных столов. От холода Следчий очнулся, поднял голову, но обнаружив себя среди покойников вторично взвизгнул (чуть мертвецов не поднял), напрудил в штаны и лишился чувств.
Разнёсшийся по подвальному помещению эхом визг заставил вздрогнуть Игната, который разглядывал перемолотую груду костей, тряпья и мяса, коей теперь являлся старый иудей. В окошке мертвецой загоготала любопытная ребятня, прибежавшая поглядеть на почивших. Полицмейстер подлетел к окошку и шугнул детей, но обернувшись наткнулся на осуждающий взгляд Печальника, спросил:
– Удивляюсь я вам. Я имею в виду людям, - спокойно сказал Гир. – Вас всегда тянет к тому, чего вы более всего страшитесь…
Полицмейстер пожал плечами, его ноги окоченели от холода, чьи студёные лапы всё выше подбирались к болящему Игнатову органу. Извинившись чиновник поторопился в уборную и долго- долго там оправлялся, скрежеща от боли зубами. Когда Игнат покинул нужник, стирая носовым платком со лба испарину, застал пороге Печальника.
– Следите? – выпалил первое, что пришло в голову Полицмейстер.
Гир смущённо улыбнулся, затем повёл в воздухе рукой, перебирая пальцами, словно по струнам.
– Я ведь говорил уже… «И отлу́чен бу́ди от призвавшего не далее тридцати шагов» - так гласит пакт, - он посмотрел в глаза Игнату. – Вы отлучились далее, посему, - Гир расстегнул мундир и приподнял рубаху.
На груди и животе его словно бы с распущенного вязанья лохмотьями свисали нитки кожи. Игнат ахнул.
– Этаким манером и вся кожа сойти может?
– Этаким манером и весь Печальник сойти может, - посмеялся Гир, а кожа его тем временем прирастала на место.
Они отправились в мертвецкую.
– Что за странный рубеж – тридцать шагов? – поинтересовался Полицмейстер.
– Они, - Гир ткнул пальцем в небо. – Любят даты, числа, знаки, что у люда на слуху.
– Это относится к тридцати сребреникам? – догадался Игнат.
– Гир Илиич, а вот ваше преображение, - задумчиво спросил чиновник. – Вы словно постарели…
– И тут снова история притч, - пояснил Печальник. – Лазарь Китийский лежал мёртвым четыре дня…
– Ну Печальникам положено в четырёхдневный срок расправляться с печалью просителя, - пожал Гир плечами.
– Никто ещё так долго среди людей не жил…
В мертвецкой застали они Леонида Семёновича вооруженного лампой и лупой.
– Я думаю, что это была обезьяна, - заключил он, отрываясь от изучения трупа.
– Милейший, - Гир снова принял манеру стрекотать, хотя в виду нынешнего его состояния получалось то не особливо бойко. – Давно ль по здешним местам свободно обезьяны шастают? Фантазёр вы, однако!
– Отнюдь! – отрицательно махнул лупой врач. – Мало ли передвижных цирков тут бывало, легко какая-то обезьяна могла сбежать.
– А чего раньше не нападала?
– В лесу жила, - просто ответил доктор. – А нынче уж и холодно, грибов, ягод мало, вот и пошла к людям…
– Как у вас всё складно,- хмыкнул Гир. – Что вы думаете, Игнат Миронович?
Игнат хотел ответить, что согласен с обоими и даже открыл для этой цели рот, но в окно мертвецкой тихо постучали. Все трое обернулись на звук и увидели воспитанницу Зинаиды Оленьку, которая улыбалась Печальнику и держала в руке склянку с пиявочками.
Извинившись, и попросив Игната встать ближе к окну Гир выбежал из мертвецкой.
Оленька отошла от окна, чтобы врач и полицмейстер не видели их с Гиром и в нетерпении крутила в руках банку. Когда изрядно постаревший за ночь Печальник приблизился к ней у девчушки затрепетало сердце, словно бьющийся о прутья клетки воробушек. Гир вначале улыбался, но вдруг повёл головой к ограде, словно пёс, учуявший лисицу, затем резко прижал Олю к стене мертвецкой и заслонил собой, прошипев:
Сам нетварь поглядел через плечо и с кем-то сквозь зубы поздоровался, делая вид, что один. Перепуганная Оленька сжимала склянку, не зная, чего ожидать далее, но когда Печальник отстранился увидела отходящую от забора черноволосую девку, одетую в мужское платье. Девка была при семихвостке, обернулась на мгновенье, и Оля увидела её абсолютно белые глаза.
– Нерода, - тихо объяснил Печальник. – Зинаида не рассказывала о них?
Оля помотала головой, щёчки её снова налились румянцем смущения и радости, глаза заблестели.
– Не встречайся с ними, пока в девках ходишь, - не обратив внимания на это поучал Гир. – И лишившись девичества тоже лучше не встречайся!
Оля охотно закивала, хотя на деле почти ничего не поняла из того, о чём говорит ей нетварь. Она протянула склянку с пиявочками Гиру. Тот довольно крякнул заметив, что паразиты жирны и налиты. Желая ему угодить Оля собрала кровь благородных, которые приглашали юную ворожею ставить им пиявок на виски от мигрени. Поблагодарив девчушку Печальник вернулся в мертвецкую, оставив Олю с ощущением пустоты, но в то же время сладостного томления внизу живота.
Следчий пришел в себя, но в этот раз увидев рядом с собой Полицмейстера, нетварь и доктора не завизжал, а лишь заохал, усаживая закоченевшее тело на столе. Ему было невыносимо стыдно, к тому же дискомфортно из-за мокрых штанов и очевидного знания окружающих о его конфузе. Он растёр плечи, затем слез со стола пошатнувшись и вклинился некстати в разговор:
Спор Гира и Леонида на секунду прервался, а затем вновь продолжился с прежней горячестью:
– Говорю вам – сие клыки примата! – настаивал врач.
– Да где ж примата-то? – смеялся Печальник тыча в ранение странным медицинским прибором на вид напоминавшим вязальную спицу с насечками по всей длине. – Поглядите глубину укуса!
– Тут сплошное крошево, милейший, ваши профанации смешны! – возражал Леонид Семёнович. – Ну не может же человек! Разумное ведь божье творенье…
– Божье? – оскалился Гир.
– Полно вам, Гир Илиич! – врач отнял прибор у Печальника и ткнул им со своей стороны. - Поглядите – аккурат сходится с глубиной укуса павиана! Видали вы какие у них клыки?
Глядя на то как безжалостно тычут в покойника врач и нетварь Игнат стоял в некотором отдаленье, отвернув взор от стола. Следчий последовал его примеру, встал к стене, подперев её собою и затуманенным ещё взором наблюдал за спором, который собственно говоря завершился довольно скоро, так как имевший желудочную болезнь Леонид Семёнович питался строго по часам всех, позвали к обеду.
Кривая перебирала узловатыми пальцами пеньку из распущенной висельничьей петли, укладывала в кольца и паковала в холщовые мешочки, когда дверь в избу хлопнула и на пороге показалась Оля. Зинаида подняла на питомицу взгляд и безразлично спросила:
Оленька потупилась, спрятала руки за спину.
– Поди сюда, дитятко, покажи мне свои ладошки, - промурчала Зинаида и поманила девушку перстом.
Оля не шелохнулась, отвернулась, уставившись в полку с колдовскими склянками.
– Угу, - кивнула Кривая, затем отложила своё занятие, сложила ладоши чашей и забубнила: - Был сон, a стала мечта моя, заветная, рукой до неё подать, да ладонью взять. Истинный Царь, истинно имя Его, Искусителя, истинно и сотворённое ныне. нимА!
С произнесённым последним словом, Оленьку за горловину сорочки ухватила и потянула к ведьме неведомая сила, попутно выламывая спрятанные за спину руки и выбрасывая их ладонями кверху. Оля плакала навзрыд, да ни звука не вылетала из раззявленного в страдальческом вопле рта.
Ворожея поглядела на упавшие в чашу её ладоней посиневшие от сдавления руки Оли, затем поцокала языком и уставилась в полные слёз глаза девушки.
– Это нетварь, Оленька, - воспитанницу отпустило и теперь она потирала болящие руки. – Не ту забавку себе ты выбрала, ох не ту! И! Красть последнее дело! Могла бы сказать, что испросил, я б ему узел собрала…Постой-ка!
Кривая вскочила, вновь схватила воспитанницу за руку, затем, ругнувшись, плюхнулась на своё место.
– Нерода, - выдохнула старуха. – Жди беды…
Маленькие булочки оказались внутри заполнены кремом, но были вовсе не сытны, словно бы Прося воздуху глотнула, лишь желчная отрыжка осталась. Воду сегодня Дяденька не принёс, потому девочка мучилась жаждой. К тому же её колотило ознобом, по спине катились крупные холодные капли. К полудню припожаловала баба Листина. Шурша листвой заглянула в дупло и ухнула, будто бы филин:
К тому времени Прося уже не могла пошевелить ни одним членом, сжигаемая жаром. Сильно хотелось пить, из-под дерюги на глаза катились гнойные капли, слепляя веки, словно смолой. Прося почувствовала, как кто-то раскрыл её рот и всунул в него нечто шершавое, вроде как древесную кору.
– Жуууй, жуууй,- затребовали, но девочка уже не могла сделать и этого. Вечер всё не наступал, и таяла последняя надежда Проськи на Дяденьку.
Караваева, жена Леонида Семёновича, оказалась премилой женщиной. Усадив Мужчин за стол (тактично умолчав об исходящем от Следчего смраде), подала каждому салфетку, и развлекала беседой. Ульяна Караваева была дамой образованной и доброй. Поэтому обязанный находить с людьми общий язык Гир, отвлекая внимание женщины от того, что он не ест болтал как заведённый. Беседа шла в основном о поэзии и театре, Печальник вынужден был соблюдать условия собственной легенды.
– Приходите к нам в гости, - провожала Ульяна гостей стоя на пороге и помахивая кружевной салфеткой на прощание. – Гир Илиич! Приходите на вечер поэзии!
– Не будьте печальны, - улыбался ей в ответ Печальник и шепотом прибавил: - Не приду.
Не сговорясь с доктором об убийце, Гир оставил попытки убедить странного учёного, верующего во Христа, что дело-то всё в неком подселенце, на которого указал цыганский ворожей. Однако, Полицмейстер это приметил, во время спора с вонзанием в покойника спицы Гир что-то поминутно вынимал из изувеченного трупа. Когда они распрощались с Караваевым, Игнат спросил:
– Гир Илиич, а что это вы такое вынимали из тела убиенного?
– Приметили? – улыбнулся Печальник. – Не зря на вас Илия Евлампиевич позарился, хорошая замена.
– Вот, глядите, - нетварь отогнул полу мундира и показал флакон, в котором болтались позвякивая о стекло костяные кусочки.
– Осколки костей покойного? – приподнял бровь Полицмейстер.
– Ой нет, - заговорщицки зашипел Печальник. – Это обломки евойных зубов!
У ворот храма голосил Ефросиний, бил в переносной колокол и зазывал прихожан на ночные молитвенные бдения. Завидев троицу, которая обсуждала свои дела дьяк завизжал пуще прежнего, выстраивая витиеватые фигуры речи, перемежая библейские псалмы с терминологией барышников и коновалов.
Гир помахал Ефросинию в знак приветствия, улыбнулся, справился из далека о его здоровье:
– Не успели с вами поздороваться, милейший, как ваше самочувствие?
Дьяк скривился, не ответил и продолжил зазывать жаждущих причаститься к бдениям старушек и баб.
Троица же двинулась к дому Зинаиды.
– Гир Илиич, а почему бы вам самому не сыскать бестию? – поинтересовался Полицмейстер.
Гир посерьёзнел и пояснил:
– Пока подселенец не проявляется – обнаружить его чутьём не удастся, а как мы видим нападения вовсе не регулярны. У меня нет времени ждать очередной жертвы.
– Очередной? – подал голос Следчий, который шел в некотором отдалении от Гира и Игната.
– Он не остановится, - бросил через плечо Печальник.
Проходя между аптечной лавочкой и магазином тканей, троица услышала из разделявшего эти предприятия переулка чей-то жалобный плач.
– Слышите? – остановился Следчий, который на ухо был остр, не чета Полицмейстеру. – Что-то произошло!
Не дождавшись ответа своих товарищей он, вот диво-то, первым нырнул в переулок, а затем испуганно завизжал.
Специально для канала Таёжные истории.
