Pavlin83

Так получилось, что я прожила в США 23 года, 20 с лишним лет из них проработав в системе школьного образования. Причем образования с некоторой спецификой. Первые десять с лишним лет я проработала в обычных школах, но в спецклассах для детей с отклонениями в развитии, а последние 10 с хвостиком — в школе при следственном изоляторе. Изолятор был взрослый, находящийся в ведомстве шерифа округа Марикопа (в который входит столица штата Аризоны — г. Финикс), но при нем было отделение для малолеток, идущих по взрослым статьям (насильственные и особо опасные преступления).

Именно по этой причине я выбрала для заголовка начало молитвы, которая повторяется несколько раз во время церковных служб во всех православных храмах («О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, плененных и о спасении их Господу помолимся»). А еще потому, что я действительно молилась и продолжаю молиться о своих учениках. В роли «плавающих и путешествующих» на этот раз выступлю я сама, делясь с читателем опытом своего путешествия «за три моря».

Про мои первые десять лет я, может быть, расскажу как-нибудь в другой раз. Сейчас же отмечу только несколько важных обстоятельств, очень пригодившихся мне и в работе с малолетними уголовниками, и в обычной каждодневной жизни. Работая с детишками с отклонениями в развитии (в США их политкорректно называют детьми с особыми потребностями), я научилась просто и коротко объяснять любые вещи. А еще я накрепко усвоила, что для любого, даже самого дикого поведения всегда есть причина. И что надо ее искать, а не пытаться тупо задавить нежелательное для тебя поведение.

Я очень благодарна Богу за этот опыт, и, наверное, никуда бы не ушла из спецобразования, но в 2004 году неожиданно умер мой муж, и мне пришлось искать работу без неоплачиваемых каникул и с хорошей медицинской страховкой для себя и сына, которому на тот момент было 16 лет. И такую работу я нашла в школе при СИЗО.

Вот о ней я вам и хочу рассказать. Не для того, чтобы поразвлечь тюремной экзотикой, а чтобы вы лучше представили себе, кто именно и почему громит и грабит магазины и выступает фоном, на котором удобно растворяются совсем другие действующие лица — стреляющие, взрывающие и производящие иные действия, переводящие весь протест не только в насильственное, а уже в прямо террористическое русло.

Сразу оговорюсь, что среди моих учеников были не только чернокожие. Там были и латиносы, и белые, и даже арабы — последних, правда, были единицы. Но белых было существенно меньше, а кроме того между этими тремя категориями прослеживалась четкая разница в видах преступлений. Чернокожие в основном шли за грабежи и кражи со взломом, мексиканцы — за торговлю наркотиками и связанные с этим преступления, вплоть до убийств конкурентов, а белые — либо за сольные насильственные преступления, либо за сексуальные отношения с несовершеннолетними, притом что и сами они были несовершеннолетними (это вызывало во мне некоторое недоумение: мол, если посадили мальчика, то сажайте и девочку — ведь инициатива-то нередко исходит от дочерей Евы, но эти дочери всегда были хитрее незадачливых сыновей Адама, на которых они при ссорах жаловались родителям, а те писали заявления в полицию…) И для чернокожих, и для латиносов участие в уличных бандах было очень частым отягчающим обстоятельством.

Из-за специфики нашей ученической популяции мы периодически посещали конференции правоохранителей, посвященные как раз этим самым бандам в нашем регионе. Хотя бы для того, чтобы уметь опознавать высказывания, надписи, изображения, жесты и прочие элементы невербального общения, имеющие отношения к бандам, и немедленно пресекать это во время школьных занятий.

На этих конференциях я почерпнула для себя много интересного. Например, я смогла воссоздать картину того, как именно запускался и осуществлялся процесс первичной массовой криминализации молодняка из черных районов американских городов в шестидесятые годы XX века. А еще я узнала, как именно сегодня осуществляется информирование сидящих в местах заключения членов банд о том, как развивается и эволюционирует структура и даже инфраструктура различных банд и их отношения между собой. Большую роль в романтизации и героизации криминального поведения и его разновидности, связанной с уличными бандами, сыграл кинематограф и телесериалы. Эти же весьма многочисленные телесериалы, транслируемые по кабельному телевидению, снятые на очень хорошем фактологическом и фактурном уровне, выполняют для «мотающих срок» в местах заключения, где кабель доступен — были бы деньги для его оплаты, роль окна во внешний мир. Прямо киножурнал «Вести с полей»!

Общение же с моими учениками во время школьных занятий дало мне богатый материал для того, чтобы понять, как мальчишки, которые не глупее и не злобнее своих белых сверстников, плотно становятся в гангстерскую колею, из которой очень трудно выскочить.

Общение наше шло параллельно с обучением. Причем инициатором этого общения выступала не я. Я только отвечала на вопросы и задавала встречные. Причины этому — как этические (ведь мы с моими учениками были в неравном положении, и они это очень хорошо понимали), так и чисто профессиональные: мне нужно было «держать дистанцию», чтобы не сливаться со специфическим миром тюрьмы, в котором заключенного от охранника порой можно отличить только благодаря разной униформе.

Для того чтобы вам легче было представить обстановку нашего общения, я потрачу еще немножко времени и опишу структуру нашей школы и обстановку типичного классного помещения. Начну с названия. Называлась наша школа, если перевести не дословно, а с учетом идиоматики, «Пусть жизнь научит». Основание для существования школы при СИЗО — конституционное право любого американца в возрасте от 6 до 18 лет на бесплатное среднее образование.

Поскольку нахождение под следствием — процесс, не коррелирующий с календарными рамками обычного учебного года, а его длительность может варьироваться от пары недель до нескольких лет, то школа наша была круглогодичной, а учебное время в ней было структурировано шестинедельными блоками. В конце блока — наградной день для тех, кто получил не меньше тройки и не схлопотал дисциплинарных взысканий в школе: кино, газировка, поп-корн и кусок торта или пирожное. Каждый блок был посвящен одному предмету, за который ученик получал оценку, которую потом мог предъявить в школе «на свободе», если ему повезет получить условный срок или оправдательный приговор (последнее было не просто редкостью, а экзотикой), и если он решит вернуться в школу, а школа согласится его принять.

По причине этих многих «если» у нас в школе была и вторая возможность — подготовиться и сдать экстернат, получив «диплом о базовом образовании», дающий право поступления в колледж или устройства на работу, требующую наличия аттестата зрелости. Такая система экстернатов была введена в США после Второй мировой войны, когда домой вернулось большое число повзрослевших, но не окончивших школу мужчин. Эта система прижилась и существует до сих пор.

Школьный трехчасовой день был разбит на две половины. Одна — в классе за партами, с учителем, ведущим урок, а вторая — в компьютерной лаборатории, где ученик либо готовился к экстернату, либо работал над предметами средней школы в онлайн-режиме. Располагались классная комната и компьютерная лаборатория в смежных комнатах, и обычно класс делился пополам. Одна половина шла с учителем в классную комнату, а вторая с ассистентом — в компьютерную. Я как раз и была ассистентом, поскольку, несмотря на то, что эвалюировала (перевела с подтверждением соответствия) свой советский инженерный диплом и имела право работать учителем, предпочла иметь нормированный рабочий день и не заниматься заполнением кучи отчетных документов и планов. А также предпочла минимизировать контакты с администрацией, получая в связи с этим раза в полтора меньше, зато имея время на занятие сыном и сберегая кучу нервов и здоровья.

Кроме этого, существовали еще ученики, не имевшие права заниматься вместе с другими в больших группах. С ними велись полуторачасовые уроки малыми группами в небольших комнатах или один на один, что тоже было обязанностью ассистентов. Иногда, особенно во время математических блоков, мы с учителем менялись местами, так как математика в Штатах не самый любимый предмет не только у учеников, но и у учителей.

Все учебные помещения располагались в тюремной зоне, там же, где и собственно тюремные помещения. Соединялись тюремная и административная зона, где находились наши школьные офисы, системой переходов с несколькими парами тамбуров с двойными дверями, лифтами, управляемыми операторами в ручном режиме, и длинным переходом с оптимистическим сленговым названием «зеленая миля» (так в Америке называется путь на смертную казнь). Всё нужное для занятий, вплоть до карандаша и листочка бумаги, мы приносили и уносили с собой, тщательно пересчитывая до и после каждого занятия. В случае недостачи длинного карандаша, ручки или чего-то другого потенциально опасного, тут же, в учебном помещении, охранники, вызванные для сопровождения учеников назад в камеры, устраивали «шмон».

Приводили и уводили учеников в наручниках. В последние несколько лет моей работы у шерифа учеников стали пристегивать к партам и компьютерным столам (сменилась директриса и порушила много хорошего, что было выстроено за долгие годы, в том числе она отменила уроки в классе, усадив учеников на все три часа за компьютеры, что люто возненавидели и ученики, и учителя). Все помещения были оснащены камерами видеонаблюдения, у нас на поясах висели рации для переговоров с охраной на постах и с сотрудниками школы между собой, на стене были большущие красные кнопки на случай ЧП.

И тем не менее для наших учеников выход в школу был самым приятным событием дня, нарушающим тюремную рутину, поэтому вели они себя в школе в основном прилично и относились к нам с признательностью, что отличалось от отношения к охранникам. Но ухо держать с ними надо было востро, и смотреть за ними надо было в оба.

Самому младшему из моих учеников на момент ареста (за убийство нескольких человек, членов конкурирующей банды) было немногим больше 12 лет, а самому старшему — 18. Уровни сообразительности у них, конечно, были разными, но житейская сметка и навыки манипуляции развиты прекрасно. И не последняя причина этому — необходимость выживать на улице с раннего детства, так как нормальные, пусть и неполные, семьи были у очень немногих из них. Попросту говоря, они были никому не нужны, кроме банд, которые их использовали и сбросили в тюремную систему. Кого — ненадолго, для прохождения «курсов повышения квалификации», кого — надолго, для прохождения «университетов», а кого — навсегда, чтобы провести в заключении всю жизнь. Такое могло случиться, если приговор выносился после достижения подследственным восемнадцатилетнего возраста.

Ну вот, а теперь, когда вы уже представили себе обстановку нашего общения, я могу углубиться в воспоминания о разговорах с «полосатыми, ни в чем не виноватыми» гражданами самой богатой в мире державы — Соединенных Штатов Америки.

Вот типовой разговор, происходивший опять и опять, по мере того как старые ученики уходили, а новые — появлялись. Ученика я буду обозначать буквой У.

Я (после того, как ученики расселись и поболтали первые 5 минут, что было частью рутины): Ну всё, ребята, пора заниматься.

У: Да что ты (в английском все обращения в единственном числе — это «ты», «Вы» осталось в старом изводе языка, за ненадобностью, по мере упрощения) тут командуешь?! Ты — белая леди, не имеющая представления о нашей жизни!..

Я: Ну, во-первых, я не леди, так как я работаю за деньги (леди, в изначальном значении — госпожа). А во-вторых, я не белая. Я — русская. Ты знаешь, кто такие русские?

У (после некоторого раздумья): Нет. А кто это?

Я: Русские — это такие белые негры.

У: ? ?!!!

После этого в классе на некоторое время наступала тишина, и ученики начинали работать.

При всей комичности этого диалога тут можно увидеть несколько важных маркеров. Самое главное, на мой взгляд, — это признание фундаментального социального неравенства как некоей заданности, которой можно спекулировать, пытаясь вызвать жалость или чувство вины, которую можно как-то компенсировать напором и агрессией, но в которой нельзя усомниться. Это можно назвать «гетто в голове». А не преодолев его в голове, как же преодолеть его в реальной жизни?

Второе, тоже важное — это отношение к учебе как к обязанности, а не как к области свободы, в которой можно развиваться как личность, наращивая потенциал возможностей. В лучшем случае учеба — шанс получить работу за хорошие деньги. Но их же гораздо легче украсть или отобрать! Зачем париться?

Второй диалог тоже достаточно типичен. Обычно он случался, когда в класс опять же приходил новенький, причем этот новенький был в очень обозленном и взвинченном состоянии.

У: Ну что ты за учитель?! Выглядишь, как пугало. Кроссовки на тебе позорные! Юбку я эту на тебе уже видел на этой неделе.

Я: А ты мне предлагаешь приходить в тюрьму в лучших нарядах? И что не так с моей обувью?

У: Да твоя обувь стоит долларов 20–30! Отстой!

Я: А ты, когда выйдешь, какую обувь будешь носить?

У: Ха! Я куплю себе брендовую, долларов за 250! Как у… (дальше следует имя какого-нибудь профессионального баскетболиста или другой спортивной знаменитости). Я буду крутой и стильный!

Я: А я думала, что крутой — это тот, кому все равно, что про него думают незнакомые, чужие для него люди. Друзья-то твои тебе, небось, и в простой обуви обрадуются. А что до двухсот пятидесяти баксов, то их можно потратить на что-то более важное. Может, даже на помощь тому, кому очень нужно помочь…

У: Не… Ты не понимаешь! Это же бренд.

Я: Вообще-то брендом когда-то называли клеймо, которым скот метили. А теперь это клеймо реклама в людских мозгах выжигает. Но ты ведь не обязан свои мозги ей подставлять?

У: Хм… Что-то в этом есть…

Что мы видим в этом не менее забавном диалоге? Во-первых, статусное потребление как важное не только для создания внешнего облика, но и для самооценки. Во-вторых, профессиональный спорт как некий идеал успеха, к которому надо прикоснуться хоть через фетиш — кроссовки за неадекватную цену. И чем цена неадекватнее, тем крепче прикосновение. То есть мы видим манипулируемость и жесткую заданность направления манипуляции. Отметим на полях, что в отчетах о мародерствах очень часто фигурируют именно несколько коробок с дорогими кроссовками.

Третий типичный диалог, обычно возникающий при занятиях математикой.

У: Да не буду я решать это уравнение! Что за фигня?! Мне срок «десятка» корячится, а ты со своими уравнениями!

Я: Ну ты же в камере отжимаешься? И пресс качаешь? На фига, раз десятка корячится?

У: Ну ты сравнила! На зоне надо быть сильным!

Я: А что, умным быть на зоне не надо? Математика для мозгов — что отжимание для бицепсов.

У: Да может, мне еще и не впаяют десятку…

Я: Ну так и отлично! Вот выйдешь, женишься, дети будут. Подойдет к тебе сын, попросит с домашним заданием помочь. А ты такой — взял и решил! Прикинь, как тебя сын уважать будет!

У: Ну, ты зануда! Ладно, давай, показывай, как решать твое уравнение.

Тут я комментировать не буду. Всё и так ясно.

Зато расскажу, как мы с моей учительницей Синди мотивировали наших полосатиков брать домашнее задание в камеру и делать его не абы как, а стараясь. Задания представляли собой подготовительные упражнения для сдачи экстерната. Мы притаскивали целые сумки с индивидуально упакованными плюшками-постряпушками и прочими сластями — их можно было довольно дешево купить в магазинах для товаров, срок годности на которые близок к истечению, — и обменивали эти сладости на выполненное задание (с работой над ошибками, если их было много). И пока нам новая директриса этого не запретила, у нас число сдававших экзамен было рекордно высоким по школе. После запрета на угощение-мотиватор домашнее задание брать не перестали, но интенсивность все же упала сильно.

Следующий диалог происходил тоже довольно часто. Начинался он как раз с темы еды.

У: Мисс Кей (так в английском алфавите называется буква К; по какой-то причине для американцев было совершенно непосильно правильно выговорить мою фамилию, поэтому я предложила сократить ее до инициала, чем с радостью воспользовались и коллеги, и ученики), а что ты будешь сегодня на обед готовить?

Я: Ничего. У меня в холодильнике стоит кастрюля борща. Вот разогрею тарелку — быстро и просто.

У: А что такое борщ?

Я: Ну это такой русский овощной суп с капустой, картошкой, морковкой, свеклой, помидорами. Можно с мясом, можно без.

У: Ого! Я тоже суп люблю. В банках его покупаю.

Я: А почему в банках? Самому же вкуснее сварить.

У: А у нас дома никто не готовит. Покупаем еду в «Макдональдсе» или в магазине в банках.

Я: Так ведь дорого — все время в «Макдональдсе» да в банках…

У: А у нас талоны на покупку еды и пособие. Да вообще-то мы вместе редко едим.

Тут тоже всё и без комментариев ясно. Нет семейной трапезы — нет важного элемента общения семьи. Есть некое проживание под одной крышей, а чувства, что ты кому-то нужен до такой степени, что для тебя готовят еду, накрывают стол, — такого чувства нет. Да и семьи часто нет.

Есть мама, у которой несколько детей от разных отцов, ни один из которых не появляется, зато вполне может быть очередной бой-френд. И никто не работает. Все поколениями сидят на пособии по безработице и пособии на детей, а папы, дядья, кузены и братья подвизаются на ниве криминала, образуя целые династии. И это не исключение, а скорее норма для наших учеников.

Говорят они и между собой. Собственно, из этих разговоров я и знаю о криминальных «карьерах» в их семьях. А еще бывает, что сажают брата или кузена. Про соседей по жилому комплексу и говорить нечего — многие знают друг друга еще с воли, так как живут в муниципальных жилых комплексах, которые немногим отличаются от гетто.

Тут стоит добавить одну деталь, которая показывает, как сегрегация и эффект гетто усиливается через систему государственных школ. Дело в том, что в США школы финансируются из местных бюджетов, из налога на недвижимость. В благополучных белых районах жилье дорогое, поэтому налогов собирается много, и школы имеют хорошее финансирование, позволяющее, ко всему прочему, иметь много послешкольных программ, вроде спортивных секций и разных кружков. А в районах с социальным жильем налогов собирается совсем мало. И после школы, если ты ее не прогулял, у тебя остается только вариант улицы. А на улицах орудуют банды. Там тебе дадут чувство принадлежности к криминальной семье, которого тебе не дает твоя родная семья. Там тебе объяснят, как легко разжиться деньгами. И возьмут в долю. А в ответ попросят совершить, к примеру, убийство конкурента из соседней банды, за которое взрослому — казнь или пожизненное заключение, а малолетке больше десятки не дадут. И ведь не данность, что тебя вообще поймают…

А кругом звучит рэп про то, как эта жизнь к тебе несправедлива, показывают фильмы про крутых гангстеров. А реклама рассказывает тебе о совершенно необходимых тебе вещах, которых ты, конечно же, достоин. Надо только посметь их взять. И всё новые поколения, рожденные здесь, плотно становятся в привычную, накатанную колею, уводящую наиболее энергичных в тюрьму и раннюю могилу и сажающую на алкоголь и наркоту тех, кто послабее.

Для чернокожих и латиносов, пытающихся вырваться из гетто-колеи, существуют всё же три социальных лифта:

спорт, дающий возможность по окончании школы пойти в колледж;

армия, дающая возможность после службы устроиться на более-менее приличную работу;

шоу-бизнес, позволяющий в формате рэпа вербализировать социальную фрустрацию своих товарищей по несчастью и им же ее и продать в виде песен и клипов.

Из них армия — наиболее реалистичный, а спорт и шоу-бизнес — скорее редкие случаи удачи, гипнотизирующие своей сказочной фееричностью тех, кто думает, что им тоже повезет. При всей внешней несхожести у этих трех лифтов есть нечто, их объединяющее. Это нечто — обрыв социальных связей для тех, кто сумел ими воспользоваться.

В спорте (разумеется, профессиональном по сути, даже если формально ты выступаешь за студенческую сборную) всё достаточно явно. С одной стороны, беспощадная конкуренция с теми, кто, как и ты, пытается выскочить из «потенциальной ямы» гетто. С другой стороны — полное отсутствие времени на студенческую социальную жизнь, так как надо тренироваться и худо-бедно выполнять программу учебы. А использование допинга торит дорожку к грядущей зависимости от медикаментов, содержащих наркотики.

В армии, как ни странно, тоже очень велик риск «подсесть на таблетки». А весьма неправедная природа военных операций, ведущихся Америкой за ее рубежами, не очень способствует возникновению боевого братства между сослуживцами.

Что касается рэпа, то там тоже действует конкуренция за аудиторию, а успешность достигается за счет поэтизации и романтизации криминального стереотипа поведения, помноженного на виктимизацию сознания (мол, довели нас белые гады до жизни такой). Что не проходит бесследно и для психического здоровья самого рэпера. У аудитории пацанов, кстати, это способствует вторичной криминализации в гламурном стиле, виктимизации их сознания и разжиганию аппетита к красивой жизни их рэп-кумиров.

Таким образом, наиболее сильные и упорно работающие индивидуумы, вырвавшись из гетто на этих лифтах, оказываются неспособными стать организующими и мотивирующими на конструктивные изменения лидерами микрогрупп. Таких, которые смогли бы оздоровить и просветлить мутный мрак американских гетто.

Но только ли американских? Ведь стараниями строителей «светлого капиталистического будущего», на деле воплотившегося в периферийный криминальный капитализм, на всем постсоветском пространстве строится нечто, вполне похожее на гетто. Однако у нас пока не проезжена такая глубокая колея. И в нас живет память о том, что человеческое достоинство — не подачка, а врожденное право. И за это право стоит бороться!

ИА Красная Весна

Правоохранители не справляются с напором погромщиков, и губернатор штата Миннесота Тим Уолз запросил помощь от федерального центра. Президент США Дональд Трамп через социальную сеть Twitter прокомментировал запрос губернатора Миннесоты следующим образом: «Эти громилы позорят память Джорджа Флойда, и я это не позволю. Я только что поговорил с губернатором Тимом Уолзом и сказал ему, что армия его полностью поддержит. Любые трудности, и мы возьмем контроль. Но когда начинается мародерство — начинается стрельба».

«Когда начинается мародерство — начинается стрельба», — это не литературное творчество президента США, а очень многозначительная цитата. Эти слова произнес в 1967 году начальник полиции г. Майами Вальтер Хэдли при подавлении других беспорядков.

«Длинное, жаркое лето 1967 года» и его последствия

То, что потом назвали «длинным, жарким летом 1967 года», было очень похожим на то, что происходит сейчас. Тогда эпицентром волнений стал город Детройт, где 23 июля белые полицейские убили группу чернокожих при рейде в подпольный бар. Протест тогда сразу стал насильственным, и беспорядки тогда распространились по 159 городам США.

Введенная в Детройт Национальная гвардия не справлялась с беспорядками, и тогда губернатор штата Мичиган Джордж Ромни (отец бывшего кандидата в президенты и основного лидера антитрамповской оппозиции в Республиканской партии Митта Ромни) запросил помощь от президента США Линдона Джонсона. В город вскоре прибыло по бригаде из состава 82-й и 101-й воздушно-десантных дивизий.

Введенные в Детройт войска тогда стали вести успешные городские бои, отбивая захваченные протестующими районы города. По интенсивности эти бои не так уж заметно уступали городским контрпартизанским действиям в Южном Вьетнаме. Использовались танки, крупнокалиберные пулеметы и снайперы. Со стороны протестующих тоже работали снайперы, но их деятельность не смогла значительно замедлить продвижение войск. К исходу дня 27 июля весь город уже был под контролем американских войск. В общей сложности тогда в Детройте погибло 43 человека, 1189 получили ранения, были сожжены более 2000 зданий. В других городах в этот же период погибло еще как минимум 42 человека и еще около 1000 получили ранения.

Беспорядки 1967 года и их подавление имели ряд последствий. В первую очередь, не только в Детройте, но и в других крупных американских городах резко усилилась уже существующая тенденция «бегства белых» из центральных городских районов в малоэтажные спальные районы на окраинах. Таким образом был практически поставлен крест на попытках американских администраций от Эйзенхауэра до того же Джонсона избавиться от расовой сегрегации. Хотя обеспечивавшее сегрегацию законодательство было отменено, сама сегрегация, как факт жизни, только усилилась.

Значительно усилилось после 1967 года т. н. движение чернокожих националистов. Лицом этого движения стала Партия черных пантер, изначально созданная в качестве отрядов самообороны чернокожих. Она постепенно стала превращаться в крупное общественно-политическое движение, часто подменяя собой государственные службы социального обеспечения в чернокожих районах. Партию черных пантер стали рассматривать в качестве союзников преимущественно белые студенческие группы, участвовавшие в протестном движении против войны во Вьетнаме.

Как ранее детально обсуждалось в статье «Троцкизм в США, или Век политического вампиризма», против Партии черных пантер велась изощренная игра со стороны американских спецслужб. С одной стороны, ФБР занималось ликвидацией лидеров «черных пантер», наиболее склонных к переводу партии полностью на респектабельные общественно-политические рельсы, таких как лидер организации в Чикаго Фред Хэмптон. С другой стороны, ФБР активно занималось внедрением собственных агентов в ряды организации в рамках программы COINTELPRO (Counterintelligence program, «контрразведывательная программа»).

Ликвидация наиболее ярких и перспективных политических лидеров «Черных пантер» привела к тому, что организация попала под влияние харизматичных лидеров, призывавших к большему насилию по отношению к государственной власти США, что позволило федеральным властям объявить Партию черных пантер внутренней террористической организацией и бороться с ней силовыми методами. При этом сама партия стала деформироваться. Она практически перестала заниматься общественной деятельностью и все больше перепрофилировалась на рэкет с наркоторговлей. Харизматичный лидер партии Хьюи Ньютон в итоге был убит в 1989 году во время выяснения отношений с наркоторговцем в г. Окленд. Сама партия вскоре распалась на враждующие уличные преступные группировки.

И здесь опять стоит вернуться в сегодняшний день и обратить внимание на еще одну часть нынешнего информационного фона вокруг развернувшихся по всей стране беспорядков, грозящих перерасти в новое «длинное, жаркое лето 2020 года».

Администрация Трампа очень быстро начала говорить о внешних силах, якобы раздувающих беспорядки. Генеральный прокурор США Уильям Барр заговорил о «группах внешних радикалов и агитаторов» и «левых экстремистских группах, использующих тактику антифы», перехватывающих процесс и направляющих его в насильственное русло. Телеканал CNN уже по привычке стал искать в беспорядках «русский след», заговорив вновь о манипуляции социальными сетями. На повестку дня встал вопрос об объявлении «антифы» террористической организацией.

На страницах этой газеты мы уже говорили об американском опыте дискредитации оппозиционных общественных структур через выставление их в качестве настроенных исключительно на насилие маргиналов. Именно это, по большому счету, проделали со стремившейся легитимизироваться Партией черных пантер.

Именно так дискредитировали и антивоенное движение во время войны во Вьетнаме, когда начиная с 1969 года на авансцену стала выходить странная леворадикальная группа, называющая себя «синоптиками». «Синоптики» в качестве основной своей тактики избрали закладку взрывных устройств в правительственные здания, и их тоже вскоре объявили террористами. При этом также известно, что в ряды «синоптиков» активно внедрялись сотрудники американских спецслужб в рамках все той же COINTELPRO.

В это же время в Западной Европе действовали «Красные бригады» в Италии и «Фракции Красной армии» в Западной Германии — как потом выяснилось, курируемые ЦРУ составные части сети «Гладио». Своими действиями террористического характера они отпугивали европейских обывателей от левого движения. При этом они сами убивали наиболее перспективных левых политиков, включая стремившегося углубить отношения с Советским Союзом итальянского премьер-министра Альдо Моро.

Учитывая одинаковый почерк курируемых ЦРУ левых террористических организаций в Италии и ФРГ и «синоптиков» в США, можно без натяжки предположить, что внедряемые в ряды «синоптиков» и «черных пантер» сотрудники ЦРУ и ФБР выполняли сходную задачу, целью которой была дискредитация левого антивоенного и антирасистского протеста в США.

Рассматривая успешный опыт сети «Гладио» в 1960–70 гг. и современных майданных технологий, мы считаем вполне уместной гипотезу о том, что Вашингтон опять применяет эти технологии на собственной территории. В качестве задачи, стоящей перед устроителями беспорядков, можно рассмотреть вариант с показательной расправой над теми, кто пошел за провокаторами. Цель очевидна — отпугнуть остальных от самого лексикона социальной справедливости, при помощи используемого провокаторами террора.

«Красное лето 1919 года» и его последствия

Стратегия подобного подавления социальных движений имеет свою историю (она же — часть истории спецслужб). Политическое руководство США задолго до начала холодной войны связывало «красную угрозу» с борьбой чернокожих за гражданские права. После окончания Первой мировой войны президент США Вудро Вильсон сказал в частном разговоре: «Возвращающиеся из-за границы американские негры станут главными разносчиками большевизма в Америке».

Потративший огромные ресурсы и даже направивший американские войска в Россию для борьбы с неокрепшей советской властью, Вильсон не собирался смиряться с появлением чернокожей Америки, чьи представители вдруг возомнили себя людьми, столкнувшись с человеческим отношением к себе со стороны европейских союзников.

В 1919 году самой мощной антикоммунистической организацией в США был ку-клукс-клан, пустивший глубокие корни на Юге, но и имеющий присутствие и сочувствующих за его пределами. Развернутые этой организацией и ее симпатизаторами на Севере антинегритянские погромы стало принято называть «Красным летом 1919 года», хотя они совсем не ограничились только этими тремя месяцами.

Наверное, самым тошнотворным примером расового насилия, под как бы антикоммунистическим соусом того периода, стала резня 1921 года в городе Талса, штат Оклахома. Поводом для нее стала газетная статья, в которой чернокожий подросток обвинялся в попытке изнасиловать белую девушку. Толпа белых погромщиков напала на зажиточный район чернокожих Гринвуд и стала поджигать дома и магазины, ведя шквальный огонь по выбегающим неграм. Когда разрозненные группы чернокожих попробовали оказать сопротивление, было объявлено о «негритянских погромах», на подавление которых была направлена Национальная гвардия.

Национальная гвардия без лишних раздумий присоединилась к белым погромщикам. Она также получила поддержку с воздуха — район Гринвуд стала бомбить авиация.

Официальная американская историография до недавнего времени полностью отрицала сам факт резни, и в официальных учебниках она не упоминается. Точное число погибших, которых, по свидетельствам очевидцев, зарывали в братские могилы или просто кидали в реку Арканзас, не установлено. Чаще всего встречаются цифры о приблизительно 300 погибших.

После серии «антикоммунистических» погромов ку-клукс-клана само понятие «зажиточный негритянский район» исчезло из американского лексикона. Шрамы этого периода до сих пор несет на себе зарождавшаяся в тот период чернокожая гуманитарная интеллигенция, многие представители которой до сих пор демонстративно отказываются называть себя «афроамериканцами», предпочитая обозначаться цветом своей кожи.

Пронзительным образом поймал и передал суть этой незаживающей исторической раны поэт Лэнгстон Хьюз — представитель движения «Гарлемского ренессанса» в своем стихотворении «Гарлем»:

Что станется с несбывшейся мечтой?

Она, как виноград,

На солнце засыхает?

Или ведет себя, как гной,

Который, накопившись,

Рану прорывает?

Или воняет, как протухшая креветка?

Или засахаривается,

Как старая конфетка?

Как груз тяжелый,

Она, быть может, провисает?

Или внезапно все вокруг взрывает?

Он писал об отмене рабства без освобождения и предстоящей отмене сегрегации без равенства. Он писал о том, как поколению ветеранов боевых действий, вернувшихся с войны, вновь показали в своей собственной стране, что они — унтерменши.

Текст приведет не полностью (не пролазит). Источник

Ответ на пост "Я пытался учить в центральной городской черной школе. Их проблемы - это их собственная вина и я устал притворяться что это не так"

Городские чернокожие в США стали свидетелями превращения своих районов компактного проживания в гетто. Этот процесс усугублялся и после формальной законодательной отмены сегрегации. «Бегство белых» из американских центральных городских районов стало бегством и рабочих мест.

А пославший в 1967 году в Детройт десантников, танкистов и снайперов Линдон Джонсон продолжил подавление городских чернокожих с помощью странной системы социальных пособий, доступной лишь безработным. Пособия при этом превышают по объему минимальную заработную плату. Эта система пособий наказывала безработных в депрессивных (и преимущественно негритянских) районах за попытки проявить социальную активность и найти работу или открыть собственное дело. В результате вместо рабочих династий стали формироваться династии безработных.

Моя мама, более 10 лет проработавшая педагогом в школе при следственном изоляторе для малолетних подозреваемых, проходящих по «взрослым» (насильственным) уголовным статьям, неоднократно рассказывала о результатах эксперимента Джонсона. Подавляющее большинство ее учеников были из «цветных» гетто. Родившись в семье, где поколениями никто не работал, а участвовал лишь в уличной преступности, эти дети получали социализацию не в школах, а в уличных бандах. Нередкими были случаи, когда такие дети попадали за школьную парту только в СИЗО.

Нормальная семья в таком гетто — скорее аномалия. Семью таким детям заменяет уличная банда. Это для самых инициативных. Более пассивные попадают на наркотики, которые заменяют им вообще все на свете.

Отдельные уникумы ставят перед собой цель вырваться из гетто, но, оказавшись за его пределами, они сталкиваются с неприятием себя в качестве равных среди своих коллег и в обществе в целом. Для оставшихся в гетто такой человек становится ненавидимым выскочкой — чужим как среди своих, так и среди чужих.

Гетто ломает волю к мечте о чем-то большем. Гетто санкционирует лишь один выход для энергии у наиболее живых своих обитателей — через насилие. Едва ли представители такого сообщества могут теперь стать «главными разносчиками большевизма в Америке», столь испугавшими Вудро Вильсона. Едва ли его представители смогут вдохновиться поэзией Лэнгстона Хьюза — они даже не знают, кто это.

Загоняя городских чернокожих во всё более беспросветную маргинальность, американское общество создает все условия для продолжения системного расизма. Ведь с помощью гетто было создано нечто, кардинальным образом чуждое остальной Америке.

Весьма показательно, что американские солдаты, участвовавшие в контрпартизанских действиях в Ираке, по отношению к местному населению и повстанцам чаще всего использовали эпитет «песчаные негры». Возвращаясь из армии и устраиваясь на работу в полицию, эти люди переносят нормы контрпартизанской войны на американские города, где вместо «песчаных негров» есть обычные.

В США создано «открытое общество» по заветам Карла Поппера. «Открытое общество» по Попперу не может существовать без врагов, что следует даже из самого названия книги Поппера «Открытое общество и его враги». Причем враги эти отнюдь не обязательно должны быть внешними. Маргинализуя крупные группы собственного населения, правящие слои «открытого общества» могут бросать защитников этого общества на подавление этих маргиналов, при этом не допуская формирования среди них лидеров, способных вывести людей из гетто. В первую очередь из гетто в своей голове.

Сейчас под сурдинку коронавирусной пандемии государства по всему миру принимают чрезвычайное законодательство, резко расширяющее возможности власти по контролю над собственным населением. Одновременно у больших групп людей ломается привычка к регулярному труду — как из-за режима самоизоляции и порождаемой этим режимом безработицы, так и — в некоторых странах — из-за установления социальных выплат за вынужденное безделье.

В этих условиях проблематика восстаний в гетто, их радикализации и дальнейшего подавления выходит далеко за пределы обсуждения расовых отношений в США, хоть разговор на эту тему и может нам помочь кое в чем разобраться. Как писал поэт английского барокко Джон Донн: «Не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе».

Полностью - в источнике

Последние годы идет напряженная гонка по развертыванию систем широкополосного спутникового интернета. Лидерами гонки на протяжении ряда лет оставались Грег Уайлер, создавший компанию OneWeb, и Илон Маск со своей компанией SpaceX, реализующей проект Starlink.

Проекты этих компаний предполагают создание спутниковых группировок из сотен (в некоторых случаях — тысяч) аппаратов, движущихся по низким или средним околоземным орбитам. Каждый из аппаратов имеет оборудование, позволяющее отправлять на Землю сигналы и принимать ответы, а также пересылать данные от спутника к спутнику. В бизнес-планах компаний указано, что стоимость оборудования для подключения пользователей к космическому интернету будет составлять порядка $100 — $300.

Упаковка первых спутников OneWeb, airbus.com

Развертывание подобных систем способно изменить глобальный расклад сил. Главный аналитик некоммерческого партнерства «ГЛОНАСС», член-корреспондент Российской Академии космонавтики им. К. Э. Циолковского Андрей Геннадьевич Ионин отмечает, что после развертывания общедоступных систем спутникового интернета владельцы спутников предоставят возможность крупным онлайн-компаниям, таким как Facebook, Amazon, Google или Аlibaba, предоставлять свои услуги населению стран, не способных сбивать спутники, без контроля национальных правительств. Действуя вне закона, без налогов, лицензий и отчетов, эти компании демпингом уничтожат всех конкурентов на территории. Например — «наземные» банки.

Год назад OneWeb лидировало в гонке по развертыванию системы спутникового интернета; всего было выведено на орбиту 74 спутника. Но в марте 2020 компания неожиданно объявила о банкротстве. Падение OneWeb произошло шокирующие быстро, за считанные дни, и настолько же неожиданно. Даже сотрудники компании не подозревали о надвигающейся катастрофе.

Компания Softbank с самого начала была ключевым инвестором в OneWeb. Масаеси Сон, основатель и генеральный директор компании, установил прочные рабочие отношения с Грегом Уайлером, основателем OneWeb.

12 марта Softbank сообщил OneWeb, что фонд не будет продолжать раунд финансирования в размере $2 млрд. Команда OneWeb считала, что это тактическое решение, вызванное пандемией, и верила, что успешный запуск новых спутников группировки, назначенный на 21 марта, изменит решение инвестора. Однако за час до старта Softbank уведомил OneWeb о том, что принято окончательное решение отказать в финансировании. Звонок с этим сообщением представители компании в интервью журналу Via Satellite назвали «ударом под дых».

Решение Softbank оставило OneWeb считанные дни для того, чтобы переломить ситуацию. Сделать этого не удалось.

Представители OneWeb при общении со СМИ рассказали, что если бы Softbank сообщил о своем решении в декабре 2019 года, OneWeb удержался бы на плаву.

Почему Softbank обанкротил OneWeb?

23 марта Softbank объявил, что планирует продать активы на сумму до $41 млрд для покупки собственных акций, которые падали из-за последствий пандемии. Комментируя Via Satellite это сообщение, представители OneWeb заявили, что не держат зла на Softbank за полученный «удар под дых», т. к. «он, Softbank, делал все, что мог, и более того — даже делал все, что было в его силах. У Softbank сейчас много утюгов в огне».

Газета The New York Times сообщила, что ситуация, вынудившая Softbank в том числе банкротить OneWeb, была навязана компании. И что давление, заставившее принять это решение, осуществил хедж-фонд Elliot Management, имеющий многомиллиардную долю в Softbank. Elliot Management потребовал, чтобы SoftBank провел выкуп акций, изменил принципы управления компанией и повысил прозрачность управления своим $100-миллиардным фондом Vision.

Softbank — японская холдинговая компания. Ее основатель Масаеси Сон в юности в 1970-х, плохо зная английский язык, уехал учиться в Калифорнию. Там же заработал первый миллион долларов на импорте японских видеоигр. В 1996 Сон предложил своему другу Джерри Янгу, директору стартапа Yahoo!, инвестиции в размере $100 млн. К 2000 году Yahoo! стала лидером рынка. А в 2000 году Сон уговорил Джека Ма принять первую крупную инвестицию в компанию Alibaba в размере $20 млн.

В 2017 году Масаеси Сон создал фонд Vision объемом $100 млрд. Softbank вложил в него $28 млрд. Основным инвестором фонда стала Саудовская Аравия, которая вложила около $45 млрд. Решение об инвестировании этих денег принимал лично наследный принц королевства Мухаммед бен Салман. Соглашение с саудитами, запустившее работу фонда, подписали в Эр-Рияде в мае 2017 года. Дату и место выбрали специально — в этот момент новый президент США Дональд Трамп совершал свой первый официальный зарубежный президентский визит — в Саудовскую Аравию.

За четыре месяца до этого Сон заявил, что планирует инвестировать в технологические стартапы в США около $50 млрд, что создаст 50 тысяч рабочих мест. Сон подчеркнул, что не сделал бы этого, если бы Трамп не победил на выборах. Тогда же Сон назвал Россию своим вторым, после США, интересом для инвестиций.

Какие цели преследовал Масаеси Сон, создавая фонд Vision? В 2016 году он объявил, что считает создание «интернета вещей» открытием новой эпохи, аналогичной кембрийскому взрыву (который также называют «эволюционным большим взрывом» или «большим взрывом жизни»). «Интернет вещей» (Internet of Things) — концепция, согласно которой различные устройства, связанные между собой через интернет, станут автономными от человека участниками деятельности в сферах бизнеса, производственных, социальных и информационных процессов.

Фонд Vision создан для того, чтобы оседлать этот «большой взрыв». Стратегия оседлывания — создание «скопления лидеров» — группы компаний — лидеров своих рынков под руководством Softbank.

Фонд искал перспективные компании и предоставлял им щедрые инвестиции для того, чтобы они гарантированно стали лидерами своего рынка. Нижняя планка инвестиций фонда составляет $100 млн. Большая часть инвестиций находится в диапазоне от полумиллиарда долларов до нескольких миллиардов — так что фонду принадлежит от 20% до 40% компаний.

Softbank инвестировал в производителя процессоров ARM Holdings, Boston Dynamics, Nvidia, Slack, Uber и многие другие компании. Доходы фонда составляли десятки процентов годовых. А сам Softbank стал руководителем высокотехнологичной производственной империи.

В июле 2019 года Softbank сообщил, что открывает новый фонд Vision Fund 2 на $108 млрд. Сам Softbank вложил в него $38 млрд. Ключевой ставкой фонда стала компания — сеть коворкингов WeWork.

Но осенью 2019 года компания WeWork потерпела крах — в пике падения ее стоимость упала в 20 раз. Это создало крупные финансовые проблемы для Softbank и подорвало доверие к Масаеси Сону.

В этот момент на сцену вышел хедж-фонд Elliot Management, возглавляемый Полом Сингером, вложивший значимые средства в Vision Fund 2.

Кадр из сериала "Миллиарды": «Когда я отказываюсь от сделки, я за собой оставляю Нагасаки».

Сингер создал Elliot в 1977 году. Фонд имеет репутацию «стервятника», умеющего эффективно потрошить свою добычу. Жертвами Сингера становились не только отдельные компании, но и целые страны. Наибольший общественный резонанс получили финансовые операции фонда в Перу, Аргентине и Конго. Всемирно известной стала история о том, как Сингер арестовал самолет президента Перу Альберто Фухимори, пытавшегося сбежать из страны, и потребовал выплатить долг Elliot из казны в обмен на возможность побега. Президент согласился.

Сингер называет свою деятельность «борьбой с шарлатанами, которые отказываются играть по правилам рынка». А его сторонник Брайс Макоссо заявил, что без Сингера граждане «не знали бы никаких фактов о том, как отнимается богатство стран». Но наиболее ценной для нас является оценка Сингера как сторожевого пса, который «помогает держать под контролем правительства», данная ему на страницах газеты The Wall Street Journal.

Масаеси Сон, ставший целью атаки Elliot Management, неоднократно рассказывал о своей особой связи с президентом Трампом. Связи с Трампом есть и у Сингера.

Сингер является спонсором и доверенным лицом личного адвоката Трампа Руди Джулиани. В частности, Сингер был ключевым сборщиком средств во время президентской кампании Джулиани в 2007 году.

Разумной представляется гипотеза о том, что Масаеси Сон не справился со взятыми на себя обязательствами. И Сингеру поручили взять под контроль ситуацию. Здесь появляется ряд вопросов.

Во-первых, ...

Полностью не пролазит, далее смотрите по ссылке: https://rossaprimavera.ru/article/6b065774

В конце 2020 года и начале 2021 на низкую околоземную орбиту будут выведены три космические аппарата, которые станут первыми в сети спутников с оптической связью программы Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США (DARPA) Blackjack. Об этом 11 мая сообщил портал Spacenews.

Управление тактических технологий DARPA начало программу Blackjack в 2018 году, чтобы показать военную полезность низкоорбитальных группировок недорогих спутников.

К 2022 году планируется запустить до 20 спутников программы.

Первый демонстрационный аппарат Mandrake 1 представляет собой кубсат, несущий суперкомпьютерные чипы обработки. Второй, Mandrake 2, состоит из двух небольших спутников, которые будут использовать оптические межспутниковые линии связи для широкополосной передачи данных.

Третий аппрет, запланированный к запуску, Wildcard, — программно-определяемая радиосистема, которая будет использоваться для экспериментов по связи низкоорбитальных спутников с наземными тактическими радиостанциями.

Сроки запуска пока не определены.

Менеджер программ Blackjack Пол Томас сказал, что Mandrake 1 и Mandrake 2 будут запущены на разных носителях. Но есть вероятность, что Mandrake 2 и Wildcard будут запущены одним носителем.

Одной из целей программы Blackjack является создание спутников с меньшими затратами, чем при создании традиционных военных космических аппаратов. Эта задача решается путем использование датчиков, которые могут быть массово произведены для установки на спутниковых платформах разных поставщиков.

«Мы сосредоточились в первую очередь на спутниковых платформах и полезных нагрузках. Затем — на автономной системе управления полетами, которую мы называем Pit Boss. Первые две военные полезные нагрузки будут интегрированы и запущены в середине-конце 2021 года, а остальная часть созвездия — в 2022 году», — рассказал Томас.

«Мы должны показать, что созвездия могут передавать нужное количество данных и поддерживать систему управления Pit Boss. После этого мы начнем строить настоящее оборудование. К концу следующей весны у нас будет оборудование, а затем мы проведем следующее лето, сосредоточившись на подготовке спутникового оборудования к запуску в конце 2021 года», — добавил он.

Среди предполагаемых для программы Blackjack полезных нагрузок — постоянный инфракрасный порт (OPIR) системы предупреждения о ракетном нападении производства Collins Aerospace и Raytheon; радиочастотные системы от Northrop Grumman Mission Systems, Trident и Systems & Technology Research; системы определения положения, навигации и синхронизации Northrop Grumman; оптические межспутниковые системы связи от SA Photonics; и детекторы электрооптического и инфракрасного излучение от L3Harris.

ИА Красная Весна

Космические компании, которые полагаются на венчурный капитал, не увидят никакого финансирования по крайней мере в течение года — полутора из-за экономического кризиса, вызванного коронавирусом. Заявление об этом сделал Питер Бек, основатель и генеральный директор компании Rocket Lab 11 мая в интервью порталу Spacenews.

Бек добавил, что в секторе услуг по запуску малых спутников перспективы особенно плачевны.

«Слишком много компаний стремятся получить долю на рынке, работать на котором могут не более двух компаний», — считает Бек.

«Рынок должен сильно вырасти, чтобы выдержать более двух компаний», — добавил он.

В настоящее время существует более ста небольших компаний по запуску. Бек, основавший RocketLab в 2006 году, ожидает, что его компания окажется среди доминирующих игроков.

«Следующие полгода станут своего рода пиком провала для многих компаний отрасли», — подвел итог Бек.

Самое полезное, что власти США могли бы сделать чтобы поддержать компании во время кризиса — это финансировать космические программы, которые будут генерировать спрос на запуск, считает Бек.

Отметим, оценки Бека согласуются с более ранним заявлением высокопоставленного чиновника по закупкам Пентагона Эллен Лорд о том, что бизнес по запуску малых спутников — это один из самых хрупких секторов оборонно-промышленной базы США.

ИА Красная Весна