Это был самый заурядный трактир без всяких изысков. Отличался он от других лишь тем, что в нём регулярно собирались мы. Банда молодых ухарей, которые грезят приключениями и славой. Вот и в этот раз мы весело завалились всей когортой, едва не вышибив двери, собрали все свободные лавки и расселись вокруг импровизированного круглого (насколько это возможно из расставленных квадратных) стола. Нет, мы не косили под рыцарей Короля Артура. Всё гораздо прозаичнее: так удобнее общаться, а в центр всегда можно пригласить симпатичную танцовщицу, прелести которой будут обозреваться каждым без отрыва от основной беседы. Сегодня был необычный день. По слухам, в порт прибыл старый моряк, который потерял почти все возможные конечности в битвах на море, но продолжал оставаться в строю. Разумеется, мы не могли не позвать его на наш сабантуй, чтобы послушать его захватывающие истории, а то и попасть к нему в команду.
– Да поживей, мы сюда не на твою рожу смотреть пришли! – соревновались мы между собой в красноречии.
– Только холодного, мочу сам пить будешь!
– И пену смахнуть не забудь, а то мы её тебе на лысину смахнём! Какая-никакая, а шевелюра получится!
Пока мы хорохорились, в бэтвингах молча появился наш капитан. Он, похоже, вобрал в себя все существующие пиратские образы. Разве что попугая на плече не было. Вместо правой кисти – протез в кожаной перчатке (держу пари, при абордаже он заменялся на крюк), из колена левой ноги торчал костыль, повязка на глазу и шрамы от верёвки на шее. На широких плечах ровно сидел потёртый, но вполне добротный и всё ещё нарядный зелёный камзол, из-под которого выглядывала белая рубаха. На ногах – бакеттопы. За широкий пояс с ажурной серебряной пряжкой была заткнута пара богато отделанных пистолетов (ещё по паре расположилось на груди и за спиной), а на перевязи с такой же вычурной пряжкой петлёй крепился ладный палаш, на удивление не украшенный ничем, кроме искусной гравировки растительным орнаментом на лезвии. На пальцах оставшейся руки два золотых перстня, украшенных рубином и изумрудом, ухо пробито толстенной золотой же серьгой, которой позавидует любой цыган, и полный рот зубов, заменивших оригинальные презренным металлом то ли благодаря кабакам, то ли в результате цинги. Голову венчала широченная шляпа со страусиными перьями, под которой находился зелёный платок, завязанный прямым узлом. Борода простиралась до середины груди. Этот старый шкипер явно не состоял в списках действующих военных моряков. Возможно даже, что где-то в рундуке у него завалялся потрёпанный пиратский флаг, но всё же было вполне вероятно, что и служба не обошла одноногого стороной. Военная выправка давала о себе знать. Впрочем, подавляющее большинство выживших пиратов когда-то служило на флоте. Чувство порядка, знание тактики и умение руководить там прививались наилучшим образом, а когда за тобой гоняются имперские фрегаты, подобные навыки точно не будут лишними.
– Арчибальд Бишоп, сэр! Здравия желаю! – искренне желая выглядеть бравым юнгой обратился к хмуро разглядывающему посетителей трактира моряку Крис. Именно он пригласил его на эту вечеринку. – Проходите! Трактирщик, рому и поросёнка нашему гостю! Да шевелись, иначе тебя зажарим на вертеле! В тебе-то жира побольше, чем в добром хряке будет! Эй, бродяги, смотрите-ка, кого я вам привёл! – это уже в наш адрес. – Перед вами величайший моряк нашего времени, капитан Альбатроса сэр Арчибальд Бишоп, и он сегодня будет пить с нами!
На первый взгляд подобное поведение смахивало на откровенный подхалимаж, но мы на тот момент действительно были восхищены старым Арчибальдом. Шутка ли, настоящий боец, потерявший конечность в битве! Самой серьёзной потерей для нас на тот период была потеря зубов, вывихнутая рука, ну, или переломанные рёбра. Кроме того, он носил настоящее оружие, а не те ножички, которые и в драке-то мы не использовали. Так, помахать для устрашения противника. Настоящей крови, прерывистым фонтаном бьющей из пробитой артерии, мы никогда не видели, как не видели и умирающих противников. Покалеченных, избитых, без сознания было множество, но мы никогда не шли на осознанное убийство. А Бишоп видел смерть, видел, как ядром пушки отрывает ноги, а книппель делит человека пополам. Это и делало его в наших глазах героем.
После десятой (или двадцатой?) бутылки (мы тоже перешли на ром, чтобы не отставать от морского волка), у капитана, поначалу сухо отвечавшего на наши глупые вопросы, развязался язык. Ногу ему откусил крокодил где-до в дебрях Амазонки, а заодно прихватил с собой воткнутый в голову капитанский кортик. С кистью кэп распрощался в одной из абордажных схваток, глаз же потерял в посредственной кабацкой драке. Что до следов верёвки на шее, то Бишоп действительно провисел в петле около получаса, пока его не сняли. Кто-то увидел в этом Провидение и казнь не стали продолжать. Мы уже почти дошли до обсуждения команды (а точнее, можно ли к ней присоединиться) старого капитана, как нас прервал насмешливый бас:
– Тоже мне, живая, легенда! Шрамы украшают мужчину, а не палка вместо ноги! Три драки – три потери. Ещё три противника – и ходить не сможешь, и кормить с ложечки будут, если вообще увидеть эту ложечку сможешь…
Неподалёку от нас, положив обутые в короткие сапоги без каблука ноги на стол, сидел старый варвар, периодически окунавший в бочку с элем дубовую массу. Именно старый, а не дряхлый и не пожилой. Настоящий мускулистый ветеран, побывавший не в одной серьёзной передряге. Весь в шрамах, как будто нарочно нанесённых вместо татуировок в честь очередной победы над врагом. Вроде и седина уже пошла, но как-то непонятно – местами. Кончик бороды уже белый, как побелели и концы прядей, идущих от висков и затылка. Остальное, как будто не собиралось мириться с возрастом, и с непокорным северным упорством отказывалось седеть. Максимум, чего удалось добиться Старости, так это добавить пыли на шевелюру опытного воина. То же происходило и с телом. Старческие морщины сделали морского налётчика только ещё суровее, а бычья грудь, небрежно прикрытая кожаной плетёнкой и огромные ручищи с наручами, которые большинству подошли бы в качестве поножей, вкупе с немалым ростом давали понять, что всю жизнь растут не только осетры да удавы.
Надо отдать должное капитану – несмотря на количество выпитого, он оставался трезвым достаточно, чтобы сохранить хорошую реакцию. Уже после "палка вместо ноги" в его вытянутой руке оказался пистолет, который выстрелил, выпустив облако сизого дыма. Ром не смог поколебать руку Бишопа, пуля вылетела точно в грудь обидчику. Что было дальше, обычно принимают за рассказы, подобные тем разговорам, что происходят на охотничьем привале. Не меняя положения тела, так и оставаясь полулёжа на стуле с ногами, закинутыми на стол, ветеран небрежно махнул неизвестно откуда появившимся топориком. Раздался звон, производимый столкновением металла о металл. В следующую секунду топорик, по дуге продолжив движение, сбившее пулю, полетел в нашу сторону, срезав с камзола старого моряка разукрашенную перевязь и воткнувшись в ближайшую стену. Улыбаясь, северянин неторопливо достал кинжал, так же, не спеша, подбросил его, заставив сделать тройное сальто в воздухе, а поймав, деловито начал чистить им ногти, делая вид, что именно такую цель изначально преследовал.
Арчибальд понял намёк, и, хотя палаш не успел упасть на пол, будучи мгновенно прижатым левой рукой к бедру, одновременно подавая свою рукоять к правой (реакция и у кэпа была неплохой, пусть и не дотягивала до варварской), одноглазый не стал подбрасывать дров в костёр конфликта, медленно развернулся, бросив на стол серебряную монету, и нетипично ровной для моряка походкой нарочито неторопливо направился к выходу, а мы подобно волкам, у которых сменился вожак, уже с восхищением глядели на нового героя.
– Ну чего вылупились? Приключений ищете? Так я могу их вам устроить. – громыхал на весь трактир старый ветеран (похоже, он не умел быть тише океана). – Сегодня восемь моих новичков отправились в Залы Героев после небольшой заварушки. А ведь я им говорил – без меня на Бессмертных не рыпаться. Там один пятерых стоит. И не дерётся, а убивает. Другому эти звери не обучены. А тут они решили – потолкаться в переулке! Ну да ладно, гибель в бою с превосходящим противником – славная гибель. Девятое место тоже вакантно – один струсил и убежал, оправдываясь мне тем, что шансов у него против десятерых не было. Теперь шансов нет! – масса, сжатая кулаком северянина, отчаянно захрустела, меняя форму. – Сукин сын! Умер бы героем, пил бы сейчас мёд вместе с предками, а теперь кормит крабов и мёрзнет в одиночестве... Короче, есть желающие пойти в нормальный поход, где есть золото, женщины и славная смерть? Трусов отправлю во Тьму лично, храбрецы умрут, как подобает мужчине. Кто выживет, будет искать смерть подобно мне, на своей ладье со своими людьми…
На следующий день кто-то, протрезвев, пожалел, что взошёл на борт этой ладьи и действительно с позором был задушен и выброшен за борт суровым северным воином, кто-то стал известным наёмником, получив множество боевых шрамов, а в придачу к ним сытую и развесёлую, но предельно опасную жизнь со множеством незаконорожденных потомков по всему миру. Иные просто лишились, подобно осмеянному варваром капитану, рук, ног, а то и головы в первых же схватках. Возможно, те, кто отказались сразу, получив порцию отборных насмешек, сделали наиболее удачный выбор. Они повзрослели, поостыли, женились. У них были ничем не примечательные жёны, обычные дети и такой же обычный монотонный быт, как у большинства крестьян, и образ бравого северянина и одноногого капитана был самым ярким в их серой жизни воспоминанием. Но если бы хоть кто-нибудь из нас был хоть чуточку внимательнее, он бы обратил внимание на одинокого седого, как лунь, старика в серой поношенной рясе, который в тот вечер сидел в углу, прислонив к стене свой повидавший жизнь посох, и флегматично мешал ложкой свою бобовую похлёбку, когда Олаф отбил топориком пулю моряка, срикошетившую как раз в тот самый угол. Старик ничем не выделялся на фоне других. Ни единого шрама не было на его теле. Глубокие морщины избороздили старое уставшее лицо. Только ярко синие глаза оставались молодыми и блестели от слёз воспоминаний в тот момент, когда указательный и большой пальцы левой руки сжали летящий горячий свинцовый шарик. Старик задумчиво посмотрел на него, покатав на ладони, чтобы охладить, выбросил его через плечо, как мы бросали обглоданные кости того жареного поросёнка, и, убедившись, что никто не увидел старательно скрываемых широкими рукавами рясы причудливых татуировок от запястья до локтя, изображавших освещённое звёздами тисовое дерево, у корней которого, обвившись вокруг ствола, спал гигантский змей, продолжил хлебать свою похлёбку, как ни в чём не бывало. Только левый глаз старика продолжал нервно моргать, скорбя о девятерых молодых балбесах, один из которых, к тому же, оказался не только трусом, но и лжецом, пытаясь хоть как-то оправдаться перед своим конунгом. Балбесах, которые искренне верили в то, что невозможно выиграть схватку без единой царапины, и гордились своими шрамами, открыто презирая тех, у кого нет ни шрамов от битвы, ни мозолей от инструмента. Балбесах, которые именно по этой причине решили поиздеваться над мимо проходившим обладателем татуировки Бессмертного, назвав его вором…
