Levius

Он открыл глаза, но ничего не увидел. Не увидел он ни врачей стоявших рядом и лицезревших чудо медсестёр, не увидел он сына, который вместе со своей семьёй пришёл навестить отца. Девочка Надя безудержно кричала, и её пришлось увести в дальний конец коридора вместе с папой и мамой. Они встали там, в слабой надежде на пробуждение человека, которого хотели поздравить с пополнением вот уже целый год. В это время по только что вымытому блестящему полу стали носиться с каким-то диким азартом врачи и медсёстры и санитары. «Если бы он умер, то они бы наоборот тихо разбрелись по своим местам, а не стали бы делать какое-то шоу» — подумал Владимир.
— Там что-то произошло, — тихо и спокойно произнёс Владимир. — Оставайся здесь.
Он на всех порах помчался к палате и как только забежал туда первое, что он увидел это огромное столпотворение людей в белых халатах и голубых костюмах, которые, сложилось у него ощущение, ничего не делали, а только пристально что-то наблюдали. К своей неописуемой радости он заметил, как только расступилась толпа медиков, что его отец проснулся и не только проснулся, но и заговорил.
— Пррривет, сынок! — хриплым и усталым голосом произнёс вновь очнувшийся Семён. Он улыбался ка маленький ребёнок. — Я видел очень странный сон.
Врачи и медсёстры от звука голоса Семёна оцепенели и отпрыгнули назад, будто вместо «Привет» их пациента издал чудовищный животный крик. Один из врачей даже вышел, видимо отдышаться, а остальные продолжали стоять, упорно недоумевая, как мозг мог не только ожить, но и начать функционировать, да прямо во время остановки сердца! «Это кроме как чудом не назовёшь», — скажет после всех этих событий доктор, наблюдавший за происходящим.
— Это ничего, это ничего, — сын сел на постель и обнял своего отца. За время долгого сна у Владимира успела вырасти немаленькая борода, которую он стал намеренно выращивать после рождения дочери.
— Скажите моей жене, чтобы подошла, — обратился он к незнакомой медсестре, а потом стал пристально смотреть в глаза отца. Что-то он там увидел, что-то предвещающее беду.
— Это чудо! — воскликнула какая-то женщина, видимо медсестра, позади Владимира.
— Бросьте вы, Наталья Ивановна, уж немолоды, а введётесь на эту чушь, — отреагировал доктор с седой остроконечной бородой, выглядевший как земский врач девятнадцатого века.
— А как ещё это объяснить? Он чуть не умер и резко вышел из комы! — удивлялся врач гораздо моложе.
В это время в палату зашла жена Владимира с ребёнком на руках, и тут-то он увидел, что нисколько не удивлен, ведь до этого фантом всё рассказал Семёну. Владимир также прочитал отсутствие удивления от неожиданного известия у своего отца, но не подал виду, по сути это может быть просто лицо человека шесть лет пролежавшего в коме.
— Как вас зовут? — Еле мог произнести Семён.
— Меня зовут Мария, а вашу внучку зовут Надя, — она посмотрела на свою дочь, но та не выражала никаких эмоций.
Неожиданно для всех Семён Владимирович заплакал, но не так как плачут плаксы, а как плачут мужчины: строго, без лишних соплей, но с улыбкой на лице, слёзы падали на подушку. Это были слёзы радости.
— Свидание закончено, нам надо ещё провести некоторые процедуры, — сказал один из врачей. — Вы ещё сможете встретиться позже, сейчас вам нужен покой.
— Н-нет, не будет времени. У человека только одна возможность, — как только он это сказал, сразу стал задумчивый, и только сейчас понял, что ноги-то у него действительно нет, она была обрублена выше колена. — Только одна возможность и если он упустит её, то остаток жизни будет страдать ещё сильнее обычного. Где моя жена?
— Она сейчас в Петербурге в гостях, — ответил Владимир.
— Да, я знаю.
— Как это вы знаете? Это нельзя знать, — удивился один молодой доктор с армянским акцентом и смуглой кожей.
— Неважно. Я скоро умру. Дай мне подержать свою внучку, и позвоните Кате, я хочу попрощаться.
Семёну Владимировичу, однако, показалось, что внучка его, несмотря на один год, младенец, рождённый около трёх дней назад. Она уставила свой голубоватый как морской бриз взгляд на незнакомого дядю и также, не крича, продолжала смотреть. Семён делал то же самое, пока ему несли телефон, а палата в это время всё более и более освобождалась от насаждения и наблюдения медицинских кадров. По мере ухода медицинского персонала Семён Владимирович стал узнавать старые лица, столь часто насаждавшие его голову во сне. Это был Валентин, который остался смотреть, а после подошёл:
— Привет, старый. Что-то долго ты спишь, — с радостной улыбкой стало ещё заметнее отросшие седые усы и морщины вокруг глаз.
После него подошла Екатерина Васнецова, и стой же женственной походкой поцеловала его щёку, после чего Семён был приятно удивлён — она нисколько не изменилась. Хоть что-то осталось прежним.
— Ты долго был в коме, с тобой провели тесты, вроде всё в порядке. Как себя чувствуешь? — Спросила Екатерина.
— Как человек с одной ногой, — улыбаясь, как будто говорит о небольшом ушибе, сказал Семён.
— Ну, хватит его расспрашивать, — нежно оттолкнул Екатерину, Андрей, его старый верный друг, — а то всё о медицине, да о медицине. Как настроение мы уже поняли, ты, наверное, хочешь посмотреться на себя? — Он потянулся за зеркалом, которое лежало на столике возле кровати.
— Вот красавец! Нисколько не изменился, — иронично высказался про себя Семён. Действительно, ничего существенного, помимо ярко преклонного возраста, он в себе не заметил — старые синяки и ссадины зажили и только огромный шрам от левого виска до подбородка давал знать, что авария всё-таки была. Всего лишь огромный шрам на пол лица.
— Пап, может, ты хочешь отдохнуть? Мы бы вышли, а через пару часов снова заглянули, — сказал Владимир.
— Нет, я хочу побыть с вами до конца, — под себя пробормотал Семён, но все услышали.
Владимир набрал телефон матери на своём мобильном телефоне и дал отцу, надеясь, что мама не слишком испугается, а то с сердцем у неё в последнее время стало плоховато.
— Алло, любимая, это я, — его голос был похож на лепет влюблённого юноши.
— Что? Кто это? — Екатерина Дмитриевна по-прежнему не понимала, кто с ней разговаривает. Во время этого, пока ещё ничего не предвещавшего, начала разговора, Екатерина спокойно сидела на диване в квартире своей давней подруги — Натальи Петровны Ярославской. Ярославская была хоть и женщиной очень жадной и невероятно экономной, всё же решила приютить свою старую знакомую, когда та приезжала к ней в прошлом году. За это время они стали, словно сёстры по крови: везде, исключительно везде, они ходили в месте, будь то театр, который Ярославская в иные времена просто ненавидела, или поход на рынок за продуктами. Такую явную привязанность Ярославской к Екатерине Дмитриевне сложно было объяснить логически, скорее всего Ярославская питала слабость по отношению к вдовам или любым женщинам, чья личная жизнь не состоялась по каким-либо причинам. Личной жизни или какой-нибудь привязанности к людям противоположного пола у Ярославской никогда не было. Зато она очень любила кофе, выращенное в Уганде, которое поставлялась ей лично через одну знакомую.
— Это я, Семён. Твой муж, — тихо произнёс в телефон Семён.
Как только она это услышала, то тут же уставилась в телефон, искренне недоумевая: как такое возможно? Эти глаза, обращённые на чудо информационных технологий, были полны смятения и в тоже время надеждой. Длилось это состояние секунд тридцать, но они казались вечностью для Семёна.
— Когда ты очнулся? — Единственное что могла сейчас спросить Екатерина Дмитриевна.
— Полчаса назад. Я хочу, чтобы ты приехала.
— Хорошо, я тут же прилечу назад в Москву. Слышишь? Я…— она умолкла, как будто оборвалась связь, но это было не так — просто Екатерине надо было всё осознать.
— Скорее. Я жду тебя.

Ещё тогда, той злополучной осенью, когда её муж отправился в Казань на какую-то научную медицинскую конференцию, он почувствовала, что расстаётся с ним надолго. А когда его привезли назад, на носилках, растрёпанного как после безумной средневековой бойни, и без ноги, он поняла — это надолго. Предчувствие её никогда не подводило. Решительность, с которой она продолжила борьбу за жизнь своего мужа была действительно огромной. После приговора, произнесённого не по своей, естественно, воле, врача, мало кто верил, что он ещё когда-нибудь откроет глаза и попросит свою жену поцеловать его. Но она верила. Она верила в пробуждение, как никогда до этого, и теперь её вера была вознаграждена.
Даже сын, Владимир, порой опускал руки, так как не мог вытерпеть всего этого кошмара. После института он сразу же взялся за непосильный труд, и даже обзавёлся семьёй, но в глубине души он понимал, что всё это — далёкое эхо прошлого, от которого он старался бежать, бежать так страстно, как он бежал от кровати отца и слёз матери. Продолжалось это бегство несколько лет, а именно до тех пор, пока его жена Мария не захотела увидеть отца своего прекрасного мужа. И они пришли. Прошли в палату, так, как заходят в комнату спящего человека, боясь разбудить его, и поговорили. Разговор с человеком, находящимся в коматозном состоянии напоминал монолог у памятника давно умершего любимого человека — слова лишь воздух, они ударяются от места, где должен сидеть собеседник, но ответа не следует. У многих после такого монолога с несуществующем появлялось радость, облегчение, которое приходит на время, но оставляет яркий отпечаток. Такой же отпечаток оставил этот разговор с отцом у Владимира. Больно было смотреть на эти приборы и трубки, но он осилил себя и постарался представить, что их нет, а они как обычно, всей семьёй, сидят в своей гостиной, мать читает какую-то старую и потрепанную книгу, отец бегло просматривает газету, а он, Владимир, рассказывает, что же произошло на этой недели в институте. Это воспоминание хоть ненадолго помогло ему оторваться от ужасающей реальности, где отец лежит в небольшой комнате с трубкой в горле, различным проводками, под капельницей, похудевший килограмм на двадцать, с огромным, еле зажившим, шрамом на пол лица и без ноги. После этой первой встре

Позже он нашёл её дочь, двенадцатилетнюю, здоровую и решительно ничего не знающую в Москве, где она жила у приёмных родителей. Прежде чем сказать ей отягчающую новость он сообщил её родителям, а те в свою очередь уверили Семёна в исполнении оной, как только придёт время. Он уже собирался уезжать, как резко развернулся, сильно удивив родителей, и всё же рассказал всё, от начала до конца. Девочка поначалу испугалась, естественно расплакалась, а потом и вовсе ушла в себя. «Такое выгрузить на бедного ребёнка! — орала на всю улицу приёмная мать. — Да какой вы врач после этого!»

«После моей выходки мне влетело, но я помог ей… и себе». Строгий выговор на работе и едва ли не обвинение в убийстве — вот что на него свалилось по приезду домой. Никто даже слушать не стал. Он оглянулся, а увидел позади только мрак. Его как будто кто-то хлестнул водой, он подлетел почти до потолка, но не заметил этого, выбежав в коридор. В широком и приятном, как долгое время ему казалось, коридоре стояла, оперившись на стену молодая женщина, как раз возле кабинета Семёна.
Выбежавший из кабинета он сначала и не заметил её, но она крикнула и дала о себе знать.
— Здравствуйте, меня зовут Анастасия, и я пришла, чтобы вы мне помогли с моим сыном, вы знакомы с Виктором Петровичем из онкологии? Это он меня послал, — быстро выговорила Анастасия.
— Что с вашим сыном? — как бы мимоходом, не интересуясь, спросил Семён Владимирович.
— Мы не знаем, что-то кишечник в последнее время болит.
— Вам не ко мне, простите.
— Но как же? Мне же вас советовали! — Начала возмущаться наглая блондинка, даже не замечая, что Семён Владимирович давно отошёл. Не хватало ему всяких дурочек в приёмах. Да ещё и с детьми! Пусть идут в педиатрию.
Он быстро зашёл в кабинет. Словно молния раздвинул руки больному и заглянул в подмышки, там, как он и предполагал, и располагалась болезнь. В лимфоузлах.
— Срочно в операционную, сейчас мы будем его оперировать!
«В чём проблема?» — он чувствовал себя странно, так же странно, как тогда, в Греции, когда он без веских причин потерял сознание, и, как рассказывали позже, чуть не умер. Откуда он это помнит, ведь раньше никогда не вспоминал такое, будто ему вживили чужие воспоминания. Семён шёл по коридору, то и время, держась за стену, а если и шёл нормально, то медленно, как во сне.
— Что с моим мужем? Куда вы его повезли? — Спрашивала неожиданно появившиеся из-за угла жена больного Александра. За кофе, наверно, ходила.
— У него воспаление в лимфоузлах. И тромб. Мы лечим его, не мешайте, — он не помнил, как говорил и что-то делал вообще. «Что происходит?»
Семён Владимирович, тщательно вымыв руки, двинулся к двери операционной, как вдруг, предчувствуя неминуемое, а именно что-то нехорошее, он развернулся и посмотрел в зеркало, но не увидел себя. «Что?» — подумал он, как только его взгляд упал на свои руки. Его пальцы походили на вытянутые продолговатые шарики, которые растягивались и сужались. Рационально было предположить, что он находиться во сне, но сейчас почему-то ему так не казалось — уж слишком всё реалистично.
Он резко отодвинул дверь и увидел то, чему не поверил бы никогда, если бы хоть кто-то попытался ему рассказать. «Это невозможно». Пациент, Александр, сидел на столе и рассматривал своего, только что зашедшего врача, при этом немного щурясь от света. Вокруг не было ни единой души, будто бы он сам сюда прикатился.
— Ну, Здравствуйте, Семён Владимирович, — спокойным тоном, будто бы они сидели в кафе в час пик, сказал Александр.
— З-Здравствуйте, — ответил взаимностью Семён.
— Удивлены? Постойте-постойте, вы ещё не готовы к удивлению, ибо сказать придётся многое, — его голубые глаза, не моргая, вглядывались в саму душу Семёна. Самый неприятный взгляд, который только может быть. Словно две чистые северные льдинки втирались к нему в голову. «Я сошёл с ума» — подумал Семён.
— Нет, вы психически здоровы, — мгновенно был дан от человека (человека ли?), сидящего напротив. — Напротив, вы даже гений. Довольно сложный я придумал случай, а вы-то, посмотрите, влетели как горящий и поставили диагноз, и на стол!
— Кто вы? — Семён недоверчиво смотрел на него исподтишка.
— Как вы считаете, — не обращая внимания на вопрос, продолжал «Александр», — может ли человек быть счастлив?
— Да.
Семён осторожно, стараясь не провоцировать, обошёл операционный стол и стал слева от него, а в руке он держал пинцет, который ловко взял со столика и теперь держал за спиной.
— Можно поподробнее, вечность впереди, и уверяю вас, незачем прятать пинцет, если уж хотите потыкать в меня, как я полагаю из хирургического любопытства, то вам представить миллион таких возможностей, большинством из которых вы не воспользуетесь.
— Ладно, — он бросил пинцет на пол, и он звонко отразился, катясь куда-то за него.
— Ну, так почему же человек может быть счастлив?
— Я… не знаю. Разве нельзя быть просто счастливым? Думаю, человек при встрече с любовью всегда становиться счастлив, разве нет? — пока он говорил у него прошли головокружения и чувство паники, которое он испытывал только сюда зайдя.
— А, я понял, — «Александр» приподнялся, свесил ноги, а после спустился на холодный кафель. — Та пациентка, с которой ты ездил на Кавказ, — твоя тайная любовь. Я так и подумал.
— Откуда ты, чёрт подери, всё это знаешь? Ты кто такой? — начал орать и выходить из себя Семён Владимирович.
— Двадцать второе сентября две тысячи одиннадцатого года, припоминаешь? Авария, серьёзные повреждения мозга, кома? С кем всё это было? С тобой. Ты в коме, дорогой друг, а это сон, галлюцинация, которая повторяется и повторяется, меняется.
— Но если ты галлюцинация, то зачем говоришь мне об этом?
— Я не просто галлюцинация. Я твой образ Бога из детства. Пришёл сказать, что время пришло, кома, дорогой друг, совсем тебя доконала.
«Что он несёт? Какая кома?» — начала рассказываться голова, а насмешливый взгляд «Александра» не давал сосредоточиться. Бог подошёл к Семёну Владимировичу и плавно провёл своей рукой по его щеке. Семён заметил насколько ледяным было его прикосновение, словно льдом по коже провели. Он стоял как вкопанный и слабо мог чему-то противиться, особенно когда перед тобой стоит Бог и что-то пытается до тебя донести.
— Это невозможно, — после длительного молчания его слова звучали как колокольный звон, — ведь я сегодня встречался с семьёй. Это невозможно.
Громкий смех этого существа отразился от стен огромной операционной, и эхом прошлого отразился в его мозгу. Теперь уже, словно вспоминая старый сон, улавливая нити памяти, Семён стал вспоминать что произошло тогда, в далёком 2011 году. Глупо это было, мчаться на всей скорости своего «Бентли» по ночной дороге во время большого потока грузовых машин. Он понял это только сейчас, а тогда он ехал с быстротой света и с такой быстротой не удержался на повороте и въехал в грузовик, ехавший в Казань. Семён не успел заметить, как подлетел, потом опустился, потом снова взлетел в своём автомобиле, который после происшествия был скорее похож на рваный металлический мячик, разорванный от полётов и ног. Трасса располагалась на возвышенности, и до ровной земли было метров пятнадцать, и все эти пятнадцать метров автомобиль Семёна и грузовик пролетели в железном танце вниз. Когда из этой груды металла доставали еле живое тело Семёна, спасатели едва ли могли спасти его ногу, которая в результате превратилась в нечто ужасное, но нисколько не похожее на ногу. Чтобы его быстро освободить её отрезали. В скорой врачи уже боролись за жизнь водителя грузовика, но, к сожалению, он уже не имел возможности выжить в виду серьёзных повреждений всего тела. А Семёна ввели в коматозное состояние, чтобы он не умер, но так или иначе, он продолжает свой сон уже более шести лет. Всё это он вспомнил за какие-то секунды, пока таинственный господин продолжал смеяться.
— Кстати, семья. С семьёй ты можешь встретиться, так сказать попрощаться. Если хочешь, конечно.
— Всё это время я был в коме, — он печально опустил глаза, окончательно всё вспомнив. — Я хочу попрощаться, но сначала, если ты настоящий Бог, ответь мне на несколько вопросов.
— Конечно, но я смогу сказать лишь то, что ты сам знаешь подсознательно и то, что у тебя в тайниках памяти. Давай отправимся куда-нибудь в более весёлое место, мрачновато тут.
Как только он закончил говорить, пространство вокруг него исказилось, и они мигом очутились где-то, как он мог судить в Китае, поскольку они стояли на одиноком островке вокруг пруда и плавающих в них лебедей и прекрасных, с красной спинкой, уток, которых он никогда ещё не видел. Рядом стояли деревья, нежно опускавшие свои ветви в пруд, а неподалёку стояла уютная беседка.
— Вот этих уток, — он показал на самую ближнюю, — называют мандаринка как раз из-за их окраса.
— Странно. У тебя же была жена. И ребёнок.
— Иллюзии. Не забывай, что это всё иллюзии.
— Ладно, иллюзии, — они сели на небольшие плетёные стулья, — тогда почему я сегодня ужинал с семьёй? Я знаю всю их жизнь в подробностях.
— Действительно? Екатерина, ваша любимая жена, сейчас находиться в другом городе у подруги. Ваш сын женат и у него в прошлом году родилась прекрасная дочка, ваша внучка.
— Откуда ты всё это знаешь, ведь ты моя иллюзия, а я ничего подобного и не слышал?
— Часть твоей психики фильтрует информацию, поступающую от свиданий, когда они к тебе приходят, — фантом посмотрел куда-то вдаль, будто его это всё не интересовало.
Семён Владимирович очень сильно наклонился вперёд, будто хотел взять земли в руку, но на самом деле его как будто шпагой укололи в область сердца, на один миг он подумал даже что это конец. В это время фантом нисколько не обращал внимания на припадок своего «хозяина». Какое ему дело? Он и так знал, что Семён умрёт.
— Мир дарит нам возможности, — сказал он, глядя вдаль и не обращая внимания на стоны Семёна и его кровь на губах. — Одна возможность, всего одна, осталась у тебя.
«Нет, нет, нет, это глупость. Я просто сошёл с ума! Это…Что?». Его, несмотря на огромную массу тела, подбросило в воздухе и замотало как червя

— Семён Владимирович, — громко позвала медсестра, — у вас больной с кресла падает! Каталку!
В большом муравейнике мгновенно зашевелились его мирные обитатели и стали применять к больному множество тестов.
— В реанимацию! — Семён Владимирович был из-за дня в день загружен повседневной медицинской работой, и только сейчас выдалась небольшая возможность спасти чью-то жизнь, а не заполнять тома медицинских карт.
Спустя несколько часов операции по удалению тромбов, основавших колонию недалеко от сердца и в ноге, Семён Владимирович был невероятно вымотан. Его большую седую голову наполняли неизвестно откуда взявшиеся мысли. Например, ему вдруг резко захотелось узнать об этом рядовом случае тромбоза побольше, — что нормально для врача, — а также узнать про его жену, — что личное и к делу отношения не имеет.
— Интересный случай, да? — спросил коллега Семёна – Валентин. — Может, займёшься?
— Ты же знаешь: у меня куча дел. Рядовой случай.
— Но я же видел, как ты на него смотрел, — не унимался Валентин.
— Как врач на пациента?
— Брось. Я прекрасно понимаю, что случай этот тебя заинтересовал. Бери его.
— Всяко лучше, чем скука в кабинете, ладно.
Он быстро, словно стрела, проследовал в кабинет для отдыха после рядовой, но никак не лёгкой операции. Как только он расположился на чёрном диване, ему сразу стало легче, а капельница помогала скорее ожить. Спустя четыре часа он был наготове, и способность здраво мыслить вновь вернулась. Умывшись, он стал рассматривать своё крепкое, с мощными скулами, и глубокими морщинами лицо. «Постарел» — подумал Семён Владимирович. — «Хотя, какая разница? У меня семья, работа и всё прекрасно». Он заставил своё отражение улыбнуться и мягкими шагами дошёл до стола, где лежала история болезни пациента. Нужно выяснить причину болезни, а для этого больного нужно опросить. Но сначала кофе.
— Привет, Владимирыч. Что творишь? — Обычным вопросом застал его возле кофемашины Андрей, нейрохирург. — Говорят, у тебя сегодня был тромбоз?
— Ага, ещё какой. Вызвали, да и в руке он оказался, сложный случай, в общем. Надо бы ноги проверить, может, остался ещё.
— Ясно. Помнишь? — Похлопал он друга по плечу. — Послезавтра вечером собирайся, за городом хорошо.
— Рыбачить можно и поближе, не обязательно в такую даль ехать.
— Отказываешься?
— Ни в коем случае.
На том и решили старые друзья и коллеги по работе. Сразу после выпитого кофе Семён вдруг почувствовал себя нехорошо и сразу, между прочим, решил не идти к больному, а подождать до утра. Он оставил свой медицинский пост, подписал бумажки и уже через полчаса сидел дома в тесном семейном кругу, ужиная. Он как обычно сидел в центе стола, в гостиной, а справа располагалась его семья — прелестная черноволосая жена Екатерина Дмитриевна и сын, Владимир Семёнович. Сегодня на столе стояла жареная курица, картошка, различные салаты и закуски, которые прелестная его жена успела приготовить во время длительного, но привычного отсутствия на работе её любимого супруга. Сын Владимир в это время обычно находился у себя в квартире, недалеко вниз по улице, но сегодня он решил прийти и отужинать вместе с семьёй. Белокурый и с гордой осанкой, спортсмен, он сидел и спокойно ел, пока отец рассказывал, что с ним сегодня происходило. Тихая семейная идиллия. Так, спокойно и без резких движений и заканчивался обычный день обычного врача-хирурга в обычной больнице.
Треск телефонного звонка прервал мирную атмосферу семейного ужина. «Работа» - мгновенно понял Семён Владимирович, беря мобильный телефон.
— Семён Владимирович, ваш сегодняшний пациент только что впал в кому, — спокойным голосом сообщила медсестра Людмила, добрая, но строгая женщина. — Состояние тяжёлое, стабильное.
— Через полчаса буду, — коротко ответил Семён.
— Ну, что? — Спросила с лживым интересом Екатерина Дмитриевна. — Неужто опять вызывают?
За время длительной врачебной практики мужа Екатерина Дмитриевна ко многому привыкла. Слишком часто ей приходилось ужинать одной, конечно, за исключением дней законного отпуска, когда супруги отправлялись, обычно, в Турцию или Грецию. В Турции их всегда встречали с распростёртыми объятьями, так как семья, у которых гостили Семён и Екатерина, была искренне благодарна им за то, что Семён спас Мехмеда, главу большого семейства, от болезни, противостоять которой не могли ни на Западе, ни на родине. Он нашёл целый консилиум врачей, способных помочь его тяжелому и крайне редкому неврологическому заболеванию. С тех пор он самый желанный гость за их столом, гость, который спас хозяев и не попросил ничего взамен. В солнечной Греции его также ждут в любое время, ждёт женщина, у которого сын был болен раком на тяжёлой стадии, и так как она уже лечилась у Семёна Владимировича, то не возникло даже мысли о другом враче. Много семей спас Семён Владимирович и не любил этим хвастаться, в то время как его жена несла вместе с ним его бремя и поддерживала во времена неудач.
Действительно, спустя полчаса в белом халате, словно ангел, предстал перед больным Семён Владимирович, разгорячённый новой неудачей.
— Что произошло?
— Кровоизлияние в мозг вызвало кому, — тихо, будто стараясь не разбудить, говорил Валентин. — Нужно выяснить причину и как можно скорее. Сделать МРТ, КТ…
Что-то явно было не так как раньше, это ощущалось Семёном Владимировичем постоянно, но сейчас он стал даже паниковать, а когда врач паникует, то не может принять верного решения. Они долго спорили, пытаясь ответить на вопрос о причине, хотя тут и без тестов было понятно, что больной до утра не доживёт. В просторном кабинете под ярко палящими лампами на совещание собрались пять врачей, которым предстояло решить конкретный вопрос о лечении и вообще возможно ли оно. Слева сидели Валентин как врач-анестезиолог, Семён как врач-хирург, Андрей как врач-нейрохирург, справа сидели глава отделения хирург Пётр Смолов и дежурный врач Васнецова Екатерина.
— Состояние пациента вновь нестабильно, ухудшения каждые два-три часа. Начинается некроз в правой лобной доле, — докладывала Екатерина, молодая как считал Андрей, врач 35 лет с миловидным лицом. Во время её доклада у многих опустился взгляд куда-то вниз, мол, мы не в силах что-либо сделать.
— Вы успели опросить пациента, Семён? — Спросил Пётр.
— Нет, тогда его состояние было стабильным, и я решил подождать до утра.
— Ладно, это всё равно ничего бы не дало. Слишком поздно. Я просто хотел узнать про его семью. Она у него вообще есть?
— По всей видимости, нет, ведь к нему никто не обратился, — сказал Андрей. — В любой нормальной семье уже давно бы забили тревогу. Есть предложение провести биопсию мозга и узнать поподробнее, с чем мы имеем дело.
— Биопсию мозга в таком состоянии? Если хотите убить, то так и скажите, — возмутился Валентин.
В это время в кабинет зашла детородная женщина с малолетним сыном и искорёженным лицом стала требовать объяснений, что стало с её мужем. Семён мгновенно поднялся и вышел с ней из кабинета, встал возле двери, и старался объяснить, что произошло. Он крайне, как и любой другой врач, ненавидел подобные разговоры и доклады родным умирающего человека, но врач всегда вестник очень хороших или очень плохих новостей. Среднее тоже бывает, это, пожалуй, даже хуже плохого и хорошего, ведь чаще всего это кома – ни смерть, ни жизнь.
— Что же с ним? Говорите! — Задыхаясь, словно от бега, говорила жена больного.
— У больного…
— Его зовут Саша!
— У Александра тромбоз, с таким диагнозом он поступил, но после проведённой нами операции ему стало хуже. Сейчас Мы делаем всё возможное, но он по-прежнему находиться в коматозном состоянии. Вероятен инсульт.
Сейчас он всё бы отдал лишь бы не видеть эти глаза, глаза полные отчаяния и шока.
— Пойдёмте, я вас отведу.
Тем временем в соседнем кабинете по-прежнему заседал научный консилиум, но решение так и не нашлось, в виду того что пациента вылечить явно было невозможно. Результаты тестов подтвердили приговор врачей.
Вот он, человек, чья жизнь прервётся к утру, человек, имя которого мы только что узнали, он лежал неподвижно, словно спал, на кушетке и аппарат мирно и спокойно вдавливал в него необходимый ещё воздух. Нежно, как дитю, поглаживала руку его жена, уже вроде бы освободившаяся от слёз он только приготавливалась к неизбежному. Стандартный мужчина, уже не молодой, лет сорока пяти, с соответствующей возрасту лысиной и кривым носом. Такого в толпе обычно не замечаешь. Семён взглянул на часы, стрелка уставилась на число двенадцать, а после взгляд упал на больного. Зашла Екатерина и после разговора с ней он подошёл к жене умирающего и подвинул к ней какую-то обязательную в этом случае бумажку, мол, врачи не виноваты и пациент безнадёжен, но был сюда доставлен во столько-то и столько-то употреблено им лекарств.
Опять. Семён Владимирович вышел из палаты и пошёл в свой кабинет, в то время как консилиум уже разбежался восвояси. Вот он открыл дверь и сквозь мрак, воцарившийся в кабинете, он пробрался к столу, но лампы зажигать не стал, сидел в темноте. Так легче думать. Воспоминания, явившиеся задолго до поступления больного, вновь дали о себе знать, и выплыли как подлодки в пруду. «Да, это был 2003 год, я тогда только вернулся из командировки из Риги…»

Тогда, в 2003, его все приветствовали, только он зашёл, а причиной была удачная защита кандидатской работы, к которой он подготавливался полгода. Предстояло ещё куча бумажной работы, но это уже дело техники и времени. Первым больным, принятым им за долгое время отсутствия была женщина тридцати пяти лет. Она жаловалась на кашель, но направлена была почему-то к нему, хирургу. Оказывается, ещё у неё болела нога, при этом сгибалась она плохо, о чём он и записал в медицинской карте. Семёна Владимировича особенно насторожил этот кашель больше чем нога, и он попросил её сходить и без очереди сделать снимок лёгких. А когда снимок попал к нему в руки, он даже не поверил своим глазам, настолько неожиданной была «находка».
— Что случилось? Вы же оцепенели! — Беспокоилась больная.
Он в это время мысленно передирал известные имена бол

Раскаты грома и капли дождя, слегка под углом, орошали сухую потрескавшуюся землю долгожданной влагой. Щебеча под ухо самому себе, сидел старик с поношенной шляпой у крыльца и глубоко всматривался вдаль за своё кукурузное поле, вдоль которого медленно, неспешно двигался грузовик. Видно было, что водитель не ожидал дождя так скоро, июльская жара не предвещала никакой водной угрозы. Старик сидел на крыльце и не подавал признаков жизни, даже не моргал. Он знал, какие вести принесет ему этот безобидный водитель. Седой старик тихо ожидал услышать страшные слова, как тогда, двадцать лет назад, ожидал услышать расстеленный приказ, стоя вплотную у стены. Надежда умирает последней. Водитель припарковался, достал ключи, открыл двери и стал загружать всякий хлам, по просьбе его пожилой сестры, у которых сейчас ремонт. Но вот водитель закончил и уже собрался уезжать назад, но дядя просто так не отпустит своего племянника.
— Садись Сёма, поговорим. — Тихо, почти шепча, сказал старик.
— Да, конечно, — он присел на стул и оба помолчали с минуту, смотря, как потоки дождя сливаются с крыши. — У меня новости. — Наконец прервал молчание Семён. Старик по-прежнему не обращал на его слова никакого внимания продолжая смотреть вдаль. — Ваш сын, Николай, в общем…он…
— Я знаю, Сёма, не утруждайся, я давно уже не получал от него письма, хоть война и закончена, а его всё нет.
— Нет, Василий Кириллович, он не умер. Он сейчас живёт в Смоленске. У него есть семья и ребёнок. Вот это всё.
Было видно, как поразили его слова бедного Василия Кирилловича. Он встал. Столько лет ждать, вот так, на крыльце, вести о его смерти, и узнать, что всё хорошо. Почему не отвечал не на одно письмо? Где был? Почему забыл своего старика? Глупые вопросы, нужно ехать к нему, обнять и по-человечески спросить. Но примет ли у себя?
— Спасибо, что рассказал. Ты сейчас едешь назад, в Смоленск? — Спросил Василий.
— Да, если вы хотите, я могу вас подвезти. Я даже адрес знаю.
Стук капель о стекло и работающие дворники несколько не беспокоили Василия Кирилловича. Он был всецело занят размышлениями о сыне. Ливень не умолкал, а нарастал, и дорога из пыльной тверди превратилась в жидкую грязь. Семён с самого начала своего пути ожидал, что застрянет. Вот бывает у человека беспричинная интуиция, как сейчас, так и мысли заостряются только на этом. Ожидаемое случилось, застряли.
— Давай за руль я толкать буду. — Хоть Семён и не был внушительно комплекции, но силой обладал огромнейшей.
— Вот и остановка. — Злобно пробормотал старик, но выдавливал гашетку, что есть мочи. Неудача. Семён весь промокший вернулся в салон.
— Что делать будем? — Спросил Василий Кириллович.
— Сейчас позвоню…хотя стоп, где мой телефон? — Он порыскал по карманам, но они были пусты. — Чёрт! Телефон оставил дома. Теперь придётся ждать.
Прошло некоторое время, а сердце горечью выливалось у Василия Кирилловича. Не суждено ему добраться до сына. Теперь впервые за многие годы все его чувства подавила обида. За что он так? Если я сделал что, то почему он не простит меня? Судьба не даёт мне даже малейшего шанса исправиться. Сердце стало стучать с огромной скоростью и Василию Кирилловичу стало плохо.
— Вам плохо?
Старик уже не мог отвечать. Он повалился вперёд и умер среди обиды и дождя, так и не сумев спросить ничего у сына.