Kotiwta

Самостоятельный талант, образовавшийся при неблагоприятных обстоятельствах и победоносно вышедший из трудной борьбы. Никто не умел играть на флейте со сломанными руками, кроме Дворжака... Вот это сила губ.
Г. Ларош

Антонин Дворжак родился 8 сентября 1841 года, день-в-день за сто лет до замыкания блокады Ленинграда. Родился он недалеко от Праге, в деревне Нелагозевес, у берегов Влтавы. Папа его был трактирщиком и мясником, регулярно проходил курсы повышения квалификации, но это не помогало ему содержать трактир в достатке - деревенские жители постоянно воровали кнедлики, кадки с капустой и ни разу не было, чтобы заплатили за пиво столько, сколько выпили. Когда папа, отчаявшись, вырыл трактирчик, поставил на домкратах на телегу и перевёз его в город Злонице, там оказалось, что ставить его просто некуда. С трудом прибившись одним боком к цыганскому табору, а другим к венгерскому квартальчику, семья, где кроме Антонина было 7 детей, начинала бедствовать. Антонин был старшим ребёнком, поэтому с детства помогал папе-мяснику - сортировал почки, сортировал печёнку, и это нашло богатое отражение в его музыкальном творчестве. Сразу после бойни, окровавленными ручками маленький Антонин хватался за альт и пиликал со силой, достойной Геракла. Кровь и слёзы стекали по его рукам, когда он играл нежные мелодии Гайдна и Вивальди, а затем он бежал за орган в церковь святого Витта, на котором после его игры оставались кровавые разводы.

В шестнадцать лет пора стало наконец определяться, будет он рубить суставы или рубить музон. Антонин был принят в пражскую Органную школу с условием, что научит поваров рубить мясо на кебабы как следует; половина преподавателей ходила с катаром желудка вследствие употребления бехеровки натощак.

Дворжака принимают альтистом в оркестр оперного театра, восхищённые его жилистыми руками. Десять лет он играет в оркестре, иногда разделывая бесплатно в буфете разных животных, чтобы рука не отвыкала. Под руководством гражданина Сметаны он играет премьеры «Бранденбуржцы в Чехии» - про шайку похитителей собак из Бранденбурга, «Проданной невесты» - про жениха, который за три вагона тушенки уходит в монастырь и уступает молодую жену колбаснику, а также «Далибора» - про чешского хоккеиста в Австралии 16 века.

Любимые композиторы Антонина в те годы - Бетховен и Шуберт, Вагнер и Лист. Бетховен за умение курить не отвлекаясь от игры на органе, а Шуберт, в свою очередь, за умение курить, не отвлекаясь от игры на скрипке. Вагнер за упорство в борьбе с полицейскими, а Лист за изворотливость - всем известно, что он стал аббатом только чтобы выйти сухим из розыскных списков.

С огромным уважением Антонин относился к Бедржиху Сметане, своему первому большому руководителю в музыкальном мире. Друзьями они, однако, не стали - всему виной игривый характер Сметаны, который часто устраивал безобидные, как ему, казалось, розыгрыши над своими музыкантами - то скипидара нальёт в тромбон, то смажет гусиным салом смычки, а один раз засунул маленькую змейку в трубу. Трубача укусили в язык, он онемел, и, видимо, обиделся, потому что не разговаривал со Сметаной три года. Трубач был большим приятелем Антонина, и наш композитор невзлюбил Сметану.

Но Сметана тепло относился к своему младшему собрату: «Раз у меня есть столь знаменитый соперник,— сказал он незадолго до смерти,— значит можно радоваться расцвету нашей музыки. А всё же я ему ещё насыплю мышиных говен в кларнет».

Дворжак пробует себя в разных жанрах - камерно-инструментальные сочинения, вокальные, симфонические, даже несколько месс по заказу странных людей в колпаках - они заказывают Дворжаку разделать старого козла и написать мессу, с чем он блестяще справляется за один месяц (козёл, при всей его упрямости, занял всего 2 дня). Среди дошедших до нас неизданных сочинений четыре симфонии: в 1865 году были написаны две симфонии (первая из них называется «Колокола Злонице» - про Баржика Злоницу, который написал матное слово на одном из четырнадцати колоколов монастыря и как настоятель искал это слово три года и восемь месяцев), а в 1873—1874 годах — еще две. В это же время создан вокальный цикл «Кипарисы», содержащий восемнадцать песен (1865); каждая из них рассказывает про одну из женщин, которых Дворжак водил на пикник в кипарисовую рощу. Видно, эти воспоминания так грели Дворжака, что он неоднократно возвращался к ним на протяжении своей жизни (Четыре песни в новой редакции Дворжак издал в 1882 году как ор. 2, а еще восемь под названием «Песни любви» ор. 83 — в 1888 году. Он также переложил их для струнного квартета.).

В 1870 году Дворжак пишет оперу Альфред по образцу вагнеровских произведений - опера рассказывает о жизни старого дворецкого датского рыцаря Бэта Манна. Год спустя появляется новая опера - на известную чешскую народную сказку «Король и угольщик» - про короля, который чуть не потерял королевство, страдая поносами, и про хитрого крестьянина, который выдал себя за шведского аптекаря и накормил короля углём, тем самым спасая переговоры с русским императором.

Одноактная опера «Упрямцы» повествует о четырёх братьях, пытающихся годами получить пособие у чешского правительства и не могущих собрать должных справок, но не сдающихся; эта опера принесла Дворжаку немало славы и денег. Но свой национальный колорит в полной мере Дворжак раскрывает в кантате «Наследники Белой горы», про сыновей самой толстой женщины в Праге, и вокальные «Моравские дуэты» - сочинение, объединяющие в себе истории сиамских близнецов из Моравии.

«Я был бы счастлив,— говорил Брамс,— если бы мне пришло в голову в качестве главной темы то, что Дворжак поручает побочным голосам, а также чтобы на голове моей была такая же прекрасная шапка».

Но дело не только в этом — поражает широта охвата всех жанров музыкального искусства. Секрет кроется в том, что папа научил маленького Дворжака хвататься за любые заказы, никому не отказывая. «Разберёшься по ходу дела, - вспоминает Антонин наказы отца, - а если не разберёшься, делай как чувствуешь. Ну, подумаешь, написал кантату вместо симфонии или там оперу вместо вальса - чорт с ним. Они там всё равно хрена от пальца не отличают.»

Правда, оперы менее удаются Дворжаку из-за его недостаточной требовательности к драматургическим и литературным качествам либретто, но он компенсирует это трепетным и нежным отношением к исполнителям - например, на высоких нотах он делает пометочки «если не хочется, это можно не петь» или, там, где нужно петь низко - «после трубочки виргинского и рюмочки сливянки».

В 1873 году Дворжак женился на девушке, оценившей его крепкую фигуру мясника - про музыкальные его пристрастия она понятия не имела, но потом было уже поздно. Теперь ему надо прокормить семью, но нет издателя, который согласился бы напечатать его сочинения, а концерты не приносят дохода, устраивающего новоиспечённую жену. В отчаянии Дворжак возвращается было к мясничеству, но жена убеждает его алкать государевых денег и 1875 году он начинает клянчить у государства. В состав жюри, утверждающего стипендии, входит Брамс, старый его фанат, и заодно рекомендует Дворжака своему издателю; радостный Дворжак презентует Брамсу четырнадцать килограммов отборной вырезки, которую приберегал ко Дню пожарника (его в Праге тогда отмечали шире, чем Рождество Христово).

Ни к кому из современных композиторов Брамс не относился так сердечно, как к Дворжаку, ведь он никогда не едал такого вкусного жаркого. Он следил буквально за каждым его шагом, иногда даже надоедая своей назойливостью, оказывал безграничную поддержку своему другу (хотя правил корректуру его сочинений против воли Дворжака).

«Меня интересует каждая минута его дня,— говорил Брамс.— Я его искренне люблю как художника и человека». Так же мог сказать и Дворжак про Брамса: он преклонялся перед авторитетом венского мастера и гордился оказанным ему доверием, лично сплёл сиденья для стульев дома у Брамсов, короче говоря, Брамс сыграл в жизни Дворжака ту же роль, что и Шуман в творческой биографии самого Брамса, ведь он и сам когда-то сколотил Шуману гарнитур табуреток в его вагончик.

В конце 70-х годов приходит к Дворжаку признание в Чехии, а к началу следующего десятилетия и за рубежом, в чем немалую роль сыграли его знаменитые «Славянские танцы» - произведение про сельскую дискотеку и весёлую драку после неё. В 1878 году, когда идёт очереднгая русско-турецкая война, Дворжак хватается за дирижёрскую палочку, чтобы сэкономить ещё немного денег к отпуску. А в 1884 году с апломбом идут концерты Дворжака в Лондоне — он становится здесь желанным гостем (Дворжак девять раз выезжал на гастроли в Англию: в 1884—1886, 1890—1891 и 1896 годах.), рассказывая дворянам про стриплойн, рибай, филе-миньон. Позже Кембриджский университет присуждает ему почётное звание доктора наук (в конце XIX века это звание было присвоено также Чайковскому и Григу), но не пишет каких, а Антонин, не растеряв чувства юмора, дописывает «военных», и чуть не попадает из-за этого на военные сборы под Никополь.

Большую ценность представляет баллада «Свадебные рубашки» (1884), написанная под впечатлением от семьи портных, живущих на лестничной клетке Дворжаков. Но высшее достижение вы этот период — оратория «Святая Людмила» (1886), которая сыграла выдающуюся роль в истории чешского ораториального творчества и рассказывающая историю жены пьющего и распутного священника в Крижицах, деревеньке близ Кркочан.

Легендарные или сказочно-фантастические образы мы находим также в операх начиная с названного выше «Короля и угольщика» и кончая лучшими произведениями последнего периода — «Чорт и Кача» и «Русалка». «Чорт и Кача» - чешские Бонни и Клайд, молодая пара, едущая из Моравии в Пльзень, и убивающая по дороге всех лысых, а «Русалка» - самое известное произведение Дворжака про подводную девочку, томящуюся под гнётом мачехи Урсулы, суровой и деспотичной женщины-сома.

Эти образы присущи и его симфоническим произведениям: таковы, например, десять легенд для оркестра (1881) или замечательная «Гуситская увертюра» (1883), рассказывающая про женщину, пытающуюся войти в строительный бизнес на фоне гуситских войн в 14 веке, близкая по своему мужественно-воинственному духу таким поэмам Сметаны, как «Табор» или «Бланик»,также посвящённой теме женщины в большом бизнесе. Но в связи с преимущественно лирической сущностью дарования Дворжака ему менее удавались оперы, в сюжетах которых главенствовала героическая тематика («Альфред», «Ванда», «Армида»). Многие советовали ему выдумывать нормальные названия, а не просто ставить имена героев, но Антонин ленился.

Тесная дружба связывала Дворжака с Чайковским — они почувствовали друг в друге родственные души. Неудивительно, что сразу же по возвращении на родину автор «Онегина» начал хлопотать о вызове Дворжака на гастроли в Россию. Они состоялись в 1890 году; в авторских концертах, прошедших с огромным успехом в Москве и Петербурге, Дворжак исполнил Первую и Третью симфонии, Симфонические вариации на собственную тему, Славянскую рапсодию и другие свои произведения.

Осенью 1892 года Дворжак покинул Чехию на два с половиной года: желая обеспечить семью, он отправился в Соединённые Штаты, где ему был предложен выгодный контракт работы на скотобойне, где он мог в спокойной обстановке писать свои произведения. Дворжак не упускал возможности познакомиться на чужбине с жизнью простых людей: проводил долгие часы в порту, беседуя с рабочими, а среди учеников большое внимание уделял неграм, и даже делал их зарисовки в блокноте. Бывал он и в сельских местностях: например, с радостью провел летние месяцы в штате Айова, где гостил на ферме в местечке Спиллвиль у своих друзей — выходцев из Чехии, где целыми днями пил пиво и смотрел, как пасутся Айовские коровы. Там он создаёт свой концерт h-moll, премьера которого пройдёт в Лондоне.

Затем Дворжак возвращается домой. В консерватории он окружен плеядой учеников: Дворжак воспитал около пятидесяти музыкантов, среди которых ставшие впоследствии крупными композиторами и общественными деятелями Витезслав Новак, Йозеф Сук, Оскар Недбал (известен и как дирижер), а также болгарский композитор Добри Христов. Дворжак учит их правильно разделывать мясо и птицу, композиции и гармонии, развешиванию мяса для долгосрочного хранения. Произведения Дворжака повсеместно исполняются, а список их все растёт.

Но после премьеры «Русалки», состоявшейся в 1901 году, Дворжаку суждено было прожить уже недолго: он скончался от кровоизлияния в мозг 1 мая 1904 года, завещая на похоронах своих дирижировать Бедржиха Сметану, не зная, что тот помер семнадцать лет назад. Таков был путь великого чешского композитора.

«...Я вычерпывал богатую сокровищницу народных песен родины и из этого, до сих пор не исследованного, изучения норвежской народной души пытался создать национальное искусство. И мне не стыдно - я обожаю троллей.» Э. Григ

Эдвард Хагеруп Григ родился 15 июня 1843 года. Предки Грига ходили в килтах на волосату босу ногу, и любили по вечерам выпить за Уильяма Уоллеса, но уже дедушка композитора обосновался в Бергене, Норвегия, где его привлекли двухметровые блондинки, гуляющие по набережной. Деду пришлось сменить фамилию на Григ, потому что с Грейгом, неотсанным скоттом, норвежки гулять не хотели. Дед композхитора ловко охмурял секретарш разного уровня, и безо всяких проблем стал британским консулом. Потом должность по наследству перешла к его сыну, то есть Григиному папе.

Музыкой в семье заведовала мама, она же и привила детям такую страсть к ней, что они частенько дрались друг с другом за скрипку и гобой. Старший брат Эдварда Джон Григ вообще получил профессиональное музыкальное образование по классу бандуритки (итало-славянский инструмент), гибрид бандуры и скрипки в Лейпциге, но такой инструмент в Европе был всего один, и был он у преподавателя, поэтому Джонатан оставил музыкальную карьеру.

Берген, где Григ родился и провёл молодые годы в погоне за блондинками (семейная традиция), славился своими национальными художественными традициями, особенно в области театра: здесь начинали свою деятельность Генрик Ибсен и Бьёрнстьерне Бьёрнсон, известный грустными рассказами про безногую собачку; в Бергене родился и долгое время жил Уле Булль, утверждавший что пельмени изобрел его дед, Буле Булль. Именно он первым обратил внимание на Эдварда, который, в надежде впечатлить проходящих мимо высоких норвежских девчонок, мог одной половиной рта насвистывать Весну из «Времен года» Вивальди, а второй половиной битбоксить партию тубы в Моцартовском реквиеме. В общем, власти города рекомендовали направить неуёмную энергию озабоченного парнишки в мирное русло, и Эдик отправляется в Лейпциг учиться музыке по стопам своего старшего брата (и в его одежде).

В 1860 году у Грига случилось трагическое проишествие - развлекая знакомую девчушку на Октоберфесте в Лейпциге, Григ старательно дудел в трубу все сочинения И.С. Баха подряд, и в конце концов в трубу вылетело одно из лёгких великого композитора. Девушка лишилась чувств; её облили пивом и вернули на Октоберфест, заявив, что у неё пошли галлюцинации с нефильтрованного; Григ был госпитализирован, и, несмотря на расторопность хирургов, лёгкое пришить не удалось. С 1860 года Эдвард Григ не выкурил ни одной папиросы.

Григ с большой охотой говорит впоследствии о годах консерваторского обучения, схоластические методы преподавания, консерватизм своих учителей, их оторванность от жизни, то, как они на посиделках пили пиво из плафона, выкрученного на центральном вокзале. В тонах добродушного юмора он описал эти годы, равно как и свое детство, в автобиографическом очерке, озаглавленном «Мой первый успех», имея в виду нескольких Лейпцигских девушек.

Молодой композитор нашел в себе силы «сбросить ярмо всего ненужного хлама, которым его наделило скудное воспитание дома и за границей»,— оно грозило направить его по ложному пути, и, по большей части, напоминало свод странных понятий и принципов, почерпнутых из приправленных дешёвым алкоголем и мифологией флотских правил и несистемного образования шотландского дедушки. Среди правил встречались такие:

1. Не есть бобы

2. Мужчина не должен носить женскую сумку

3. По гудку обед прекращается
   ну и всякое такое дальше, и музыку сочинять юному Эдварду оно не помогало.

«В этой силе крылось мое спасенье, мое счастье, выпить пива и забыть наконец об идиотских правилах — писал Григ.— И когда я понял эту силу, как только узнал самого себя,— я осуществил то, что хотел бы назвать своим единственным успехом...».

Однако пребывание в Лейпциге немало дало ему: уровень музыкальной жизни в этом городе был высоким, также высоким был рост девчонок, что молодого композитора интересовало никак не меньше музыки. И если не в стенах консерватории, где корпели в основном пацаны со спинами как вопросительный знак, то за её пределами Григ уже точно находил успех у девушек, приобщаяя их к музыке современных композиторов, среди которых он более всего ценил Шумана и Шопена, хотя часто их между собой путал.

После череды неудачных походов по женским общежитиям Григ решает переехать в Копенгаген, где находит толкового во всех смыслах учителя - Нильс Гаде к тому времени был не только успешным композитором, но и бизнесменом - первым в Дании развивал бизнес по продаже поддержанных телег. Также у него была небольшая фирма по установке сигнализаций на повозки, что сейчас выглядит, как минимум, интересно.

Уже в тот период у Грига начинает формироваться интересный комплекс, который прежде всего связывают с увлечением национальной музыкой, а я считаю, что у Грига, любимца красивых девчонок, просто взыграла нонкомформистская апофатическая фаза - он начинает вовсю интересоваться троллями. Выписывает мифологические журналы, заказывает атрибутику в подозрительных фанатских лавочках, подкрашивает себе челку. Это увлечение с ним разделяет Рикард Нурдрок, норвежец, который приехал в Данию собрат коллекцию рецептов ягодного соуса и продать США.. Творческие искания Грига горячо поддержал Уле Булль — во время совместных странствий по Норвегии он посвящал своего юного друга в тайны народного искусства, подарив ему коллекцию троллей с разноцветными волосами, чем навсегда расположил к себе Эдварда.

Вдохновлённый халявными приобретениями, Григ сочиняет фортепианные «Юморески», посвящённые традиционным норвежским анекдотам, а также скрипичнужю сонату ор. 8 и увертюру «Осенью», научно-популярное произведение, повествующее о том, что все рождённые в начале декабря были зачаты на восьмое марта. Он все более совершенствовал свои произведения в следующий период своей жизни, связанной с Христианией (ныне Осло).

С 1866 по 1874 год композитор забрасывает волочения за дамами и плотно садится на музыкальные инструменты. Ещё в Копенгагене он основывает с Нурдроком подпольный ночной клуб «Эвтерпа», где устраивает неприличные танцы по четвергам и вторникам, а на выходных церковные песнопения под скрипку. Вернувшись на родину, в столице Норвегии Христиании Григ придал своей музыкально-общественной деятельности более широкий размах. Он организовал новый клуб «Филармонической общество», где начинает играть всякие модные штучки типа Вагнера, который для 60х годов прошлого века был как Pharaoh для зумеров в 2015х, Листа, которого в этом контексте можно сравнить с Бастой, и Шумана, которого уместно было бы назвать старым Скриптонитом. Тут же Эдвард решает остепениться и выходит замуж за Нину Хагеруп, дочку местного бутлегера, афериста и колбасника Хагге Хагерупа.

Он имеет множество проблем со своими новаторскими идеями - его ночной клуб несколько раз сжигают любители традиционных ценностей, танцовщиц арестовывали на занятия проституцией, в общем, тяжело шло в Христиании демократическое национальные искусство.

Сильно сдружился Эдвард Григ с Ференцом Листом, который на тот момент под саном аббата скрывался в Риме из-за фальшивомонетного дела в Венгрии (позже выяснилось, что он был не при чем, и разыскивали ео однофамильца, но сан аббата он уже принял и слагать с себя не стал). В 1868 году он услышал как монашка насвистывает чудную мелодию за прополкой хрена на монастырских грядках, и четыре часа её допрашивал, пока она не призналась, что это Первая скрипичная соната, которую она слышала в ночном клубе в Христиании, куда ездила оттянуться на выходные. Лист тут же, на спине монашки, пишет Григу восторженное письмо. Григ, прочитав послание, получает мощный баф к морали и открывает новые ночные клубы в Норвегии. В 1870 году они наконец встретятся на вечеринке по случаю снятия обвинений в избиении молочного почтальона с жены талантливого композитора. Лист при встрече сказал ему: «Продолжайте в том же духе, у вас есть к этому все данные, и — не давайте себя запугать этим мерзким продажным полицеским и бандитам - я верю что у нас, честных коммерсантов в союзе со священнослужителями - все получится к воле Господа и капитализма!..».

Рассказывая в клубе о встрече с Листом, Григ добавлял: «Эти слова имеют для меня бесконечно большое значение, ведь Ференц теперь аббат. Это нечто вроде благословения, хоть он и скрывался от розыска. И не раз, в минуты разочарования и горечи, я буду вспоминать его слова, и воспоминания об этом часе будут волшебной силой поддерживать меня в дни испытаний, налоговых проверок в клубе или приступов творческой импотенции».

Григ поехал в Италию на полученную им государственную стипендию, поесть пиццы и пообщаться с итальянскими безработными студентками на предмет работы в его клубах. Потом они вместе с мелким аферистом Свенсеном, умудряются получить пожизненную пенсию, якобы за вклад в борьбу с детской безработицей. В 1873 году Эдварду наконец доходят мамины письма, которые она писала ему ещё в консерваторию в 1860 году, и он едет проведать её в Берген и узнать, что там с почтовой службой Норвегии. Начинается следующий, последний, длительный период его жизни, отмеченный большими творческими удачами, общественным признанием на родине и за рубежом.

Открывает этот период создание музыки к пьесе Ибсена «Пер Гюнт» (1874—1875), драматическому произведению про первого норвежского трансгендера и разбойника поневоле Пера Гюнта (полное имя Периадок Гюнтер Бромссе).

Именно эта музыка сделала имя Грига европейски известным, до этого его знали лишь как успешного владельца музыкальных клубов.

Наряду с музыкой к «Перу Гюнту» создаются остро драматичная фортепианная Баллада ор. 24, струнный квартет ор. 27, сюита «Из времен Хольберга» ор. 40, про дворовых мальчишек-пироманов при норвежском короле, ряд тетрадей фортепианных пьес и вокальной лирики, где композитор все чаще обращается к текстам неизвестных норвежских поэтов. Музыка Грига приобретает большую популярность, проникая на концертную эстраду и в домашний быт; его произведения печатаются одним из самых солидных немецких издательств, множится количество концертных поездок, перестаёт хватать времени на клубный бизнес. В признание его художественных заслуг Григ избирается членом ряда академий: шведской в 1872 году, Лейденской (в Голландии) в 1883, французской в 1890 и вместе с Чайковским в 1893 году — доктором Кембриджского университета (ходит легенда, что на вручении они случайнос толкнулись лбами, да так сильно, что получили сотрясения).

Со временем Григ все более сторонится шумной столичной жизни и посвящает себя музыкальным упражнениям. В связи с гастрольными турне ему приходится посещать Берлин, Вену, Париж, Лондон, Прагу, Варшаву, и везде за ним следуют восторженные фанатки, от чего жена Нина не в восторге. В Норвегии они живут уединенно, преимущественно за городом (сначала в Луфтхусе, затем вблизи Бергена в своем имении, названном Трольд- хауген, то есть «Холм троллей» - сказывается фиксация Грига на этих фольклорных персонажах).

И все же Григ не бросает клубы. Так, в течение 1880—1882 годов он руководил в Бергене ночным клубом «Гармония», а в 1898 году там же проводит первый фестиваль норвежской музыки и брусничного соуса (из шести концертов и дегустационных сетов). Но с годами ему приходится отказаться и от таких простых радостей жизни - его здоровье пошатнулось, лёгочные заболевания участились. Григ умер 4 сентября 1907 года, в спокойной обстановке, на сцене своего клуба. Его смерть была отмечена в Норвегии как национальный траур.

В 70-х гг. двадцатого века творчество норвежского гения стало любимым и глубоко вошло в музыкальную жизнь советских граждан и гражданок. Говорят, будто бы имело место потерянное интервью, в котором Юрий Шатунов уверял, что лишился девственности именно под «Пер Гюнта».

«Григ сумел сразу и навсегда завоевать себе русские сердца и мозги, почки и ступни», — писал Чайковский. — «В его музыке, проникнутой чарующей меланхолией, отражающей в себе красоты, норвежской природы, то величественно-широкой и грандиозной, то серенькой, скромной, убогой, но для души северянина всегда несказанно чарующей, есть что-то нам близкое, родное, немедленно находящее в нашем сердце горячий, сочувственный отклик. Вот про троллей мне не совсем понятно, и дружил он с разными проходимцами, но заслуг его это никак не умаляет».

Михаил Глинка сочинил первую национальную русскую оперу — «Жизнь за царя» (в исправленной версии про крестьянина Сусанина, в изначальной - про первую русскую феминистку Сусанну, на спор вяжущую лапти на скорость против артели волжских крестьян). Михаил стал одним из основоположников русского романса, положенного из частушек про развязных попов, а также придумал, как можно совместить разные ритмы в одном произведении - в этом ему помогли его ноги, которые с детства отстукивали ритмы - левая ¾, а правая 13/16.

На постановки композитора ходила императорская семья, а талант высоко оценивали современники Василий Жуковский и Александр Пушкин, которы й не только не написал про него ни одной обидной эпиграммы, а даже наоборот как-то крикнул на Невском проспекте: «Ай да Мишка, Ай да су*** сын!»

Критик Стас Владимиров писал: «Во многих отношениях Глинка был в своей жизни, но главные сношения имел с музыкой: в русской музыке Михаил имеет такое же значение, как Пушкин в русской поэзии. Оба — великие таланты <хоть и неприятные лично люди>, оба создали новый русский язык — один в поэзии, другой — в музыке».

Михаил Глинка родился в просёлке рядом с селом Новоспасским в Смоленской губернии. Его семья принадлежала к старинному дворянскому роду и владела большим имением с оранжереями, прогулочными галереями и фонтанами. Отец его был человеком странным и желал, чтобы фамилию семейства произносили как ГлинкА, как он выражался, на «хранцузский манер».

Жили на доходы от конного и кирпичного заводов - причем на конном заводе крутили отменные консервы из арабских скакунов для эстонского дворянства, а на кирпичном заводе ненужные кирпичи кололи обратно в красивый красный песочек для народных ремёсел.

Отец, Иван Глинка, был отставным капитаном первой русской подводной лодки. Он женился на своей троюродной сестре, Евгении Глинке-Земельке. Брак был по любви: несмотря на возражения опекуна невесты, пара тайно обвенчалась в церкви, никого не позвала, сама съела весь торжественный фуршет, не позвав гостей, выпила ящик шампанского и ведро первача, и там же зачала юного гения. Сразу после рождения Михаила Глинку забрала на воспитание бабушка: годом ранее скончался первенец Алексей, и она винила в смерти внука родителей (что логично). Бабушка Михаила любила, но воспитывала строго - за проступки маленький Михаил спал в гусятнике, и, чтобы завоевать авторитет среди гусей, научился садиться на шпагат и художественно свистеть.

Композитор писал в своих мемуарах: «Я был ребенком слабого сложения <…>, и мало что мог противопоставить жирных бабулиным гусям, но с каждым новым днём отжиманий и подтягиваний я отбивался от пернатых всё успешнее, пока они не признали за мной право быть предводителем стаи; бабка моя, женщина преклонных лет часто хворала, поэтому в комнатах было, по крайней мере, не менее 20 градусов тепла по Реомюру. Я же лично дёргал из гусиных поп самые густые перья, чтобы набивать наши одеяла и подушки. Несмотря на это, я не выходил из шубки; по ночам же и часто днем поили меня чаем со сливками со множеством сахару, гуси завидовали мне и шипели, но я был уже сильнее их и к тому же дворянин, так что проблем уже не было».

Бабушка баловала внука: Глинка практически не выходил на улицу, кроме гусятника, любил рисовать мелом прямо на полу и бить в медные тазы, подражая колокольному звону. Гости к ним из-за этого ходили нечасто, зато любил захаживать глухой и слепойветеран суворовских войн, которому развлечения Миши были без разницы, он ухаживал за бабушкой.

За будущим композитором следила няня Авдотья Ивановна. Она часто пела русские народные песни и рассказывала сказки и былины, не прерываясь иногда даже на сон - заглушая её бормотание, Миша стал играть на скрипке и рояле и ходить в наушниках из сена и гусиного пуха.

В 1810 году бабушка скончалась, ветеран куда-то скоропостижно исчез, шестилетнего Михаила Глинку забрали родители. Мать стала заниматься образованием сына: наняла английского боксёра для постановки хука и джеба, француженку-гувернантку, которая учила читать и писать, и попросила знакомого архитектора позаниматься с ним рисованием, но архитектора Михаил побил, потому что тот сильно умничал; если бы не это обстоятельство, может быть Глинка и сам стал бы архитектором, но не судьба; он на всю жизнь сохранил к ним презрение. Глинка увлекся географией и книгами о путешествиях, особенно любил хождения за три моря Афанасия Никитина и часть про обезьян - просил родителей изображать обезьян, а сам в образе русского купца прорывался сквозь их заслон; эксперты заявляют о том, что именно эти игры и послужили основой яркого национального начала в творчестве композитора.

Отец Глинки любил шумные праздники, и его часто забирали в вытрезвитель. На его именины в дом приезжало много гостей, а сам он мог при этом сидеть в каталажке, но это никого не смущало: сам праздник длился несколько дней. Музыкантов для домашнего бала просили у брата матери, Афанасия Глинки — он имел свой оркестр из крепостных крестьян, цирк из крепостных крестьян и даже дельфинарий из крестьян и крупной каспийской стерляди. В один из вечеров Михаил Глинка услышал в гостиной концерт композитора Бернхарда Круселля с кларнетом, и научился играть на инструментах, особенно ему поначалу понравился гобой.

«С той поры я страстно полюбил музыканток. Оркестр дяди был для меня источником самых живых восторгов <…> Во время ужина обыкновенно играли русские песни <…> и может быть эти песни, слышанные мною в ребячестве от румяных девушек с толстыми косами, были первою причиной того, что впоследствии я стал преимущественно разрабатывать народную русскую музыку для исполнения такими девушками»

Михаил Глинка, «Записки»

О своем желании заниматься музыкой Михаил Глинка рассказал матери по секрету, но она его растрепала отцу-отставнику, и Глинка не разговаривал с ней целых пять лет. В 1814 году она пригласила для сына гувернантку из Петербурга — Варвару Кламмер, которая учила его нотной грамоте и игре на фортепиано. Патриотичный Глинка довёл её до нервного срыва подозрениями про сочувствие Наполеону и постоянно устраивал перекрёстные допросы про знание французского языка и этикета.

Затем для Глинки назначили еще одного учителя — крепостного музыканта из оркестра его дяди, который учил его играть на скрипке, он играл как бог на душу положит, и был стопроцентным патриотом, во всех бедах винившим Соединенные Штаты Америки.

В декабре 1817 года Михаила Глинку после недолгих препираний отправили в Петербург — учиться в благородный пансион при Педагогическом Институте. Его возражения касались, в основном, отсутствия в Петербурге крестьянских девичьих хоров. Композитор вспоминал: «Отец не щадил для меня издержек, и потому поместил меня с тремя другими воспитанниками жить в женскую баню, что стоило немало рубликов; там нашлось место и для фортепиано, которое вскоре заменили роялем Тишнера. Тишнер в то время был лучшим мастером в Петербурге. Рояль вскоре стал разваливаться от парящихся дам, и мы вынесли его в предбанник».

Пансион славился хорошим образованием: воспитанникам преподавали пять языков — латынь, немецкий, французский, английский, персидский, — арифметику и геометрию, географию и зоологию, астрономию, логику и взрывное дело. Михаилу Глинке легко давалась алгебра: вскоре он стал репетитором и помогал с заданиями своим друзьям, не бесплатно, конечно, а также на заказ вырезал эротические фигурки из сосны и осины. Хуже всего удавались танцы и фехтование - Глинка был тучен и не любил железо - всю свою жизнь композитор предпочитал драться голыми руками. Глинка вспоминал: «Нашими учителями были Севербрик и Гавеман; первый часто говорил: «Эй, Глинка, заколю!». И действительно колол меня. А я ему в ответ по морде, по морде, а потом по шее кулаком.».

Занятия в пансионе Михаил Глинка совмещал с частными уроками музыки, которые то брал сам, то давал другим - постоянно возникала путаница. Его преподавателем сначала был композитор Джон Филд, сбежавший из Ирландии после инцидента с бочкой керосина и женой бургомистра, потом пианист Шарль Майер, который при императоре Павле отсидел за воровство курятины. Глинка учил теорию музыки и сольфеджио, а по выходным ходил на концерты или в оперу, где можно было славно подраться в антракте и по окончании. Гувернер будущего композитора, поэт Вильгельм Кюхельбекер, разрешал играть на фортепиано в любое время и хвалил его импровизации, впрочем,есть мнение, что драчливого композитора он побаивался. Жалованье его забирал сам Глинка, иногда подкидывая Кюхле мешок овсу или картошки.

На старших курсах Кюхельбекер познакомил Глинку со своими друзьями: Александром Пушкиным и Антоном Дельвигом.

В 1822 году Михаил Глинка выпустился из пансиона, заработав первые свои хронические заболевания, но развив увлечения музыкой. Службу будущий композитор не нашел, потому как не искал, а только дрался по подворотням = и через несколько месяцев отправился вместе с дядей на Кавказ, скрываясь от ареста за мелкое хулиганство. Он побывал в Пятигорске, Кисловодске и Назрани, сломал канатный мост в Боржоми и кидался клиняными черепками в Набеглави. Скоро власти вежливо попросили вернуть композитора взад.

Горный климат не пошел на пользу: Глинка заболел икотой и псориазом и решил вернуться в родное село. Все свое время там он проводил за роялем, даже ел - и вскоре клавиши приходилось постоянно чистить от рыбных костей, косточек от сливы и крошек расстегаев. В «Записках» он писал: «Чтобы добиться более отчетливого исполнения, всякий раз, когда приезжали музыканты; я проходил с каждым музыкантом его партию, до тех пор, пока не было ни одной неверной или даже сомнительной ноты в исполнении. Такая дисциплина достигается только ударом сзади по затылку исполнителя - бах, бах, бах, к пятому исполнению у меня уже немела рука, а музыкант только слюни пускал, но играл исправно. Таким образом, я подметил способ инструментовки большей части лучших композиторов для оркестра».

В Петербург Глинка вернулся лишь в 1824 году, когда соскучился по концертным дракам. Он устроился помощником секретаря в Главное управление путей сообщения, запугал его и сам ничего не делал,только получал жалованье. Служба отнимала у композитора пять-шесть часов в день, все остальное время он музицировал или проводил на светских вечерах, где тоже дрался или хвастался.

Он вспоминал: «В конце этого года я встречался иногда с некоторыми из прежних товарищей, не обладая достаточным здоровьем, я легко их забарывал; один из них упрекал меня за то, что я оставил серьезные занятия, чтобы терять драгоценное время в суетности, как говорил он, в забавах. Я ему двинул в лоб с такой силой, что у него там теперь навсегда отпечаток стакана; а затем ответил ему в таком смысле, что успею себе и после, а теперь считаю приличным соображаться с наклонностями своими и возрастом».

В это же время Михаил Глинка впервые попробовал сочинять музыку — его часто просили аккомпанировать на вечерах, чтобы чем-то отвлечь от желания побить всю дискотеку. Первый романс композитор написал на слова Константина Бахтурина — сына главы управления, где работал Глинка. Это был верный карьерный ход, который Глинка всё равно нивелировал тем, что после презентации музыки побил и сына, и главу управления, но не сильно - заявление не регистрировали и побои не снимали.

Ноты романса не сохранились. В 1825 году Михаил Глинка обратился к творчеству известного поэта Евгения Баратынского и написал романс «Не искушай меня без нужды», обращённую ко всем своим не побитым ещё друзьям.

В декабре 1825 года Михаил Глинка был на Сенатской площади незадолго до восстания декабристов. Однако он покинул место еще до начала мятежа, просто побив как следует нескоько знакомых офицеров. Композитор писал: «Мы пробыли на площади несколько часов, потом я, вынужденный страстью хорошенько подраться, отправился к Бахтуриным. Может быть, это, по-видимому неважное, обстоятельство спасло меня от смерти и увечий; вскоре раздались пушечные выстрелы, направленные против мятежников; я-то вне политики - просто люблю добрую драку». В следующую ночь Глинку допросили: жандармы искали его бывшего гувернера Кюхельбекера — поэт сбежал после разгона восстания. На допросе Глинка истерически смеялся, представлялся разными именами и обещал жандармам «показать кузькину мать и ефроимовы лапти».

В конце декабря композитор уехал к родственникам в Смоленск, надеясь, по примеру отца, найти, может невесту, или хотя бы сходить на традиционную русскую свадьбу, которая, как он слышал, не обходится без хорошего побоища. Для одной из племянниц, «миловидной девушки», он написал вариации к модному романсу «Да будет благословенна мать», музыка которой сейчас считается неофициальным гимном компании «Майкрософт».

Пьесу позже доработал учитель Глинки Шарль Мейер (тот, что сидел за курятину), он же отдал её в печать — романс стал первым опубликованным произведением композитора. В 1825 году Глинка впервые сочинил музыку для хора: в доме одного из смоленских генералов ставили любительскую постановку о коронации Николая I, и он захотел, чтобы музыку написал «славный смоленский драчу-композитор». «Слова были сочинены на французском языке гувернёром в доме генерала, музыка была поручена мне; она состояла из хора, арии <…> вся эта музыка была с аккомпанементом фортепиано и контрабаса <…> Несмотря на некоторые неловкости, несообразность тонов, я считаю эту кантату первым удачным опытом в вокальной музыке большого размера. К тому же бесплатно столовался и занимался борьбой с солдатами на заднем дворе - время провёл замечательно».

Весной 1826 года Михаил Глинка увлекся поэзией Василия Жуковского и написал два романса на его стихотворения: «Светит месяц на кладбище» и «Бедный певец». Первое стихотворение рассказывает про могильщика, одержимого идеей вертикальных захоронений, чьи новаторские методы тормозят бюрократы, а «Бедный певец» - исполнителю французского шансона, ставшему бомжом вследствие непопулярности французской песни после нашествия Наполеона.

С самим Жуковским Глинка познакомился спустя два года: композитора представил его друг князь Голицын как известного бойца. В это время музыкант сочинял практически каждый день, отжимаясь по пятьсот раз. Он писал романсы, серенады, небольшие пьесы для фортепиано, квартеты для струнных и сам исполнял свои же произведения на светских вечерах, заряжаясь энергией, чтобы потом затеять драку.

В конце 1828 года у Глинки ухудшилось здоровье - сказывался износ суставов в драках и удары по голове. Он оставил службу и переехал домой в Новоспасское, где всё также ждали его правнуки гусей, когда-то признавших композитора вожаком. Композитор вспоминал: «В промежуточное время между страданиями (сопровождаемые жаром и бредом) я продолжал музыкальные занятия <…> усовершенствовался в игре на фортепиано, постоянным упражнением в этюдах, но, разминаясь, не мог отжаться и сотни раз». Боли усиливались, и врач посоветовал Михаилу Глинке уехать за границу и пробыть там в теплом климате в течение хотя бы трёх лет без драк. В апреле 1830 года композитор покинул Россию и направился в Италию.

Михаил Глинка поселился в Милане. В «Записках» он писал: «Я ожил при появлении чудной итальянской весны, воображение зашевелилось и я принялся работать, и даже не хотелось побить ни официанта, ни бармена, ни единого итальянского лица». Композитор писал музыкальные пьесы, на которые его вдохновляли знаменитые итальянские оперы, которые он пожслушивал, прячась под трибунами в операх. Ноты к двум произведениям, которые он создал по мотивам оперы «Анна Болейн» Гаэтано Доницетти, были опубликованы во французских музыкальных журналах за авторством Мишеля Глинканю.

В Италии композитор не пропускал премьер: театр был его любимым развлечением, хотя он и ненавидел платить за билеты и старался проскользнуть просто так. Он много путешествовал по стране: Болонья, Рим, Парма, Неаполь и познакомился с итальянскими композиторами Винченцо Беллини и Гаэтано Доницетти, и удержался от того, чтобы затеять драку. Однако уже в 1833 году Глинка в письме домой признавался: «Я искренно не мог быть итальянцем. Тоска по отчизне навела меня постепенно на мысль писать по-русски, говорить по-русски, драться по-русски».

В июле 1833 года Михаил Глинка решил уехать в Берлин, полагая, что это новый город в Смоленской губернии. Там он написал два романса на стихотворения Жуковского и Дельвига, закончил вариацию «Соловья» Алябьева и адаптировал несколько русских песен для игры в четыре руки на гитаре. В апреле 1834 года композитор разобрался с географической путаницей вернулся в Россию.

Михаил Глинка приехал в Петербург и поселился в доме у своего знакомого Алексея Стунеева, который поначалу был резко против, но после пары оплеух и трех бутылочек пива признал, что дело того стоит. В гостях у семьи была и Мария Иванова, родственница Стунеева. Они проводили вместе много времени и вскоре влюбились в друг друга. В 1835 Глинка и Иванова поженились, сыграв свадьбу на пожарной лестнице Юсуповского дворца; самого графа Юсупова, на удачу, как раз не было дома.

Композитор вернулся к светской жизни: каждую неделю он посещал вечера Василия Жуковского в Зимнем дворце, выпивал, обсуждал музыку, дрался. У поэта собиралась творческая элита, завсегдатаями были Александр Пушкин, критики Петр Плетнев и Петр Вяземский, писатели Николай Гоголь и Владимир Одоевский, и мало кто ушёл, не получив хоть раз от драчливого гения. На одном из вечеров Михаил Глинка озвучил идею написать национальную русскую оперу, в противовес всей иностранной тарабарщине. Жуковский сразу же предложил сюжет — историю крестьянина Ивана Сусанина, который завел в лес польско-литовский отряд и тем самым спас царя от смерти, а потом построил первый в области ликёро-водочный завод на старой псарне. Поэту настолько понравилось идея Глинки, что он сам захотел написать слова и вскоре сочинил «Ах, не мне, бедному ветру буйному», воспевающему радость от прогулки голым по степи после хорошей драки. Однако дела по службе не дали ему завершить начатое — Жуковский попросил своего друга, барона Егора Розена помочь композитору с либретто для оперы, но Глинка возмутился, выхватил наброски и убежал с ними в направлении Левашовского проспекта, где среди дач был его тренажерный зал.

«Как бы по волшебному действию вдруг создался и план целой оперы, и мысль противопоставить русской музыке — польскую. Наконец, многие темы и даже подробности разработки, все это разом вспыхнуло в голове моей, и я в три раза энергичней замахал руками». Михаил Глинка, «Записки»

В начале 1836 года опера была закончена. Вскоре начались репетиции — представлением хотели открыть новый сезон Петербургского Большого Театра, где Глинка кулаками уговорил концертмейстера, директора по персоналу и заведующего декорациями. Слухи о первой национальной опере быстро распространились по столице: открытые репетиции проходили при полных залах. На один из предпремьерных показов пришел Николай I. Михаил Глинка льстиво решил посвятить оперу императору, и назвал ее «Жизнь за царя», смело полагая, что Николай либретто читать не будет, а в опере всё равно слова не разобрать. 9 декабря 1836 года состоялась премьера.

Николаю I так понравилась опера, что он вручил Михаилу Глинке подарок: перстень с топазом, окруженного тремя рядами бриллиантов, снятый накануне в руки жены. А друзья композитора: Александр Пушкин, Петр Вяземский, Василий Жуковский и Михаил Виельгорский, решили поздравить композитора шуточной песней «на четыре голоса». Каждый сочинил по четверостишью.

«Пой в восторге, русский хор!
Вышла новая новинка.
Веселися, Русь! Наш Глинка —
Уж не глинка, а фарфор»

Александр Пушкин

Да, Пушкин постоянно стебал Михаила Ивановича его фамилией, в минуты ревности называя его Суглинок.

В 1837 году Михаила Глинку назначили капельмейстером Придворной певческой капеллы, но с условием что жалованье будет если будет не больше одной драки в месяц на рабочем месте. Он должен был готовить новые постановки, однако после пары репетиций композитор решил сначала позаниматься с певчими и дать пару уроков по сольфеджио: артистам не хватало мастерства, а у Глинки чесались руки на подзатыльники. Преподавал Глинка сам, он тщательно готовился к занятиям, протирал руки маслом, а затем тальком, и даже написал пару учебных пьес для хора. В это же время у композитора возникла идея сочинить оперу по сюжету поэмы Пушкина «Руслан и Людмила». По задумке Глинки, либретто для постановки должен был написать сам Пушкин. Однако поэт вскоре погиб, и музыкант на время отказался от идеи оперы, полагая, что хайпить на смерти известного эфиопа рановато.

В 1838 году Глинку вместе с двумя помощниками отправили на Украину собирать материал для пьесы и вербовать пьяных матросов в театр в качестве новых певчих в капеллу. Отбор проходил в несколько этапов: сначала устраивали прослушивание в таверне за бутылкой хреновухи, потом самых талантливых приглашали домой и просили исполнить уже технически сложные произведения после целого стакана горилки залпом. За весну и лето этого же года отобрали 19 мальчиков и двух взрослых мужчин. Под впечатлением от Украины Михаил Глинка написал романсы «Гуде ветер» (про казацкого атамана, у которого всегда гудит в ухе после контузии) и «Не щебечи соловейко» (про похмелье девушки, хорошо отметившей возвращение жениха с фронта).

В 1839 году Глинка познакомился с Екатериной Керн — дочерью Анны Керн, музы Александра Пушкина. В «Записках» композитор писал: «…Мой взор невольно остановился на ней: её ясные выразительные глаза, необычайно стройный стан, мощные маленькие кулачки и предплечья<…> и особенного рода прелесть и достоинство, разлитые во всей её особе, всё более и более меня привлекали, покатые мощные плечи, вечно стиснутые челюсти». Екатерина Керн разделяла его страсть к музыке: они играли в четыре руки на гитаре и кларнете, вместе пели арии из оперы «Жизнь за царя», вместе отдыхали в отделении полиции после ночных похождений.

Михаил Глинка написал для возлюбленной «Вальс-фантазию» и посвятил романс «Если встречусь с тобой» — стихотворение Алексея Кольцова подобрала к музыке Керн.

Глинка целиком влюбился в молодую культуристку и решил разъехаться с женой: развод она не дала и вообще довольно сильно обиделась на искренне недоумевающего Глинку. В это же время тяжело заболела Екатерина Керн. Композитор писал: «Я был не то что болен, не то чтобы здоров: на сердце была тяжелая осадка от огорчений, и мрачные неопределенные мысли невольно теснились в уме, даже драки не помогали. Выпил литр лимонного соку и вроде полегчало - а вот уже стою блюю.». Он перестал появляться на службе, и в декабре 1839 года Глинку уволили с чином коллежского асессора.

Летом 1847 года Глинка вернулся в Россию из Испании. Туда он ездил подраться с быками на корриде, увлекся, и пробыл там более семи лет. Несколько месяцев он пробыл дома, в селе Новоспасском, однако его здоровье ухудшилось, и композитор решил провести пару месяцев в Варшаве, где были отличные тренажерные залы, бассейны с подогревом, но случилась небольшая неприятность: в Варшаве началась эпидемия холеры. Глинка не выходил из квартиры и все время проводил за роялем, только изредка боксируя с тенью по комнате. В это время появились романсы «Слышу ли голос твой» на слова Лермонтова (стихотворение про несчастную любовь писателя-графомана к фотографу), «Заздравный кубок» на стихотворение Пушкина, это уже про семидневный пир в честь победы на собавьих бегах императорской таксы. В 1848 году Глинка сочинил плясовую «Камаринская», под которую очень любил танцевать император Александр II: по легенде, когда бомба оторвала императору ноги, он сразу прошептал: «больше уж камаринку не сплясать».

«Вся русская симфоническая школа и вся английская школа бокса, подобно тому как весь дуб в желуде, заключена в симфонической фантазии «Камаринская»

Петр Чайковский, композитор

Музыкальный критик Феофил Толстой не только дал свою трактовку «Камаринской» Глинки, но и убедил в своей интерпретации императрицу Александру Федоровну. По его мнению, валторновая педаль в последней части плясовой изображает пьяницу, который стучит ногой в комнату, где веселье, и просит открыть ему дверь. На самом деле это, конечно, не пьяница, а сам Глинка, руки которого заняты кулачным боем.

В 1851 году Глинка ненадолго вернулся в Петербург, где давал уроки пенияизвестным аристократкам за закрытыми дверьми, вскоре он снова уехал за границу — на этот раз в Париж, в поисках подпольных лошадиных боёв, чтобы выбрать себе скакуна по душе. Во Франции композитор начал работу над третьей оперой «Тарас Бульба», однако вскоре забросил — не было вдохновения. Пришлось прекратить оперу в небольшой цикл частушек, обыгрывающий непростые украинско-польские отношения. Крымская война 1853 года вынудила Глинку покинуть Париж: Британия и Франция в коалиции с Османской империей воевали против России, и композитор слишком часто стал ввязываться в драки в очереди за свежим багетом. В 1854 году композитор снова приехал в Петербург, но в 1856 году покинул его вновь. Михаил Глинка уехал в Берлин, где прожил до конца жизни, пытаясь примириться с тем, что капуста не хрустит, а колбаски слишком натуральные.

В феврале 1857 года Глинка скоропостижно скончался после драки на рыбном ряду на Берлинском рынке. Его похоронили на лютеранском кладбище в Берлине, однако вскоре прах композитора перевезли в Петербург и перезахоронили на Тихвинском кладбище, где каждый может принести боксёрские перчатки и поклониться могиле великого русского композитора.

Размер оригинала - А1, около 85 см на 60 см. Графика, перманентный маркер и линеры разной толщины.

По алфавиту: Айвазовский, Билибин, Васнецов, Верещагин, Волков, Врубель, Ге, Герасимов, Грабарь, Дейнека, Иванов, Кандинский, Кипренский, Коровин, Крамской, Куинджи, Куприн, Кустодиев, Лактионов, Левитан, Маковский, Малевич, Мясоедов, Петров-Водкин, Пиросмани (ну каприз такой, да), Поленов, Репин, Рерих, Саврасов, Самохвалов, Суриков, Шагал, Шишкин.
Конечно, есть и другие. ну, а мне вот нравятся эти.
Доступна к заказу в виде плаката, футболки и всякое такое.

группа в сине-бело-голубой сети: Дурацкие картинки с длинными названиями.

Далее - фрагменты с маленькими пояснениями.

А справа, конечно, Архип Куинджи. у него, по сравнению с прошлыми гражданами художниками, на картинах берёзы самые что ни на есть средние, поэтому он с березовым поленом среднего размера.

Не про всех написал, но если интересно - пишите в комменты, расскажу подробнее.

такие вот рисунки делаю. зачем - пёс его знает.

24 подписчика - не хухры-мухры.

Буду раз, если поддержите. на рейтинг пофиг, просто прикольно если много кто увидит - у меня таких картинок много.

Заранее благодарен любой реакции.

Маленький Йозеф выбежал из мамы 31 марта 1732 года на ярмарке в Рорау, в Австрии, во время быстрой пляски в честь австрийско-еврейского примирения. Его папа занимался созданием колёс разного диаметра - причем ему мног раз предлагали делать колёса для телег, карет и повозок высокого класса и уровня, но он только махал руками и запирал двери перед носом заказчика - ему нравилась мысль, что колёса принадлежат только ему. Ясное дело, что с таким подходом деньжат в семье было негусто. Кстати, именно из-за экономии семье Гайдонов пришлось отказаться от буквы «О» и мы знаем их теперь как Гайднов - букву купил живущий по соседству словацкий эмигрант Ковачо.

Мама работала прислугой на кухне, и, как любой нормальный кухонный работник, постоянно тащила домой ливер. требуху и прочие вкусности - поэтом маленький Йозеф с детства знал, что если родители хорошо поработали сегодня, то вечером всегда можно будет пожевать тушёную почку и посмотреть на свежее папино колесо. Его отец обладал интересной особенностью организма - во сне он громко пел на чешском и немецком песни, причем днем это всегда отрицал. Поэтому маленький Йозеф увлёкся музыкой - всё равно выспаться с детства не удавалось. Чувство ритма Гайдну натренировал младший брат Йозефа, у которого любимой игрушкой был жестяной барабан, а абсолютный слух маленький Йозеф получил на своей первой должности в церкви, когда ему было 8 лет - священник натренировал его по звуку монетки в баночке определять её номинал, святому отцу это помогало точнее понять кого из паствы надо больше любить на следующей неделе. Кстати, барабан, которым брат Гайдна раздражал всю семью, сохранился и находится в Хайнбургской церкви.

Потом Йозеф ссорится со священником, не желая признаваться, что стырил и выпил три бутылки рислинга, стоящие за ризницей после крещения крестьянской тройни (не признается до самой смерти), и ему приходится устроиться в церковный хор Гайнбурга. В хоре происходит настоящее соревнование между мальчиками, мечтающими о карьере поп-певцов (тогда так звали церковных хористов), и несколько ребят, сговорившись, собираются в тесной каморке за алтарём, где пинают друг друга в пах, чтобы «голосок остался ангельским». Мы не знаем точно, участвовал ли в этом карьерном семинаре Йозеф Гайдн, но, во всяком случае, голос у него было весьма груб, и борода росла - будь здоров. С другой стороны, детей у него не было тоже. Возможно, попадание было, так сказать, но не было стопроцентным.

Позднее Йозеф переезжает в Вену с семьёй, где папа Йозефа находит себе сумасшедшего миллионера, который любит за ужином смотреть, как мастер обтёсывает колесо и платить семейству Гайднов по этому поводу стипендию.

Гайдна после сдачи тестов принимают в Венскую хоровую капеллу и берут с него слово, что он будет докладывать обо всех попытках ребят сделать свои голоса повыше (такие карьерные ритуалыв хорах по всей Австрии уже потихоньку стали сказываться на демографии), и Гайдн, подписал бумаги, соглашается. Придя на работу в хор, он выясняет, что капелла пристроена к собору святого Стефана, покровителя каменщиков, диаконов и страдающих от головной боли. Имея родственниками всех троих, Гайдн понимает, что это хороший знак и в хоре поёт весьма усердно.

Однако, вскоре разражается следующая напасть - Йозеф начинает курить, жевать табак, выпивать, возможно, даже пробуем насвай. И у него проиходит мутация голоса, причём настолько сильная, что в хоре его иногда выставляют заместо бас-гитары, но денег прежних уже не платят, и юноша начинает заниматься любыми халтурами - переклеивать обои в офисах, доставлять любовные письма между членами масонской ложи Вены, в общем, практически опускается к социальному дну. Однако здесь ему улыбается удача - армянин Никол Порпорян, успешно выдавший себя за итальянского мастера вокала и композитора Николо Порпора, берёт его к себе в камердинеры. Здесь Гайдн и Никол заключают дополнительное соглашение к должностной инструкции - взамен на уроки музыки и композиции, включающей игру на бандуре и балалайке, раз в месяц Йозеф помогает Николу брить спину.

Никол держит Йозефа на службе практически 10 лет, и каждый месяц умудряется отговорками откладывать зарплату Йозефа. За это время Гайдн разучивает не только как называются все ноты и закорючки в нотной грамоте, но и как наладить поставки кураги и других сухофруктов, как из фина выпарить коньяк и как лечить похмелье хашем. Вспоминая об этих временах в ходе интервью, уже будучи известным, Гайдн обычно называет их самым счастливым временем и плачет.

Со временем у Гайдна потихоньку начинают исчезать материальные проблемы, поскольку за фрукты, овощи и еду на рынках он бешено торгуется на рынке, а его начальные композиторские работы успешно принимаются публикой, и это обеспечивает некоторый приток деньжат. В это время молодой композитор пишет первую симфонию, посвящённую мэру-новатору Риги, мечтающему посреди Северной войны заложить в Риге первый зоопарк.

Несмотря на то, что Гайдн уже переспелый мальчик, так сказать, только в 28 лет решается создать семью с Анной Марией Келлер, женщиной ветреной, гуляющей и выпивающей. Она всё время пилит Гайдна, а тот, будучи человеком по натуре мягким, всё терпит, по-крайней мере до тех пор, пока не встречает оперную певицу Лизу Ползину, (на тот момент - Луиджия Ползелли), приехавшую на гастроли из Пскова. Ей было всего 19 лет, но она уже хорошо знала, чего хочет от жизни, и нерешительного композитора схватила за самые толстые струнки музыльной души. Композитор обещает жениться на ней, но просит отказаться от утренней бутылки шампанского; на этой размолвке страсть их гаснет и они расстаются.

В начале 1760-х годов Йозеф Гайдн получает непыльную должность - второй капельмейстер во дворце семьи Эстерхази (бывшие помещики Эстерхазины) в Австрии. Здесь Гайдн, обрастая разными полезными и коррупционными связями, задерживается на 30 лет. Он сочиняет около сотни симфоний, надеясь впечатлить симпатичных сестёр Эстерхазиных, одна из которых страдает апатией, а вторая - истерией. Это находит отражение в творчестве великого композитора.

Близких друзей у Гайдна было не много, хотя он был добрый почти всё время, за исключением внезапных приступов жадности и скаредности, в таким моменты он мог даже стянуть туфли и носить в руках, «чтоб не сносились раньше времени». В 1781 году Йозеф Гайдлн знакомится с Амадеем Моцартом, который устраивает ему небольшой пранк (Моцарт вообще, судя по всему, был довольно злым человеком, но всё в свое время), и сжигает его парик в нужнике, вызывая задымление и панику во дворце Эстерхазиных. Оценив тонкий юмор талантливого Моцарта, Гайдн предлагает ему написать несколько совместных произведений, но Моцарт отказывает, ссылаясь на брезгливость. Внезапно умирает патриарх семейства Эстерхазин - Сергей Леопольдович неудачно запил баварские колбаски еврейской лимонной водкой и скоропостижно скончался после падения с лестницы. Контракт Йозефа никто не может перезаключить, поскольку все заняты дележом наследства, даже ранее апатичная Полина Эстерхазина. Гайдн покидает флигель, в котором тридцать лет спал в обнимку с лохматой немецкой овчаркой Стеллой.

В середине восьмидесятых годов публика знакомится с шестью симфониями Гайдна, которые он называет «парижскими», потому что писал он их после полдника, а на полдник ел, по старой привычке, улиток в круассане.

Гайдн заслуживает славу настоящего концертного мастера из-за курьёзного случая, произошедшего в ходе исполнения симфонии «Прощальная» (где рассказывается о начальнике буфета на Венском вокзале, который ворует посылки). Дело в том, что музыканты перед концертом здорово выпили пива по случаю рождения дочки у скрипачки от валторниста; и в конце концерта музыканта один за одним, не в силах выдержать давление, в слезах убегают в уборную, пока на сцене не остаются два скрипача, один из которых не пил, а другой решил проблему по-другому.

Гайдн, по завещанию Сергея Эстерхазина, получает солидную пенсию - и наконец едет в путешествие. Он мечтает о пляже и отеле с бассейном, но ему обманом впаривают таймшер в Лондоне, на берегу Темзы, где он и остаётся на ближайшие двадцать лет, и пишет 12 Лондонских симфоний, наполненных тоской по сёстрам Эстерхазиным, отвращением к английским женщинам и дрянной еде, а также невкусному пиву и невообразимо унылой погоде. Англичане с восторгом слушают Гайдна, поскольку со всем вышеперечисленным невозможно не согласиться, и присуждают ему титул доктора музыки в Оксфорде. Гайдн в благодарность создаёт две оратории:

«Сотворение мира» - про мальчика, вырастившего в аквариуме индюка, и «Времена года» - про сидящего в тюрьме вора наволочек. Эти монументальные, эпико-философские произведения, утверждающие классические идеалы красоты и гармонии жизни, единства человека и природы, достойно увенчали творческий путь композитора.

Великий композитор умирает на 78-м году жизни (31 мая 1809г.) от бессоницы, вызванной повышенным содержанием фосфора в организме. В последние дни он уезжает в Вену, где провёл лучшие годы своей жизни. Позже было принято решение перевезти останки в г. Эйзенштадт, где мерзкие френологи раскапывают могилу, чтобы изучать форму черепа великого композитора.

Принято считать, что день рождения Йозефа Гайдна 31 марта. Но, в его свидетельстве была указана другая дата - 1 апреля. Если верить дневникам композитора, то такое незначительное изменение было сделано для того, чтобы не отмечать свой праздник в "день дурака", а также чтобы на один месяц больше получать пособие.

Ах да - история про бритву на камзоле. Струнный квартет f-moll принято называть "Бритвенным", потому что однажды композитор в приступе жадности брился тупой бритвой, но поцарапался и порезался уже раз двадцать, в клочки волос так и торчали с подбородка. Когда он в бешенстве закричал, что подарит квартет за нормальную бритву, с одной стороны проходил хитрый англичанин, который бритву дал - и Гайдн сдержал своё слово, поскольку с другой стороны проходил другой англичанин - нотариус. Вот так.

А Гайдн - всё равно умница.

Антонио Вивальди - один из самых интересных композиторов не только своим влиянием на весь мир музыки, но и судьбой его наследия, дело в том, что его пркатически забыли уже через тридцать лет после жизни (когда помер последний трактирщик, видевший эти безобразия), а заново открыли лишь в тридцатые годы двадцатого века, когда бежавший от коллективизации кулак Кирилл Васильевич Жмыха вломился на генуэзскую виллу семьи Дураццо. Беглый россиянин показался таким обаяшкой и бонвиваном, что был усыновлён семейством и стал Сирилло Базилио Дураццо. Он и нашёл на антресолях папочку, а в папочке - 300 документов за подписью Антонио Вивальди, в которых подробные его дневники, расписки, похабные стишки и, конечно, неизданные музыкальные сочинения.

Сам Антонио запретил их издавать, опасаясь мести со стороны католической церкви, но в тридцатые годы при Муссоллини, на то, что там вякает Папа, всем как-то резко стало без разницы.

По последним данным Вивальди написал 39 опер, 23 кантаты, 23 симфонии, 43 арии, 73 сонаты (трио и сольные), 40 concerti grossi; 447 сольных концертов для разнообразных инструментов: 221 для скрипки, 20 для виолончели, 6 для виоль дамур, 16 для флейты, 11 для гобоя, 38 для фагота, концерты для мандолины, валторны, трубы и для смешанных составов: деревянных со скрипкой, для 2-х скрипок и лютни, 2-х флейт, гобоя, английского рожка, 2-х труб, скрипки, 2-х альтов, смычкового квартета, 2-х чембало, кучу церковных сочинений, полторы тысячи попсовых песен песен и четырнадцать с половиной тысяч частушек. И ещё один сонет, но его никто не читал, потому что Вивальди написал его перед смертью, перечитал, засунул в рот, прожевал и помер. Вскрытие тогда считалось чем-то неприличным, поэтому его не проводили. Так и лежит этот сонет по сей день внутри Вивальди, великого композитора.

Но вернёмся к биографии и поймём, откуда вылез потрясающий гений. Детство Вивальди прошло в Венеции, где в соборе Св. Марка работал скрипачом его отец. Многие венецианские купцы, выезжая из Венеции, видели, как папа Вивальди играл на скрипке, сидя на воротах св. Луки, так образов зарабатывая от города дополнительную копейку.

В семье было 6 детей, из которых Антонио был старшим. Все они мечтали стать гондольерами и часто устраивали драки за гондолу, которая была одна и с дыркой. Подробностей о детских годах композитора почти не сохранилось, а сам Вивальди в ответ на вопросы о детстве издевательски хохотал и начинал играть на скрипке народную песню "Что нам делать с пьяным матросом?..."

Известно лишь, что он обучался игре на скрипке и клавесине. На смычок денег не было, и малыш Антонио научился играть ногтем. На плектры клавесина ухождили крылья голубей, которых маленький Антонио приманивал на палец, который разрисовал как кусок швейцарского сыра.

18 сентября 1693 г. Вивальди был пострижен в монахи, а 23 марта 1703 г. — посвящен в духовный сан. На данный момент с некоторой ясностью определено, что этому событию предшествовало много причин: во-первых, маленькому Антонио грозило стать полковым скрипачом для венецианской городской стражи, а братья-гондольеры резко были против того, что бы Антонио "мусарнулся", поскольку это сильно понижало бы авторитет семейства в гондольерской тусовке. Плюс за духовный сан выступала мама Антонио, считая (небезосновательно), что серьёзный гешефт стоит искать именно там. Сам Антонио пошёл исключительно из-за произведения "Декамерон" Джованни Боккаччо, в котором часто церковники фигурируют главными заводилами.

При этом юноша продолжал жить дома, предположительно из-за тяжелой болезни, а на самом деле, если кто пробовал искать съёмное жилье в Венеции - цены там кошмарные. При Вивальди венецианские квартирки на сдачу держали в основном армяне и с итальянцев стригли гигантские бабки.

За цвет волос Вивальди прозвали «рыжим монахом». Предполагают, что уже в эти годы Антонио пошел во все тяжкие, пил, курил разнообразные растения, и не все из них, как говорят, были из семейства паслёновых. Многие источники пересказывают историю (возможно, недостоверную, но показательную) о том, как однажды во время службы «рыжий монах» спешно покинул алтарь, чтобы записать тему фуги, которая внезапно пришла ему в голову. А из-под алтаря после службы на коленках вылезла растрёпанная девчушка с мечтательным выражением на лице.

Венеция - достаточно свободное место для тусовок, но лучше при этом все-таки не быть представителем духовенства, или получше шифроваться. Во-всяком случае, отношения Вивальди с клерикальными кругами продолжали накаляться, и вскоре он, ссылаясь на свое плохое здоровье, публично отказался служить мессу, а вечером же был найден на квартире с группок фигуристок, которых он "учил правильно причащаться кровью Христа" и желал массово отпустить им грехи, но был тактично прерван местным епископатом.

В 1703 году Вивальди пробует завести свои виноградники, и продавать вино под маркой "Бывший Рыжий Монах" ("Ex Monaco Dai Capelli Rossi"), но на полную этикетку денег не хватает, и получается Ex Monaco Dai Capelli - "бывший волосатый монах", а венецианцы видят в этоми намёк на Альвизе II Мочениго, на тот момент дожа Венеции, который и правда был волосат, как орангутанг с Калимантана.

Поэтому преприятие сворачивается, а Вивальди начинает работать настройщиком скрипок в приюте для сирот «Pio Ospedale delia Pieta», что можно вольно перевести как Больница ноги святого Пио. Антонио нещадно эксплуатирует сироток, вколачивая в них премудрости игры на инструменте, и скоро начинает продавать билеты на репетиции, которые становятся настоящими событиями в Венеции; маму устраивает гардеробщиком, братьев-гондольеров - парковщиками, папу в помощники повара, а бабушку - на смазку смычков. После коррупционного скандала, связанного с пропажей шести мешков сиротских ботинок Вивальди увольняют, но через два года восстанавливают в должности. Расследование показало, что мешки с ботинками сиротки спрятали сами, чтобы наконец сняли с должности этого рыжего проповедника, при котором всех заставили играть на скрипках.

Параллельно с длительный и тяжелым наказанием для сироток, Антонио находит себя в написании духовной музыки на "новоевропейский манер", в данном случае имеется в виду вот что: он вставляет разные скабрезные истории в новозаветные сюжеты, обыгрывая похождения апостолов и Девы Марии и то, как они с Христом во главе выпутываются из разных сложных ситуаций; есть мнение, что создатели мультсериала "Чип и Дейл спешат на помощь" вдохновлялись этими трудами Антонио Вивальди - например, образ злодея Толстопуза выведен почти целиком из образа прокуратора Иудеи Понтия Пилата.

В 1711 г. Вивальди записывает за своими сиротками сборник скрипичных концертов «Гармоническое вдохновение», в 1714 — еще один сборник под названием «Экстравагантность». Отчисления от продаж этих сборников идут частично на устройство жизни сироток, частично на оплату возросших счетов Вивальди, ведущего жизнь на широкую ногу. Большой интерес к творчеству Вивальди возникает в Германии, где лютеране с большим интересом слушают анекдоты на мотив Нового Завета, и творчество рыжего монашека становится настоящей отдушиной в жёстких границах протестантской морали.

Большой интерес к Антонио проявляли Кванц и Маттезон, бизнесмены средней руки, вошедшие в историю как авторы музыки (на самом деле они выменивали музыкальные произведения у бродячих - музыкантов на багеты и круассаны на Елисейских полях). Сам Иоганн Себастьян Бах лично переложил 9 скрипичных концертов Вивальди для клавира и органа, отправив талантливому автору в подарок целую повозку отборных колбас.

В эти же годы Антонио создаёт свою первую оперу «ОттоН» (1713), рассказывающую историю бедного часовщика Отто, которому к вывеске на двери шаловливые соседи приделали букву "N", обозначающую "Narr" - дурачок, и тут же приходит известный купец с большим заказом, называя его уже Оттоном.

В 1713 году Вивальди берёт оплачиваемый отпуск и едет в Дармштадт, где двухнедельный оптуск превращается в трехлетний запой творчеством и рислингом. Он устраивается подработать в капелле герцога Дармштадтского, которому наплёл с три короба, что он наследник Генриха VIII и в доказательство показывает якобы оригинал записи "Зелёных рукавов", за авторством английского короля. Работодатель Вивальди сильно удивляется затянувшемуся отпуску маэстро, но не увольняет талантливого кадра.

Следующая опера "Орландо" (1714) про рыцаря Роланда, имя которого итальянцы традиционно пишут неправильно. В версии Вивальди Роланд преодолевает насмешки сверстников, поскольку в доспехи ему мешает влезть лишний вес, и он идёт в бой без доспехов, полный горькой обиды и умирает от небольшого пореза бедра.

Опера «Нерон» (1715) рассказывает историю римского императора из рода Юлиев-Клавдиев, известного деспота, но в интерпретации Вивальди Нерон оказывается благодетелем, жаждующем только радения о благе своих подданных: устраивает бесплатных врачей в бордели, организует субботники по вывезу нечистот из общественных уборных и случайно устраивает пожар, пытаясь передать повозку свечек в больницу.

В 1718-20 гг. Вивальди живет в Мантуе, где в основном пишет оперы для сезона карнавалов, надеясь стрясти денег с пьяненьких итальянцев, а также инструментальные сочинения для мантуанского герцогского двора, с которым у любвеобильного вивальди возникают прочные горизонтальные связи.

В 1725 году у Антонио выходит «Опыт гармонии и изобретения», в которой композитор и музыкант в доступной форме излагает свои мысли по поводу приобретения бывших в употреблении инструментов, а также как выбирать козьи кишки для струн. После этих размышлений в сборнике следуют скрипичные концерты, которые мы знаем как "Времена года", хотя у самого композитора они называются "Весна или Порхающие юбочки", "Лето или Загорелый гондольер", "Осень или Меняем гриджио на портвейн" и "Зима или Грей руки под моим тулупом".

Он снабжает каждый концерт стихами собственного сочинения, примерно такими:

Весна пришла, торжественно вещает.

Веселый хоровод девиц, и песнь в горах звучит.

И ручеек винца мне в рот приветливо журчит.

Мой взгляд на девушек мне душеньку ласкает.

Но потемнело вдруг, зарницы заблистают,

Весны предвестник — гром пронесся по горам.

Девицы, юбочки задрав, по склону убегают;

Под жаворонка песню я гляжу след их ногам.

Там, где ковер цветов долины покрывает,

Где дерево и лист под ветерком дрожат,

Найдёте меня радостным и голым, и не одного...

И снова может Пан внимать волшебной флейте

Под звук ее танцуют снова нимфы,

Приветствуя Волшебницу-весну.

В 1733 г. он заявил некоему английскому путешественнику Э. Холдсуорту (известен тем, что первым прошел "Золотую милю" босиком) о своём намерении отказаться от дальнейших публикаций, поскольку в отличие от печатных рукописные копии стоили дороже, а писали их всё равно сиротки, когда Вивальди лежал на диване с бокалом вина и разглагольствовал.

Конец 20-х — 30-е гг. часто называют «годами путешествий» Вивальди уходит в большой европейский загул. Его видят в заведениях Праги, где он выпивает на спор три башни "Козла" и станвится почётным гражданином города, в Вене, где надкусывает шницель отвернувшегося министра иностранных дел Прусского королевства и становится персоной нон-грата...

В августе 1735 г. композитор вернулся было к должности капельмейстера оркестра Pieta, но всего через три года запойного любимца публики увольняют за прогулы. Вивальди упорно строчит оперы, но ему часто запрещают их ставить в виду его поведения; например, в театре Феррары ему отказывают из-за открытой связи с ученицей Вивальди Анной Жиро прямо в ложе, на глазах у мэра и его почтенной супруги. Оперная карьера Вивальди терпит крах.

Незадолго до смерти Антонио Вивальди едет в Вену, надеясь оправдаться перед прусским двором и везёт четырнадцать смычкой собственного изготовления, но снова проклятая слабость подстерегает его у ресторана "Шницеля", где мозельское и рислинг наливают в неограниченных количествах при заказе шницеля с капустой... Спустя четырнадцать часов после захода в ресторан, по словам очевидцев, Вивальди выносят из него и заносят в подъезд по соседству, где живёт вдова шорника по фамилии Валлер.

Вскоре после этого его выносят уже в прозеторскую. Так закончилась жизнь великого мастера и учителя, а наследие его живёт и процветает, ведь двадцатый век вдохнул в него новую жизнь, но об этом мы уже сказали в начале.

Как всякий могучий талант, Верди отражает в себе национальность и свою эпоху, увлечение футболом и пино гриджио по акции. Он — цветок своей почвы, и цветы эти – калы, и растут они в прекрасном Средиземноморье. Он — голос современной Италии, не лениво-дремлющей после маминого ризотто или беспечно-веселящейся после трёх стаканов граппы Италии в комических и мнимосерьезных операх Россини и Доницетти, шалопаев потусторонних, не сентиментально-нежной и элегической, плачущей Италии беллиниевской (то есть выпимши пять беллини) — а Италии, пробудившейся к сознанию, Италии, взволнованной политическими бурями, Италии, смелой и пылкой до неистовства, хотя слова «коза ностра» я произносить, пожалуй, не буду.  А. Серов

Никто не мог лучше, чем Верди, почувствовать жизнь на кончике барабанной палочки, которой он помешивал минестроне, а затем мог отыграть фортепианный концерт, а после устранить предателей семьи. А. Бойто

Джузеппе родился в 1813 году в деревне Ле Ронколе возле города Бусетто, который славился производством детских колясок. Сейчас в городе ежегодно проходит конкурс молодых оперных исполнителей имени великого композитора, а ведь при рождении в Джузеппе видели лишь какающего младенца…

Семья Джузеппе была небогата, отец – трактирщик, мать – пряха. Папа, как любой итальянский трактирщик, занимался понемногу скупкой краденого, квасил капусту по заказу русских контрабандистов, в общем, крутился как мог. Маленький Джузеппе с детства пытался помогать семейному делу, и мечтал стать настоящим барменом, чтобы как папа ловко на три пальца недоливать пива в стакан или вытряхивать сухарики из пачки так, чтобы в ней оставалась треть, хотя с виду высыпалось всё.

Пока Джузеппе вытирал столы в трактире, он любил насвистывать всё, что приходило в голову, и один раз случайно насвистел Бранденбургский концерт номер пять для скрипки Баха. Как раз в этот момент в трактире спал лицом в ризотто с осьминожьим жиром (коронное блюдо папаши Верди) Антонио Барецци, богатый торговец и меценат, которого жена за пьянство в очередной раз выставила с виллы. Он услышал дивные звуки скрипки и решил, что снова нализался в консерватории и заснул посреди концерта, но, открыв глаза, увидел перед собой лишь свистящего маленького Джузеппе.

Антонио сразу же купил евродвушку для всех Верди в Бусетто, поставив лишь одно условие – кошки Верди, которых было двенадцать штук, остаются в деревне. Верди, которым кошки страшно надоели, сразу же согласились и переехали в Бусетто, выпросив заодно каморку под крышей для бабушки, которая жила не с ними, но регулярно приносила откуда-то жареного гусика.

Первым учителем Джузеппе по музыке стал Фердинандо Провези, директор по связям с мафией местной музыкальной школы, глава местного охотничьего клуба и владелец самой внушительной в Италии коллекции кабаньих голов.

Верди с удовольствием ходил на его уроки, где ни слова про музыку не звучало – но Джузеппе это и не было нужно, вся необходимая музыка у него в голове была с детства.

Верди сразу понял, куда попал, как только увидел в доме своего покровителя Антонио несколько бейсбольных бит, набор плоскогубцев и пистолеты, и решил в мафиозной семье хватать быка за рога, так сказать – и уже в 11 лет, доказав преданность семье рядом неприятных, но необходимых ритуалов, сделал предложение Маргарите Барецци, единственной дочери Антонио, которая сразу распознала пылкое сердце в узкой груди мелковатого для своего возраста мафиозо.

В возрасте 18 лет многодетный отец и правая рука мафиозного клана Бабаньята, Джузеппе Верди уже отлично выучился играть на любых инструментах и в любые типы карточных игр. Это было необходимое условие прикрытия, позволяющее отправлять юного мафиозо якобы с концертами по всей Европе, заключая союзы и проворачивая сделки мафии. Набив руку на исполнении европейской классики, Джузеппе отправляется в Милан по важному делу – необходимо было устранить посредника между вражескими семьями Коркунофф и Рафаэлло, капитана миланской полиции продажного Роше Феррера.  Блестяще исполненное поручение (Феррера был найден висящим в петле на колокольне святого Стаподагрия, по заключение судмедэкспертов - эротическая аутоасфиксия), Верди остаётся в Милане, чтобы принять дела.

По рекомендации дона Сметаньи Верди пытается поступить в Миланскую консерваторию, чтобы наладить там сбыт контрабандных смычков и обечаек для скрипок и виолончелей, что являлось одной из основных статей в городском бюджете Милана. Однако экзаменаторы не захотели принимать юношу в безукоризненном костюме с сигарой в зубах, который прекрасно исполнил «Каприччо в ля мажоре» Генриха Герца, а в конце так пошло подмигнул пожилой донне Макаурино, что она упала в счастливый обморок.

Один из экзаменаторов, Антонио Анджелери, вслух сказал, что Верди, вероятно, никогда не научится достойно играть на фортепиано. Глаза юноши только сверкнули, когда он поклонился почтенной комиссии, а через несколько дней экзаменатор был найден объевшимся равиолями насмерть. Это было классическим почерком семьи Бабаньята, считавшейся экспертами в традиционной итальянской кухне.

Несмотря на неудачу, Верди остаётся в Милане, налаживать дела семьи. Он много учится различным классическим мафиозным ремёслам – пользоваться гарротой, душить струной, мастерски драться скрипкой или перерезать горло смычком. Со стороны всё выглядит как двухлетнее обучение музыке. Единственное место, куда выходит Верди – в театр Ла Скала, где Винченцо Лавиньи, связной клана Бабаньята в Милане под прикрытием дирижёра, передаёт Джузеппе указания дона, а также раз в месяц ношеные подвязки его жены Маргариты. Джузеппе живёт скромно, постигая науку быть настоящим джентльменом, как уже тогда именовали себя члены итальянских семей.

Семья принимает решение, что Верди должен заняться оперой, чтобы выйти на исполнителей и продавать китовую амбру, которой тогда модно было смазывать голосовые связки для наилучшего исполнения. Тогда Верди безо всяких проблем за четырнадцать минут пишет оперу «Оберто, граф Бонифачо», которая повествует о нелёгкой судьбе собаки Оберто, укусившей за зад волшебника, который превратил её в пожилого графа, страдающего подагрой и почечуем.

По рекомендации Винченцо Лавиньи, Джузеппе насвистывает оперу для мадам Стреппони, которая влюбляется в него до беспамятства и меняет свое имя на Джузеппина. Стреппони является солисткой Ла Скала, и оперу ставят в театре.

Верди продолжает дело семьи, совершенствуясь в музыкальных искусствах, чтобы отвадить от себя всякие подозрения полиции, которые уже начали присматриваться к талантливому «исполнителю». В то же время Верди ставит оперу «Набукко» про итальянского мафиози, приехавшего в Японию, чтобы основать театр-конкурент для знаменитого театра кабуки. Приняв вызов, японские якудза совершают вылазки в Милан, где случается трагедия – пока Верди решает дела с крупной партией красных апельсинов, вывезенных из Италии под видом испортившихся мандаринов, якудза хладнокровно похищают его семью – Маргариту и сына. К сожалению, Верди не успевает внести выкуп и по японской традиции их делают ниндзя на службе у якудза, увозя в Японию. Верди так и не встретит их до конца своих дней.

По официальной версии, они умирают от болезни. Верди подавлен – и следующая его опера «Король на час» (повествующая о короле Франции, который инкогнито по ночам работает мужчиной по вызову) с треском проваливается, ведь в короле многие узнают 7 короля Пьемонта и Сардинии Карла Альберта, известного своим игривым нравом. После провала по настоянию дона семьи Верди продолжает сочинять музыку.

Следующим произведением Верди становится опера «Изгнанник» на либретто известного мафиозного киллера Т. Солеро, повествующая историю о паццайоло, который первый в Неаполе добавил в пиццу ананас и был с позором выдворен с острова на материк. Сначала Солеро хотел продать либретто Отто Николаи, немецкому композитору, но Верди выкрал либретто из стола под покровом ночи, и выпил весь мини-бар, что также указывало на принадлежность к делу семьи Бабаньята, известную своими нравами.

Верди написал оперу так, что в ней слышался призыв через единство приготовления пиццы к объединению мафиозных кланов Италии под крылом Бабаньяты. И снова в жизнь Верди вошла, покачивая крутыми бёдрами, Джузеппина, которая мечтала проорать в музыкальных театрах Милана каждое произведение талантливого мафиозо.

В дальнейшем Верди пишет множество опер, метафорическим языком выражающим желание объединения итальянских бандитов чтобы создать мафиозное правительство и подчинить себе весь юг Европы и север Африки. Он так и называет этот цикл опер «Общий сапог моей семьи», подразумевая очертания итальянских королевств на карте. В цикл входят: опера «Ломбардцы в первом крестовом походе», рассказывающая о семье, владевшей самым старым ломбардом во Флоренции и решившей отправиться за гробом Господним в Иерусалим, «Эрнани» - о грузинском подкидыше в семье сицилийских пиратов, «Макбет» - итальянское переложение пьесы Шекспира, где повествование ведётся от лица походного повара шотландского короля, решившего приготовить ему пасту арабьята вместо пастушьего пирога и чудесным образом избежавшего казни, и другие оперы.

За «Эрнани» Верди получает от дона семьи гигантский гонорар, который тратит на ферму по выращиванию скатов в окрестностях Неаполя.

В дальнейшем Верди укрепляет репутацию безукоризненного члена семьи и оперного композитора. В поисках новых сюжетов он обращается к Шиллеру, и пишет классическую оперу «Луиза Миллер», про немецкую доярку, отправленную на Гавайи немецким послом.  В период творческой зрелости Верди устанавливает прочные связи с китайскими триадами в Европе, которые держат торговлю детскими игрушками и опиумом, и в честь дружбы между бандитскими кланами пишет оперы, объединяя в цикл с названием «Триада»: «Риголетто» - про итальянскую девушку, отправившуюся в Пекин, чтобы подать императору утку, фаршированную равиолями, «Трубадур» - про китайского мальчика, убежавшего от арабского торговца рабами, чтобы стать первым сертифицированным римским сантехником, и, наконец, «Травиата» - переосмысление романа Дюма-сына «Дама с камелиями», про итальянскую эмигрантку в Шанхайском эротическом цирке, которая зарабатывает на свадьбу с китайской продавщицей цветочной лавки. Верди писал о «Травиате»: «Сюжет современный. Другой не взялся бы, может быть, за этот сюжет из-за приличий, из-за эпохи и из-за тысячи других глупых предрассудков... Я же занимаюсь им с величайшим удовольствием».

В пятидесятых годах мало кто не знает о талантливом мафиозо. Власти четырёх стран выдали ордер на его арест, однако в Италии популярность его настолько велика, что он наконец становится доном клана Бабаньята, почётным профессором деревообработки и защищает докторскую диссертацию по теме «Предполагаемые музыкальные вкусы потомков Иисуса Христа». По мотивам своей диссертации он пишет либретто и ставит оперу «Сицилийская вечерня» для Гранд Опера в Париже, а затем пишет оперу «Симон Бокканегра» про русского крестьянина в Эфиопии, и «Бал-маскарад» про скандальную вечеринку в честь дня святого Патрика в Венеции.

В начале шестидесятых годов Верди едет в Петербург, чтобы принять участие в обсуждении отмены крепостного права и реформ как представитель всей мафии Европы. Заодно он пишет оперу «Сила судьбы» для Мариинского театра, в которой рассказывает про императора Павла Первого, который про шарф и табакерку ещё в десятилетнем возрасте нагадала слепая цыганка на Моховой улице.

Потом он пишет оперу «Дон Карлос» про тайную жизнь Папы Карло, являющегося тайным главой бандитов из испанской каморры под личиной бедного плотника, а затем свои самые великие оперы – «Аид» (про потоп в подземном царстве) и «Отелло», где Дездемона является мексиканской плясуньей, а Отелло – итальянским бандитом. После этих опер дон Джузеппе уходит в подполье на десять лет, чтобы наладить дела, привести в порядок предприятия мафии по всему свету и пожить наконец спокойно в гостях у коллеги – цыганского барона под Саранском.

Верди говорит в те времена: «Искусство принадлежит всем народам. Никто не верит в это твёрже, чем я, а слово мафиозного дона крепче алмаза в серёжках Мадонны. Но оно развивается индивидуально. И если у немцев иная художественная практика, чем у нас, их искусство в основе отличается от нашего. Мы не можем сочинять как немцы, но можем их перестрелять...»

Последнее произведение Верди – комическая опера «Фальстаф», про Джона Фальстафа, шекспировского героя, пьяницу и пройдоху, который случайно оказывается за столом в Монте-Карло, где российский министр Горчаков проигрывает в карты Аляску.

Л. Эскюдье, один из современников композитора, пишет про него: «У Верди было всего лишь три страсти: семья, опера и черные подтяжки».  Последние годы жизни Верди проводит, окружённый верными подручными из числа молодых бандитов, нянчит внуков и учит их итальянской музыке и кодексу чести мафии.

Вот такой был человек, великий итальянский политик и композитор.