Джереми Кларксон о космосе *продолжение в комментариях*
"У космоса большое будущее. Единственное, что для этого требуется - чтобы американцы опять начали драться с русскими"
Тридцать лет назад были запущены аппараты 'Вояджер' - запущены с Земли прямо в дальний космос, где они должны на весь мир транслировать песни китов, речи Джимми Картера и указания, как до нас долететь, если какие-нибудь пришельцы решат заскочить на чашку чаю.
Пока что у этих корабликов все идет хорошо: 'Вояджер-1' уже отлетел от Солнца на 9,6 миллиарда миль и на скорости около 38 тысяч миль в час проходит сейчас гелиопаузу - область между краем Солнечной системы и межзвездным пространством, - а 'Вояджер-2' уже обошел Плутон и прокладывает путь через мириады ледяных планетушечек, из последних сил хватающихся за притяжение Солнца. Даже слов не хватает выразить, как это здорово - знать, что мы все про себя написали, запечатали письмо в бутылку и бросили ее в космос, так что теперь осталось как следует подождать - и маленькие зеленые человечки обязательно приземлятся прямо в Гайд-парке.
Однако 'Вояджеры', к сожалению, сильно подрывают привлекательность межпланетного космотуризма. Дело в том, что когда они долетят до какой-нибудь другой солнечной системы, где найдется жизнь, Джимми Картер будет уже мертв, китов тоже не останется, Солнце вообще выгорит, а Землю, скорее всего, засосет в черную дыру размером с апельсин - так что любого, кто прилетит сюда в надежде, что его здесь встретят цветами и фуршетом, ждет жестокое разочарование.
Кроме того, 'Вояждеры' наглядно показали нам самим, что никогда нам не придется бороздить космические просторы в поисках чужой жизни и новых цивилизаций - ибо нашей до этого слишком уж далеко. Только подумайте: посади мы на 'Вояджер' двадцатилетнего человека, сейчас ему было бы уже пятьдесят - а он все еще в нашей Солнечной системе. К тому времени, когда он долетел бы до наших ближайших соседей, ему было бы уже около шести тысяч миллионов миллиардов лет, по достижении какового возраста ему, вероятнее всего, было бы уже все равно.
Что же делать? Опустить руки? Просто сказать: 'Ну и ладно: во-первых, нам для наших целей и собственного мира вполне достаточно - ну и потом, разве не уютный мирок нам достался? Так что давайте-ка построим на мысе Канаверал торговый центр, Байконур превратим в музей - и до встречи в баре в субботу'?
Ну уж нет. Разве никто не хочет своими глазами увидеть гелиопаузу? Это вам не какой-нибудь Олтон-Тауэрс - это гораздо, гораздо лучше. Это место, где заканчивается влияние Солнца; место, где скорость солнечного ветра падает с полутора миллионов миль в час до нуля; это место, где своими глазами видишь, как наша Система продирается через межзвездный газ. Разве не хочется самому знать, как все это выглядит на самом деле? Разве не хочется узнать, какой при этом бывает звук? Разве не хочется стоять на гребне Солнечной системы, несущейся сквозь космос со скоростью тысяч и тысяч миль в час? Не знаю, как кому - мне хочется. И с какой это радости мы должны отказываться от этой мечты из-за каких-то там законов физики? Если в шестнадцатом веке люди упорно строили корабли, потому что хотели посмотреть, что находится там, на другой стороне океана, то, значит, и мы должны разработать что-то такое, что решит проблему нашей космической медлительности. Нельзя откладывать мысли о космических полетах только потому, что нас ограничили 38 тысячами миль в час - надо найти способ опровергнуть Эйнштейна, надо сбросить цепи, которыми сковала наш разум фирма Gatso, отринуть нашу дурацкую привычку везде избегать риска - и построить-таки машину, способную вывести нас на скорость света, а там и дальше.
Мы уже сверху донизу исследовали наш мир - в смысле, были на самом его верху (ну, я, во всяком случае, был) и на самом низу. Мы восходили на самые высокие горы, забирались в самые жестокие пустыни и спускались в самые темные глубины океана. Пришло время заново разжечь жажду знаний и двигаться вперед. То есть, я хотел сказать - вверх.
Здесь надо, наверное, кое-что объяснить. Дело в том, что я - неисправимый фанат космоса. Когда я вижу фотографии газовых облаков, сделанные телескопом 'Хаббл', для меня они все равно что картинки далеких пляжей в брошюрах турагентств - будто приглашение: 'приди и посмотри сам'. А когда я лежу на каком-нибудь тропическом пляже в ясную ночь, от одной мысли о бесконечности, о том, что где-то там, может быть, лежит на какой-нибудь планете другой Джереми Кларксон и думает точно о том же, о чем думаю я - у меня мурашки бегут по спине.
Кстати, с точки зрения математики вероятность того, что во Вселенной есть еще одна Земля - в точности как наша, только Уэльс у них больше похож на головастика - практически абсолютна. Что есть такая же, только у Фионы Брюс (Fiona Bruce) на ней светлые волосы* - тоже. В ней, теоретически, есть место для любого из возможных вариантов нашего мира - причем о наличии любого из возможных вариантов любого другого мира мы еще и не заикались.
Одни ли мы во вселенной? Ясное дело, что нет. То есть если она и вправду бесконечна - определенно нет. Но если сидеть в баре, потягивая пиво, и постоянно занимать свой мозг такими важными достижениями, как покупка новой мелодии для телефона, ответа на этот вопрос все равно не получишь. А мы сегодня, как бы там ни было, ничем другим и не занимаемся.
Да ладно, скажете Вы, ткнув пальцем в какой-нибудь из спутников, летающих туда-сюда в ночном небе - наверняка этим и без нас много кто занят. Жаль, конечно, что приходится Вас разочаровывать, но пальцем вы именно туда и попали: большая часть того, что крутится на орбите вокруг Земли - не более чем сотни тысяч кусков космического мусора. Работающих спутников там всего-то около восьми сотен, причем большая часть из них занимается неизвестно чем: 66 процентов спутников закинуты на орбиту, чтобы Вы могли поговорить с детишками, когда они после университета уезжают на год куда-нибудь в Белиз поухаживать за редкими обезьянами и набраться уму-разуму; семь процентов позволяют найти нужную улицу в Рединге, шесть процентов используют военные для того, чтобы шпионить друг за другом, пять процентов помогают предсказывать погоду и примерно столько же наблюдают за таянием льдов и миграцией белых медведей, то есть попусту тратят время. В общем и целом, 760 спутников разглядывают саму Землю, а остальное - а это вам не что-нибудь, а вся остальная Вселенная - только 40.
А что же Международная космическая станция, спросите Вы? Судя по тому, что мы все о ней знаем, это не станция, а какой-то деревенский гараж, куда астронавты только затем и летают, чтобы что-нибудь чинить. А если Вы спросите, зачем она нужна, то я и вовсе не найдусь, что Вам ответить. 'Хаббл'? Снимочки, что и говорить, очень и очень ничего, так держать - но, в конце концов, 'Хаббл' - это всего лишь большой 'Никон'.
Сегодня все положительное, что мы слышим о космосе, исходит всего от нескольких людей, обещающих в скором времени брать туда туристов. В 2004 году Ричард Брэнсон (Richard Branson) говорил, что уже в 2007-м можно будет за свои кровные, не снимая любимых джинсов и футболки, прокатиться туда, откуда Землю только Господь Бог и видел. Правда, пока что он еще не добился своего: первую попытку забросить на орбиту недорогой аппарат, который можно было бы использовать по второму разу пришлось закончить, когда пилот услышал взрыв за своей спиной; вторая чуть не закончилась катастрофой после отделения от носителя, когда на высоте 47 тысяч футов корабль вошел в штопор.
В общем, мы топчемся на месте и в космос не идем. И я боюсь, что заставить нас прекратить это занятие может только война. Собственно, война всегда была благом для человечества. Согласен, что с точки зрения стоящего на поле боя со стрелой, торчащей из глаза, и пытающегося запихнуть обратно кишки, все выглядит вовсе не так весело, но давайте будем откровенны - на поле боя окончательный исход конфликта не решался практически никогда. Очень редко исход войны решают солдаты с генералами - гораздо чаще его определяют инструменты, которые им для этого дают. Если павший смертью храбрых на амбразуре помог своему отряду продвинуться на метр вперед, то за их спинами ученые за это же время уходят на триста лет вперед - и ведут за собой весь мир.
Первую в мире электронно-вычислительную машину сделали в Блетчли-парке не для того, чтобы какой-нибудь недоросль весь вечер расстреливал по сети своих одноклассников, а для того, чтобы разгадывать немецкие шифры. Реактивные самолеты появились не затем, чтобы можно было на выходные летать на Тенерифе, а затем, что Германии нужен был истребитель побыстрее. Радар придумали тоже не потому, что посадка в Хитроу должна быть безопасной, а потому, что иначе в Атлантике было слишком трудно искать перископы подводных лодок. Война дала нам практически все, к чему мы сегодня привыкли. А больше всего из этого дало нам полувековое противостояние России и Америки.
Пятьдесят лет назад Россия запустила свой Спутник - вроде бы обычный радиопередатчик, но в его сигнале те, кто умел слушать, услышали: 'Всем привет! Это Россия. Мы хотим, чтобы все знали: наши немецкие ученые лучше, чем американские немецкие ученые'. Те, кто слушал по-английски, услышали еще более простую фразу: 'А щас кое-кто, хе-хе, неслабо огребет. . .'
Америка оскорбилась - и было с чего, - быстренько создала НАСА и нашла для нее много миллиардов долларов, потраченных на программу, со всей неопровержимостью доказавшую, что русские . . . и правда лучше. Они первыми вышли на орбиту, первыми отправили туда собаку, первыми - человека, первыми добрались до Луны (они-они, а как вы думали?) и до Венеры.
После этого космическая гонка превратилась в 'войну раздутых эго'. И это было потрясающе хорошо, потому что в этой войне, в отличие от других, обе стороны отделались жертвами в размере 22 астронавтов и 70 человек наземного персонала, а все остальное человечество получило огромную пользу. Американские немецкие изобретатели силились делать оружие лучше, чем русские немецкие изобретатели - а у нас появились клюшки для гол
Тридцать лет назад были запущены аппараты 'Вояджер' - запущены с Земли прямо в дальний космос, где они должны на весь мир транслировать песни китов, речи Джимми Картера и указания, как до нас долететь, если какие-нибудь пришельцы решат заскочить на чашку чаю.
Пока что у этих корабликов все идет хорошо: 'Вояджер-1' уже отлетел от Солнца на 9,6 миллиарда миль и на скорости около 38 тысяч миль в час проходит сейчас гелиопаузу - область между краем Солнечной системы и межзвездным пространством, - а 'Вояджер-2' уже обошел Плутон и прокладывает путь через мириады ледяных планетушечек, из последних сил хватающихся за притяжение Солнца. Даже слов не хватает выразить, как это здорово - знать, что мы все про себя написали, запечатали письмо в бутылку и бросили ее в космос, так что теперь осталось как следует подождать - и маленькие зеленые человечки обязательно приземлятся прямо в Гайд-парке.
Однако 'Вояджеры', к сожалению, сильно подрывают привлекательность межпланетного космотуризма. Дело в том, что когда они долетят до какой-нибудь другой солнечной системы, где найдется жизнь, Джимми Картер будет уже мертв, китов тоже не останется, Солнце вообще выгорит, а Землю, скорее всего, засосет в черную дыру размером с апельсин - так что любого, кто прилетит сюда в надежде, что его здесь встретят цветами и фуршетом, ждет жестокое разочарование.
Кроме того, 'Вояждеры' наглядно показали нам самим, что никогда нам не придется бороздить космические просторы в поисках чужой жизни и новых цивилизаций - ибо нашей до этого слишком уж далеко. Только подумайте: посади мы на 'Вояджер' двадцатилетнего человека, сейчас ему было бы уже пятьдесят - а он все еще в нашей Солнечной системе. К тому времени, когда он долетел бы до наших ближайших соседей, ему было бы уже около шести тысяч миллионов миллиардов лет, по достижении какового возраста ему, вероятнее всего, было бы уже все равно.
Что же делать? Опустить руки? Просто сказать: 'Ну и ладно: во-первых, нам для наших целей и собственного мира вполне достаточно - ну и потом, разве не уютный мирок нам достался? Так что давайте-ка построим на мысе Канаверал торговый центр, Байконур превратим в музей - и до встречи в баре в субботу'?
Ну уж нет. Разве никто не хочет своими глазами увидеть гелиопаузу? Это вам не какой-нибудь Олтон-Тауэрс - это гораздо, гораздо лучше. Это место, где заканчивается влияние Солнца; место, где скорость солнечного ветра падает с полутора миллионов миль в час до нуля; это место, где своими глазами видишь, как наша Система продирается через межзвездный газ. Разве не хочется самому знать, как все это выглядит на самом деле? Разве не хочется узнать, какой при этом бывает звук? Разве не хочется стоять на гребне Солнечной системы, несущейся сквозь космос со скоростью тысяч и тысяч миль в час? Не знаю, как кому - мне хочется. И с какой это радости мы должны отказываться от этой мечты из-за каких-то там законов физики? Если в шестнадцатом веке люди упорно строили корабли, потому что хотели посмотреть, что находится там, на другой стороне океана, то, значит, и мы должны разработать что-то такое, что решит проблему нашей космической медлительности. Нельзя откладывать мысли о космических полетах только потому, что нас ограничили 38 тысячами миль в час - надо найти способ опровергнуть Эйнштейна, надо сбросить цепи, которыми сковала наш разум фирма Gatso, отринуть нашу дурацкую привычку везде избегать риска - и построить-таки машину, способную вывести нас на скорость света, а там и дальше.
Мы уже сверху донизу исследовали наш мир - в смысле, были на самом его верху (ну, я, во всяком случае, был) и на самом низу. Мы восходили на самые высокие горы, забирались в самые жестокие пустыни и спускались в самые темные глубины океана. Пришло время заново разжечь жажду знаний и двигаться вперед. То есть, я хотел сказать - вверх.
Здесь надо, наверное, кое-что объяснить. Дело в том, что я - неисправимый фанат космоса. Когда я вижу фотографии газовых облаков, сделанные телескопом 'Хаббл', для меня они все равно что картинки далеких пляжей в брошюрах турагентств - будто приглашение: 'приди и посмотри сам'. А когда я лежу на каком-нибудь тропическом пляже в ясную ночь, от одной мысли о бесконечности, о том, что где-то там, может быть, лежит на какой-нибудь планете другой Джереми Кларксон и думает точно о том же, о чем думаю я - у меня мурашки бегут по спине.
Кстати, с точки зрения математики вероятность того, что во Вселенной есть еще одна Земля - в точности как наша, только Уэльс у них больше похож на головастика - практически абсолютна. Что есть такая же, только у Фионы Брюс (Fiona Bruce) на ней светлые волосы* - тоже. В ней, теоретически, есть место для любого из возможных вариантов нашего мира - причем о наличии любого из возможных вариантов любого другого мира мы еще и не заикались.
Одни ли мы во вселенной? Ясное дело, что нет. То есть если она и вправду бесконечна - определенно нет. Но если сидеть в баре, потягивая пиво, и постоянно занимать свой мозг такими важными достижениями, как покупка новой мелодии для телефона, ответа на этот вопрос все равно не получишь. А мы сегодня, как бы там ни было, ничем другим и не занимаемся.
Да ладно, скажете Вы, ткнув пальцем в какой-нибудь из спутников, летающих туда-сюда в ночном небе - наверняка этим и без нас много кто занят. Жаль, конечно, что приходится Вас разочаровывать, но пальцем вы именно туда и попали: большая часть того, что крутится на орбите вокруг Земли - не более чем сотни тысяч кусков космического мусора. Работающих спутников там всего-то около восьми сотен, причем большая часть из них занимается неизвестно чем: 66 процентов спутников закинуты на орбиту, чтобы Вы могли поговорить с детишками, когда они после университета уезжают на год куда-нибудь в Белиз поухаживать за редкими обезьянами и набраться уму-разуму; семь процентов позволяют найти нужную улицу в Рединге, шесть процентов используют военные для того, чтобы шпионить друг за другом, пять процентов помогают предсказывать погоду и примерно столько же наблюдают за таянием льдов и миграцией белых медведей, то есть попусту тратят время. В общем и целом, 760 спутников разглядывают саму Землю, а остальное - а это вам не что-нибудь, а вся остальная Вселенная - только 40.
А что же Международная космическая станция, спросите Вы? Судя по тому, что мы все о ней знаем, это не станция, а какой-то деревенский гараж, куда астронавты только затем и летают, чтобы что-нибудь чинить. А если Вы спросите, зачем она нужна, то я и вовсе не найдусь, что Вам ответить. 'Хаббл'? Снимочки, что и говорить, очень и очень ничего, так держать - но, в конце концов, 'Хаббл' - это всего лишь большой 'Никон'.
Сегодня все положительное, что мы слышим о космосе, исходит всего от нескольких людей, обещающих в скором времени брать туда туристов. В 2004 году Ричард Брэнсон (Richard Branson) говорил, что уже в 2007-м можно будет за свои кровные, не снимая любимых джинсов и футболки, прокатиться туда, откуда Землю только Господь Бог и видел. Правда, пока что он еще не добился своего: первую попытку забросить на орбиту недорогой аппарат, который можно было бы использовать по второму разу пришлось закончить, когда пилот услышал взрыв за своей спиной; вторая чуть не закончилась катастрофой после отделения от носителя, когда на высоте 47 тысяч футов корабль вошел в штопор.
В общем, мы топчемся на месте и в космос не идем. И я боюсь, что заставить нас прекратить это занятие может только война. Собственно, война всегда была благом для человечества. Согласен, что с точки зрения стоящего на поле боя со стрелой, торчащей из глаза, и пытающегося запихнуть обратно кишки, все выглядит вовсе не так весело, но давайте будем откровенны - на поле боя окончательный исход конфликта не решался практически никогда. Очень редко исход войны решают солдаты с генералами - гораздо чаще его определяют инструменты, которые им для этого дают. Если павший смертью храбрых на амбразуре помог своему отряду продвинуться на метр вперед, то за их спинами ученые за это же время уходят на триста лет вперед - и ведут за собой весь мир.
Первую в мире электронно-вычислительную машину сделали в Блетчли-парке не для того, чтобы какой-нибудь недоросль весь вечер расстреливал по сети своих одноклассников, а для того, чтобы разгадывать немецкие шифры. Реактивные самолеты появились не затем, чтобы можно было на выходные летать на Тенерифе, а затем, что Германии нужен был истребитель побыстрее. Радар придумали тоже не потому, что посадка в Хитроу должна быть безопасной, а потому, что иначе в Атлантике было слишком трудно искать перископы подводных лодок. Война дала нам практически все, к чему мы сегодня привыкли. А больше всего из этого дало нам полувековое противостояние России и Америки.
Пятьдесят лет назад Россия запустила свой Спутник - вроде бы обычный радиопередатчик, но в его сигнале те, кто умел слушать, услышали: 'Всем привет! Это Россия. Мы хотим, чтобы все знали: наши немецкие ученые лучше, чем американские немецкие ученые'. Те, кто слушал по-английски, услышали еще более простую фразу: 'А щас кое-кто, хе-хе, неслабо огребет. . .'
Америка оскорбилась - и было с чего, - быстренько создала НАСА и нашла для нее много миллиардов долларов, потраченных на программу, со всей неопровержимостью доказавшую, что русские . . . и правда лучше. Они первыми вышли на орбиту, первыми отправили туда собаку, первыми - человека, первыми добрались до Луны (они-они, а как вы думали?) и до Венеры.
После этого космическая гонка превратилась в 'войну раздутых эго'. И это было потрясающе хорошо, потому что в этой войне, в отличие от других, обе стороны отделались жертвами в размере 22 астронавтов и 70 человек наземного персонала, а все остальное человечество получило огромную пользу. Американские немецкие изобретатели силились делать оружие лучше, чем русские немецкие изобретатели - а у нас появились клюшки для гол
