Отрывок из книги Всеволода Кочетова "Чего же ты хочешь?"
– Синьор Карадонна,– заговорила она, закуривая сигарету,– я видела, с каким интересом и удивлением вы смотрели на ту толпу, которая отправлялась сегодня в Россию. В известной мере я догадываюсь о ходе ваших мыслей. У наших западных людей, которые не занимаются специально изучением Советской России, о ней самое превратное представление. Через ваши руки прошла уйма печатного материала за эти месяцы. И все же России вы не знаете. Материальчики, виденные вами, до крайности противоречивы и откровенно противоположны. Где правда, где ложь – невозможно определить. Как ни странно, а лжи человек поверит скорее, чем правде. Удивлены? Пожалуйста, объясню. Дети сказкам верят безоговорочно. В том, что возможна девочка в дюйм ростом, не усомнится ни один нормальный ребенок. Но никто из них, из нормальных детишек, не верит в то, что если не мыть руки перед едой, то заболеешь желудком. Хотя в первом случае – абсолютная ложь, во втором – непреложная истина. У большинства западных людей ребячье представление о России, Там-де неслыханные эксперименты, там все не так, как у нас, там власть рабочих и крестьян, там почти как на Марсе из фантастических романов – золотой век, все учатся, все благоденствуют, и так далее, и тому подобное. И в это, с восточными ветрами долетающее до нас, наши люди верят, как дети в сказку, безоговорочно. Усилия западного пропагандистского аппарата противопоставить всему этому подлинную правду часто бывают тщетными. Нам не верят, «А, – говорят, – понятно, антикоммунизм, холодная война!» Капиталисты-де завидуют успехам русских и брешут на них что попало. Даже вот и вы, дорогой синьор, живой пример этому. Слушайте, там все уже не так, как вам думается. Мы пробили стену! С огромным трудом, неимоверными усилиями, но пробили.
– Кто мы? – спросил Сабуров, глядя в голубые глаза мисс Браун. Клауберг давно сказал ему под строжайшим секретом, что дама эта, в чем нет никакого сомнения, сотрудничает в Центральном разведывательном управлении Соединенных Штатов.
– Кто? – Порция Браун покрутила бокальчик с вином в своих красивых пальцах.– Весь свободный мир. Общими усилиями. Мы – это и я, и вы, и ваш друг Клауберг.
– Лично я в этом смысле не делал ничего, мисс Браун. Никакой стены не пробивал, жил, как вы знаете, двадцать с лишним лет на тихом берегу теплого моря, и только.
– Жаль, синьор Карадонна. А надо, надо делать. Иначе вашей тихой жизни однажды придет конец.– Она отпила еще несколько глотков.– Я, например, делаю это, пробиваю стену, уже лет семнадцать, с тех пор, как окончила русское отделение университета.
– А для чего вам понадобилось именно русское отделение?
– Да потому, что я сама наполовину русская! Моя мать была русской. Ее подростком увезли из России родители, которые бежали от большевиков. Она была внучкой очень богатого человека, у него в России было несколько сахарных заводов, и еще что-то весьма доходное, а ее отец управлял в Москве банком. Но это к слову, к слову. Я должна завершить свою мысль. Брешь, говорю, пробита, фронт русских ослаблен. Надо развивать успех. Существует весьма стройная программа демонтажа коммунизма, их советского общества. Это прежде всего духовный мир, наше воздействие на него. Мы идем по трем линиям. Первая – старики, старшее поколение. На них воздействуем религией. К концу жизни человек невольно задумывается над тем, что ждет его там, там! – Она указала пальцем в потолок. – Установлено, что даже тот, кто в молодости, в возрасте, когда он полон сил, был отчаянным атеистом, на склоне лет испытывает робость перед грядущей неизвестностью и вполне способен принять идею высшего начала. Число верующих растет. Мне известно, например, что в такой просвещенной области, которая находится под боком и под прямым воздействием столицы, в Московской, по-церковному крестят каждого шестого новорожденного. До войны не крестили и пятидесятого.
Сабуров слушал с большим интересом. Полгода изучал он в Лондоне Советскую Россию, советскую действительность. Много в ней было для него неясного, противоречивого и вместе с тем интересного, привлекающего; Как ни говори – родина! И он готов слушать о ней все новые и новые рассказы, они не наскучивают, не надоедают.
– Второе – среднее поколение,– продолжала мисс Браун,– это так называемые взрослые. В последние годы они стали неплохо зарабатывать благодаря усилиям их правительства. У них завелись свободные деньги. Через все возможные каналы – через наше радио, через обменные иллюстрированные издания и особенно через кино с его картинами великосветской жизни, – мы пробуждаем в них тягу к комфорту, к приобретательству, всячески насаждаем культ вещей, покупок, накопительства. Мы убеждены, что так они отойдут от общественных проблем и интересов, утратят дух коллективизма, который делает их сильными, неуязвимыми. Их заработков им покажется мало, они захотят иметь больше и встанут на путь хищений. Это есть уже и сейчас. Вы читали их прессу, и вы видели на страницах их газет бесконечные сетования по поводу хищений. Хищники, хищники, хищники! Всюду хищники. А сколько примеров хищничества не попадает в печать. Я вижу, вы заслушались. Интересно?
– Да, очень. Прошу вас. Я только хотел бы, чтобы вы объяснили, почему этого не было раньше.
– Я же сказала вам, наша работа не пропадает напрасно.
– Нет, я хочу знать, почему не было вот этих безудержных хищений.
– Ну, во-первых, скажем, до войны, не было перед глазами таких соблазнительных примеров. Каждый живущий не по средствам вызывал по меньшей мере общественное недоумение. Во-вторых, многое держалось и на драконовских сталинских строгостях. Вы знаете, что за килограмм украденного в поле гороха могли судить и дать человеку десять лет тюрьмы.
– А если человек не крал этого килограмма, то его не судили и не давали ему десяти лет?
– Это их пропагандистский контрвопрос, синьор Карадонна. Я это уже слышала. Пойдем дальше. О молодежи, так сказать, о третьей и самой главной линии, по какой демонтируется их общество. Молодежь! Тут богатейшая почва для нашего посева. Молодой ум так уж устроен, что он протестует против всего, что ограничивает его порывы. И если его поманить возможностью полного освобождения от каких-либо ограничений, от каких-либо обязанностей, скажем, перед обществом, перед взрослыми, перед родителями, от какой-либо морали, он ваш, синьор Карадонна. Так поступил Гитлер, отбросив с дороги молодых мешавшие ему библейские заповеди, например: «Не убий». Так поступил Мао Цзэ-дун, двинув толпы мальчишек на разгром партии китайских коммунистов, воодушевив ниспровергателей тем, что развенчал авторитеты взрослых, – и мальчишки, дескать, могут теперь плевать в лицо старикам. Такие возможности очень возбуждают и взвинчивают молодых. Кстати, так было и в вашей дорогой Италии, когда к власти шел Муссолини. Молодые парни, освобожденные от ответственности перед моралью, перед обществом, растоптали вашу демократию.
Сабуров согласно кивнул. Он хотел было добавить, что молодые парни в Италии снова бесчинствуют в больших городах. Но мисс Браун положила свою теплую ладонь на его руку – обождите, мол, дайте закончить – и продолжала:
– Хотя это и очень трудно и сфера нашего воздействия ограничивается главным образом Москвой, Ленинградом, еще двумя-тремя городами, но мы, синьор Карадонна, работаем, работаем и работаем. Кое-что удается. Брожение умов в университете, подпольные журналы, листовки. Полное сокрушение прежних кумиров и авторитетов. Доблесть – в дерзости. И эти вот дивы, которых мы видели в здешнем аэропорту, умеющие трясти бедрами на эстраде,– одно из наших оружий. Клауберг груб, но, по существу, он прав. Они сексуализируют атмосферу у русских, уводят молодых людей от общественных интересов в мир сугубо личный, альковный. А это и требуется. Так ослабнет комсомол, в формальность превратятся их собрания, их политическая учеба. Все будет только для видимости, для декорума, за которым пойдет личная, сексуальная, освобожденная от обязательств жизнь. А тогда в среде равнодушных, безразличных к общественному, которые не будут ничему мешать, возможным станет постепенное продвижение к руководству в различных ведущих организациях таких людей, которым больше по душе строй западный, а не советский, не коммунистический. Это процесс неторопливый, кропотливый, но пока единственно возможный. Имею в виду Россию. С некоторыми другими социалистическими странами будет, думаю, легче. Уже несколько лет в некоторых из них идет экспериментальная работа. Ближайшие годы покажут, что из нее получится. Если успех, то справимся и с Россией. О боже, скорее бы!
– Значит, то, что не удалось Западу в девятнадцатом-двадцатых годах, с опозданием на полвека, но будет осуществлено? Значит, это уже близко?
– О, нет, не так близко. Не обольщайтесь. Россия еще полна фанатиков. Это и старые, и средние, к сожалению, и молодые. Они ничего не уступят. Ни религией, ни накопительством, ничем этим их не взять. Возможно одно: компрометация таких в глазах широкого народа. Со многими удалось покончить тем, что их объявили сталинистами, взяв для этого термин, остроумно придуманный в свое время господином Троцким.
– А на самом-то деле они сталинисты или нет? И что это такое? И в чем тут криминал – быть сталинистом? Разве сам Сталин не был марксистом, революционером, большевиком? Во всей писанине по этому поводу я толком так и не разобрался.
– Какое это имеет значение, синьор Карадонна! Сталинист – не сталинист! Важно, что с помощью этого термина он скомпрометирован.
– Нет, нет. мне важно понять, мисс Браун. Вы специалист, кремленолог, вы должны знать. Что, у сталинистов своя, особая программа? Она противоречит общей программе большевиков?
– Чудак вы, честное слово. Это мы, мы их так назвали. Точнее, повторяю, господин Троцкий. И дело совсем не в сущности слова, а в возможности – в возможности бить их этим словом. Но сейчас сделавший свое дело термин почти не работает, он имел известный, и немалый, успех лишь поначалу, сгоряча. Пока они не полистали труды господина Троцкого. Теперь отыскиваем другое, другое. Очень хорошо действует, скажем, термин «прямолинейность». Их, идейных, убежденных людей, мы рекомендуем обвинять в прямолинейности. Не сразу человек поймет, что это такое, а термин тем временем на него воздействует. В наш просвещенный век, век кибернетики, таких умных-разумных физиков, и вдруг некто прямо линейный! Это же ужас! Можете считать, что с общественных счетов прямолинейщик уже сброшен. Хорошо звучит слово «догматик». Оно ассоциируется со средневековыми богословами, которые всякого инакомыслящего могли объявить еретиком и сжечь на костре. «Консерватор», «рутинер»… Все это термины работающие. Такие термины полезно применять к популярным писателям, художникам, композиторам, ученым, артистам, режиссерам кино и театра, ко всем тем из них, которые, несмотря на то, что они уже зачислены в сталинисты, продолжают упорствовать, продолжают осуществлять то, что у них называется принципом партийности в искусстве, работают по своему знаменитому методу социалистического реализма. Они пока еще властители дум в широком народе, они определяют духовный мир людей, и против них все средства хороши...
