Jlogblpb

- 20 -

Немцы оказались по-хозяйски проворными.

Каждое утро они будили деревню глухим отзвуком подкованных сапог по примерзшей, голой земле. В прозрачном воздухе было слышно, как ходят они или их прихвостни от дома к дому, наводя новые порядки и следя за их исполнением.

Елизавета Павловна выглянула в окошко.

От дома напротив отошел полицай и направился через пустырь в сторону их хаты. Он был не местный, совсем еще молодой. Говорили, что полицаев прислали из Ростова. Среди своих не нашлось прихлебателей для службы в полиции. Служить предлагали даже старому, более, чем за семьдесят лет, деду Ваньке. Тот отказался, не смотря на полагающийся паек да предполагаемые в дальнейшем послабления для семьи.

- Тетка Лизавета! - стучал рыжий полицай в окошко, - Отворяй! Знаю, что дома ты.

«Всех в деревне уже знает», - подивилась Елизавета Павловна.

Она приоткрыла входную дверь и выглянула наружу.

Полицай стоял близко, но попыток войти в сени не предпринимал.

- Девка твоя где? - строго спросил он.

- Которая? - будто не понимая, о ком идет речь, спросила Елизавета Павловна.

Про себя она подумала, что добрые люди уже сообщили в управу о ее взрослой дочери. Считают, что мать прячет ее.

- Не юли, тетка! - прищурился полицай, - Узнаем, где прячешь, не миновать беды. А так - жизню европейскую посмотрит. На работу девок забирают. На всем готовом жить будут. Не видите своей выгоды. Привыкли в поле спины гнуть…

- Уехала она в эвакуацию, - тихо произнесла мать.

- Так и сказала бы, - равнодушно плюнул на дорогу полицай. Он передернул ремень винтовки и, повернувшись, зашагал в село.

- Ироды, - шептала ему вслед Елизавета Павловна. - Для вас детей рОстили, чтобы они на чужбине спины на вОрогов гнули! Провалитесь вместе со своим Гитлером! Лучше свой хлеб есть, чем прислуживать всяким бездельницам.

Полицаи ходили по домам, выгоняя подростков, будь то девушки или парни, не подлежащие мобилизации. Матери цеплялись за своих детей, кидались на полицаев. Те только успевали отмахиваться прикладами. Но как могли безоружные женщины защитить своих чад?

Весть о том, что забирают в Германию детей, быстро распространилась по деревне. Женщины бросились прятать детей в погребах. Но полицаи знали все ухороны, словно был у них в деревне подсказчик, и шарили на чердаках, в сараях и погребках, выполняя приказы немецких хозяев.

На следующий день деревенские улицы опустели. Повсюду в домах голосили бабы. Но и тут по улицам пошли полицаи, запрещая бабам нарушать тишину.

Немецкие солдаты отдыхали после неправедных деяний.

По селу быстро распространился слух, что немцы будут переписывать скотину по дворам. Для чего затевается такая перепись, было понятно всем. Кто похитрее, те потихоньку заранее зарезали свиней, гусей. Если и придут, то увидят полупустые сараи.

Расстроенная Елизавета Павловна решилась на отчаянный шаг. Накинув на плечи доху, она украдкой пересекла пустырь и постучала в дверь Кузьмы Дронова.

Хозяин сам встретил ее на пороге вопросительным взглядом.

- Помог бы мне, Кузьма, - попросила его женщина. - Порося небольшой у меня в клети. Пока не переписали скотинку, зарезать надо. Самой мне не справиться.

Кузьма не стал отказываться. Тут же взял нож и пошел вслед за ней. Он быстро расправился с поросенком.

Хозяйка отрезала ему положенный за труды кусок кусок и Кузьма ушел.

Елизавета Павловна тщательно убрала в сарае, но спрятать мясо не успела.

Дверь широко распахнулась, и в кухню вошли двое полицаев.

- Самовольничаете!? - ухмыльнулся один. - Пошли в управу.

- Почему забили животное? - спрашивал переводчик.

Женщина не растерялась:

- Собака бешеная его покусала. Выпустила я поросёнка, в клетке чистила. Тут собака откуда ни возьмись!

Комендант, не поверив, объявил ей через переводчика:

- За ослушание будешь выпорота плетьми.

- Собрать жителей на площади и выпороть показательно! - велел он полицаям.

Елизавету Павловну, как преступницу, привели на площадь под конвоем двое полицаев.

Переводчик зачитал приказ коменданта, подчеркнув, что с остальными будет то же самое, впредь ослушайся они власть.

Среди народа послышался ропот. Но заступиться никто не посмел.

Полицаи установили лавку и принесли веревку, чтобы привязать женщину. Солдаты наблюдали со стороны, как выполняются приказы коменданта.

- Не виновата она! - не выдержав вышел вперед Прохор Новожилов, - собака та и у меня свинью покусала. У нее пена изо рта шла, видел я. Убил я ее. Валяется за моим сараем. - добавил он, - Могу принести.

Комендант велел доставить собаку.

Когда Прохор притащил псину на веревке, комендант долго ее разглядывал.

Наконец, убедившись, что на морде у собаки засохла пена, объявил, что прощает женщину, а бдительному мужику объявляет благодарность.

Немцы боялись бродячих собак, собирающихся стаями по дорогам и иногда, от голода, нападающих на людей.

Продержались немцы в деревне чуть больше месяца.

В конце ноября 1941года советские войска отбили Ростов.

В декабре немцы поспешно покинули деревню. За то время пока они хозяйничали, люди натерпелись страху, но жизнь продолжалась. Матери, проклиная супостатов, горевали о судьбе своих угнанных детей.

В освобожденной деревне снова бабы налаживали, пусть и не совсем мирную, но свободную, жизнь.

Где-то гремела война, связи с районом или ближайшим городом не было. Но доходили слухи, что Орловка и станица Пролетарская освобождены, и там восстанавливают работу райкомы.

Прохор запряг уцелевшего мерина по прозвищу Мармелад в повозку и поехал в Пролетарскую. Двери райкома были закрыты на висячий замок.

Прохор потоптался, посмотрел на замок, поспрашивал людей, где теперь располагаются органы власти, но в ответ слышал лишь: эвакуировались все, еще летом.

- Как же вы живете тут? - недоумевал Прохор. - Без власти?

- Приезжай через недельку, - говорили ему, - Глядишь, и власть объявится.

Значит, слухи оказались ложными.

Вернувшись в Островянку, Прохор собрал баб в своем доме. Его жена, Евдокия, согрела чай и нарезала ломти темного хлеба, угощая собравшихся женщин.

- Вот что, бабы, - сказал Прохор, - В станице все закрыто. Люди опомниться еще не успели после ухода супостатов. Пшеничку да рожь, что летом собрали, храните! Вдруг придется по весне сеять.

- Пахать на чем будем? - громко спросила неугомонная Лялячка.

- Пахать! - вздохнул Прохор. - Пахать, бабы, придется на быках да на Мармеладе.

- Мармелад еле ноги волочит от старости, - напомнила Мария.

- Беречь его теперь? - вскричала Лялячка. - Не самим же впрягаться в оглобли?!

- Надо будет,будем пахать на себе,- остепенила ее Мария,- а хлеб сеять надо.

- А если немцы опять придут? Для них сеять? - подала голос молчавшая до того Феня Лозовая.

- Придут, не придут - сеять надо, - сказала, как отрезала, Елизавета Павловна. - Придут, хлеб спрячем. Если не будем сеять, сами с голоду помрем. Про детей подумайте.

Бабы примолкли.

К мнению Елизаветы Павловны прислушивались всегда. Говорила она мало, но всегда веско. Возразить было нечего. Как ни погляди, а без хлеба не прожить.

- Сена хватит до весны? - спросил Прохор. - Ежели есть у кого лишнее, поделитесь. Коровы - кормилицы наши, надо сберечь их.

- У меня можно забрать сено, - всхлипнула Мария, - увели ироды коровку.

Женщины сочувственно поглядели на нее: в такое время, и остаться без коровы.

- Приходи, буду делиться с тобой молоком, - предложила Елизавета Павловна.

- У тебя своих трое! - напомнила Евдокия. - Приходи к нам, - предложила она Марии.

- А сено перевезите Павловне, - сказал Прохор. - Я летом накосил, хватит нам. Ну, бабы, так и порешим. Вместе выживать станем.

- 21 -

Зима сразу навалила высокие сугробы снега. Ударили морозы.

В Канск все прибывали и прибывали эвакуированные. К январю 1942 года город был перенаселен в два раза, по сравнению с довоенным временем. Стали прибывать эшелоны с ранеными. Под госпитали отдали несколько зданий школ, педучилище, сельхозтехникум. В небольшом городке разместили десять госпиталей, на восемь тысяч человек. В школах дети учились в две-три смены, не хватало помещений, не хватало учителей.

В детском доме, где работала Вера, группы были переполнены, как и в других детских домах.

Жозефина Афанасьевна похудела и как-то стала меньше ростом от непосильных забот. Стало не хватать хлеба, не говоря о других продуктах. Она ходила в горсовет, доказывала, как нелегко приходится сиротам. Ей советовали съездить в пригородные совхозы, может там помогут с продовольствием. Но в совхозы обращалось столько просителей, что председатели разводили руками: ничем не можем подсобить.

На планерке Жозефина Афанасьевна, кутаясь в теплый платок, говорила:

- В школах не хватает учителей, не хватает мест для детей. У нас, в основном, дети до двенадцати лет. Несколько групп детей дошкольного возраста. Если они не получат хотя бы элементарных знаний по арифметике, грамматике, то могут отстать в обучении. Ведь неизвестно, сколько времени продлиться война. Надо организовать классы, где старшие дети могли бы обучать письму и счету. Среди нас есть несколько педагогов, прошу проводить уроки по своим предметам. Для этого надо выделить помещение.

- У нас все спальни забиты, спать детям негде, - сказала Варвара Ильинична.

Жозефина Афанасьевна горько усмехнулась. Она ли не знала о том.

- Используйте мой кабинет, - сказала заведующая.

Воспитательницы переглянулись. Кабинет - одно название. Закуток в коридоре.

- Да, там мало места, - сказала Жозефина Афанасьевна. - Ставьте стулья в коридоре, но дети должны учиться.

- Вера, - посмотрела она на девушку, - ты географию хорошо знаешь, арифметику… Я попрошу тебя проводить уроки и с младшими и со старшими детьми, чтобы они не забыли, что когда-то учили в школе.

- Вера еще и поет здорово! - воскликнула Людмила. - Можно уроки пения проводить.

- Где уж, пение, - вздохнула заведующая. - Читать, считать научить - и то хорошо.

Легко сказать «читать, писать». Ручки в детдоме нашлись, хоть и не в том количестве, в каком требовались. Нашлось несколько карандашей. Обнаружились и несколько потрепаных букварей. Но не было тетрадей, не было чернил. Все,что было привезено из Ростова, дети исписали. В суматохе обустройства было не до новых приобретений.

Жозефина Афанасьевна с трудом достала где-то несколько тетрадок в косую линейку.

Решили, что на них будут писать те, кто совсем не умеет этого делать.

Занятия Вера проводила в своей группе.

Дети тесно сидели на кроватях по нескольку человек. В комнатах было прохладно. Дров не хватало, потому топили экономно. Лишь бы не замерзнуть.

Вера поделила детей на тех, кто совсем не умел ни читать, ни писать и тех, которые читали и писали.

Занятия проводились поэтапно: до обеда с малышами, потом с детьми постарше.

С каждым днем становилось все хуже с поставкой продуктов.

Однажды, приведя детей в столовую, Вера увидела, как вечно голодный Коля Вихров, получив свою пайку хлеба, не отошел от раздатчицы, а сосредоточенно смотрел, как она отрезает недостающие граммы хлеба для Вали Кузнецовой.

- А мне добавки? - спросил он.

Раздатчица поглядела на мальчика и, выхватив кусок из его руки, разрезала тот пополам и пихнула мальчишке:

- Вот тебе добавка.

Вера подошла к раздатчице и тихо проговорила:

- Зачем вы так? Он растет быстрее своего возраста, потому и голодный вечно.

- Мне хлеба лишнего не привозят! - зашипела раздатчица. - Становись, дели сама. Жалельщица!

Вера отошла со слезами на глазах.

Детям давно давали прозрачный суп, в котором плавало несколько кусочков картошки и морковки. В переполненном городе продуктов невозможно было купить даже на рынке.

После обеда у детей было свободное время. Оставив их с няней в комнате, Вера вышла в коридор и, стоя у окна, плакала от бессилья.

Баба Наташа вошла в дом с мешком за плечами.

- Что вы принесли? - кинулась к ней Люся.

- Будем носки, варежки вязать для фронта! - опустила женщина мешок на пол. - Нас трое, будем вечера коротать вместе. У меня прялка есть: прясть буду, а вы вязать.

Люся недоуменно смотрела на мешок:

- Я вязать не умею.

- Научу! - безапелляционно заявила баба Наташа. - Ишь, белоручка! Солдаты в окопах мерзнут, а она - «не умеет».

Вера промолчала. Вязать особо она не любила, но спицы в руках держать умела.

Баба Наташа почесала шерсть, перепряла ее на прялке и через неделю усадила квартиранток за вязание.

- Палец указательный вязать надо отдельно, - наставляла она Веру.

- Для чего? - удивлялась Людмила. - Так мороки больше при вязании.

- Чтобы стрелять удобнее было, - укоризненно качала головой хозяйка. - Как вы в городах жили? Морозов у вас не бывало? Варежки не носили?

- Перчатки носили, - тихо произнесла Люся. В голосе ее слышались слезы. В блокадном Ленинграде у нее остались мать и бабушка. Каждый день девушка слушала передаваемую по радио сводку Совинформбюро. Сообщения не радовали.

- Ты, девка, верь, что все хорошо будет! - убеждала ее баба Наташа. - Письма пиши. Вдруг отзовется кто!

Грубая шерсть протирала кожу на пальцах. Вера бинтом заматывала пальцы и каждый вечер садилась за вязание. Оканчивая пару варежек, она думала, что еще один боец согреет руки. Люся писала ободряющие письма и вкладывала их внутрь варежек.

- Правильно! - ворчливо поддерживала ее хозяйка. - Доброе слово душу греет.

- Хоть чем-то вам угодила, - улыбалась Люся.

- Девчонки, вы слыхали? - спросила однажды баба Наташа. - В город приехали из Одессы эвакуированные с оборудованием табачной фабрики?

- В Канске будут папиросы делать? - удивилась Люся.

- А то! - сказала старушка. - «Беломорканал»! У них работников не хватает.

- Верка! - воскликнула Люся, - пойдем подработаем?

- Пойдем, - согласилась Вера.

Она решила: если заработает хоть немного, купит детям какие сможет продукты.

На табачную фабрику девчат приняли с распростертыми объятиями. Рабочих рук не хватало. Все вечера они теперь набивали папиросы. Одежда пропахла табаком, от которого, сколько не стирай ее, избавиться было не возможно. С первой получки, Люся предложила пойти на местный рынок.

- Куплю себе обновку, - рассуждала она, критически рассматривая старое платье.

- Денег у тебя - кот наплакал, - усомнилась баба Наташа. - Хватит ли на обнову?

- Вера добавит, - беззаботно откликнулась Люся, надевая пальто.

На рынке суетился народ, предлагая старые довоенные вещи в обмен на хлеб или деревенское сало. Продуктов было мало. Потому на деньги никто не обращал внимания. Люся сразу отошла в сторону, где можно было купить платье. Она увлеченно подходила то к одной женщине, то к другой. Разочарованная, щупала ткань, качала головой, оценивая фасон и пошив. Вера, отстав от нее, нашла прилавок, где из наволочки виднелся бугорок насыпанной серой, грубого помола, ржаной муки.

- Бери девка! - окликнула ее закутанная в шаль баба. - Лучше не найдешь. Сами такую едим, а мы в деревне живем. У тебя обменять есть на что?

- У меня только деньги, - разжала Вера ладонь. - Сколько можно купить?

- Ты бы, девка, не светила деньгами, - тихо укорила ее баба. - Не ровён час…

Она оторвала лоскут от наволочки, отсыпала туда муки.

- Вот, - сказала она. - С тебя причитается..., - она назвала цену.

Вера протянула деньги. Получалось, что еще немного оставалось.

- Возьми вот свеклы, - баба достала из под платка две средних свеклы.

Вера протянула оставшиеся деньги. Она прижимала к себе продукты, как драгоценности.

- Верка, - дергала ее за рукав Люся, - займи мне немного. Там у женщины платьице подходящее есть.

Она с надеждой смотрела на подругу.

- Люся, - виновато посмотрела на нее Вера, - я всё истратила.

- На жратву!? - удивилась Люся. - Оставила меня без платья, - огорченно закончила она.

Радость Веры несколько померкла от сознания, что подруга не сможет купить себе обнову.

- Люсь, в следующую зарплату купим тебе платье, - пообещала она.

Повариха на детдомовской кухне критически оглядывала принесенные Верой продукты.

- На всех не хватит, - решительно заявила она. - Неси домой, вам с Люськой на неделю хватит.

- Испеките что-нибудь, - предложила Вера.

Повариха подобрела:

- Ладно, пышек напеку.

Какими же сладкими показались детям испеченные из ржаной муки пышки с натертой бордовой свеклой. Разломанные на несколько кусочков их попробовали все дети.

В кабинете заведующей собирались воспитатели и нянечки на очередное совещание. Заведующая сидела за столом со строго сжатыми губами, что обещало небольшую бурю для коллектива.

- Вера Васильевна, - официально обратилась к Вере Жозефина Афанасьевна, - Приятно, что вы устроили праздник для детей. Но, надеюсь, вы понимаете, что такие крохи лишь раздразнили детей. Они растут, и организму требуется гораздо больше продуктов. В наших условиях нет возможности накормить их хотя бы досыта. Потому прошу: впредь, не самовольничать.

Повариха бросила на Веру победный взгляд, мол получила за доброе дело.

- Предлагаю весной посадить около нашего дома огород. Купить семена овощей, вскопать грядки и вырастить для нужд детдома: картошку, капусту, огурцы. Кто-нибудь против? - оглядела заведующая коллектив.

- Не против, - ответила за всех повариха, - поддерживаем. Но где семян взять? Картошку варим с кожурой. И той не хватает.

- Надо пройти по домам, - предложила Люся. - Люди поделятся с сиротами.

- Вот и займитесь с Верой, - решила Жозефина Афанасьевна.

Вечером Люся сожалела о своем поступке.

- Верка, почему не остановила меня? - упрекала она Веру. - Где теперь искать семена?

Баба Наташа, услышав разговор, полезла в сундук и вытащила оттуда небольшой узелок.

- Вот, - разложила она его содержимое, - капустка, морковь, укроп. Мне для своего огорода не много надо, остальное берите.

- Здорово! - воскликнула Люся, разглядывая завернутые в газетные полоски семечки. -Только маловато.

- Пособлю, - сказала баба Наташа. - Пройду по соседкам, поделятся у кого чего есть.

Подруги обняли ее.

- Добрая ты, баб Наташа, - чмокнула ее в щеку Люся.

- Да и мне с вами не скучно, - вытерла набежавшую слезу старушка.

- 17 -

В сентябре 41 года немецко-фашистские войска овладели Шлиссельбургом и отрезали Ленинград от всей страны с суши. Сообщение с городом поддерживалось только по Ладожскому озеру и по воздуху. В городе создались тяжелые условия для его жителей и оборонявших войск. Начался голод. Суррогатный хлеб был почти единственным продуктом питания блокадников. Продовольственное снабжение бойцов Ленинградского фронта и моряков Балтийского флота с каждым днем также ухудшалось. Командиры, бойцы и краснофлотцы, хоть и в меньшей степени, тоже сильно страдали от голода.

Начиная с сентября 41 года, в войсках фронта несколько раз проводилось сокращение суточной нормы питания. В конце ноября в частях первой линии выдавалось 300 граммов хлеба и 100 граммов сухарей. Выдавался мучной суп утром и вечером; мучная каша в обед дополняла хлебную выдачу. Кроме того, солдаты страдали от отсутствия курева. На фронте, как известно, «без табачку ни дружбы ни завяжешь, ни ружья не зарядишь.»

Не смотря на неимоверные трудности блокады, город жил и оборонялся.

Немцы не ограничивались одними бомбежками и обстрелами. Периодически они включали на своих позициях громкоговоритель и начинали вещать:

«… предлагаем сдаться!

… Армия великой Германии непобедима!

… Солдатам обещаем прощение и нормальные условия жизни…»

Красноармейцы же называли громкоговоритель «брехуном». Едва машина появлялась на позициях, солдаты говорили:

«Опять брехун завел свою песню.»

Вызывались добровольцы, которые пытались достать машину из винтовки. Но попытки не венчались успехом. Немцы, в силу своей пунктуальности, с утра три часа бомбили позиции наших войск, после чего выезжала машина, и включался громкоговоритель. Затем проигрывался бравурный марш. Наверное, для поднятия духа сидевшего в машине предателя, который вещал по-русски.

Терпеть ежедневную говорильню было невыносимо.

Начальник штаба полка вызвал Алексея к себе.

- «Брехун» не надоел? - спросил он.

- Надоел! - отозвался Алексей.

- Надо выследить место его нахождения, - сказал подполковник.

- Вряд ли немцы прячут его в одном месте, - с сомнением произнес Алексей.

- Вот и выясни места его нахождения, - велел командир.

На следующий день пунктуальные немцы снова обстреливали и бомбили наши позиции. Бомбежка продолжалась ровно три часа.

Алексей находился на выбранной заранее в качестве наблюдательного пункта вершине холма, с которого хорошо просматривались немецкие позиции.

В бинокль он видел движение вражеской техники, отмечал расположения зданий.

Рассматривая очередные развалины, он заметил, как из-за угла разрушенного двухэтажного дома выползает машина с будкой. Повернув, автомобиль медленно двинулся вперед. Некоторое время Алексей еще сомневался в своей удаче. Но, когда машина подъехала к передовым окопам, он понял, что не ошибся. Завтра надо было выяснять следующее местонахождение машины. Нанеся на карту точку, Алексей свернул планшет, но убрать его не успел. Раздался минометный выстрел со стороны наших позиций, потом еще один…

Командир минометчиков, Павел Осенков, дождался, когда машина немцев достигла видимости с наблюдательного пункта его минометного взвода, и выпустил первую мину. Выстрел оказался удачным. Миной разнесло капот, машина занялась огнем. Вторая мина довершила дело, уничтожив машину до конца.

- Заткнул брехуна, - смеялись солдаты, пожимая руку Осенкову.

Тот даже не улыбнулся.

Тем он и славился в дивизии: спокойный, хладнокровный, не повышающий голоса ни при каких обстоятельствах. В полку восхищались его смелостью и решительностью. Однажды, наблюдая за немцами, он заметил, что к их передовым позициям подъехали несколько гружёных машин. Сгущались зимние сумерки, надо было торопиться. Осенков занял место у миномета, старший сержант Краснопевцев подавал мины. Мины точно настигли цель. Вражеский обоз превратился в куски металла.

В другой раз, при свете осветительных ракет, немцы собрались у походной кухни. Ракеты они пускали каждую ночь, освещая пространство и, видимо, не ожидали неприятностей. Весело гогоча, протягивали они котелки за супом. В это время со стороны русских заработал миномет, напрочь разнеся кухню.

- Осенков накормил немцев из своей кухни, - смеялись минометчики.

В этот раз он тоже не выдержал и принял меры по уничтожению громкоговорителя.

Вернувшись в штаб, Алексей был уже наслышан о действиях командира миномётного взвода. Едва войдя в землянку, он увидел Осенкова.

Тот стоял перед начальником штаба, как всегда, невозмутимый, не опуская головы. Виноватым он себя не чувствовал.

- Ты же раскрыл свою позицию, - увещевал его начальник.

- Не успели они меня засечь, - медленно проговорил Осенков. - Всего два выстрела сделал. А позицию мы за ночь перенесем.

- Товарищ начальник штаба, разрешите сказать, - встрял в разговор Алексей, - мне была поставлена задача уничтожить «брехуна». Я уже третий день за ним наблюдаю, рейд готовлю. А Осенков за пять минут его разбабахал. Наградить надо! К медали представить!

Пономарев усмехнулся:

- Этак наград не хватит. Но благодарность объявляю. Можешь идти!

- Служу трудовому народу! - чётко ответил Осенков и медленно покинул землянку.

Алексей вышел за ним.

- Что? Опять не утерпел? - спросил он.

- Не утерпел, - отозвался минометчик и полез в карман за куревом. Пошарив там, он махнул рукой, что означало: напрасные хлопоты.

Алексей достал кисет и насыпал в протянутую ладонь махорки.

- Вот спасибо! - обрадовался Осенков. - Пойду, своих угощу. Дня три без курева. Злые все.

- Оттого и на немцах отрываетесь, - засмеялся Алексей.

- Не, - не поддержал шутки Осенков, - этому за дело досталось. Не люблю, когда горы золотые обещают.

- Понятно, - произнес вслед уходящему Алексей.

Осенкова он знал с начала войны, когда тот служил стрелком. Был Осенков человеком ответственным. Потому предложили ему перейти в другой полк командиром минометчиков. Говорили, что привыкая к миномету, Осенков выкосил целую рощу, пока научился прицельно стрелять.

Где-то вдалеке опять загрохотали орудия. Теперь уже наши, русские.

Алексей прислушался.

Заканчивался ещё один день войны…

Сколько их осталось?

- 18 -

Осень не заставила себя ждать, пошли холодные, злые дожди. Ветер остервенело, гонял по улицам опавшие листья. Ночью подмораживало. Утром под ногами хрустели заледеневшие лужицы.

Ночью Вере не спалось.

Слишком много событий произошло за короткий отрезок времени.

Радость от окончания училища омрачилась началом войны.

А ведь она мечтала учиться дальше, поступить в институт. Отец и мать поддерживали ее.

Вспомнился вихрастый паренек, что ухаживал за ней. Он ездил на велосипеде мимо ее дома, всем своим видом показывая, что едет по своим делам. Повторялось это несколько раз на дню. Иногда, увидев Веру около дома, предлагал отвести на пруд, искупаться. Вера смеясь, отвергала его предложения. А паренёк переживал ее отказы, краснея, как тот бурак на колхозном поле.

Вера беспокоилась за мать, оставшуюся с младшими детьми. Вестей из дома не было, хоть Вера написала уже не одно письмо. Не было ничего известно об отце, она не знала, где он воюет.

Ночь подходила к концу, а Вера так и не смогла уснуть.

Вставать не хотелось. В комнате было холодно.

Вера опустила ноги с кровати и сразу надела валенки.

Валенки!

Как она была благодарна матери за то, что та заставила взять их с собой.

Зябко поеживаясь, девушка разожгла дрова в печке, поставила чайник на плиту. Сухие дрова затрещали. Вере показалось, что стало теплее.

- Люська, вставать пора! - позвала она подругу.

Та потянулась в кровати.

- Пусть немного печка прогреется, - высунула нос из под одеяла подруга.

- Нас дети ждут, - напомнила Вера.

Чайник сердито выплескивал кипящую воду на раскрасневшуюся плиту.

- Ты бы меньше дров жгла, - заметила вошедшая баба Наташа. - Скоро сугробы наметет, в тайгу не сунешься. Чем топить будете?

- Купим, - пожала плечами Людмила, вылезая из-под одеяла.

- Купим! - укорила ее хозяйка. - Лесорубы все на фронте, лес валить некому.

Она убрала чайник с плиты и поставила вазочку с брусничным вареньем на стол.

- Давайте чай пить, - предложила баба Наташа.

Вера проворно нарезала хлеб, поставила на стол чайные чашки. Баба Наташа любила пить чай медленно, отправляя в рот ложку варенья и долго запивая её кипятком. Она всегда ворчала на девушек, что те не умеют пить чай. Нет у них степенности, смаковать не умеют.

- Всё-то вы бегом делаете, - сетовала она. - Не сибирячки вы. Вот до революции к нам купцы приезжали… Чай пили до потов. Одежку хоть выжимай.

- У нас чая мало пьют, - заметила Вера, - степи у нас сухие. Воды мало.

- У нас в Ленинграде целая река, - погрустнела Людмила, - а чай мы редко пили, кофе чаще.

- Вон оно как, - оторвалась от варенья баба Наташа, - кофею пили.

Поджав губы, она опрокинула чашку на блюдце и вылезла из-за стола.

Вера спешила в детский дом.

Каждое утро ее встречали у двери: девочка-еврейка Рая Срулис и высокий худой мальчик Коля. Рая попала в детдом после того, как ее родителей арестовали и отправили в лагерь. Они были политзаключенными.

Вера вошла в дверь, и сразу к ней бросилась Рая. Вера обняла девочку за плечи. Тут же подбежал Коля. Они так и пошли на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице.

- Вера, - щебетала Рая на ходу. - Мне пришла посылка от родителей.

- Посылка? - удивилась Вера. - И что тебе прислали?

- Я ее не открывала, - сказала девочка. - Она у Жозефины Афанасьевны лежит.

В группе шумели дети, что-то обсуждая.

Ночная воспитательница не могла их успокоить.

Рая первой открыла дверь и вошла в комнату. С ее появлением воцарилась тишина. Дети смотрели на девочку с любопытством. Никому из них не присылали посылок. Каждому было интересно, что же там прислали? В детском доме продукты выдавались по норме. В самом городе, для упорядочения снабжения рабочих и служащих продуктами и товарами первой необходимости, ввели карточную систему. Каждый день прибывали в город эвакуированные люди.

- Посылку делят, - ответила на немой вопрос Веры Варвара Ильинична. - Сходи к Афанасьевне, забери. Она велела.

Вера вошла в кабинет заведующей.

- Хорошо, что пришла, - встретила её Жозефина Афанасьевна. - Не придумаю, что с посылкой делать. Ведь на всех не поделишь.

Она протянула Вере небольшой фанерный ящик.

- Отдай Рае. Пусть сама решит, что делать.

Пришедший в группу Трофимыч, старый дворник, выполнявший все мелкие работы, поддел стамеской и снял прибитую маленькими гвоздями крышку.

Рая достала лежащую сверху связку мелких сушек. Под ними лежали: завернутая в газету банка ежевичного варенья и коробочка леденцов-монпансье. Дальше лежало бережно свернутое теплое детское белье, вязаная шапочка, варежки и шерстяные носки. В кульке лежал колотый сахар.

Для военного времени это было целое богатство.

Рая протянула Вере сушки, сахар и варенье.

- Вера Васильевна, передайте это на кухню, пожалуйста.

Она, с сожалением, открыла коробочку с леденцами и протянула ее, приглашая детей попробовать сладкое лакомство.

В обед детям раздали десерт - кусочек хлеба, намазанный тонким слоем ежевичного варенья и сладкий чай.

С каждым днем с продуктами становилось все труднее. Сколько ни добивалась Жозефина Афанасьевна, продукты для детского дома, отпускались строго по норме.

- 19 -

В ноябре 41-го пришла пора идти на фронт Ивану Семеновичу.

Марфочка разглаживала повестку на столе, словно не верила тому, что там написано.

- Ты же не молодой, Иван!? - смотрела она на мужа.

- Не старый я, - пожал плечами муж. - Из винтовки еще постреляю.

- Как же я с детьми? - убивалась Марфочка.

- Дети помогать будут, - спокойно отвечал муж. - Чай, не малые уже.

Марфочка снова собирала вещи в котомку, теперь уже для мужа. Напекла шанежки с бараниной.

- Не накладывай ты мне! - останавливал ее Иван Семенович. - Голодным не оставят.

- Когда еще поешь домашнего? - всхлипывала Марфочка.

- Не лей слезы! - прикрикнул Иван Семенович. - Не люблю я того.

Жена замолчала и старалась незаметно вытирать глаза кончиками платка.

Эшелон, увозивший Ивана Семеновича, перевалил через Уральские горы, унося солдат из родных краев, отрывая от привычного жизненного уклада, от родных.

Качаясь на нарах в душной теплушке, Иван Семенович перебирал в памяти прошлую жизнь. Ведь только началось складываться. Дом построил, хозяйство крепкое завел. Жена работящая, добрая. Казалось бы: живи да радуйся, внуков жди. А теперь вернется ли домой? А сыновья? Болело сердце отцовское за сыновей.

- Отец, не стар ты воевать? - прервал его мысли солдат лет двадцати пяти-тридцати.

Иван Семенович поежился. Он не ощущал себя стариком, не смотря на то, что дети были уже взрослые.

- Сыновья мои воюют, я помогать им еду, - посмотрел он на солдата.

- Сколько же у тебя сыновей? - не отставал солдат.

- Воюют трое да дома подрастают трое, - похвастал Иван Семенович.

- Богатый ты, - вздохнул солдат.

- Может, кто останется в живых, - подал равнодушный голос с верхней полки парень, читавший газету, - вон, как немцы прут. Остановить не могут их.

- Паникер! - вскочил молодой солдат, - Речи такие ведешь.

- Не паникую я, - так же равнодушно отозвался грамотей, - А обстановку на фронте знать надо.

- Надо, конечно, - согласился Иван Семенович.

- Сыновья письма пишут? - спросил солдат с верхней полки.

- От Николая да Алексея были письма. А Леонид прислал одно, теперь молчит.

Вокруг заспорили, что бы могло означать молчание Леонида.

- Ты, отец, не думай плохо, - стал убеждать его молодой, - может, в окружение попал. Прорвутся, напишет.

- На фронте всяко бывает! - поддержал его грамотей, - Мне жена сказала, что будет верить в мое возвращение. А если верить, то так оно и будет!

Иван Семенович смотрел в окно.

Всей душой он верил, что сыновья вернутся.

- 15 -

Позади оставались города, деревни, леса и перелески, изувеченные бомбежкой поля, истоптанные дороги. Впереди тоже были города, деревни, дороги, которые, рано или поздно, должны были окончиться, потому, что врага надо было остановить, задержать, не дать ему топтать русскую землю.

Полк держал оборону, окопавшись возле березового перелеска. Неподалеку осталась скромная деревенька, занятая немцами. В той деревеньке расположилась вражеская батарея.

Немцы, как по расписанию, после завтрака, который заканчивался у них в восемь часов, начинали методично обстреливать наши позиции. Заставить немцев замолчать оказалось непросто, и они упражнялись каждое утро.

Очередной ночью, отобрав два отделения бойцов, лейтенант Златоцветов пробрался с ними во вражеский тыл. Бойцы разделились на несколько небольших групп и со всех сторон ползком с тыла приблизились к вражеским позициям.

Алексей тихо свистнул.

С земли поднялись стремительные тени и метнулись в окопы, на не ожидавших нападения немцев. Были слышны только стоны и хрипы умирающих. В результате, вражеская батарея оказалась занятой советскими бойцами без единого выстрела.

С наступлением рассвета, красноармейцы, развернув орудия, стреляли по врагу из трофейных пушек.

И все же отступление продолжалось.

Отходили с тяжелыми боями, цепляясь за каждый клочок земли. С огромными потерями в сентябре сорок первого года дивизию переправили в Ленинград, где она заняла оборонительные позиции под Колпино, сменив истребительные батальоны ополченцев.

Бои велись на окраине города.

Периодически предпринимались попытки наступления на Красный Бор. Не приносившие, однако, успеха.

Немцы в очередной раз бомбили окрестности.

Возвращаясь с задания, бойцы взвода Златоцветова наткнулись на недавно разбомбленное здание.

- Лейтенант, - обратился к Алексею рядовой Светов. Он всегда старался быть рядом со взводным. - Разреши передохнуть; говорят: в одно место два раза бомба не попадает.

- Привал десять минут, - разрешил Алексей.

Светов тут же испарился, словно растаял в темноте.

Рядом с Алексеем остались трое бойцов. Прислонившись спинами к остаткам стены, они переводили дыхание. Один достал фляжку и приложился к ней. Потом предал ее другому бойцу.

Привал подходил к концу, как из ниоткуда появился Светов.

- Что за привычка, - укорил его Алексей. - Мы же выстрелить могли.

Светов, молча, подал ему раздувшуюся планшетку.

Алексей ощутил ее тяжесть.

- Что там? - спросил он.

- Шоколад! - почти прошептал Светов.

- Откуда? - строго спросил Алексей.

- Там склады разбомбили, - беззаботно ответил Светов.

- Ты что?! - зашипел Алексей. - Хочешь, чтобы мародерство приписали?

- Не пропадать же добру! Не я, так другой кто заберет, - возразил Светов. - Война, лейтенант.

- Убери с глаз! - велел Алексей, в который раз удивляясь пронырливости солдата.

Светов отошел подальше и повесил планшетку через плечо.

Алексей понимал, что солдат не выбросит шоколад. Он всегда удивлялся Светову. Солдат был практичным, приспосабливал все, что попадало под руку. Иногда успевал во время боя прихватить вражеские автоматы или патроны.

Всегда у него была присказка: «не пропадать же добру».

Правда, найденное им «добро» всегда находило применение у солдат, благо не жадным был Светов. Лишь иногда ворчал, что тяжести приходится носить ему одному. Но на него никто не обижался за упреки, знали, что отходчив Светов.

В последний из дней отступления окопались недалеко от деревни Готобужи. Начались бои за Ориенбаумский плацдарм. На этом участке дивизия сдержала наступление и контратаковала.

В один из сентябрьских дней комдив Богайчук приказал 657-му и 466-му стрелковым полкам выбить немцев из деревни Готобужи и слободы Фабричная и закрепиться в них.

Наши войска заняли исходные позиции. Попытка взять деревню не удалась. Батальоны, остановленные сильным пулеметным и минометным огнем врага, залегли. После второй атаки продвинулись за железную дорогу, но противник окопался в деревне, отражая атаки сильным огнем. Со стороны дороги били пулеметы, не давая поднять головы. Сломить сопротивление гитлеровцев не удавалось, слишком неравны были силы. У наших не было на тот момент поддержки артиллерии. Оставалось надеяться на стрелковое оружие да на смелость и отвагу командиров и солдат.

Алексей не успел перезарядить винтовку, как впереди взметнулась навстречу земля. Больше он ничего не видел. С поля боя его вынесли санитары, заметив, как у полузасыпанного землей лейтенанта дернулась рука.

Очнулся Алексей на госпитальной кровати.

В голове шумело, ныла левая нога. Он попытался приподняться и не смог: боль полоснула ногу, а в голове замолотили кувалды. Подошла женщина в белом халате. Алексей видел, как шевелились ее губы, но слов не слышал. Она взяла его руку, посчитала пульс и опять что-то сказала. Видно, успокаивала. Глаза ее были добрыми и полными сочувствия. Алексей опустил веки: кувалды в голове стали затихать.

Через две недели вернулся слух, стала затягиваться рана под коленом. Алексей уже вставал и ходил на костылях по палате. Врач сказал, что его контузило. Последствия контузии могут проявляться не сразу, а даже через несколько лет.

Еще через две недели Алексей ходил без костылей и просился на фронт.

Комиссия, хоть и неохотно, но подписала документы на выписку.

После ожесточенных боев за Ораниенбаумский плацдарм был получен приказ командования Ленинградским фронтом занять полосу обороны в районе Колпино.

Бойцы и командиры дивизии возводили укрепления под обстрелом врага, отражая частые атаки.

Землю уже сковали первые заморозки, иногда по утрам на поверхности выступал иней. В таких условиях воины рыли окопы, устанавливали проволочные заграждения и минные поля.

Пришедшее пополнение было не обстреляно. Многие не умели обращаться с оружием. Командирам приходилось всюду успевать, проверять, советовать и исправлять недочеты.

Построив взвод, Алексей проверял состояние оружия у пополнения.

- Оружие - к осмотру! - подал он команду.

Бойцы сняли винтовки и передергивали затворы. У очередного бойца заело затвор, он бесполезно дергал его. Алексей взял из рук новобранца винтовку и обнаружил большое количество застывшей смазки.

- Это что такое?! - строго спросил он.

Боец смущенно оправдывался:

- Хотел, как лучше, а она замерзла.

- Командиры отделений! Ко мне!! - закричал Алексей. - Что за непорядок?

Подбежали сержанты.

- Произвести чистку оружия! Проверить и доложить.

После того, как чистка была закончена, Алексей опять построил подразделение для проверки оружия.

- Оружие - к осмотру! - скомандовал он.

Придирчиво осматривая каждую винтовку, Златоцветов остался доволен.

Боец, допустивший оплошность, стоял с красным лицом.

- В следующий раз не переусердствуй, - напутствовал его взводный.

- Товарищ лейтенант! - подбежал к нему солдат. - Вас вызывают в штаб батальона.

- Продолжать проверку! - отдал приказ Алексей и поспешил в штаб.

Кроме него, там находились еще два лейтенанта.

- Пришло распоряжение направить три человека в топографическое училище, - сообщил начальник штаба Пономарев. - Отправляетесь с ближайшим транспортом!

Как известно: приказы командиров не обсуждаются. Через час трое лейтенантов из разных подразделений тряслись в грузовой машине. Машина остановилась у приземистого здания на окраине города. Территория была обнесена забором. У ворот стоял часовой.

Лейтенанты представились начальнику училища.

- Пройдите в класс на общее собрание. Вас введут в курс, - распорядился начальник.

В классе уже сидели десятка полтора таких же молодых командиров из разных родов войск и имеющих разные звания. На трибуну поднялся седой капитан со шрамом на левой щеке.

- Здравствуйте, товарищи курсанты! - приветствовал он собравшихся. - Я - командир вашей группы. Программа вашего обучения будет состоять из следующих дисциплин: огневая подготовка - овладение всеми видами стрелкового оружия. Подрывное дело, физическая подготовка, приемы рукопашного боя, радиодело, прыжки с парашютом и, конечно, топография. Вопросы есть?

Курсанты недоуменно переглянулись.

Один из них поднял руку:

- Кого из нас будут готовить? И зачем топографу радиодело?

- Готовить из вас будут командиров разведывательно-диверсионных групп для заброски во вражеский тыл. Но для всех, даже курсантов других групп, вы изучаете картографию и топографию. Сроки обучения сжаты, программа насыщенна, поэтому заниматься придется с полной отдачей сил. Еще вопросы есть?

- Никак нет! - отозвались из зала.

Начались учебные будни. Благодаря хорошей памяти и усердию, знания Алексею давались легко.

Но, когда дело дошло до прыжков с парашютом, выяснилось, что у него плоскостопие и больше, чем с двух метров, ему прыгать нельзя. Из-за этого лейтенанта Златоцветова отчислили, не дав полностью закончить курс.

Через месяц Алексей вернулся в свою часть. Его назначили помощником начальника штаба полка по разведке. Должность - для молодого лейтенанта - высокая. Но и ответственность не малая.

Без разведки на войне не обойтись. Как говорится: «разведка - глаза и уши армии. Позиции для огневых взводов подыскать или разведать оборонительные сооружения противника, отметить выгодные места для наблюдательных пунктов, собрать сведения о количестве и расположении врага, его резервов, нанести на карту речки, ручейки... Да мало ли еще забот на войне, о которых надо знать заранее.

Алексей стал готовить группы разведподразделений для засылки в тыл врага. Систематически организовывал разведки, благодаря чему, операции выполнялись успешно,а командование всегда было в курсе о противостоящем противнике на участке наступательных действий дивизии.

- 16 -

Прошедшее в заботах и ожидании лето, закончилось дождливой осенью. В перерывах между дождей, бабы пахали поля на быках.

На собрании в конторе правления единогласно выбрали в председатели Прохора Новожилова, того самого, который в первый день войны вез Веру домой. В армию его не взяли, по причине болезни легких. В колхозе он работал на не тяжёлых работах. Теперь же, среди оставшихся мужиков, он оказался самым толковым и практичным.

- Тебе бабами и руководить, Прошка, - рассудил дед Аксений, - забота теперь одна: хлебушек для фронта вырастить. Чем можем, помогать будем.

Прохор, не жалея себя, объезжал поля, собирал сведения о вспаханных гектарах, снаряжал обозы с хлебом. Заботясь о будущем урожае, он организовал вывоз навоза на поля. Колхозных коров, еще летом угнали на восток, остались только буренки во дворах.

Отголоски взрывов с каждым днем приближались.

И вот, однажды, по деревенской дороге прошли колонной советские солдаты. Уставшие, с темными от пыли и гари лицами, с потрескавшимися губами, шли они, стараясь не глядеть на жителей деревни.

У некоторых были перевязаны головы, руки. Они шли, не останавливались на отдых.

-Знать, немцы близко, - вздыхал дед Петро, опёршись руками на плетень.

- Защитники! - истерично кричала Лялячка из своего огорода. - Мы то тут как же?

- Замолчи! - окоротил ее Прохор, оказавшийся в тот момент около ее дома. - Оббеги баб, пусть хоть хлеба вынесут, воды иль у кого чего есть. Ишь, ругать она вздумала!

Сердобольные бабы уже несли вареную картошку, молоко в кувшинах, краюхи хлеба, сало, вареные яйца. Они подбегали к строю и совали в руки солдат еду. Те смущенно брали из их рук продукты и, со слезами на глазах, благодарили.

- Ешьте, - говорила Елизавета Павловна солдату с перевязанной головой. - Может, наших кто накормит. Она совала ему хлеб и творог в миске — всё, что успела схватить со стола.

- Держите, хлопцы! - Прохор передал солдатам мешок с собранным хлебом.

Дети и бабы долго еще стояли на дороге, провожая тоскливыми взглядами красноармейцев, в думах о завтрашнем дне.

Утро жители деревни встречали у занавешенных окон, следя из-за ситцевых занавесок, как пришельцы, не заставившие долго ожидать своего появления, по-хозяйски распахивали ворота и входили во дворы.

Не церемонясь, заходили в двери катухов и сараев, вытаскивали оттуда сопротивлявшихся и визжащих свиней, блеющих овец. Кудахтали куры, выдворяемые из курятников, недоуменно возмущались петухи.

Жители не оказывали никакого сопротивления. Да и кто мог бы оказать, если солдаты наперевес держат в руках автоматы.

Бабы, наблюдая из окон, посылали проклятия пришельцам, вытирая слёзы и сожалея о своей скотинке. Как зимовать без нее? Холили, кормили, надеялись перезимовать не голодая. Чем теперь кормить детей? Но и не бросаться же на грабителей во спасение скотины, когда неизвестно, что будет с самими.

Пришельцам показалось мало собранной животины: они стучали в двери домов или запросто входили в них, пугая баб и детей висящими на груди автоматами.

- Млеко, яйки, буттер!, - командовали они, показывая на стол. - Бистро! Шнеллер!

Непонимающие бабы бестолково суетились на месте, вызывая недовольство немцев.

Но те сами хватали горшки и кастрюли с теплых печек и уносили щи или кашу.

Завоеватели хотели поесть любой ценой, даже лишая еды хозяев. Когда они покидали дома, бабы прижимали к коленям напуганных детей и крестились.

Через несколько часов по домам прошли полицаи, сообщая жителям, что надо собраться в центре деревни. В случае неявки обещали поджечь хаты непослушных.

На площадь явились все жители, включая младенцев на руках у матерей и опирающихся на толстые палки стариков. Бабы, надвинув на глаза вязаные шали, несмело разглядывали пришельцев, диктующих новые жизненные порядки. Они боялись переспросить непонятные или недослышанные слова.

Толпа даже не роптала.

А переводчик все чеканил и чеканил слова, стараясь глубже вбить их в глупые славянские головы.

- Теперь можете разойтись! – он сложил развернутый лист бумаги - Херр Шульц, комендант вашей деревни, надеется на лояльное отношение к немецким солдатам.

- Какой хер? - почувствовав себя свободным, спросил дед Аксений у своей соседки Клавдии Шапошниковой.

- Ох, дед! - вздохнула та. - Не до смеха теперь!

- Где уж смеяться, - в тон ей произнес дед, - когда хер немецкий указывать будет, как нам жить.

Свободный дух жителей деревни было не так-то просто сломить. Скорее они были напуганы и озадачены неожиданными обстоятельствами.

Утром опять по домам спешно собирали жителей.

- Нравится им лекции читать, - возмущался всё тот же неугомонный дед Аксений, идя по подмерзшей за ночь дороге. - Поди опять поучать станет.

- На старости лет учеными станем, - кряхтя соглашался с ним дедок с аккуратно постриженной бородой.

С крыльца колхозного правления на селян злобно смотрел херр Шульц, сжимая пальцы, тесно обтянутые тонкими блестящими перчатками.

- Сегодняшней ночью из машин ваших освободителей был слит бензин, - четко вещал переводчик. - Херр Шульц обещает не трогать бестолковых деревенских аборигенов, если они сами приведут к нему преступников. В случае неповиновения будут казнены трое стариков. Несомненно, жители знают, кто совершил преступление против власти и сразу назовут бандитов. Херр Шульц ожидает три минуты.

Дед Аксений первым вышел из толпы, не дожидаясь добровольцев или боясь, что кто-нибудь не выдержит и сознается. Он поклонился в строну односельчан и громко крикнул:

- Не поминайте лихом! Не жалейте!

Херр Шульц взмахнул кожаной перчаткой, и двое солдат поставили деда у стены правления.

- Еще есть добровольцы? – спросил переводчик, выслушав перед тем речь коменданта. - Херр Шульц сомневается, что старик один сливал бензин.

- Есть! Есть! – вперед выдвинулись два бородатых старика, опирающихся на толстые палки.

- Мил человек, - обратился один из них к переводчику, - Передай начальнику, мол, мы бензин тот слили. Трое нас там было.

Переводчик передал слова деда коменданту.

Херр Шульц слушал внимательно и все больше хмурился. Потом повернулся к переводчику и что-то отрывисто произнес.

- Вы раскаиваетесь? - спросил переводчик.

- Нет! – крикнул дед Аксений. - Родину защищать не грешно!

- Огонь! - повторил по-русски команду херра Шульца переводчик.

Затарахтели автоматы.

Старики упали, не успев понять, что с ними произошло.

Толпа глухо охнула и замерла.

Никто не ожидал, что вот так быстро погибнут, пусть старые, но еще крепкие деревенские мужики. Ведь они сами пришли сюда, не ожидая такого нелепого конца. Значит, такое может случиться с каждым стоящим сейчас на площади? Как жить дальше? Как долго терпеть немецкий гнет? Бояться за своих детей? Женщины боялись глядеть друг на друга, вдруг прочтут в глазах соседки свои мысли?

Елизавета Павловна, придя домой, закрыла наглухо ставни на окнах. В голове билась единственная мысль: «защитить своих детей!»

В ту ночь спать легли вместе. Прижимая к себе маленького Кольку, мать протянула руку и обняла сына и дочь. Так наседка своим крылом укрывает беззащитных цыплят.

Утром не хотелось подниматься с постели. Но проснувшиеся дети просили поесть.

Елизавета Павловна вышла во двор, боясь встретить немцев. Она направилась в сарай доить корову. Потом варила картошку и накрывала на стол. Все время ее не отпускало ощущение, что вот откроется дверь и придут выгонять из дома.

Непривычно было сидеть дома, не ходить на работу. В колхозе всегда находились дела. До войны работали с рассвета и до заката, не разгибая спины. Сеяли хлеб, сажали бураки, пололи огороды, косили сено, работали на току…

Чтобы не сидеть в праздности, она взялась за спицы. Детей на улицу не выпустила, пусть будут на глазах. Так и просидели целый день, не высовываясь на улицу и не ведая, что там твориться.

Ближе к обеду следующего дня с улицы послышались выстрелы.

- Неуж-то опять расстреливают? - встревожилась Елизавета Павловна. Но выйдя на крыльцо поняла, что идет бой.

«Наши наступают», - обрадовалась она.

В деревне слышалась перестрелка, деловито стучали пулеметы. Она увидела, как во двор забежала соседка, Зоя Дорохова. Впереди нее бежали дети.

- Лизавета! - кричала Зоя. - Прятаться надо! Твоя хата на отшибе, может не сунуться сюда.

Хозяйка широко отворила дверь и буквально заталкивала детей в сени.

- Что там твориться? - спросила она, тревожно оглядываясь на дверь. - Стреляют с обеих сторон.

Во дворе опять послышался шум. Прибежали еще женщины с детьми.

- Прятаться надо в погреб, - предложила Федора Степнякова.

- И то — дело, - поддержала ее Мария.

В погребе просидели весь день, прислушиваясь к стрельбе и взрывам. К вечеру стало затихать, и женщины выбрались из погреба.

- Надо домой идти, - озабоченно смотрела в сторону деревни, Мария.

Там людей ждала неизвестность.

Женщины потянулись к своим домам.

Увы, по улицам двигались ненавистные немецкие солдаты. Они снова занимали дома, вывешивая на дверях таблички: «beschaftigt» (занято).

Женщины стояли около дверей родных хат в недоумении: «что означают надписи?». Некоторые сразу поворачивали и шли в летние кухни, где были небольшие печки и можно было жить, не попадаясь на глаза захватчикам.

Устроившись на новых местах, немцы опять собирали жителей на площади.

- Муштруют нас, как юнцов на плацу, - возмущался идущий рядом с бабами Иван Лопухов.

- К порядку приучают, - поддержал разговор Кузьма Дронов. - Мы же — мужичьё, из дубов струганное.

-Ты не ори так, - зашикали на него женщины.

- Боитесь, бабы? - усмехнулся Кузьма.

Ему никто не ответил.

Подходили к правлению, и даже разговаривать никому не хотелось, не то, что спорить с Кузьмой.

На крыльце стоял всё тот же херр Шульц, потирая руки в блестящих перчатках и строго оглядывая толпу, ища дерзкого, смелого взгляда. Но никто на него не глядел. Разочарованный, он кивнул головой переводчику и медленно, чтобы тот успевал переводить, громко начал читать очередное обращение.

- Убедившись в том, что немецкий порядок надолго водворен в вашей глухой провинции, - вторил герру Шульцу переводчик, - объявляются новые правила проживания на территории, освобождённой Вермахтом.

Сдать все оружие, какое имеется в наличии у населения!

Переписать всех животных находящихся в наличии. Убивать животных для нужд населения запрещается!

Запрещается появляться на улице после девяти часов вечера и раньше семи часов утра!

Запрещается выезд из деревни без особого разрешения господина коменданта!

Сдать зерно, картошку и прочие овощи для нужд солдат Великой Германии!

Сдать радиоприемники, патефоны, если таковые имеются!

Сдать…!

Сдать…!

Сдать…!

В случае неповиновения — расстрел!!!

- закончил переводчик.

Толпа опять молчала.

Что могли возразить женщины, дети, старики, окруженные солдатами, завоевавшими половину Европы и не знающими пощады.

Оставшиеся не призванными в Красную Армию деревенские мужики стояли отдельным кружком. Никто из них не произнес ни одного слова.

Едва Елизавета Павловна переступила порог кухни, в дверь постучали. Вошли Марья и Федора.

- Как жить будем? - запричитала Марья, повалившись на лавку.

- Детей не пугай! - оборвала ее хозяйка. Младший, Колька, тут же разревелся. Сестра взяла его на руки.

- Не кричи! - успокаивала Надюшка брата, - не то немцы заберут!

- Не мели, чего не след! - накинулась на нее мать. - Накличешь еще!

- Что нам делать, Лизавета? - устремила на нее взгляд Федора. - Ты у нас самая рассудительная. Что делать будешь?

-Эх, бабы, - вздохнула хозяйка. - Как бы знать, что делать надо. Жить буду!

- Подохнем! - причитала Марья. - Хлеб заберут, животину заберут!

- Надо припрятать хлеб, не весь, конечно, - предложила Федора. - Хоть в огороде.

- В огороде нельзя, - усомнилась Елизавета Павловна. - В балке надо закопать. Приходите ночью, зерно приносите.

- А немцы? - пугливо спросила Марья.

- Они теперь победу отмечать станут — напьются - не до нас им будет.

Ночью женщины спрятали зерно в ближайших балках.

Немцам было не до них. Праздновали закрепление на занятых территориях. Трезвыми оставались лишь часовые.

Ночь освещалась тусклой луной.

Бабы возвращались с опаской: вдруг часовые заметят. Шли там, где недавно был бой. Федора споткнулась и чуть не упала на убитого солдата.

- Бабы! - воскликнула она. - У него шапка со звездой! Наш он!

- Где ты разглядела звезду? - зашипела на нее Зоя. - Темно.

Мария зажгла спичку.

- Точно, наш, - сказала она. - Вон и ружье рядом валяется. У немцев — автоматы.

- Похоронить надо, - твердо сказала Елизавета Павловна.

- Ошалела! - сверкнула глазами Федора. - Немцы рядом. Да и устали мы землю мерзлую колупать.

Елизавета Павловна, не раздумывая, сняла лопату с плеча и, расчистив снег, воткнула ее в землю. Почва, промерзшая сверху, отскакивала мелкими комками. Подчиняясь ее воле, бабы застучали лопатами о твердую землю. Солдата положили в яму, и тут Мария спросила:

- Ружье с ним положим?

Федора взяла винтовку и положила ее рядом с солдатом.

- Горемыка, - вздохнула Марья. - Дома не дождутся его и не узнают где похоронен.

Женщины украдкой смахнули набежавшие слезы.

На рассвете Елизавета Павловна вышла из дома. На улице стояла сумеречная тишина. Она посмотрела в сторону деревни. Оттуда доносились мирные звуки: где то проснулся петух и хрипло заорал, вторя ему, лениво забрехала собака. Бабы еще не затопили печек, над трубами не вилось дымков. Она подумала, что немцы отсыпаются после попойки и отправилась за деревню. Женщина собрала все винтовки валявшиеся на земле и отнесла к сараю. Раскопала землю под стогом соломы, благо под соломой земля была мягкой, и спрятала там винтовки, решив, что они могут пригодиться, когда вернутся наши солдаты.

- 9 -

Достигнув городка Бауски, основные части переправились через реку Мушу.

Не успевшим отдохнуть бойцам снова пришлось принять бой с механизированными подразделениями пехоты гитлеровцев. В ходе боя был получен приказ отходить на Ригу. Вслед за красноармейцами к Риге потянулась, настигая, большая группа вражеских танков. Они достигли берега реки Даугавы, но взять с ходу город не удалось. Два моста через реку были взорваны. Немцы форсировали реку восточнее и заняли плацдарм на северном берегу Даугавы.

Из-за грозившей опасности попасть в окружение и недостатка сил для защиты города, командование Северо-Западного фронта приказало частям Красной Армии отходить.

Рига также была оставлена.

Город без промедления был занят врагами.

Дивизия продвигалась в Тартусском направлении. Был получен приказ к утру 7-го июля занять северный берег реки Эмайыги и упорно обороняться.

Измученные боями и переходами красноармейцы вступили в город.

Старинный город, с зелеными раскидистыми липами, с тихими, чистыми улицами, казался спокойным, занятым повседневными заботами.

Но это было обманчивое впечатление.

Жители провожали колонны красноармейцев удивленными взглядами.

Среди тишины, сотрясая стены старинного университета и развалины Вышгородского собора, с грохотом взлетел в воздух каменный мост через реку Эмайыги.

Всем стало ясно, что надвигается нечто ужасное, непоправимое.

В течении трех дней дивизия без отдыха сооружала укрепления.

Взвод лейтенанта Златоцветова оборудовал огневые точки переднего края в подвалах, на чердаках и в верхних этажах жилых домов.

К вечеру четвертого дня, обойдя участок обороны слева, в город ворвалась рота гитлеровцев и 20 танков.

Улицы старого города заволокло сизым дымом. В сумеречной темноте завязалась ночная схватка, увенчавшаяся победой красноармейцев.

Утром немцы, не успокоившись, снова попытались форсировать реку. Начался бой. В оборудованных на высоких чердаках наблюдательных пунктах разведчики корректировали огонь, рискуя жизнью.

Ночью взвод Алексея ворвался на вражеские позиции. В короткой схватке были уничтожены застигнутые врасплох гитлеровцы. В свое расположение взвод вернулся с трофеями.

Через месяц боёв дивизия была представлена к ордену Красного Знамени.

- 10 -

Поезд стучал и стучал колесами, наводя тоску на пассажиров.

За окном мелькали поселки, проплывали города.

Все чаще вдоль железной дороги появлялись светлые сосновые леса. Огромным высоким деревьям с игольчатыми зелеными лапами казалось не будет конца.

Иногда дети с радостью наблюдали, как скачут с ветки на ветку проворные белки. Однажды к железнодорожному полотну вышел огромный лось с ветвистыми рогами. Он совсем не обращал внимания на шум коптящего дымом паровоза, не боялся громкого стука колес, ожидая, когда сможет перейти через рельсы.

Как ни была длинна дорога, но окончилась она добротным деревянным вокзалом.

На улице было прохладно. Чувствовалось приближение осени.

- Город Канск! - пронеслось по вагону.

- 11 -

Прорвав окружение в августе месяце 41-го, дивизия вновь продолжала сражаться на правом берегу реки Нарва.

Три дня бойцы отражали яростные непрерывные атаки противника.

Солнце безжалостно палило с неба, на котором не было ни одного облачка. Ветер замер в вышине деревьев, притаившись, словно прячась от порохового дыма, от разрыва снарядов.

По лицам бойцов струился горячий пот, заливая глаза; мокрые гимнастерки липли к телу.

Жара, пыль, свистящие пули, взрывы снарядов.

Казалось, кошмару не будет конца.

Но красноармейцы держали оборону, бились до последнего патрона.

Опять гибли солдаты, раненых выносили с поля боя и отправляли в тыл.

Утром четвертого дня пришлось отойти и занять оборону в укрепленном районе за рекой Лугой. Дивизия снова пополнялась вновь прибывшими бойцами.

Привезли долгожданную почту.

За время отступления и перемещения полков с одного места на другое, солдаты редко получали письма из дома. Теперь их ожидали по нескольку писем от родных.

Алексей получил сразу пачку писем.

Брат Николай воевал под Псковом, в моторизованной бригаде. Его письмо было коротким, видно писал в перерывах между боями.

Пришло письмо от Марфочки. Она сообщала, что проводили на фронт Леонида. Писала, что сестра Тамара пытается повторять песни с пластинок.

От жены Дуси пришло целых пять писем. Она жила в районном центре Большая Владимировка. Дуся писала, что дочка Аленка ждет его домой.

Жена, также, писала незатейливые стихи:

«...Мне уже не раз приснился вечер

на сырых балтийских берегах.

Дальний край, германская граница,

паренек в армейских сапогах…»

Была в письме и фотография Дуси - довоенная, которую очень любил Алексей. Дуся, закутанная в меховую шубку, с уложенной «волнами» прической. Жена всегда была модницей и выделялась на фоне других женщин.

Познакомились они в Шеманаихинской средней школе, куда был направлен на работу, после окончания педагогического техникума Алексей. Евдокия уже работала в школе учителем географии. Алексей стал преподавать русский язык.

В 38-м они поженились. В 39-м родилась дочь.

Потом Алексея призвали в армию. Через три месяца он поступил в военное училище. Дуся с Аленкой остались в Казахстане.

После окончания училища Алексей должен был приехать за семьёй.

Но, не сбылось.

Война порушила планы миллионов людей, заставила жить иначе.

Письма Дуси были длинными, от них пахло знакомыми духами, навевающими воспоминания о доме.

- 12 -

Жозефина Афанасьевна опять суетилась, требуя, чтобы детей отвезли в отведенное помещение. Ее успокоили, сказав, что до дома можно дойти пешком.

Воодушевленные дети быстро шагали по дороге.

Дом оказался добротным, двухэтажным. Деревянные ступени лестниц скрипели под ногами любопытствующих детей. Они бегали по коридорам, заглядывали в просторные комнаты, подбегали к высоким окнам, выглядывали в заросший парк.

- Интересно, кто здесь раньше жил? - Раечка степенно шагала по коридору рядом с Верой.

- Здесь учреждение какое-то было, - отозвалась Вера, рассматривая потолок.

- А раньше - купец жил, - поддержала разговор сопровождающая женщина из РайОНО.

- Здорово! - радовалась Раечка. - Тут, наверное, балы устраивались?

- Наверное, - улыбнулась женщина. - Размещайтесь, места всем хватит.

Вера и Лилия Тимофевна, вместе с другими воспитателями, размещали детей по комнатам.

Жозефина Афанасьевна металась по этажам, уточняла сколько еще надо кроватей, простыней, полотенец.

-13 -

После длившихся почти месяц ожесточенных боев, снова был получен приказ отходить в Ораниенбаумском направлении. Отходя на новые оборонительные рубежи, солдаты не теряли надежды на скорую победу.

Но для того, чтобы победить, нужно не только сдерживать врага, нужно действовать, нанося неожиданные, пусть и мелкие по значимости, удары.

Надо знать, где и что думает предпринять противник. Для того, чтобы быть в курсе планов гитлеровцев, части выделяли храбрецов, которые, пользуясь темнотой ночи, неожиданно врывались в расположения фашистов.

В одну из таких ночей взвод лейтенанта Златоцветова на деревенской дороге столкнулся с вражеской колонной. Не ожидая нападения, впереди ехали два грузовика с солдатами. За ними - легковая машина с офицерами.

Лейтенант первым выскочил на дорогу. Бойцы, поддерживая его, забросали гранатами шедшие грузовики с солдатами и легковую машину с офицерами. Не мешкая, собрали оружие и документы, и скрылись в придорожном леске.

- Молодцы, бойцы! - благодарил их ротный, когда ему предоставили ночные трофеи, - просто герои!

-Нас теперь к награде представят? - спросил молодой солдат из пополнения.

- Еще раз отличитесь, представят, - обещал ротный.

В начале войны награждали редко.

Когда он ушел, Алексей пристально оглядел своих солдат.

- Хочу предупредить всех, - сказал он строго, - воюем не за награды!

- Не обижайся на него, лейтенант, - заступился за солдата рядовой Светов, - зелёный ещё он. Повоюет с наше, не станет о подвигах думать.

Алексею казалось, что привыкнуть к войне невозможно. Невозможно привыкнуть к тому, что вчера плечом к плечу стояли в окопе, отстреливаясь от врагов, и без слов понимали друг друга. Пока один стрелял, не давая врагам поднять голову, другой мог в это мгновение перевести дух или найти цель, перезарядить оружие. А сегодня кто-то другой стоит рядом, опять надо настроиться на один лад, чтобы его плечо не мешало, а внушало доверие. Невозможно не думать о тех, кто остался лежать на земле, а ты не можешь даже вырыть могилу для товарища, потому что сзади наступают враги. Но, видимо, человек привыкает ко всему. Или не привыкает, а смиряется с обстоятельствами?

Светов, поняв его мысли, нахмурился.

- Навидался я много в этой жизни, лейтенант, - сказал он просто. - Тебя тоже отпустит. Будешь по другому на войну смотреть.

- 14 -

Вера и Люся сняли комнату у бабы Наташи в небольшом уютном домишке с кустами смородины в палисаднике.

Комната или, как называла ее хозяйка - «угол», выходила окнами на тихую улицу, где около забора росла раскидистая черемуха.

- Печку-то видели, топить умеете? - недоверчиво рассматривала баба Наташа жиличек.

Люся смущенно молчала.

- Я умею, - сказала Вера. - В деревне выросла.

- А я - из Ленинграда. У нас печки не было, - тихо проговорила Люся.

Хозяйка вздохнула:

- Молодые вы! Трудно придется. Ну-у, может дровишек подкинут власти. А вот продукты у нас сами в огороде рОстят: картошку, огурцы, капусту да солят в бочках. Ой, не знаю, как вы будете жить! В лес сходите, грибов соберите да посушите. Пригодятся зимой.

Девчонки приуныли, слушая хозяйку.

- Слушай, - подала голос Вера, когда они остались одни. - Давай приберемся!

Они вымыли окна, выскоблили полы, развесили свою одежду в древнем хозяйском шкафу, пропахшем нафталином.

В комнате стало просторнее от чистых блестящих окон, от чистого деревянного пола.

- Как дома, - Вера довольно оглядела комнату.

Люся улыбнулась:

- Ты — молодец!

Ей, оторванной от домашнего уюта, нравился оптимизм подруги.

«С такой - не пропадешь», - решила Люся.

Вера никогда не думала о своем характере.

«Главное - не ныть!» - было ее девизом.

Это помогало Вере переносить выпадавшие на ее долю жизненные испытания.

Потом они обустраивали детдом, распределяли детей по группам, расставляли кровати, тумбочки.

Вера отослала письмо домой. В дороге она писала письма, но обратного адреса написать не могла, поэтому ничего не знала о том, что происходит дома.

В Островянке надеялись, что война обойдет деревню стороной.

Оставшиеся женщины и немногочисленные мужчины убирали урожай с полей, работая и днем и ночью. На быках возили зерно в райцентр. Все машины и трактора были отправлены на фронт. Колхозных коров и лошадей отправили на восток, чтобы не оставлять врагу. До прихода немцев успели раздать по дворам рожь, немного пшеницы, проса да солому для коров. Кто успел - накосил сена.

По ночам слышались дальние отголоски взрывов, и горизонт в той стороне светился багряно-красными всполохами.

Некоторые семьи, собрав вещи, потихоньку покидали деревню, не дожидаясь прихода немцев. Большинство же боялись оставлять родные дома, ехать с детьми в чужие края. Надеялись люди, что скоро все кончится, вернется прежняя жизнь.

- 7 -

В далеком Казахстане, в небольшом селении, под названием Бурас, люди тоже узнали о войне.

Население здесь было смешанным. Рядом жили казахи, татары и русские.

Иван Семенович приехал сюда с семьей, спасаясь от голода, в послереволюционные годы.

Вернувшись с первой мировой войны в родную Костромскую губернию, он женился на красивой соседской девушке Василисе. У них родился первенец — Николай.

Вскоре грянула революция, которую Иван Семёнович принял всей душой.

Весной восемнадцатого года его мобилизовали на фронты гражданской войны.

Василиса в это время ждала второго ребёнка. Алёшка родился в октябре.

Три года Иван Семёнович воевал против белогвардейцев и контрреволюционеров. К семье возвратился в двадцать первом году. Но в разоренной стране не было работы, не было хлеба. Надо было как-то жить и кормить семью.

Иван научился шить у местного еврея. Шитьем он зарабатывал немного, хоть и купил швейную машинку «Зингер».

Соседи все чаще уезжали на заработки в другие города, иные ехали в другие страны.

Все чаще Иван слышал от людей, что в далеком Казахстане нарезают пахотную землю, среди бескрайних степей. Посоветовавшись с женой, они увязали пожитки, взяли детей и поехали в неизвестность.

Остановились в селе, где жили в основном русские.

Никто их здесь не ждал.

Зимовать пришлось в выкопанной землянке.

Местные стали приносить овчины, из которых Иван Семенович при свете лучины шил шубы да полушубки. Привыкнув, бабы стали приносить отрезы, чтобы сшил портной модное платье или кофту с юбкой. Расплачивались, кто чем мог, чаще продуктами.

Землю им нарезали.

Радости Ивана Семеновича не было предела. Со временем, купил он лошаденку, корову.

Родился еще один сын. Назвали Леонидом.

Жизнь налаживалась.

Землю обрабатывали сами: сеяли хлеб, косили сено. Жена помогала во всем. Однажды Иван косил сено, а Василиса сгребала его граблями в небольшие копёшки. Вдруг Иван увидел, как жена согнулась и упала на колени. Он подбежал к ней, поднял на руки. Подбежали сыновья Колька и Алешка. Отец велел подвести лошадь. Кое-как запряг ее и повез жену в деревню.

Василиса так и не пришла в себя.

Иван Семенович остался один с троими детьми на руках. К тому времени не был он стар, но и не молод.

Бабы вздыхали, глядя ему вслед.

Кто пойдет за него замуж? Вдов в деревне не много, да ведь они тоже не бездетные. Отказывали они Ивану: «мол, свои дети есть, а тут еще троих на шею повесить.»

Так и остался бы он вдовцом, если бы однажды не постучала в его дом сваха.

- Семеныч, - с порога заговорила она, - невесту тебе приглядела.

Иван Семенович недоверчиво поглядел на сваху.

- Неужто, Марья согласилась? - с надеждой спросил он.

К Марье, вдовствующей не первый год, Иван сватался месяц назад. Та обещала подумать.

Сваха махнула рукой.

- Семеныч, ты мужик, конечно, неплохой, шьешь хорошо, но на погляд, тебя сразу не продашь. Мелковат ты. Марья - баба видная. Поставь вас вместе - тебя и не видать будет. Нашла я тебе под стать девушку!

- Чего мелешь? - не поверил Иван Семенович, - баба за меня не пошла, а девка пойдет?

- Погоди! - остепенила его сваха. - Выслушай до конца. Ты Марфочку Ирхину помнишь?

- Так она…, - вытаращил глаза Иван.

- Пойдет за тебя, - перебила его сваха. - Девка она спокойная, работящая. Кто еще ее возьмет? Бедноту такую! Мать только рада будет пристроить ее. У них детей - мал-мала-меньше. Будет за твоими ухаживать.

- Она - моложе намного… - замялся Иван.

- Видали его! - повысила голос сваха. - Моложе!!! Боишься, не справишься?

- У Василисы волосы светлые были, - вздохнул незадачливый жених.

- Марфочка платок носит, - махнула рукой сваха. - Не хошь, живи один!

Так в дом вошла Марфочка.

Свадьбы не играли.

Пригласили соседей, посидели за столом, выпили, закусили да разошлись. Новоиспеченная жена бросилась убирать со стола, мыть посуду.

- Ты с нами жить будешь? - подошел к ней Алешка

- Кашу варить умеешь? - строго спросил старший - Николай.

Марфочка улыбнулась:

- Хочешь, сварю?

Николай насупился:

- Завтра сваришь, вон сколь еды осталось.

- Как скажешь, - согласно кивнула Марфочка.

Алексей не выдержал, подошел к ней поближе, он соскучился по материнской ласке. Девушка сердцем уловила его порыв и погладила по светловолосой голове. Алёшка, отозвавшись на ласку, уткнулся в ее колени.

Четырехлетний Леонид уцепился за руку отца. Он еще не решил, как относиться к молодой матери.

Отец велел звать эту незнакомку мамой.

Глаза Ивана Семеновича защипало, он отвернулся.

Марфочка в доме освоилась сразу, словно давно жила тут.

На следующий день она стирала, завешав бельём все веревки во дворе. Проворно мешала кашу, кипящую на уличной печурке. Весело встретила пришедших с улицы чумазых Алешку и Леонида. К мужу привыкала недолго, смирившись с судьбой.

Люди, глядя на нее, качали головами: «Вот, что значит из бедной семьи, сразу в хозяйство впряглась.»

А Марфочка лишь улыбалась, глядя на сочувствие соседей.

Маленькая, шустрая, она успевала подоить корову, сготовить, собрать детей и идти помогать мужу в поле.

Иван иногда выпивал. Марфочка не ругалась, не перечила, когда муж был недоволен. Дети быстро привыкли к ней и называли матерью.

Со временем родились еще трое сыновей: Аркадий, Валентин Борис.

Иван и не заметил, как пролетали годы. Хотелось ему, чтобы в семье девчонка была. Наконец, в 39-том родилась Тамара.

К тому времени семья имела достаток.

Старшие сыновья уехали в город. Николай работал шофером на заводе, Алексей учился в педагогическом техникуме.

Марфочка все так же хлопотала по хозяйству. Детей она не разделяла на своих и чужих. Все были родные.

И вот — война!…

Иван Семенович читал письмо от Николая. Тот писал, что приехать не сможет, уходит на фронт. Второе письмо было от Алексея. Он писал, что закончил военное училище и теперь едет на западный фронт.

В комнату вбежал запыхавшийся Леонид. Он жил с родителями, работал в колхозе.

- Мама! Отец! - возбужденно начал он.

Марфочка опустилась на стул, сразу все поняв.

- Повестка пришла, - сообщил Леонид. - В сельсовете отдали. Мам, собери мне с собой.

- Соберу, сынок, - тихо прошептала мать.

Когда Марфочка встала со стула, ноги не слушались ее. Чтобы дети не видели материнских слёз, она пошла в залу и стала копаться в комоде, собирая сыну белье в дорогу.

- Лёнь, ты писать будешь? – спрашивал брат Валентин. Ему было 13 лет и он жалел, что не может поехать на фронт.

- А ты отвечать будешь?

- Буду! – обещал брат, - Я бы с тобой поехал, добровольцем, - с надеждой смотрел он на Леонида.

- Я тебе покажу, доброволец! - погрозила ему мать. - Дома сиди!

- И я буду писать, - подал голос брат Аркадий.

- Мне воевать некогда будет, - засмеялся Леонид. - Только и буду на ваши письма отвечать.

Он поднял на руки двухлетнюю Тамару.

- Ты тоже пиши, - шутливо попросил Леонид, чмокнув сестру в розовую щечку.

Иван Семенович хмуро смотрел на сына. О войне он знал не понаслышке.

Следующим утром всем селом провожали на фронт мужиков. Со всех концов доносились рыдания.

Марфочка не плакала, только в глазах ее стояла тоска.

Третий сын уходил на войну.

Леонида на фронт провожала девушка Лида. Подойти к нему на людях она стеснялась. Стоя в толпе, украдкой утирала слезы и не сводила с парня глаз.

Старшие сыновья Ивана Семеновича были светловолосыми, симпатичными парнями. Младшие все были чернявые. Старожилы деревни говорили: «в матерей пошли.»

Масть самого Ивана Семеновича определить к тому времени было невозможно. На голове его разместилась просторная лысина, обрамленная клочками пегих волос.

Среди братьев Леонид выделялся своим добродушием. В деревне любили его, звали, если была нужна помощь, зная, что тот никогда не откажет.

Уже улеглась пыль за машиной с призывниками, а провожающие все не расходились, глядя на дорогу.

Марфочка подошла к Лиде.

- Ты приходи в гости. Вместе будем Леонида ждать.

Лида покраснела.

- Правда, можно? - с надеждой посмотрела она на Марфочку.

Та улыбнулась и кивнула головой.

- 8 -

Дивизия отступала, неся большие потери. Но, все равно, не смотря на это, в солдатах жила вера, что еще немного, и повернут они обратно, погонят фашистов туда, откуда те пришли.

В боях за Куртувенай, неподалеку от реки Дубисы, путь 657-му стрелковому полку был прегражден большой вражеской автоколонной. По дороге двигались груженые машины, В свете фар можно было рассмотреть ящики с боеприпасами в кузовах машин. Под натянутым брезентом, на лавках, сидели вооруженные солдаты в касках, равнодушно глядевшие на дорогу.

Враг был обнаружен вовремя.

Полк, вынужденно, отступил в глубь леса.

Бесконечные бои уносили жизни солдат.

Строй становился все реже и реже. Некем было заменить погибших. Не хватало боеприпасов. Во втором батальоне оставалось немногим более 600 измотанных в боях солдат и командиров. Укрывшись в сосновом лесу, ожидали когда пройдет вражеская колонна. Собравшиеся командиры обсуждали сложившееся положение.

- На каждого бойца осталось по 5-15 патронов, - докладывал старший лейтенант Попов.

- В нашей роте осталось 36 мин, - докладывал командир минометчиков. - На пулемет - по две ленты.

- С такими силами нельзя вступать в бой, - сказал командир второго батальона.

- Предлагаю: укрыться на опушке леса и переждать. Когда пройдет вражеская колонна, переправиться через реку.

Но батальоны были обнаружены.

Враг обрушил в сторону леса ураганный огонь из всех видов оружия.

Рвались мины, гранаты, от града пуль нельзя было поднять голову.

- Перестроиться в боевой порядок! - приказал командир полка. - Будем прорываться с боем! Подпустить фашистов, как можно ближе! Без моей команды не стрелять!

Когда немцы подступили совсем близко, он поднял бойцов в штыковую атаку. Опешившие фашисты, не ожидавшие сопротивления русских, быстро смешались. Передние бросили оружие и побежали, другие подняли руки. Но тут на помощь отступающим гитлеровцам подоспели танки.

Русские не растерялись.

Меткими выстрелами из ПТР и связками гранат бойцы поджигали их.

Немцы, опомнившись, опять пошли в атаку. Несколько вражеских солдат приблизились к линии нашей обороны. Гранаты на длинных рукоятках полетели в красноармейцев.

Алексей увидел, как одна из них, игрушечным волчком, завертелась недалеко от него. Оторвавшись от прицела, он быстро схватил ее и с силой бросил обратно. Он знал, что делает: ведь у немецких гранат имеется недостаток - увеличенное время срабатывания детонатора.

- Делай, как я! - закричал Алексей, опьяненный опасностью и удачей.

Бойцы бросались к гранатам, возвращая их врагу.

Немцы решили окружить смелого бойца, заходя ему в тыл.

- Слева! - услышал Алексей чей-то крик.

Немец, не замеченный им, замахнулся карабином, целя прикладом в голову. Алексей моментально перехватил карабин и прижал врага к земле. Подоспевший пожилой солдат выдернул ремень и связал фашисту руки.

- Удача на твоей стороне, командир! - посмотрел солдат на Алексея, - Любит она дерзких.

Алексей не успел ответить: враг опять пошел в атаку.

Немало наших воинов полегло в этом прорыве, проявив во время атаки огромное мужество и решимость. Никто не думал о себе, каждый выполнял намеченную цель: уничтожить, как можно больше врагов. Вооружены немцы были, что называется «до зубов».

657 полку удалось пробиться к своим, понеся большие потери. Из шестисот человек первого батальона, берегов Дубисы достигли сто шестьдесят три солдата, но знамя полка было сохранено. Из взвода Алексея осталось три человека.

В конце июня дивизия получила приказ занять оборонительные позиции северо-восточнее города Шауляй. Едва солдаты окопались, был получен новый приказ: отходить на Бауску.

Дивизия снялась с места, за ней в наступление ринулись вражеские танки.

Не успевшим отдохнуть солдатам пришлось принять новый бой.

Танки мчались на полной скорости, с включенными прожекторами, слышались беспорядочные выстрелы, лязгали гусеницы, земля вздымалась комьями от разрывов снарядов. Немцы рассчитывали посеять панику среди красноармейцев, смять их боевой порядок.

- Стреляем метко, лейтенант? - пригнувшись в окопе, спрашивал оставшийся в живых после первого боя рядовой Шилов. Он был спокоен и чувствовал себя после нескольких боев, бывалым солдатом.

- Уши прячь, - усмехнулся рядом пожилой солдат по фамилии Светов.

Алексей запомнил фамилии этих бойцов, оставшихся в живых от целого взвода.

В бой с врагами вступила артиллерия. С замаскированных позиций открыли ураганный огонь. Не прошло и двадцати минут, как у немцев закончился боевой запал, укороченный советскими пушками.

Вражеские танки, погасив прожектора, повернули назад.

- То-то же! - приговаривали красноармейцы, провожая их недобрыми взглядами.

И опять измученные солдаты строились в шеренги. Под покровом темноты, дивизия оставила участок обороны и начала отход.

Оставив территорию Литвы, отходили в Латвию.

Солдаты, измотанные боем, шагали в темноте безмолвно. Каждый думал о своем. У многих на занятых территориях остались родные. Зачитываемые ежедневные сводки Совинформбюро с фронтов не радовали.

На рассвете пошел мелкий дождь, небо затянуло серыми мрачными тучами. Весь день моросили мелкие капли, весь день, не рассеиваясь, висели облака, препятствуя налетам вражеской авиации, оберегая воинов и облегчая им отход.

Дивизия отходила в Латвию с непрерывными боями и неизбежными потерями. На подступах к Бауске тяжелые потери понес второй батальон. Путь ему был прегражден гитлеровскими десантниками, его обстреливали самолеты. Во время прорыва погибло много бойцов, попал в плен командир батальона.

Взвод Алексея, в пылу боя, был отрезан от своих. Затаившись в густом леске, солдаты видели, как движутся, цепью по лесу, враги с автоматами наперевес.

- Шмальнуть бы в них! - рядовой Ольгин, лежа в траве, провожал врагов взглядом через прицел винтовки.

- Отставить! - прошипел лейтенант, - Пропустить!

Когда вражеская цепь удалилась, взвод устремился в другую сторону.

В сумерках вышли к заброшенному хутору. Вокруг было тихо.

Алексей поднял бинокль.

Добротный дом, срубленный из бревен, сараи и другие хозяйственные постройки казались покинутыми совсем недавно, словно хозяева на время отъехали в гости. На траве, недалеко от колодца, валялся расписной деревянный черпачок для воды. Значит недавно из него пили воду.

Черпачок внушал тревогу: почему его бросили так небрежно? Почему не положили на лавку возле бревен колодца, не опустили в ведро, сиротливо висевшее на ручке ворота?

- За меня остается Светов, - распорядился Алексей, - Ольгин со мной!

Они поползли к хутору.

Быстро темнело.

Алексей резким движением открыл дверь.

Та даже не скрипнула - видно рачительный хозяин владел хутором.

В передней стоял струганый стол, выскобленный до белизны досок, лавки, большая печка. Несколько чугунков на ней.

Ольгин облегченно выдохнул за спиной Алексея.

- Никого, - тихо произнес он.

- Оставайся здесь! - так же тихо велел Алексей и стал подниматься по боковой лестнице на чердак.

Не успел он подняться до верха, как из-за простенка в лицо уперлось дуло пистолета.

- Брось оружие! - скомандовал невидимый человек.

Алексей отметил про себя, что говорят по русски.

Впрочем, говоривший мог быть немецким шпионом.

Сколько сводок зачитывали им с сообщениями о шпионах и предателях… Были и такие, которые многие годы служили в Красной Армии, а в начале войны были разоблачены.

Алексей опустил винтовку на пол.

- Ты кто? - спросил незнакомец, все еще не высовываясь из-за укрытия.

- А ты? - не уступил Алексей.

- Я - капитан Тузов, - по форме представился, выходя из укрытия невысокий, коренастый мужчина в военной форме.

- Представьтесь, лейтенант! - потребовал он, глядя на петлицы Алексея.

- Лейтенант Златоцветов! - представился тот, - 657-й стрелковый полк.

- Как оказались здесь? - требовательно перебил его Тузов.

- Отстали во время отступления. - сообщил Алексей, - Ищем своих.

- Много вас? - спросил Тузов.

- Взвод, - ответил Алексей.

- Поступаете в мое распоряжение до прибытия в свою часть! - сказал капитан.

- Есть!

- Давайте знакомиться, лейтенант Златоцветов, - улыбнулся Тузов, - Я - Алексей Георгиевич, - протянул он руку.

- А я - Алексей Иванович! - пожал протянутую руку лейтенант.

- Тезки, значит! - констатировал Тузов, - Со мной выходят из окружения еще семь человек. Будем вместе выбираться.

Было в капитане что-то располагающее. Спокойная мудрость в глазах, уверенность в движениях, твердый взгляд карих глаз говорили о надежности.

Алексей сразу поверил Тузову, с таким не пропадешь.

- Местность знаете? - капитан изучающе смотрел на Алексея.

Тот почувствовал себя виноватым.

- Никак нет! - вытянулся он, - Прибыл недавно. Сразу в бой.

- Ясно! - протянул Тузов, - будем ориентироваться по карте.

На карте местность обозначалась лесами и болотами.

Ближайший город находился на значительном расстоянии, а дороги и окрестные хутора заняты врагами. Решили двигаться на восток, выбирая скрытые и глухие места.

Ночью наткнулись на дорогу, по которой передвигались вражеские войска. Пришлось притаиться в лесу, дожидаясь перерыва в движении.

А когда наступило затишье, броском пересекли шоссе.

Утром едва не напоролись на расположившихся отдыхать в небольшой рощице гитлеровцев.

Уставшие красноармейцы сели на землю, перевести дух.

Ольгин, вытирая пот со лба, мечтательно произнес:

- Пожрать бы!

Они не ели уже сутки.

Светов глубоко втянул в себя воздух. Потом еще раз.

- Где-то костер жгут, - уверенно заявил он.

- Тихо! - приказал Тузов, - Ольгин, проверить обстановку!

Солдат по-пластунски направился в сторону, откуда шел запах.

Остальные затаились в высокой траве.

Ольгин появился через пятнадцать минут.

- Немцы! - сказал он, - Кофе пьют, суки!

- Быстро уходим! - приказал Тузов.

Они бесшумно покинули полянку.

До обеда передвигались без привалов. Вышли к лесному хутору. Сквозь деревья долго наблюдали за домом. Но, кроме хозяев, из дома никто не выходил. Посовещавшись, решили зайти, попросить продуктов. На хутор пошли Алексей и Светов. Встретил их хозяин на пороге, закрыв спиной дверь.

- Не пущу! - заявил он. - Того и гляди, немцы нагряну, или шаулисты. Немцы объявили, что расстреляют каждого за связь с Красной армией.

- Хлеба дай! - Светов, не церемонясь, наставил на хозяина винтовку.

Тот спиной открыл дверь и вошел в дом.

Алексей посмотрел на Светова, и тот последовал за хозяином.

Посреди передней комнаты его встретила женщина с тревожным взглядом. Хозяин что-то сказал ей на литовском языке. Женщина метнулась к висящему на стене шкафчику и, быстро достав краюху хлеба и кусок сала, протянула продукты Светову. Тот, не поблагодарив, быстро покинул дом. Добытые продукты разделили на всех и тут же проглотили, едва ощутив вкус, настолько маленькими оказались порции.

Целый день обходили болото, которому, казалось, не будет конца. Во фляжках кончилась вода. Погода стояла жаркая, а вокруг не встречалось ни единого ручейка. Пить воду из болота Тузов запретил.

- Конец болоту должен быть? - спросил Светов, опрокинув дном вверх фляжку.

- По карте выходит, мы должны идти по лесу, - отозвался Алексей, сворачивая планшетку.

Они сделали небольшой привал и сидели кружком на земле.

- Болото кончилось! - воскликнул солдат, которого все звали Сашком за его маленький рост.

- Где ж кончилось? - усомнился Светов, окинув взглядом заросшее камышом пространство.

- Вон, посмотрите! - показал Сашок на сухой клочок земли, незаметно уходящий вверх.

- Может, ты и прав, - заметил Тузов. - Ну-ка, разведай местность.

Сашок бесшумно, как змея, юркнул в кусты. Вернулся он через несколько минут.

- Там, под горкой — ручеек, - сообщил боец.

Солдаты быстро поднялись и последовали за ним. Вода в ручейке оказалась студеной.

- Пить медленно! - приказал Тузов. - Горло прихватит, - уже спокойнее добавил он.

Напившись, наполняли фляжки водой.

- Там трава шевелится, - тихо сказал Светов, показывая в сторону, где росла высокая трава.

- Ложись! - приказал Алексей.

- Наши, - разглядел приближающихся Светов. - Вон, пилотку вижу.

Было их трое. Шли гуськом, явно не ожидая засады - местность была далеко от дорог. Потому, когда среди тишины раздалась команда Тузова: «Руки вверх!», - солдаты, опешив, остановились и посмотрели в сторону, откуда шел голос. На плече одного из них висел узел, завернутый в серую ткань.

Тузов поднялся во весь рост, за ним остальные. Незнакомцы медленно приближались. Светов и Ольгин держали их на прицеле.

- Мародер!? - строго посмотрел на узел Алексей.

- Никак нет! - поспешно сдернул узел с плеча солдат.

- Ольгин, проверь, что там? - приказал Алексей.

Ольгин развернул узел. На свет появилась сияющая чёрно-белыми кнопками и инкрустацией гармонь.

- Разрешите, товарищ майор? - выступил вперед товарищ солдата с гармонью. - Его это гармошка! С гражданки еще!

- Ну, если собственная… - усмехнулся Тузов. - Кто такие? Откуда?

- Николай Сморчков! - стал по стойке «смирно» солдат.

- Борис Киселев, - представился третий. - Рядовой, стрелок 749-го стрелкового полка.

- Молодец! - похвалил его Тузов. - Новобранцы?

- Так точно! - вытянулся обладатель гармошки. - Василий Марцина, с Украины я, - добавил он.

- Ну, что ж, - вздохнул капитан, оглядев солдат, - будем пробираться к своим. Соблюдать максимальную осторожность! Враг может быть рядом.

Капитан был прав. После ночного перехода, едва проснулись птицы, и деловито замелькали по деревьям белки, отряд расположился на отдых.

- Привал! - скомандовал Тузов, тяжело опускаясь на немного поникшую от жары траву.

Бойцы отвинчивали крышки фляжек и жадно опрокидывали их в рот, пытаясь утолить жажду. Кто-то пытался умыться, наливая немного воды в ладони и прикладывая их к лицу.

- Немцы! - среди тишины слово прозвучало, как выстрел. Борис Киселев схватил винтовку и напряженно смотрел влево от себя.

- Почудилось тебе, - прошипел Сморчков.

Киселев поднял руку, призывая к тишине.

Там, куда смотрел боец, среди кустов обозначилось движение.

- Немцы! - сплюнул Светов. - Рыскают по лесам, отступающих собирают.

Немцы шли цепью, держа автоматы на изготовку. Лучи яркого солнца, проникая сквозь кроны деревьев, игриво прыгали по каскам. Потные лица немцев были серьезными.

- Придется принять бой, - оценил положение Алексей.

- Придется, - согласился Тузов. - К бою! Всем рассредоточиться!

«Внимание!» - раздалось в лесу.

«Красноармейцы! Сдавайтесь! Война проиграна!»

Враги еще не обнаружили затаившихся солдат, и призыв звучал в лесу, как карканье вороны, скликающей сородичей.

- Нашли дураков! - усмехнулся Светов.

- Пусть подойдут ближе, - велел Тузов. - Стрелять по моей команде!

- Среди них — русский, - тихо, с удивлением в голосе, сказал Сашок.

Немцы приблизились. Они шли без опаски, воображая, что прячущиеся в лесах русские солдаты должны выходить из кустов с поднятыми руками.

- Огонь! - скомандовал Тузов, едва между ними и немцами обозначилось расстояние, приемлемое для стрельбы.

Не ожидавшие отпора фашисты рухнули в траву. Лишь одетый в гимнастерку без знаков отличия солдат остался стоять, надеясь, что свои не станут стрелять в него.

Ольгин прицелился, и солдат упал.

- Свой же! - со слезами на глазах воскликнул Сашок.

Его удивленный взгляд остановился на лежащем в траве теле.

- Предатель! - скрипнул зубами Ольгин.

Молодого бойца Сашка можно было понять: стрелять в своего, русского?

Но и понять Ольгина тоже было можно: начало войны, а человек предал своих!

Оставшиеся немцы открыли ответный огонь.

В пылу перестрелки были ранены двое наших бойцов.

- Надо отходить, патроны кончаются..., - предупредил Алексей.

Не успел он договорить до конца, как справа, в сторону немцев, застрочил пулемет. Неизвестный отряд красноармейцев, пробивающихся к своим, вступил в бой.

Немцы, оставляя убитых и раненых, отступили.

- Мы видим: наших бьют, - улыбался рыжий солдат, здороваясь с бойцами. - Вот и пришли на подмогу.

- Кто такие?! - строго спросил Тузов

- Из пулеметной роты мы. - Простовато представился солдат. - Трое нас, к своим выходим. Вчера сержанта схоронили. Раненый он был, не выжил, - добавил солдат.

- Много тут «своих» по лесам мотается! - со злобой в голосе произнес Ольгин, перед глазами которого все еще стоял недавний бой.

- Вы тоже не похожи на «добрых молодцев», - вмиг обозлился рыжий.

- Отставить! - скомандовал капитан. - Уходим!

Через несколько часов они вышли в расположение 466-го полка.

- 5 -

Воинский эшелон, торопясь, почти не останавливаясь на станциях, пролетая закрытые переезды, отмахав пол-страны, устало-медленно, словно нехотя, прибывал на очередную станцию.

Солдаты понимали: станция конечная, состав дальше не пойдет.

По вагону пронеслась команда: «Выходи строиться!»

Солдаты и командиры покидали надоевшие за время пути теплушки, строясь на площади перед незнакомым вокзалом.

Суматоха на вокзале напрягала нервы.

Кругом сновали встревоженные люди с узлами за плечами. Многие женщины держали за руки напуганных детей. Воздух вокруг казался плотным от тревоги и ужаса, испускаемых почти обезумевшими людьми.

- Что за город? - оглядываясь, спрашивали прибывшие у толкавшихся на перроне жителей.

- Шауляй! Шауляй! - послышалось в ответ.

- Шауляй, - присвистнул кто-то из солдат, - вот так занесло!

- Там война! Близко! - крикнула женщина с широко раскрытыми глазами.

- Родимые! – подбежала еще одна женщина, явно еврейка, - помогите! Помогите выехать из города!

- Мы заплатим! – появился рядом с ней мужчина интеллигентного вида средних лет, в очках с золотой оправой.

- Вот, золото! - совала увесистый, на вид, узелок пожилая дама с трясущимися руками.

- Возьмите золото! – кричали из толпы.

Множество рук тянулись к солдатам в надежде спастись.

- Разойтись! – закричал командир роты Матвеев. - Кто посмеет взять хоть что-то от гражданского населения, будет расстрелян на месте! Мы прибыли - защищать, а не крохоборничать!

- Рота!! Становись!!!

Солдаты строились в шеренги, опустив глаза, чтобы не глядеть на тех, кому нельзя было помочь.

Люди: пожилые, молодые растерянно смотрели им в след.

- Что же с нами будет? - еврей с подкрашенной бородой без сил опустился на стоящий рядом чемодан.

- Скоро все кончится! - не выдержав, крикнул солдат из последней шеренги.

Люди смотрели им вслед: кто с надеждой, кто с тревогой, кто с отчаянием.

***

Прибывшее пополнение должно было влиться в обескровленную в боях близ границы 125-ю стрелковую дивизию.

Дивизия в первые дни войны находилась около городка Таураге, в пяти километрах от границы с Восточной Пруссией и прикрывала линию обороны длиной до сорока километров. Центром обороны дивизии являлся Рижский тракт, идущий из Восточной Пруссии, через Литву, на Ригу.

Ранним утром немцы обрушили артиллерийский огонь на боевые порядки полков. Бой под городом Таураге закончился отходом наших войск.

***

Все дальше и дальше увозил поезд детдомовцев.

Уставшие от пересадок, от вагонной тряски, от неизвестности впереди, дети приуныли. Что говорить о детях, если даже воспитатели чувствовали себя потерянными в этом бесконечном передвижении.

Заведующая, похудевшая, с усталыми глазами, сидела в купе, отгородившись простыней. На ее долю выпало больше всех забот: надо накормить, напоить детей, добиться, чтобы во время пересадок устроили помывку, стирку…

Она без конца чего-то добивалась.

За время дороги Вера подружилась с воспитательницей первой группы Люсей, примерно ровесницей. Пытаясь помочь заведующей, они стали заниматься с детьми уроками.

Вера проводила с ними уроки любимой арифметики и географии. Она наизусть могла перечислить все реки Европы, ни разу не запнувшись.

Мальчишки и девчонки не отрывали от нее глаз, предлагая примеры сложения, деления или вычитания.

Вера с молниеносной быстротой могла «в уме» отнять трехзначное число, от пятизначного, тут же умножить его на однозначное и разделить на двухзначное.

- Да ты просто выучила наизусть, - не удивлялся Вовик Чижов, видимо не самый хороший ученик.

- Значит у Веры память хорошая, - поддерживала ее девочка-еврейка Рая Срулис.

Вера знала теперь по именам всех детей.

С рассудительной Раечкой они подружились. Как потихоньку поведала Лилия Тимофеевна, родители Раечки были политзаключенными и находились в ссылке, на Севере. Раечке было лет семь, но она умела уже читать и писать. Иногда вечерами они с Верой поочередно читали детям стихи Пушкина.

Иногда Вера брала в руки гитару.

Тогда замолкал весь вагон.

Детям и воспитателям нравилось слушать ее.

- 6 -

Командиры строили солдат и уводили в сторону фронта. Они проходили по улицам небольшого аккуратного городка. Все там выглядело вполне мирно: дома, палисадники, тополя, кусты смородины, клумбы с цветами… Не верилось, что где-то недалеко идет война. И все же на улицы города ветер доносил совсем не мирный запах гари и пороха, а чистенькие окна домиков, были зашторены занавесками. Необычно пустыми были улицы, люди покинули город.

Через несколько километров от городка начинался лес. На его опушке окопались советские войска.

Полки отступившей дивизии, понеся огромные потери, срочно доукомплектовывались солдатами и командирами из прибывшего пополнения. На долгое время дивизия становилась для них вторым домом. Теперь невзгоды, радости, победы, становились для них общими. Они сами делали историю дивизии своим мужеством, терпением, подвигами…

Алексея назначили командовать взводом в 657-й стрелковый полк.

Два полка были задержаны на рубеже артиллерийской противотанковой бригады и подчинены ей.

Для многих солдат это был первый бой. Во взводе у Алексея лишь трое участвовали в боях на границе, остальные, вновь прибывшие, были не обстреляны. Для Алексея этот бой тоже был первым. Не всех солдат он запомнил по именам, не знал кто и как поведет себя в бою.

- Окопаться! - пронеслась команда ротного.

Солдаты лопатами вгрызались в твердую, теплую землю. Пот тёк по их лицам.

- Обедают теперь, - тихо произнес немолодой солдат слева от Алексея, вытирая пот, катящийся со лба, заскорузлой пилоткой.

- Откуда знаешь? - усмехнулся высокий парень с простым деревенским лицом. Было видно, что он раньше не нюхал пороху. Новая форма топорщилась на нем. Боец нервничал, стараясь спрятаться за невысокую кучку рассыпающегося суглинка.

- Слышал, - отозвался немолодой солдат, - а ты глыбже да ширше копай!

- Зачем? - недоуменно уставился на него молодой.

- Чтоб уши из окопа не торчали, они у тебя вон какие оттопыренные!

Лежавшие рядом солдаты невольно заулыбались, отвлекаясь на незамысловатую шутку.

- Разговорчики! - повысил голос Алексей, призывая к порядку.

Едва он замолчал, у противника закончился обед, пули полетели, как будто их сыпали горстями.

- Не жалеет патронов, однако, - заметил немолодой, - прощупать нас хотят.

- Чё делать-то? - в голосе солдата справа слышалась почти паника.

Алексей не мог видеть его лица, сколько ни старался.

- Стрелять! - со злобой воскликнул немолодой.

- Стрелять с прицелом! - приказал Алексей, - Патроны зря не тратить!

- Есть, - послышалось со всех сторон.

- Эт ты прав, лейтенант, - с уважением в голосе поддержал его немолодой, - боеприпасы беречь надо.

Немцы опять примолкли, может перекур наступил у них.

В этот миг передышки Алексей вспомнил, как на занятиях по боевой подготовке учил их пожилой старшина собирать и разбирать винтовку. Был он придирчив, по щелчку определял, как собрано оружие.

- Разобрать! - задорно командовал он, едва услышав фальшь в клацанье затвора, а слух у него был музыкальный.

Чтобы иногда отвлечь его от занятий, курсанты задавали вопросы о войне.

- Товарищ старшина, а вы боялись, когда немцы в атаку шли? - спрашивал кто-нибудь из молодых, знавших, что старшина воевал ещё в первую мировую войну.

- Боялся! - прямо отвечал тот, - На войне нельзя не бояться! Страх солдата бережет. Ведь, храбрец, он - безрассудный, прет напролом… А кто опасается, тот осторожней себя ведет. Выскочить на пули ума много не надо. Сначала осмотреться надо, откуда стреляют, да выстрелить метко. Первый выстрел, он много значит. Ежели попал, значит, появился шанс, что одну пулю от себя отвел. Ну, а потом - забываешь про все. Главное - первая пуля.

- Значит, надо бояться? – вызывающе кричали курсанты.

Старшина усмехался в короткие, седые усы:

- Бояться или трусить? Эт разные вещи. Опасаться надо!

Его житейская мудрость на войне помогла не одному курсанту, проходившему у него обучение.

Оторвавшись от мыслей, Алексей бросил взгляд на молодого бойца.

Крупный пот катился по его лицу, нижняя губа прыгала, как будто ее дергали за веревочку, правая рука нервно подрагивала.

Алексей понимал, что один боец может внести панику в целое войско.

- Слушай меня! - он смотрел в сторону паникера.

Тот оторвался от винтовки и посмотрел на взводного. В глазах бойца стоял ужас.

- Найти цель! – приказал Алексей.

Солдат наклонился к прицелу.

- Огонь! — скомандовал взводный.

Солдат спустил курок.

Глаза его округлились.

Он снова посмотрел на командира.

- Т-товарищ л-лейте-нант! Я его у-бил!

И пока солдат не осознал, что он убил человека, пусть врага, но это был первый убитый им человек, Алексей, предупреждая его страх, спокойно произнес:

- Первый выстрел, он много значит! Бояться - не надо, надо - опасаться!

Алексей увидел, как солдата отпускает паника, осмысленнее становится взгляд. Еще он успел заметить уважение на лицах своих бойцов.

Гитлеровцы пошли в наступление.

Впереди по дороге, с угрожающим видом, двигались танки, броневики, за ними шли пехотинцы: в блестящих касках, в новенькой, правда измятой и не совсем свежей, форме, с непроницаемо-уверенными лицами. Клубилась пыль под сапогами, темным чадом окутывало машины, белые стволы придорожных берез покрывались черным дымом. Гусеницы танков высекали искры, прозжая по булыжникам.

Немцы, перейдя границу в районе городка Таураге, направили основной удар на Шауляй.

Против 125-й дивизии и 9-й стрелковой дивизии наступала танковая группа генерал- полковника фон Хепнера.

Спасаясь от врагов, по шоссе, в направлении Шауляя бежали обезумевшие люди, продвигались повозки. Бежали женщины, прижимая к себе маленьких детей, на телегах сидели беспомощные старики.

Над этим столпотворением на бреющем полете, безнаказанно медленно летали «мессеры», поливая пулеметным огнем.

Люди падали на дорогу и уже не вставали.

На глазах солдат выступали слезы. Тяжело было смотреть на издевательства фашистов.

В бой с нашей стороны вступила противотанковая артиллерия и моторизованная стрелковая дивизия.

Но силы были не равны.

В небе опять появились вражеские самолеты. При их поддержке отдельная группа немецких танков прорвалась к городу Шауляй. Фашисты преградили путь 125-й дивизии, силы которой были рассредоточены вдоль границы. Связь между подразделениями отсутствовала.

657-й стрелковый полк был отрезан от дивизии.

Ночью началось отступление. Натиск немцев оказался сильнее обороны советских солдат.

Алексей слышал, как сзади грохочут пушки. Казалось, что при следующем залпе накроет, и останется лежать в чужой земле вся рота.

- На пятки наступают, - ворчали солдаты, нервы которых были напряжены до предела.

- Ничего, временные трудности, - успокаивал чей-то тихий голос, - вот подмога подоспеет, замелькают их пятки.

- Скорее бы!

- Опасаться! - говорил себе Алексей, вспоминая старшину, и ощущал, как отступает страх, а сердце теплеет от надежды.

- Драпаем, командир? - немолодой солдат пристроился рядом, предлагая самокрутку.

Алексей посмотрел ему в глаза, но ни страха ни упрека не прочел на лице солдата. Только озабоченность и понимание.

Он промолчал.

Как ответить?

Успокоить временным отступлением? Кто может знать сколько оно продлиться? Запретить разговоры?

Солдаты, глядя на Алексея, тоже замолкали, сочувствуя своему взводному.

По виду - совсем мальчишка, с впалыми скулами на лице. Но выражение лица у лейтенанта дерзкое, смелое. Первый бой он выдержал: ни разу не дрогнула рука, не погас взгляд при виде танков.

- Отступаем!… Временно! - строго произнес Алексей.

Сам он твердо верил, что отступление временное. Его ответ прозвучал убедительно.

Бойцы, глядя на взводного, приободрились.

Поддернув винтовки, поправив скатки шинелей, они продолжали путь.

Алексей оглядел солдатский строй и быстрым шагом направился вперед. В голове прозвучали слова песни:

«...прямо на разъезд белогвардейский он наткнулся, некуда идти...»

Вспомнить, где слышал ее, Алексей не смог.

Войска отходили на северо-восток.

В тот день немцами были заняты немцами Шауляй и Даугавпилс.

Литовцы приветствовали немцев, как освободителей от советского режима. Участники ЛФА (Литовского фронта активистов) нападали на отступающие подразделения Красной Армии и убивали советских активистов, в ожидании лучшей жизни при европейских хозяевах.

Ночная тьма укрывала неспокойный город, укрывала устало шагавших солдат. Через несколько километров остановились на привал у подножия невысокой горы. Костров не разводили - ели сухпайки, запивая водой из фляжек. Кто-то обратил внимание, что гора, около которой они расположились, называется «горой крестов».

- Что ж за гора такая?

- Кладбище, что ли? - посыпались вопросы.

Тот же голос, видимо знающий здешние места, продолжал:

- Нет, кладбища там никогда не было. Где-то в середине 19-го века появились на этом холме первые кресты. Их убирали, а люди все равно приносили их сюда.

- Для чего? – спросили из темноты.

- Поверье есть в этих местах: чтобы обрести удачу, надо оставить здесь крест.

- Товарищ лейтенант, - обратился к Алексею немолодой солдат, - разрешите на гору взойти?

- И мне! И мне?! – послышались голоса.

Алексей понимал, что если об этом узнает начальство, попадет ему от ротного, но отнять веру в удачу у солдат, он не мог.

- Быстро! По несколько человек! Одни возвращаются — другие идут! Помните: обстановка военная!

Солдаты смотрели на командира с уважением и пониманием.

- 4 -

Вера выглянула в окно: поезд стоял напротив вокзала незнакомой станции. Вокзал был старым, деревянным, стены выкрашены суриком, потемневшим от времени. На платформе толпился народ, видимо ожидая прибытия поезда.

- Выходим из вагонов! - пожилой проводник в форме шел по узкому проходу вагона и монотонно объявлял, чтобы освободили вагон.

- Почему выходить? - кинулась к нему Лилия Тимофеевна.

- Дамочка, - железнодорожник обратил усталое лицо на воспитательницу, - приказ такой поступил: высадить пассажиров на станции. Не задерживайте!

Лилия Тимофеевна бросилась собирать детей. Вместе с Верой они построили их в колонну и повели в здание вокзала. Дети — полусонные - занимали лавки, усаживались на полы, ведь неизвестно, сколько придется ждать.

Прибежала Жозефина Афанасьевна и сообщила, что вагон, в котором они ехали, отогнали на ремонт, что-то случилось с колесной парой. Может быть, придется ждать до утра. Надо накормить детей, напоить чаем, расположить на ночлег тут же в вокзале, так как починить могут в любое время, и тогда надо будет срочно грузиться.

Вера, выбрав двух подростков покрепче, сходила за кипятком.

Заварку сыпали прямо в чайники.

Лилия Тимофеевна распределила между детьми хлеб, вареную картошку, разломала шоколад, раздала печенье.

Наконец, дети утихомирились.

- Кто хочет, может подремать, - разрешила воспитательница, - только не расходиться!

- Скучно сидеть так, - уныло протянул вихрастый мальчишка.

- Расскажите нам сказку, - попросила темноволосая девочка, лет восьми.

Лилия Тимофеевна, собрав возле себя кружок слушателей, начала рассказывать сказку.

Вера огляделась по сторонам.

Все та же тревожная картина: люди с мешками, чемоданами; на лицах написана растерянность. Кто-то тихо разговаривал, кто-то отрешенно молчал. Девушка заметила одинокого старика в стороне. Он сидел согнувшись и, видимо, чувствовал себя никому не нужным. Вера разглядела, что через плечо у него висит гитара.

«Надо же, - подумала она, - люди тащат одежду, продукты, а он гитару. Зачем она старику?»

Тот перехватил взгляд девушки и усмехнулся, похоже, прочитав ее мысли.

Вера встала и решительно направилась к старику.

- Здравствуйте! - громко сказала она.

- Здравствуй, птаха, - усмехнулся старик.

- У вас есть кружка? - спросила Вера.

- Кружка есть, только одному пить чай скучно.

- А давайте - с нами, - предложила Вера, - нас — много.

- Пожалуй, соглашусь, - улыбнулся старик.

Вера налила ему чая, а Лилия Тимофеевна протянула кусок хлеба и ломтик шоколада.

- Богато! - старик не стал отказываться и с жадностью накинулся на хлеб. Он снял с плеча гитару и положил рядом.

- А вы разрешите поиграть? - спросила Вера.

- Ты и на гитаре играешь? - удивился старик.

- Играю, - кивнула Вера.

- Кто ж научил тебя?

- Отец на балалайке играл, а я на гитаре мелодию подбирала, так и научилась. Вместе вечерами пели.

Вера взяла гитару, попробовала струны, сыграла несколько аккордов и запела песню, мелодию к которой сочинила сама. Как-то, листая учебник, она прочитала стихи о мальчике Коле Тиховарове - герое гражданской войны. Девушку так поразили стихи, что в тот же вечер она сочинила к ним музыку.

Где Амур спокойно катит волны,

От Хабаровска невдалеке, - воодушевленно запела Вера,

где леса, стеной, зеленой темной,

круто опускаются к реке,

Шли бои в кольце лесных пожаров,

Люди отступали на восток,

был в отряде Коля Тиховаров,

маленький, смышленый паренек.

Раз послали мальчика с пакетом,

в красный штаб одной из деревень,

должен фронт он перейти с рассветом

и назад вернуться в тот же день.

Знает Коля тайные лазейки,

все прошел, но вот на полпути,

прямо на разъезд белогвардейский,

он наткнулся, некуда идти…

Дети сидели притихшие, на глазах у многих стояли слезы.

- Он не вернется? - спросила темноволосая девочка. В глазах ее застыли слезы осознания, она понимала, что мальчик не вернется, но хотелось, чтобы взрослые убедили, что все кончится хорошо.

Старик удивленно смотрел на Веру:

- Молодец, птаха! Сейчас и нужны такие песни! Ты вот что: не возвращай мне гитару, ни к чему мне. А ты — пой!

***

На очередной станции солдат накормили обедом из стоящих за вокзалом полевых кухонь. Обед состоял из наваристых щей и пшенной каши, заправленной постным маслом. Закончив обед, снова грузились в теплушки.

Вскоре эшелон продолжил свой путь.

Вновь замелькали телеграфные столбы, беленые хатки с соломенными крышами, разъезды и небольшие станции.

Издав оглушительный гудок, состав, в очередной раз, начал останавливаться.

Солдаты выглядывали из теплушек, пытаясь определить, где находятся. Кто-то на ходу спрыгивал, чтобы не проехать мимо вокзала, где можно было запастись кипятком.

Алексей спрыгнул с подножки и, по инерции, устремился вперед. Он вошел в вокзал и огляделся. Внимание его привлекли звуки гитары.

В центре кружка, образованного детьми, сидели девушка и старик. Девушка пела, аккомпанируя себе на гитаре. Окружившие исполнительницу дети смотрели на нее и в детских глазах стояли слезы.

Алексей подошел поближе да так и остался стоять.

Девушка пела настолько самозабвенно, что казалось: она сама, пробираясь тайными лазейками, несет в штаб пакет. Она словно забыла о том, где находится, вздрогнула, пропев:

...но вот на полпути,

прямо на разъезд белогвардейский

он наткнулся. Некуда идти!

Девушка замолчала. Было видно, что отчаяние охватило ее.

Алексей посмотрел на нее: худенькая, невысокая, две косы на плечах.

«Такую сразу не заметишь. А заметив, не забудешь,» - подумал он.

Их глаза на мгновение встретились.

Вера увидела светловолосого военного напротив себя.

Тот пристально смотрел на нее, словно был чем-то удивлен.

Девушка не разбиралась в воинских званиях, но, судя по форме, он был не рядовой солдат.

Военный улыбнулся, и серо-голубые глаза его потемнели, стали совсем синими.

Вера улыбнулась в ответ.

С перрона послышался тревожный гудок паровоза.

Алексей отвернулся и быстрыми шагами покинул вокзал.

Случайная встреча среди случайных людей.

Он, так и не успев набрать кипятка, выскочил из вокзала, когда поезд медленно отходил от станции «Поворино». Позади, остались деревянные здания под полинявшим суриком, суетящийся народ и симпатичная девчонка, поющая патриотическую песню.

Слова той песни застряли в голове на всю жизнь. Так бывает: люди забывают многое, казалось бы - главное из прошедших лет, а мимолетный эпизод помнят. Он сам иногда выплывает в памяти, казалось безо всякой причины, а на душе становится теплее. Так и улыбка незнакомой девушки помогала ему пройти через испытания. В трудные моменты в памяти всплывали слова песни об отважном Коле Тиховарове.

***

Дети примолкли, переживая события, прозвучавшие в песне.

Из кабинета, на котором висела табличка «Начальник станции», слышался громкий голос Жозефины Афанасьевны. Она настаивала, чтобы детей посадили на другой поезд. Начальник отвечал глухим голосом, слов его было не разобрать. Он устал от едущих туда и сюда пассажиров, не помнил, когда спал, но спокойно отвечал на бесконечные вопросы пассажиров.

Что делать - война!.

Так ничего и не добившись, заведующая присела на лавку возле детей и попросила чая.

- Все поезда забиты до отказа, - передала она слова начальника станции, - ремонт может затянуться.

- Не переживайте, Жозефина Афанасьевна, - успокоила ее худенькая девочка с серьезными глазами, - мы потерпим.

- Потерпим! Потерпим! - поддержали ее со всех сторон.

- Нам Вера песни поет, - сообщила та же девочка.

Вера взяла гитару и снова запела. Она не заметила, когда ушел старичок. Спохватившись, пожалела, что не успела поблагодарить его.

Ночью грузились в вагон.

Опять застучали колеса, увозя людей от надвигающейся войны.

Детей размещали на полках.

Воспитатели стелили постели, помогали залезать наверх. Усталые укладывались сами и забывались неспокойным сном, чтобы вскочить, стоило кому-то из детей пошевелиться.