Jlogblpb

- 35 -

Стоял засушливый август.

Небо словно забывало посылать на землю хоть немного влаги. Зато каждую ночь полыхали зарницы, освещая передовую.

- Как сверкнёт..., - рассказывал Казанкин.

...- Немцы нас не обнаружили, - докончил его рассказ Полев.

Алексей провожал их двоих в разведку.

Дьяченко ещё находился в госпитале.

Опять сверкала молния в дополнение к осветительным ракетам.

Разведчики упали на землю и поползли на нейтральную полосу.

- Жди, капитан, - обернулся Полев.

- Жду, - отозвался Алексей.

В это время начался обстрел с немецкой стороны. Мина разорвалась в нескольких метрах от Алексея. Он почувствовал удар в грудь. Дотронулся рукой и ощутил, как горячая струйка течет по пальцам. С трудом дополз до своих окопов.

- Ранен, капитан? - последнее, что услышал он.

Очнулся в медсанбате. Грудь забинтована.

- Ранение лёгкое, капитан.

Над ним стояла врач-хирург, капитан медицинской службы, Нестерова.

- Осколок застрял между ребрами. Удалили. Держи на память, - протянула она небольшой кусочек металла с неровными краями.

- Не отправляйте меня в тыл, - попросил Алексей.

Нестерова задумчиво посмотрела на него:

- Оставайся, понаблюдаю за тобой.

О Людмиле Николаевне говорили в дивизии, что она может вытащить самый глубоко застрявший осколок или пулю. Также поговаривали, что Нестерова в свободное время отдыха, если такое случалось, любит приглашать молодых лейтенантов в гости к себе, где у неё всегда припасен спирт.

Алексей знал её с начала войны.

Женщина она была грубоватая, резкая. Лицо, обычно, жёсткое, а глаза строго ощупывали человека при каждой встрече.

Как говорил лейтенант Пастухов: «...ищет, чего можно лишнего отрезать».

Внимания с её стороны Алексей никогда не ощущал, может потому, что они встречались редко. Через неделю рана начала затягиваться. Алексей стал проситься на выписку.

- Еще немного и выпишу, - врач холодными пальцами, совсем не нежно ощупывала рану.

Алексей поморщился: пальцы у Людмилы Николаевны были жёсткими.

- Говорят, разведчики ждут тебя, - ткнула она пальцем в ребро. - Некому им сказать пароль: «Жди, капитан». А отзыв какой? - продолжала она прощупывать ребра.

- «Жду», - поморщился Алексей.

- Надо же, - усмехнулась она. - В санинструкторы пойти, что ли, чтобы ты мне сказал: «Жду».

Алексей вскинул на Нестерову глаза. Не замечал раньше внимания с ее стороны.

Разведчики приходили к нему, рассказывали о результатах разведки и всегда, когда уходили, говорили: «Жди, капитан».

Алексей действительно ждал их возвращения, лёжа на кровати не засыпал, пока не наступал рассвет, ведь на рассвете разведчики должны были возвращаться.

Через несколько дней Нестерова разрешила покинуть госпиталь.

- Зайди ко мне, - велела она.

Алексей зашел в её кабинет.

Нестерова сидела за столом. Жестом показала, чтобы он сел на стул напротив.

- Будешь приходить на перевязку! - строго сказала она. - Хоть раз в сутки! - предупредила Людмила Николаевна его возражения.

Алексей утвердительно кивнул головой.

- Давай выпьем, - предложила женщина, вынув из ящичка стола бутылку спирта. - Да не бойся ты! - засмеялась военврач, увидев выражение лица Алексея, - Соблазнять не буду.

Она налила спирт в стаканы и подала один из них Алексею.

- Пей! - посмотрела сквозь стекло стакана на Алексея. - За выздоровление! Симпатичный ты паренёк, да знаю: женатый. Я тебя ещё при отступлении приметила. Не якшаюсь с женатыми.

Она выпила спирт, не разбавляя. Алексей тоже выпил и закусил кусочком суррогатного хлеба.

- Вот документы, - протянула она выписку. - Иди!

Алексей вышел. Он и не подозревал, что Нестерова имела виды на него. Не то, чтобы он совсем не глядел на женщин во время войны, но нравились ему женщины мягкие, красиво одетые, с уложенными прическами. На фронте все женщины, одетые в гимнастерки и сапоги, были похожи на мужиков.

Возвращения его ждали и разведчики, и друзья.

- Мы думали, она тебя там подольше подержит, - пожимая Алексею руку, улыбался Пастухов.

- Выпросился, - отмахнулся Алексей. - Скучно там.

- Скучно? - удивился Иванченко. - Там столько медсестричек! Я бы не заскучал.

- Хватит о мелочах! - перебил его Тузов. - Давайте поздравим товарища.

- Поз-драв-ля-ем!!! - крикнули все вместе.

- Вот черти! До моего дня рождения больше месяца! - удивился Алексей.

- С новой звёздочкой! С новым званием! - весело похлопал его по плечу Алексей Тузов.

- Поздравь своего друга, - сказал Пастухов, - Алексей Георгиевич теперь подполковник!

Алексею досрочно присвоили звание майора. Его друг Алексей Тузов в то же время получил звание подполковника.

- Поздравляю! - Алексей сердечно и крепко жал руку другу.

- Служу трудовому народу! - серьезно отозвался Тузов. Он был взволнован, глаза блестели.

- Ты заслуженно получил звание, - сказал Алексей. - В полку тебя все уважают. А я не знаю лучшего друга.

- Спасибо! Спасибо! - Тузов достал папиросу и закурил.

Давно ожидающий Алексея из госпиталя ординарец, достал к его возвращению немного продуктов и, конечно, спирт. Накрыв на стол, он ворчливо произнес:

- Садитесь!

Когда компания расселась на табуретках, Светов, вытянувшись во весь рост, произнес:

- Разрешите, товарищ майор, и мне поздравить вас. Надеюсь быть ординарцем у генерала.

- Вот это Светов! - засмеялся Тузов. - Тонкий намёк.

- Наливай ему, - закричал Пастухов. - Выпей с нами, - обернулся он к Светову.

Уговаривать того не пришлось. Одним махом он опрокинул стакан и, приложив рукав гимнастерки к губам, выдохнул.

- Закуси! - предложил Алексей, кивнув на стоящие тарелки, где лежал суррогатный хлеб, намазанный лярдом, банка консервов и банка тушенки, неизвестно, где и как добытые Световым.

- Нет, - отказался Светов. - Я поел.

Алексей строго посмотрел на него: «Михаил Семенович!»

Тот взял кусочек хлеба. Алексей положил на него кусок тушенки.

- Зачем так много, - попытался убрать тушенку назад Светов, но Алексей отвел его руку.

Светов вздохнул, проглотил бутерброд и достал из кармана половинку шоколадки.

- Десерт! - вздохнул он.

- Давайте выпьем за то, - сказал Пастухов, - чтобы День Победы мы встретили той же компанией.

- 36 -

Из деревни немцы уходили поспешно, побросав всё, что не могли увести или унести.

Ночью Елизавета Павловна проснулась от шума на улице. Она подошла к окошку, но открывать занавеску побоялась, лишь отодвинула уголок и увидела, как солдаты из дома вытаскивают узлы, мешки и, навьючив их на себя, бегут в сторону деревни. Она тихонько выскользнула из кухни и, боязливо поглядывая вокруг, прошла вперед.

Где-то в центре деревни слышался шум голосов, скрежет металла, звук хлопающих дверей машин, заводящихся моторов. Всё это сливалось в сплошной рокот и гул, перемежающийся громкой руганью на немецком языке.

- Удирают, - усмехнулась Елизавета Павловна и остановилась, как вкопанная.

Что же будет с деревней? За время оккупации наслышались они, как сжигали целые деревни, вместе с жителями.

Надо уйти из дома, пересидеть в балке, пока немцы совсем не уберутся. Но уйти одна она не могла. Спасти своих детей, даже не попытавшись помочь соседям, она тоже не могла.

Тихо дойдя до ближайшей улицы, Елизавета Павловна постучала в окошко. Здесь жили Дороховы, старые друзья. Занавеска на окне дрогнула, показалось бледное лицо, освещенное тлеющей лучиной.

- Зоя, - позвала Елизавета Павловна, - уходить надо.

Хозяйка, словно ожидала ее прихода, тут же открыла дверь и на пороге появились четверо детей.

- В балку надо идти, - предложила Елизавета Павловна, - отсидеться там. Прежде соседей предупредить надо, что немцы отходят.

- Твои-то где? - спросила Зоя.

- Дома, не успела я собрать их.

- Давай, я пойду к тебе со своими, соберу и пойдем в Данилову балку. Там никто не найдет. А ты обеги баб. Я не могу под носом у немцев бегать, - на глазах Зои появились слезы, - я не такая смелая, - голос её задрожал.

- Побегу я, - заспешила Елизавета Павловна в темноту.

Уже через минуту она стучала в соседнее окно.

Люди слышали шум на улице и теперь сидели в домах, боясь пошевелиться, вдруг придут, выгонят из дома, расстреляют или заставят идти позади себя, как заслон от наступающих советских войск. Слышали и о таком. Военная тактика… Тактика замешательства. Пока наступающие поймут, в кого стреляют... Тактика истребления ни в чем не повинных людей.

- Быстрее, - торопила Елизавета Павловна баб, - не ровен час, принесет их нелегкая, - не берите ничего, нам бы отсидеться. Не долго они здесь задержатся. Идите в Данилову балку!

Боясь наткнуться на немцев, она шла от дома к дому.

Женщины и дети направлялись в сторону её дома, чтобы уйти в степь, укрыться в балке. Елизавета Павловна обошла половину села. Дальше идти было нельзя, там была дорога, разделяющая деревню пополам, а по дороге передвигались немцы. Елизавета Павловна повернула назад, сожалея, что не может помочь. Но она надеялась, что жители смогли вовремя укрыться.

В дом Прохора Новожилова постучали. Он приоткрыл дверь и увидел солдата с автоматом.

- Выходить! - сердито орал солдат, немного говоривший по русски. - Идти к коменданту!

Он наставил автомат на Прохора, всем своим видом показывая, что не намерен ждать. Из-за плеча мужа выглянула Евдокия. В глазах её стояли слезы.

- Не хорони раньше времени! - прикрикнул на нее Прохор.

Натянув на себя полушубок, он поплелся вслед за солдатом, понимая, что вряд ли вернется в родной дом.

Прохор думал: «Донёс кто-то, что он не столько немцам служил, сколько помогал деревенским бабам, предупреждал их о планах немцев. Знали об этом не многие. Но знали.»

Прохор обернулся, мысленно попрощался с женой, с домом. Может, не тронут родных.

Около машины его ждали офицер и переводчик.

- Поедешь с нами, - передал приказ офицера переводчик.

- За чем я вам? - растерянно спросил Прохор.

- Места здешние знаешь?

Прохор кивнул.

- Покажешь, как можно пройти быстрее к станице М…, там произойдет соединение войск. Мы еще покажем вам, каким может быть отступление. Садись в машину.

Война затевается для того, чтобы отобрать у соседа территорию, насадить среди чужого населения свою веру, обычаи, подчинить своей воле завоеванное население. Завоеватели приходят в чужие края ради наживы и разрушения. Иногда завоевателям удается долгие годы удерживать в своих руках целые народы, уничтожая культуру, способствуя перерождению местного населения. История знает немало таких примеров. Но сколько бы ворогов не ходили на Русь, никому не удалось сломить свободолюбивый русский народ. Потому, рано или поздно, возвращались завоеватели восвояси.

Отступая, немцы взрывали за собой дороги, мосты, уничтожали города, поселки... Трясясь на заднем сиденье машины, Прохор слышал позади бесконечные взрывы. Он не знал, взрывали дома в деревне или дорогу. Не знал, вернётся ли. А если вернется, то увидит ли родной дом. Машинально указывал он дорогу, не сообразив даже, что можно указывать неверный путь. То ли с его помощью, то ли без неё, немцы благополучно добрались до станицы М…

В Даниловой балке, глубокой и широкой, заросшей сиренью и шиповником, собрались жители не только Островянки. Находилась балка далеко от путей-дорог. Говорили, что жил здесь в стародавние времена разбойник-одиночка. Балка была удобной. Со всех сторон окружала её ровная степь. Подобраться незамеченным сюда, было невозможно. А на исходе балки, начинался узкий овраг, где проехать мог только всадник на коне.

Люди переночевали здесь, прячась от немцев. Чтобы согреться, жгли, потихоньку, старое сено из забытых с довоенных времен копёшек. Кутались в прихваченные тулупы. Кто-то прихватил котелок и теперь кипятили воду, набивая его снегом.

Всю ночь слышались дальние взрывы.

Люди не надеялись, вернувшись, застать свои хаты целыми, невредимыми.

- Доколь хорониться будем? - громко, чтобы слышали все, закричала молодка из соседнего села. Она прижимала к себе двоих детей-погодков. - Замёрзнем ведь! Детей поморозим!

Об этом думали все находящиеся тут.

- Ежели смелая, поди на разведку, - откликнулась Марья.

- Вроде затихло, - прислушалась Лялячка.

Бабы настороженно замолчали.

Со стороны деревни не доносилось никаких звуков.

- Ушли, выходит, - удивилась Лялячка.

- И нам пора! - Федора Смелякова быстро пошла к выходу из балки.

За ней, опасливо прислушиваясь, потянулся остальной народ, веря и не веря в наступившую свободу.

Елизавета Павловна вошла в свой дом. Всё там казалось ей чужим, хоть и не обнаружила она особых беспорядков.

Немцы, жившие в доме, оказались аккуратными.

В доме было тепло натоплено, видно, покинули его неожиданно. Однако, деревянная кровать оказалась пустой: ни подушек, ни перины.

«Прихватили», - усмехнулась хозяйка.

В кухне стоял деревянный стол, лавки около него, в углу висели иконы.

Взгляд её остановился на стене у стола.

Раньше там висели старые деревянные ходики. Часы висели на гвоздике немного косовато и громко тикали, отсчитывая уходящее время. Вверху на деревянной поверхности были вырезаны две белки, повернутые мордочками друг к другу и с шишками в маленьких лапках. По бокам от циферблата находились разлапистые сосновые ветки, соединяясь под цифрой «6» в пышный хвойный букет. От времени лак на часах потемнел и даже немного потрескался.

Елизавета Павловна с сожалением смотрела на дыру от гвоздя, думая, что в спешке покидая дом, забыла о ходиках. Стоили они совсем не дорого. Не об этом жалела женщина. Часы были первым приобретением после их свадьбы с Василием.

Как давно это было.

...Через неделю после свадьбы молодожены поехали в Орловку, на ярмарку. Она, совсем молоденькая девчонка, ещё стеснялась своего нового положения замужней женщины. Василий, самый добрый из всех деревенских парней, души в ней не чаял, готов был исполнить все её желания. Лиза с Василием ходили между рядами продавцов, и он ловил её взгляд, пытаясь угадать, чего хочет молодая жена. А она, медленно продвигаясь, разглядывала товары, но остановиться, полюбоваться каким-нибудь из них, не спешила.

- Лиза! - пытался привлечь её внимание Василий. - Смотри полушалок какой! - брал он в руки цветастый платок.

Она, улыбаясь, шла дальше. Разве мало у неё полушалков!

Увидев деревянные часы-ходики, Лиза замерла.

Белочки на часах улыбались, искрясь свежим лаком в тёплых солнечных лучах. Гирька, в виде сосновой шишки, висела на тонкой блестящей цепочке. Маятник равномерно качался под громкое тиканье.

Продавец, заметив её интерес, стал расхваливать свой товар.

- Ты, девка, не смотри, что ходики такие громкие! - уговаривал он. - Обголтаются, притрутся, их и слышно не будет!

Василий достал из кармана деньги.

- Мужик! - продавец недовольно посмотрел на него, - ты бы хоть поторговался.

- Не жалко мне денег! - хлопнул Василий по прилавку. - Заворачивай!

Продавец завернул часы и подал их Лизе. Она прижала ходики к груди и до самого дома не расставалась с ними.

...«Теперь наши часы будут стучать чужому человеку,» - думала Елизавета Павловна. Она оглядела грязные занавески на окнах. Вроде, всё на местах. И всё же было что-то не так. «Запах», - поняла хозяйка. В доме стоял запах чужих людей. Она вышла на крыльцо, поняв, что не скоро сможет возвратиться в родной дом.

* * *

Немецкие войска всё прибывали в станицу М. На дорогах скапливались танки, машины, прибывали солдаты. Начиналась неразбериха.

Прохора поместили ночевать в сарае. В домах размещали офицеров и солдат. Мест на всех не хватало, а войска всё прибывали.

Охраны около сарая не поставили.

То ли проводник стал не нужен, а скорее о нём просто забыли.

Прохор лёг на наваленную в углу солому.

Рядом жевала жвачку пёстрая корова, кося глазом на непрошеного пришельца.

Было холодно.

На улице слышался лающий говор, звук моторов, скрип снега под быстрыми шагами. Всё сливалось в общий непрерывный гул.

Прохор задремал.

Очнувшись от холода, он не мог понять, где находится. Сообразив, вскочил на ноги. Подошёл к маленькому окошку и осмотрел двор.

Около костров грелись солдаты.

Выйти в двери, значит, сразу напороться на них. Разбираться с ним никто не станет, объясняй, не объясняй, с кем ты сюда пришел.

Прохор отошел от окошка и огляделся.

В сарае была ещё одна дверь. Видно, через нее вносили сено и выносили навоз. Прохор отодвинул солому от двери и приоткрыл дверь, стараясь не шуметь. Огромный скирд соломы закрывал весь вид. Прохор выскользнул из двери и, прячась за соломой, выглянул на улицу. Позади сарая было тихо. Он подошел к ограде и огляделся. На его счастье ограда граничила с краем оврага. Не раздумывая, Прохор прыгнул. Кубарем скатился на дно оврага. Полежал, прислушиваясь. Погони не было. Встал и быстрыми шагами поспешил в сторону своего хутора.

Всю ночь Прохор шёл, не останавливаясь.

Думал лишь о том, что немцев, наконец, прогнали.

Теперь начнется новая жизнь.

- 34 -

Перед новым 1943-м годом на фронт опять приехали артисты. Концерт устроили в небольшом леске. Солдаты сидели, кто где мог: на пеньках, на поваленных деревьях, на принесенных грубо сколоченных табуретках. Некоторые взобрались на деревья, чтобы лучше видеть артистов.

В кузове машины с открытыми бортами постлали бордовый ковер, другим ковром накрыли кабину, для создания фона. Молодая красивая артистка, одетая в длинное платье, с накинутой на плечи шубкой, волнуясь, читала стихи. Элегантно одетый в черный смокинг артист с напомаженными волосами отбивал чечетку.

Наконец, на «сцену» вышла Шульженко.

Солдаты встретили её шквалом аплодисментов. Когда она запела, наступила тишина. Солдаты любили песни Шульженко и слушали молча, с улыбками на лицах.

В перерыве Алексей отошел в сторону, покурить.

- Папироски не найдется? - послышалось из-за спины.

Алексей медленно обернулся.

Перед ним стоял Владимир Коралли. Он сразу узнал артиста. Протянув портсигар, Алексей предложил:

- Угощайтесь!

Коралли взял папиросу и улыбнулся:

- Неудобно напоминать, но зимой я угощал вас папиросами. Не помните?

- Да что вы! - воскликнул Алексей. - Мы долго берегли те папиросы, хоть и курить было нечего. Всё-таки знаменитый музыкант угостил!

- Я вас сразу узнал, - сказал Коралли. - У вас лицо запоминающееся.

Они курили, пока музыканта не позвали на сцену.

Концерт продолжался.

Шульженко спела немало песен. Было заметно, что певица устала.

И тут Коралли заметил в рядах бойцов парня с гармонью.

- Не могли бы вы подняться на сцену? - обратился он к солдату.

Молодой паренёк с гармошкой покраснел и поспешил на сцену.

- Как зовут? - спросил Коралли.

- Василий я! - просто сказал солдат. - Фамилия — Марцина. С Украины, - уточнил он.

Вокруг засмеялись:

«Видал - артист! Представляется.»

Коралли взял баян у одного из сидящих на сцене артистов и сел на освободившийся стул, приглашая Васю сесть рядом. Тихо сказав что-то, он взмахнул головой, и гармошка с баяном слаженно заиграли знакомую мелодию.

Коралли с азартом растягивал меха баяна. Вася не отставал от него, успевая ухватить ритм.

- Давай! Давай! - кричали солдаты, подбадривая своего товарища. - Знай наших!

И Вася старался.

Он весь вспотел, лицо порозовело, а артист всё не останавливался, предлагая всё новые и новые мелодии.

Взбудораженные зрители отбили ладони, хлопая выступавшим.

После выступления Коралли долго жал ладонь солдату, благодаря за совместное выступление. Бойцы не хотели расходиться, заразившись праздничным настроением. Они хлопали и кричали:

«Бис! Бис!!!»

Отдохнув, опять пела Шульженко.

Не прерывая концерта, солдаты тихо покидали поляну, уходя на передовую.

Артистка пела, пока последний солдат не ушел с поляны.

В январе 43-го прорвали, наконец, кольцо блокады.

Южнее Ладожского озера образовался коридор шириной 8-11 километров, восстановив сухопутную связь Ленинграда со страной.

Были проложены железная дорога и автотрасса. До полного снятия блокады оставался еще год. Но прорыв вселял надежду в оставшихся в городе жителей и воинов, защищавших его.

Алексей снова и снова отправлял разведки в расположение немцев, благодаря чему, дивизия успешно укрепляла свои позиции и наносила противнику ощутимый урон.

Нужно было отслеживать ежедневное перемещение войск врага, знать его планы, чтобы отражать удары.

Командир дивизии требовал ежедневно посылать разведгруппы в разных направлениях. Группы уходили, возвращались, принося ценные сведения, приводя «языков».

Весна для разведчиков становилась нелюбимым временем года.

Кругом грязь, деревья голые без листвы, лысые бугорки просматриваются со всех сторон. Не спрятаться, не укрыться. Весенние дожди питают лесные ручейки, делая лес сплошным непроходимым болотом и затрудняя передвижение.

Разведчики уходили на задания. Для них не существовало плохой погоды...

На совещании в штабе начальник отдернул штору над висевшей на стене картой позиций их дивизии.

- Поручено провести разведку в районе перед расположением нашей дивизии. Заметна активизация немцев вот в этих районах, - начальник штаба дивизии показал на карте места подозрительных действий врага, - Проведение операции поручаю капитану Златоцветову.

Алексей со своим помощником Демиденко всю ночь готовили план разведрейда. На столе лежали карты местности, карандаши, линейки, стояла пепельница, полная окурков.

Ночное бдение принесло свои результаты. Карты пестрели карандашными пометками.

- Вот здесь - небольшой перелесок, - показывал на карте Алексей. - Роща Фигурная, дальше балочка. Ещё дальше, через пятьсот метров, начинается передняя линия обороны немцев.

- Здесь, - показал помощник, - балочка раздваивается на два рукава. По одному из них можно подобраться к немецким окопам.

- Осветительные ракеты «фрицы» пускают через каждые сорок минут, - рассуждал Алексей. - Надо высчитать по минутам скорость прохождения местности.

Они вновь склонились над картами.

Фигурная роща разделяла позиции советских и вражеских войск.

Враг окопался в том районе еще с осени 1941 года. За два с небольшим года, роща поредела от многочисленных боев, сосны стояли израненные, но всё еще сохраняли редкие зеленые ветви. Роща служила для наших солдат небольшим прикрытием и, кроме того, ориентиром для артиллеристов и минометчиков.

Туда решили отправить разведку.

Утром Алексей отправился в расположение 165-й разведроты, где были проверенные временем, а главное, совместными операциями, разведчики, которым он доверял, как себе. Не один год ходили они через линию фронта.

В блиндаже его встретил комиссар роты, Григорий Коваленко.

- За моими пришел? - поздоровался он.

- Зови Дьяченко, Казанкина и Полева, - велел Алексей.

Разведчики явились через пару минут.

- Располагайтесь, - пригласил их комиссар.

Бойцы уселись за стол, на котором лежали карты.

- Приказано провести разведку в этом районе, - показал Алексей точку на карте.

- Немцы завозились? - спросил Казанкин.

- Не просто завозились, - уточнил Алексей. - Похоже, подтягивают войска.

- «Язык» нужен? - деловито произнес Дьяченко, словно разговор шёл о чём-то обычном.

- Нужен! - твердо ответил Алексей. - Давайте обсудим план операции.

Разведчики уткнулись в карту и внимательно слушали разработанный капитаном план.

Ночью с исходной позиции Алексей отправлял разведчиков. Одетые в маскхалаты, те, друг за другом, как призраки, выскользнули из окопа и растворились в темноте.

Алексей остался в окопе, ожидая их возвращения.

Группа, незамеченной, обогнула «Фигурную» рощу.

Немцы пустили осветительные ракеты, соблюдая расписание.

Разведчики вжались в молодую траву, сливаясь с ней в единое целое. Ракеты лениво опускались вниз, освещая местность матовым светом. Если даже немцы пристально обозревали окрестности, то всё равно ничего не обнаружили. Даже вода в лужах оставалась спокойной.

Едва потухла ракета, Казанкин, как змея, заскользил по грязи. Дьяченко и Полев следовали за ним. До запуска следующих ракет разведчики были в рукаве балочки, ведущем к немецким окопам. Движения их были отработаны настолько, что бойцы понимали друг друга без слов. Казанкин знаком показал на невысокий бруствер, до которого было несколько шагов. Значит, за этой насыпью находится окоп.

Там кто-то потаенно курил. Огня сигареты видно не было, но предательский запах эрзацтабака выдавал присутствие врага.

Дьяченко подполз ближе. Полев наблюдал за местностью. Казанкин и Дьяченко, в один бросок, достигли окопа. Через секунду оттуда послышалось кряхтение, впрочем, моментально затихшее. Бойцы затаились и прислушались. Наступившая тишина показывала, что они не обнаружены.

Вновь взвились ракеты, ворчливо шипя, поднимаясь ввысь.

Полев тихо лежал у окопа. Когда снова наступила темнота, из окопа показалась голова Казанкина. Одним броском он вылез на поверхность. Вслед за ним, Дьяченко вытолкнул связанного по рукам и ногам, с кляпом во рту, щуплого немца. Полев взвалил его на спину и быстро пополз подальше от окопа.

Также незаметно разведчики достигли первой линии обороны своих окопов.

Дозорный окликнул их.

Казанкин тихо назвал пароль и добавил:

- Разведка.

Бойцы приняли связанного немца, и разведчики спустились в окоп.

- Закурить дайте! - взмолился Дьяченко. - Уши опухли!

Солдаты, наперебой, крутили самокрутки и протягивали разведчикам, понимая, что те пережили, пока находились на вражеской территории.

- Не представительный какой-то у вас «язык», - оглядел дозорный пленного, - плюгавый.

- Мал золотник, да дорог, - насупился Полев, не любивший шуток.

Они подняли очухавшегося после удара по голове немца и повели его по ходу сообщения.

В землянке их ожидал Алексей.

- Товарищ капитан, разведчики, в составе трех человек, прибыли, - доложил Казанкин. - Разведка прошла успешно. Добыли пленного. У него обнаружены документы.

Он протянул немецкую планшетку.

- Молодцы, ребята! - жал руки разведчикам Алексей. - Иначе и быть не могло. Днем отдыхайте, а ночью опять разведка!

- Мы готовы, капитан, - немного устало произнес Казанкин.

- Эх, не зря часовой охаял нашего языка, - вздохнул Дьяченко. - Был бы представительнее - не пришлось бы топать опять за линию фронта.

- Посмотрим, что он сообщит, потом и выводы сделаем, - заметил Алексей. - Отдыхайте! - повторил он.

В штабе Алексей отчитался за проведенные действия и сдал документы.

В ночь на 27 апреля та же группа разведчиков уходила с другой исходной позиции. Можно было послать в разведку любую другую группу, но именно группа Казанкина всегда приносила ценные документы. А главное - они возвращались без потерь.

Предстояло действовать в районе деревни Гонгози.

Деревни в окрестностях давно были разбомблены. На их месте остались кое-где печные трубы, служащие ориентирами на картах с их названиями. Местность считалась непроходимой. Чтобы добраться в расположение врага, надо было пройти несколько километров сосновым лесом. Лес не представлял особой опасности. Но песчаные карьеры, начинающиеся за ним, считались непроходимыми. Огромные выработки имели отвесные стены, уходя вниз на 20-30 метров.

Края обрушивались от малейшего сотрясения, лавинами спускаясь на самое дно. Подходить близко нельзя, дабы не оказаться заваленным песком или утонуть в воде, накопившейся в некоторых из них. Выбраться из таких карьеров было невозможно, попади туда человек или животное.

Немцы с этой стороны даже не минировали подступы, не ожидая нападения.

Никакая техника или пехота пройти там не могли. В одиночку к карьерам никто не ходил. Не было там ни ягод, ни грибов.

Пустынное, заброшенное место.

Тем не менее, группа Казанкина выбрала этот путь.

По ходам сообщения Алексей проводил группу до исходной позиции. На проведение операции отводилось два дня.

- Жди, капитан! - Казанкин с улыбкой выскользнул из окопа.

- Жду! - откликнулся Алексей.

Слова звучали, как пароль. Уходя, больше чем на один день, разведчики всегда произносили эти слова, как заклинание.

Алексей остался в блиндаже ожидать возвращения разведчиков.

В лесу было тихо. Тускло светила луна. Величавые сосны сосредоточенно смотрели в вышину темного неба. Иногда, из под сапог с писком выскакивали мышки, да сухо потрескивала старая трава. Разведчики чутко прислушивались к обманчивой тишине. Все лесные звуки были им знакомы.

До утра группа прошла несколько километров.

Лес редел, перемежаясь мелколесьем и кустарниками.

Скоро вышли к карьерам. Сплошной песок под ногами затруднял движение. Между карьерами росло несколько сосен, образуя небольшой полукруг.

Казанкин подал знак остановиться.

- Привал, - сказал он.

Дьяченко привалился спиной к сосне и отстегнул флягу с водой. Сделал несколько скупых глотков и протянул ее Полеву. Тот отпил и передал Казанкину.

- Одни ямы, - огляделся он вокруг.

- Передвижение здесь опасно, - сказал Казанкин. - Неосторожный шаг - и обвал.

- Потому и пусто тут, - расслабился Полев.

- Привал окончен, - сказал Казанкин. - Идем след в след. В случае оползня - не паниковать!

Движение замедлилось, приходилось обходить опасные места.

- Мне кажется, что мы отклонились в сторону, - огляделся Дьяченко.

- Не мудрено, - сказал Полев. - Всё время идем в обход.

Казанкин достал карту.

- Мы сейчас - здесь, - ткнул он пальцем. - Общее направление выдерживаем. Отклонение в соответствии с обстановкой.

Разведчики переходили широкую дорогу между двумя карьерами.

Замыкающий Полев, хоть и шел по следу Дьяченко, внезапно стал сползать вместе с отошедшим от дороги оползнем. Глыба песка, с проросшими корнями травы, лениво опустилась и замерла на месте.

Казанкин мгновенно почуял опасность. Он резко обернулся и приказал:

- Замри!

Полев почти перестал дышать.

Дьяченко снял ремень.

- Стой! - приказал Казанкин. - Близко не подходи!

Дьяченко остался на месте. Казанкин расстегнул свой ремень и сцепил их вместе. Он лег на землю и бросил ремни Полеву. Дьяченко лёг сзади него, обхватил Казанкина за ноги.

- На счет «три», - сказал Казанкин.

Он медленно отсчитал до трёх и потянул на себя ремень.

Полев оттолкнулся от глыбы и почти выскочил на безопасное место. Дьяченко тянул на себя Казанкина. Вытянув Полева, они смотрели, как медленно сползает вниз глыба.

От напряжения гимнастерки на них промокли от пота. Через несколько секунд они продолжили путь.

Остановились в небольшом перелеске, идти дальше было небезопасно.

В бинокль разведчики наблюдали, как по дороге проехали две бронемашины, затем несколько танков.

- Видно, действительно подтягивают войска, - произнес Казанкин, оторвавшись от бинокля.

- Ничего это не значит, - не согласился Дьяченко. - Несколько единиц техники - не показатель.

- Правильно мыслишь, - усмехнулся Казанкин. - Фрица бы покрупнее чином добыть. Как стемнеет, подойдем ближе, а пока - отдыхаем. Через три часа меня меняет Полев.

Полев и Дьяченко упали в прошлогоднюю траву и затихли. Казанкин растянулся на земле, внимательно разглядывая дорогу, по которой туда-сюда сновали машины, шли солдаты… Обычная фронтовая жизнь.

Дальше можно было разглядеть аккуратные насыпи.

- Окопы, - решил Казанкин, - даже не замаскированные. Не боятся сволочи, - обозлился он и повернул бинокль вправо.

Там густо росли кусты сирени, загораживая обзор. Ветерок шевелил нежные соцветия. Между ветвями мелькнуло что-то деревянное. Казанкин пригляделся. Очередной порыв ветра обнажил несколько деревянных досок.

- Туалет среди кустов, - догадался разведчик.

Полев, как по расписанию, поднялся через три часа, бодрый,собранный.

- Вон там у них сортир, среди сирени, - показал направление Казанкин, - Можно понаблюдать за теми, кто его посещает.

Полев прислонил окуляры к глазам, а Казанкин моментально заснул на траве.

Ближе к вечеру Полев и Дьяченко докладывали проснувшемуся Казанкину.

- Видел двух офицеров, кроме солдат, - говорил Полев.

- А я - солдат и одного офицера, - доложил Дьяченко. - Звание разглядеть не смог.

- Значит, где-то близко есть блиндаж, в котором офицеры находятся, - предположил Казанкин.

- Конечно, - кивнул головой Дьяченко. - Неужели по нужде за версту ходить будут?

- Надо обнаружить блиндаж, - решил Казанкин. - А для того нужно подползти к отхожему месту.

- У них там — обед, - разглядывал расположение врага Дьяченко. - Видал, снуют по траншеям.

- Жахнуть бы по ним, - угрюмо произнес Полев.

- Нельзя нарушать пищеварительный процесс, - усмехнулся Казанкин.

Наконец, сумерки сменились густой темнотой.

Разведчики незамеченными пересекли дорогу. Укрывшись в нескольких метрах от сирени, они наблюдали, как из траншеи через промежутки времени выпрыгивали немцы, направляясь к сортиру.

- Аккуратисты, - шипел Полев.

Тем не менее, благодаря немецкой аккуратности, разведчики обнаружили блиндаж, где предположительно могли находиться офицеры. По крайней мере, один из них, достаточно упитанный, несколько раз появлялся в одном месте, которое и было примечено разведчиками.

В окопах продолжалась жизнь, кто-то куда-то ходил, кто-то ругался, было слышно, как щелкают затворы, видно, чистили оружие. Слышались звуки губной гармошки. Постепенно окопы затихали.

- Уснули, - прошептал Дьяченко.

В темноте они опустились в траншею.

Молниеносно достигли намеченного блиндажа.

Казанкин дернул дверь и заскочил внутрь.

Дьяченко и Полев встали по бокам от него, направив автоматы на сидевших за столом офицеров. Те нападения не ожидали, сидели без ремней, расстегнув пуговицы на кителях. В руках они держали игральные карты. На деревянном столе лежала колода и разбросанные отыгранные карты.

- Хенде хох, - закричал Казанкин.

Уже виденный раньше разведчиками упитанный офицер, лениво бросил карты на стол и поднял руки вверх, всем своим видом показывая, что не станет сопротивляться.

По лицу второго зазмеилась тонкогубая ухмылка.

Дьяченко повёл автоматом в его сторону.

Немец бросил карты.

Полев упёрся взглядом в третьего немца.

Тот был старше двух первых и казался более представительным.

Казанкин и Полев молниеносно покончили с первыми двоими, выхватив финки из голенищ.

Представительный всем своим видом давал понять, что подчиняется силе: стоит ли спорить с наставленным на тебя оружием? Тревоги он не проявлял, держался спокойно.

Казанкин захватил портфель, лежавший рядом на табуретке.

Дьяченко выглянул из блиндажа.

В траншее никого не было. Похоже, все привыкли к тому, что офицеры от скуки дуются по ночам в карты.

Полев ткнул в бок немца автоматом, и тот пошёл вперед.

Возвращались той же дорогой, по которой пришли.

В темноте ночи особенно душисто благоухала сирень.

Сортир остался позади. Немец шёл послушно. Они были уже около дороги, когда на ней показался свет дальних фар.

Разведчики моментально упали в траву. Пленный немец остался стоять, как изваяние, у дороги. Машина замедлила ход около него.

- Иоганн! - не высовываясь из окошка, прокричал офицер, сидящий в машине, - неужели ты идешь в разведку к русским?

Он громко заржал и показал рукой шоферу следовать дальше.

Фары на мгновение задели тусклым светом Иоганна, стоявшего со связанными сзади руками. Но сидящие в машине не обратили на это внимания. Не увидели они и вжавшихся в землю разведчиков, распластанных у ног Иоганна.

Не успели удалиться огни машины, разведчики, вместе с немцем, перемахнули дорогу. Казанкин повалил немца на землю и выхватил финку.

Тот, почувствовав опасность, забормотал: «Найн! Найн!»

Казанкин, перерезав веревку на его руках, махнул ножом, указывая направление.

- Ползи, сволочь! Не тащить же тебя на себе!

Они, по-пластунски, поползли к ближайшему перелеску. Иоганн с трудом преодолевал препятствия.

- Ишь, крыса штабная! - ругал его Полев. - Не умеешь ползать!

Он ткнул автоматом в подошву сапога лежащего немца: «Шнеллер!»

Тот нервно дернул ногой, но пополз быстрее.

Наконец, достигли деревьев.

Дьяченко отвинтил крышку фляги и протянул её немцу.

- Шнапс? - удивился Иоганн.

- Вассер! - воскликнул Дьяченко. - Шнапс на тебя тратить!

Немец пил жадно. Вода текла по его подбородку и шее, дрожащая рука показывала, насколько напряжены его нервы.

Дьяченко выдернул фляжку из его рук.

- Нельзя много пить в дороге - идти тяжело будет.

Иоганн, словно поняв, что объясняет ему русский, виновато пожал плечами.

- Уходить надо быстрее, - сказал Казанкин. - Вдруг обнаружат тех двоих.

- Не пойдут они ночью в карьеры, - заметил Полев.

- Да и днем не сунутся, - оперся о дерево Дьяченко.

- Как знать, - произнес Казанкин. - Надо идти.

Весь день шли разведчики через опасные карьеры, прислушиваясь, не настигает ли погоня. Но карьеры молчали.

Наконец, достигли исходной позиции, где ждал их Алексей.

- Всё в порядке, капитан, - устало ввалился в землянку Казанкин.

За ним, пригибаясь, вошли Полев, пленный и Дьяченко.

- Вот, - Казанкин поставил портфель на стол.

Алексей жал им руки, не зная, как выразить радость оттого, что они вернулись.

- Отдыхайте, - сказал он. - Я срочно в штаб.

29 апреля разведчики опять уходили за линию фронта в район деревни Гонгози. Перед уходом они два часа обсуждали с Алексеем план рейда.

- Жди, капитан! - выпрыгнул из окопа Казанкин.

- Жду! - услышал он в ответ.

Разведчики опять растворились в темноте: беззвучные, невидимые. Ночь густой, беспросветной пеленой окутала их.

Казанкин, как всегда, идущий первым, неожиданно упал на землю.

Полев и Дьяченко немедленно последовали его примеру.

Прислушались.

Немцы, то ли не умели ходить тихо, то ли не ожидали опасности…

Звук хрустнувшего под чужой ногой сучка выстрелом пронесся по лесу. Тихо прошелестел в соснах ветерок, принеся с собой чужой запах.

Немцы были совсем близко. Их было тоже трое. Шли они в разведку, это было очевидно.

Казанкин тронул рукой Дьяченко, привлекая внимание, чиркнул большим пальцем по горлу. Тот передал команду Полеву.

Первый немец прошел мимо Дьяченко, приближаясь к Полеву.

Казанкин вскочил и напал на замыкающего. Дьяченко кинулся на второго немца, а Полев прижал к земле идущего впереди. В одно мгновение с врагом было покончено.

Разведчики обыскали трупы.

Как и ожидалось, кроме карты, документов не оказалось. Зато обнаружились несколько плиток шоколада, галеты и консервы, две пачки сигарет.

- Богато! - тихо сказал Дьяченко, рассовывая добычу по карманам.

Забрав ножи и пистолеты, разведчики отправились дальше.

Видно, дерзкая удача Алексея оберегала их.

Добытые разведчиками документы и захваченные пленные доказали появление новой группировки противника перед фронтом обороны дивизии.

Через некоторое время Алексея наградили орденом «Красной Звезды».

В приказе о награждении было отмечено: «...действовавшие разведгруппы потерь в личном составе не имели. Общее руководство и контроль за действиями разведгрупп проводилось лично товарищем Златоцветовым, который находился на исходной позиции разведгрупп.»

Орден Алексею и другим награжденным перед строем вручал начальник штаба, произнеся соответствующие напутствия.

Вечером в землянке собрались близкие друзья и знакомые офицеры.

- Молодец, капитан! - обнял его майор Тузов, командир 466-го стрелкового полка. - Так держать!

- Мои орлы тоже не подвели! - крепко жал руку Алексею комиссар 165-й роты, Григорий Коваленко.

- Без них, разведка - не разведка, - поддержал его Алексей.

- Они то же самое про тебя говорят, - улыбнулся Коваленко.

- Ладно! Давайте орден обмоем! - напомнил Тузов.

Они выпили. Закусывали шоколадом, добытым разведчиками.

Считается, что войну выигрывают генералы. Они продумывают операции, спускают приказы в войска, посылают на смерть солдат, не считаясь с потерями. Выигранные битвы прибавляют им славы и наград.

Не всем солдатам достаются награды на войне.

Ведь война для солдата - обычная работа.

...Под покровом ночи Алексей провожал Казанкина, Полева и Дьяченко на очередное задание. Вместе с ними вызвался идти Вася Марцина.

Алексей не ошибся в нём.

Вася лучше всех умел пролезать под колючей проволокой, не задевая её.

В ночной темноте разведчики достигли немецких окопов. Казанкин дал знак, и Вася Марцина, словно уж, пополз вперед.

В тускло освещённом блиндаже о чём-то спорили несколько немцев. Вася метнул внутрь гранату, за ней вторую. В блиндаже началась паника. Оставшиеся в живых немцы, ринулись в дверь, где их встретили автоматным огнем.

Во время перестрелки ранили Дьяченко.

Пленного всё же взяли.

Дьяченко попеременно несли на своих плечах товарищи. Связанного немца тоже пришлось тащить на себе.

Алексей, ожидавший возвращения группы, организовал отправку раненого в медсанбат. Пока ждали санитаров, довольный Дьяченко рассказывал, как ловко действовал Вася, как они задали жару фашистам.

- Попугали мы их, - улыбался разведчик. - Ничего, что ранен, не без того. Подлечусь.

- Будем тебя ждать из госпиталя, - провожал его Алексей. - Выздоравливай быстрее. Немцы без тебя скучать будут.

Весной сорок третьего года воины 125-й дивизии, в числе других воинских соединений, защищавших Ленинград, были награждены медалью «За оборону Ленинграда».

Алексей, как и другие офицеры дивизии, стоял в строю, а генерал Фадеев, вручал им медали и каждому пожимал руку. Гордость переполняла сердца, воины заслужили эту награду. Пусть завтра снова в бой, пусть кто-то не вернется, но сегодня они чувствовали себя героями.

Они и были героями. И те, кто сейчас стоял в строю, и те, кто погиб в боях, и те, кто умер от ран, от голода, от мороза.

Дико извиняюсь за срыв графика, который сам же и установил. Я закину сегодня за вторник и за завтрашнюю пятницу. Просто приболел и по утрам как раз когда выкладывал нахожусь в больнице. Завтра вот тоже в поликлинику и тоже не получится. потому закину сегодня побольше.

- 32 -

Осень пришла на фронт мелкими грибными дождями, мутными туманами, неожиданно подползавшими из ближних лесов. Туман накрывал влажным покрывалом окопы, сначала русские, потом переползал к врагам. Некоторое время держался над нейтральной полосой.

Иногда казалось, что под его завесой немцы предпримут атаку.

Но враги не решались идти в наступление под покровом ненадежного прикрытия. Мгла быстро отступала, оставляя неприятную промозглость.

Каждый день продолжались бои. Каждый день приносил новые события. Каждый день мог изменить линию фронта. Все предусмотреть вряд ли может самый дальновидный стратег. Бывают на войне, обстоятельства, которые объяснить можно не всегда.

Одним осенним промозглым утром из штаба ...Армии поступило сообщение:

«В лесу у деревни С…, которая находилась в тылу наших войск, местные обнаружили три немецких танка. Пошли ребятишки в лес по грибы, а там…»

Начальник штаба, собрав совещание, устроил разнос:

- Кто может объяснить, как они там оказались!? - глядя на командиров, строго вопрошал он. - В тылу!!!

Подполковник Синкевич никогда не «выходил из себя», вопросы задавал корректно. Но присутствующие чувствовали себя неуютно.

- Необъяснимо, но факт, - позволил себе реплику Григорий Коваленко, командир разведроты.

Синкевич развернул на столе карту местности.

Тузов наклонился над ней.

- Вот здесь, - указал он на обозначенную деревню. - Недалеко от неё вчера был бой. Танки наступали вот тут. Но прорыва не было. Деревенька осталась за нами.

- Откуда там немцы? Почему мы узнаём об этом от гражданских? Разведчики прошляпили!? Танки - не иголка на елке! Златоцветов! Быстро посылай группу, - обратился подполковник к Алексею.

- Разрешите пойти с разведчиками? - спросил Алексей. Дерзкая удача не давала сидеть на месте.

- Разрешаю, - подполковник не стал возражать. Найдя зацепку для появления вражеских танков, он стал спокойнее. Теперь предстояло выяснить цель их появления около деревеньки.

- Иди, Златоцветов. Знаю: есть у тебя желание уйти в разведроту, но «светлые головы» нужны в штабе. Планы разведрейдов в дивизии никто лучше тебя не разработает. Это не похвала, капитан, - продолжал он. - Это — факт.

- Не загордится он, товарищ подполковник, - улыбнулся Тузов.

- Разрешите идти? - сохраняя на лице серьезное выражение, спросил Алексей.

- Иди! - кивнул подполковник.

Выйдя на улицу, Алексей позволил себе улыбнуться. Всё-таки приятно услышать от начальства оценку своему труду.

В разведку вместе с Алексеем уходили семь разведчиков. Всех Алексей давно знал.

Лес встретил разведчиков влажной прохладой.

По верхушкам сосен скакали хозяйственные белки, пряча на зиму запасы в дуплах деревьев. Было тихо, словно попали в другой мир. Можно было идти не таясь, не опасаться наступить на сучок, не прислушиваться не идут ли навстречу в разведку немцы.

Предстояло пройти около десяти километров. На плечах - вещмешки, автоматы, в подсумках - гранаты.

Переход занял около трех часов. Поляна, на которой находились немцы, просматривалась, как на ладони.

В бинокль Алексей рассматривал расположившихся на отдых врагов.

Они, как всегда, были аккуратны и предусмотрительны. Не смотря на глубокий тыл, три танка Pz-3 стояли в укрытии под деревьями, стволы пушек строго направлены в одну сторону. Невдалеке от них горел костер, устроенный в вырытой яме.

Из котелка, висевшего над ним, поднимался пар.

В ожидании обеда танкисты, усевшись в кружок, оживлённо резались в карты.

Алексей перевел взгляд.

В противоположной стороне, у кромки деревьев, немец доил, неизвестно как оказавшуюся в лесу, пеструю корову.

Игроки иногда поднимали головы от карт и ободряюще кричали в его сторону. Вполне мирная картина.

- Отпуск устроили, - прошептал лежащий рядом с Алексеем Казанкин.

Глядя на немцев, можно было подумать, что те действительно устроили пикник, благо обстоятельства тому способствовали. Свои - далеко, русские не подозревают о появлении врага в тылу.

- Заблудились в пылу боя, - уверенно сказал Полев. - Оторвались от колонны в тумане.

- Бывает, - поддержал его Алексей.

- Там их человек пятнадцать, - успел подсчитать Казанкин.

- Зато не вооружены, и часового не видать, - заметил Дьяченко.

- Брать надо гадов! - возбужденно произнес Полев.

Алексей молчал, изучая обстановку.

Меж тем, исполняющий обязанности повара, постучал ложкой по котелку, призывая к обеду.

Танкист, доивший корову, поднялся, с торжеством подняв котелок, полный молока.

Игроки бросив карты, поднимались, вытаскивая ложки и устремляясь ближе к котелку.

- Вот теперь будем брать! - приказал Алексей. - Окружаем, подползаем, как можно ближе. Трое в обход, остальные за мной!

Ничего не подозревающие немцы черпали из котелков кашу, нахваливая повара и запивая молоком.

- Хенде хох! - прозвучало в лесу, как выстрел.

Едоки замерли с ложками не донесёнными до рта.

- Руки, говорю! - заорал появляясь из-за дерева Казанкин.

Вид у него был свирепый.

Рядом с ним встал Полев с автоматом в руках. Окружая врагов, вышли из-за деревьев еще трое солдат.

Фрицы таращили глаза, не понимая, откуда взялись русские. Некоторые машинально подняли руки, держа в них ложки. Остальные стояли столбами, не желая признавать поражение.

- Ты смотри: не понимают по-немецки, - усмехнулся Полев. - Произношение у тебя хреновое.

- Становись! - заорал Дьяченко, автоматом показывая, какие надо предпринять действия.

Немцы неохотно выстроились в шеренгу.

- То-то, - удовлетворенно хмыкнул Дьяченко.

- Связать их! - приказал Алексей. - Осмотреть танки.

Вечером доставили пленных в штаб.

- Молодцы! - пожимал руки разведчикам начальник штаба.

- Без единого выстрела! - улыбался Полев.

- Они от неожиданности чуть не подавились, - рассказывал Казанкин.

- Сволочи! - возмущался Дьяченко. - Смотреть на них не могу. Как дома себя чувствуют.

- Будем надеяться, недолго, - сказал подполковник.

- Наш трофей - три танка! - возбужденно оглядывал разведчиков Алексей.

- Танкисты нарисуют вместо свастики красные звезды и будут бить врага их же оружием, - уверенно заявил Дьяченко.

- Побольше бы таких трофеев, - вздохнул начальник штаба.

- 33 -

Все лето детдомовцы ухаживали за своим огородом: пололи, поливали. Когда на грядках появились первые огурцы, радости не было предела.

Сами вырастили, своими руками!

Потом засаливали их в деревянных кадушках на зиму.

Вовчик Чижов, как всегда, проявил себя, уверяя, что в бочки надо класть много вишневых и смородиновых листьев, а кроме того, надо сверху посыпать семенами горчицы.

- Откуда знаешь? - удивлялась Жозефина Афанасьевна.

- В книжке читал, - авторитетно заявлял мальчишка.

- Где ее взять, ту горчицу? - удивлялась повариха. - Не растет она у нас.

- Огурцы хрустеть не будут, - огорчался Вовчик.

Вера и Людмила не уставали удивляться развитому мальчишке.

К осени благодарная земля одарила их богатым урожаем.

Уродились картошка, свекла, капуста, морковь.

Овощи дружно убирали и работники детдома, и старшие дети, выезжая после занятий на поля. Никто не жаловался на трудности, понимая, что выжить можно только так.

Убрав урожай, приводили в порядок поле, собирая ботву и сжигая ее в кострах. Общий труд объединял взрослых и детей.

- Не знаю, хватит ли запасов до весны, - беспокоилась заведующая, - зато витаминами обеспечили себя.

- Я считаю, что надо отправить несколько мешков картошки и капусты на фронт, - громко заявила Рая.

Все обернулись к ней.

- Самим бы хватило, - осуждающе посмотрела на нее повариха. - Хлеба-то не вырастили.

- Все равно, делиться надо, - поддержали Раю несколько детских голосов.

Жозефина Афанасьевна растерянно смотрела на детей.

Зимой светились от голода, крошки подбирали со столов, по весне ели траву, а тут хотят отдать часть урожая.

- На фронте без еды тяжелее, чем нам, - сказала Катя.

- Правильно, дети! - крикнула заведующая. - Поддержим фронт! Завтра позвоню в горсовет, пусть пришлют машину.

Жозефина Афанасьевна обвела взглядом детей. В каждом ответном взгляде она читала поддержку.

Не смотря на то, что в детский дом продолжали поступать дети, и, с каждым днем, надо было всё больше и больше продуктов, на фронт отправили несколько мешков картошки и капусты.

Зима не заставила себя ждать: засыпала Канск сугробами, нагнала стужу на его улицы.

В городе опять не хватало хлеба.

Детдомовцам приходилось питаться выращенными овощами, к которым выдавалась маленькая пайка хлеба.

Дети не переставали ходить с концертами в госпиталь, где Вовчик стал теперь всеобщим любимцем.

По вечерам Вера читала детям книги, которые брала в местной библиотеке. Они рассаживались в спальне средней группы, где в печке потрескивали березовые дрова, отбрасывая от раскаленной плиты розоватые блики по светлым стенам.

Лампочка под потолком светила в полнакала, то затухая, то спохватившись, вспыхивала тусклым красноватым светом.

Дети сидели в полумраке и тогда возникало чувство единения, оторванности от происходящего вокруг.

Вера чувствовала себя ровесницей среди окружающих ее детей, а они, проникаясь этим чувством, доверяли ей свои мысли.

- Вера Васильевна, - в один из вечеров спросил Вовчик, - зачем нам Чехов? Рассказы такие скучные.

- Лучше Пушкина читать, - поддержал его Коля. - У него стихи про любовь.

Вера растерялась.

Откуда у них такие мысли?

Она посмотрела на детей.

Воспитанники не только выросли за полтора года, но и повзрослели.

Вовчику скоро будет двенадцать, Рае - десять, остальные в этой группе были того же возраста.

- У Пушкина сказки интересные, - перебила Колю Катя, давая Вере время обдумать ответ.

- А любовь? - заинтересовался Вовчик. - Она есть? Как вы считаете, Вера Васильевна?

Вера совсем растерялась. О любви она знала только по книжкам. До войны усердно училась, а потом сразу навалились взрослые заботы.

- Давайте сказки почитаем, - предложила она.

- Взрослые всегда так, - разочарованно вздохнула Рая.

- Вырасти надо, - вздохнул Вовчик. - Я вот женюсь на красивой.

Он окинул взглядом окружавших его девчат.

- Может и вас кто-нибудь замуж возьмет, - усмехнулся он.

- Вера! - закричали Катя и Рая. - Мы — некрасивые?!

Воспитательница с укоризной глянула на ухмыляющегося Вовчика. Она понимала девчонок. Те были худые, из рукавов платьев торчали просвечивающиеся до косточек кисти рук. Вера обняла девочек .

- Вы у меня - самые красивые, - улыбнулась она.

- 30 -

В Канске цвели черемуха и сирень, поливаемые холодными дождями. Тепло не торопилось приходить в те края. Дороги развезло от грязи. Связь с деревнями почти прервалась, и в городе усилился голод. Люди ждали тепла, ждали первой травы.

- Погодите, - успокаивала баба Наташа подруг. - Одуванчики скоро вылезут, крапива подымется - лучшая еда весной. А лебеда! Натолчёшь её в ступке… С голоду не помрем, девки!

Тепло пришло как-то сразу. С утра неудержимо палило солнце, и люди поверили: холода ушли до поздней осени. На обочинах появились одуванчики, которые быстро собирали ребятишки.

Детскому дому выделили участок за городом под посадку картофеля. На лошади привезли из деревни несколько мешков мелкой картошки.

На той же лошади приехавший мужик пахал не просохшую землю. Из под лемеха отваливались черные ломти земли, исходя мокрым паром. За лошадью шли подростки с лукошками, полными картошки, и бросали семена в пашню. После посадки дети смотрели, как уставшая лошадь тащит за собой борону, ровняя землю. В конце рядов посадили семена тыквы.

- Не пропадете зимой, - приговаривал мужик. - Ухаживайте только, сорняки убирайте.

Вечером, на телеге, уставшие дети приехали в город.

На ужин сварили остатки мелкой картошки и ели, макая в соль крупного помола. И воспитателям и воспитанникам с устатку казалось, что ничего вкуснее они не ели.

Находящийся за детдомом пустырь, где раньше местные ребятишки играли в футбол, пришлось вскапывать самим воспитанникам.

Лошадей в деревне не хватало для собственных нужд. По-этому, когда Жозефина Афанасьевна попросила в райисполкоме помощи, ей решительно отказали.

В кладовке нашлись лопаты, грабли и тяпки. После учебы дети копали землю, делали грядки, сеяли семена.

- Надо удобрить навозом, - высказал свое мнение Вовчик Чижов, оглядывая вскопанную собственными руками землю.

- Растения надо поливать, - поддержала его Раечка. - Здесь есть вода?

Жозефина Афанасьевна растерянно смотрела на детей. Оказывается, она многого не предусмотрела.

- Колодец выкопаем, - вмешался в разговор дворник Трофимыч.

Вовчик с недоверием оглядел его тщедушную фигуру.

- Не смотри, что я старый, - строго глянул на него Трофимыч,- найду кого помоложе землю копать. Жозефина Афанасьевна, - обратился он к заведующей, - найдется у нас поощрительная премия для добровольцев копателей?

- За премию мы с Колькой колодец вмиг выроем! - воодушевился Вовчик.

- Без вас обойдёмся, - засмеялся Трофимыч. - Будет водица, - обещал он.

Сажали семена овощей, собранные Верой и Люсей.

Баба Наташа не подвела. Вместе с девушками она ходила по соседкам. Те охотно делились запасами. Отказать бабе Наташе было невозможно: умела она похвалить хозяек в достижениях по выращиванию овощей. У одной, по ее словам, кочаны капусты - белые да тугие, нож затупится, пока режешь тот кочан. У другой - с каждой грядки корзина огурцов неподъёмная собирается. У третьей - морковь толщиной с руку хозяйки.

Вера и Люся только глаза таращили, слушая бабкины сказки.

Через неделю пустырь был неузнаваем, разделённый на прямоугольники и квадраты грядок. Между ними пролегали аккуратные дорожки.

Девчонки посадили клумбы с неприхотливыми цветами.

Мальчишки пытались доказать, что во время войны не до цветов; надо больше овощей сажать - на фронт можно отослать.

За цветы заступилась заведующая:

- Красота должна быть на земле во все времена, - авторитетно заявила она. - 31 -

На фронте наступили белые ночи. Темнота сменилась сумерками, раздражавшими измученных войной людей.

Даже немцы стали воевать нервно, презрев расписание.

Артиллерия, от бессонницы, посылала снаряды среди ночи, стреляя лениво, с большими перерывами. Зато, по ночам, стали чаще летать бомбардировщики, неся смертоносные бомбы на город.

На передовой наблюдали, как самолеты строились в круг и, по очереди, заходили для бомбометания. От каждого из них отделялись темные точки бомб. Содрогания земли от гигантских толчков эхом отражалось в окопах.

В городе завывали сирены, нарушая ночную тишину. Ухали зенитки.

Война продолжалась.

В июне Алексея назначили заместителем начальника штаба дивизии по разведке. Обязанности его расширились. Теперь он отвечал за всю разведку дивизии.

С собой в штаб он забрал своего помощника Демиденко, с которым работал в штабе 657-го полка.

По должности ему был положен ординарец. Не раздумывая, он попросил, чтобы назначили рядового Светова.

Тот явился с утра, стал представляться по форме:

- Рядовой Светов. Назначен вашим ординарцем. Разрешите приступить к обязанностям?

- Приступай! - улыбнулся Алексей. - Только не так официально. А то я генералом себя почувствую.

- Дослужитесь, товарищ капитан, - убедительно произнес Светов. - А со мной будете, как у Христа за пазухой. Накормлю вовремя, чаем напою…

Алексей знал, что Светов будет стараться.

В середине июня дивизия получила полтора месяца передышки.

Бойцов переправили в Ленинград. В это время её переформировали. В полки вливалось пополнение. Не смотря на то, что в штабе было полно работы, Алексей с помощником и командиром разведроты проводили беседы с прибывшими бойцами, отбирая разведчиков. Были такие, которые сами просились в разведку.

Но отбор был жестким.

Алексей и помощник беседовали с каждым бойцом. Кандидаты, не уверенные в себе или слишком бравирующие смелостью, отвергались сразу. С теми, кому посчастливилось попасть в разведку, снова и снова проводились учения.

Алексей обучал приёмам ножевого боя, маскировке на местности, бесшумному хождению по лесу, стрельбе из пистолета. Кроме того показывал, как бесшумно снять часового, правильно связать, «спеленать» «языка». Особое внимание уделялось ориентированию на местности, топографии. Ведь были случаи, когда успешная разведка, из-за плохого ориентирования, заканчивалась провалом: при возвращении разведчики попадали в расположение врага вместо своих позиций.

Светов, с первого дня в своей новой должности, заботился об Алексее. На его мундире не было ни одной пылинки, сапоги блестели от ваксы. Её удушающий запах всюду преследовал Алексея.

Однажды он не выдержал:

- Слушай, Михаил Семенович, - сказал Алексей, когда, в очередной раз, Светов, с задумчивым видом сидя возле входной двери, набирал на щетку ваксу, - нельзя поменьше её использовать?

Светов удивленно посмотрел на капитана:

- Пахнет вкусно!

Алексею только и осталось, что пожать плечами. Не ругать же человека за то, что ему хочется есть, а вакса напоминает о еде. Еды катастрофически не хватало. Даже вездесущий Светов не мог достать продуктов, кроме тех, что выдавались на кухне. Приходившим иногда в гости командирам он преподносил шоколад из старых запасов.

- Десерт! - важно говорил он, кладя плитку на стол.

Солдат расположили в казармах военного училища, а командиров в прилегающих помещениях. В первые дни отдыха бойцы посещали баню, стараясь после года окопной жизни, после вони, грязи, вшей, отмыться, выстирать гимнастерки. Потом отоспаться на кроватях, на простынях, не вскакивая от каждого шороха. Ведь сон солдата настолько чуток, что глаза сами открываются и сознание определяет меру опасности. Бойцам дали неделю полного отдыха, не загружая их учениями.

В эти дни Алексей решил сходить в театр. Он очень любил ходить на спектакли, учась в техникуме. Сам участвовал в самодеятельности. Одному идти не хотелось. Он предложил Тузову пойти вместе. Тот не отказался. Решили пойти в театр музыкальной комедии, который находился теперь в помещении Государственного академического театра драмы им. Пушкина.

У театрального подъезда висела афиша, написанная от руки. В тот вечер давали «Сильву». Они купили билеты и прошли в зал. Едва они уселись на места, зазвучала музыка.

Алексей смотрел на артистов, забыв обо всем, уносясь в иной — выдуманный - мир.

Спектакль шел без перерыва, и, когда артисты вышли на поклон, раздавшиеся громкие аплодисменты вернули его к действительности.

Возвращались пешком, проходя по улицам, где на домах было написано:

«Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее ОПАСНА!»

Многие здания стояли, разрушенные от бомбежек и обстрелов. Из-за прекращения подачи электроэнергии не ходили трамваи и троллейбусы.

До войны Алексей мечтал поехать в Ленинград, посмотреть старинные дома, музеи, дворцы, Неву.

Но теперь город производил тяжелое впечатление.

Алексей смотрел на развалины, и в душе кипел гнев.

«Ничего», - думал он. - «Прогоним врага. Ленинград опять будет красивым городом».

Тузов шел молча, переживая увиденное. Лицо его было хмурым, жесткая складка залегла в углу губ.

Утром Алексей поднялся в плохом настроении.

Светов принес кусок суррогатного хлеба и кружку коричневого кипятка.

Но есть не хотелось, не смотря на урчание в желудке, требующем пищи.

Ординарец в недоумении смотрел на него:

- Товарищ капитан, пейте. Ребята в лесу были, желудей набрали. Кофе сварил. Пить можно, сам пробовал.

Перед глазами стояли картины разрушенного города, изможденные лица людей, идущих по улицам. В голову лезли мысли о доме, о жене, о дочери. Как они там? Ведь голодает вся страна.

Алексей отодвинул тарелку и встал из-за стола.

Светов вздохнул:

- Эх, кофе пропадёт.

- Сам выпей, - мрачно отозвался Алексей, хотя знал, что ординарец не притронется к еде: будет ждать его прихода и вечером разогреет бурду, именуемую «кофе».

С мрачными мыслями Алексей вышел на улицу.

В штабе его ожидали Демиденко и гора документов. Капитан открыл папку, и в этот момент в дверь постучали.

- Войдите, - крикнул Демиденко.

Солдат переступив порог, сразу обратился к Алексею:

- Разрешите, товарищ капитан!

- Слушаю, - хмуро отозвался Алексей.

- Возьмите меня в разведчики, - с надеждой в голосе попросил боец.

- Видал! - удивился Демиденко. - Сразу в разведчики.

- Не боишься? - спросил Алексей.

- В атаку иду - страшновато, но коленки не дрожат, - честно признался боец.

Алексей поглядел на солдата:

- Припоминаю: вместе из окружения выходили, - сказал он. - Василием звать?

- Да, Василий я, - улыбнулся тот. - Возьмёте?

На его простом лице с веснушками вокруг слегка курносого носа читалась затаённая надежда. На лбу от волнения выступили капельки пота.

Алексей не смог отказать.

- Знаешь где полигон разведчиков? - спросил он.

- Знаю! - улыбка Василия стала еще шире.

- Завтра жду, - закончил разговор Алексей.

После ухода бойца, они отвлеклись.

Алексей отложил очередную папку и потер глаза.

- Устал? - участливо спросил Демиденко.

- Устал, - потянулся всем телом Алексей.

- У тебя деньги есть? - заинтересованно спросил помощник.

- Немного есть, - Алексей вынул из кармана наличность. - Тебе много надо?

Демиденко пересчитал деньги:

- Маловато, - покачал он головой.

- Ты толком объясни, зачем тебе деньги и сколько надо? - допытывался Алексей.

- Зачем, зачем? - передразнил его Демиденко. - Отдых у нас или нет?

До Алексея, наконец, дошла мысль помощника.

Во время отдыха не выдавались фронтовые сто граммов. Выдавали их во время боевых действий. Вдруг захотелось выпить.

- Пойду, поспрашаю, - поднялся Демиденко.

Не смотря на блокадное положение, алкоголь, за большие деньги, можно было купить на черном рынке.

Демиденко вернулся довольный и не один. С ним пришел солдат.

- Вот, - сказал Демиденко. - Рядовой откомандирован сходить в город.

Они пересчитали деньги: должно было хватить.

Когда солдат ушел, Демиденко стал рассказывать, с каким трудом удалось собрать деньги.

- Так что, будет нас пятеро, - уточнил он.

Солдат вернулся через час. К тому моменту собралась компания. Принесли с собой немного хлеба и банку консервов.

- Богатая у нас закуска, - заметил Пастухов.

- Да и выпивка — тоже, - Иванченко любовно держал в руках закупоренную сургучом бутылку с чистейшей, как слеза, водкой.

- Не томи! Наливай, - поторопил Пастухов.

Иванченко долго и скрупулезно разливал водку, следя, чтобы было поровну в каждом стакане.

- Давайте, за Победу! - торжественно поднял стакан Пастухов.

Они выпили.

Первым опомнился Демиденко.

Он разочарованно смотрел на бутылку.

- Не понял, - наконец выговорил он.

- А я — понял, - со злостью в голосе сказал Пастухов. - Вода из Невы вместо водки. Вот гады!

- Умельцы, - усмехнулся Алексей. - Видал, как сургучом залили.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались: «Выпили, называется».

Отдых есть отдых…

Солдатам дивизии предоставилась возможность оказаться на концерте знаменитой артистки. В одну из белых ночей на фронт приехала певица Клавдия Шульженко. Выступление её среди бойцов дивизии было не первым. Но, узнав о концерте, солдаты старались привести в порядок форму, начистить до блеска сапоги. Многие ходили в ближайший лесок за цветами для любимой певицы.

Она вышла в длинном платье, в туфлях на высоком каблуке, с красивой прической.

До Алексея, сидевшего в первом ряду, близко к импровизированной сцене, донёсся запах ее духов.

Музыканты джаз-оркестра, одетые в темные смокинги, белые рубашки с «бабочками», тихо заиграли импровизацию.

Владимир Коралли, обаятельно улыбаясь, открыл концерт, объявив первую песню.

И Шульженко запела «Чилиту».

Когда она закончила петь, аплодисменты, которыми наградили ее солдаты, всколыхнули прифронтовой лесок.

Артистка еле успевала принимать подносимые цветы. Потом она спела «Записку», «Девушка прощай».

- Платочек! Платочек! - кричали солдаты.

И она запела «Синий платочек»….

У солдат закончились цветы, приготовленные для певицы. Один из них вскочил с места и подбежал к сцене. Певица протянула к нему руку для пожатия. Он же снял с головы пилотку и вложил в её ладонь. Шульженко улыбнулась.

- Благодарю! - сказала она и одела пилотку на красиво уложенные волосы.

Бойцы опять захлопали, одобряя её поступок.

Концерт закончился благополучно, без перерыва на немецкие бомбежки, что было удивительно.

После концерта офицеры пригласили певицу и музыкантов на небольшой обед. Шульженко не отказалась от фронтовых ста грамм. А увидев на столе шоколадку, отломила кусочек.

Алексей вышел из землянки перекурить. Иванченко, стоявший спиной к землянке и уже куривший, протянул ему самокрутку: кури!

Алексей с удовольствием затянулся.

Из землянки, непривычно пригибаясь в низкой двери, вышел мужчина в штатском костюме.

Алексей узнал в нём Коралли.

- Прикурить не найдется? - посмотрел он на офицеров, достав серебряный портсигар и подцепив папиросу.

Алексей поднес свою самокрутку, и музыкант с удовольствием затянулся. Он протянул открытый портсигар Алексею и Иванченко: угощайтесь!

Иванченко подхватил три папиросы в ладонь, потом аккуратно засунул их под резинку своего портсигара:

- Ребят угощу, - сказал он.

- Берите еще, - предложил Коралли.

- Вот спасибо! - в один голос воскликнули Алексей и Иванченко и вдвоем стали вытаскивать папиросы.

После отдыха и переформирования, дивизия снова вернулась на передовую и заняла первый оборонительный рубеж 42-ой армии на Пулковских высотах.

Снова солдаты возвращались в окопы. Снова атаки, контратаки, снова по другую сторону недремлющий враг.

Чтобы грамотно воевать, требовалось усилить разведку.

На совещании в штабе дивизии обсуждались поступившие от командования приказы.

- На основании всего вышесказанного, - заключил начальник штаба, - требуется прощупать немцев.

- Слишком широкая нейтральная полоса затрудняет действия нашей разведки, - сказал Алексей. - Да и светят они там, ракет не жалеют.

- Артиллерию свою не обнаруживают - в резерве держат. Не знаем мы сколько и какого вооружения подтянули враги за последнее время, - заметил майор Тузов.

- Разведку боем поручаю произвести силами 657 полка, - посмотрел начальник на командира полка. - Сегодня ночью!

- Есть! - поднялся Георгиевский.

- Товарищ подполковник, - поднялся Алексей, - разрешите возглавить разведку?

- Это еще почему? - удивился Синкевич.

- У меня глаз наметанный, быстро определяю калибр вооружения.

- Не сидится, значит, в штабе, - усмехнулся начальник. - Не возражаю. Санитарку возьмите с собой.

Когда закончилось совещание, Тузов подошел к Алексею:

- Зачем вызвался?

- Ты же понимаешь, - отозвался Алексей.

Тузов крепко пожал ему руку. Он понимал друга. 657-й полк был для Алексея родным. Там он начал войну, там были солдаты, с которыми он прошел путь почти от границы.

Был конец лета, вечер быстро сменялся темнотой ночи.

Алексей подошел к собравшимися бойцам.

- Становись! - приказал он на правах старшего по должности.

Бойцы построились в две шеренги.

Алексей придирчиво оглядывал каждого из них. В начале шеренги стоял высокий солдат.

- Шилов, - не по-уставному протянул он руку бойцу, - много врагов побил?

- Не считаю, - довольно улыбнулся боец. - Думаю - много.

- Уши-то под пилотку убери, - посмотрел на него Алексей.

- Помните, значит, - улыбнулся Шилов.

Оттого, что капитан так просто разговаривает с бойцом, остальные солдаты чувствовали себя спокойнее. Хотя все понимали, что идут не на простое задание, раз идёт с ними штабист.

Алексей, оглядев бойцов, остался доволен. Увидев девушку саниструктора, он поморщился: маленькая, щуплая, курносая. Где такой раненого вынести?

- Давно воюешь? - спросил он.

- Недавно, - тихо ответила та.

- Ладно, - раздраженно махнул он рукой.

В самом деле, не просить же замены.

Он произнес последние инструкции:

- …стрелять по моей команде! Вперед!

По нейтральной полосе старались ползти осторожно, дабы не быть обнаруженными. Взвивались ракеты, заставляя вжиматься в землю и лежать не дыша. Когда оставалось метров двести до немцев, Алексей приказал приготовиться к бою.

- В атаку! - скомандовал он.

Бойцы поднялись во весь рост и, с оружием наперевес, бросились в сторону немецких позиций.

Взлетели осветительные ракеты.

Немцы, не ожидавшие ночной атаки, первое мгновение не отзывались. Следующий залп с нашей стороны вызвал переполох у врагов. Ухнули пушки, застрочил пулемет, потом еще и еще. В суматохе было не слышно выстрелов атакующих.

- С перепугу они так-то, - сказал кто-то, лежавший рядом с Алексеем.

Он оглянулся.

Шилов спокойно перезаряжал винтовку.

- Испугались, - усмехнулся Алексей, успевая отмечать в памяти откуда стреляет то или иное оружие.

Огонь наступавших стал затихать. Бойцы залегли.

Немцы опомнились и, видимо, решили прощупать противника.

- Отходим! - приказал Алексей.

Вслед немцы открыли пулеметный огонь, заухала вражеская артиллерия.

- Проснулись, суки, - сквозь зубы прошипел Алексей.

Без потерь не обошлось.

Алексей видел, как падали солдаты под пулеметным огнем.

Впереди воронками разрывалась земля, раскидывая вокруг комья, накрывавшие солдат.

Алексей с несколькими бойцами прикрывали отход.

Девушка-саниструктор, до сих пор незаметная среди бойцов, проползла мимо него, возвращаясь назад.

- Куда!? - закричал Алексей. - Вернись!

Но девушка, словно не слыша его, ползла в сторону раздававшихся стонов.

Рядом просвистела пуля.

Алексей понял, что в следующий раз враг не промахнется. Отползая в сторону, он увидел, как девушка наклонилась над раненым. Алексей обернулся в ее сторону, но в этот миг рядом с девушкой разорвалась мина, и комья земли накрыли санинструктора вместе с раненым.

- Уходим, капитан! - он не заметил, как рядом оказался лейтенант Кашин. - Там уже не поможешь, - лейтенант кивнул в сторону взрыва.

Алексей и сам понимал, что ничем не поможет. На душе было муторно от того, что не сумел сберечь девушку, хоть он прекрасно понимал, что пуля или мина не выбирают свою жертву. Из бойцов, ушедших в эту разведку боем, вернулось меньше половины.

На следующий день наш артиллерийский огонь стал точнее.

Алексей зашел на «ПОЧТУ».

От Дуси пришло два письма. Она прислала фотографии: свою и дочери. Еще в конверте лежал листок с чернильным отпечатком ладошки Аленки. Дуся писала, что Аленка вовсю болтает. А на фотографии показывает папу.

«...Так что, когда вернёшься с фронта», - читал Алексей, - «она тебя сразу узнает».

Он улыбнулся, представляя себе подрастающую дочь. Думалось и о том, что неизвестно, как долго продлиться война, сколько будет лет Аленке, когда он приедет домой. Он обязательно вернется с войны. Алексей в это верил.

- 28 -

В коридоре Веру окликнула Жозефина Афанасьевна.

- Ты у нас петь умеешь, - поглядела она на девушку.

Вера утвердительно кивнула.

- Разучи с детьми из своей группы стихи, может песни какие… Через неделю пойдёте в госпиталь. Дадите там небольшой концерт. Ты споёшь, на гитаре поиграешь. Надо отвлечь солдат. Люся пусть газеты почитает последние. Поможете написать письма тем, которые сами не могут этого сделать. Надо поддержать боевой дух у наших защитников. Гостинцев жалко не можем собрать, - вздохнула заведующая.

Всю следующую неделю дети готовились к походу в госпиталь.

Хором пели «Катюшу». Рая читала стихи. Вовчик Чижов лихо отплясывал «Яблочко». Вера подбирала на гитаре музыку под все исполняемые номера. Воспитатели, нянечки и дети из других групп на каждой репетиции ревностно оценивали программу, споря между собой и мешая артистам.

Нянечки стирали и гладили платья и рубашки, стараясь, чтобы воспитанники выглядели прилично.

Наконец, наступила суббота, день посещения госпиталя.

Теперь Вера вертелась перед зеркалом. Ей хотелось выглядеть покрасивее.

«Людмилу, конечно, не затмить», - думала она, поглядывая на подругу.

Та красила губы, держа маленькое зеркало в руке перед собой.

Баба Наташа, осуждающе поджав губы, демонстративно отвернулась от нее.

Людмила подмигнула Вере, мол накрась и ты.

Вера достала из чемодана свое самое лучшее платье, сшитое из тонкой шерсти, темно-вишневого цвета.

Люда оглядев его, осталась довольной. Она подала подруге широкий, блестящий, черный ремень.

Вера застегнула его на талии.

- Верка! - восхищенно смотрела на нее Людмила. - Ты — прямо, как Дюймовочка!

- Косы заколи, - посоветовала баба Наташа. - К такому платью прическа нужна.

- Баба Наташа, да вы в моде разбираетесь, - засмеялась Людмила.

- Чай, тоже молодая была, - отозвалась пожилая женщина.

Людмила заколола подруге косы сзади, «корзиночкой». Прическа прибавила Вере серьёзности и год-другой возраста.

- Ты похожа на кинозвезду, играющую роль строгой «училки», - улыбалась, оглядывая ее, Люся.

- Идите уже! Заждались вас там, - поторопила их баба Наташа.

На подходе к госпиталю дети, всю дорогу балагурившие, кидавшие снежки друг в друга, притихли. Из ворот госпиталя выходили солдаты, в ворота въезжали машины с ранеными, кругом сновали санитарки и врачи в белых халатах.

Дети, прижавшись друг к другу, вошли в двери госпиталя.

Людмила быстро нашла старшую медсестру, к которой велела обратиться Жозефина Афанасьевна.

Та оказалась веселой, расторопной женщиной.

- Ждем! Ждем! - громко встретила она гостей. - Поднимаемся на второй этаж. Там вас уже ожидают.

На втором этаже оказался просторный холл с выходящими в него коридорами и дверями палат. Кругом стояли железные кровати. На них лежали и сидели солдаты, сразу по несколько человек. Взгляды их были устремлены на пришедших. Видно, им сообщили о приходе настоящих артистов. Теперь же, увидев двух девушек и детей, некоторые были разочарованы.

Медсестра вышла на середину свободного пятачка и громко объявила:

- Поддержим наших артистов. Они немного оробели, но если вы поаплодируете, они начнут свое выступление.

Раненые дружно захлопали.

Людмила оглядела холл и весело сказала:

- Начинаем концерт! Наша воспитательница Верочка сыграет вам на гитаре!

Кто то пододвинул стул.

Вера села и заиграла вальс «Амурские волны».

Взгляды всех присутствующих устремились к ней. Казалось, зрители перестали дышать, так стало тихо.

Вера играла самозабвенно, забыв о том, где находится. Гитара, послушная ее пальцам, передавала все чувства, вкладываемые девушкой в музыку. На глазах некоторых солдат появились слезы. Нянечки кончиками платков утирали уголки глаз.

Прозвучали последние аккорды.

Тишина взорвалась аплодисментами.

- Молодец, девчонка! - услышала Вера.

- Молодец! Душевно играешь! - кричали раненые.

Вера покраснела от удовольствия. Раньше ей не доводилось выступать перед многочисленной публикой.

- Давай еще! - кричали ей.

Вера взяла гитару и заиграла «На Муромской дороге». Потом она спела про Колю Тиховарова.

Ей долго аплодировали.

Дети пели хором:

Расцветали яблони и груши.

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

на высокий берег на крутой.

Вовчик Чижов, раздобыв у кого-то бескозырку, лихо сплясал «Яблочко», вызвав улыбки на лицах раненых.

- Давай еще! - кричали ему.

Вовчик станцевав еще раза три, запыхался и на предложение сплясать еще, ответил:

- Лучше я стих прочту. Называется «Удалец».

«Живет моя зазноба в высоком терему.

В высокий этот терем нет входа никому.

Но я нежданным гостем - настанет только ночь,

к желанной во светлицу пожаловать не прочь!

Без шапки невидимки, пройду я в гости к ней.

Была бы только ночка, да ночка потемней…»

Вовчик смешно выкатывал глаза, стараясь передать чувства героя стиха. Он страстно жестикулировал руками, вызывая улыбки на лицах раненых.

Под конец кто-то не выдержал, захлопал в ладоши и закричал:

- Парень, тебе артистом быть!

Его поддержали:

- Настоящий артист! Вон как изображает!

После концерта солдаты долго не расходились. У кого-то нашлось несколько конфет и кусочки сахара. Они угощали детей.

Вера и Людмила писали письма тем солдатам, которые не могли сами писать.

Раненый, с забинтованными глазами, лишь вздохнул, когда Вера подошла к нему.

- Не буду я никому писать, - глухим голосом отозвался он на предложение девушки написать его родным.

- Слепой кому нужен? - усмехнулся он.

Вера разозлилась:

- Вы глупости говорите! Сколько мужчин совсем не вернутся с войны!

- Думаешь, если вернуться калеками, им рады будут?

Вера немного помолчала. Она не была уверена, что возвратившимся калекам будут рады, но, всё-таки, уверенно сказала:

- Главное - живые!

- Видать, не замужем ты? - спросил солдат.

- Не замужем, - согласилась девушка. - У меня отец воюет, а мама в оккупации с младшими.

- Прости! - сказал раненый. - Времена нынче такие: у всех на фронте кто-нибудь.

- Диктуйте! - настаивала Вера. - Не верю, что ваша жена не примет вас.

Солдат отвернулся, показывая, что не хочет больше говорить.

К кровати подошла Рая.

- Вера, может нам пора? Скоро стемнеет.

Подошел Вовчик Чижов.

- Дяденька, - тронул он солдата за плечо, - вам понравился концерт?

Вера строго глянула на него, мол не до тебя человеку, разве не видишь?

Солдат пошевелился:

- Это ты стихи читал?

- Я! - не стал скромничать Вовчик. - Я еще и «Яблочко» танцевал. Жалко, не видели вы.

Раечка покрутила пальцем у виска, показывая Вовчику, насколько он бестолков.

- Лихой ты парень, - повернулся на голос солдат. - Откуда стихи знаешь?

- Стихи? - переспросил мальчишка. - Я тогда мальцом был, на чердаках прятался. В одном месте книжки нашел со стихами. Выучил от нечего делать.

- Сколько тебе годков-то? - спросил солдат.

- Десять, - сказал Вовчик.

- Сирота, значит?

- Сирота, - согласился Вовчик.

Раненый застонал.

- Может врача позвать? - заволновалась Вера.

- Не надо! - угрюмо отозвался солдат. - Бери листок да карандаш, пиши адрес: Воронежская область…

Вера быстро писала письмо, еле успевая за солдатом. Тот торопливо диктовал, словно боялся: если остановится, то уже не сможет закончить письмо.

Наконец, он сказал:

- Хватит пока. Буду ответа ждать. Если ответят, конечно…

- Обязательно ответят, - рассудительно сказала Раечка. - А у вас дети есть?

- Детей у меня пятеро, - вздохнул раненый. - Мал-мала-меньше.

- Вот и мы ему говорим, - подошла к кровати санитарка, - «руки-ноги на месте. Живи, радуйся».

Она подоткнула одеяло и отошла к другому раненому.

Дети, попрощавшись, покинули госпиталь, обещая прийти снова.

На улице медленно падали крупные снежинки.

Дети ловили их руками и держали на ладонях, пока они таяли, холодя кожу.

- Кто тебя читать научил? - заинтересованно спросила Людмила у Вовчика.

- Бабушка, - неохотно ответил мальчик.

- Как же ты на улицу попал? - не отставала воспитательница.

- Не помню, - угрюмо сказал Вовчик. - Мне тогда лет шесть было. Проснулся, а дома никого нет. Соседи сказали, что моих забрали. Кто их забрал?

- У тебя не было дядей,тетей? - осторожно спрашивала воспитательница.

- Не помню, - буркнул мальчик. - Пошёл на улицу да по подвалам, по чердакам ночевал с ребятами.

- Голодал? - спросила Вера.

- Побирался, песни пел, стихи читал, - сказал Вовчик.

Людмила бросила понимающий взгляд на Веру. Таких детей в детдоме было много. А сколько сирот будет после войны?

- Ребята, давайте будем чаще приходить в госпиталь! - предложила Вера.

- С нами раненым веселее будет, - поддержал её Вовчик.

- Надо песни новые выучить, - предложила Катя.

Дети чувствовали себя нужными раненым и строили планы, чтобы поддерживать выздоравливающих бойцов.

После занятий Вера объявила:

- Дети, давайте шить кисеты для защитников нашей Родины.

- Мы не умеем шить, - заявила шестилетняя Лиза.

- Из чего шить? - удивилась Раечка.

Вера растерялась. Она не подумала, что в детдоме даже простыни и то подлатать было нечем.

- Я что-нибудь придумаю, - пообещала она.

Придя домой, она вытащила из-под кровати чемодан и принялась рассматривать свои немногочисленные наряды.

- Ревизию делаешь? - заинтересовалась баба Наташа.

- Смотрю, из чего можно кисеты пошить, - озабоченно отозвалась Вера.

- Самой скоро надеть нечего будет, - упрекнула ее хозяйка. - Ну ка, погоди, - вскинулась она.

Баба Наташа вышла в сени, где у стенки стоял огромный деревянный сундук. Покопавшись в нем, она принесла старое бархатное платье и небольшой кусок зеленого сатина.

Пришедшая Людмила кинулась разглядывать платье.

- Из какого оно века? - улыбаясь, вертела она платье.

- Из прошлого, - поджала губы баба Наташа. - От моей бабушки осталось.

- Не жалко вам? Столько лет хранили? - спросила Вера.

- Чего жалеть? - отозвалась старушка. - Кто его носить будет? Распарывай!

Она подала ножницы.

Вера с сожалением стала распарывать платье.

Баба Наташа разложила на столе сатин и стала кроить кисеты.

- Мы возьмем их в детдом, - решила Люся. - Девчонки вышьют узоры и сошьют, а мы потом в посылки положим.

Она взяла карандаш и с увлечением стала рисовать узоры на ткани.

После уроков Вера попросила остаться девочек в классе.

- Будем шить кисеты для фронта, - объявила она. - Кто не умеет, тех научу!

Вера стала показывать, как прокладывать стежки, чтобы было красиво.

Рая и Катя, закрепив ткань в пяльцах, усердно вышивали растительные узоры.

- Вера Васильевна, давайте споем, - предложила Катя.

- Точно! - поддержала ее Рая. - Будем готовить новый концерт для раненых.

- Надо новый репертуар подобрать, - предложила Наташа Демьянова.

- Вспоминайте, кто, что помнит, - предложила Вера. - Можно рассказать свои истории, только веселые.

В госпиталь детдомовцы попали почти через месяц.

Дети раздевались и сдавали одежду старушке, надевали белые халаты.

Вера присматривала, чтобы они не баловались и не отходили от нее. Сверху по лестнице спускалась знакомая медсестра.

- Ребята, быстрее! - поторопила Вера не успевших раздеться.

- С вами хочет поговорить врач, - подошла к ней медсестра. - Давайте пройдем в кабинет.

Вера сняла с плеча гитару и передала её Вовчику.

- Следи за дисциплиной! - велела она, устремляясь вверх по лестнице.

За столом сидел пожилой врач. Он вскинул голову при появлении женщин.

- Егор Прокофьевич, - обратилась к нему медсестра, - вы просили привести… девушка из детдома, - напомнила она.

- Да-да, - врач поправил очки на переносице,- вы можете идти.

Он встал со стула и пристально оглядел Веру.

- Так вот, - сказал, наконец, он. - Вы писали письмо в Воронежскую область…

Вера бросила на него настороженный взгляд.

- Не бойтесь, - успокоил ее врач, - дело не в вас. Пришел ответ от жены. И…Прочтите сначала письмо, потом поговорим.

Он протянул Вере конверт. Та развернула листок, исписанный мелким почерком.

«… отвечаю на ваше письмо…» - прочитала Вера.

Женщина писала не мужу, а начальнику госпиталя.

«… Живем мы в деревне. Немцы до нас не дошли, потому разоренья у нас нет. Но жизнь наша нелегкая. Работаем от рассвета до ночи. Детей у нас пятеро. Как их прокормить? А вы пишете, что муж инвалид. За ним уход нужон. С другой стороны, пенсия, поди, ему положена. Всё, какие-никакие, деньги. В колхозе палочки за трудодни платят. Вот и думаю я, пущай приезжает домой. Уж как там будет дальше не знаю. Всё-таки с руками, с ногами мужик. Вы ему не читайте письмо мое. Я не злыдня какая. Скажите мол, ждём мы его. Простите, ежели чего не так.»

Вера оторвалась от письма, не понимая зачем её позвали.

- Понимаете, вы должны прочитать солдату письмо, - сказал врач. - Но письмо не это. Давайте вместе напишем. Он вам поверит.

- А почерк? - воскликнула Вера.

- Он - не видит, - напомнил врач. - Да и выписывать его надо. Домой отправлять.

- Надо! - твёрдо сказал врач. - Хотелось бы, чтобы это был для тебя единственный обман, но... не могу обещать тебе этого. Сделаешь?

Вера кивнула головой.

В палату она вошла в окружении детей.

- О-о-о, - заулыбались раненые, - артисты пришли! Концерт будет! Давайте, ребятишки, заскучали мы.

Вера увидела, как на кровати засуетился слепой солдат. Повязку сняли. На месте глаз обозначились багровые рубцы, лицо припухло.

- Девушка с гитарой пришла? - спросил солдат, приподнявшись на кровати.

- Я здесь! - откликнулась Вера, подходя к нему. - Письмо вам пришло…

- Письмо? - голос солдата стал хриплым.

- Ответ от жены, - голос Веры звучал уверенно.

Раненые устремили взгляды на девушку. Все знали, как ожидал слепой солдат ответа из деревни.

Вера, нарочито громко, пошуршала, разворачивая листок.

«…так что, возвращайся домой,» - прочла она, - «не пропадем. Дети ждут тебя».

Солдат зарыдал без слез, сгребая руками простыню.

- Домой хочу! - выкрикивал он сквозь рыдания. - Домой!

Вера присела на край кровати:

- Вас скоро выпишут, поедете к семье.

Она взяла его руку, покрытую шрамами и провела по ней.

Солдат сжал её пальцы так больно, что Вера едва сдержала себя, чтобы не вскрикнуть.

- Думаешь, примут меня, дочка? - затаенно спросил он.

- Примут! - твердо сказала Вера.

- Давайте уже концерт, - послышались голоса солдат.

Кто-то стоял, прислонившись к стене или оперевшись на костыли, кто-то сидел на кроватях и табуретках, кто-то лежал, ожидая новых песен и стихов.

Все они ждали отдохновения от боли в ранах, от тяжелых дум, от запаха лекарств, не выветривающегося в палате.

Вера взяла гитару и заиграла.

Лица раненых разглаживались, появились на них улыбки. С дальней койки кто то крикнул:

- Малец, поди сюда!

Вовчик подошел к солдату. Тот протянул ему бескозырку.

- Матрос тебе оставил, - надевая её на голову мальчишки, сказал раненый. - Уехал он. Поправился. Так что, танцуй, моряк!

Вера перешла на матросский танец, а Вовчик, подбоченясь, поправил бескозырку и, озорно подмигнув, пошел бить чечетку. Чем дальше, тем больше.

- Эх, яблочко, да на тарелочке, - запел Вовчик,

- погибай-ка, фашист, в перестрелочке.

- Эх яблочко, да недозрелое,

полюби ты меня, если смелая!

- Вот парень дает! - кричали раненые. - Давай еще!

- Молодец!

Воодушевлённый мальчишка, выкинув замысловатое коленце, снова запел:

- эх яблочко, да на тарелочке,

надоела мне жена, пойду к девочке!

Получилось у него так залихватски, что от аплодисментов и смеха задрожали стекла. В палату, привлеченные звуками музыки, набились врачи, санитарки, медсестры. Даже в коридоре не было свободного места, через раскрытые двери люди слушали веселую музыку, стараясь разглядеть танцора.

- Пусть и у нас на этаже выступят, - кричал в коридоре раненый, опирающийся на костыли.

- Пусть в коридор артисты выйдут, - поддержали его другие раненые.

Артисты вышли в холл, где для них освободили пространство.

Вовчик снова до упаду танцевал «Яблочко», пел всё новые и новые куплеты. Весь красный от усталости, он едва держался на ногах, но выступление не прерывал.

После долгих рукоплесканий, его, наконец-то, отпустили.

Девочки читали стихи.

Концерт продолжался.

...Расходились довольные.

...И артисты и раненые.

Детей позвали в столовую, где накормили и напоили чаем.

- Вовчик, тебе обязательно надо поступать учиться на артиста! - убеждала Вера мальчишку. Они, не спеша, возвращались в детский дом.

- Представляете, Вера Васильевна, - мечтательно произнесла Катя, - идем мы по улице, а там афиша с нашим Вовчиком. В матросской бескозырке, улыбается…

- И крупными буквами написано: «Владимир Чижов в главной роли», - с иронией заметила Рая.

- Завидуешь! - вскипел Вовчик. - Скорее бы война закончилась! Пойду учиться! Знаменитым стану! А вы будете всем рассказывать, что знакомы со мной.

- Небось, при встрече отвернешься, - опять подколола его Рая.

- Посмотрим, - снисходительно пообещал Вовчик.

«Скорее бы закончилась война», - думала Вера.

Хотелось домой. Вспоминались груши в саду за домом, степные балки, в детстве исхоженные вдоль и поперек, лесопосадки, разделяющие поля. Там росли дикие абрикосы, называли их жердёлами. Косточку извлечь из них было не возможно, но какие они были сладкие.

- 29 -

К весне 42-го года весь передний край фронта был исполосован глубокими траншеями и ходами сообщения. Для того, чтобы не заблудиться в этих лабиринтах, им присваивались названия, как улицам и переулкам, расставлялись указатели. Солдаты давали названия своим землянкам, называя их знакомыми именами.

На блиндаже, в котором обитали Алексей и еще трое лейтенантов, однажды появилась фанерка с надписью «Молодые орлы». Написавший ее, видимо подразумевал, что там жили молодые лейтенанты, ровесники. Было каждому из них чуть больше двадцати лет.

Демиденко иногда шутил:

- Нам четверым вместе целых сто лет.

Никто не признался в написании «шедевра», но переименовывать свое жилье лейтенанты не стали. Всё-таки - «орлы!»

На одной из землянок появилась фанерка, на которой было крупно написано: «ПОЧТА».

Прием корреспонденции.

Выдача писем.

Немного пониже, еще одна фанерка с поясняющей надписью:

Пишите адрес правильно!

На нарисованном треугольнике солдатского письма было написано:

Пример: Ивановская обл.

Ивановский р-он,

д. Ивановка,

Иванову Ивану Ивановичу.

Солдаты обживались в трудных условиях войны.

- 26 -

Людмила вертелась у зеркала.

- Верунь, пойдем в кино, - предложила она. - Всё дома сидим. Варежек уже кучу навязали. Можно отвлечься.

- Идем, - согласилась Вера.

Ей тоже хотелось отвлечься В детском доме заботы бесконечные, неразрешимые. Стало не хватать продуктов. Дети полуголодные. Но так живет весь город. Все получают хлеб по карточкам.

- Может выздоравливающие из госпиталя придут, познакомимся, - Люда подкрашивала губы.

- Ага! - сказала баба Наташа. - Познакомитесь; через неделю они уедут. С другими знакомиться будешь?

- Не буду, - надула губы Людмила.

- То-то и оно, - ворчала старуха. - Знакомиться она будет. Мужики на войне все неженатые…

- Одевайся быстрее, - поторопила подругу Людмила. - Наслушаешься ее, идти никуда не захочешь.

Они быстро оделись и вышли из дома.

Кинотеатр «Кайтым», построенный в дореволюционное время местной купчихой, работал в военное время. Там крутили старые фильмы. Еще показывали военную хронику.

Кресла в зале были обтянуты зеленым бархатом, на потолке, в центре, висела огромная люстра. Было холодно и малолюдно. Несколько военных сидели в середине зала.

Вера и Людмила сели в начале ряда, ближе к двери. Свет погас и на экране замелькали взрывы, кадры разрушенных городов, селений. Диктор рассказывал, какие города были заняты врагом в последние месяцы. Среди них и Ростов.

На глазах Веры показались слезы. Она думала о семье, ведь родные оказались на занятых территориях. Людмила шикнула на нее, чтобы не мешала смотреть.

Потом пошли кадры кино, и напряжение в зале несколько спало. По белому полотну экрана верхом на коне, «шашка на голо», мчался Чапаев.

Зрители замерли.

Пленка была настолько старой, что рвалась через каждые десять минут. Поначалу зрители роптали, стуча ногами по полу, но вскоре это надоело. Всё таки фильм был прокручен до конца. На выходе из кинотеатра девушек догнали двое военных.

- Девчата, давайте познакомимся! - предложил один из них.

Люда, жеманно закатив глаза, отозвалась:

- Мы с незнакомыми не знакомимся.

И тут же, поняв свою оговорку, звонко рассмеялась.

Парни оказались общительными, предложили прогуляться по городу.

Вера бросила взгляд на стоящего ближе к ней парня, и в свете тусклого фонаря ей показалось, что перед ней стоит тот, которого видела она летом на незнакомом вокзале.

Как он её слушал!... А потом убежал, видно на поезд спешил.

Первое впечатление обманчиво. Парень был другим.

Вере вдруг расхотелось мерзнуть на улице, и она распрощалась, несмотря на все уговоры подруги.

- 27 -

Витёк, не смотря на свои шесть с небольшим лет, понимал, что поселившиеся в доме солдаты в чужой форме - враги. Он помнил рассказы деда о том, как воевал тот с белогвардейцами. Правда в дедовских рассказах партизанил Гаврила Васильевич в сибирской тайге. Витёк не видел никогда тайги и не мог представить себе, чтобы несколько дней идти среди высоких деревьев. Этак заблудиться можно, рассуждал он, беседуя со своим другом Мишкой.

- У нас можно спрятаться в балке, - возражал ему Мишка.

- Как же, спрячешься — спорил Витёк. - У них собаки, овчарки, быстро след унюхают. Надо потихоньку вредить им. Вон, как деды в том году, бензин слить или колеса на машинах гвоздем проткнуть.

- Расстреляют, - поежился друг.

- Не найдут! - уверил его Витек.

- Да не нас, - Мишка всегда сдерживал шальные порывы друга. - Будут они с мальцами возиться. Мамок наших заарестуют. Как без мамки жить станешь?

Об этом Витёк не подумал. Прав Мишка - в прошлом году дедов расстреляли, даже не искали, кто слил бензин.

- Все равно партизанить буду, - решил Витек.

Елизавета Павловна беспокоилась за сына. Стала она примечать, как загораются его глаза, стоит только увидеть во дворе немцев. Не иначе удумал чего, догадывалась она. Натворят с Мишкой, а отвечать будут невиновные. Елизавета Павловна решила, что надо сходить к Марье, посоветоваться, ведь у той тоже малые дети. Она перешла дорогу и, поглядывая по сторонам, пошла в сторону Марьиного дома. Она боялась попасть на глаза немцам. Если увидят, решат, что бабы замышляют заговор.

Немцы не повстречались, но из дома Лялячки вышел Прохор Новожилов.

Елизавета Павловна поморщилась: только его не хватало.

Прохор, видно, показался немцам серьезным, умным мужиком, потому его назначили старшим над полицаями. Бабы сразу осудили его.

Надо же: в полицаи подался, власти захотелось.

Елизавета Павловна с неприязнью посмотрела на полицая.

Он степенно поздоровался с ней и тихо произнес:

- Лизавета, за мальцом своим присмотри, натворит чего ненароком.

И еще тише:

- На днях будут по дворам пшеницу да картошку забирать. Предупреди баб: может успеют припрятать.

Женщина еле заметно кивнула, проходя мимо него.

- Так я жду тебя, Павловна, - нарочито крикнул он вслед. - Твоя очередь полы мыть у коменданта.

- Приду, приду, - так же громко отвечала женщина.

Елизавета Павловна вошла в дом Марии, совсем забыв о своих переживаниях.

- Надо прятать продукты, - тревожно заговорила она. - Иначе оставят без хлеба и картошки.

- Опять прятать? - встрепенулась Марья. - Они все наши ухороны знают. В сарае пшеничку закопала, так они отыскали. На семена закопала в погребе, теперь боюсь найдут.

- Приноси ко мне, - сказала Елизавета Павловна. - Найдем место, где они не станут искать. Предупредить надо баб, не то оставят детей голодать.

В непроглядной тишине ночи пробирались бабы от хаты до хаты, неся на плечах мешки с зерном. За сараями, на подворье Елизаветы Павловны, находилось небольшое кладбище, где лежали ее родители и родители мужа.

С вечера они с Лялячкой раскопали там яму, застелили соломой, и теперь женщины опускали туда мешки с зерном.

Окна дома не светились: видно немцы от скуки напросились к кому-то в гости.

Женщины спешили: мало ли, принесет нелегкая супостатов.

- Постояльцы твои где? - спросила Марья.

- К Прохору пошли, - ответила за хозяйку Федора Степнякова, дом которой стоял рядом с домом Прохора. - Он самогон из бураков выгнал. Позвал пробовать. До утра гужбанить будут.

- Прохор каков - не удержалась Мария. - Прислуживает этим…

Она в сердцах плюнула на землю.

- Принудили его, - заступилась Елизавета Павловна. - Пригрозили семью в Германию отправить.

- Выгораживаешь его! - вскинулась Ленка Филонова. - Наших девок угнали!

- Он, как может, семью спасает, - не уступила хозяйка. - Так каждый поступил бы.

- Ладно вам, бабы, - вмешалась Федора. - Засыпать надо. Вдруг возвернутся постояльцы.

Опомнившись, бабы быстро закидали яму пристывшими комьями земли и долго затаптывали ногами, пока не утрамбовали так, что не осталось следов. На счастье с неба посыпал мелкий снежок, засыпая землю.

Елизавета Павловна долго стояла во дворе, прислушиваясь: не загомонят ли где бабы, нарвавшись на немцев. Наконец, решив, что женщины достигли своих домов, она пошла в кухоньку, где ее дожидались дети.

- Ты где так долго? - встретила ее на пороге встревоженная Надюшка. - Картошка простывает.

- Ешьте без меня, - велела мать.

- Можно твою картошку поделить? - спросил Витёк.

- Делите, - разрешила мать.

- Разве ты не хошь? - удивился Витёк.

- Аппетиту нет, - успокоила его Елизавета Павловна.

Есть ей и правда не хотелось.

В голове засела мысль: «что будет, если немцы обнаружат яму с хлебом? Не сдобровать тогда ей. А дети? Ведь останутся сиротами. Других пожалела, о своих не думая».

Ей было жалко соседок.

Ведь, если по весне не посеять хоть делянку хлеба, как дальше жить?

Елизавета Павловна вздохнула. Пусть будет, как будет.

Вон, Прохор, не побоялся предупредить, что немцы хлеб отбирать будут. Узнай кто о том, не сдобровать и ему.

Всю ночь она не могла уснуть.

Только рассвело, в двери заколотили кулаками.

- Открывай, хозяйка! - орал Прохор, сопровождающий немцев.

Елизавета Павловна поднялась с кровати и перекрестилась на висящие в углу иконы.

- Спаси и сохрани, Господи! Защити, Мать Пресвятая Богородица.

Она открыла двери.

В кухню ворвался свежий морозец, обернувшись у порога белым паром.

Трое немцев с автоматами, как истуканы, стали у порога.

На кровати заревел Колька, испугавшись чужаков. Надюшка обняла его, стала успокаивать.

- Клеб где? - уставился на хозяйку, видимо, главный среди немцев.

На лице Елизаветы Павловны не дрогнул ни один мускул. Она подняла лоскуток, прикрывавший ковригу лежащего на столе ржаного хлеба.

- Клеб где? - повторил немец. - Спря-та-ла? Искать! - приказал он Прохору и солдатам.

Солдаты осмотрели полы, перевернули перину на кровати, согнав с нее детей. Не найдя ни зерна, ни хлеба, пошли в сарай.

Сердце Елизаветы Павловны замерло: вдруг корову уведут. Она видела, как главный орет на подчиненных, заставляя забрать корову. Немец, которого, как она знала, зовут Иоганном, стал спорить: видно доказывал, что хозяйка каждый день приносит им молоко. Главный ругался, поводя во все стороны автоматом.

Иоган не сдавался, тыкал пальцем вверх.

«Коменданта поминает», - поняла Елизавета Павловна. - «Ведь солдат каждый день относит и ему молоко».

Главный успокоился, отступил. В сарае ничего не нашли.

Елизавета Павловна приготовилась к худшему.

Вот сейчас пойдут за сараи…

Немцы долго топтались во дворе, обшарили погреб, где нашли немного картошки, капусты да соленых огурцов.

Наконец, они ушли.

Хозяйка вздохнула им в след и опять подошла к иконам.

Немного успокоившись, она взяла ведра и пошла к колодцу за водой. Крутя ручку ворота, Елизавета Павловна заметила, как от дома к ней направился Иоганн.

- Матка, матка, - подошел он совсем близко, обдав женщину запахом перегара.

Елизавета Павловна попятилась, взяла ведра и хотела идти.

Иоганн ухватился за дужки, она отпустила ведра. Не драться же с человеком, если тот помочь хочет. Иоганн донес ведра до порога и поставил их на выпадавший снежок.

- Матка, trinken, trinken! - настаивал Иоганн.

- Не понимаю, я - с сожалением произнесла Елизавета Павловна

Иоганн поднес руку ко рту, показывая, что хочет пить.

- Пить хошь, сердешный, - догадалась женщина. И тут она поняла, какая жажда мучит солдата.

- Обожди, - велела Елизавета Павловна и пошла к погребу.

Зачерпнув ковшиком из кадушки огуречного рассола, она добавила в него из другой бочки капусты и понесла Иоганну.

- Вот, - протянула ему ковш, - наши мужики так похмелялись.

Иоганн растерянно смотрел на нее, не понимая зачем хозяйка принесла соленую капусту.

- Пусть согреется немного, - наставляла его Елизавета Павловна. - Потом выпей.

Но, видя растерянность на лице немца, она показала, что надо согреть рассол, а потом употребить.

Иоганн, наконец, все понял и, пробормотав: «danke schon!», - отправился восвояси.

Хозяйка осуждающе смотрела ему вслед:

«Налакался самогонки. Это тебе не ваша немецкая водка. Прохор из бураков самогонку гонит, крепчайшую».

«Вот зачем Прохор позвал немцев в гости», - догадалась она. - «Чтобы бабы без помех спрятали хлеб. А те осуждают его, прихлебателем называют. Никакой он не предатель, он своим помогает».

На глаза Елизаветы Павловны навернулись слезы.

«Вон какие люди в деревне рядом живут. Не боится Прохор, что разоблачат его, и не доказывает никому, что для своих старается».

Перед вечером пришла Зоя.

- Лизавета, у тебя соль осталась еще? - спросила она.

- Есть немного, - отозвалась хозяйка. - Давай, насыплю тебе.

Зоя, протянув граненый стакан, присела на скамейку и тяжело вздохнула.

- Не спроста немцы с обыском ходили, - начала она.

- Они без конца ищут, - не согласилась хозяйка. - То солдат, то заговорщиков ищут! Из наших баб — заговорщицы..., - усмехнулась она.

- Не все такие простые, - тихо сказала Зоя, покосившись на детей.

Но те увлеклись игрой в шалаш, накрыв лавку старой скатертью, из-за которой их не было видно.

- Прохора встретила, - зашептала Зоя. - Сказал он, что немцам доложили про дальнее поле. Думаешь, с чего они кинулись искать зерно?

- У нас в деревне доносчик? - не поверила Елизавета Павловна. - Из мужиков кто? Так они все в полиции служат. Давно бы донесли: им по должности положено.

- Намекнул Прохор, что не полицаи донесли.

- А кто? - не поверила хозяйка.

- Не сказал, - сделала Зоя большие глаза. - Теперь вот живи с оглядкой, друг на друга думай…

- Наши бабы не могли! - категорично заявила Елизавета Павловна. - Может, из центральной усадьбы?

- Остерегаться всё же надо, - сказала Зоя, забирая соль из рук хозяйки.

Она ушла, а Елизавета Павловна долго перебирала фамилии женщин и стариков из деревни.

«Старикам, вроде, незачем выслуживаться», - думала она.

Елизавета Павловна перебрала всех баб в деревне, вспоминая прошлые их поступки, и не находя предательницы. Во всяком случае, не такое уж большое население в деревне, каждого видно.

«Если были предатели, давно бы показали себя», - решила она. - «Ошибся Прохор».

О том, что Прохор мог оговорить кого-то, выгораживая себя, у ней не возникло мысли.

Жить становилось всё труднее.

Не хватало дров.

Печку топили, чтобы сварить картошку да испечь ржаные лепешки.

Однажды Елизавета Павловна увидела, как немцы спилили старую грушу в саду.

Им тоже не хватало дров.

Грушу было жалко. С нее, по осени, собирали многоведерный урожай.

В другой раз Елизавета Павловна увидела, как немцы привезли, на запряженном в сани Мармеладе, дрова. Она долго приглядывалась из окна, пытаясь определить, где же постояльцы добыли топлива. Увидев доски, покрашенные голубой краской, догадалась, что немцы порубили на дрова школьные парты.

Елизавета Павловна вытерла набежавшие слезы, подумав, что ребятишкам после войны негде будет учиться.

Витёк видел, как возвращались домой солдаты. В руках у них были бумажные пакеты.

«Или паёк получили, или подарки прислали из Германии», - решил он.

Не первый раз немцам присылают посылки, хоть бы раз угостили конфеткой или кусочком сахара.

Весело переговариваясь, солдаты вошли в дом.

Витёк проводил их завистливым взглядом.

На его счастье, в доме пробыли немцы не долго. Вышли, с пустыми руками, и снова направились в деревню.

У Витька тут же созрело решение.

Немцы никогда не запирали свою дверь на замок, зная, что никто не решится без них зайти в дом.

Витёк огляделся и, не заметив рядом кого-либо, прошмыгнул в дом. На столе в кухне лежали запечатанные пакеты, видимо, с крупами. Стояла банка с домашним компотом и еще лежала стопка шоколадок. Мальчишка, не раздумывая, ухватил верхнюю шоколадку и засунул ее в карман пальто. Незамеченным выскользнул из дома, плотно притворив дверь.

В летнюю кухню он входил победителем.

Вот обрадуются сестренка с братишкой, они уж не помнят, что такое шоколад или сладкие конфеты.

Мать возилась у плиты, вынимая вареную картошку из чугунка.

Витёк повесил пальтишко на крючок и вынул из кармана шоколадку в хрусткой обертке. Он, с торжественным выражением на лице, как когда-то делал это отец, принося домой заработанные деньги, положил ее в самый центр пустого стола и, чувствуя себя добытчиком, молча уселся на табуретку.

- Вот и Витюшка пришел, - оторвалась от печки мать. - Снедать будем.

Она поднесла к столу миску с картошкой и разглядела нарядную обертку лежащую на столе.

- Чевой-то? - удивленно разглядывала она диковинку.

- Шоколадка! - щеки Витька порозовели от предвкушаемой похвалы.

- Где взял? - в голосе Елизаветы Павловны слышался металл, так не вязавшийся с торжественностью обстановки.

- У немцев, - неуверенно протянул Витёк.

- Украл!?

- Дадут они сами! - покраснел Витек. - Как же!

Лицо матери потемнело. Она схватила кухонную тряпку и стала ею охаживать незадачливого вора.

- Никогда не смей воровать! - приговаривала она, стегая сына пониже спины. - В нашей семье не было и не будет воров.

- Они же — враги! - не сдавался Витёк. - Кур наших всех сожрали.

- А ты не смей даже у врагов воровать!

Она отпустила Витька и строго посмотрела на притихших Надюшку и Кольку:

- Запомните, дети! Никогда не берите ничего чужого. Наше только то, что мы сами заработали!

- Так отнести им шоколадку-то? - насупился Витёк.

Надюшка подняла на него тревожный взгляд:

- Может они не заметят, сколько там шоколадок было, а если сам принесешь, еще выпорют.

Она умоляюще смотрела на мать.

А Колька смотрел на шоколадку, как на чудо, из уголка его рта текла тонкая струйка слюны.

В глазах Елизаветы Павловны закипели слезы.

- Ешьте! Только быстро! - она сама разломала плитку на равные части и отдала их детям. Обертку засунула в печку, где еще тлели розовые огоньки. Спохватившись, глянула в окно: не пришли ли немцы домой.

Целый день Елизавета Павловна боялась, что солдаты, обнаружив пропажу, явятся за ней.

Но немцы не приходили, и она немного успокоилась.

- 24 -

На юг весна пришла рано, высушив всю грязь на дорогах. В балках смело вылезала первая зеленая травка, словно не боясь ночных заморозков. Деревья набухали тяжелыми светло-коричневыми почками.

Прохор собрал у себя деревенских женщин.

- Пахать пора, бабы, - сказал он, садясь во главу стола, - Землица подходит. У кого есть зерно, свозите к правлению.

- Пахать на чем? - вскинулась Лялячка. - Говорила я, без лошадей делать нечего.

- Говорила, - перебил ее Прохор. - Зачем повторять? Выгоняйте коров, быка. Мармелада запряжем. Сена не жалейте для них. Отсеемся, накосим ещё.

- Давайте прикинем, сколько у кого зерна да какие поля засевать будем?

- Засевать надо ближние поля, - предложила Мария. - Быстрее будет.

- Остальные бурьяном пусть зарастут! - всхлипнула Лялячка.

- Сил не хватит распахать все колхозные поля, - напомнил Прохор.

На следующий день бабы сносили в мешках сохраненное зерно к правлению.

Немногочисленные коровы ревели и не слушались хозяек, пытавшихся запрячь их в лошадиную упряжь. Женщины сами впрягались в плуги и, меняя одна другую, пахали землю. Ночью они оставались в поле, чтобы не терять драгоценные весенние минуты на дорогу. Земля подсыхала, покрываясь тонкой корочкой от дуновения прохладного ветерка. Если вовремя не вспахать поля, они заклёкнут, и тогда распахать их можно только тракторами.

Ночевали на соломе, покрывая ее старыми овчинными тулупами.

Готовить вызвалась одинокая бабка Феклиста, такая старая, что никто не помнил сколько ей лет. Высохшая от старости, она шустро обходила окрестные балки, находя дикий чеснок, чтобы заправить кулеш, мыла нехитрую глиняную посуду. Костром заведовал дед Ванька, подкидывая под котел сухостой собранный детишками в посадках. Бабка Феклиста любила вспоминать свою молодость, пока бабы хлебали варево.

- Ой и накуролесила я в молодости…, - начинала она свои воспоминания.

- Да, в молодости ты шустрая была, - поддерживал дед Ванька, во времена ее молодости бывший сопливым мальчишкой.

- Помню, с Кирькой Моховым в город сбежали, - мечтательно вспоминала бабка.

- То с Матвеем было, - перебивал ее дед Ванька. - Быстро вас возвернули обратно…

- С Матвеем позже было, - не сдавалась бабка.

- Значит, до моего рождения, - сдавался дед.

- А Федька мне в окно цветы полевые бросал, - улыбалась бабка своим воспоминаниям.

- Теми цветами муж твой ему всю морду в кровь ободрал, - уточнил дед Ванька.

- Есть, что вспомнить! - показывала в улыбке единственный зуб бабка.

Женщины, переглядываясь, качали головами, посмеиваясь над старухой.

«Видали, дожила до таких лет, что и осудить ее некому.»

Пообедав, бабы снова впрягались в плуги.

Первой не выдержала Марья.

- Бабы! Не могу больше! - повалилась она в борозду.

К ней кинулись Федора и Лялячка. Подошел Прохор.

- Перекур, бабы! - закричал он.

Но женщины не остановились, продолжая пахать. Время не стояло на месте, солнце неуклонно ползло вниз, напоминая об окончании очередного дня. Пахали до глубоких сумерек, а потом повалились на тулупы и уже не вставали, не смотря на уговоры бабки Феклисты повечерять.

Едва рассвело, снова запрягали коров и Мармелада, впрягались сами, морщась от боли в мышцах и спине.

- Давайте споем, что ли, - предложила чувствующая себя виноватой Марья.

Лялячка затянула песню, остальные подхватили. Коровы, прислушиваясь к голосам своих хозяек, веселее потянули плуги. Из деревни прибежали дети, щебеча кинулись к своим матерям, наперебой сообщая о том, что делается дома.

Елизавета Павловна обняла ревущего Кольку.

- Они от меня убегали, - размазывал он слезы по грязным щекам.

- У!У-у! - укорила мать старших. - Нет бы подождать братишку!

- Он идти не хотел, - сказала Надюшка. - Одного не оставишь же дома. Ныл всю дорогу.

- Ладно, ладно, - примиряла их мать. - Вот посеем, огородом займемся да домом. Там, глядишь, отец вернется.

- Скоро он вернется? - встрепенулся Витек.

- Как война кончится, - строго посмотрела на него Надюшка.

Дети взрослели раньше времени.

Весна безудержно наступала на деревню. С каждым днем становилось теплее, высохшие бугры покрылись изумрудной травой. Бабы, наконец, засеяли поля. Засеяли и одно дальнее поле - на сколько хватило семян. На том поле была самая лучшая земля и самые большие урожаи.

- Можно бы еще сеять, - говорил довольный Прохор, - да семян больше нету. Ничего, бабы, хватит нам прокормится, да еще, глядишь, отвезем в район. Оттуда звонили уже, спрашивали сколько засеяли.

- Семян бы дали! - возмутилась Лялячка.

- Спрашивал я, - вздохнул Прохор. - Нет семян. На фронт отправили, немцы выгребли. Не одни мы терпели.

Женщины вздыхали: что тут можно сделать?

- У меня рассада подрастает, - сказала Федора. - Поделиться могу, кому надо.

- Мне ранней бы надо, - посетовала Зоя.

- Присылай дочь, - предложила Федора. - У меня - много.

Не успев отдохнуть от пашни, бабы брали в руки лопаты и копали свои огороды. Из погребов вытаскивали картошку, прикидывая, сколько оставить, чтобы прокормить семью, а сколько можно посадить.

Позже сажали огороды: огурцы, помидоры, капусту, тыкву, надеясь, что переживут зиму на овощах.

Едва управились с огородами, надо было косить сено. Оторванные от дома бабы целыми днями махали косами, подгребали высохшее сено, ставили копны.

За неимением колхозных лошадей и коров, Прохор развозил сено по дворам, у кого были коровы.

Война сплачивала людей.

Бабы жили общими надеждами и ожиданиями.

Редко приходящие письма читали вместе, собираясь по вечерам у кого-нибудь в доме. - 25 -

В июне 42-го снова был сдан город Ростов.

Опять война докатилась до Островянки.

Ночью жители услышали дальние отголоски боев.

Глухо доносились раскаты взрывов, пугая баб и детей. Женщины выходили из домов, вглядываясь вдаль и пытаясь определить, когда надо будет прятаться в погребах, укрываясь от разрывов снарядов.

К середине дня у околицы показались красноармейцы в грязных гимнастерках, в сапогах бурых от пыли. Лица покрыты пылью и копотью. Они прошли по улице и остановились около дома Прохора.

Видно, командиру сообщили, что тот руководит деревней.

- Нам бы передохнуть, водицы испить, - обратился капитан к Прохору.

- Надолго к нам? - поинтересовался тот.

Капитан посмотрел в сторону, откуда они пришли, и невесело произнес:

- Думаю, не задержимся.

Все поняв, Прохор подозвал к себе пацанов, окруживших красноармейцев.

- Давайте, хлопцы, отведите солдатиков по домам. Скажите, Прохор велел.

Мальчишки, показывая дорогу, развели солдат на постой.

В дверь постучали.

Елизавета Павловна, стоящая у печи, вздрогнула от неожиданности: неужели супостаты?

- Тетушка! - на нее смотрел молоденький солдатик.

Тощий, нескладный, грязный. На тонкой шее ходуном ходил острый кадык. На худом лице выделялись глаза, такие светлые, добрые.

Слезы подкатили к горлу Елизаветы Павловны.

- Можно водицы испить? - попросил парень.

- Проходи! - вздохнула хозяйка.

Солдатик переступил порог и сел на стоящую у стены скамью.

Витек набрал в ковш воды и подал его пришедшему.

Тот, жадно припав к ковшу, большими глотками стал пить воду. Напившись, отдал ковш Витьку.

- Спасибо! - улыбнулся он во весь свой широкий рот.

- Тебе лет сколько? - пожалела его хозяйка.

- Девятнадцать, - поерзал солдатик на скамейке, украдкой поглядев на стол.

Елизавета Павловна достала с загнетки вареную картошку и кусок черного хлеба.

- Садись! Поснедай! – она наложила кислое молоко в глиняную миску.

Солдатик проглотил набежавшую слюну. Был он голоден, но сам ни за что не попросил бы поесть. Улыбнулся виновато и придвинул табуретку к столу.

- Я воды могу наносить, - предложил солдатик, утолив первый голод.

- Сами принесем, - остановила его Елизавета Павловна. - Колодец в огороде.

- Если так, - солдат собрал крошки со стола, - спасибо за угощение! Пойду я.

В дверь опять постучали.

Вошел капитан в сопровождении мальчишки.

- Проверяю, как устроились солдаты, - сообщил он поздоровавшись.

- Ночевать будем в деревне, - посмотрел он на солдата. - Ранним утром построение у сельсовета.

Командир ушел.

- Можно мне гимнастерку постирать? - спросил солдат.

Хозяйка протянула ему обмылок хозяйственного мыла.

- Тебя как звать-то? - спросила она.

- Женька я, - улыбнулся солдат. - Из под Саратова родом.

- Вот она, война, - вздохнула Елизавета Павловна. - Так никогда не повстречались бы

Женька с воодушевлением чистил сапоги, тёр свою гимнастерку, белье. Постирал портянки, решив, что летом быстро все высохнет.

Хозяйка дала ему старую рубаху и штаны мужа.

Спать он попросился на сеновал, сказав, что сильно храпит и будет мешать детям.

Ранним утром Елизавета Павловна, настругав лучинок и растопив очаг, сварила пшенную кашу, решив на дорожку угостить солдатика. Она поставила на стол кринку с молоком, положила кашу в большую миску.

Проснувшиеся дети крутились рядом в ожидании завтрака.

Женька, умытый, свежий, вошел со двора.

- Я из кадушки умылся – сообщил он, благодушно улыбаясь. - Сейчас переоденусь и к своим.

- Садись, поешь, - предложила хозяйка. - Воевать сытым веселее.

Женька уселся за стол.

Дети тоже уселись на лавки, поглядывая на кашу с молоком.

Елизавета Павловна бросила взгляд в окно и обмерла.

В калитку, как к себе домой, входили немцы. На шее у них висели автоматы. Они, весело улыбаясь и громко разговаривая, шли по дорожке к дому.

Хозяйка быстро засунула высохшие вещи Женьки под высокую перину.

Трое немцев ввалились в комнату, оглядели сидящих за столом. Видно, они были не голодные, каша и молоко не привлекли их внимания.

Один, самый любопытный, уставился на Женьку.

- Ist das deine Mutter? - спросил он.

Женька улыбнулся глуповатой улыбкой, виновато пожал плечами, что должно было означать: «мол, не понимаю».

Немец по-своему понял его, приняв за юродивого. Второй солдат заглянул в горницу, но, не обнаружив ничего подозрительного, махнул рукой и все трое вышли во двор. Если бы они заглянули под стол, накрытый скатертью, обнаружили бы на ногах Женьки начищенные солдатские сапоги. Сам он сидел за столом и не мог пошевелиться.

Если бы немцы поняли, что он солдат, расстреляли бы всю семью.

Елизавета Павловна встала перед иконой и непослушной рукой осенила себя крестом.

- Я пойду,- тихо произнес Женька.

- Сиди и ешь! - приказала хозяйка. - вдруг вернутся.

- Как же так получилось? - сам себя спрашивал Женька.

Ночью разведчики принесли весть, что немцы совсем близко от деревни.

Капитан приказал собрать солдат и отходить без шума.

Дом Елизаветы Павловны находился на отшибе, никто не вспомнил, что там тоже есть солдат.

Как ни голоден был Женька, каша не лезла в горло. Оставаться, значит навлечь неприятности на приютившую его семью.

Днем больше никто не пришел.

А ночью Елизавета Павловна вывела его в балку, начинающуюся прямо за сараями и показала, куда надо идти.

- Иди балками, сынок! Гляди, догонишь своих. Недалече ушли они.

- Спасибо вам! - со слезами на глазах благодарил ее Женька. - Жив буду: в гости приеду!

Возвратившись домой, она строго приказала детям: не вспоминать о солдате.

Немецкие солдаты расселялись по хуторским домам.

В дом Елизаветы Павловны поселили на постой двоих немцев, явно простых солдат. Различий в званиях она не понимала даже на погонах своих солдат, что уж говорить о вражеских. На постояльцах были обычные шинели, а не кожаные плащи.

Это успокоило ее.

Сразу, по приходе, постояльцы стали объяснять хозяйке, что она должна делать для них. Во-первых, кормить, стирать, убирать комнаты. В первый же день они зарезали двух куриц и принесли хозяйке, показывая, что их надо ощипать и сварить.

Елизавета Павловна просьбу выполнила, в душе проклиная немцев. Где же набраться еды для здоровенных мужиков? В сарае остались еще три курицы да петух, который от старости путал утро с вечером и кукарекал независимо от времени суток. Было жалко корову, оставшуюся кормилицей на несколько дворов. Кто знает, не сведут ли ее вороги? Чем тогда кормить детей?

Елизавета Павловна собрала детскую и свою одежду и отнесла всё в летнюю кухню. Она думала, что немцы опять не задержатся в деревне. Сколько-то времени можно пожить в кухне, лишь бы не видеть чужие, ненавистные лица.

Людей опять сгоняли на площадь.

- Сегодня вам представят наших помощников, которые согласились служить Великому Рейху, - переводил носатый переводчик слова очередного «херра» коменданта.

Комендант взмахнул рукой и из управы вышли шесть человек, одетых в форму полицаев.

Толпа ахнула, разглядев помощников.

Первым вышел Прохор Новожилов. Он старался не смотреть на односельчан, направив взгляд в сторону. Его седую голову прикрывала кепка с козырьком.

Остальные были помоложе.

Назар Ганин и Мишка Подольский: неженатые парни лет тридцати; за ними: Серега Перегудов, Андрей Калянов, Артем Зеленин. Все были местные, выросшие на глазах в деревне.

Что заставило их служить немцам?

В чужую душу не влезешь, не прочтешь там ответа.

Среди баб пополз слушок: мол, парни пришли с немцами. Взяли их в плен, а они согласились служить полицаями.

- Население должно выполнять приказы наших помощников, так как они исходят от херра коменданта, - вещал переводчик.

С площади расходились угнетенные увиденным.

Как могли мужики пойти в прислужники?

А главное — Прохор!!!

Был ведь вместо председателя колхоза и вдруг — полицай?!...

Да, преподносит жизнь повороты.

Как теперь глядеть ему в глаза, встречаясь на улице?

Как он будет глядеть на баб, с которыми пахал, сеял, ел кашу у костра?

С каждым днем немцы чувствовали себя все вольготнее. Они безнаказанно уносили собираемые с огородов овощи, копали молодую картошку.

Надежда перезимовать без голода таяла с каждым днем.

Елизавета Павловна потихоньку собирала огурцы и солила их в погребке, надеясь, хоть что-то сохранить от урожая.

Прошло около двух месяцев.

На полях жали хлеб. Свозили его на общественный ток, где очередной «херр» комендант велел взвесить каждое зернышко. Возили на том же Мармеладе да на коровах. Сердца женщин обливались кровью, когда они кидали снопы на телеги.

Поля охраняли полицаи. Они ходили между возов, нагруженных хлебом, и равнодушно осматривали их.

- Больше накидывайте! - покрикивал Серега Перегудов. - Нечего жалеть коров.

- Своих не жалей! - огрызалась непокорная Федора. - Наши и так уже доиться перестали.

- Смотри, тетка, - предупреждал Серега, - пострадаешь через свой язык.

- Не пужай! - не унималась Федора. - Не тебе, сопляку, меня поучать.

Серега усмехнулся и лениво пошел дальше.

Ему навстречу на единственном в деревне племенном быке, запряженном в тяжелую арбу, ехала Юлька Селезнева - бывшая одноклассница.

Серега галантно приподнял за козырек своё кепи и улыбнулся.

Юлька натянула вожжи.

- Прохор проверял мою подводу, - недовольно произнесла она.

- Я не про то, - ощерился Серега.

Юлька, поморщившись, глянула на него.

- Приду сегодня к тебе ближе к ночи, - игриво дернул Серега соломину из воза.

- Сдурел совсем! - удивилась Юлька. - У меня муж на войне. Детей двое!

- Муж — далеко, - не сдавался Серега. - Дети - не помеха, так что — ожидай.

- Цоб-цобе, - хлопнул он бугая по морщинистой шее.

Уставшие за целый день бабы возвращались в свои жилища, где их ждали голодные дети. Едва мать закрыла за собой калитку, Колька кинулся к ней, обхватив за колени:

- Ты принесла хлеба?

- Нету хлеба, сынок, - подняла его на руки мать. - Картохи подкопаем да наварим, - успокоила она сына.

- Кар-то-хи, - недовольно протянул Колька. - Надоело. Вареников хочу с вишнями.

Они прошли в кухню.

Елизавета Павловна пошла доить корову.

Но та дала совсем мало молока.

Вечеряли той же картохой, запивая молоком.

В кухне сгущались сумерки, с улицы доносилась чужая речь.

В раскрытую дверь вошла Зоя Дорохова. За ней Федора и Лялячка.

- Мы вот чего, - громко начала Федора.

Бабы зашикали на нее: немцы во дворе!

- Надоело бояться, - недовольно произнесла Федора, но голос понизила.

- Павловна, - перебила ее Зоя, - мы ненадолго. Надо что-то делать с дальним полем, пока никто про него не вспомнил.

- Убрать хлеб надо, - подытожила Лялячка.

- Незаметно надо, - устремила взгляд на хозяйку Зоя. - Ты живешь на отшибе, к балке близко. Давай, вечерами - до отбоя, у тебя собираться будем, а ночами на поле ходить.

- Я - не против, - вздохнула Елизавета Павловна.

Уже следующей ночью бабы балками пробрались на поле. Серпами они жали начинающую полегать рожь, срезая верхнюю часть с колосками. Нагруженные мешками, возвращались перед рассветом домой. Мешки спрятали в балке, чтобы потом обмолотить колосья.

- Надо предупредить остальных, чтобы приходили хлеб убирать, - разогнувшись предложила Елизавета Павловна.

- Самим сначала надо запастись, а потом других звать, - не согласилась Федора.

- Нет! - твердо остановила ее женщина. - Всей деревней сеяли, все и убирать будем! У других тоже дети есть хотят!

Утром, едва рассвело, бабы собирались у правления.

Полицаи уже поджидали их.

По дороге вперед погнали коров.

Женщины шли вразброд.

За ними шагали полицаи.

- Как арестанты! - оглянулась Федора.

На нее зашикали:

-Неймётся тебе! Помолчи!

Елизавета Павловна и Зоя приблизились к женщинам с другого конца хутора. Те равнодушно ответили на приветствие и ускорили шаг.

- Бабы! - окликнула их Зоя. - Поговорить надо.

- Говори! - откликнулась Тонька Лисова, оглядываясь на полицаев.

- Помните о дальнем поле? - спросила Елизавета Павловна.

- А то! - сказала Вера Сигалаева. - Как про него еще не пронюхали немцы; отберут последнее.

- Убирать хлеб надо! - воскликнула Зоя.

- Как убирать? - спросила Тонька. - Идолы эти глаз не спускают. Не отдавать же им?

- Приходите к Лизавете, - сказала Зоя - Ночью жать будете.

Женщины убрали поле благополучно, каждую ночь поочередно пробираясь балками и таская на себе мешки. Зерна намолотили - по мешку на двор. Тем не менее, это был хлеб.

Наконец, настал день, когда поля были убраны.

Немцы на площади раздавали зерно.

Перед тем херр комендант держал пространную речь о роли вермахта в жизни данной деревни. Он воодушевленно говорил, что немецкое командование в его лице, заботится о русских женщинах, выделяя им пропитание, не смотря на то, что их мужья воюют на фронте.

Женщины прихватили мешки для зерна.

Очередь двигалась быстро.

В мешки насыпали по ведру зерна, записывая при этом фамилии получивших, дабы не оделить кого дважды.

Люди не роптали, молча отходили, отводя глаза.

По дороге шли Лялячка и Федора. За плечами висели, почти пустые мешки.

Федора пыхтела, как вскипающий самовар.

- Облагодетельствовали! - зло бурчала она. - Нашим хлебушком с нами поделились! Чтоб он стал им поперек горла!

Собранное зерно немцы грузили на машины и вывозили, оставив немного в кладовых на току. К кладовым поставили охрану из автоматчиков.

Ближе к осени копали оставшуюся в огородах картошку.

Урожай был скудным.

Елизавета Павловна убрала картошку в погреб, разделив ее на «семенную» и «едовую». Даже на собственную семью оставалось мало. А если немцы останутся на зиму?

В октябре собрали капусту.

Елизавета Павловна, экономя соль, заквасила две небольшие кадушки.

Она стояла над ними в раздумье: «как же пережить зиму?» Но придумать так ничего и не смогла.

Бабы собрались в кухне у Елизаветы Павловны на посиделки. Мария перебирала старую шерсть, Федора пришла с куделью. Расположившись на табуретке, она крутила веретено, наматывая на него нить. Зоя вязала носки. Хозяйка тоже, достав спицы и клубок, принялась набирать петли. У детей протёрлись носки, варежки, и надо было вязать новые к зиме.

- Не разгонят нас? - тревожно глянула в окно Федора. - Нельзя собираться больше трёх.

- Ой, до чего дожили! - вздохнула Зоя, - посидеть вместе нельзя. Бывало, на работу - толпой, с работы - толпой. Мужики покурить и то кучкой собирались.

- Теперь даже сплетни деревенские не узнаешь, - вздохнула Мария.

- Бабы, - тут же вскинулась Лялячка, - слух по деревне ходит, что Юлька Селезнёва связалась с Серегой Перегудовым!

- Тьфу, - в сердцах плюнула Зоя, - наговаривают на нее. У нее двое детей. Муж воюет. Она баба не гулящяя.

- Видели люди, как Серега к ней вечерами шастает! - не унималась Лялячка. - Он и не скрывается.

- Она не одна такая, - тихо сказала Мария. - Полицаи, видно, баб заставляют сожительствовать. Говорят, что Мишка Подольский, не скрываясь, живет у Наташки Беликеевой.

- У нее тоже муж на фронте, - сказала Зоя.

- Хоть детей нету, - вздохнула Лялячка.

- Не осуждайте вы их ! - откликнулась хозяйка. - Не по своей воле они. Молодые, вот мужики и пристают.

- Война, бабы! - философски заявила Лялячка. - Хорошо, что еще немцы не зарятся на наших баб.

- Говорят, им «хер» ихний запрещает, - заметила Мария. - Строгий он у них.

- На нас они не позарятся, - уверенно сказала Лялячка. - Нужны им сорокалетние бабы!

Женщины молча переглянулись.

Надюшка, поеживаясь от холода, вышла из кухни.

Осенний дождь поливал землю, то рассыпаясь холодной моросью с мелкими белыми льдинками, то припуская ледяным ливнем. Куст синих цветов ярко выделялся на темной поверхности мокрой земли.

В огороде на грядках торчали кочерыжки от срубленной капусты, да чернели неубранные, коричневые от дождя, кусты помидоров. Небо, уныло затянутое тучами, не собиралось пропускать солнечные лучи, чтобы хоть как-то разогнать осеннюю тоску.

Солдат, одетый в серую шинель, сидел на пеньке срубленного дерева и играл на губной гармошке. Мелодия его, под стать погоде, была тоскливая. Немец увидел вышедшую девочку, и лицо его оживилось.

- Оh! - завопил солдат, - kleines Medhen! Tanzen! Tanzen!

Он неловко затопал тяжелыми сапогами, приглашая танцевать и заиграл более веселую песенку.

- Ach mein liber Augusting! - пиликала гармошка.

Надюшка ничего не поняла из слов солдата и, обойдя его, пошла к калитке.

Солдат недовольно бурчал ей вслед. Не понимают местные хорошего обращения. Как можно с ними общаться? Вот и мать этих детей никогда не заговорит с постояльцами. Молча забирает вещи в стирку, молча возвращает. Никогда не слушает слов благодарности. А ведь у него, Иоганна, в Гамбурге осталась семья, по которой он скучает. Солдат опять заиграл тоскливую песенку.

Наблюдавшая из окна Елизавета Павловна опустила занавеску и усмехнулась: видно не сладко живется завоевателям. Думы ее переключились на старшую дочь. В начале войны от нее получили два письма. Доехала Вера до самой Сибири.

- Ох! - вздохнула Елизавета Павловна. - При царе туда смутьянов ссылали, а теперь ни в чём неповинные люди мерзнут там. Разве можно уезжать так далеко от дома.

Она нахмурилась, вспомнив о солдате во дворе, и успокоила себя мыслью, что всё таки лучше мерзнуть в Сибири, чем прислуживать в Германии.