Jlogblpb

- 55 -

Раисе исполнилось два года, и вскоре Вера родила ещё одну девочку.

Пётр, стоя на пороге роддома, снова держал в руках орущий и выворачивающийся пакет.

- Сразу характер показывает, - улыбалась медсестра. - Даст она вам жизни. Ещё приходИте! - приглашала она.

- Куда мы без вас, - улыбался счастливый отец. - Сына надо обязательно.

- Молодые, - поглядела на него медсестра. - Ещё не один сын будет!

Дома Вера развернула одеяло и удивлённо рассматривала дочку. Волосики на голове ребенка были чёрными. У них с Петром волосы были не светлые, но и не такие тёмные.

- Вылитая бабушка Галина, - едва бросив взгляд на дочь, произнес Пётр.

- Галина и будет, - решила Вера.

Пришедшие подруги накрыли на стол: традиция есть традиция.

Вечером Вера с Анной купали беспокойную Галинку, а Рая с недоверием смотрела на сестрёнку, всё ещё не веря, что этот орущий комок останется с ними навсегда.

Весной Пётр купил участок под строительство дома, всё на той же горе, называемой теперь «Посёлком имени Сакко и Ванцетти», в честь американских рабочих- революционеров. Пётр завозил туда песок, камни для фундамента, брёвна и доски.

В тот год давали участки за Волгой, под посадку картофеля.

Девчата подрастали: Рае скоро должно было исполниться пять лет, Галинке шёл третий. Потому их оставляли на попечении подруги Ирины. Сами вместе с Воробьёвыми переправлялись на лодке и целый день сажали картошку. Проскуряковы огородов не сажали, считая их пережитком прошлого.

Пётр только посмеивался, говоря, что прошлое со счетов нельзя скинуть, а картошечка в «мундире», да с квашеной капусткой, в настоящем не помешает.

Приезжали уставшие, пыльные, но довольные.

К вечеру Ира накрывала ужин на общей кухне, где кормила «работяг» и жаловалась на Раису.

- Оторва, - говорила Ирина, - не успеваю за ней. Конфеты, что ты прятала, нашла. Одни фантики остались.

Вера лишь вздыхала.

Думали Галина будет разбойницей, но ошиблись. Галина росла спокойной, рассудительной, а Раиса стала предводительницей местной малышни. Те беспрекословно слушались её, исполняя все каверзы и задумки маленькой «атаманши».

- Конфеты больше никто не любит, - заявила Раиса. - Правда, Галь?

- Не люблю, - покачала головой сестра.

- Вот! - победоносно глянула на тетю Иру Раиса.

- А мать с отцом? - укорила её Ира.

- Они — большие, - отвернулась Раиса.

- Им конфет не надо, - покачала головой Ира.

Потом ужинали все вместе.

- Переедете, - вздыхала Ирина, - соседи другие будут.

- Дружить будем, - перебивала её Аня. - Не бросим друг друга.

Лето в тот год было холодное. Часто шли дожди.

- Не видать вам урожая, - укорял Женька Проскуряков. - Погниёт ваша картошка на корню.

Пётр не соглашался с ним, продолжая ухаживать за огородом. А там надо было полоть сорняки.

Выходной у Петра выдался ветреным.

- Останься, Петя, - уговаривала его Вера. - Посмотри, там ветер бешеный.

- Вера, у меня дел невпроворот, - оправдывался муж. - Ещё и под фундамент надо копать, строительство наше не продвигается. Время дорого.

Пётр ушёл, а Вера долго не могла успокоиться. Мысленно она, то ругала мужа за то, что не может посидеть на месте, то жалела, что устаёт, нет ему никакого покоя, то глядела в окно, где под шквалом ветра гнулись деревья. Вера думала, что к вечеру должен пойти дождь, такой ветер должен пригнать его.

Пётр устроился в лодке дядьки Сафрона, где, кроме него, сидели старик со старухой да их внучка. Ветер на Волге дул меньше, но, тем не менее, волны захлёстывали иногда лодку, заливая в неё воду. Пётр взял черпак и стал вычерпывать воду.

- Надо же, разыгрался ветер, - старик с тревогой оглядывал речной простор, где волны поднимались всё выше и выше. Лодку качало из стороны в сторону, воды становилось всё больше.

Следующий порыв ветра накренил лодку влево. Девочку, сидевшую с левого края, выбросило за борт.

Пётр увидел мелькнувшие в воде её ноги в белых носочках и искаженное испугом лицо старухи. Плавать он не умел, но, не раздумывая, нырнул в буруны. Девочка показалась на поверхности. Пётр успел подхватить её и опрокинуть на борт лодки.

- Потопишь всех! - заорал дядька Сафрон, отодвигаясь к другому борту лодки.

Старик ухватил девочку за плечи и с помощью жены втащил её на скамейку.

- Руку давай! - закричал он Петру, показавшемуся на гребне волны.

Но было уже поздно.

Пётра накрыло волной, и больше на поверхности он не показался.

Счастье оборвалось в один момент.

Вера поняла это, едва подруга переступила порог. Вслед за Анной вошел её муж, Виктор. Вера почувствовала, что случилось не поправимое. Показалось, что в тело вогнали длинную, длинную иглу, и та не давала дышать, двигаться, говорить. Можно было только стоять прямо - даже упасть игла не давала.

Вера стояла и слушала каждое слово Виктора. А главное, она понимала о чём тот говорил.

- Вера, поголоси, - предлагала подруга.

- Дайте воды! - закричал Виктор на стоящую в коридоре Клаву.

Принесли воды, но пить мешала всё та же игла, не давая разжать зубы.

- Шок у неё! - закричала Ирина. - Валерьянку несите!

- Усадите её! - скомандовала подруга.

Кто-то подвинул стул.

- Да она, как деревянная, - ухватив Веру за плечи, пробовал усадить её Виктор.

- Бегите в больницу, - посылала кого-то Клава.

Железнодорожная больница находилась через дорогу. Врач прибыл незамедлительно. Он сделал укол, и Вера снова ощутила себя.

- Вот так, вот так, - приговаривал врач, - сейчас отпустит.

Петра искали водолазы, три дня обследуя дно Волги…

В памяти пятилетней Раисы на всю жизнь отложилось воспоминание, как выбежав из барака, она увидела стоящую у дверей машину с деревянными бортами.

- Зачем здесь машина? - удивилась она.

- Отца твоего забирать поедут, - сказала тётя Аня.

Раиса, не поняв ничего, побежала к подружке. Никто не осмелился сказать детям, что они остались сиротами.

Похороны Вера помнила моментами. Приехали сестра Надежда с мужем, Витёк, Колька, отец и мать. Она видела огромную толпу друзей, знакомых, соседей.

Вокруг суетились, спрашивали её, Вера отвечала, не совсем понимая, что от неё хотят. Аня, зная, где что находится, отдавала распоряжения, метаясь то на улицу, то в барак.

На третий день разъехались родственники, и Вера осталась одна.

Ирина забрала девчонок к себе, а Аня пришла ночевать.

- Верка! Поплакала бы! - укоряла она подругу. - Детей растить надо, дом строить! На тебе всё теперь!

Целую неделю Аня ночевала у неё, а дети у Ирины.

Вера ворочалась на кровати, то забываясь тяжёлым сном, то ощущая не менее тяжелую явь. Она открыла глаза и поняла, что осталась одна. Она не заплакала. Жалеть себя не стала.

- Чего, Вер? - тревожно приподнялась на соседней кровати подруга.

Вера не ответила.

За окном медленно рассветало.

Она накинула халат и пошла к Ирине.

- Кто? - услышала Вера через дверь.

- Открой, Ира, - тихо позвала она.

Подруга открыла дверь:

- Ты чего?

Вера протиснулась в проём двери и подошла к кровати, где спали дочери.

- Рая! - позвала она.

Дочь моментально открыла глаза.

- Домой пошли, - сказала мать.

Рая соскочила с кровати и помчалась к своей комнате. Вера взяла на руки Галинку и понесла её домой. Она положила дочь на кровать, где уже устроилась Рая.

- Пойду я, - Аня поняла, что перелом наступил, и теперь подруге надо было остаться одной.

Вера легла с краю и сразу окунулась в сон:

«...Пётр шел по тропинке и ласково глядел на неё.

- Вера! - услышала она, - деньги я спрятал под портретом.»

«Видал, даже оттуда заботится о нас» - подумалось Вере.

Проспали они часа три. Проснулись, когда в окно заглядывало яркое солнце.

Вера вспомнила сон и, пододвинув маленькую скамейку, заглянула за портрет Петра, висевший на стене. Там ничего не было. Она сняла портрет, вытащила фотографию из рамки, но денег нигде не было. Опустив руку, женщина тихо заплакала. Слезы медленно текли по щекам. Она не вытирала их.

Дети спали, не подозревая об очередном несчастье, свалившемся на хрупкие плечи матери.

В дверь тихо поскреблись, наверное подруги боялись разбудить её. В незакрытую дверь протиснулась Аня. Она обнаружила плачущую подругу и кинулась к ней.

- Вера, - зашептала она, - вот и хорошо, глядишь, легче будет. Буди девчат, пойдём к нам завтракать.

- А-а- ня! - тихо провыла Вера. - Денег нет!

- Вера, кошелёк твой у меня, - успокоила ее Аня. - Там деньги, что собрали пожарники.

- Деньги пропали! - не унималась Вера.

- Я не брала! - выпрямилась Анна. - До копеечки все в кошельке.

- Пётр собирал на дом, - прорыдала Вера.

Анна смотрела на подругу с тревогой. Она была в курсе, что Балашовы откладывают деньги на строительство дома, но, где хранят их, Вера не говорила. В общежитии секреты быстро становились достоянием соседей. Но до сих пор никто не жаловался на кражи.

Только теперь Анна заметила в руках подруги фотографию. Она подняла глаза к стене, где до сих пор висел портрет в рамке, и всё поняла.

- Чужие, - сказала Анна. - Здесь людей-то сколько было. Надо в милицию заявить.

Вера махнула рукой: все равно не найдут.

- А дом на что строить? - ахнула Анна.

В двери заглядывали проснувшиеся соседи.

Анна сообщила им о новом несчастье.

- Не будут они искать, - Женька имел в виду милицию. - Скажут: сами засунули впопыхах.

Многие согласились с его мнением.

- Вер, с домом мы поможем, - сказал Виктор. - Пойду с начальником поговорю, он - мужик понимающий.

С начальником пожарной части Виктор поговорил, и тот, собрав коллектив, предложил на общественных началах помочь вдове погибшего товарища достроить дом.

Как бы не было тяжело, надо было жить дальше.

Вера сосредоточилась на строительстве дома. Она готовила обеды и носила их строителям.

Елизавета Павловна прислала из деревни немного денег, потихоньку откладывала из пенсии отца. Вера оформила пенсию на детей.

Жизнь входила в привычное русло.

К холодам возвели стены и накрыли крышу.

Рядом и напротив строились соседи, и возникала новая улица.

Придя однажды на стойку, Вера обнаружила на своём доме табличку с названием.

«ул. Красных зорь», - гласила табличка.

- Название приятное, - подошла к ней соседка из дома напротив, Сима. - Мы на своей горе первыми будем встречать и провожать зори.

- И правда, - согласилась Вера. - Солнца нам хватит.

- Слышала, утонул мужик у тебя? - поинтересовалась Сима.

Вера бросила на неё неприязненный взгляд; зачем расспрашивать о том, что ещё не отболело.

Но Сима продолжала:

- Забудется, перетрётся. У меня мужик - пьяница, свекровь без конца шпыняет… Ой, чего это я? - одёрнула она сама себя. - Распустила язык. А я к тому, что не только тебе плохо.

Вера поняла, что Сима так сочувствует ей.

В душе отодвинулась невидимая заслонка. Вера быстро пошла к своему дому. Зайдя в дальнюю спальню, она дала волю слезам. Стало немного легче.

Двери и окна заколотили, едва наступили первые холода.

- 51-

Время на месте не стоит, отсчитывая времена года.

На дни, месяцы и годы его поделили люди, а само время воспринимает природу, пробуждая землю или готовя её к зимнему сну. Так и проходят времена года рядом с месяцами, годами, часами.

В деревне отпраздновали вторую годовщину Победы.

9 мая принаряженный народ собирался в местном парке, где цвели розово-белым цветом яблони. Солдаты, одетые в военную форму, чувствовали себя именинниками. Им дарили охапки полевых цветов, школьники читали для них стихи. Женщины из местного клуба пели песни военных лет. Играла гармошка, призывая к пляске. Праздник удался на славу. Вечером из открытых окон долго доносились голоса гуляющих.

Следующим утром, не успели люди прийти в себя, по дворам побежали мальчишки, собирая жителей на площадь перед правлением. Причин собрания они не объявляли. Но в женщинах, переживших оккупацию, ещё таился страх пред такими собраниями.

- Не знаешь, зачем собирают? - осторожно спрашивала Мария у Федоры.

- Придём, узнаем, - пожала плечами подруга.

По дороге к ним присоединились Зоя и Елизавета Павловна. Они тоже не были в курсе происходящего. Около правления собралось много народу. Само правление было тем же, где у стены немцы расстреляли стариков. Толпа роптала от недостатка информации по какому поводу собрались. Наконец, на крыльцо вышел мужчина в военной форме. Толпа дружно охнула, предположив неладное.

- Спокойно, товарищи! - громко крикнул военный. Он дождался, когда прекратится шум и продолжил. - Сейчас перед вами предстанут три человека… Они служили полицаями во время войны.

В толпе опять зароптали. Послышались угрожающие крики: «На вилы предателей!!!»

- Говорю, спокойно! - крикнул военный. - Иначе увезём обратно.

Предупреждение подействовало. Толпа ожидающе примолкла.

На крыльцо под охраной солдат вывели трёх мужчин. Их наклоненные головы прикрывали фуражки, так что разглядеть лица было невозможно.

- Ишь, прячутся! - закричали бабы. - Морды свои покажите!

- Снять фуражки! - приказал военный. - Головы выше!

Предатели повиновались. Оставшись без головных уборов, они стали узнаваемы, тем более,что мало изменились за два прошедшие года.

- Мишка! Серёга! - ахнули женщины.

- Наши они! - крикнула несдержанная Лялячка. - Деревенские.

- Так, - произнес военный, - женщины, подойдите, засвидетельствуйте свои показания.

- Вот этот, - показала Лялячка, - Серёга Перегудов, а второй - Мишка Подольский.

- Этот тоже полицаем был, - показала на третьего Елизавета Павловна, - приходил, дочь мою искал, чтобы в Германию отправить. Говорил, что там жизнь лёгкая.

- Где нашли их? - интересовался народ. - Не из Германии привезли?

- Из Ростова, - громко сообщил военный. - Жили на окраине. В Германии прихлебатели не нужны. Думали, видно, не признает их никто. По документам у них другие фамилии. Присмотритесь лучше, чтобы не осудить честных людей.

- Честные люди! - закричали женщины. - Мы знаем их с пелёнок!

- У них в нашей деревне дети остались! Неуж откажутся?

Сергей и Мишка, стояли опустив головы. Они не видели стоящих в толпе мужчин, бледных от напряжения. Иван Селезнёв и Андрей Беликеев с ненавистью смотрели на них. Стоящие рядом жёны, не сводили с них тревожных глаз, вдруг кинутся на предателей. Но мужики смогли сдержать себя.

Два года назад, полагаясь на рассудительность времени, они так и остались жить со своими неверными женами. У одного росли уже четверо детей (прибавление не заставило себя ждать). Другой всей душой прикипел к чужому и теперь считал его родным сыном. Кроме того, жена родила год назад дочку.

Жили семьи тихо, как считалось в деревне, без скандалов.

Серёга Перегудов поднял голову, отыскивая кого-то в толпе. Наконец, взгляд его уперся в лицо Юльки Селезнёвой.

- Юлька! - крикнул он. - Я и теперь тебя люблю!

- Ирод! - зашикали бабы. - тюрьма по тебе плачет.

Юлька спряталась в толпе и от взгляда Серёги, и от мужа, сжимающего кулаки.

Бывших полицаев осудили сроком на десять лет, отбывания в трудовых лагерях.

- 52 -

Счастливый Пётр забирал жену из роддома. Он неуверенно протянул руки, принимая ребёнка.

- Держите смелее, - улыбалась медсестра, - привыкайте. Теперь, пока не научится ходить, с рук не слезет.

- Вера, давай назовем сына Валерием, - предложил Пётр по приезде домой.

- Красиво, - согласилась Вера.

Вечером пришли Аня и её муж Виктор. Аня кинулась разглядывать малыша.

- Петька, вылитый ты! - убедительно произнесла она.

- Похож, похож, - басил Виктор.

Анна развернула принесённый пакет:

- Приданное дитю — отдала она Вере пеленки и распашонки.

- Ты, Вера, не беспокойся, - сказала она. - У Матвеевых Манька из пелёнок выросла, Клавка их тебе отдаст. Все наши ребятишки выросли в тех пелёнках. По наследству передаём. Теперь ваш наследником будет, потом Зинке передадите.

Вера обняла подругу:

- Спасибо.

Пелёнки достать было трудно, потому Вера была благодарна отзывчивым подругам.

Небольшой компанией они обмыли рождение первенца. На работе Пётр взял отгулы и целую неделю помогал жене.

Вера была счастлива.

Много ли надо для счастья? У каждого свои меры.

Вера радовалась, что муж пьёт в меру, в основном, по праздникам. За что ни возьмётся, всё у него получается. С таким не пропадешь.

- 53 -

Для Алексея ...47 год начался с того, что он был переведён на проведение восстановительных работ на территории Беломоро-Балтийского канала. Алексей стал привыкать к подневольной жизни, к ранним побудкам, к тяжёлой работе. Товарищей за время пребывания в ИТЛ он не приобрел, сторонясь блатных, не доверяя политическим, опасаясь одиночек.

Спасали приходящие письма.

Писал Демиденко, вспоминая о военных днях. В его письмах сквозило недоумение по поводу совершённого Алексеем. Он до сих пор искренне не верил в произошедшее.

От Дуси в этом году пришло последнее письмо. Она писала: «...прости, Лёша. Я подала на развод. Думаю, ты меня поймёшь. Прошедшие годы разделили нас, отодвинули друг от друга. Я лицо твое забываю, о чём мечтали забываю. Хочу уехать отсюда. Не вышло из меня Пенелопы. Прости!»

Алексей пережил сообщение о разводе спокойно. Он ожидал этого. Годы остудили его чувства к жене. Её образ стал призрачным. Всё реже доставал Алекей её фотографии. Даже в снах она перестала приходить. Алексей почувствовал себя свободно. Сам он вряд ли решился бы развестись с Дусей, считая, что оставлять её без мужа, когда большая часть женщин страны осталась одинокой, не порядочно. Вопрос решила сама Дуся. Значит, так тому и быть. Теперь он был свободный, холостой мужчина.

В Островянку, на почту пришло письмо со странным адресом:

Ростовская обл.,

р-он неизвестный,

деревня Островная.

Елизавете Павловне, фамилию не знаю.

«У неё трое детей: Надюшка, Витёк и Колька.

Найдите её!»

Обратный адрес:

Саратовская обл.

Балашовский р-он,

деревня Ежовка,

Смирнов Евгений Иванович.

В конверте было что-то жёсткое, похоже фотография.

Почтальонша нерешительно топталась у порога.

- Лизавета, письмо пришло на почту, - сказала она. - Видно, всю Ростовскую область обошло, пока до нас доехало. Видала, всё в штемпелях. Она протянула письмо.

- Надюшка, почитай, от кого? - крикнула Елизавета Павловна в другую комнату.

Дочь уставилась на обратный адрес.

- От какого-то Евгения Смирнова, - сказала она.

- От Женьки! - ахнула Елизавета Павловна. - Значит живой! Читай быстрее!

«Здравствуйте, Елизавета Павловна и ваши дети!

Вот пишу вам письмо! Обещался приехать, да не знаю, может переехали вы в другое место?

Всегда помнить буду, как спасли вы меня от врагов Я тогда балками к своим вышел. Ну и балки у вас, бесконечные. Отступали мы до самого Сталинграда. Два раза ранен был. Работаю в родном колхозе. Пока не женился. Если получили письмо, отпишите, очень уж хочется узнать, что уцелели вы.»

Елизавета Павловна рассматривала фотографию. На неё смотрел молодой парень, в гражданском костюме, с зачёсанными назад волосами. Она подумала: «Если бы встретился на улице, не признала бы. Надо же, не забыл!»

- Садись, дочь, пиши ответ! - велела она.

Надюшка старательно описывала всё, что диктовала мать.

Пришли с улицы Витёк и Колька.

- Письмо? - удивился Витёк.

Мать нарочно не сказала от кого письмо.

Витёк взял фотографию и сразу удивил:

- Женька! Женька письмо прислал! Остался жив!

Колька не помнил солдатика, ведь тогда ему было чуть больше трёх лет.

Вечером всей семьей пили чай и вспоминали начало войны.

Василий Гаврилович качал головой, глядя на письмо:

- Ты, Елизавета, - героиня. Про тебя в газете писать надо.

- Скажешь тоже, Вася, - усмехнулась Елизавета Павловна. - Он же - дитё! Как было не спасать!

- 54 -

Вера и Пётр ожидали второго ребенка. Валерику исполнилось два года.

Пётр работал, не покладая рук. В свободное от работы время он мастерил полки, столы, этажерки, мало отличающиеся от фабричных. В семье появились деньги, жить стало свободнее.

Вера занималась повседневными бабскими делами: в магазин сбегать, постирать, обед сготовить, мужа с работы встретить. Но последние месяцы беременности она стала уставать, тянуло поспать.

- Вера, надо позвать Елизавету Павловну на помощь, - предложил Пётр. - Поживёт у нас, пока родишь.

- Петя, - недовольно отозвалась Вера, - на ней весь дом держится, опять же, работу не бросит она.

- Всё равно напиши, пригласи её, - настаивал Пётр.

Вера написала матери письмо с просьбой приехать на время Та ответила, что не сможет оторваться от семьи. Пусть лучше дочь привезёт внука в деревню. Витёк с Колькой помогут нянчить.

Посоветовавшись с мужем, Вера отвезла сына в деревню. В июле она родила дочь. Назвали Раисой. А в августе из деревни пришла телеграмма: «Вера, приезжай хоронить Валерика».

Ничего не понимающие Вера и Пётр, срочно выехали в деревню.

- Не доглядела я! - каялась Елизавета Павловна. - Фасоль пошелушила да сохнуть разложила на лавке. Не думала, что дитё достанет.

Она не могла говорить.

Витёк объяснил, что мальчик наглотался сырой фасоли. Та разбухла в животе и спасти Валерика не удалось.

Пётр успокаивал жену, как мог.

Он не винил тёщу, понимая, что такое могло случиться и дома.

Заботы о маленькой дочке, о муже, о доме отвлекали Веру от тяжелых мыслей. Надо было жить дальше.

Пётр, в выходные, стал подрабатывать на строительстве частных домов в новом поселке напротив станции «Сарепта». Это был достаточно крутой склон, с глинистой почвой. Но люди, ютившиеся в бараках, были рады этой «неудоби». Свой домик, свой огород, сад. Пётр с друзьями возводили стены, накрывали крыши. Часть получаемых денег он откладывал. Была у него мечта - построить свой дом.

Елизавета Павловна прислала письмо, где сетовала, что корову пришлось сдать в «Заготконтору», совсем стала старая. Теперь семье голодно без молока. Она не надеялась на помощь, просто поделилась заботой. В деревне купить хорошую корову было проблемой.

Вера прочитала письмо и расстроилась, что ничем не может помочь.

Дня через три Пётр заявил:

- Вера, посылай тёще телеграмму. Пусть Витёк приедет.

- Зачем? - удивилась Вера.

- Я корову купил! - засмеялся муж.

- Корову?! - ахнула Вера. - Как её в деревню везти?

- Вызывай братца, погоним сами. Кто её повезёт?

Вера совсем не ожидала такого поворота.

Телеграмму она отослала.

Витёк приехал.

- Её доить надо, - поздно спохватилась Вера.

Доить она не умела и теперь с ужасом пожалела корову, понимая, как та будет страдать от избытка молока.

- Доить я умею, - серьёзно сказал Виктор. - Не пропадём.

Вера посмотрела на брата - совсем взрослый.

После того, как Надюшка уехала на учебу в Ростов, ему приходилось ухаживать за хозяйством. Мать целый день в поле, отец всё чаще болеет, да и что он может с одной рукой.

Целых две недели длился переход из Сарепты до Островянки.

Вера переживала за мужа и за брата.

Кругом голая степь, мало ли на кого наткнутся? Да и еды взяли с собой немного: сала да хлеба. Но Витёк, выросший в военные годы, сумел добыть картошки на колхозном поле или огурцов, помидоров на огородах. В темноте они пекли картошку, закусывая овощами. Корова спокойно отмахивала километры, словно в прошлой своей жизни была путешественницей. Потому была благополучно доставлена до своего нового дома.

Елизавета Павловна, по привычке встав на рассвете, обнаружила открытыми ворота сарая и бросилась в хату.

- Вася! - закричала она. - У нас в сарае воры!

- Воровать там нечего, - откликнулся муж. - Коровы нет.

- А овечки, курочки? - запричитала Елизавета Павловна. - Не жалко?

Василий Гаврилович оделся и, открыв дверь, остановился на пороге. Жена обмерла. Сами воров в дом пустили.

- О! - О! - обрадованно произнёс Василий Гаврилович, - воры-то свои! Заходите!

В дом вошли Витёк и Пётр.

- Мы корову привели! - объявил Витёк.

- Напугали! - закричала на них хозяйка. - Постучали бы.

- Мы хотели сюрприз вам сделать, - оправдывался Витёк.

- Угомонись, Лизавета, - укорил её муж. - Накорми детей с дороги.

- Пойдём, корову посмотрим, - предложил Пётр.

- И то! - спохватилась Елизавета Павловна.

Они прошли в сарай, где стояла привязанная верёвкой корова. Была она крупная, с выпуклыми боками.

- Кормилица, - погладила её по чёрно-белому боку Елизавета Павловна.

Корова глухо мыкнула, отзываясь на ласку.

- Пойди, травы накоси, - велел сыну Василий Гаврилович.

Корова ему понравилась. Понравилась она и хозяйке. Надоив полное ведро молока, Елизавета Павловна осталась довольна.

- Угодил, зятёк, угодил! - благодарила она Петра.

- Соломы ей на зиму надо да сена, - вздохнула Елизавета Павловна.

- Ничего мать, - успокоил её муж. - С Витьком накосим потихоньку по балочкам.

Пётр уезжал вечером. Тёща вручила ему гостинцы.

- Смотри, яички не подави, - приговаривала она. - Тут огурчики, пусть Вера замолосолит. С картошечкой в самый раз.

Пётр не отказывался от гостинцев. С продуктами была напряженка.

Едва проводили зятя на автобус, к калитке подошли подруги.

- Лизка, - закричала Лялячка, - молоком угостишь?

- Проходите, - пригласила хозяйка, - откуда узнали?

- Мимо шли, - приговаривала Мария, - чуем духом молочным тянет.

- Зашли, вот, - поддержала Лялячка. - Наливай!

Елизавета Павловна налила в кружки молока и выжидающе смотрела на подруг.

Мария долго смаковала молоко, лицо её было серьезным.

- Не подвела городская коровка, - наконец заключила она.

- Жирное, - определила Лялячка. И тут же вскинулась - Корова спокойная?

Счастливая хозяйка стала рассказывать о достоинствах своей кормилицы.

- Лиза, а с кормами как же? - встревожилась Мария.

- Витёк с Васей, может, накосят, - протянула Елизавета Павловна.

- «Может», - упрекнула её Мария. - Пришлём своих мужиков, пусть по вечерам косят, а мы потом ворошить будем.

Вечерами мужики, взяв косы, шли косить сено в балки, где к тому времени замирала жизнь. Птицы прятались в высокую траву, суслики, наоборот, выползали из своих норок, предпринимая вылазки на поля в поисках добычи. В сгущающихся сумерках стрекотали цикады, да вжикали лезвия кос.

Подруги, прямо с поля, вооружившись граблями, шли ворошить сено.

Потом Василий Гаврилович брал телегу в колхозе и сено перевозили во двор, складывали под навес.

- Голодать не будет ваша «Лялька», - кидая сено на телегу, говорила Зоя.

- Вот, что значит, артелью работать, - улыбалась Евдокия, глядя на растущий стог.

Елизавета Павловна глядела на подруг и думала, что без них не выжила бы в войну. И теперь, если бы не они, не заготовили бы сена на зиму. Душу её заполняло чувство благодарности к этим простым женщинам.

- 49 -

Каждое утро, выгнав коров на пастбище, бабы шли в центр деревни, ожидая подводы из района, привозившие возвращающихся с фронта солдат.

Эшелоны с победителями прибывали каждый день. На вокзале толпились жёны, матери, дети, ожидая своих родных. Приходили они с букетами полевых цветов, одетые в праздничные платья.

В тёплый июльский день на перрон из поезда вышли несколько человек, одетых в военные гимнастерки.

Встречающие женщины, приглядываясь, подходили поближе и, узнав среди них своего, со слезами повисали на шее солдат.

Некоторые так и оставались стоять с букетами, надеясь, что в следующий раз повезёт. Те, которым повезло сегодня, уводили солдат за вокзал, где ожидали телеги, запряжённые лошадьми, чтобы доехать до своего хутора или деревни.

Мария, чья очередь была сегодня ехать на станцию, немного припоздала и теперь медленно шла по перрону, вглядываясь в лица. Никого знакомого она не встретила. Разочарованная, решила заглянуть в вокзал, может ожидают там солдатики. Вокзал был пуст. Ругая про себя последними словами Мармелада, еле тащившегося по дороге, женщина повернула назад.

- Ирод хромоногий! - говорила она, отвязывая Мармелада от столба. - Пыль по дороге загребаешь ходулями своими. Опоздали из-за тебя.

Мария поправила солому в телеге, дернула вожжи:

- Н-н-о-о!

- Эй, тётка! - услышала она позади себя быстро приближающиеся шаги. - Ты, часом, не из Островянки? - спросил подошедший.

- Из неё, - повернулась Мария, оглядывая солдата. - Садись, подвезу, - равнодушно кивнула она на телегу. Душа женщины моментально похолодела: она узнала солдата.

- Нас — двое, - уточнил тот. - За куревом отошел товарищ. Подождём?

- Подождём, - кивнула Мария. - Мармелад у нас не торопливый.

- Мармелад? - удивился пассажир. - Здравствует ещё?

- Кроме него в колхозе коней нету, - ответила Мария.

- Как же пашете? - поинтересовался солдат.

- Баб запрягаем да кнутом погоняем, делов-то, - усмехнулась тётка.

Тем временем к телеге подошел ещё один пассажир.

Мария подивилась такому совпадению.

Встретились же где-то. Поди и не подозревают, что их дома ожидает.

- Садитесь, - предложила она. - Глядишь, к вечеру дома будем.

Возница отвернулась от пассажиров, думая, как бы избежать разговоров да расспросов. Не хотела она портить мужикам радость возвращения.

Но те, не подозревая о перипетиях деревенской жизни, жаждали поскорее добраться до дома, не замечали плохого настроения возницы.

- Тётка Мария? - усаживаясь поудобнее на телеге, спросил подошедший.

- Она самая, - буркнула, не оборачиваясь, Мария. - Н-но-о! - прикрикнула, дергая вожжи.

- Не признал я тебя, - оправдывался первый солдат.

- Богаче буду - в голосе женщины не чувствовалось радости от встречи с сельчанами, давно не бывшими дома.

- Тётка, в деревне, поди, поменялось многое? - затянулся самокруткой второй пассажир.

- Приедете, узнаете, - Мария недовольно дёрнула вожжами. - Чего зря лясы точить!

Солдаты недоумённо переглянулись: с чего бы надулась тётка.

Так и ехали, изредка перекидываясь словами.

Мармелад дорогу знал наизусть. Казалось, завяжи ему глаза, всё равно дойдет до дома. Глаз ему никто не завязывал, но и зрение не проверяли, может он давно ослеп от старости, а каждую кочку на дороге помнят его копыта.

Остановился Мармелад у крыльца правления. Понуро наклонив голову, ждал, когда пассажиры спрыгнут с телеги. Без понукания повернул в сторону дома Марии, зная, что сейчас зададут ему немного овса да колодезной водицы.

Мария смотрела вслед уходящим и никем не встреченным солдатам и качала головой: Что-то будет?

Юлька Селезнева тоже ждала возвращения с фронта мужа Ивана. Но, когда отворилась дверь, она оторопело подхватила на руки двухлетнюю дочку Галинку и прижала её к себе. Юлька глядела на стоящего у порога и жмурившегося от света мужчину и не могла выговорить ни слова.

Иван, не понимая ситуации, протянул к ней руки.

- Юлька! Не соскучилась, что ли? - удивлённо произнес он, не обращая внимания на ребёнка, таращившегося на незнакомца.

Лицо жены поразило его меловой бледностью.

- Юлька?! - догадка поразила Ивана. - В няньки подалась?

- Нет, Иван, - твёрдо ответила женщина. - Дочь это моя.

- Сколько же ей? - спросил с надеждой Иван.

- Два года, - пролепетала Юлька.

- Не моя, значит, - подвел итог Иван. - Ну а мои где?

- На речку пошли, должны быть уже.

Дверь рывком отворилась, и в комнату ворвался мальчишка лет семи. Он ухватился за ручку и тянул дверь на себя, пытаясь не пустить в дом брата. Но тот был явно сильнее, от следующего рывка мальчишка чуть не выпал коридор. Он повернулся к матери и увидел незнакомца в военной форме. Бежавший за ним брат тоже уставился на солдата.

- Папка? - одновременно воскликнули пацаны.

Мужчина был похож на фотографии, присылаемые в письмах с фронта.

Иван распахнул руки, и братья бросились в отцовские объятия.

Юлька, глядя на них, разрыдалась.

Потом она накрывала на стол, угощая мужа скромным обедом.

Дети сидели рядом, наблюдая за отцом.

Иван ел, не глядя на жену. Бить её он не стал. Галинку не приветил ни словом, ни взглядом.

Юлька прощения у мужа не просила, не пыталась объяснить от кого родила дочь.

Оба понимали, что стоит выйти Ивану за ворота, узнает он всё и даже больше, чем скажет жена.

Иван отодвинул пустую миску.

Женщина машинально стала убирать со стола.

- Ты отдохнул бы, Ваня, - предложила она.

Ничего не ответив, тот вышел на порог. Покурить.

В это же время на другом конце деревни происходила такая же встреча в доме Наташки Беликеевой.

Вернувшийся вместе с Иваном Андрей обнаружил на руках жены чужого ребенка, едва открыв родную дверь. Он и не подозревал о приплоде, жена письма на фронт писала регулярно, но о главном не заикалась.

На станцию встречать не приехала?

Мало ли по каким причинам…

Андрей припомнил тетку Марию на телеге, молчавшую всю дорогу.

Вот почему она не хотела разговаривать…

- Сука! - подскочил он к Наташке, сжимая кулаки.

Женщина сжалась, ожидая удара. Андрей ухватил её за волосы, пригнув голову. Ребенок, сидевший на лавке, заплакал. Опомнившись, Андрей отпихнул от себя Наташку.

- Вот сука! - повторил он. - Я там их положил сколько, а ты от фрица родила! Сука!

- Не от немца, - тихо сказала Наташка.

- Ты думаешь мне легче от того станет? - закричал Андрей. - Я по окопам огинался четыре года, а ты - по кустам! Лучше бы остался там. Как теперь на людей смотреть? У всех жёны, как жёны, а моя…

Он сел на лавку и заплакал.

Малыш протянул к нему ручонки.

Наташка замерла, вдруг ударит ребёнка.

Андрей подхватил мальчишку на руки и, прижав к себе, разрыдался. Жена, сев на кровать, тоже зарыдала. Разве можно так сразу объяснить, убедить, что мало зависело только от неё, оставшейся одинокой молодой, красивой женщины. Кто мог заступиться? Бабы, оставшиеся без мужиков? Что они могли сделать?

Новость о возвращении с фронта Ивана Селезнева и Андрея Беликеева моментально облетела деревню, стоило только Марии подъехать к дому.

Мармелад долго ожидал кормёжки, пока Мария обстоятельно рассказывала о том, кого привезла из Орловки. Рассказывала не один раз, ведь любопытные подходили и подходили. Расходившиеся сельчане старались, сделав крюк, пройти мимо дома Наташки или Юльки. Замедляя ход, прислушивались к звукам из приоткрытых дверей.

В результате, бабы, собравшись вечером на «тырло», где встречали коров, передавали друг дружке, что смогли узнать.

- Иван даже пальцем к Юльке не притронулся, - утверждала всезнающая Лялячка.

- А Андрей свою колошматил, ой ко-лош-матил, - утверждала Морозиха, вытирая губы кончиком платка. - Волосья повыдирал.

- И то, бабы, - вздохнула Феня Лозовая. - Корми теперь байстрюка нагуляного.

- Не говори, - поддержала её Ленка Филонова. - Мало кормить. Учить, одевать надо.

- Молчали бы! - одернула их Мария. - Радуйтесь, что не с вами случилось. Юлька да Наташка — бабы, как картинки, вот мужики и позарились.

Из-за пригорка показалось стадо.

Бабы с сожалением расходились отыскивать своих коров.

В сумерках Андрей покинул свой дом, направляясь к Ивану. Из кармана брюк торчала головка бутылки. Стараясь незаметно обходить встречных, он постучал в дверь товарища по несчастью.

Иван встретил его угрюмым взглядом.

Юльки дома не было.

Андрей поставил водку на стол. Иван нехотя поднялся с лавки, поставил стаканы, положил на стол яйца, варёную картошку и миску кислого молока.

- Давай! - предложил хозяин.

- Уехать, что ли? - спросил Иван, глядя в пустоту.

- А дитё? - спросил Андрей.

Иван в недоумении уставился на него:

- У тебя же нет детей?

- Нету…, - усмехнулся Андрей. - Взял его на руки, а он смотрит на меня и улыбается…

- Вон оно, как - протянул Иван. - А у меня своих двое. Как бросить?

- Наливай! - отчаянно взмахнул головой Андрей.

Юлька, увидев в окно с улицы выпивавших мужиков, в дом не пошла. Подпирая угол дома, она тихо плакала, проклиная свою судьбу.

Мужики в доме о чём-то спорили, доказывали друг другу. Вспоминали войну и просидели так всю ночь. Под утро уснули на лавке, не решив, как жить дальше или предоставив времени расставить все по своим местам.

- 50 -

Отпуск был положен Вере в июне. Пётр упросил начальство и тоже получил две недели отпуска. Решено было ехать в гости к родителям Веры.

Стоя у калитки, Елизавета Павловна пристально приглядывалась к идущей по дорожке молодой паре.

Мужчина нёс в руках тяжелый чемодан. Женщина в лёгком платье, с сумочкой в руках, шла позади него.

«В гости к кому-то, - подумала Елизавета Павловна и тут же спохватилась, - К нам гости, двор наш на отшибе.»

Она поняла, что приехала дочь. Тут же подивилась: «А кто с ней? Неужели?...»

Вера увидела мать у калитки и прибавила шаг.

Мать бросилась к ней и долго не могла произнести ни слова. Когда Елизавета Павловна отпустила Веру, та, смущаясь, представила Петра.

- Матушка, это - мой муж.

Елизавета Павловна с улыбкой посмотрела на зятя:

- Поняла уже.

Они прошли в дом, где гостей уже ожидали. На глазах Василия Гавриловича появились слезы, когда он обнимал дочь.

- Вера! - он отстранил от себя дочь, рассматривая её. - Взрослая уже. С начала войны не виделись.

Семилетний Колька недоверчиво смотрел на мужчину рядом с сестрой. Он и Веру помнил смутно. А тут - взрослая сестра с мужем. Вера прижала к себе Надюшку и Витька, притянула Кольку. Как же она соскучилась по маленькому, но такому родному дому. На стене громко тикали, висящие наискосок, ходики, знакомые с детства. Висел мысник и в нём стояла незамысловатая посуда. Вера была дома.

- Вера, Надюшка, - прервала её мысли мать, - на стол накрывать надо. Проголодались, поди, с дороги.

Елизавета Павловна суетилась, пытаясь преодолеть смущение. Она никак не могла привыкнуть к мысли, что дочь - замужняя женщина, а сама она теперь - тёща.

- Витёк, беги за бабами, пока мы готовим, - отослала она сына за подружками.

Те не замедлили явиться вслед за Витьком.

- Витёк у вас — партизан, - едва появившись в дверях, заявила Лялячка. - Не сказал зачем мать зовёт.

- Испугал, ирод, - поддержала её Марья.

Женщины обнимали Веру, не стесняясь, разглядывали её мужа.

- Давайте за молодых! - поднял первую стопку Василий Гаврилович.

- Жить вам вместе триста лет, - пожелала Мария.

- И чтобы без войны, - тихо произнесла Евдокия.

Они выпили, закусили и, как водится в деревне, пошли бесконечные разговоры. Время пролетало незаметно. Пётр быстро освоился с новой роднёй, с подругами тещи.

- Бабы, - спохватилась Лялячка, - корову пора идти доить на стойло.

- Да и молодым отдохнуть надо с дороги, - заметила Евдокия.

Отправив мужа отдохнуть, Вера вышла в кухню, где мать мыла посуду.

- Отчего тётка Евдокия грустная? - спросила Вера.

- Будешь тут грустная, - горько вздохнула Елизавета Павловна. - Не обо всём писала я тебе. А за войну всего произошло-накопилось, трудно даже рассказать, не то что описать.

И она стала рассказывать Вере о том, что происходило во время войны: о Прохоре, о Женьке, о полицаях - выходцах из родной деревни.

Вере трудно было представить расстрелянных немцами дедов, расстрелянного своими дядьку Прохора. Она помнила его добрым, приветливым.

- Почему никто не заступился? - удивилась она.

- Не успели, - коротко ответила мать.

- А предатель кто? - спросила Вера.

- Кто его знает, - пожала плечами Елизавета Павловна.

- Может полицаи?

- Они не прятались, свой кто-то доносил. Но не из нашего «кутка», - уверенно заключила она.

Пётр оказался парнем рукастым. На следующий день он, испросив инструмент у Василия Гавриловича, чинил калитку, вкапывал новые столбы для ограды, поливал огород. Витёк помогал, удивляясь, сколько Пётр всего умеет.

Вера помогала матери, а та каждый день вспоминала что-нибудь, и разговорам не было конца.

По приезде в Нежин Веру ожидала пачка писем. Все из Канска. Она читала и перечитывала. Жозефина Афанасьевна писала, что детский дом готовится к переезду. Когда прибудут на новое место, она сообщит адрес. Вовчик Чижов был доволен учебой.

«У нас есть заводская самодеятельность. Я в спектаклях играю все главные роли. На заводе нормы выработки перевыполняю. Вера Васильевна, вы же понимаете, талант нигде не пропадёт», - задорно писал он.

Вера улыбалась, читая письмо. По-прежнему неунывающий Вовчик. Она сложила письма в коробку от обуви и задумалась. После возвращения из отпуска Вере захотелось уехать из Нежина, жить поближе к родным.

- Пётр, - начала она разговор, едва муж вернулся с работы, - попроси перевода в Ростов.

- Я сам о том же думаю, - поддержал её Пётр, - в гостях, как говорится, хорошо, а дома — лучше.

Через два месяца его перевели на работу в Сталинград. Люся помогала собирать Вере немногочисленные вещи.

- Как же я без вас, Верка? - грустно причитала она. - Я к Петьке привыкла. С кем в кино буду ходить? К кому в гости?

- Женихов не с кем обсудить, - притворно вздохнула Вера. - Выходи замуж и уезжай. Или поехали с нами. Там город большой, там — Волга.

- Завидовать нечему, - усмехнулась Люся. - Там - разруха, пока отстроят город, по углам намотаетесь.

- Нам не привыкать, - ответила Вера, завязывая очередной узел.

В Сталинграде Пётр поступил работать в пожарную часть при локомотивном депо станции «Сарепта».

Им дали комнату в деревянном бараке.

Вера была рада первому в её жизни собственному жилищу. Она вымыла окна, полы, повесила занавески к приходу мужа. А когда огляделась, поняла, что спать им сегодня придётся на полу. Впрочем, и ели они вечером на подоконнике.

- Верунь, потерпи немного, - успокаивал её муж. - На выходных сходим в магазин.

- Петя, да там разметают всё моментом, в очереди не настоишься, - напомнила Вера - Да и денег у нас - кот наплакал.

- Стол сам сколочу, - пообещал Пётр.

- Спать можно на полу, - поддержала его жена.

Вера глядела на мужа и понимала, что всё больше любит его.

Рано утром забарабанили в дверь.

Вера едва успела накинуть халат на плечи, как в дверь ввалились двое мужчин, деловито занеся сетку от кровати.

- Добро в ваш дом, - пробасил один из них. - Кровать стоять где будет?

Вера ничего не могла понять и машинально махнула рукой в угол.

- Так тому и быть, - согласился мужчина. - Кирилл, - сказал он между прочим.

- Его так зовут, - сообщил Пётр. - А это, - показал он на второго, - Виктор. Мы вместе работаем.

- Во, во, - согласился Виктор, - вместе. Кровать на складе дали. Купите себе, эту назад сдадите.

- Сейчас стол принесут, - кивнул на дверь Кирилл.

И действительно, в дверях, пятясь, появился ещё один мужчина. Стол поставили у окна.

Вера изумленно переводила взгляд с мужчин на мужа. Надо же, ничего вчера не сказал, хотя знал, что привезут кровать и стол. Пётр только улыбался.

- Спасибо! Спасибо! - благодарила она.

- Пользуйтесь, - сказал Виктор. - А тут немного денег ,- протянул он Вере свёрнутые в рулончик купюры. - Подъёмные, так сказать. На обзаведение.

- Спасибо, - Вера благодарно прижала руку к сердцу.

- Видишь, - сказал Пётр. - Сослуживцы.

Вера оглядела комнату, казавшуюся теперь более уютной.

Пётр весь выходной сколачивал в общей кухне полочку, а вечером торжественно повесил её на стену.

- Посуду поставишь, - заявил он.

Полочка напомнила Вере старый мысник в родном доме. Она расставила немногочисленные тарелки, кружки и удовлетворенно вздохнула.

На общей кухне Вера познакомилась с такими же, как она, молодыми женщинами. Общие заботы о добывании продуктов, о ценах, о новых фильмах сплотили их.

Вера подружилась с Аней Воробьёвой, с Ириной Проскуряковой.

Женщины были полной противоположностью друг другу.

Аня - шустрая, говорливая. Ира же - полноватая, властная и немногословная.

Вера сплачивала их своим лёгким характером, сглаживая, возникающие изредка, столкновения.

Иногда, по вечерам, они вместе обедали семьями. Вера играла на гитаре. Говорливая подруга слушала её и замирала.

- Верка, - говорила Аня, - обожаю, как ты играешь.

Ира молча утирала слёзы полной ладонью, когда Вера играла «Гибель Титаника».

Обжившись, Вера написала письма бабе Наташе, в Нежин, Людмиле. Письмо из Канска вернулось с отметкой почты, «адресат не проживает». В детский дом Вера не писала, зная, что переехали они в другой город, и теперь связь была потеряна. От Люси ответа Вера не получила. Видимо, всё-таки, вышла замуж и уехала. Связь с прежней жизнью оборвалась. Прошло ещё какое-то время, и Вера обрадовала мужа.

- Пётр, у нас ребенок будет, - сообщила она.

- 47 -

Май 45-го года начался с бурного цветения яблонь. Вчера ещё на деревьях торчали бело-розово-зелёные бутоны, а проснувшихся утром баб встретила тишина на улицах да белое сияние в лучах утренней зари. Воздух был пропитан одуряюще-сладковатым запахом яблоневого сада.

Елизавета Павловна, не закрывая дверь, стала на пороге. Вдыхала весенний аромат и улыбалась:

«До чего хорошо! Тихо-то как! Немцев отогнали, не придут больше. Глядишь, скоро кончится война. Ох и заживут же тогда люди!»

Она постояла немного и пошла доить корову.

Деревня с каждым днём пополнялась возвращавшимися с фронта мужиками. Приезжали: кто без ноги, кто без руки, контуженые, израненные… И всё же - родные - мужья, отцы, братья. Скольких не дождутся жёны, дети? Сколько уже похоронок получили бабы? Сколько пропало без вести? Кто их считал?

Пришедшие с фронта мужики отдыхали недолго.

Начинали подправлять захиревшие за время войны хаты и домишки, сообща восстанавливали конюшню, косили сено.

Да мало ли дел в деревне? Куда ни брось взгляд, везде нужны были сильные руки.

О долгожданной Победе в Островянке узнали на следующий день.

Приехавший из станицы Пролетарской Кузьма Дронов, галопом гнал по улице Мармелада и кричал:

- Победа!!! Победа!!!

Из домов выскакивали дети, обеспокоенные женщины.

- Никак, опять немцы? - добежала до калитки Мария. Она услышала переполох и выскочила во двор, в чём была.

В конце улицы показалась подвода с запряжённым Мармеладом. Конь нёсся по улице, вытаращив глаза, видимо не понимая, за что на старости лет его нещадно погоняют сломанной веткой.

За телегой бежали женщины с другого конца деревни: Ленка Филонова, Феня Лозовая, Наташка Беликеева… Они что-то кричали, плакали.

Мария, из-под руки, разглядывала процессию, пытаясь понять ,что происходит.

- Победа! Победа! - наконец разобрала она.

До неё дошел смысл слова.

- Победа! - Мария ухватилась за ограду, чтобы не осесть на землю.

Подбежала Лялячка.

- Неужель, правда? - запыхавшись, спрашивала она.

Подбежала Зоя:

- Дождались, бабы!

- Надо к Лизавете бежать, - опомнилась Мария. - Они с Василием в закутке своём не скоро услышат новость.

И они с Зоей побежали через дорогу к дому Елизаветы Павловны.

- Василий! Лизавета! - кричала на ходу Мария. - Выходите! Радость-то какая!

На порог вышел Василий Гаврилович.

- Вася! - кинулась к нему Мария. - Радость какая! Победа!

- Победа!? - не поверила Елизавета Павловна, появившаяся за спиной мужа.

- Победа! - утирала слезы Зоя.

- Бабы! - воскликнула Мария. - Победу обмыть надо!

- Давайте у меня соберёмся, - предложила Зоя, - у меня места много.

Вечером собрались в доме у Зои.

Каждый приходящий ставил на стол принесённые продукты. Угощения были незатейливыми, самогонка не была прозрачной, как стеклышко, но люди радовались Победе. Ничто не могло омрачить праздник. Рассаживались за столы, разливали самогонку.

Василия Гавриловича попросили произнести первый тост.

- Давайте за Победу! - сказал он, поднимая стакан. - Мы все пережили войну. Мы на фронте, женщины в оккупации. Всем было трудно! Давайте за Победу!

Выпили и стали закусывать, предлагая друг другу угощения.

- А где Евдокия? - поставив рюмку на стол, спросила Лялячка.

На неё шикнула Мария: «Не пришла, значит не захотела».

Но успокоить Лялячку было не так просто.

- Её приглашали? - громко спросила она.

- Нет, - за всех ответила Федора.

- Лиза, - вскочила Лялячка, - пойдём за ней. Тебя она послушается.

Разговоры за столом затихли. До сих пор в деревне не было единого мнения, был Прохор предателем или нет.

- Прохор - не предатель! - поднявшись громко сказала Елизавета Павловна.

- Старостой был, - возразила Феня Лозовая.

- В деревне и полицаи были, - отрезала Лялячка, - убежали с немцами, а Прохор вернулся, потому что не виноват был.

- Кто знает… - вздохнули за столом.

- Мы знаем! - сказала Елизавета Павловна, - Неужели надо было ему ходить по деревне и говорить, что он партизан!?

Никто не посмел ей возразить.

- Не надо Евдокию отвергать! - продолжила Елизавета Павловна, - жена и дети рядом с Прохором были. Если бы немцы догадались, что он предупреждает нас обо всех их планах, расстреляли бы всю семью.

Она вышла из-за стола и пошла к двери. Лялячка догнала её на пороге, и они пошли к дому Прохора.

Евдокия была дома. Она сидела у окна и бездумно глядела на улицу.

- Пошли! - тронула её за плечо Лялячка. - Ишь, сидит тут одна! Победа!

Евдокия не удивилась сообщению о Победе, видно слышала, как радуется народ.

- Пошли, Дуся, - тихо попросила Елизавета Павловна. - Ждут нас.

Евдокия смотрела на них непонимающе.

- Вы чего, бабы? Куда я пойду? Я - жена предателя! Как на людей смотреть?

- Вот, что! - категорично заявила Лялячка. - Чтобы никогда больше не слышали мы от тебя такого!

- Правда, Дусь, - произнесла Елизавета Павловна. - Говорить люди могут всё, что думают. Но ты должна голову высоко носить. Если бы не Прохор, выжили бы мы? Без того хлеба?

- Ой, бабы! - уткнулась в ладони Евдокия. - Не могу забыть! - она зарыдала.

- Радость, как и горе, легче на людях переживать, - заметила Елизавета Павловна, - Идём!

Успокоившись, Евдокия пошла с подругами.

Зоя пододвинула ей стул:

- Садись, подруга!

- Вот что сразу хочу сказать! - громко привлекла Зоя внимание собравшихся. - Мы - не на собрании. Агитировать никого не стану! Сказать хочу: Прохор Новожилов, односельчанин наш, муж Евдокии, предателем не был! Мы с ним всю войну рядом были. Сколько он баб от немцев спас. Никто не знает, как мы тут жили. Елизавету выпороть хотели принародно, так Прохор не испужался, сказал, что собака бешеная свинью покусала. Супостаты не поверили ему, велели ту собаку привести.

- Привел? - поинтересовался кто-то из мужиков.

- Привел! - отозвалась Лялячка. - Где только и нашёл?

- Свою он пристрелил, - тихо сказала Евдокия. - Такая ласковая была, - вытерла она глаза.

- Вон как?… - удивился Василий Гаврилович. - Ты, Евдокия, не думай плохого о нас. Прохор героем умер. Давайте выпьем за его память. Не было в нашей деревне предателей.

- Ошибаешься, Гаврилыч, - вздохнула Зоя. - Немцы знали, кто о чём думает, какими мыслями живет. От кого?

- Не узнаем теперь, - строго произнесла Елизавета Павловна.

- Оно к лучшему, - сказала Мария. - Как рядом с предателем жить? Пусть его совесть замучает, кто бы ни был.

- Хватит о плохом! - поднялся Иван Петров. - Давай за Победу! - он залпом опрокинул стакан, держа его в левой руке. Правый рукав был заколот булавкой выше предплечья. За столом последовали его примеру. От выпитого немного потеплело на душе. Разговоры пошли о будущем. Потом появилась гармошка. Бабы выходили в круг, пели частушки. Немногочисленные мужики затягивались самокрутками, благо хозяйка не возражала. Расходились далеко за полночь, воодушевленные Победой и надеждой, что больше никогда не будет войны.

- 48 -

Известие о Победе Алексей встретил в бараке.

Заместитель начальника лагеря по политчасти, собрав заключенных в актовом зале, торжественно зачитал сообщение об установлении 9 мая праздника Дня Победы указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1945 года.

Заключенные поднялись с мест и долго хлопали в ладоши.

Потом произносились торжественные речи, соответствующие моменту.

В обед была увеличена пайка хлеба на несколько грамм.

- Дождались всё-таки, - сидя на топчане, радовался Петр Демьянович. - Глядишь, выпустят, у кого не тяжкие преступления или послабление режима будет.

Алексей знал, что его статья не подлежит пересмотру.

- 45 -

В декабре 44-го с фронта вернулся Василий Гаврилович. Он появился неожиданно. Елизавета Павловна накрывала на стол к обеду. Входная дверь неуверенно дернулась, но не открылась. Хозяйка подумала, что это Мишка, пришедший в гости к Витьку, не может открыть примёрзшую дверь. Но от следующего рывка дверь отворилась, и на порог шагнул солдат в шинели, с худым заросшим лицом.

Взгляд Елизаветы Павловны упал на левый рукав: оттуда почему-то не торчала кисть. Она подняла глаза и обмерла.

- Василий! - прошептала Елизавета Павловна.

Муж неловко переминался у двери с ноги на ногу. Она протянула руки, чтобы обнять его. Но тот отстранился.

- Погоди, Лиза! - кадык на шее Василия дёрнулся. - Погоди!

Елизавета Павловна остановилась в недоумении.

- Сначала посмотри на меня, - строго сказал муж.

Она посмотрела на его лицо.

- Постарел ты, Вася, - пожала плечами, - похудел. Ничего, у нас теперь и хлебушка немного есть, картошки, корова доится. С голоду не помрём.

- Лиза! - голос мужа дрожал. - На руку мою посмотри! Нужен я тебе такой? Давай сразу решать!

Елизавета Павловна посмотрела на пустой почти до локтя рукав.

Вот что привлекло её внимание, поняла женщина. Муж вернулся потому, что у него не было руки.

- Вася! - проглотила она слезы. - Неужели ты мог обо мне такое подумать!

- Прости, Лиза! - сказал Василий Гаврилович. - А дети где?

- С горки катаются, - отозвалась Елизавета Павловна, - сейчас кликну, ты раздевайся.

Она накинула на плечи шаленку и, выйдя на порог, закричала:

- Надюшка! Витёк! Колька! Домой идите! Отец с войны пришёл!

Дети, катавшиеся за домом с горки, поспешно побросав деревянные санки, побежали домой.

Первой забежала Надюшка и замерла на пороге.

- Выросла-то как! - удивился человек в шинели, приблизившись к девочке.

Надюшка отступила от незнакомца, пахнущего махоркой и йодом.

А тот наклонился к ней и, обняв одной рукой, шептал: «Доченька! Доченька!»

Надюшка попыталась вырваться от него, но тут же поняла, что это вернулся с войны отец.

Шедший следом Колька с улыбкой смотрел на них. Щеки мальца разрумянились от мороза и беготни с санками.

- Мам!? - послышался вопросительный голос Витька.

Увидев, что сестру обнимает гость, мальчишка сразу сообразил, что это отец, но поверить не мог и ждал подтверждения от матери. Увидев в её глазах слезы, Витёк кинулся к отцу, обхватив его за колени.

Колька не выдержал и заревел.

Немного успокоившись, Елизавета Павловна велела детям:

- Вы не раздевайтесь! Сбегайте к тётке Федоре, к Марье! Ну, сами знаете к кому ещё. И не забудьте позвать тетку Евдокию! Не говорите только, зачем я их приглашаю!

Пока дети созывали гостей, Елизавета Павловна накрывала на стол всё, что было в доме.

- Ты, Вася, не переодевайся пока, - велела она. - Пусть подруги посмотрят, какой ты у меня.

Через несколько минут прибежал Колька, сообщив, что напугал тётку Федору своим приглашением, и она бежит вслед за ним.

Дверь открылась и ворвалась Федора.

- Лизавета!? - запыхавшись, стала она на пороге. - Слу…, - не успев перевести дух, она увидела Василия Гавриловича.

- Вася!? - запричитала она и бросилась к нему на шею. - Вася!

Пришедшие Мария и Лялячка не дали ей наплакаться, полезли обниматься. Пришли Зоя и Евдокия.

- Ой! - опомнилась Лялячка, - Витёк, ирод. Как закричал с порога: «Тётка! Тебя матушка зовет к нам!» Я всполошилась: «Случилось чего?» А он бегом дальше! Ну и я бегом за ним.

- Он всё село всбулгачил, - улыбнулась Зоя.

- Давайте за стол, - предложила хозяйка. - Возвращение отметить надо.

Не успели расположиться за столом, как в окно постучали.

- Лизавета Павловна! - послышался женский голос. - Зайти можно?

- Заходите! - крикнула хозяйка.

В комнату набились бабы.

Василий Гаврилович был первым, вернувшимся с войны…

Кто-то сидел на лавках. Кому не хватило места - стояли. В глазах каждой женщины можно было прочесть вопрос:

«Моего не встречал на фронте?»

Бабы приносили, у кого что было из закуски и выпивки.

Елизавета Павловна выставила всё, что было в доме съестного.

Разговорам не было конца.

Василий Гаврилович едва успевал отвечать на вопросы.

Бабы, опережая друг друга, рассказывали, как они переживали оккупацию. Рассказали и о дедах, расстрелянных в начале войны, о голоде, о том, как прятали оружие, лишь бы не досталось ворогам.

О том, что в деревне были полицаи из своих, никто не заикнулся.

Под вечер бабы вспомнили, что ждёт их некормленая скотина и подались по домам.

Елизавета Павловна тоже пошла доить корову. Уткнувшись в её тёплый бок, она дала волю слезам.

О чем она плакала?

Жалела себя? Жалела мужа? Или то были слёзы радости, что муж вернулся с войны? Может то были слёзы радости и жалости, прорвавшиеся сквозь возведённую плотину переживаний? Кто их поймет, русских женщин.

- 46 -

Вере нравилось жить в Нежине.

Мать прислала длинное письмо на нескольких листах.

Писала под диктовку Надюшка.

Она сообщала, что вернулся с войны отец, что открыли школу и теперь они с братьями учатся. Мать задавала много вопросов. «Как питается? Не болеет ли дочь? Не опасна ли работа? Замуж не вышла?» - спрашивала она. «У нас в деревне столько новостей», - писала сестра, - «Матушка каждый день напоминает мне, что надо рассказать Вере, когда приедет». «А когда ты приедешь?» - спрашивала Надюшка. - «Тебе отпуск положен?»

«Ждем тебя в гости летом», - дочитала Вера письмо до конца.

Она решила заранее покупать подарки для родных. Денег ей хватало. Да и тратить их было особо некуда. Вместе с Люсей они прикупили себе к лету платья, туфли, красивые шарфики.

- Просто - загляденье, - оценила наряды Люся. - Все парни наши.

По вечерам Люся уходила на свидания, а Вера, в одиночестве, читала книжки.

- Эх, Верка, - вздыхала разочарованная подруга, - ты дома сидишь, не ищешь никого, я знакомлюсь с парнями, а результат один. Ни тебя, ни меня никто замуж не берёт. Где справедливость?

Справедливость восторжествовала на стороне Веры.

Девушка сидела за столиком в столовой, уткнувшись в тарелку с макаронами. За соседними столиками обедали пожарные. Они всегда обедали в одно время, но Вера не обращала на них внимания. Одетые в спецовки, они казались все на одно лицо.

Вера отодвинула тарелку и потянулась за стаканом с компотом, когда на столик упал кусочек скатанного хлеба. Она удивлённо посмотрела направо, откуда прилетел катышек. На неё смотрел добродушно улыбающийся паренёк.

Вера отметила, что улыбка у него открытая, ласковая, лицо симпатичное.

«Не красавец, но внешность приятная», - подумала девушка.

Парень ухватил стакан с компотом и пересел за её стол.

- Я тебя давно приметил, - просто сказал он. - Ты часто одна обедаешь. Я - Пётр, а тебя, как величать?

- Вера, - ответила она.

- Давай, вечером в кино сходим? - предложил Пётр.

- У меня вечером — дежурство, - с сожалением произнесла Вера.

- Тогда, завтра, - улыбнулся Пётр. - Договорились?

- Договорились, - улыбнулась Вера.

Парень ей понравился.

Следующим вечером они ходили в кино. Потом Пётр провожал Веру до общежития. Они болтали, как будто давно знали друг друга. Пётр рассказывал, что в армию его не взяли, так как служил он пожарным.

- Иногда, сутками тушили пожары после бомбежек, - говорил он. - Забывали, когда спали, когда ели.

- А я в Сибири была, - рассказывала Вера. - Там дети голодали в детском доме.

- Война никого не щадила, - сочувствовал Петр.

Расставались с сожалением.

Утром Люся допытывалась, как подруга сходила в кино.

Вере и рассказать было нечего. «...Посмотрели кино, проводил до общежития...»

- Эх, Верка, - укоряла её Люся. - Не интересно с тобой. Нашла простачка. Видела я его в столовой. Выходец из рабоче-крестьян. Я себе найду интеллигента.

Оказалось, Петр и правда был из крестьян, родом из под Тамбова.

Вера обрадовалась: значит не ленивый, гвоздь сможет вбить в стенку.

Через месяц Петр предложил: «Вера, давай поженимся».

Девушка согласилась.

Петр всё больше и больше нравился ей.

- Свадьба?! - не поверила Люся, когда Вера объявила ей о своем решении. - Ты же его мало знаешь.

- Он — добрый, - покраснела Вера.

- Ты влюбилась? - удивилась Люся.

Вера покраснела ещё больше.

- Верка, - кинулась к ней подруга, - тихушница ты моя. Правильно делаешь. Где мужиков взять? Говорят, войне конец скоро, придут мужики, а тут девок выросло сколько. Мы, поди, старухами будем выглядеть в их глазах, - пригорюнилась девушка.

Унывать долго Люся не могла, тут же стала придумывать, как отметить свадьбу.

Вера еле успевала отвечать на все её мысли и задумки.

- Пригласим только своих, - загибала пальцы рук Люся. - Пётр друзей позовёт.

Своих оказалось не много - человек пятнадцать, если пригласить девчат с работы да из общежития.

- Нет, - ужаснулась подруга, - не уместимся. Да и где столько жратвы набрать? Опять же - посуды нет… Ой, Верка, задала ты мне мороки.

Петр купил на рынке два тонких серебряных колечка, которые они надели на пальцы друг другу в ЗАГСе.

Люся, увидев кольца, как всегда не стерпела.

- Бедновато, однако, - заявила она Вере. - Ну ничего, к старости золотыми обзаведётесь.

Вера не обиделась.

Свадьба получилась скромная.

Накрыли стол, подруги Веры принесли закуски, кто что смог, друзья Петра достали самогонки. Зато наплясались до упада под гармошку дядьки Степана, приглашённого Петром. Вера играла на гитаре и пела любимые песни. Вечером Люся и Вера убирали со стола, мыли посуду. Молодой муж ушел ночевать в свое общежитие.

Вера написала письма родным, бабе Наташе, в детдом, где сообщила, что вышла замуж.

Через неделю они с Петром сняли небольшую комнату у одинокой женщины, где и поселились.

- 42 -

В казахстанской глубинке новый 1944-й год начался с порывов ветра, налетевших с северо-запада. Буран бушевал по всей степи, неся стену снега с песком. Выйти из дома было невозможно, сразу сшибало с ног. Отбушевав дня три, буран потерял свою силу и отступал, оставляя за собой снежные наносы.

Марфочка, целый день чистившая снег на ферме, к вечеру еле доползла до порога дома.

- Борис где? - спросила она у младших детей.

- Я его не видела с самого утра, - оторвалась от тетрадей Тамара, - овец Валька накормил.

- Борька разве не с тобой на ферму ушёл? - спросил Валентин

- Нет! - разволновалась Марфочка и кинулась в кладовую, где хранились лыжи.

Одной пары на месте не оказалось.

Сердце её оборвалось.

С тех пор, как на фронт ушел Аркадий, Борис рвался за братом. Ему было семнадцать лет, и он считал зазорным сидеть дома, когда все братья воюют. И вот, под шумок, зная, что вряд ли по сугробам пойдут за ним, ушёл.

Марфочка кинулась к соседке.

- Ах, басурманин! - возмущалась та, - знает, что догонять некому.

- А если заблудится в степи? Или волки? - Марфочка перекрестилась. - Семёнычу, что я напишу? Ой-ой!

Всю следующую неделю в доме стояла гнетущая тишина.

Марфочка машинально ходила на ферму, кормила детей. Самой есть не хотелось. От переживания лицо её осунулось.

На следующей неделе принесли письмо.

Борис писал:

«…Мама, поругай меня, но не сильно. Я еду на фронт. В нашей теплушке все ребята молодые. Прибился я к воинской части. К какой, сказать не могу. Думал, назад домой отправят. Но поговорили со мной, я сказал, что еду к братьям. Они давно воюют, а я чем хуже? Война скоро кончится; братья с орденами вернутся. Мне бы хоть медаль успеть получить. Да и мир посмотрю. Писать буду. Вы тоже пишите.

Марфочка не знала: плакать ей или радоваться за сына. Ведь посмотреть другие страны он вряд ли когда ещё сможет. С другой стороны: война не щадит ни молодых, ни старых. Она будет ждать мужа и сыновей, будет верить, что все вернутся.

- 43 -

Первого февраля 1944-го был освобожден город Кингисепп.

Немцы не выдержали натиска советских войск и по всему участку фронту начали отступать к Нарве.

125-я стрелковая дивизия продолжала наступление, форсировала реку Нарву и вела бои по расширению плацдарма на её западном берегу.

Воины дивизии вступили на территорию Эстонии.

Немцы стремились вернуть утерянные позиции. Бои за западный берег длились и днём и ночью. Еще с 1943-го года немецкое командование силами военнопленных, своих штрафников и гражданского населения стало возводить по правобережью реки Нарва оборонительную линию «Пантера», являвшуюся частью «Восточного вала». Вдоль переднего края шла сплошная линия траншей полного профиля, за ней вторая, третья… На расстоянии 30-60 метров друг от друга вдоль фронта находились доты, дзоты, пулемётные гнезда.

Наши войска, форсировав реку Нарву у деревень Криуши, Долгая Нива, дальше продвинуться не могли.

Алексей отправлял на задание Полева и Васю Марцину.

Надо было разведать расположение сил противника на передовой линии, которая менялась с каждым днем. Они собрали нужные сведения, можно было уходить, но Вася не выдержал, подполз к немецкому окопу и закидал его гранатами.

Полев не успел остановить друга.

Немцы открыли пулеметный огонь.

Осколком ранило Полева в руку.

Он позвал Васю, но тот недвижимо лежал на земле, устремив глаза в небо.

Полев всё понял и стал отползать к своим.

- Товарищ, майор, - докладывал он о результатах разведки. - Установлено расположение танков в этом районе, - он показал на карте, - в количестве 7-ми машин…

- Почему один докладываешь? - спохватился Алексей. - Где Марцина?

- Вася убит, - тихо сказал Полев, как будто извиняясь, что не уберёг товарища.

«Ещё один боец, молодой, весёлый гармонист», - думал Алексей. - «Ему бы жить да жить!»

- Товарищ майор, - напомнил о себе Полев, - гармошку его куда деть?

- Сдай старшине, - устало отозвался Алексей.

- Тут ещё фотография осталась, - положил Полев на стол любительское фото.

Алексей взял его в руки.

На него смотрели простые деревенские жители. Несколько мужчин, наряженных в вышитые рубахи, несколько женщин, повязанных платками. На переднем плане симпатичная девушка в головном уборе из лент. Да и женщины, как на подбор, были красивы доброй, мягкой красотой сельчанок. Среди них, на корточках, сидел Вася Марцина, глядя прямо в объектив.

Алексей перевернул фотографию.

«7. 4. 1941 рiк,» - было написано в углу. - «Память про участие в драмкружку. Село Голубече».

Была ли фотография от девушки? Или её прислали родственники, знакомые? Ни имени, ни фамилии, ни адреса, куда можно было отослать фото. Решив спросить адрес в канцелярии, Алексей убрал карточку в планшетку.

Немцы, обнаружив месторождения горючих сланцев, из которых получалась сланцевая нефть для нужд германской армии, стягивали свежие силы к передовой линии. На ближайших аэродромах находились истребители и бомбардировщики. Плотность пехоты противника составляла 12-13 тысяч на участке фронта в один-два километра.

С такими силами приходилось бороться вымотанным советским бойцам. Не смотря на ожесточенные бои, они не уступали врагу и пяди земли.

Утром над нашими позициями появились самолеты.

Солдаты вжались в снег, пережидая налет.

Бомбы неслись к земле с диким воем. Отбомбившись, самолеты повернули назад. Теперь надо было ожидать атаки…

Немцы предприняли попытку наступления на участках, где располагались позиции 657-го и 466-го полков. Полки, как всегда, находились рядом.

Алексей командовал батальоном в родном 657-м стрелком полку, заменяя раненого майора.

Немцы, защищённые оборонительной линией, не жалели снарядов.

Наши бойцы едва успевали отражать следующие одна за другой атаки противника. Когда во время очередной атаки возникла опасность прорыва обороны, русские солдаты поднялись в контратаку.

Немцы наступали ровными цепями. Можно было различить их красные, возбужденные от шнапса лица.

И всё же их было гораздо больше.

- Приготовить гранаты! - приказал Алексей.

И гранаты полетели в сторону врагов, на некоторое время внеся сумятицу в ряды наступающих.

Но и среди красноармейцев были немалые потери. Контратака захлебнулась на некоторое время, бойцы залегли.

Алексей поднялся во весь рост, не смотря на автоматные очереди.

«...Знает Коля тайные лазейки,

Всё прошел, но вот на полпути…»,

- пронеслось в голове.

Алексей успел подумать, что слова эти уже слышал раньше. Но вот где, опять не мог вспомнить.

Бойцы, видя его решительность, мгновенно поднялись вслед за командиром. Рядом свистели пули, рвались гранаты, падали бойцы, но оставшиеся шли вперед. Сил явно не хватало.

Алексей принял решение.

- Отступаем! - закричал он. - Вторая рота прикрывает, остальные уходят!

Он остался со второй ротой.

Казалось, что числу врагов не будет конца… В этом бою погибло много бойцов. Выжившие достигли своих окопов при поддержке со стороны 466-го полка, который ударил по наступающим фашистам пулемётным огнём. Забухали минометы. Вражеские цепи начали отступление.

Советские войска не продвинулись вперед. Но и враги уходили не солоно нахлебавшись. Вокруг лежали трупы. Снег покраснел от крови, дымились воронки с вывернутой наизнанку землей.

Оглядывая себя, Алексей не обнаружил даже вырванного клочка на грязной, измызганной шинели.

Первое о чем он услышал, вернувшись из боя, было сообщение о гибели подполковника Тузова.

Поверить в это было трудно. Сознание отказывалось принимать очевидное. Ещё вчера сидели за одним столом, говорили о чем-то, вспомнить о чём Алексей не мог. Тузов был настоящим другом. В дивизии его считали авторитетным командиром.

Алексей не выдержал, позвал Светова.

- Достань выпить, - попросил он.

Светов осуждающе покачал головой, но бутылку спирта принес.

- Разбавьте, - посоветовал он, поставив кружку с водой.

Алексей пил, но сознание оставалось ясным. Он думал о том, как же можно пережить всё, навалившееся сразу: письмо от жены, гибель Васи Марцины, гибель друга?

Казалось, февраль остановился в своем начале, и война пошла по кругу. День за днём отбивали по нескольку атак, теряя людей.

Последняя атака, в которой участвовал майор Златоцветов, ничем не отличалась от предыдущих.

Враги наступали в третий раз за день.

Батальон нёс большие потери. Сверху поступил приказ: «Держаться до последнего человека!!!»

Алексей злился: людей оставалось всё меньше и меньше.

Как сказал бы Светов, «его охраняло дерзкое счастье».

От пуль Алексей не прятался.

- Товарищ майор, - по траншее приближался рядовой Зудин, - там разведчики из 3...-й дивизии возвращаются через наши позиции…

- Стань вместо меня! - приказал он Зудину. - Пойду поговорю с ними.

Солдат занял его место у бруствера.

Алексей подошел к пришедшим разведчикам.

- Кто такие? - спросил он. - Как попали за линию фронта?

- Ладно, майор, - устало, не по уставному, перебил его незнакомый лейтенант, - мы всю ночь не спамши. Дайте нам пройти к своим.

- У нас осталось мало людей, - сказал Алексей. - Остаётесь в распоряжении нашего батальона, пока не придет подкрепление.

- Какое подкрепление? - возмутился лейтенант. - Наши сведения ждут в штабе.

- А здесь может произойти прорыв! - закричал Алексей. - Каждый человек, как глоток воды! Один из вас может идти с донесением в штаб.

- Пропусти, майор! - схватился за автомат стоящий рядом с лейтенантом боец.

В голове Алексея что-то щёлкнуло.

Остальное происходящее он помнил смутно. Выдернув «ТТ», он выстрелил два раза. Один выстрел сразу поразил лейтенанта, другим выстрелом Алексей ранил рядового. Очнулся, когда подбежали бойцы и начали крутить руки за спиной. Не понимая, что происходит, Алексей пытался вырваться, но не смог. Через мгновение сознание стало уплывать.

Кто сказал, что на войне не бывает тишины?

Очнулся Алексей в полной и непривычной беззвучности. Помещение, где он находился, было незнакомым. Кровать, с провисшей под ним сеткой, была жёсткой и неудобной, отчего затекло всё тело.

В голове замелькали обрывки событий, призрачных, как сон.

Алексей попытался сосредоточиться, соединить их воедино, чтобы восстановить картину, а потом действовать по обстоятельствам.

Внимание его было отвлечено.

Дверь отворилась и на пороге появилась женщина в белом халате.

За ней шёл мужчина в военной форме.

Женщина взяла Алексея за руку, пощупала пульс, покачала головой, поводила пальцем перед его глазами. Потом повернулась в сторону военного и строго сказала несколько фраз.

- Нервный срыв, - сказала Нестерова. - Возможно, на почве прошлой контузии.

Алексей попытался понять, что она говорит по движению губ, но в голове зашумело и он откинулся на подушку.

Посетители вышли, и Алексей снова погрузился в сон.

Очнулся от дикой головой боли и шума. Слух возвращался вместе с воспоминаниями. Алексей вспомнил, что произошло во время вчерашнего боя…

Часовой, охранявший его, принес котелок с супом.

Есть Алексей не смог - лишь поднес ложку ко рту - подкатила тошнота.

Часовой положил перед ним таблетки. Алексей запил их водой и опять забылся тяжёлым сном. Очнулся, почувствовав, что на него смотрят.

- Пришел проведать вас, - сказал сидящий напротив Светов.

- Светов? - удивился Алексей. - Как тебя пустили?

- Пропуск у меня имеется, - Светов щёлкнул пальцем по своей шее. - Попрощаться пришёл. Не скоро увидимся.

Он выложил на стол краюху серого хлеба и банку тушенки.

- Вот, - сказал он. - Кто ещё о вас позаботится?

Алексей не успел поблагодарить его.

Светов резко поднялся и постучал в запертую дверь.

Часовой выпустил его.

Если бы не хлеб и тушенка, Алексей подумал бы, что ординарец приснился ему. Опять зашумело в голове, и он провалился в забытье.

- Товарищ майор, - упрекнул его часовой, убирая очередную не тронутую порцию еды, - есть надо. К вам разведчики приходили, чуть не вся рота. Не пустили их.

Алексей лишь благодарно кивнул, отзываясь на сочувственные слова солдата. Происходящее плохо доходило до сознания. Казалось, перешагнёт он через порог и опять окажется в бою.

Окончательно опомнился на заседании трибунала.

Ему предъявили обвинение по статье 136-й часть 2 УК с применением статьи 51 УК.

«...Лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на десять лет, без поражения в правах, с лишением воинского звания «майор»». Его лишили ордена «Красной звезды» и медали за «Оборону Ленинграда». Было учтено его участие в боях, ранения, контузия и боевые награды.

«...Срок наказания исчислять Златоцветову А.И с ... февраля 1944 г. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит», так было написано в приговоре.

Жизнь Алексея остановилась на целых девять лет.

125-я дивизия оставалась воевать под Нарвой ещё несколько месяцев.

Алексея увозили в машине в Ленинград.

По началу его направили на работы по восстановлению дорог и мостов союзного значения на территории Ленинградской области.

Работа тяжелая, изматывающая, непривычная. Не проходящая усталость забирала все физические силы.

Алексей держался особняком.

Но однажды, когда нагруженная дроблёным камнем тачка не сдвинулась с места, к нему подошел худой высокий мужчина.

- Зря жилы рвешь, - заметил он.

Алексей исподлобья глянул на него.

- Не бойся, не блатной я, - усмехнулся мужчина.

- Значит, политический, - определил Алексей.

- По хозчасти я, - неопределённо произнес мужчина. - Пётр Демьяныч, - представился он.

- Подсказать чего хотел? - спросил Алексей.

- Работать, говорю, вдвоем легче, - заметил Пётр Демьянович. - По очереди грузить, возить будем.

- А охрана? - усомнился Алексей.

- Им - лишь бы норма была, - махнул рукой мужчина.

Охрана, и в самом деле, следила только за порядком; кто сколько нагружает в тележку, учитывали другие люди.

Работать вдвоем стало легче.

Алексей, до сих пор не отрывавший взгляда от тележки, теперь успевал передохнуть, пока Пётр Демьянович отвозил камень.

Со временем Алексей втянулся в работу, норму выполнял без надрыва, а вечером не валился без сил на нары.

Регулярно приходили письма.

Писали разведчики, писали братья, отец, писала Евдокия.

Письма от неё становились всё короче и короче.

- 44 -

Как и обещала Жозефина Афанасьевна, перезимовали ещё одну зиму в Канске.

Люся, не выдержав, написала заявление и уехала в освобожденный Ленинград, обещав писать и бабе Наташе и Вере.

Вера скучала, но оставить детей не могла.

И вот в детдоме праздновали очередные проводы зимы. Сожгли чучело «Зимы» во дворе, поводили хоровод, потом в столовой ели ржаные блины, испечённые старшими девочками. Запивали компотом из заготовленных летом сухофруктов и ягод.

Жозефина Афанасьевна, вставая из-за стола, тихо сказала Вере:

- Зайди ко мне.

Вера, не мешкая, последовала за заведующей.

- Вера, дети наши подросли…, - начала она. - Чижову тринадцать лет, Коле скоро тоже исполнится. В старшей группе таких человек восемь-десять наберется. Так вот, - вздохнула она, - твоя задача - написать детям характеристики.

- Зачем? - встрепенулась Вера.

- Будут учиться в ФЗУ, - успокоила её заведующая.

- Они же дети ещё! - беспокойно воскликнула Вера.

- Дети! - жёстко сжала губы Жозефина Афанасьевна. - Война, Вера! На заводе работать некому. Сколько мужиков уже никогда не вернутся. Кто будет работать?

По её лицу Вера видела, что заведующей жалко детей, с которыми прожили вместе больше трёх лет. Но обстоятельства не оставляли места жалости.

- Я напишу, - пообещала она. - Но, ...Вовчик… ему бы в артисты.

- Вера, - посмотрела на нее с упреком заведующая,- у меня указания. Иди, пиши.

Вера отправилась в канцелярию.

Несколько дней она писала характеристики. Заглядывать в старшую группу ей не хотелось.

Как сказать Вовчику, что мечта его не сбудется?

Сама говорила мальчишке, что у него талант, а теперь выходит сама отправляет его на завод. Хмурая, Вера ходила по коридорам, не находя повода хоть чем-то помочь Вовчику. Принеся характеристики на подпись заведующей, она робко проговорила:

- У мальчика - талант.

- Вера, я знаю! - остановила её Жозефина Афанасьевна. - С талантом не пропадет.

Вера поняла, что спорить с заведующей без толку. Выходя из кабинета, она столкнулась с Вовчиком.

- Вера Васильевна, - бодро приветствовал он её, - через два месяца в училище уезжаю.

- Я знаю, Вовчик, - огорченно сказала Вера.

- Писать вам буду, - заявил Вовчик. - Отвечать будете?

- Спрашиваешь, - улыбнулась Вера, - а как же институт?

- Успею, - уверенно сказал Вовчик. - Какие мои годы? Лет через десять смотрите фильмы с моим участием.

- Обязательно, - обещала Вера.

Она была рада, что мальчишка не потерял надежды и верила, что увидит его на экране.

Дома ее ждало письмо от Людмилы.

«Уезжаю на Украину? - писала подруга. - В городе не осталось ни родных, ни знакомых. Не могу оставаться здесь. Кругом разруха. На Украине, говорят, не так голодно. Ходила в военкомат. Буду служить в военизированной охране. Паёк полагается. Вера, приезжай ко мне. Сходи в военкомат, напиши заявление. Снова будем вместе. Хватит мерзнуть в Сибири.»

Вера прочитала письмо бабе Наташе. Тут же пришла спасительная мысль.

- Бедолага, - погибли, поди, все родные, - приговаривала баба Наташа, наливая чай. - Душа у неё болит, вот на месте и не сидится. Ты-то не собираешься? - поглядела она на Веру.

Та опустила глаза.

В конце мая её провожали детдомовцы и баба Наташа. Девчонки с трудом сдерживали слезы. Мальчишки держались по-взрослому.

Вере было жалко уезжать. Вместе с этими детьми они голодали, пели, читали, мечтали…

Девушка вошла в вагон и долго стояла у окна, пока не скрылись из вида перрон и вокзал. Старый поезд безвозвратно увозил её из Канска.

Начиналась новая, взрослая жизнь.

В детдоме Вера чувствовала себя под присмотром строгой Жозефины Афанасьевны, баба Наташа контролировала их с Люсей, опять же, дети, перед которыми надо было быть примером.

Теперь она самостоятельно выбрала дорогу.

Вера решила не заезжать домой, понимая, что останется. С другой стороны, она не была в деревне три года и немного отвыкла. При мысли,что проедет мимо своей станции и не увидит родных, Вере стало грустно.

Тут пришла спасительная мысль: она даст телеграмму, чтобы встретили на станции. На ближайшей крупной станции Вера отыскала на вокзале телеграф, заполнила бланк, указав номер поезда, вагон и дату прибытия.

И вот поезд подъезжает к станции «Двойная».

Вера вышла в тамбур и, не отрываясь, смотрела в окно.

Елизавета Павловна растерянно провожала взглядом вагоны, пытаясь увидеть родное лицо.

Едва проводница опустила лестницу, Вера выскочила из вагона и бросилась на шею матери. Елизавета Павловна, не ожидавшая такого натиска, попятилась. Вера, расцеловав мать, кинулась к сестре и братьям, расцеловывая их в щеки.

- Вера, - услышала она сбоку. - Взрослая какая!

Тётка Марья с интересом разглядывала её.

Вера отметила про себя, что обе женщины постарели, на темных лицах залегли морщины, сестра и братья вытянулись. У Надюшки из платья торчали длинные руки.

Мать озиралась в поисках багажа. Её опередила Марья, спросив:

- Вер, а чемодан твой где?

Вера смутилась.

- Мам, я проездом, - виновато сказала она.

Елизавета Павловна растерянно смотрела на дочь.

- Как же?…, - только и смогла произнести она.

«...поезд отправляется через минуту.» - услышали они голос из репродуктора.

Вера бросилась к матери. Та прижала к себе дочь и не могла отпустить...

...Поезд набирал ход, а на перроне всё махали руками вслед.

Освобожденная Украина встречала развалинами городов, запахом яблок, шумящим людом на станциях.

Едва Вера вышла на вокзале, к ней кинулась нарядная девушка, чуть не сбив с ног.

- Верка! - закричала она, повиснув у подруги на шее. - Молодчина! Приехала!

Девушки шли по городу, и Люся рассказывала его историю.

- Вот Николаевский собор, - показывала подруга. - Красивый, да? А вон, смотри, какое интересное здание, - обращала она внимание на старинные, сохранившиеся дома.

Вера, и правда, не видела раньше таких живописных домов с кованными дверями и ставнями.

- Тут речка есть, - болтала Люся, - Остёр. Будем ходить купаться. Это тебе не Канск. Впрочем, сама увидишь всё.

Поселилась Вера в общежитии, вместе с Люсей.

На следующий день она оформилась на работу, охранять военные склады. Ей выдали винтовку и обмундирование.

Новая работа была необременительная, но, как говорила Люся, «беготливая». Склады были обнесены высокой оградой, и охранники должны были постоянно, днем и ночью обходить территорию.

После отступления немецко-фашистских войск и освобождения Украины, и в лесах, и в населенных пунктах осталось немало затаившихся врагов.

Не успевшие сбежать с новыми хозяевами полицаи и бандеровцы, попавшие в окружение и спрятавшиеся на отдалённых хуторах немцы, и специально оставленные диверсионные группы, представляли немалую опасность для жизни города. Они убивали партийных работников, военных, грабили продовольственные магазины, склады.

Когда девушки оформлялись на эту работу, их никто не посвящал в подробности того, что творится на освобождённых территориях. Ведь в Канск был достаточно спокойным городком.

Только оказавшись на месте, Вера начала понимать, насколько серьёзна и опасна новая работа.

Правда Люся уверяла, что опасность маловероятна, да и в случае любого шороха, «пали изо всех стволов», - убеждала она, - «потом разберёмся».

Вера относилась к работе более серьезно.

Она освоила стрельбу из винтовки Мосина, положенной по штату. Из-за сильной отдачи, всё плечо было в синяках.

Винтовка пришлась ей не по росту.

Даже укороченный ремень не исправил положения: длинный приклад всё время бил по ногам.

Постепенно Вера приноровилась к оружию и почувствовала себя увереннее

Люся никак не могла привыкнуть к местному языку. Для неё, урожденной ленинградки, украинский язык был, как иностранный. Вера же, выросшая на малороссийском наречии, легко общалась с местными жителями.

Подруги работали в разные смены, в общежитии пересекались только в выходные. Иногда угощали друг друга вкусностями, приобретёнными на местном рынке.

Вера, увидев местные абрикосы, очень удивилась: настолько они отличались от тех «жердёл», которые росли у неё на родине. Абрикосы, вишни, грецкие орехи росли около домов, свешиваясь прямо на дорогу. Прохожие срывали плоды, и хозяева не бранились, настолько много их было.

Питались подруги в столовой, рядом с которой находилась пожарная часть.

Люся похвасталась, что познакомилась с симпатичным пожарным.

- Давай познакомим тебя с его другом, - предложила однажды она Вере.

- Нет, - отрезала Вера.

Она считала Люсю легкомысленной, уж слишком просто подруга знакомилась с парнями. По мнению Веры, должен быть один на всю жизнь. Не обязательно красавец, но обязательно — добрый.

- Так и останешься в девках, - смеялась подруга, прихорашиваясь вечерами у зеркала. - В школу вернёшься, будешь сухопарой училкой с длинной-длинной указкой, как твоя мосинка.

Вера не обижалась. Каждому - своё.

- 39 -

На юге весна дружно отзвенела ручьями. Израненная земля затягивала раны, выгоняя зелёную травку. Бугры, соперничая с солнцем, покрывались красными, как капли пролитой крови, тюльпанами да ярко-жёлтыми цветами «мать-и-мачехи».

Бабы собрались у правления. Пора было начинать сев. Обсуждали, у кого сколько осталось зерна.

- Чего же получается? - на всю площадь, громогласно, возмущалась Мария. - Я сберегла зерно; Федора да Лизавета детей голодом морили, а на этом конце деревни некоторые не думали о весне, весь запас сожрали!

- Теперь мы должны для них хлеб сеять!? - поддержала её Лялячка.

- Нечего есть было, - оправдывалась Нюрка Гнездилова.

- В доме - шаром покати! - плакала Катя Звягинцева.

- Не выжить нам было, - Тонька Конькова прижимала к себе пятилетнюю девочку.

- Бабы, простите вы нас! - кинулась на колени Настя Михееа.

- Мы вместо лошадей впряжёмся! - обещала Валька Орлова.

- Мы тоже пахать будем! - закричала Лялячка. - Ишь, удивили: пахать они станут!

- Бабы! - перекричала их Зоя. - Хватит собачится! Будем сеять, что есть. Приносите всё зерно! У кого, сколько есть!

- У меня с горстку осталось, - тихо произнесла Настя.

- Приноси! - велела Зоя. - Сгодится.

- Детей чем кормить? - всхлипнула Тонька.

- Трава лезет, - подсказала Лялячка. - С голоду не помрём.

- И то, бабы! - закричала Федора. - Бузликов накопаем, посушим, потолкём! Теперь уж не помрем!

Наконец, споры стали стихать. Примирившиеся бабы стали решать, когда начинать сев. Решили не откладывать. Но сначала решили снести зерно в кладовую на току, дабы определить, какие поля засевать.

Елизавета Павловна и Федора лопатами раскидывали землю. Мария и Лялячка стояли рядом. Наконец, сквозь солому показался первый мешок. Солома была немного волглой.

- Не сопрел бы, - забеспокоилась Мария.

Они вытащили мешок из ямы и развязали его. Зерно было влажным, но не мокрым.

- В самый раз для посадки, - зачерпнула горсть Федора.

Вытащили остальные мешки.

- Бабы, может отсыплем по горстке, - неуверенно предложила Лялячка.

Бабы замерли.

Искушение было непреодолимым. От голода кружилась голова, а здесь - пшеница... Хоть горстку для детей…

Елизавета Павловна решительно завязала мешок.

- Кремень ты, Лизка! - зло сказала Мария.

Остальные молча закинули мешки за плечи и направились на ток.

* * *

В дверь громко постучали. Елизавета Павловна поднялась с колен. Было раннее утро. Она мыла полы.

Скоро опять в поле: пахать и сеять целый день. Но запускать дом тоже было нельзя. Она открыла дверь.

- Побежали на почту! - заторопила её Мария. - Вчера привезли письма из района. Верка всю ночь разбирала.

Елизавета Павловна накинула платок на голову и поспешила за подругой.

За время оккупации никто не получал известий от родных с фронта. Прознав, что привезли письма, люди, чуть ли не с ночи, толпились у закрытого здания почты.

Верка-почтальонка, заперевшись, читала фамилии адресатов и раскладывала «треугольники» по пачкам.

Бабы тревожно ожидали, когда она закончит. Каждая понимала, что может получить не только треугольник, но и казённое письмо.

Верка открыла двери:

- Бабы, подходите, кого назову по фамилиям.

Она стала выкрикивать фамилии.

Подходившим женщинам Верка, чуть ли не торжественно, вручала солдатские письма. Те, прижимая письма к груди, отходили, спеша домой, чтобы без чужих глаз, нареветься над долгожданным листком.

Пряча глаза, уходили Мария, Федора, а Зоя и Елизавета Павловна стояли среди редеющей толпы.

- Лиза, письма для нашего кутка Верка, наверное, вниз положила, подождать надо, - убеждала Зоя.

Наконец, Верка прокричала их фамилии.

Обе почти бежали домой, где их ожидали дети.

Трясущимися руками Елизавета Павловна раскрыла первый «треугольник». Всего их было три.

Муж писал о себе скупо. В третьем письме сообщал, что был ранен, но совсем легко, даже в госпиталь не поехал.

В письмах было много вопросов. Василий беспокоился о детях. Спрашивал о хозяйстве, о соседях. В последнем письме спрашивал, как пережили оккупацию.

Елизавета Павловна по несколько раз перечитала каждый «треугольник», прежде, чем отложила письма.

- А фотографию не прислал, - разочарованно сказала Надюшка.

- Некогда ему! - сказал серьёзно, как отрезал, Витёк - Воюет он!

- Живой, и то ладно, - вздохнула мать. - А вот от Веры писем нет, - вспомнила она о дочери.

- С фронта дошли, а из Сибири нет, - удивилась Надюшка.

- В другой раз принесут, - вздохнула мать и, аккуратно сложив письма, убрала их в сундук.

Надюшка оставалась на хозяйстве, пока мать работала в поле. Она спустилась в погреб и обнаружила, что оставшейся картошки хватит ещё раза на два. Оставалась ещё мелкая, которую оставили на посадку, но девочка решила, что надо посоветоваться с матерью, прежде чем брать из запаса. Она ещё подумала и выложила из чугунка пару картофелин назад.

- Чего так мало? - заглянул в чугунок Витёк.

- В погребе на один раз осталось, - Надюшка по-взрослому вздохнула.

- И молока нету, - Колька заглянул в стоящую на столе глиняную кринку.

С тех пор, как стали пахать на коровах поля, те перестали давать молоко. Стало совсем голодно. Невеликие запасы овощей подходили к концу, а новый урожай надо было ещё вырастить.

Витёк каждый день ходил на рыбалку, но улов был скудным - рыбачил не он один.

- Пойду к Мишке, - решил он.

- Зачем? - с подозрением уставилась на него сестра. - Матушка наказала мусор в огороде убрать.

- Уберу, - огрызнулся Витёк. - А пока за щавелем в балку сходим. Можно суп сварить.

У Надюшки не нашлось возражений.

Витёк натянул старую куртку и быстро, пока сестра не остановила, выскользнул за дверь. Мишку уговаривать долго не пришлось.

- У нас тоже есть нечего, - сообщил он. - Видел, как мать утром вздыхала у печки. Вон, в чугунке: морковка да луку чуть-чуть плавает.

Мишка взял сумку из холстины, и друзья отправились в балку.

Елизавета Павловна пришла домой в сумерках.

- А Витёк где? - спросила она от порога.

- С Мишкой в балку ушли, - ответила Надюшка.

- Давно?

- С утра ещё, - прошептала дочь.

Елизавета Павловна поняла, что с детьми что-то случилось.

В голову полезли нехорошие мысли:

«...Немцы при отступлении минировали дороги...»

«...Вдруг мальчишки наткнулись на мину?...» «...Немало оружия находили по балкам и в полях...»

«Надо же», - думала она. - «При немцах сберегла детей, а тут…»

Елизавета Павловна побежала к Зое.

Та уже спешила навстречу.

- Не явился твой? - с тревогой в голосе спросила, поравнявшись с соседкой.

У Елизаветы Павловны ёкнуло сердце.

- Где же их искать? - в один голос воскликнули женщины.

Да и был ли смысл среди ночи идти в балку? Там и днём можно было заблудиться, попав в какое-нибудь ответвление и даже не заметив этого. Женщины решили ждать до утра. Они уселись у окна и так и сидели в темноте, обозревая тревожными взглядами пустырь за домом.

И всё-таки обе вздрогнули, когда в дверь громко забарабанили.

На кровати завозилась Надюшка, уставившись на мать вопросительным взглядом.

Зоя бросилась к двери и, распахнув её, обмерла.

На пороге стояли мальчишки. В грязных руках они держали распухшие сумки. Линялые штаны на коленях были мокрыми и, несмываемо, зелёными.

- Явились! - строго произнесла подошедшая Елизавета Павловна.

Витёк виновато шмыгнул носом.

- Вон скоко щавля принесли, - протянул он сумку. - На неделю хватит суп варить.

Рука матери, занесённая для подзатыльника, замерла.

Кормилец!!!

- Раздевайся, - сказала она будничным голосом, как будто ничего не произошло. - Ешь картошку, а суп завтра сварим.

- Спать пойду, - шмыгнул Витёк мимо матери.

Елизавета Павловна закрыла дверь за Зоей и Мишкой и тоже легла спать.

- 40 -

Долгожданное письмо из дома Вера получила только в середине мая.

Стоя на пороге, баба Наташа высоко подняла бумажный «треугольник», дразня Веру.

- Ну, девка, пока не спляшешь, не отдам.

- Потом спляшу, - обещала Вера горя нетерпением.

- Читай, - отдала старушка письмо.

Вера ушла в другую комнату, чтобы прочитать письмо в тишине. Ей хотелось остаться одной наедине с этим листком, от которого, казалось, пахло родным домом. Она бережно разгладила листок на колене и приступила к чтению. Надюшка кратко описала события оккупации.

«Все живы», - отметила про себя Вера, - «и то хорошо».

Мать надеялась на скорое возвращение дочери, обещала, что при встрече будут разговаривать, пока не расскажут обо всём, что с ними было.

Вера огорченно перевернула листок, надеясь на хоть маленькую приписку. Не обнаружив ничего, кроме адреса, она ещё несколько раз перечитала письмо, уже не торопясь. Выйдя из комнаты, Вера обнаружила под дверью бабу Наташу с застывшим вопросом в глазах и грустную подругу.

Девушка протянула письмо Люсе:

- Читай!

- Вслух читай, - уточнила баба Наташа.

Люся прочла письмо вслух.

- И всё? - разочарованно спросила она.

- Всего-то не напишешь в письме, - вздохнула умудрённая жизненным опытом женщина. - Вот встретятся после войны, наговорятся.

- А мне так и нет писем, - глаза Люси повлажнели.

- Подожди, - успокаивала её Вера. - Напишут и тебе. Вот отгонят немцев от наших границ…

- Ещё не известно, получили они мои письма или нет, - грустно протянула Люся.

- Эх, девки, - в который уже раз вздохнула баба Наташа, - уедете вы в свои города, забудете меня. Привязалась я к вам.

- Мы писать будем!

- Обязательно!

Вечером долго сидели за столом. Пили чай. Обсуждали планы на послевоенное время.

А пока война продолжалась.

* * *

Среди будничных дней случаются нежданные, негаданные проблески.

Елизавета Павловна штопала Колькины штаны, сидя около окошка. Наложив заплату на очередную дырку и откусив нитку, она вздохнула: «Латка на латке. Выбросить бы, да где новые взять?»

Перед окном мелькнула чья-то тень. Тут же постучали в дверь.

- Лизка! - услышала она голос Лялячки.

Сердце Елизаветы Павловны ёкнуло: «Письмо от Васи!»

Она бросила штопку и поспешила навстречу подруге.

Та уже открывала дверь.

- Пляши, говорю!

- Письмо!? - кинулась хозяйка навстречу.

- Не, - сказала Лялячка, - письма тебе ещё пишут! Вот, держи! - протянула она что-то, завернутое в тряпку.

Елизавета Павловна дрожащими руками разворачивала сверток. А развернув его, ахнула. В руках её оказались увезенные немцами ходики. Елизавета Павловна молча смотрела на подругу, ожидая объяснения.

- Ездила в гости к золовке в М-во, - стала рассказывать Лялячка, - на другой день пошла к соседке за солью, - перевела дыхание подруга. - Смотрю: на стене часы висят. Я сразу узнала их. Да и спрашиваю:

«Откуда они у вас?»

Она говорит:

«Нашла у дороги, ещё когда немцы отступали».

Я сразу ей говорю:

«Отдавай! Часы те сколько лет годов у подруги моей на стенке висели!»

Она сняла их да и говорит:

«Бери, они всё равно не ходят, висят для близиру. Время-то не узнаешь по ним».

- Так они повесили их неправильно, - улыбнулась Елизавета Павловна. - Поди и немцы выкинули их за ненадобностью.

- Секрет есть? - спросила подруга.

- А-то! - хозяйка приладила часы на стенке.

- Скособочила-то как! - Лялячка с недоумением смотрела на водворенные на место ходики.

- Иначе они тикать не будут, - Елизавета Павловна с любовью вытирала тряпкой часы. Ходят, только когда наискосок висят.

- Видал, замороченные какие, - усмехнулась Лялячка.

А хозяйка налюбоваться не могла на своё вновь обретенное сокровище.

- 41 -

Война продолжалась.

Но теперь солдаты были уверены, что близится её окончание.

Дивизия с каждым днем укрепляла свои позиции: отрывались новые окопы полного профиля на отвоеванной у врага территории, оборудовались огневые точки, возводились проволочные заграждения, минировались поля. На Ленинградском фронте 125-я дивизия стала известна, как боевая единица с хорошо организованной обороной, методично изматывающая противника. С осени 43-го года дивизия напряженно готовилась к новым решающим битвам, к прорыву блокады Ленинграда.

Наконец, настал долгожданный день.

По общему сигналу началась артиллерийская подготовка Раздались залпы сотни орудий, заговорили «катюши». В первый день наступления, 15 января 1944-го года, воины дивизии прорвали первую позицию главной полосы обороны на глубину до четырех километров.

За успешные боевые действия 16 января дивизия получила благодарность от Военного совета 42-ой армии.

Жесточайшие бои велись на подступах к Красному селу. Гитлеровцы яростно сопротивлялись. Бои шли среди горящих домов. Стояла дикая стужа, а по улицам разливалась потоки воды: гитлеровцы взорвали плотину у станции и мосты через реку Дудергофу.

Но, не смотря на трудности, 19 января ожесточённый штурм был завершен.

Дивизии было присвоено наименование «Красносельская».

Бойцы и командиры гордились своей дивизией. Воодушевлённые победами и благодарностью командования, они готовы были совершать новые подвиги.

В эти дни Алексею и его помощнику Демиденко приходилось систематически организовывать разведки о предстоящем противнике. Дни и ночи они не смыкали глаз, организовывая разведпоиски. Разведчики каждый раз возвращались с захваченными пленными, приносили важные документы, оружие. Был захвачен целый ряд немецких офицеров и солдат, давших ценные сведения.

За удачные разведывательные операции многие солдаты и офицеры были награждены орденами и медалями.

Алексея наградили Орденом Отечественной войны 2 степени. Документы были отправлены в штаб Армии. Но орден получить Алексею было не суждено…

Светов вошел в землянку и положил перед Алексеем письмо.

«От Дуси», - подумал он.

От конверта пахло свежим морозцем и нежными духами.

Алексей с нетерпением вскрыл письмо.

«Лёша, прости меня, если сможешь», - писала жена. - «не уберегла я дочку. Заболела Алёнка дизентерией. Лекарства в нашей деревне не нашлось. Прости, Лёша!»

Алексей долго не мог вникнуть в написанное. Он снова и снова читал письмо, не веря глазам.

Светов, чистивший сапоги, тревожно глядел на него.

- Случилось чего? - настороженно спросил он.

- Случилось, Михаил Семенович, - Алексей, не в силах говорить, протянул письмо.

Светов медленно читал. Вздохнув он положил его на место. Слов утешения у него не нашлось, или посчитал он их лишними.

Алексей был благодарен за это молчание. Он знал, что Светов переживает не меньше его. Чем он мог помочь?

Светов, ссутулившись, вышел из землянки и до самого вечера не появлялся, дав возможность Алексею перегореть. Но, видимо, кому-то он рассказал о письме, не выдержал.

Через некоторое время в землянку тихо вошел Тузов. Он опустился на табуретку рядом с Алексеем.

- Можно? - кивнул он на письмо.

- Читай, - кивнул Алексей.

Тузов медленно читал письмо. Взгляд его, с каждым прочитанным словом, суровел.

- Ты — солдат, - твёрдо сказал он. - Не раскисай.

Алексей сам понимал, что исправить ничего нельзя. Тузов о своей семье давно не имел сведений, но никогда не говорил об этом. Территория, где раньше жила его семья, до сих пор была оккупирована врагом.

Тузов достал фляжку со спиртом и разлил его по кружкам.

- Давай, сам знаешь за что, - поднял он свою кружку.

Выпили.

Закусывать было нечем.

Выпили еще.

Глаза Тузова заблестели.

Внутри у Алексея разлилось тепло.

Разговаривать не хотелось, но присутствие друга несколько успокоило, отодвинуло горе.

Пришедший Светов застал его сидящим за столом.

- Ложитесь, товарищ майор, - предложил он. - Ишь, как напереживались. Оно что ж, в тылу тоже люди гибнут. И там голод. От голода болезнь приключилась, не иначе, - приговаривал он, укладывая Алексея.

Светов был прав: не смотря на прорыв, продуктов в городе всё равно не хватало, хоть суточные нормы несколько увеличили. Не хватало продуктов всей стране.