Вера, война началась - 7
- 15 -
Позади оставались города, деревни, леса и перелески, изувеченные бомбежкой поля, истоптанные дороги. Впереди тоже были города, деревни, дороги, которые, рано или поздно, должны были окончиться, потому, что врага надо было остановить, задержать, не дать ему топтать русскую землю.
Полк держал оборону, окопавшись возле березового перелеска. Неподалеку осталась скромная деревенька, занятая немцами. В той деревеньке расположилась вражеская батарея.
Немцы, как по расписанию, после завтрака, который заканчивался у них в восемь часов, начинали методично обстреливать наши позиции. Заставить немцев замолчать оказалось непросто, и они упражнялись каждое утро.
Очередной ночью, отобрав два отделения бойцов, лейтенант Златоцветов пробрался с ними во вражеский тыл. Бойцы разделились на несколько небольших групп и со всех сторон ползком с тыла приблизились к вражеским позициям.
Алексей тихо свистнул.
С земли поднялись стремительные тени и метнулись в окопы, на не ожидавших нападения немцев. Были слышны только стоны и хрипы умирающих. В результате, вражеская батарея оказалась занятой советскими бойцами без единого выстрела.
С наступлением рассвета, красноармейцы, развернув орудия, стреляли по врагу из трофейных пушек.
И все же отступление продолжалось.
Отходили с тяжелыми боями, цепляясь за каждый клочок земли. С огромными потерями в сентябре сорок первого года дивизию переправили в Ленинград, где она заняла оборонительные позиции под Колпино, сменив истребительные батальоны ополченцев.
Бои велись на окраине города.
Периодически предпринимались попытки наступления на Красный Бор. Не приносившие, однако, успеха.
Немцы в очередной раз бомбили окрестности.
Возвращаясь с задания, бойцы взвода Златоцветова наткнулись на недавно разбомбленное здание.
- Лейтенант, - обратился к Алексею рядовой Светов. Он всегда старался быть рядом со взводным. - Разреши передохнуть; говорят: в одно место два раза бомба не попадает.
- Привал десять минут, - разрешил Алексей.
Светов тут же испарился, словно растаял в темноте.
Рядом с Алексеем остались трое бойцов. Прислонившись спинами к остаткам стены, они переводили дыхание. Один достал фляжку и приложился к ней. Потом предал ее другому бойцу.
Привал подходил к концу, как из ниоткуда появился Светов.
- Что за привычка, - укорил его Алексей. - Мы же выстрелить могли.
Светов, молча, подал ему раздувшуюся планшетку.
Алексей ощутил ее тяжесть.
- Что там? - спросил он.
- Шоколад! - почти прошептал Светов.
- Откуда? - строго спросил Алексей.
- Там склады разбомбили, - беззаботно ответил Светов.
- Ты что?! - зашипел Алексей. - Хочешь, чтобы мародерство приписали?
- Не пропадать же добру! Не я, так другой кто заберет, - возразил Светов. - Война, лейтенант.
- Убери с глаз! - велел Алексей, в который раз удивляясь пронырливости солдата.
Светов отошел подальше и повесил планшетку через плечо.
Алексей понимал, что солдат не выбросит шоколад. Он всегда удивлялся Светову. Солдат был практичным, приспосабливал все, что попадало под руку. Иногда успевал во время боя прихватить вражеские автоматы или патроны.
Всегда у него была присказка: «не пропадать же добру».
Правда, найденное им «добро» всегда находило применение у солдат, благо не жадным был Светов. Лишь иногда ворчал, что тяжести приходится носить ему одному. Но на него никто не обижался за упреки, знали, что отходчив Светов.
В последний из дней отступления окопались недалеко от деревни Готобужи. Начались бои за Ориенбаумский плацдарм. На этом участке дивизия сдержала наступление и контратаковала.
В один из сентябрьских дней комдив Богайчук приказал 657-му и 466-му стрелковым полкам выбить немцев из деревни Готобужи и слободы Фабричная и закрепиться в них.
Наши войска заняли исходные позиции. Попытка взять деревню не удалась. Батальоны, остановленные сильным пулеметным и минометным огнем врага, залегли. После второй атаки продвинулись за железную дорогу, но противник окопался в деревне, отражая атаки сильным огнем. Со стороны дороги били пулеметы, не давая поднять головы. Сломить сопротивление гитлеровцев не удавалось, слишком неравны были силы. У наших не было на тот момент поддержки артиллерии. Оставалось надеяться на стрелковое оружие да на смелость и отвагу командиров и солдат.
Алексей не успел перезарядить винтовку, как впереди взметнулась навстречу земля. Больше он ничего не видел. С поля боя его вынесли санитары, заметив, как у полузасыпанного землей лейтенанта дернулась рука.
Очнулся Алексей на госпитальной кровати.
В голове шумело, ныла левая нога. Он попытался приподняться и не смог: боль полоснула ногу, а в голове замолотили кувалды. Подошла женщина в белом халате. Алексей видел, как шевелились ее губы, но слов не слышал. Она взяла его руку, посчитала пульс и опять что-то сказала. Видно, успокаивала. Глаза ее были добрыми и полными сочувствия. Алексей опустил веки: кувалды в голове стали затихать.
Через две недели вернулся слух, стала затягиваться рана под коленом. Алексей уже вставал и ходил на костылях по палате. Врач сказал, что его контузило. Последствия контузии могут проявляться не сразу, а даже через несколько лет.
Еще через две недели Алексей ходил без костылей и просился на фронт.
Комиссия, хоть и неохотно, но подписала документы на выписку.
После ожесточенных боев за Ораниенбаумский плацдарм был получен приказ командования Ленинградским фронтом занять полосу обороны в районе Колпино.
Бойцы и командиры дивизии возводили укрепления под обстрелом врага, отражая частые атаки.
Землю уже сковали первые заморозки, иногда по утрам на поверхности выступал иней. В таких условиях воины рыли окопы, устанавливали проволочные заграждения и минные поля.
Пришедшее пополнение было не обстреляно. Многие не умели обращаться с оружием. Командирам приходилось всюду успевать, проверять, советовать и исправлять недочеты.
Построив взвод, Алексей проверял состояние оружия у пополнения.
- Оружие - к осмотру! - подал он команду.
Бойцы сняли винтовки и передергивали затворы. У очередного бойца заело затвор, он бесполезно дергал его. Алексей взял из рук новобранца винтовку и обнаружил большое количество застывшей смазки.
- Это что такое?! - строго спросил он.
Боец смущенно оправдывался:
- Хотел, как лучше, а она замерзла.
- Командиры отделений! Ко мне!! - закричал Алексей. - Что за непорядок?
Подбежали сержанты.
- Произвести чистку оружия! Проверить и доложить.
После того, как чистка была закончена, Алексей опять построил подразделение для проверки оружия.
- Оружие - к осмотру! - скомандовал он.
Придирчиво осматривая каждую винтовку, Златоцветов остался доволен.
Боец, допустивший оплошность, стоял с красным лицом.
- В следующий раз не переусердствуй, - напутствовал его взводный.
- Товарищ лейтенант! - подбежал к нему солдат. - Вас вызывают в штаб батальона.
- Продолжать проверку! - отдал приказ Алексей и поспешил в штаб.
Кроме него, там находились еще два лейтенанта.
- Пришло распоряжение направить три человека в топографическое училище, - сообщил начальник штаба Пономарев. - Отправляетесь с ближайшим транспортом!
Как известно: приказы командиров не обсуждаются. Через час трое лейтенантов из разных подразделений тряслись в грузовой машине. Машина остановилась у приземистого здания на окраине города. Территория была обнесена забором. У ворот стоял часовой.
Лейтенанты представились начальнику училища.
- Пройдите в класс на общее собрание. Вас введут в курс, - распорядился начальник.
В классе уже сидели десятка полтора таких же молодых командиров из разных родов войск и имеющих разные звания. На трибуну поднялся седой капитан со шрамом на левой щеке.
- Здравствуйте, товарищи курсанты! - приветствовал он собравшихся. - Я - командир вашей группы. Программа вашего обучения будет состоять из следующих дисциплин: огневая подготовка - овладение всеми видами стрелкового оружия. Подрывное дело, физическая подготовка, приемы рукопашного боя, радиодело, прыжки с парашютом и, конечно, топография. Вопросы есть?
Курсанты недоуменно переглянулись.
Один из них поднял руку:
- Кого из нас будут готовить? И зачем топографу радиодело?
- Готовить из вас будут командиров разведывательно-диверсионных групп для заброски во вражеский тыл. Но для всех, даже курсантов других групп, вы изучаете картографию и топографию. Сроки обучения сжаты, программа насыщенна, поэтому заниматься придется с полной отдачей сил. Еще вопросы есть?
- Никак нет! - отозвались из зала.
Начались учебные будни. Благодаря хорошей памяти и усердию, знания Алексею давались легко.
Но, когда дело дошло до прыжков с парашютом, выяснилось, что у него плоскостопие и больше, чем с двух метров, ему прыгать нельзя. Из-за этого лейтенанта Златоцветова отчислили, не дав полностью закончить курс.
Через месяц Алексей вернулся в свою часть. Его назначили помощником начальника штаба полка по разведке. Должность - для молодого лейтенанта - высокая. Но и ответственность не малая.
Без разведки на войне не обойтись. Как говорится: «разведка - глаза и уши армии. Позиции для огневых взводов подыскать или разведать оборонительные сооружения противника, отметить выгодные места для наблюдательных пунктов, собрать сведения о количестве и расположении врага, его резервов, нанести на карту речки, ручейки... Да мало ли еще забот на войне, о которых надо знать заранее.
Алексей стал готовить группы разведподразделений для засылки в тыл врага. Систематически организовывал разведки, благодаря чему, операции выполнялись успешно,а командование всегда было в курсе о противостоящем противнике на участке наступательных действий дивизии.
- 16 -
Прошедшее в заботах и ожидании лето, закончилось дождливой осенью. В перерывах между дождей, бабы пахали поля на быках.
На собрании в конторе правления единогласно выбрали в председатели Прохора Новожилова, того самого, который в первый день войны вез Веру домой. В армию его не взяли, по причине болезни легких. В колхозе он работал на не тяжёлых работах. Теперь же, среди оставшихся мужиков, он оказался самым толковым и практичным.
- Тебе бабами и руководить, Прошка, - рассудил дед Аксений, - забота теперь одна: хлебушек для фронта вырастить. Чем можем, помогать будем.
Прохор, не жалея себя, объезжал поля, собирал сведения о вспаханных гектарах, снаряжал обозы с хлебом. Заботясь о будущем урожае, он организовал вывоз навоза на поля. Колхозных коров, еще летом угнали на восток, остались только буренки во дворах.
Отголоски взрывов с каждым днем приближались.
И вот, однажды, по деревенской дороге прошли колонной советские солдаты. Уставшие, с темными от пыли и гари лицами, с потрескавшимися губами, шли они, стараясь не глядеть на жителей деревни.
У некоторых были перевязаны головы, руки. Они шли, не останавливались на отдых.
-Знать, немцы близко, - вздыхал дед Петро, опёршись руками на плетень.
- Защитники! - истерично кричала Лялячка из своего огорода. - Мы то тут как же?
- Замолчи! - окоротил ее Прохор, оказавшийся в тот момент около ее дома. - Оббеги баб, пусть хоть хлеба вынесут, воды иль у кого чего есть. Ишь, ругать она вздумала!
Сердобольные бабы уже несли вареную картошку, молоко в кувшинах, краюхи хлеба, сало, вареные яйца. Они подбегали к строю и совали в руки солдат еду. Те смущенно брали из их рук продукты и, со слезами на глазах, благодарили.
- Ешьте, - говорила Елизавета Павловна солдату с перевязанной головой. - Может, наших кто накормит. Она совала ему хлеб и творог в миске — всё, что успела схватить со стола.
- Держите, хлопцы! - Прохор передал солдатам мешок с собранным хлебом.
Дети и бабы долго еще стояли на дороге, провожая тоскливыми взглядами красноармейцев, в думах о завтрашнем дне.
Утро жители деревни встречали у занавешенных окон, следя из-за ситцевых занавесок, как пришельцы, не заставившие долго ожидать своего появления, по-хозяйски распахивали ворота и входили во дворы.
Не церемонясь, заходили в двери катухов и сараев, вытаскивали оттуда сопротивлявшихся и визжащих свиней, блеющих овец. Кудахтали куры, выдворяемые из курятников, недоуменно возмущались петухи.
Жители не оказывали никакого сопротивления. Да и кто мог бы оказать, если солдаты наперевес держат в руках автоматы.
Бабы, наблюдая из окон, посылали проклятия пришельцам, вытирая слёзы и сожалея о своей скотинке. Как зимовать без нее? Холили, кормили, надеялись перезимовать не голодая. Чем теперь кормить детей? Но и не бросаться же на грабителей во спасение скотины, когда неизвестно, что будет с самими.
Пришельцам показалось мало собранной животины: они стучали в двери домов или запросто входили в них, пугая баб и детей висящими на груди автоматами.
- Млеко, яйки, буттер!, - командовали они, показывая на стол. - Бистро! Шнеллер!
Непонимающие бабы бестолково суетились на месте, вызывая недовольство немцев.
Но те сами хватали горшки и кастрюли с теплых печек и уносили щи или кашу.
Завоеватели хотели поесть любой ценой, даже лишая еды хозяев. Когда они покидали дома, бабы прижимали к коленям напуганных детей и крестились.
Через несколько часов по домам прошли полицаи, сообщая жителям, что надо собраться в центре деревни. В случае неявки обещали поджечь хаты непослушных.
На площадь явились все жители, включая младенцев на руках у матерей и опирающихся на толстые палки стариков. Бабы, надвинув на глаза вязаные шали, несмело разглядывали пришельцев, диктующих новые жизненные порядки. Они боялись переспросить непонятные или недослышанные слова.
Толпа даже не роптала.
А переводчик все чеканил и чеканил слова, стараясь глубже вбить их в глупые славянские головы.
- Теперь можете разойтись! – он сложил развернутый лист бумаги - Херр Шульц, комендант вашей деревни, надеется на лояльное отношение к немецким солдатам.
- Какой хер? - почувствовав себя свободным, спросил дед Аксений у своей соседки Клавдии Шапошниковой.
- Ох, дед! - вздохнула та. - Не до смеха теперь!
- Где уж смеяться, - в тон ей произнес дед, - когда хер немецкий указывать будет, как нам жить.
Свободный дух жителей деревни было не так-то просто сломить. Скорее они были напуганы и озадачены неожиданными обстоятельствами.
Утром опять по домам спешно собирали жителей.
- Нравится им лекции читать, - возмущался всё тот же неугомонный дед Аксений, идя по подмерзшей за ночь дороге. - Поди опять поучать станет.
- На старости лет учеными станем, - кряхтя соглашался с ним дедок с аккуратно постриженной бородой.
С крыльца колхозного правления на селян злобно смотрел херр Шульц, сжимая пальцы, тесно обтянутые тонкими блестящими перчатками.
- Сегодняшней ночью из машин ваших освободителей был слит бензин, - четко вещал переводчик. - Херр Шульц обещает не трогать бестолковых деревенских аборигенов, если они сами приведут к нему преступников. В случае неповиновения будут казнены трое стариков. Несомненно, жители знают, кто совершил преступление против власти и сразу назовут бандитов. Херр Шульц ожидает три минуты.
Дед Аксений первым вышел из толпы, не дожидаясь добровольцев или боясь, что кто-нибудь не выдержит и сознается. Он поклонился в строну односельчан и громко крикнул:
- Не поминайте лихом! Не жалейте!
Херр Шульц взмахнул кожаной перчаткой, и двое солдат поставили деда у стены правления.
- Еще есть добровольцы? – спросил переводчик, выслушав перед тем речь коменданта. - Херр Шульц сомневается, что старик один сливал бензин.
- Есть! Есть! – вперед выдвинулись два бородатых старика, опирающихся на толстые палки.
- Мил человек, - обратился один из них к переводчику, - Передай начальнику, мол, мы бензин тот слили. Трое нас там было.
Переводчик передал слова деда коменданту.
Херр Шульц слушал внимательно и все больше хмурился. Потом повернулся к переводчику и что-то отрывисто произнес.
- Вы раскаиваетесь? - спросил переводчик.
- Нет! – крикнул дед Аксений. - Родину защищать не грешно!
- Огонь! - повторил по-русски команду херра Шульца переводчик.
Затарахтели автоматы.
Старики упали, не успев понять, что с ними произошло.
Толпа глухо охнула и замерла.
Никто не ожидал, что вот так быстро погибнут, пусть старые, но еще крепкие деревенские мужики. Ведь они сами пришли сюда, не ожидая такого нелепого конца. Значит, такое может случиться с каждым стоящим сейчас на площади? Как жить дальше? Как долго терпеть немецкий гнет? Бояться за своих детей? Женщины боялись глядеть друг на друга, вдруг прочтут в глазах соседки свои мысли?
Елизавета Павловна, придя домой, закрыла наглухо ставни на окнах. В голове билась единственная мысль: «защитить своих детей!»
В ту ночь спать легли вместе. Прижимая к себе маленького Кольку, мать протянула руку и обняла сына и дочь. Так наседка своим крылом укрывает беззащитных цыплят.
Утром не хотелось подниматься с постели. Но проснувшиеся дети просили поесть.
Елизавета Павловна вышла во двор, боясь встретить немцев. Она направилась в сарай доить корову. Потом варила картошку и накрывала на стол. Все время ее не отпускало ощущение, что вот откроется дверь и придут выгонять из дома.
Непривычно было сидеть дома, не ходить на работу. В колхозе всегда находились дела. До войны работали с рассвета и до заката, не разгибая спины. Сеяли хлеб, сажали бураки, пололи огороды, косили сено, работали на току…
Чтобы не сидеть в праздности, она взялась за спицы. Детей на улицу не выпустила, пусть будут на глазах. Так и просидели целый день, не высовываясь на улицу и не ведая, что там твориться.
Ближе к обеду следующего дня с улицы послышались выстрелы.
- Неуж-то опять расстреливают? - встревожилась Елизавета Павловна. Но выйдя на крыльцо поняла, что идет бой.
«Наши наступают», - обрадовалась она.
В деревне слышалась перестрелка, деловито стучали пулеметы. Она увидела, как во двор забежала соседка, Зоя Дорохова. Впереди нее бежали дети.
- Лизавета! - кричала Зоя. - Прятаться надо! Твоя хата на отшибе, может не сунуться сюда.
Хозяйка широко отворила дверь и буквально заталкивала детей в сени.
- Что там твориться? - спросила она, тревожно оглядываясь на дверь. - Стреляют с обеих сторон.
Во дворе опять послышался шум. Прибежали еще женщины с детьми.
- Прятаться надо в погреб, - предложила Федора Степнякова.
- И то — дело, - поддержала ее Мария.
В погребе просидели весь день, прислушиваясь к стрельбе и взрывам. К вечеру стало затихать, и женщины выбрались из погреба.
- Надо домой идти, - озабоченно смотрела в сторону деревни, Мария.
Там людей ждала неизвестность.
Женщины потянулись к своим домам.
Увы, по улицам двигались ненавистные немецкие солдаты. Они снова занимали дома, вывешивая на дверях таблички: «beschaftigt» (занято).
Женщины стояли около дверей родных хат в недоумении: «что означают надписи?». Некоторые сразу поворачивали и шли в летние кухни, где были небольшие печки и можно было жить, не попадаясь на глаза захватчикам.
Устроившись на новых местах, немцы опять собирали жителей на площади.
- Муштруют нас, как юнцов на плацу, - возмущался идущий рядом с бабами Иван Лопухов.
- К порядку приучают, - поддержал разговор Кузьма Дронов. - Мы же — мужичьё, из дубов струганное.
-Ты не ори так, - зашикали на него женщины.
- Боитесь, бабы? - усмехнулся Кузьма.
Ему никто не ответил.
Подходили к правлению, и даже разговаривать никому не хотелось, не то, что спорить с Кузьмой.
На крыльце стоял всё тот же херр Шульц, потирая руки в блестящих перчатках и строго оглядывая толпу, ища дерзкого, смелого взгляда. Но никто на него не глядел. Разочарованный, он кивнул головой переводчику и медленно, чтобы тот успевал переводить, громко начал читать очередное обращение.
- Убедившись в том, что немецкий порядок надолго водворен в вашей глухой провинции, - вторил герру Шульцу переводчик, - объявляются новые правила проживания на территории, освобождённой Вермахтом.
Сдать все оружие, какое имеется в наличии у населения!
Переписать всех животных находящихся в наличии. Убивать животных для нужд населения запрещается!
Запрещается появляться на улице после девяти часов вечера и раньше семи часов утра!
Запрещается выезд из деревни без особого разрешения господина коменданта!
Сдать зерно, картошку и прочие овощи для нужд солдат Великой Германии!
Сдать радиоприемники, патефоны, если таковые имеются!
Сдать…!
Сдать…!
Сдать…!
В случае неповиновения — расстрел!!!
- закончил переводчик.
Толпа опять молчала.
Что могли возразить женщины, дети, старики, окруженные солдатами, завоевавшими половину Европы и не знающими пощады.
Оставшиеся не призванными в Красную Армию деревенские мужики стояли отдельным кружком. Никто из них не произнес ни одного слова.
Едва Елизавета Павловна переступила порог кухни, в дверь постучали. Вошли Марья и Федора.
- Как жить будем? - запричитала Марья, повалившись на лавку.
- Детей не пугай! - оборвала ее хозяйка. Младший, Колька, тут же разревелся. Сестра взяла его на руки.
- Не кричи! - успокаивала Надюшка брата, - не то немцы заберут!
- Не мели, чего не след! - накинулась на нее мать. - Накличешь еще!
- Что нам делать, Лизавета? - устремила на нее взгляд Федора. - Ты у нас самая рассудительная. Что делать будешь?
-Эх, бабы, - вздохнула хозяйка. - Как бы знать, что делать надо. Жить буду!
- Подохнем! - причитала Марья. - Хлеб заберут, животину заберут!
- Надо припрятать хлеб, не весь, конечно, - предложила Федора. - Хоть в огороде.
- В огороде нельзя, - усомнилась Елизавета Павловна. - В балке надо закопать. Приходите ночью, зерно приносите.
- А немцы? - пугливо спросила Марья.
- Они теперь победу отмечать станут — напьются - не до нас им будет.
Ночью женщины спрятали зерно в ближайших балках.
Немцам было не до них. Праздновали закрепление на занятых территориях. Трезвыми оставались лишь часовые.
Ночь освещалась тусклой луной.
Бабы возвращались с опаской: вдруг часовые заметят. Шли там, где недавно был бой. Федора споткнулась и чуть не упала на убитого солдата.
- Бабы! - воскликнула она. - У него шапка со звездой! Наш он!
- Где ты разглядела звезду? - зашипела на нее Зоя. - Темно.
Мария зажгла спичку.
- Точно, наш, - сказала она. - Вон и ружье рядом валяется. У немцев — автоматы.
- Похоронить надо, - твердо сказала Елизавета Павловна.
- Ошалела! - сверкнула глазами Федора. - Немцы рядом. Да и устали мы землю мерзлую колупать.
Елизавета Павловна, не раздумывая, сняла лопату с плеча и, расчистив снег, воткнула ее в землю. Почва, промерзшая сверху, отскакивала мелкими комками. Подчиняясь ее воле, бабы застучали лопатами о твердую землю. Солдата положили в яму, и тут Мария спросила:
- Ружье с ним положим?
Федора взяла винтовку и положила ее рядом с солдатом.
- Горемыка, - вздохнула Марья. - Дома не дождутся его и не узнают где похоронен.
Женщины украдкой смахнули набежавшие слезы.
На рассвете Елизавета Павловна вышла из дома. На улице стояла сумеречная тишина. Она посмотрела в сторону деревни. Оттуда доносились мирные звуки: где то проснулся петух и хрипло заорал, вторя ему, лениво забрехала собака. Бабы еще не затопили печек, над трубами не вилось дымков. Она подумала, что немцы отсыпаются после попойки и отправилась за деревню. Женщина собрала все винтовки валявшиеся на земле и отнесла к сараю. Раскопала землю под стогом соломы, благо под соломой земля была мягкой, и спрятала там винтовки, решив, что они могут пригодиться, когда вернутся наши солдаты.