HeadyGribog

Мы с женой люди ответственного возраста: мне - 64, жене - 62. Я – художник, жена – врач дерматовенеролог. Интимную сферу знает не понаслышке. На мой вопрос: можно ли сделаться гомосексуалистом лишь из-за «перевертоца» в мозгах ответила так:
- Такого не припомню!
Привела общеизвестную статистику про десять процентов. За её длительную и обширную практику наблюдала геев, но так, чтобы лёг спать, а наутро - гей, не припомнит.
- А педофилы?
Она вспомнила своё детство, когда на пути из школы домой, после второй смены, к ней пристал чужой дядя. Предлагал три рубля за прогулку «под луной». На красном свете светофора, перепуганную девочку взяла за руку незнакомая тётя и строгим голосом произнесла: «стой рядом со мной!».
Было, что вспомнить и мне. Я со своим другом Колей занимался классической борьбой в спортивной школе. Очень полезное дело для щуплого пацана. Пара месяцев занятий и я отжимался от пола до двадцати раз. Тренер был доволен. Ближе к вечеру, после занятий борьбой, вышли мы с другом из здания спортивной школы. О чём-то болтали, не особенно смотря по сторонам. И вдруг Коля умолк. Справа подкатил «дьяхал» и что-то Николаю вполголоса сказал. Не получив ответа, он терпеливо семенил рядом. Боковым зрением я усёк, как серый плащ оббежал нас сзади и, наклонившись, бросил в мою сторону:
- Могу пососать!
Я не понял толком, что этот дядя хочет. Уж очень сильно приучали в школе уважать старость. Коля ускорил шаг. Мужик не отставал. Шустро обогнал нас и тяжело дыша, повторил своё гнусное предложение.
Я понял, что это плохой дядя, и он так просто не отвяжется. Резко повернулся и крикнул прохожим:
- Скажите, чтобы он отстал!
Педераст шарахнулся в сторону и затерялся в толпе. Больше я на борьбу не ходил.

Мне повезло «по-крупному»: жил до 30 лет при социализме, затем наступили девяностые и я перестраивался, как мог, теперь стабильность! Запомнилась зима 1992 года. По профессии - художник. Работал в полиграфии. Капиталов не стяжал, но и не бедствовал. Нарождающийся капитализм постреливал понемногу, создавал ООО и всякое прочее. Искусство стало служить вновь нарождающемуся классу предпринимателей. Мне запомнился один интересный случай.
Часто так «заморачивался», что за работой забывал обо всём. В светлое время суток рисовал, а как стемнеет, шёл встречать жену с работы: по вечерам становились обычным делом «веерные отключения». Это когда, неожиданно вырубался свет в городе. Целые районы погружались в полнейшую тьму и людские потоки, подобно чёрной лаве, выплёскивались из учреждений. Прикольно было идти по подземному переходу. Не у всех были с собой спички, "цветные зажигалки- простушки" на рынок ещё не поступили. О сотовых телефонах вообще никто не слыхивал. Так и брели, налетая друг на друга, ориентируясь на голоса впередиидущих.  В один из таких зимних дней, я тщательно вымыл в растворителе кисти, вылил полстакана мутной жижи в унитаз и побежал встречать жену с работы. Мы встретились на улице и побрели по рыхлому снегу к дому. И вот, повсеместно погас свет. Белёсый от бурого снега тротуар едва виден. Мы вошли в свою многоэтажку. У входа со свечкой в руке стояла консьержка. Лифт, естественно, не работал. Консьержка освещала вход на чёрную лестницу. С которой слышны приглушённые голоса и шарканье башмаков. Рассохшаяся скрипучая дверь впустила нас в холл четвёртого этажа. На ощупь отыскав замочную скважину, отпёр дверь квартиры. Не разуваясь, сразу прошёл на кухню и запалил свечу. Глубокие тени по углам, оранжевое лицо жены.
- Я щас! – проговорил скороговоркой и проскользнул в туалет.
Усевшись на стульчак, зажёг спичку. Неуютно сидеть впотьмах. Управившись, раздвинул ноги и бросил всё ещё горящую спичку в унитаз. Раздался оглушительный хлопок, языки пламени, опалённый зад и истреблённые огнём волосы на ладони. Вероятно, со стороны это напоминало запуск ракеты. Выпав со спущенными штанами из туалета, я вскочил и бросился в душевую.
- Что? Что случилось? - направила на меня свечку жена .
Я не ответил, а только молил Бога, чтобы не отключили воду.

(Из цикла ростовские рассказы)

- Папа, как я рад тебя видеть! – прокричал Валерчик, пропуская меня в дом.
- Фрэнка Заппу слушаю! Гений, гений!
Эруптивный протуберанец солнца, возмутивший магнитное поле Земли достиг территории в триста пятьдесят четыре квадратных километра (площадь Ростова-на-Дону) с эпицентром между Центральным Рынком и Мореходным училищем им. Седова.
- Садись, садись. Ты только послушай!
Невольно заражаясь восторгом Валеры, я испытал прилив энергии и желание напиться немедленно.
Валерчик, подобно медиуму, впустил в себя старину Фрэнка и, подчиняясь повелению его гитары, визуализировал музыкальные пассажи гения.
- Вот, вот сейчас! - брызжа слюной, голосил Валера. И когда музыкальный оргазм наступал, он, схватившись за голову, выл, визжал и стонал единовременно.
Папа, это п….ц! Гений, гений!
Постепенно Валера утихал и звучал традиционный вопрос:
- Пить будешь? Только у меня ничего нет. Вчера «Ти Рэкс» слушали. Так всё выжрали!
- Валера, не вопрос, я сгоняю. Деньги есть, - успокаиваю я Валерчика.
- Правда? Ну, давай! А я пока кое-что подготовлю. Интересно, узнаешь?
Оглушенный Заппой, я выстреливаю из дома Валеры прямиком в ряды с кислой капустой на Центральном Рынке, бутылка водки отягощает карман моего демисезонного пальто.
- Папа, ты это классно придумал, капусту купить!
Я разлил водку в два стакана, и мы выпили. Валера с трудом проглотил свою порцию, и некоторое время сидел, морщась, закрыв глаза. Спасительная доза с трудом пробиралась сквозь дурноту вчерашнего «Ти Рэкс», создавая на своем пути земляничные поляны нарождающейся радости.
- Послушал я твой «Блёр», - наконец прохрипел Валера и посмотрел на меня мутно-красными глазами, - порадовал, порадовал!
- Вчера все свои были, Ефим не досидел. Его на доброту пробило: на улице котёнка подобрал. Кормить пошёл. Ему все говорили, что не выживет он без матери. Напрасные труды. Он упёртый!
Дверь отворилась и в полутьму комнаты вошла Таня.
- Привет, Гриша! Валера, сделай тише, мать спит!
Валерчик немного убавил звук и прочёл мне краткую лекцию о предвидениях Бердяева, о трудах Карамзина и непростом сосуществовании русских и евреев в Российской Империи.
Выпитая бутылка водки уровняла нас в плане восприятия мира.
- Валера, может яичницу сделать? - спросила Таня.
- Давай, конечно, мы ее с капустой!
- Ночью хохма вышла, - негромко заговорил Валерчик, провожая Таню взглядом.
- Валера! - строго сказала Таня, я всё слышу! Не смей!
- Таня, да что здесь такого? - продолжил Валера, - так вот, сплю я и вдруг удар в бок. В темноте вижу, Танька на постели сидит.
- Что случилось? - спросил ее.
- Валера, что в бутылке?
- В какой бутылке?
- В пивной, там что, не пиво?
Ты представляешь, - заржал Валерчик, - Таня вместо пива мочи хлебнула. Я ссать захотел и в пустую бутылку напудинил, а она выпила.
В комнату вошла Таня с яичницей на сковородке.

К вечеру комната Валеры заполнилась до отказа: несколько молодых журналистов, преподаватель местного ВУЗа, пара студентов-художников, странного вида поэт, какие-то праздношатающиеся оригиналы и раскодированные алкоголики. Безуспешно старался перекричать музыку раскрасневшийся Валера. Он пытался заговаривать с каждым, а иногда со всеми сразу. Журналист Семён бился в припадке танца от блюза Дженис Джоплин, Медведев Миша - преподаватель психологии в РГУ тайно делился со мной, что через месяц уезжает в Канаду, откровенно ссорилась пара студентов-художников.
Водка сменялась пивом, а Фрэнк Заппа Марком Болланом. Танцы, крики восторга, попытки петь вместе с Дэвидом Боуи дурнотой подкатывали к горлу.
- А это что за чёрт? – подивилась на извивающегося в экстазе Семена, вошедшая мать.
- Не мешай, - грубо вытолкал ее за двери Валера.
С приходом степенного, седовласого Саши Божина в комнате ненадолго воцарилась тишина.
«Посетители салона» еле ворочая языком, изображали из себя энциклопедистов.
- Папа, давай уйдем отсюда, - услышал я за спиной голос Валеры, - у меня бутылка сухого есть.
Мы покинули накуренный «салон» Валерчика и побрели по направлению к Площади Советов на Большой Садовой. Под «яйцами» (каждый ростовчанин знает это место) безлюдно, лавочки пусты.
- Валера, почему твоего отца назвали Томом? – спросил я Валеру, и вернул ему бутылку с вином.
- Дед очень Марка Твена любил, - ответил Валера.
- Да-а? – удивился я словам друга, - надо же, а ведь простым деревенским парнем был!
- Так, товарищи, распиваем? – неожиданно услышал я голос с небес. В кромешной темноте мы не сразу заметили пятерых дружинников.
Остаток дня мы провели в обезьяннике районного отделения милиции. А когда нас выпускали, то так и не нашли шнурков от моего правого ботинка.
- За все хорошее надо платить, - попрощался с Валерчиком и сел в утренний автобус.

Памяти Валерия Швыдкого посвящается!