Внимание! Это фишинговый сайт, не вводите в нем свои личные данные!

Римаут. Ледяной ключ. Часть 14. Возвращение к себе⁠⁠

Римаут. Ледяной ключ. Часть 11. Третья ночь

Римаут. Ледяной ключ. Часть 12. Ночные маршруты

Римаут. Ледяной ключ. Часть 13. Кто боится Агату Фроман?

***

Вдоль трещины в асфальте медленно ползет гусеница. Зеленая с белым, пушистая, смешно перебирает многочисленными лапками по огромным – для нее – ухабам. Отец ломает длинную травинку и, присев, зависнув над личинкой свифтовским великаном, пробует подцепить гусеницу под брюшко. Почти удается, но – нет! Смешно извиваясь, она соскальзывает вниз и, словно не обратив внимания на кратковременный полет, ползет дальше.

– Вот ты как!..

– Ка-а-арл... Делать тебе нечего! – фыркает мама. Она стоит за спиной отца. Он чувствует, как порывы ветра изредка задевают его полой платья, словно гладят по шее невесомыми крыльями. – Двадцать лет, а как ребенок...

– Двадцать один, Марта! – серьезно отвечает он, вставая.

– Через месяц, – парирует мама и обнимает его. – Поцелуй меня! Я гораздо лучше гусеницы.

– И мягче... – шепчет отец, уткнувшись носом в ее светлые волосы. Она прижимается к нему всем телом и замирает. Так они и стоят на одном месте, не в силах оторваться друг от друга.

По обе стороны узкой тропинки, покрытой старым асфальтом, растут высокие кусты, превращая проход в часть сказочного лабиринта. Начало он берет в парке, а ведет к спуску к реке. К великому и прекрасному Майну, на котором и стоит город, в котором они хотят жить.

– Мы купаться-то пойдем? – с трудом оторвавшись от отца, спрашивает Марта. – Или так и будем стоять?

Она улыбается. Широко и беззаботно, как только и нужно улыбаться в двадцать лет, когда вокруг лето, впереди жизнь, а рядом – любимый.

– Конечно, солнышко мое! – Он поправляет висящую на плече сумку, обнимает Марту за талию, и они идут дальше. – Здесь почти рядом.

Дорожка вьется среди кустов, то поворачивая прихотливыми петлями, то вытягиваясь на пару десятков метров в узкую серую струну. Идти становится легче, все больше вниз, под горку, значит...

Река внезапно выныривает из-за поворота. Заросший травой пляж, редкие деревья у самой воды. Повезло, людей здесь сейчас нет. Место хорошее – на машине сюда не заедешь, а пешком из парка – дорогу знать надо. Далеко не все знают.

На другом берегу рядами стоят многоэтажки Франкфурта. Серая полоса жилых домов, вечером напоминающая огромную крепостную стену с горящим кроссвордом окон, а за ней небоскребы делового центра. Но пока в разгаре день, да и вовсе не это привлекает взгляд: прямо от пляжа, сходясь в тонкую нитку вверху, ведет мост. Шириной метра четыре, не больше. С низкими, по пояс перилами. Где-то за километр отсюда – еле видно – он опускается на другой берег. Тонкие изящные опоры на всем протяжении, подвесные арки крепежа, ничего общего с грубым бетоном быков обычных городских мостов.

Такая вот неожиданность.

– Не понял... – мгновенно растеряв всю свою напускную солидность, произносит Карл. Сумка выскальзывает у него из руки и неслышно падает в траву. Он растерян. Он сейчас как сельский мальчишка, впервые увидевший стереокино или встретивший на улице, запросто, своего кумира-футболиста из телевизора. – И почему река такая широкая?

– Любимый, а откуда здесь это? – шепчет мама, тесно прижавшись к плечу. Ей любопытно и немного страшно: еще неделю назад здесь ничего не было. – Есть же Хольбайнштейг, зачем городу еще один пешеходный мост?!

– Да вот черт его... – грубовато отвечает отец и подходит к невысоким ступенькам, ведущим к узкому, явно пешеходному полотну моста.

Все выглядит основательным и – вот странно! – не очень новым. Словно не один год он стоит здесь. Камни ступенек обросли понизу мхом, перила немного заржавели. Даже полосы цемента, покрывающие уходящую вдаль дорожку – местами потрескались. Странно, но на перилах нет вездесущих замков от влюбленных, а на полотне – ни следа граффити.

Карл достает из сумки карту. Все есть – парк, центральная аллея, дорожки эти и то обозначены, узкая полоса пляжа, – а моста нет.

Хоть тресни.

Хотя он – вот он, руками трогай, ногами наступай. А его нет. Да и зачем он здесь, если задуматься? Есть другие мосты, Майн ими не обижен – езжай не хочу. На кой черт кому-то понадобилось воткнуть пешеходный переход при наличии новенького Гольбейнского мостика?

– Марта, я не знаю... – как-то смущенно говорит он, пряча карту. – И ведь выглядит не совсем... новым.

– А давай по нему пройдемся? – предлагает девушка. – Искупаемся на том берегу, какая разница. Зато – приключение!

Она прекрасна сейчас. Ветер с реки распушил темные волосы, туго обтянул платьем стройную фигуру. Марта мечтательно смотрит мимо Карла туда, над водой, вдоль моста. Она словно видит другую жизнь, еще более прекрасную, чем их общая молодость.

– Ну... – с сомнением тянет отец. – Да можно... Опасно только: вдруг он не достроен. До середины дойдем, а дальше – пусто.

– Вернемся тогда, подумаешь. Да и ограждение было бы.

Они поднимаются по ступенькам, словно служащим связкой этого берега, заросшего травой, с другой реальностью. Мосты и перекрестки – они этим славятся, какой-то странной границей между «где-то здесь» и «уже там».

Сумка снова на плече у Карла, он держит маму за руку. За перила хвататься смысла нет – грязноваты они. Да и так идти вполне нормально, не сдует. Мостик под ногами поднимается над водой, пологой дугой уходя вверх. Яркое солнце отсвечивает от мелких волн под ногами, слепит глаза, если посмотреть вниз.

– Карл, а ты меня любишь? – внезапно спрашивает мама. Она поворачивает голову и смотрит на него в упор.

– Конечно, моя дорогая!

– Точно?

– Да...

Ответ отца эхом звучит над водой, как крик заблудившейся речной птицы, хотя он отвечает тихо и с нежностью. Через пару десятков шагов Карл понимает, что что-то не так. Над водой стоит тишина: ни ветра, ни плеска волн. Мертвый штиль, как будто кто-то выключил весь звук на свете. Разом.

– Странно как-то... – говорит Марта. – Слишком здесь все… не так.

В ее голосе что-то изменилось. Неуловимо. Еле заметно. Только Карл бы и смог заметить. Она стала говорить более печально и как-то... взрослее, что ли? Он смотрит на маму и замечает, что она и внешне стала чуть-чуть иной. Волосы немного короче, появилась рыжеватая прядь, как случайный мазок краски. Вместо платья на ней немного смешной офисный наряд – белый верх, темный низ.

– Ты тоже изменился... – шепчет мама, заметив его внимательный взгляд. – Галстук только слишком яркий.

Только сейчас он обращает внимание, что одет не в любимые рваные джинсы и майку с Че Геварой, а в серый с блеском костюм и рубашку с галстуком. Ничего подобного у него никогда не было. Галстук действительно яркий, но... В общем, такой бы он и купил, если бы пришла в голову столь странная идея.

Рядом с мамой по мосту смешно вышагивает неведомо откуда взявшийся рыжий котенок. Тонкий хвост вверх как антенна, и слишком большие уши.

– Его зовут Фрик, – говорит Марта. Она смотрит куда-то за перила, на застывшее полотно бывшей реки, но откуда-то знает, что думает Карл. – Мы когда квартиру сняли – завели. Он большой вырастет.

С каждым шагом котенок действительно растет, превращаясь в роскошно лохматого зверя. Наряд мамы тоже немного меняется: пиджак, более узкая юбка.

Отцу почему-то становится страшно. Он оглядывается и понимает, что они прошли уже почти половину. Треть – точно. Парк за спиной слился в мутно-зеленую полосу, но и дома впереди, кажется, не приблизились. Они идут и идут над застывшей водой, и вокруг них ничего не меняется. Изменения происходят с ними самими: кот перестал расти и просто идет рядом с хозяйкой, ровно и молча, как заводная игрушка.

Достаточно было Карлу на мгновение отвернуться, чтобы обнаружить: мама теперь катит впереди себя коляску. Модная трехколесная конструкция иногда чуть подпрыгивает на перемычках между цементными участками.

– Манфред, – ровно говорит мама. На ней теперь не офисная роба, а что-то уютно-домашнее. – Манфред Вильгельм Лири. Ты рад?

У отца пережимает горло, он ничего не может сказать, только кивает в ответ.

– Ты слишком много работаешь, любимый... – шепчет она, на ходу поправляя что-то в коляске. – Зато своя квартира.

Отец опускает взгляд и понимает, что одет уже не в костюм: что-то удобное, обычное и не столь официальное. Он машинально расстегивает пуговицу и видит свою руку, а на безымянном пальце – сверкнувшую полоску кольца.

Марта избавилась от коляски и ведет теперь за руку мальчишку лет четырех-пяти. Он до ужаса напоминает самого Карла на детских фотографиях: те же растрепанные светлые волосы, та же готовность к улыбке и что-то неуловимо-хитрое в выражении лица.

– Привет... Вилли! – наконец произносит отец. Мальчуган серьезно кивает в ответ, почему-то не говоря ни слова. Возле ноги матери кот прямо на ходу начинает словно таять в воздухе, становясь все более прозрачным с каждым шагом.

– Девять лет прожил зверь... Жалко, мог бы больше. – Она говорит как диктор на вокзале, четко, но без интонаций. Словно читает заранее заготовленный текст.

Сын заметно вытягивается, на вид уже класс третий-четвертый. Растрепанные волосы теперь коротко подстрижены, выбриты по бокам. Странно, но ему идет.

Тишина продолжает давить. Еле слышны только шаги – самих родителей. Манфред Вильгельм, несмотря на внешнюю материальность, ступает абсолютно беззвучно.

– Ты меня любишь? – спрашивает мама.

– Да, моя хорошая... Но мне что-то страшно. Вот честно. Где мы? Что это все?!

– Это все?.. Жизнь. – Помолчав, отвечает она.

Сын уже почти с нее ростом, а перед мамой снова коляска. Другая, не та, что в первый раз. Да и сама Марта заметно изменилась – она явно лет на десять старше, чем была совсем недавно. Сильно обрюзгла, на руках заметные морщины.

– А у тебя – живот и повышенное давление, – немедленно откликается она на взгляд Карла. – Ничего страшного, возраст. Зато – Алиса. Хорошая девочка, давно бы надо было...

Возле ее ноги снова топает котенок, теперь серый с полосками.

Рядом с испуганно оглядывающим себя отцом – черт, правда живот толстый! - появляется незнакомая женщина. Ей лет двадцать пять, вряд ли больше. Не очень яркая, но что-то в ней цепляет. Он смотрит краем глаза, пытаясь понять, кто это.

– Это Фрик Второй. А это – Матильда. Ты с ней работаешь. И спишь. Ты же большой мальчик, пора заводить новые игрушки.

– Я... Да нет же!

– Ну почему нет, когда – да. Не волнуйся так сильно, давление же...

Вилли уже совсем взрослый. Дочка – подросток. Матильда, прошагав немного, исчезает. Была – и нет. Ее сменяет еще несколько женщин, ни одну из них Карл пока не знает. Он боится спрашивать, а мама молчит.

Карл замечает, что ему становится тяжелее идти. В руке откуда ни возьмись – тяжелая трость с лакированной изогнутой ручкой. Он опирается на нее, стараясь не останавливаться. Почему-то нельзя ни на секунду остаться на месте.

– Авария. – Так же пугающе ровно говорит мама. – Ничего страшного, но ногу повредил. Так и будешь хромать дальше.

Марта начинает стремительно худеть. С каждым шагом. Сперва ей это даже к лицу, но потом она болезненно высыхает, выглядя старше и старше.

– Это рак, любимый. Слишком поздно обнаружили. И даже не взялись оперировать, да. Так случается даже в Германии.

Он, тяжело наваливаясь на палку, бросается к ней, проходя сквозь совсем взрослую дочку, сквозь подругу сына, но не успевает. Мама тает в воздухе, напоследок грустно ему улыбнувшись. Карл понимает, что кричит, но не слышит даже сам себя.

Отец отворачивается и на ходу тычет палкой в очередную незнакомку сбоку от себя. Воздух. Просто воздух. Все эти фигуры – просто непонятные призраки. А рядом с сыном теперь идет совсем молоденькая девушка, неуловимо напоминающая Марту. Алиса, выглядящая старше своей спутницы, переглядывается с ней, обе безмолвно над чем-то смеются.

Кажущиеся огромными дома на том берегу нависают над ним, равнодушная сетка балконов и слепых окон, в каждом из которых отражается солнце.

Мост закончился.

Нужно сделать всего несколько шагов и сойти на другой берег. Здесь все равно уже нет дороги назад. Гусеницы становятся бабочками и умирают, иных вариантов пока не придумали.

***

Вильгельм Лири рывком открыл глаза. Подушка под головой была пропитана холодным потом – казалось, на нее выплеснули ведро воды и заставили лечь в самую сырость. В приглушенном свете ламп он понял, что находится в больнице. Судя по всему, удалось выжить во всей этой дикой истории, случившейся в Римауте.

Болезненный, и от того еще более яркий и достоверный сон не отпускает его. Кажется – прикрой на мгновение глаза, и снова окажешься там же. На мосту. Рядом с еще живой мамой, от которой остались только память и небольшой памятник на тихом франкфуртском кладбище с надписью «Марта Лири, 1970 – 2016». А отцу надо бы позвонить. Он после аварии действительно плохо ходит, уже давным-давно. Надо же, и у Фрика был такой же лохматый предшественник…

Лири скосил глаза влево и обнаружил, что у него, оказывается, появилась прекрасная сиделка.

– Здравствуйте, милая барышня! Где это мы?

Агата выпала из странного полусна, в котором находилась последние сутки – после победы над носатым убийцей пришлось слишком многое организовать. Счастье еще, что на помощь к потерявшему сознание Лири быстро приехали его коллеги. В отличие от специального агента, выглядевшего довольно богемно, трое участников его группы явно относились к спецслужбе. Это было понятно начиная с оружия у каждого и черного микроавтобуса, на котором они примчались, и заканчивая удивительной легкостью, с которой трупы Каневски и Лизы были отправлены на экспертизу, тело Павла в морг, а Мария, Виктор и сам специальный агент попали в больницу Адлерауге. При печальном состоянии дел с медицинскими страховками Фроманов – из-за которых отец и противился госпитализации, – это было чудо почище победы над призраками.

– Мы в больнице, Бонд, – грустно улыбнулась Агата. – Специальные агенты тоже страдают от собачьих укусов.

Только после этой улыбки Лири наконец понял, кого он видел во сне рядом с собой. Рядом с сестрой. Как же она, Агата, похожа на его покойную мать…

– Ты всех победила, милая барышня! – говорит Лири и снова проваливается в болезненное забытье. – Там… была… ты. На мосту.

Он, запинаясь, время от времени проваливаясь в сон, рассказал ей, что видел совсем недавно. И, кажется, видит до сих пор. После долгого молчания Агата встала и поправила спящему Лири одеяло.

С агентом все будет хорошо, хотя поход в кино, конечно, отложился надолго. А у нее сейчас слишком много хлопот, чтобы всерьез сожалеть о такой мелочи: Вик крепко повредился рассудком, и что с этим делать – врачи не знают. Понятно, что испытаний на его долю выпало немало, но как теперь быть? Мария, спасибо вовремя переданной ей Агатой частице силы, не просто выжила, но и уверенно идет на поправку. С мамой точно все будет хорошо, но как же жить дальше?

Сила… Это прекрасно, но кроме нее есть масса бытовых деталей – начиная с того, где теперь жить. Мария вряд ли согласится вернуться в дом, где так жутко погиб отец, а денег ни на что у них теперь нет. И не предвидится: зарабатывал в семье только Павел, а его больше нет.

– Запиши мой телефон. – Лири на минуту проснулся вновь и продиктовал цифры. – Сил что-то совсем нет…

Он снова отключается. Врачи долго удивлялись, как он протянул столько при огромной кровопотере. Да и шрамы на руках теперь навсегда. Агата не стала говорить, что после помощи маме подходила и к нему. Как объяснить, что она сделала? Никак… Поэтому лучше помалкивать в таких случаях.

Автобус до Римаута оплатил один из коллег Лири, извинившись, что они крайне спешат и не смогут отвезти обратно. Агата не возражала.

Она сейчас хотела только одного – попасть обратно в свой дом. А до моста они с Лири доберутся позже. Если повезет.

Показать полностью

Юрий Жуков Роман Мистика Ужасы Городское фэнтези Длиннопост Текст

Diskman

5 лет назад

Римаут. Ледяной ключ. Часть 13. Кто боится Агату Фроман?⁠⁠

Римаут. Ледяной ключ. Часть 11. Третья ночь

Римаут. Ледяной ключ. Часть 12. Ночные маршруты

Он выглядел так же, как все эти дни: мятый мундир полицейского, синий с белыми вставками, длинный нос, живущий, казалось, своей жизнью. Только в маленьких глазках теперь тлело настоящее зло – не раздражение и досада, как раньше, а блестящая черная жижа. Словно нефть, она маслянисто блестела вокруг зрачков, заполняя все и стараясь выплеснуться наружу. И в осанке появилось нечто величественное, будто затюканный начальником вечный помощник наконец-то полностью осознал себя. Осознал и скинул со спины вечный груз подчинения.

– Ну, – спросила Агата, подойдя на пару шагов. – И зачем ты все это устроил?

– Попрошу на «вы» с работником полиции! – буркнул тот.

– Много чести! Какой-то жалкий тип, пользуясь обрывками знаний, разрушил всю нашу жизнь, а мне с ним – на «вы»?! – Агата громко фыркнула, вложив в этот звук максимум презрения. – Отвечай, что такого в доме? Что? Зачем это все было, зачем погиб мой отец?

– Мне нужен сам дом! – крикнул Каневски. Ага, на вид ты спокойный и уверенный, а нервы-то не в порядке...

– Я успела догадаться. – Агата обвела взглядом всю компанию призраков. В этот момент некто невидимый словно повернул регулятор громкости – округа наполнилась звуками. Тишина разом сменилась диким гвалтом: свист, хрипение, низкое рычание Уми под ногами, неясный шепот Лизы и ее мужа, скрежет сабель кукольного воина. Все вместе будто обрушилось на девушку сверху, пропитало ее насквозь.

Но изменилась и сама Агата. Вместо растянутого свитера и домашних джинсов она теперь была одета в облегающий черный костюм, на котором танцевали отблески огня пылающего Маркаса. Даже кроссовки, словно устыдившись соседству с черной кожей наряда, превратились в высокие шнурованные сапоги. Девушку можно смело снимать в таком виде в любом фантастическом боевике, даже без макияжа. Распущенные светлые волосы волной падали на плечи.

Каневски вздрогнул и посмотрел на свою соперницу по-новому. Вместо немного глуповатой девчонки Фроманов, которую он с самого начала не воспринимал всерьез, перед ним стояла юная воительница – не меньше. И хотя оружия в руках Агаты не было, вся ее тонкая фигурка, весь ее вид излучали вызов и агрессию.

– Ты хотел знать, кого из нас, Фроманов, надо было бояться? – спросила она. – Меня, гнусный человечек!

Даже голос у нее изменился, стал более низким и бархатистым, присущим куда более взрослому, искушенному и недоброму человеку.

Уми зарычал, бросившись на защиту этого странного хозяина. При жизни пес был добродушным существом, не напавшим бы ни на кого даже для спасения Антона или Лизы. Но жизнь его давно кончилась, а в этом существовании, в вечном полумраке небытия он получил единственный инстинкт – кусать, грызть, рвать насмерть. Тем более, когда ему приказал человек, не только убивший его тело, но задержавший часть сущности на земле.

– Мне нужен ключ от великого дома! – сказал Каневски, провожая глазами прыжок призрачной собаки. – Отдай мне ключ! Отдай мне власть, она моя по праву!

– Что за бред? – недоуменно произнесла Агата, уворачиваясь от собаки. Как бы ни был стремителен призрак, она двигалась еще быстрее.

Уми пролетел мимо ее плеча и ударился о машину, оставив там вмятину. Похоже, хозяин этой своры убийц не просто вытащил их на битву, но и придал им материальности.

Лири не выдержал и выскочил из-за руля, схватил собаку за шею и попытался повалить. Уми щелкнул зубами, и по руке специального агента пролегла кровавая полоса. Лири закричал от боли, ему вторил довольный смех полицейского.

Каневски пришел в себя после неожиданного превращения Агаты и теперь злобно смеялся над этими беззащитными людьми.

– Хороший песик, хороший... Фас! – внезапно заорал он, перестав смеяться.. Уми рыкнул еще громче и вцепился в уже раненую руку Лири. Тот умудрился сбить собаку с ног, не отпуская шею, они с воем и рычанием откатились за машину в кусты, громко ломая ветки.

Агата шагнула к Каневски, но он испуганно отшатнулся назад, явно не желая переводить их схватку в единоборство. Сквозь него из-за спины просочились две туманные фигуры, на глазах обретая плотность и силу.

– Лиза, – сказала Агата. – Я же просила полежать спокойно. Всего сутки!

– Не могу... Никто не может... – шепотом ответил призрак женщины. – Он – наш властелин!..

– Очень жаль, – сухо сказала девушка и подняла руки, направив растопыренные пальцы на обоих Рецев.

– Отдай ключ, тварь! – укрывшись за призраками, закричал их хозяин. – Последний раз говорю! Ведьма! Вы все погибнете!

Агата молчала. Во-первых, она понятия не имела, что за ключ нужен был этому мерзкому убийце, а во-вторых... К ней вернулось фантастическое ощущение силы, всегда стоящей за спиной. Всегда, с самого рождения, теперь она прекрасно понимала это. Просто чтобы получить к ней доступ, необходимо было пройти через ужас. И она сделала этот шаг.

Она опустила руки: больше никаких огненных мячиков, никакого поливания струями чистой силы. Все это приемы для неумех.

Или для начинающих.

Каневски показалось, что черный силуэт девушки вдруг вспыхнул на мгновение ярким синим светом, словно кто-то вырезал ее фигуру из этого мира, а сам посветил вместо нее сметающим все лучом мирового пламени. Или... Или она стала окном в эту реальность из другой, неизмеримо более страшной.

Грохот пришел уже позже. Непонятно, что это было, да и не в его силах, смешного вечного неудачника, чудом заполучившего в руки умение создавать призраков, понимать законы вселенской механики.

Тянувшаяся к лицу Агаты мертвенно-белая рука Лизы с острыми когтями, начала плавиться в этой вспышке синего как воск, оплывая и капая на землю. За рукой пришел черед остального тела, а рядом с женой, не оставив ее даже за порогом, так же оплывал Антон Рец. Человек, всей причиной несчастий которого было всего лишь случайное владение тем, чего он не понимал.

Капли от обеих фигур не долетали до земли – они таяли, растворялись в наполненном грохотом и вонью воздухе, исчезали, как предстояло исчезнуть и их душам. В небытие. Никто и никогда больше не сможет вызвать их, потревожить посмертный покой двух хороших в сущности жителей Римаута.

– Чертова псина! – хрипло закричал Лири. Из кустов под ноги обессилено взиравшей на повелителя мертвых Агате выкатился клубок из человека и собаки. Никто не знает, как специальный агент смог продержаться хотя бы это время схватки, но силы его были на исходе: обе руки изгрызены до костей, на шее – глубокая рваная рана. При любом движении от Лири во все стороны летели кровавые дорожки капель, оставаясь на земле, на машине, на кожаном наряде Агаты.

Каневски снова захохотал. В его смехе не было не только веселья – вообще мало чего человеческого. Так могла бы смеяться каменная горгулья, если бы господь или его вечный оппонент дали ей голос.

– Сожри его, песик! Отдай мне ключ, ведьма!

Агата пнула призрак собаки, злобно оскалившийся в последний момент уже на нее. Лири с земли успел увидеть только одно – из тупого носка сапога на высокой подошве словно выскочило длинное черное лезвие, мгновенно разрубив проклятую псину пополам. Выскочило и исчезло. Агент не мог потом поклясться, было оно на самом деле или нет.

С громким хлопком призрак Уми исчез, покинув эти неприятные места и навсегда отправившись в страну вечной охоты.

В конце концов сам пес был ни в чем не виноват.

У агента хватило сил только на то, чтобы пачкая кровью землю и брусчатку мостовой откатиться в сторону. После этого он мало что помнил, но движение Лири спасло ему жизнь, потому что следующим, кто вступил в бой с уставшей, но не сдавшейся Агатой, был комиссар Брон.

То ли это было свойство всех призраков – а они, согласитесь, пока мало изучены, – то ли прямой приказ управлявшего ими Каневски, но комиссар напал так, как умел при жизни. Он не стал пытаться душить Агату, более того – вообще не приближался к машине. Просто достал из кобуры на поясе, перетягивавшем его по-прежнему толстое пузо, пистолет – туманный, сотканный из того же неведомого вещества, что и тела самих духов. Сжал рукоятку обеими руками и начал стрелять.

В силу неведомых причуд этого пространства, выстрелы были громкими, словно бухала корабельная пушка над глобургским заливом в праздники. И такими же далекими, доносившимися словно с расстояния в сотни метров.

Бумм!

Над плечом Агаты пролетел яркий сиреневый росчерк, ударившись за спиной в борт машины. Впервые за всю схватку девушка услышала, как в «аутлендере» вскрикнула Мария.

– Мама, вылезай! На землю! – закричала Агата, но было поздно.

Бумм! Бумм!!!

Второй выстрел из серии показался ей громче. Фиолетовые молнии прочертили пространство, одна едва не угодила девушке в руку, вторая обожгла щеку, но обе попали прежде всего в машину. Послышалось шипение воздуха из пробитой шины. Потом снова – вскрик матери, уже не испуганный, а полный боли. Протяжный, как крики чаек над тем же заливом, возле которого выросла Агата.

Бумм!

От этого выстрела она увернулась. Даже не оглядываясь, по звону разбитого стекла, ясно, что автомобилю конец. А в нем, внутри, раненая Мария.

Агата попыталась вновь представить себя окном для неведомой силы, но ничего не вышло. Она слишком устала. Даже чувствуя пульсацию мощи за спиной, напор этого чудесного и страшного ветра, она не могла впустить его в этот мир. Ни на мгновение. А в рукопашной схватке, как бы она ни стала быстра теперь, с призраками ей не справиться.

Бумм!

На глазах у нее, впервые не только за эту бесконечную ночь, но и за несколько лет жизни, выступили слезы. Мать в машине перестала кричать и теперь сипло хрипела, словно хотела, но не могла вздохнуть.

Бумм! Бумм! Бумм!

Строенный выстрел. Она снова успела увернуться от всех пуль, но вечно так продолжаться не могло.

Вдохновленный примером своего – пусть и мертвого – наставника, Каневски тоже полез в кобуру. К счастью, его движения кажутся замедленными, словно местный повелитель духов пытается достать пистолет глубоко под водой, но дальше он тоже станет опасен.

Ветер... Где ты, мой ветер силы?..

«Девочка, ты меня огорчаешь...»

Наставница?! Впервые за многие годы – не вслух и не буквами на экране?

За спиной Агаты что-то громко хрустнуло. Наверное, опять что-то в изуродованной выстрелами машине, но девушке почему-то ярко представилось то самое окно, которым она пыталась стать. И сейчас не просто вынесло стекло, нет – ураганный порыв выломал вообще всю раму, вместе с петлями, с куском стены и ударил сквозь Агату, наружу.

Бумм... Бум!

Выстрел комиссара будто отразился от внезапно возникшей на пути призрачной пули стены, не исчез, а ударил назад, в меткого, но мертвого полицейского. Фиолетовая молния остановилась на полдороги к Агате, загорелась яркой звездой и, сменив цвет на жгуче-синий, вернулась к стрелку. На месте призрака комиссара расцвел яркий цветок, затмевая даже полыхавший рядом факел Маркаса. Расцвел, распустился листьями-линиями света и погас, унеся с собой еще одного врага.

Каневски только-только вытянул из кобуры рукоятку своего блестящего пистолета, пока на него можно было не обращать внимания.

Потоки силы били сквозь Агату. Она даже могла различать их... вкус, смысл, принадлежность к какой-либо стихии.

Огненный Маркас перепрыгнул ворота, будто гигантский пылающий мячик, и устремился к ней. Растопырил руки-ветки, горящие неугасимым пламенем. Если успеет обнять, это конец. От жара скрипела кожа костюма, начали тлеть кончики волос. Агата мучительно медленно перебирала свои новые умения, не зная, что могло бы быть страшно этому жуткому существу. Призраку, убившему ее отца.

Наконец, когда Маркас оскалился через огонь уже в шаге от нее, Агата решилась. Она раскинула руки, будто тоже собралась обнять его, и стала... зеркалом. От этого даже у вытащившего пистолет Каневски отвисла челюсть – перед ним встретились два пылающих крестами факела. И огонь победил огонь – у силы, глядящей сквозь Агату на этот мир, было больше прав на существование.

Выше температура.

Сильнее злость.

Выжженный изнутри и снаружи призрак вспыхнул особенно ярко и погас, расплываясь в воздухе хлопьями пепла, разлетаясь мелкими частицами золы в стороны.

Поднявшийся после пламени ветер сдул все, что осталось от Маркаса, прямо в лицо его повелителю. Каневски мгновенно покрылся сажей, словно вылез из печной трубы. Пистолет скрылся под густо облепившей его коркой, стрелять из него сейчас было небезопасно для самого владельца.

– Ты же не человек... Ты – какая-то адская тварь! – тихо сказал полицейский.

– Это ты – тварь, а я – новая хозяйка башни, – уверенно ответила Агата.

Внутри нее все кипело, она готова была бросить этот бой, этого мерзкого человека и рвануться на помощь матери. Готова, но... Не могла. Ее права должны быть подтверждены полностью.

Откуда она взяла эти слова? Кто продиктовал ей, что она должна, а что – нет?

– Башни? Почему – башни?! – недоуменно спросил Каневски. Он обернулся взглянуть на дом за своей спиной и замер так, даже бросив отчищать ненужный больше пистолет.

Над Римаутом все-таки начинался рассвет. Еще не солнце, даже не его лучи из-за горизонта – просто небо стремительно превращалось из черного в серовато-синее, с розовой кромкой далеко на горизонте. Совсем ненадолго проступили звезды – а ведь их не было всю эту ночь, не было, как же я не обратила внимания! – подумала Агата.

И в этом нарастающем свете и она, и ошарашенный полицейский увидели, что у дома больше нет привычной крыши, острым уголком вверх. Точнее, где-нибудь она могла быть, но никак не над чердаком, потому что у дома теперь было немыслимо много этажей. Десятки. Сотни. Они уходили вверх наподобие небоскреба, которые любят строить в больших городах. Ряды окон – то небольших, квадратных, – то высоких, со стрельчатыми арками сверху, тянулись, опоясывая дом до самых облаков, подсвеченных сейчас розовой акварелью рассвета.

– Ведьма! – не оборачиваясь, сказал Каневски. – Впрочем, спасибо. Теперь это будет моим. Эй, воин!

Из ворот вышел последний его боец – непонятным образом выросшая до размеров взрослого мужчины игрушка. При ходьбе у куклы скрипели деревянные ноги, звенели намертво вделанные в грубые кулаки сабли. Призрачный рассвет отражался от металлического шара головы, на котором навсегда застыла нарисованная грустная гримаса.

– Убей ее и уходи, – повелительно сказал Каневски.

– Р-р-р-м-м-м... – откликнулся воин и почти строевым шагом пошел мимо него.

Агата вздохнула. Ну что ж... Значит, так тому и быть. Тем более, что сил почти не осталось. Надо это сказать.

– Ты же – оберег. Талисман. Вот и... Не смог спасти свою хозяйку, так хотя бы отомсти!

Каневски гадко засмеялся и наконец-то повернулся к ней. Даже зрелище башни не могло отвлечь его от убийства этой нелепой девчонки, едва не испортившей весь его план.

– Р-р-р-м-м-м! – непонятно чем вновь сказал игрушечный воин, проходя мимо него. Потом с потрясающей скоростью взмахнул рукой с приделанной к ней отточенной саблей и отрубил Каневски голову. Так и не переставшая скалиться в своей дикой радости, голова полицейского капустным кочаном отлетела к забору и замерла. Тело, еще не понявшее, что его убили, булькнуло из ровного среза шеи кровью – сперва струйкой, потом, повинуясь еще бьющемуся черному сердцу, целым фонтаном.

– Радоваться я не стану... – сказала Агата и, повернувшись, побежала к машине на помощь матери.

Когда она, уже вытаскивая тяжелораненую Марию из пробитого в десятке мест салона авто, глянула назад, фигуры воина уже не было. Только обезглавленный труп в полицейской форме, грязный до невозможности, покрытый коркой из крови и сажи.

И башни больше не было видно – привычные два этажа и чердак под крышей, но Агата твердо знала теперь, что она – есть.

Но это потом, все это потом...

Надо отдать часть силы смертельно раненой маме, спасти ее, бледную, без сознания, зажимающую рукой глубокую рану на груди, вовсе не похожую на след от пули. А башня никуда не денется, теперь у нее есть хозяйка.

Сила внутри Агаты заворчала, клубясь, завинчиваясь в спирали. Девушка чувствовала, что не умеет пока ею пользоваться так, как надо, но некогда учиться.

– Не умирай! – коротко приказала она Марии и положила свою руку на рану, откинув материнские пальцы в сторону. Через окно, которым теперь стала Агата, начали просачиваться лучики тепла, подобно первому весеннему солнцу. Они пронзали ее насквозь, но не убивали и не разрушали. Они доходили до кончиков пальцев, пощипывая подушечки, тонкими иголками впиваясь в чужую плоть.

– Ты... – Мария открыла глаза. Кожа ее порозовела, сменив мертвенную бледность на почти здоровый цвет. – Ты же…

– Да, мамочка! Это я. Все будет хорошо. Теперь точно все будет хорошо!

– Ты... одета как жрица любви! – наконец договорила мама и поморщилась. – Это непристойно.

Лири, с трудом поднявшийся на ноги, с кровоточащими руками и шеей, громко засмеялся за спиной Агаты. Засмеялся, тут же скорчился от боли и сполз по крылу разбитого пулями автомобиля, потеряв сознание. Однако сама девушка осталась совершенно спокойной.

Действительно – ну что еще могла сказать ее мама?

Показать полностью

[моё] Юрий Жуков Роман Мистика Ужасы Городское фэнтези Длиннопост Текст

Diskman

5 лет назад

Последнее время⁠⁠

Ника проснулась из-за странного звука.

С такой тревожной периодичностью могла бы капать вода из незакрытого крана. Звук-пауза-звук. Могла бы - только вот загвоздка: современные краны, давно лишенные резиновых шайб-прокладок (она видела целую кучу таких в сарае на даче) или пропускали тихую струйку воды, или закрывались полностью.

И - в любом случае - были немы и равнодушны своим блеском. Жестоки хромированными боками, в которых, как в кривом зеркале, отражались вытянутые и расплющенные люди, ванны, цветные всполохи полотенец и серые зигзаги труб из ниоткуда в никуда.

Снова приглушённый шлепок. Пауза. Шлёп. Опять. А что, если...

Если протекла батарея - это плохо. Это очень плохо. Прошлой зимой так уже случалось. Лужа горячей и почему-то вонючей воды на полу, двое сонных слесарей с железками в руках, тихий мат и скрежет с трудом проворачиваемых гаек: здоровенных, у неё бы три пальца влезло, если сложить щепоткой. И встревоженный отец, косматый после сна, разбуженный теми же каплями.

Смятые деньги одному из слесарей.

Папа... Вот кто теперь точно не поможет, если батарея.

Поминки, суетливые, бродящие по квартире непонятные люди, пьяные, курящие везде - и на балконе, забыв прикрыть дверь, и в тамбуре, а потом уже и на кухне. Сперва тихие, но с каждой новой рюмкой всё громче и громче.

Плачущая мама. Молча, с замерзшим лицом, только щеки мокрые. А перед этим - непривычно спокойный папа. В гробу, без своей обычной улыбки, с натянутой кожей на чужом лице. Не страшно, просто больно, дыра в душе, куда со свистом уходит воздух.

- Сердце...

- Да ещё и пил. Все мы пьём, но он-то последнее время...

- И пятидесяти не было. Чёртова жизнь.

- Всё там бу...

Страшное это выражение - последнее время. Как конец света, только не в книжках, вот он, рядом. Можно потрогать руками дерево дешёвого гроба, провести пальцами по холодной чужой коже, заостренному носу, торчащему вверх между дурацкой налобной повязкой с крестами и черепами, и неровному узлу галстука. Небритый подбородок в пятнах грима. И руки замком. Руки...

- Марина, водка осталась?

- Возьмите... там.

Это не папа, это... гости. Глупые красные лица. Коллеги с работы? Вон дядя Лёша, хотя бы он не смеётся - а эти уже нажрались и ржут в углу над чьей-то шуткой.

Зря они так. Или - пусть?

На кладбище очень холодно. Жаль оставлять папу, но гроб уже заколочен, отца больше нет - есть странный гранёный ящик, молчаливые мужики со связкой грязных полотняных ремней, глупый оркестр. Пятеро. Все пьяные.

Почему люди столько пьют? Хотя... Холодно. На кладбище, дома, везде холодно. У них в душе стужа, сражаются, топят её водкой, только прогнать не могут.

Горсти земли. Сухой стук о дерево, а там уже лопатами, споро, словно соревнуясь, кто быстрее. Груда никому не нужных венков, только ветру интересно пошуршать лентами, пластиком веток и нелепыми жестяными листьями. "От скорбящего руководства ЗАО...".

А уже потом - конфеты, кутья, водка. Много водки. Купленное зачем-то вино стоит в углу, как никому не нужный оркестр. Молчаливый отряд, охрана рассудка от бытия.

Ника вздохнула и без всякого желания слезла с постели. Один тапочек со смешным зайцем под ногами, второго нет. Сама же пнула перед сном, ищи теперь под столом или за шкафом. Или не ищи - на кой чёрт он ей. Босиком привычнее. Ламинат отсвечивает ночным размазанным светом, отражает звёзды. Конечно, это чужие окна, до звёзд отсюда не дотянуться.

Не посмотреть, не отразить.

Включила свет - прикольная люстра, папа когда-то повесил. Сперва криво, сам на себя ругался, потом исправил. С тех пор всё ровно. Кроме него самого.

Ламинат снова стал светлым, того песочного оттенка, которым славятся фотографии с дальних пляжей. Ника пнула тапочек, куда ей один? И пошлепала босиком по коридору, прислушиваясь к звуку. Нет, показалось, что затих - вот опять: плюх. Тихо-тихо, но в ночной квартире больше нет звуков, слышно.

Проходя мимо выключателей, она щелкала каждым. Коридор. Ванная за закрытой дверью. Кухня. Квартира потихоньку оживала, становилась похожей на ту, прежнюю. Кажется, сейчас проснётся отец, выглянет из спальни, прищурившись. От него пахнёт кислым, как обычно, но пусть: лучше уж перегар, чем никого дома.

Пах бы и дальше чем угодно, чем так.

Заворочается мама, спросонья отругает сразу всех, не выбирая адрес и слова.

- Ника, какого хрена?

- Да вот, проснулась.

- Спать давай, спать! Завтра в школу. Сегодня уже. Спа-а-ать.

Мамы дома сегодня нет. Вечером уехала, оставив кучу ненужных поручений: сделай то, вымой это. Уроки чтобы выучила. А утром она от дяди Лёши сразу на работу, так обычно бывает. Ника уже привыкла. Лишь бы пила поменьше, а то с папиной смерти слишком уж... Ладно. Дядя Лёша - так дядя Лёша.

Она же взрослая, всё понимает.

Заглянула на кухню. Два двенадцать. Это часы на микроволновке, тревожный багровый глаз времени. Середина ночи. Но сухо, и на вид всё в порядке.

Ника открыла дверь в ванную, уставилась на своё отражение в зеркале. Тощая, да, мама правильно говорит. И лицо птичье. Черты лица тонкие, глаза серые, отцовские. А нос картошкой, в покойного деда. Она его и не помнит, только фотографии видела. Под тонкой майкой бугорки груди. Это вот точно не в деда, это своё. Но в пятнадцать лет могли бы быть больше. У Анжелки вон второй размер, да и у мамы...

Звук не отсюда. И пол сухой и шлёп-шлёп где-то за спиной. В спальне? Туда она не заходила, торопливо прошла мимо вечно закрытой теперь двери. Мама - когда дома - спит на диване в гостиной. Под включенный телевизор, неизменный бокал и чёрствые остатки булки в шуршащем целлофане.

Там, в их бывшей спальне, тоже есть батарея, само собой. И пустая кровать, скелет из стянутых винтами досок.

Матрас, на котором умер папа, выбросили сразу. Мама волокла его сперва одна, белый прямоугольник с пятном - картой неизвестного материка из мочи и крови - посредине. Потом на шум вышел сосед, помог. Так и унесли на свалку во дворе. Теперь только скелет кровати с ровными квадратами пыли внизу, на полу. Шкаф. Комод. Телевизор на стене, окно, а под окном - батарея. Если что-то и протекло, то там.

Бросив незакрытой ванную, Ника развернулась и подошла к входу в спальню. Сквозь полосу мутного стекла - странного украшения двери - светила луна. По крайней мере, так кажется - окно напротив, фонари далеко внизу. Чему там ещё светить?

- Если хорошо закончишь год, будет новая трубка. - Она запомнила этот момент, ещё бы! А вдруг айфон? Пусть старой модели, из чужих рук, но... - Айфон не обещаю. Стоит до хрена, а денег мало. Может, премию дадут.

Облом. Отец всегда так говорил про деньги: не нет, а мало. Мама иногда поправляла, иногда поджимала губы, уходя. Но Ника видела и не раз, как она перекладывает листки бумаги: списки нужного, не очень нужного. Совсем лишнего, но чего бы хотелось.

Чаще всего, экономила мама на себе. Зато водка в доме всегда была, как без неё, действительно.

Из-под двери странно тянет холодом. Мама бросила открытым окно, похоже. Забыла в спешке. Ника повернула ручку и свет из коридора радостно упал прямоугольником внутрь. Нашёл для себя новое место.

Мама висела на ремне, зацепленном за крюк люстры. Из-за этого рожки торчали не в стороны, как обычно, а криво, похожие на не до конца слетевшую корону над нелепо вывернутой головой. В приоткрытое окно ветер щедро бросал хлопья снега, целый сугроб уже на подоконнике. Рама под порывами то почти закрывалась, то норовила распахнуться полностью.

Шлёп. Скрип. Мама...

От сквозняка горшок с пожухлым растением не удержался и упал на пол. Похоже, разбился. За скелетом кровати всё равно не рассмотреть. Пахло морозом, чем-то кислым и дерьмом. Ника где-то читала, что у повешенных после смерти открываются все дырки, так что удивляться нечему. Обосралась мама. Как покосилась корона, так и всё.

Это сон. Точно - сон!

Ника крепко зажмурилась, не отпуская ручку двери. Сейчас она откроет глаза - а комната пустая. Только окно открыто, от него и звук. Скрип. Шлёп. Да пусть даже батарея, чёрт с ней! Починит кто-нибудь. Вернуться к себе в комнату, позвонить маме. Разбудит, конечно, но дело важное. Дядя Лёша пусть приедет, мужик он или как, не только же в постели с мамой... Заменитель папы. Симуляция.

Открыла глаза: нет, ничего не изменилось. Распахнутый мамин халат шевелил ветер, голые ноги бессильно свисали, правая испачкана чем-то тёмным. Ничего не изменилось.

Шлёп.

Скрип.

Как ремень не порвался, мама за последний год растолстела - ужас. Но держит, держит. И крюк выдержал, на совесть засунут в потолок.

Надо закричать сейчас. Или заплакать, но ни слёз больше нет, ни слов. Просто очень холодно босиком, хочется найти тапочки и накинуть пушистое домашнее трико. И позвонить маме, разбудить, пусть они с дядей Лёшей...

Ника тихо прикрыла дверь. Выключила свет в коридоре и медленно пошла в свою комнату. Наступило последнее время, не нам с ним бороться.

Силы не те.

Показать полностью

Юрий Жуков Рассказ Длиннопост Текст

Diskman

5 лет назад

Римаут. Ледяной ключ. Часть 12. Ночные маршруты⁠⁠

Римаут. Ледяной ключ. Часть 11. Третья ночь

Доктору Кольберу не спалось. Одна из проблем последних лет его жизни – мучения от бессонницы. Не самая важная, но иногда очень изматывает, особенно если потом следует ранний вызов. Надо идти к больному, а врачу самому бы кто помог. Да и голова соображает плохо.

Кольбер отложил книгу и протер уставшие глаза. Пора уже ложиться, пора. Четыре утра без нескольких минут. Но именно в этот момент во входную дверь позвонили. Сперва коротко и несмело, потом непрерывно, не отнимая пальца от кнопки. При этом звонящий умудрялся колотить в дверь кулаком. Их там несколько? Или это один, но настойчивый посетитель?

Накинув поверх пижамы старомодный халат, доктор поплелся к двери. Одна из проблем врача – не вызовешь вот в таких случаях полицию. И не отключишь звонок, чтобы не мешал. Кому-то нужна помощь...

Да, он угадал, за дверью, выходившей не в дворик, как почти у всех жителей Римаута, а прямо на улицу, было немало людей. Из косо припаркованной, стоящей почти капотом в стену машины, незнакомый молодой человек вытаскивал юношу. Рядом бестолково суетилась женщина со странной, обезображенной выдранными клочьями волос, прической – Кольбер узнал недавнюю пациентку. Да-да, она из этой семейки, купившей домик Реца... А, Мария! Да, точно. Мария Фроман. Поморгав уставшими глазами, Кольбер узнал и юношу, которого уже несли к его двери. Виктор. К нему вызывали в первую же ночь после приезда.

– Что случилось? – придерживая дверь, спросил врач.

– Нервный припадок, доктор! – запыхавшись от тяжелой ноши, пояснила девушка. Сестра? Да, наверное, сейчас неважно. – Мы ехали на машине, когда у Вика началась лихорадка. Всего трясет, говорит что-то бессвязное, потом пена изо рта пошла. Мы сразу к вам. Пожалуйста, помогите!

Ехали на машине в четыре утра? Гм. Ну, молодежь бы он еще понял, хотя и с трудом, а вот куда с ними направлялась мать?! Конечно, не его заботы, но что-то здесь не так.

– Заносите его сюда! Нет-нет, в левую дверь, в мою спальню не надо. Да, свет включите, девушка, а парня – Виктора, верно? – на кушетку.

Доктор сейчас был в своей стихии. Куда-то отступила бессонница, он совсем забыл о недавнем разводе – долгом, нудном, в результате которого и оказался здесь, в городке. Приехал почти наугад, да так и прижился. Очень уж неуютно было оставаться на родине.

– Рефлексы сильно замедлены... Шоковое состояние, очевидно. Его что-то напугало или же это развитие первоначального психоза двухдневной давности. Кстати, а где ваш глава семьи? Не решился приехать?

На невинный вопрос доктора все отреагировали по-разному, но довольно странно: высокий мужчина вздрогнул, словно вспомнив что-то неприятное, девушка медленно повернула голову и уперлась в доктора взглядом, а Мария сжалась, как от окрика.

Вся семья – психопаты, подумал Кольбер.

На вопрос никто не ответил. Опять же не его дело, но надо бы позвонить в полицию. Похоже, здесь какой-то криминал.

– Подержите больного! – скомандовал мужчине доктор. – Я его пристегну сейчас, как бы он себя не травмировал. Девушка, уведите пока маму в прихожую.

Виктор начал биться в судорогах. Жутковатое зрелище, даже для привычного ко всему врача – глаза закатились, из-под прикрытых век сверкают только белки, пена стекает из уголка рта, а руками молотит – не дай бог попасть под удар!

Лекарства подействовали не сразу. Хотя мужчина явно проходил какое-то медицинское обучение, Кольберу очень не хватало помощницы. Но Лири и держал, и шприц набрал вполне грамотно – спасибо и на том.

Минут через десять Виктору стало немного легче.

– Приступ снят, но вот прогноз совершенно неясный... – вытерев лоб, заметил Кольбер. – В стационар надо. Я это сразу его отцу сказал, но ведь все умные, все знают, как лучше.

Лири пожал плечами. По сравнению с той чертовщиной, которая здесь творится, нервный припадок у брата Агаты – вообще мелочи. Вылечат как-нибудь.

– Доктор... Спасибо вам огромное, но нам необходимо ехать. Вопрос жизни и смерти, поверьте! Он может остаться под вашим наблюдением до... где-то до полудня? Потом его перевезут в больницу.

Кольбер задумался. Часов в восемь позвонить сиделке, на полдня с ней, даже если будут вызовы... Да, вполне.

Об этом он и сказал агенту. Тот крепко пожал руку врачу и поспешил забрать женскую часть семьи Фроманов. За окном фыркнул двигатель, по окнам мазнули зажженные фары, и вся компания уехала.

– Огонь! – внезапно сказал Виктор. – Он горит!

Кольбер оторвался от своих мыслей и обернулся. Глаза у юноши открыты, но совершенно пусты. Бредит?

– Кто горит? – на всякий случай уточнил врач.

– Отец... Он горит! Его сжег призрак! Он...

Кольбер вздохнул и пошел в спальню за телефоном. Надо позвонить Томасу, он же просил извещать обо всем странном, связанным с этой семейкой.

– Нас всех сожгут! – крикнул ему в спину Виктор.

Ничего. Ремни прочные, лекарство надежное. Пусть кричит, минут через двадцать уснет. А если нет – надо будет сделать второй укол.

Тем временем Лири уже довез Агату и ее мать почти до станции. Дальше переезд через рельсы и прямая дорога до Адлерауге, какие-то сорок километров – чепуха, по пустой ночной дороге.

– Не понимаю... – прошептал агент. Дорога спускалась с холма и заворачивала налево, но вместо привычного вида сверху на маленькую станцию с ниткой рельсов и частыми столбами, перед ними вновь появились маленькие домики. Окраина Римаута с другой стороны городка.

– Я заблудился, – произнес Лири. – Агата, гляньте в навигаторе, где мы сейчас.

Девушка сидела, поджав губы, изредка оглядываясь на мать, почти лежащую на заднем сидении. Мария выглядела подавленной, но все лучше, чем нервные приступы сродни тому, что у брата.

– Конечно, – она полезла в телефон. – Окей, гугл, местоположение?

Телефон чирикнул и выдал нежным женским голосом:

– Вы находитесь в Римауте.

– Открыть навигатор, карта.

– Нет данных. Проверьте соединение с сетью.

Агата набрала запрос руками, но все было бесполезно – уровень сигнала скакал от нуля до полного доступа и обратно, однако загрузить карту не получилось.

Машина тем временем, не снижая скорости, вылетела на перекресток. Пригород остался позади, а в свете фар перед удивленным Лири маячила ратуша. Не спутать – вон ряд фонарей, низкое здание местной почты и пекарня рядом.

– Мы по кругу прокатились... Вот это я балбес, где же не там свернул?

– Почти пять, – сказала Агата.

– Что? А, время... Ну да.

– Пять, господин агент, а рассвета не видно. Ни малейших признаков.

Лири тормознул на обочине дороги, немного не доехав до центральной площади – вот она, впереди, ратушу уже хорошо видно, как и чашу фонтана. Выключил фары, а потом и подсветку панели. Полный бред – вокруг машины действительно было темно, как в час ночи. В два. В три – но никак не в пять!

– Вы понимаете, что происходит? – тихо спросил он у Агаты.

– Не все, – честно ответила девушка. – Но нам надо выбраться из города, иначе потом уже никто не поможет.

– Как выбраться?

– Не знаю. Пешком, ползком, вплавь... Это не имеет значения. Я пока ничего не могу сделать.

– А потом – сможете?

Лири снова показалось, что у девушки лицо состоит из двух половин – угольно-черной и совсем светлой.

- Как повезет. Возможно, смогу.

Агата пыталась с вечера вызвать в себе хотя бы отголоски той силы, того ощущения, когда она действительно сможет отогнать призраков. Но ничего не получалось. Она устала и чувствовала себя плохо. На грани признания своего поражения... Жутко жаль отца, неимоверно, но слез нет. Ее душа словно спеклась там, в родительской спальне в один оплавленный комок.

– Давайте попробуем еще раз уехать, Бонд, – наконец сказала она. – Будем колесить, пока бензина хватит. Где-то ведь есть выход из ловушки.

По крайней мере хотелось бы надеяться, но это вслух говорить Агата не стала.

Лири завел двигатель, глянул в заднее зеркало на Марию – вроде бы, спит, – и поехал дальше. Он твердил сам себе, что никакой мистики на свете нет. Есть адронный коллайдер, полеты в космос, человек на Луне и нанотехнологии, а вот ничего сверхъестественного нет и быть не может. Только сериал в телевизоре, не выходящий за узкие рамки экрана. Два брата против демонов снаружи и внутри себя.

Круг возле фонтана, мимо ратуши, мимо школы Агаты, четыре улицы, пригороды, дорога возле кладбища, холм, спуск с него и... Ради разнообразия после поворота они выскочили на узкий мост, пересекавший местную речку. Лири даже не был уверен – есть ли здесь автомобильная дорога или только пешеходный переход. Не застряли – и ладно.

Очередной круг по городу. Если пытаться выехать в разных местах, то и обратно попадаешь тоже непонятно где. Но не выезжая за пределы Римаута, черт бы его побрал!

Вокруг ни единого человека, ни одной машины. Даже окна совершенно все темные, такое ощущение, что город не спит – он давно вымер. И сейчас за толстыми стенами старинных домишек тихо сопит и ворочается что-то чудовищное, поставившее своей целью убить их всех до рассвета, который никогда не наступит.

– Давайте, я попробую пешком? – сказала Агата. – Доедем до поворота на станцию, а там я рискну.

– Как угодно, – потеряно ответил Лири.

Ему было страшно. По-настоящему страшно, как бывает только во сне, когда выдохнуть можешь без особых усилий, а вот вдохнуть уже не получается никак. И тонешь в этом удушье, как в безмолвном равнодушном море, а на выручку никто не приходит. Да и не может прийти – откуда кому-то знать про твои кошмары?

Он останавливается у поворота и смотрит в спину тонкой девичьей фигуре, подсвечивающей себе путь экраном телефона. Минута. Две. Пять. Лири уже собирается бежать на выручку, пусть никого не найдет, пусть сам сгинет где-то на черных улицах, но нельзя же сидеть просто так!..

Пассажирская дверь тихо открылась, и Агата молча села на место.

– Нет?

– Нет... Просто вышла на эту же дорогу метрах в ста позади машины. Без шансов. И ночь не кончается.

Лири задумался, глядя на темный провал дороги впереди между рядов деревьев. Потом решительно достал телефон из кармана:

– С интернетом сегодня неладно, но хотя бы обычная сотовая связь...

Увы. Не было вообще никакого доступа. Симпатичной игрушкой за пятьсот евро можно смело забивать гвозди. Или почитать «Апокалипсис» Иоанна Богослова, если придет такая блажь в голову – на карте памяти он где-то записан вместе с тысячами справочников и несекретных инструкций.

– Эх, надо было расколоть доктора... Вы же говорили, Агата, что он предлагал отцу продать дом кому-то из знакомых? Вот это мы промахнулись. Я не подумал, точнее. Похоже, именно этот человек и есть организатор всей творящейся чертовщины.

Девушка зло рассмеялась:

– Поздно, господин специальный агент! Думаю, события теперь не остановить. А организатор скоро появится сам, есть у меня такое предчувствие.

Мария на заднем сидении заворочалась, проснулась и попросила воды. Дочь протянула ей бутылку.

– Давайте, Лири, попробуем вернуться в дом. Из городка нас не выпускают, поэтому стоит посмотреть в глаза тому, кто все это затеял.

Агент нервно закусил губу. Все равно его испуг в темноте машины никто не заметит.

– Вы уверены, милая барышня?

– Все началось из-за дома, хотя я так не понимаю главной причины этого. Что там настолько важно? Поехали. Стоять здесь вообще бессмысленно.

– Давайте еще одну попытку? Сейчас повернем за угол – а там раз! – и станция, а?

- Бензин остался? Ну, давайте покатаемся. Я-то не против, но мы так ничего не достигнем.

Они начали новый круг. Само собой, за поворотом дорога вышла к въезду в Римаут со стороны южной трассы, словно они снова, как три дня назад, только-только приехали. Тогда не было еще ничего... Никакого Лири, местных полицейских, скользкого доктора, зато за рулем сидел Павел и впереди – казалось – было долгое счастливое будущее.

«Аутлендер» слегка подпрыгнул на неровной дороге и бодро покатил по все еще спящему городу. Рассвета так и не было.

После этого круга Лири сдался. Уже не спрашивая у девушки, он свернул от центра в сторону и направил машину к улочке, где находился дом Фроманов.

Агата вспомнила почему-то название их смешного, застроенного по одной стороне тупичка – улица Башни. Странно, но никто даже не задумался, почему так. Ничего выше двух этажей там не было. Может быть, это какая-то подсказка? Эдакая шарада, смешная, если бы не вал несчастий, скатившийся с вершины этой самой башни на их семью.

Дом был темным. Судя по всему, пожар от появления призрака так и угас с его исчезновением. Но идти туда, где лежит тело отца, было мучительно. К добру или к худу, но заходить внутрь и не пришлось – когда машина подъехала к воротам, они были уже открыты. Между двух выложенных из старого кирпича столбов, ограждающих въезд, виднелась в темноте знакомая фигура. Лири даже зарычал, когда ее увидел в свете фар.

– Я же говорила, уважаемый агент. Все так, как и должно было быть. Здесь все началось и здесь же все закончится. Надеюсь, он расскажет, зачем ему настолько нужен дом... – Агата отстегнула ремень безопасности и он, освобожденный, змеей скользнул над ее плечом, уходя на место.

– Но какого...

– Ни слова больше! Пусть этот господин сам все расскажет. Я убеждена, что ему это хочется сделать.

Фигура потопталась в створе ворот и сделала шаг вперед. Мария за спинами сидевших коротко вскрикнула. Ее напугал не сам ночной гость, вовсе нет – за ним клубились несколько призраков, в которых угадывалась и женщина с белыми ногтями, и темный силуэт воина, и пара неуверенно топтавшихся мужчин, столь же белесых и расплывчатых в темноте двора.

– Тот, что повыше – Антон Рец, – уверенно сказала Агата. – А с комиссаром вы, Лири, и при жизни были знакомы.

Прямо под ногами центральной фигуры, мучительно реальной и никак не относившейся к призракам, оскалив пасть сидела собака, тоже словно сотканная из плотного густого дыма. Только зубы выглядели твердыми и пугающе острыми.

– Не хватает пылающего человека, – прошептал агент.

– Не волнуйтесь, он тоже появится. Это все его силы, он собрал, кого мог! – Агата ткнула пальцем в темную фигуру. – Не вмешивайтесь, от вас не будет толку.

Девушка открыла дверь и легко выпрыгнула наружу, в ночь, едва подсвеченную светом гаснущих фар.

– Все-таки это ты, девочка? – спросила фигура. – Как же я сразу не догадался...

И только теперь, освещая все вокруг заревом пожара, за ее спиной в глубине двора появился огненный силуэт Маркаса. Казалось, что кто-то плеснул бензина на его безумную плоть, отчего пылающий человек взревел и зашелся в сумасшедшем, изломанном танце, будто многорукий индийский бог. В воздухе запахло горелым, пугающей смесью бензиновой вони, жареного мяса и плавящегося пластика.

– Хорошо, что ты всех собрал, носатый, – жестко сказала Агата и пошла навстречу Каневски.

Показать полностью

Юрий Жуков Роман Мистика Ужасы Городское фэнтези Длиннопост Текст

Diskman

5 лет назад

Римаут. Ледяной ключ. Часть 11. Третья ночь⁠⁠

Юрий Жуков Роман Мистика Ужасы Городское фэнтези Длиннопост Текст

Павел нервничал. Сам бы не мог такое представить раньше, но прямо сейчас сидел за кухонным столом – и злился на всех. Исключая, наверное, только Агату: она-то тоже была здесь и даже пыталась накормить его ужином. Виктор сказал, что ему опять нездоровится – заперся вон у себя в комнате, даже в приставку не играет. Просто сидел на кровати, подтянув к себе не используемые давным-давно гантели, и смотрел вокруг бешеными глазами. Мария пребывала в полусне – то ли спит, то ли нет, даже непонятно.

Управляющий после возвращения в банк раз пять заходил в кабинет Павла с пустяковым вопросами. И каждый раз внимательно смотрел в глаза, словно собираясь спросить что-то важное. Но так ни что и не решился.

Господин Фроман злился даже на покойного комиссара – неужели тот не мог споткнуться (или от чего он там умер?) – в другом месте. Не во дворе его, Павла, дома? При мыслях о Каневски Павла передернуло, как от удара током. Какой же мерзкий тип!

Странно это все... Ведь он, Фроман, всегда был веселым уравновешенным человеком. Даже самые сложные времена в поисках работы он пережил спокойно, с уверенностью в будущем. А сейчас – какие-то три дня в этом городке – все стало не так. С ног на голову все встало. Постоянное напряжение, злость, беспричинный страх словно пронзали его сотнями тонких неприятных иголок. Дикие истории про призраков, которые, якобы пугали его домашних. Нелепые обвинения в причастности к убийству. А сегодня - еще и эта мутная история с деньгами, которых никто так и нашел. Плюс смерть комиссара. Бред...

– Чай и печенье?

– Да, дочь. Спасибо...

Агата налила две чашки и поставила одну перед отцом. Насыпала печенье из пакета в тарелку, даже разложила его в виде какой-то многоугольной звезды.

– Папа, может нам уехать отсюда, а? Вот прямо сейчас – сесть всем на машину и укатить куда подальше.

Вот как? Оказывается, не он один об этом думает. Агата всегда казалась ему ребенком, совсем еще несмышленышем, а он просто не заметил, как она выросла. Почти выросла – пятнадцать лет, конечно, не совсем взросление, но уже совсем близко.

– Куда, дочь? И как там жить? Все деньги на дом потрачены, еще и занять пришлось. Да и работа здесь теперь. Если уволиться – МаниКэн мне такую рекомендацию накатает, что только собачьей няней возьмут потом работать. И то с опаской: не украду ли ошейник их питомца.

Агата молчала. Над чашками с горячим чаем висели облачка пара, как над собирающимся рвануть вулканом.

– Ты сама веришь, что в доме призрак?

Девушка собралась было рассказать, что в доме еще и труп бывшей хозяйки лежит в подвале, но не решилась. Лири обещал завтра решить эту проблему без полиции, а главное – не сообщая родителям. Уж лучше так. Отцу и без того плохо.

– Я что-то видела, – тихо ответила она. – Не я же на маму накинулась...

– Гм... Да. Тоже верно.

Павел отпил чай и застыл, глядя в темное окно. Нет, там ничего интересного, просто он очень устал. Надо выспаться и все будет хорошо. Завтра все будет по-другому, а сейчас – в постель.

У Агаты в телефоне прозвенел колокольчик. Уведомление. Девушка схватила трубку, прочитала, начала писать что-то в ответ. Да, совсем взрослая, у нее своя жизнь.

– Я спать пойду, дочка... – Она кивнула, не отрываясь от телефона. Павел тяжело встал и вышел из кухни. Вот уже слышен скрип лестницы под его медленными шагами.

«Ты нашла тело Лизы?».

«Да. И кукла с ней. У нее в руке».

«Ясно. Сегодня будет сложная ночь. Попробуй справиться».

«С чем???».

Последний вопрос наставнице остался без ответа. Агате иногда хотелось разбить телефон – надоела эта таинственность! Утомила. Ведь можно же сразу рассказать, чего ждать и чего бояться – но нет. Только так.

Впрочем, это – правила игры с самого начала, с той встречи с Мадлен на заправке. Или ты учишься, или живешь своей жизнью. Обычной. Пустой, где люди копят деньги, ходят по магазинам, работают в банках и допрашивают подозреваемых. Не видя и не слыша того, что их окружает. Не веря в это.

Она привычно стерла переписку.

Кто цель этой ночи, кто? Она сама? Отец? Мать или брат – снова? Знать бы точно, за кого бояться и чего именно ждать. А раз это неизвестно – за всех. И всего. Агата встала и пошла в комнату брата. По крайней мере он будет под присмотром. По дороге она зашла в холл и положила в карман отцовские ключи от машины. На всякий случай. Чтобы потом не искать.

Вик уже спал. Как был – сидя на кровати, зажав в руках по гантели, из-под одеяла торчали ноги в кроссовках с пятнами подвального песка. Сам ведь чувствует, что никакого толка, но все же с оружием. Защитник...

Агата тихонько погасила верхний свет, оставив только ночник на тумбочке. Села прямо на одну из сумок с одеждой, которую брат так и не разобрал после приезда, и стала ждать. Мысленно попыталась вызвать внутри то самое ощущение окна, через которое сюда дует поток силы. Ее ветер. Ни на что иное надеяться не приходилось.

Все попытки были безуспешны. Она – это просто она, та самая девочка... девушка, которая и была всегда. Только росла с годами. Никакой силы, никаких ощущений. Тишина, ветер выл где-то за старинными стенами, и все. А, там же во дворе прятался специальный агент! Может, отнести ему термос с горячим чаем?

Агата взяла телефон, но вдруг поняла, что не знает номера Лири. И свой ему так и не сказала. Смешно, но вместо звонка придется идти. Где он там, интересно? Наверное, в сарае с инструментами покойного кукольника, больше-то и негде. Не за отцовской же машиной и не в пустой собачьей будке. Туда агент и не влезет, исключено.

Она пробралась на кухню и поискала мамин термос – китайский, со смешными цветами жасмина и райской птицей. На секунду замерла, вспоминая, как еще до школы первой ступени пыталась рисовать эту картинку в альбоме. Высунув от усердия язык, лучшими маркерами Вика, за что получила от него по шее, втайне от родителей.

А отец тогда похвалил ее рисунок...

Просто чай или с сахаром? А, ладно – не возвращаться же! Агата сыплет в термос немного заварки, добавляет пяток кусочков темного тростникового сахара и доверху заливает кипятком. Нормально. Иначе он там за ночь околеет, а им еще в кино идти.

Если выживут, конечно.

Во дворе действительно было холодно. Ветер свистел в ветках деревьев, завывал на разные лады, будто ему тоже страшно. Лири на самом деле прятался в сарайчике, несложно было угадать. Перед ним непонятный прибор, ноутбук не ноутбук, но что-то вроде. Только с антенной и приделанной сбоку коробкой. Пока Агата открывала дверцу сарая, скрипя петлями, агент захлопнул свое устройство. Вряд ли девушку обрадовало бы, что на десятке квадратов, расчертивших экран, прямая трансляция из комнат ее дома. Мало кому понравится, что за ним наблюдают, пусть даже из лучших побуждений.

– Чай? – улыбнулся Лири. – Горячий чай? Вы – добрая фея, милая барышня! Здесь и правда очень холодно.

В сарае было не только холодно, но и довольно темно. Конечно, есть лампочка под потолком, но, сидя в засаде, зажигать ее станет только полный дурак. Поэтому все освещение – небольшой фонарик с каким-то хитрым фильтром, стоявший под столом. Вблизи – красноватое зарево, а с пары метров даже не понятно, что это светильник, а не отблеск из окна.

– Я вовсе не фея! – притворно обидевшись, проворчала Агата, но похвала ей была приятна. – Пейте, Бонд. Взболтайте, но не смешивайте.

Лири улыбнулся, в полутьме видно, как блестят его зубы.

– Не ворчите! Я всю ночь на страже. Пока все спокойно?

– Я бы позвала на помощь, если бы что-то случилось. Но по тем двум ночам вывод такой – не усните под утро. Если что и будет, то часа в три-четыре.

Девушка ушла. Специальный агент пожал плечами: пятнадцать лет, рановато для флирта. Но барышня прелестная, не отнять...

Он налил чай в открученную крышку термоса и поставил ее на стол. Спохватился, открыл сложный прибор и увидел на одной из камер, как Агата идет обратно, в комнату брата. Молодец, девчонка! Им бы вообще лучше всем четверым собраться, но родителям, конечно, не объяснишь. Ладно, хотя бы так.

Время тянулось медленно, как резиновое. Цифры в углу экрана не спешили меняться, будто заставляя поторопить их. Но ничего не выходило. Заснуть Лири не боялся, от принятого заранее энергетика бодрости тела – хоть отбавляй. С силой духа после крайне странной смерти комиссара было гораздо хуже: а что если в дом заявится это туманное нечто? И как он поможет – начнет стрелять? Ах да, у него и оружия-то с собой нет. Да и что толку с его табельной «беретты» против мутного призрака, сворачивающего шеи.

А Павлу Фроману снилась погоня. Самая настоящая, как в кино. Он убегал по темной аллее – видимо, какой-то парк, тусклые фонари по обочинам, дальше в стороны лес, а под ногами хрустел гравий. Не видно ни преследователя, ни цели бега – просто гнетущее ощущение, что смерть следует по пятам. И есть, есть еще небольшой шанс удрать, но сил оставалось все меньше. К тому же сколько ни беги – вокруг ничего не менялось. Одиноко и страшно. Он сейчас вовсе не взрослый человек, отец двух детей, а загнанный в темный парк подросток.

Бежать, только бежать!

Он заснул в кресле, чтобы не тревожить разметавшуюся по постели жену, и теперь ему было неудобно. Голова свешивалась вперед, на грудь, а руки, спокойно лежавшие на подлокотниках, упали вниз, будто пытаясь дотянуться до чего-то на полу. Неприятная поза, но во сне ее не сменить.

Он видел впереди дом. Сперва нечетко, в блестящем водяными каплями воздухе – да, здесь идет дождь, противный и мелкий, – а потом уже яснее и яснее. Это был его новый дом. Тот, что он купил в этом странном городе. Тот самый, в котором заснул: Павел понимал, что спит, и в то же время этот бег, эта погоня – тоже были реальны. Но в нормальном мире он бы сейчас продирался через кусты, растущие напротив ворот, по незастроенной домами стороне улицы, а тут – чистая, засыпанная гравием аллея.

Странно. И – страшно. То, что гналось за ним по пятам, все ближе, оно настигало. Павел обернулся на бегу, но по-прежнему ничего не увидел позади. Только странное тепло, что-то греющее воздух далеко впереди себя, испаряющее мелкую водяную взвесь.

Дом был все ближе. Он такой же, как в реальности – и другой. Первые два этажа и двор не отличить от того места, где он сейчас спит, а вот выше... Да-да, выше тоже есть этажи! Их много, их немыслимое количество, уходящих вверх, пронзающих низкие дождевые облака.

Что же он такое, этот его новый дом?!

Павел на бегу задрал голову, зачем-то считая этажи. Десятки, многие десятки, и это – только видимая с земли часть. У дома появились пристройки по краям, выступавшие в стороны соседских участков. Стены из приятно-песочного стали темного, будто закопченного веками цвета. Над навесом входа вырос выступ, похожий на мощный балкон с низким ограждением. Водосточные трубы стали толще и позеленели, словно тоже прибавили в возрасте сотню-другую лет. Ничего не понятно... Где это все? Зачем?

В спину его бил горячий воздух, как из тепловой пушки, которые любят ставить в холодных странах на входе в помещения. Ему сразу вспомнилась Норвегия, тот лыжный курорт, где они с Марией побывали после свадьбы. Еще вдвоем, ни Вика, ни Агаты…

Струя настолько мощная, что Павел словно получил дополнительное ускорение, толчок от неведомого существа. Словно тот и гнался за ним и стремился избавиться сразу. Не упасть бы на этой волне горячего воздуха, несущего человека к приоткрытым воротам. Главное, успеть добежать. И спрятаться. Или же – это не так уж важно?

Что-то негромко прозвенело, звук был похож на задетые рукой китайские колокольчики над входом. Давление в спину стало ураганным, Павел больше не бежал, его подняло над дорожкой, выше фонарей, на уровень верхушек деревьев. Он летел. От него сейчас ничего не зависело – впереди стена второго этажа, окно их с Марией спальни.

Никакого удара, ничего, Павла будто процедила сквозь стену неведомая сила, опаляя своим огненным дыханием. Смяла, втискивая в кресло и разворачивая вместе с ним лицом к себе.

В этот момент Павел и проснулся, резко вскидывая голову, стараясь освободиться от кошмара. Но из последнего ничего не вышло: перед ним стоял пылающий человек. Черты его лица и тела были смазаны, растерты пламенем в неясный силуэт, нестерпимая обжигающая волна шла от него непрерывно. Павел почувствовал, что у него самого начало обгорать лицо, вскинутые на защиту руки, трещат волосы на голове.

– Кто ты? Зачем?! Уходи! – закричал он.

Человек молча придвинулся вплотную к Павлу, схватил руками – двумя гудящими от жара пылающими трубами – за плечи и приподнял из кресла. Воздух бурлил от огня, наполнялся нестерпимой вонью горящей кожи, ткани, чем-то жутким.

– Где ключ? – выдохнул ему в лицо, кажется, сам огонь. У человека не могло быть настолько страшного, пронизанного мукой, но одновременно повелевающего голоса. – Где ключ от этажей дома?

– У меня... Ничего... Кто ты?.. – прошептал Павел.

– Смерть! – ответ прозвучал приговором. Пылающий человек обнял его, прижал к себе. Мгновенно вспыхнула одежда, само тело воском начало плавиться в жутких объятиях. Павел уже не мог кричать – раскаленный воздух давно сжег его горло, испарил глаза. Оба силуэта слились в один, факелом стоявший посреди спальни.

Сожженный неведомым гостем человек уже не видел ничего: ни как падает с постели его жена, закрывая глаза руками, истошно крича что-то и стараясь отползти в сторону, укрыться, спрятаться хоть где-нибудь от этого зрелища. Ни как в спальню вбежала Агата, заслоняясь рукой от нестерпимого жара. Виктор не рискнул зайти, он стоял в дверях и кричал. Только что спавший мирным сном дом переполнен болью, огнем и звуками. От всего этого может лопнуть голова, что и происходит с останками Павла – череп с сухим треском взорвался, из него поднялись клубы пламени и черного сального дыма, как от горящей бочки бензина.

Вы когда-нибудь видели снег? Не те смешные снежинки, что иной раз кружатся над Римаутом под Рождество, делая праздник по-настоящему зимним, а настоящие, никогда не тающие льдины, занесенные белыми сугробами поля, промерзшие насквозь горы?

Вряд ли. А я вот видел. И не просто видел – я жил среди всего этого холодного несчастья долгие годы. Почему-то в этом городке меня считали моряком, это не так. Я работал за полярным кругом, было дело, но никак не был связан с морем. Если кому-то интересно, я был охотником. Там, в Канаде, все по-другому – и траппер до сих пор фигура уважаемая и хорошо оплачиваемая, если конечно действовать в рамках лицензий и разрешений от департамента.

Я слишком много пил? Вот с этим и спорить не стану. Алкоголь прямо-таки создан для меня, а я – для него. Но повторять этот путь не то, что не советую, предостерегаю. Будь это дорогущий американский бурбон или самодельная брага в старом алюминиевом баке – смысл-то один. Вас это разрушит. Сперва начнет обкусывать по краям, как намокший кубик сахара, потом вгрызется глубже, а затем хрустнет вами, сожрет, как и ни было.

Забавная кличка – Маркас. Конечно, с рождения меня звали не так, это уже после всего, что случилось там, на севере, я сделал ее фамилией. Настоящая вам, да и Интерполу ни к чему. Сложно осудить и так мертвого человека, я знаю, но привычка прятаться и менять страны осталась даже здесь, за порогом.

Джонни был моим другом. У нас мало друзей – месяцы в одиночестве, когда рядом только ружье и рюкзак, не способствуют отношениям с людьми. Я и не женился поэтому. Сперва копил деньги, надеясь вернуться в родную Португалию с пачками купюр величиной в небоскреб, потом привык к своей жизни. И своему одиночеству.

Так вот, Джонни… Иногда мы шли вдвоем и мыли золотишко. Разумеется, не ставя в известность канцелярию премьер-министра и лично Ее Величество. Тихо работали на себя, благо здесь таким одиночкам, как мы работы на несколько тысяч лет вперед. Не Клондайк, но речки попадаются крайне любопытные. А в них песок. А в песке – да, оно… Проклятый металл. И в тот раз мы пошли вместе, и надо же такому случиться: богатейшее место. Лоток с ситом, по колено в воду – и мой, пока не поймешь, что ног ты не чувствуешь, а спина отказывается разгибаться.

Отдохнул, хлебнул из горлышка подкрепляющего, и дальше.

Джонни нашел самородок. Само по себе не редкость, хотя в речном песке они маленькие. Но он нашел большой. На меня как затмение накатило – стою я на берегу, а он повернулся, поднял этот блестящий комок над головой и орет. А ведь и так пара килограммов уже была намыта, даже пополам – приличные деньги. Особенно для таких бродяг как мы.

Надоел он мне за два месяца. Совсем надоел, как моя жизнь.

Я выстрелил. Медведи же вокруг, заряженное ружье – это как в нынешние времена телефон в кармане – без него себя голым чувствуешь. Выстрелил и попал Джонни в голову, три десятка шагов, чего там было попадать. Разнес его орущую башку в клочья, как в кино показывают. Крупный калибр, само собой, не шутки же.

А на меня тогда Дублон кинулся, собака Джонни. Я ствол вниз и его – туда же. К собачьим богам по частям. Мерзкая шавка, и хозяина-то не слушал, а уж меня и подавно. Я до того к псинам спокойно относился, а после возненавидел. Вот и сюда приехал, занялся вопросом. Слишком их много бегало, а у меня времени свободного – круглые сутки. Но Уми – это не я украл. Вот тут поклеп чистой воды, не было у меня такой возможности, очень уж следил за ним сосед-придурок. Надо же – кукольник! Тьфу.

Золото досталось мне одному, а звали меня по документам с тех пор и до смерти Маркасом. Фамилия как фамилия, даже на мою родную чем-то издалека похожа.

С тех пор и бегал по всему миру, боялся, прятался и много пил. Слишком много, если меня смог подловить этот… хозяин. Раньше я бы ему голову свернул быстрее, чем он чирикнет, а тут вот не успел. Всегда боялся умереть в снегу, никому не нужный, или от медвежьих когтей – ну, какая жизнь, такие и страхи. А помер с пробитой башкой, облитый бензином в собственном доме в этих спокойных краях. Бывает.

После смерти я стал сам для себя проклятьем. Я же все время горю, все время, и не могу сгореть до конца. Призрак вечной муки, хозяин так и говорит. И смеется – противно так, был бы живым, я б ему зубы в глотку засунул. Но пока он главный, у меня шансов нет. И не боюсь я ничего, вон даже из могилы выбрался самостоятельно, хоть и по приказу хозяина. Не понятно только, на кой черт, я и так мог бы являться куда он скажет. И жечь, жечь все вокруг, чтоб вам бесы пятки в аду грызли!

Вот и сейчас этого пижона спалить мне только за счастье. Мне он никто, и звать его никак. А приказ штука такая, захочешь не исполнить, не выйдет. Волшебство что какое? Так я в него не верю. Я вообще никогда ни во что не верил, кроме самого себя, да и сейчас не собираюсь начинать.

Как полыхает-то славно! Обнять его покрепче и чувствовать, как мой вечный костерок получил свежие дрова. Вот и отлично.

Оттолкнув Вика, в комнату влетел агент Лири, но и у него не было никаких шансов помочь догорающему мертвецу в объятиях совсем уж жуткого существа. Агата тащила мать за руку, прочь отсюда, куда угодно прочь. Лири бросился на помощь, толкнул Виктора, лишь бы тот не мешался. Вдвоем с девушкой специальный агент вытащили из спальни Марию. Все четверо побежали вниз, не рассуждая, что делать дальше. Просто в ужасе.

Агата сунула Лири ключи от отцовской машины, и тот немного пришел в себя – все-таки ясная задача лучше паники и ужаса.

– Быстрее отсюда! Быстрее! – крикнула девушка. Мать она тащила почти на руках, раскрутившийся бинт цеплялся за все, и Агата решительно содрала его с материной головы. Открылись ожог и проплешина на когда-то красивой прическе, но уж на это точно плевать. Виктор бежал последним, ничего не понимая, кроме жуткой смерти отца, действуя как автомат: дернули за руку – стой, толкнули – беги.

Во дворе темно, но Лири открыл машину на ощупь, затолкнул на заднее сидение Марию и ее сына. Агата прыгнула вперед и они, едва не снеся медленно открывающиеся с пульта ворота, со скрипом покрышек выехали на улицу.

В окне спальни за их спинами гасло пламя. Никакого пожара, даже стоявшее рядом со смертельным факелом кресло не сгорело. Осталось только темное пятно на досках пола. И сжавшийся, торчащий обгоревшими костями труп Павла Фромана, скалящийся в никуда вечным оскалом улыбки.

Машина неслась по спящим улочкам Римаута. За несколько дней Лири более-менее разобрался, где здесь что, поэтому сейчас маршрут был ясен.

– В Адлерауге? – спросил он у Агаты. Единственного человека из всех оставшихся Фроманов, не пребывающего в шоке.

– Да хотя бы так... Куда угодно, только подальше отсюда.

– Понимаю, что не время, – лихо закладывая вираж на узкой средневековой улочке, ведущей мимо ратуши, спросил Лири, – но вы узнали этот горящий призрак?

Агата молча смотрела вперед, на прыгавшие в лучах фар аккуратные домики, ограды, силуэт фонтана слева. Городок спал, что и неудивительно в три часа ночи.

– А я рассмотрел лицо и узнал, – продолжил агент. – По фотографии. Это был Маркас, на могилу которого вы с подругой ходили вчера.

– Значит, в запасе остался Уми... – непонятно ответила Агата. Лири не пытался выяснить, что она имела в виду. Если еще и барышня сбрендит, будет совсем плохо.

Машина притормозила на крутом повороте, а потом вновь резко набрала скорость. До выезда из Римаута всего пара улиц, они справились!

– Остается Уми, – повторила Агата. – Или они все появятся вместе.

Она повернула голову к Лири, тот мельком кинул на нее взгляд и поежился: казалось, что лицо девушки превратилось в двухцветную маску, разделенную посередине вертикальной чертой. Левая половина черная, даже глаз мерцает как-то тускло, словно осколок агата, а правая – светлая. Нормальная. Человеческая.

Да нет, чепуха, просто показалось от испуга, пережитого в доме. Лири вновь смотрел только на дорогу. Вот указатель на железнодорожную станцию, сейчас проскочить мимо кладбища, миновать переезд – и свободны. Если не от мыслей и воспоминаний, то уж от городка – точно. Лири давил на педаль газа, плюнув на правила дорожного движения.

Быстрее, главное – быстрее. И подальше.

Показать полностью

Diskman

5 лет назад

Римаут. Ледяной ключ. Часть 10. Поиски и находки⁠⁠

Юрий Жуков Роман Мистика Ужасы Городское фэнтези Длиннопост Текст

– Что там за шум был во дворе? – спросила Мария. Она стояла в дверях комнаты сына, держась за стену рукой. Слабая, но уже вполне способная ходить по дому. Бинты с головы бы снять и что-то придумать с прической – на половине головы волос почти не осталось. Но пострадавшая об этом, к счастью, пока не знала.

Виктор только что проводил отца, который взял-таки машину и поспешил на работу. Труп комиссара увезли полицейские, предварительно обследовав все вокруг. Никаких улик: в глухом углу двора никого, кроме погибшего, не было. Да и быть не могло. Каневски, автоматически ставший – пусть на время – старшим по званию в комиссариате, суетился вовсю, но бесполезно. Никого и ничего. Такое ощущение, что Брон сам себе свернул шею на ровном месте.

Спешно вызванный доктор Кольбер только развел руками – смерть налицо, а что касается причин – непонятно. Перелом позвоночника, шейный отдел, если нужна официальная формулировка без вскрытия, а виновника ищите сами. Врач нервно оглядывался, заметив во дворе Павла, но к нему не подходил. Даже, чтобы узнать о состоянии Марии – ну его, этого Фромана.

– Все нормально! – успокоил мать Вик. Не говорить же, что во дворе неведомо как погиб комиссар полиции. – Приезжали эти... Полицейские. Что-то уточнить насчет воров.

– Нашли кого-то?

– Пока нет, но ищут. Отец приезжал, забрал машину, – Вик старался ничем не выдать свое волнение. – Да все в порядке, мам! Сейчас Агата поесть приготовит, иди пока к себе.

Мария немного неуверенно повернулась и ушла из комнаты. От лекарств ее все еще слегка шатало.

Несмотря на сопротивление детей, она спустилась на кухню и даже попыталась что-то приготовить, хотя, конечно, больше мешала Агате, которая вполне в состоянии была справиться и одна. После обеда, прошедшего почти в полном молчании, Мария созналась, что очень устала и ей, наверное, лучше прилечь.

Вик мыл посуду, а его сестра стояла рядом и размышляла вслух.

– Послушай, браза… Согласись, что-то происходит именно здесь. Или в доме, или возле него, но неважно – рядом. А что мы знаем о самом доме?

– Старый, – протирая тарелки, ответил он. – Два этажа. Ну, подвал есть. И чердак, кажется. Я пока не изучал подробно.

– Так, может, этим и надо заняться?

– Интересно, что ты хочешь здесь обнаружить? Алтарь с девственницами? – Вик гадко улыбнулся. Посуда почти вся домыта, ему на самом деле вовсе не хотелось бродить по старому дому в поисках неведомо чего. Лучше поиграть в очередную «стрелялку».

– Алтарь? Да нет, вряд ли… – словно не слыша брата, сказала Агата. – Все странности крутятся вокруг чего-то в доме, но вот чего именно…

– А вдруг здесь спрятаны сокровища? – оживился Вик. – Вот это было бы отлично! Сундук с золотыми дублонами, например. Лет двести назад один из жителей Римаута был пиратом на английской шхуне, привез награбленное и укрыл где-нибудь здесь. А сам умер. От лютого пьянства и со скуки, кино-то еще не изобрели.

– Фантазер, – огорченно покачала головой Агата. – Дому всего-то лет сто. После Великой войны построен, какие дублоны, братец?! Ты в школе историю учил? Скорее уж, пара винтовок системы Манлихера, да и то вряд ли.

– Эх, систа… Нет в тебе духа приключений! – Вик поставил в шкаф последнюю тарелку. Теперь ополоснуть ложки, и кухонное рабство для него на сегодня закончено. – Золото я бы поискал, а так – чего тут интересного?

Агата встала и подошла к окошку, ведущему во двор. Тишина, словно и не было всей этой суеты с полицией и загадочной смертью комиссара. Впрочем, она все равно все пропустила, так и сидела в комнате, а оттуда не видно и не слышно.

– И, тем не менее – мне нужна твоя помощь, – уверенно ответила она. – В качестве грубой мужской силы.

Начать решили с чердака. Пустое, пропахшее пылью пространство под сходившейся вверх углом острой крышей ничем не порадовало. Впрочем, и не опечалило: вещей там никаких, разве что пара ящиков со старыми железками в дальнем углу, возле подслеповатого светового окошка. Вик слазил в один из ящиков, достал и рассмотрел ржавые шестеренки, которые потом со стуком швырнул обратно.

Насыпанный на пол песок скрипел под ногами, да и ходить пришлось аккуратно – они сейчас были как раз где-то над родительской спальней. Мама, похоже, заснула, но вдруг что-нибудь услышит. Или – хуже того – ей на голову посыплется мусор с потолка.

– Нет здесь ничего! – подытожил Вик, размахивая взятым из отцовской машины фонарем. Агата еще вчера утащила его как раз для того, чтобы осмотреть дом. – Золота точно нет. Алтарь я тоже не наблюдаю.

– Не шуми, мама услышит! – отозвалась сестра. – Нет – так нет, пошли дальше.

С чердака по рассохшейся вертикальной лесенке в коридоре они спустились тихо. Отряхнулись, подняв в воздух клубы пыли, потом пошли вниз. В своей спальне Агата давно обыскала каждый уголок, в родительскую сейчас лезть не время, а в свою комнату Вик ее пускать с обыском категорически отказался.

– Нечего тебе там шарить… – пробурчал брат. – Только мои вещи перевернешь.

Было бы что переворачивать! И так все как после взрыва, только что носки с телевизора не свисают. Да и то – как знать.

Спустившись на первый этаж, Вик и Агата осмотрели кухню. Нет, не видно здесь было никаких следов тайника. Ни сейфов, ни следов нарушения старинной кирпичной кладки – одна стена из нее, только что покрашена какой-то бесцветной краской. На выложенном плиткой полу тоже ни малейших зацепок – встав на колени, Вик добросовестно простукал плитку костяшками пальцев. Глухого звука, который бы говорил, что внизу пустота, нет.

– Стемнеет уже скоро, что мы возимся… – сказал он, вставая. – Отец приедет, раскричится. Остались кладовки у входа и подвал. Все. На этом весь дом и закончится.

Кладовки были почти пусты. Судя по всему, господин Рец, упокой его душу, собирался уезжать навсегда не день и не два. Все подчистую вывез, а ведь наверняка там было полно хлама. Не могут люди прожить в доме долго, не обрастая тысячами ненужных вещей. Когда-то дорогими сердцу сувенирами, газетами, инструментами, посудой, одеждой времен популярности диско и прочей ерундой.

– Подвал?

– Ну да… Больше ничего не остается. – Агата решительно забрала у брата фонарь и пошла к неприметной дверке. Она уже спускалась туда в первую ночь, так что путь, считай, знакомый. Главное, не поскользнуться на влажных каменных ступеньках, да и дальше надо быть осторожными: доски на земляном полу тоже не лучшее место для прогулок.

Вик, чертыхаясь, полез следом. Для него было слишком тесно, кирпичный свод над лестницей того и гляди заденет макушку. Агата ждала внизу, подсвечивая брату ступеньки.

– Там в конце ящики и бочки. Остальной подвал почти пустой, только доски бы сдвинуть на полу и стены осмотреть. На полчаса возни, вряд ли больше.

Брат что-то промычал в ответ. Вид у него был недовольный, напрасные поиски уже давно раздражали Вика. Опять же компьютер ждал.

Подвал за пару суток не изменился. Все та же тишина, сырость и своды из старого, разных размеров кирпича над головой. Если судить по этому помещению, дому вполне может быть и двести лет, а то и все триста. Здесь-то время точно остановилось давным-давно.

Виктор брезгливо покопался в стопках газет, присев на корточки. Отбросил макулатуру в сторону, потом осмотрел стены. Ни малейшего энтузиазма, да и маломальской системы в его действиях не было: копается, вроде как, но мыслями давно в своей комнате. Агата, напротив, старательно искала хоть что-то, приближающее ее к разгадке – что нужно в их доме всем этим неведомым ворам, почему появляются призраки и отчего они взъелись именно на их семью. Она чувствовала, что разгадка не так уж сложна, но в чем она – так пока и неясно.

– Доски сдвинул. Смотри, ноги не переломай, – донесся голос брата. – Нет под ними ничего интересного, земля – она и есть земля. К тому же местами мокрая. В бочках будем смотреть? А, ч-ч-ерт… Об ящик ударился!

– Осторожнее, браза. Да, все надо посмотреть.

Вик ворочал тяжелые ящики, с которыми сестра в жизни бы не справилась. Снял, кряхтя от натуги, верхний. Поставил на земляной пол, заглянул внутрь.

– Тарелки, прикинь! Весь ящик – одни тарелки. Похоже, прямо с завода. Торговал ими покойник, что ли?

– Он куклами торговал. А это… Я думаю, это задолго до Реца все сложили. Видел, сколько на этих ящиках пыли наросло?

– Видел?! Да я весь в этой грязищи!

Виктор выругался уже в голос, но исправно переложил ящики из одной пирамиды в другую, рядом. В каждый заглянул, но никаких открытий это не принесло.

– Снова тарелки… Запчасти к чему-то… Ага, тут на упаковке есть – для трактора. Едрен корень, уж и нет этих тракторов, только что в музее. Журналы… Ох, ничего себе, шестьдесят второй год. Портрет Кеннеди нужен?

– Кто такой Кеннеди? – на секунду замерла Агата.

– Джон Фицджеральд… Да понятия не имею! – Вик в сердцах отбросил журнал, и тот тяжело, как подстреленная птица, шлепнулся на пол. – Пошли отсюда! Зря время тратим.

Фонарь начал светить тусклее, явно разряжаясь. Виктор закончил переставлять ящики и, встав на один из них, заглянул поверх бочек.

– Нет, ты как хочешь, а туда я не полезу, – сказал он сестре. – Бочки старые, похоже, запечатаны давно. Даже если там вино какое, все уже скисло. Давай заканчивать!

«Помоги мне!..».

– Что ты сказал? – Агата едва не упала, резко разворачиваясь к брату.

– Я?! Бочки, говорю, старые. И я их с места-то не сдвину.

– Да нет, я не про то… Ты помочь просил?

Вик зло рассмеялся. Короткое эхо нервно откликнулось из углов подвала.

– С ума сошла? Чем ты мне поможешь? Я сам еле поднимаю все эти закрома старого пирата. Только вот дублоны никак найти не могу.

Агата оглянулась по сторонам. Но ведь кто-то говорил. Только что. Не галлюцинации же у нее начались…

– Ладно, что мы еще не посмотрели?

Вик спрыгнул с ящика. Тоже посмотрел вокруг, следуя взглядом за потускневшим лучом фонаря.

– Ну… Вон куча песка в углу, если только там порыться. Лопату где-то у лестницы видел, сейчас притащу.

«Помоги…».

Брат уверенно пошел к выходу из подвала, и Агата убедилась, что говорит точно не он. Да и голос женский, хоть и сложно было разобрать шепот.

Песок оказался на удивление сухим. Видимо, в этой части подвала не так сыро. Он легко набирался на лопату и сваливался с нее не комками, а пересыпаясь. Виктор сперва тыкал острием лопаты вниз, потом копал. Песчаный участок всего-то метров двадцать квадратных площадью, скоро уже все проверят.

Лопата уперлась во что-то при очередной пробе. Брат остановился и вопросительно глянул на Агату.

– Неужели – он? Сундучок с золотом старика Флинта?

Девушка взяла обломок доски и, действуя им как небольшой лопаткой, начала откидывать песок с того места, где послышался звук. Брат так и стоял над ней с лопатой наперевес, будто изображая стражника.

Сперва ничего нет: песок и песок. Потом дощечка тоже начала что-то цеплять. После пары откинутых горстей в свете фонаря, который Агата поставила рядом с собой, стала видна какая-то тряпка. Потом уже ясно, что это…

Рукав? Да, скорее всего, рукав куртки. Брат отшатнулся назад, но внимательно смотрел вниз, а Агата так и продолжала свои раскопки.

С каждым взмахом доски было видно все больше и больше. Вот согнутая в локте рука, высохшая, больше похожая на декорацию фильма про вампиров. Пальцы сжимают что-то, лежащее на груди. Еще взмах – видны пальцы второй руки, скрюченные, не дотянувшиеся до первой. Острый подбородок давно превратившейся в мумию женщины, локоны волос, воротник джемпера, торчащий из-под нейлона куртки.

Агата преодолевала понятное отвращение. Ей было страшно, но она почему-то понимала: ей нужно раскопать эту – уже понятно – могилу. И придется потом разжать пальцы покойницы, чтобы увидеть, что она держит в последнем, даже за чертой смерти, захвате.

Вик внезапно отбросил лопату, она улетела в темноту за пределы небольшого освещенного фонарем участка. Брат упал на колени, обхватил руками голову и начал не просто кричать – выть. Глухо, утробно, как загнанная в угол собака перед неумолимым противником.

Девушка протянула руку и разжала высохшие пальцы, стараясь не смотреть в лицо Лизы Рец – даже сейчас ту можно было узнать, несмотря на исказившую черты смерть. Подняла маленькую, не больше десяти сантиметров в длину, деревянную фигурку с растопыренными в стороны руками, в которые были вделаны блестящие в свете фонаря сабли.

– Он? – Агата понимала, что брату плохо, что его нужно уводить его отсюда, не мучить, но она ничего не могла поделать. Сейчас тяга к истине казалась ей самым важным, даже важнее чувств Виктора. – Это его ты видел в моей комнате?

«Помоги мне… Похороните… нас… всех».

Вик кивнул, раз, другой, истово, не в силах остановиться. Он рычал что-то, плакал и смеялся одновременно. Страшное зрелище. Да, пожалуй, теперь надо спасать брата.

– Я вернусь, – сказала шепотом Агата, обращаясь к покойнице. – Потерпи еще немного. Полгода ждала, потерпи. И не лезь больше в дом!

Она бросила игрушечного воина обратно на грудь Лизы. Не до того. Все равно, не в этом все дело, есть какой-то источник их неприятностей. Корень. Смысл. Эта несчастная женщина и ее талисман – всего лишь последствия, хотя и крайне неприятные.

Девушка схватила фонарь, силой подняла брата, который, похоже, был уже настолько в шоке, что сам не понимал, где и зачем находится, и поволокла его к выходу. Под ногами хрустели доски, рассыпанные Виком журналы норовили прилепиться к подошвам кроссовок, но Агата не обращала внимания. Наверх и дозу успокоительного Вику.

Сейчас это было приоритетно.

Столкнувшись в холле с агентом Лири, Агата уже ничему не удивилась. Не дом, а проходной двор, хоть запирай, хоть не запирай. Только кивнула ему и сбросила на руки ослабевшего Вика.

– Тащите на второй этаж, Бонд, в спальню. Там лекарства.

– Почему – Бонд? – удивился Лири, но нес Вика уверенно. Тот что-то говорил, но явно в бреду. Бедный парень, сколько же теперь лечить нервы…

– Потому что выскакиваете в самый ненужный момент, – туманно пояснила Агата. Она закрыла вход в подвал, поставила фонарь под вешалку и поспешила за ними. – Вы же шпион, правильно?

Лестница под двойной нагрузкой скрипела, но по крайней мере не проваливалась. Уже хорошо. Не хватало еще обрушить этот проклятый дом. Может, это и было бы к лучшему, но жить-то тогда где?

За окном было уже темно, наступал осенний вечер, а отца до сих пор не было дома. Кстати, надо бы спровадить Лири, пока Павел не вернулся: объяснить ему еще и присутствие в доме совершенно незнакомого мужика – выше сил Агаты. Не сейчас. Не сегодня.

– Какой… к черту, шпион? – наконец ответил агент, сгружая сладко пускающего слюну парня на кровать. Тяжелый он, однако. Вик при этом смотрел в одну точку и ни на что не реагировал.

– Не имею понятия, – сказала Агата, поворачивая брата на постели. – Китайский, нет? Да мне и не важно. Дайте вон те лекарства с тумбочки. И поищите воду, у Вика всегда пара бутылок где-нибудь в комнате есть.

С трудом, но лекарство в рот брату удалось затолкать. Воду он выпил уже сам, не меняя застывшего выражения лица, на одних глубинных рефлексах.

Агата тем временем рассказывала Лири все. Непонятно зачем, и даже без просьб с ее стороны. Не обращала внимания даже, что агент вытащил телефон и сейчас записывал каждое ее слово. Пусть пишет. Лично ей скрывать нечего, а этот полицейский – хотя, полицейский ли? – куда приятнее того носатого сыщика из местного комиссариата.

– На трупе в подвале есть повреждения? – деловито уточнил Лири.

– Да откуда я знаю… Я же не эксперт. Умерла ведь она от чего-то, значит, была причина.

Агент кивнул. Диктофон сам по себе, а он параллельно строчил что-то в мессенджере. Наверное, помощь вызвал. Да тоже, пусть. Если наставница бросила ее здесь барахтаться в одиночку, так пусть хоть этот поможет.

Агата очень устала. Слишком. И при этом надвигалась очередная ночь, от которой она уже не знала, чего и ждать. Надо уезжать отсюда, только как? Брат в отключке. Ну, почти в ней, глазами-то хлопал и смотрел более осмысленно, чем полчаса назад. Мать в постели. Павел сейчас приедет с работы, уставший как собака, и уговорить его на ночь глядя грузиться в машину и ехать неведомо куда – это как разговорить статую Сфинкса. Или заставить широко известного Манекен-Писа перестать уже мочиться в чашу.

– Как нам быть? – прямо спросила она у Лири. – Ведь вы же зачем-то здесь, вы же что-то знаете?

– Уехать бы вам… Да, знаю, знаю! Сейчас это нереально. Но если нужен был совет – то вот он. Я могу посторожить дом снаружи, даже обязан это сделать. Моя команда будет не раньше завтрашнего полудня, Брюссель не в двух шагах, сами знаете.

– А до того? Очередной призрак добьет кого-нибудь из моей семьи, Лири, а другой у меня нет, – с совершенно взрослой мудростью спросила Агата.

– Милая девушка… Призраков не бывает. Здесь везде чья-то злая воля, это очевидно, но я не верю в потусторонние силы, уж простите!

Лири полез в карман и достал пачку денег.

– Это пытались подбросить в машину вашего отца. Я так думаю, деньги по праву ваши. Лично ваши. Дайте мне номер карточки, я завтра положу их на счет, чтобы у вас не было сложностей с наличными.

Агата монотонно продиктовала номер. Агент собрался было записать его, но потом вспомнил про включенный диктофон.

– А вы кто есть-то? – внезапно хрипло спросил Вик. Ему стало немного легче, по меньшей мере говорил он почти осмысленно.

– Не мешай, это мой друг, – отмахнулась сестра. Объяснять все сначала еще и ему – нет, она уже слишком устала. – Спи, вечер уже.

За окном было слышно, что к дому подъехала машина. Лири с пониманием кивнул, кинул телефон в карман и быстро попрощался с Агатой.

– Все будет хорошо, милая барышня! И – если что – я неподалеку.

Он бегом спустился по лестнице, чтобы не объяснять господину Фроману, кто он, откуда и зачем. Они умудрились разминуться всего на минуту: Лири выскочил из двери и спрятался за углом, пока хозяин дома запирал машину.

Вот и славно. Так для всех спокойнее.

Показать полностью

Diskman

5 лет назад

Римаут. Ледяной ключ. Часть 9. Сыщики и улики⁠⁠