Написано моим отцом. Отец мой, прадед мой. Тег "моё"
Своего деда по отцу я не знал, он умер за три десятка лет до моего
рождения. Он ушел совсем молодым, тридцати восьми лет. Из семейных
преданий о нем осталось только то, что он пользовался большим уважением
односельчан и любил детей. Первая жена его умерла родами, и он посватался
к молодой вдове, у которой муж погиб на Первой Великой.
Прожили дед с бабкой одиннадцать лет, занимались нелегким
крестьянским трудом и рожали детей. В живых осталось двое, старший, мой
дядя и младший, мой отец. Будущие, конечно. В то время в нашей местности
случился большой недород, люди голодали и разбредались, кто куда. А
потом было несколько урожайных лет. И дед поднялся, раздышался, так как
был трудяга и хороший хозяин. Когда соседи стали возвращаться, у деда
была кузня и кое-какая сельская механизация. По этой причине новая власть
посчитала его кулаком, и отправила с семьей «на болота», куда-то под
Тюмень. Но на пересыльном пункте доктор вернул всю семью обратно из-за
болезни деда, которая в моей памяти сохранилась как горловая чахотка.
Наверное, это был туберкулез. Прожили они в родной деревне недолго, их
предупредили, что готовится новый арест, и дед с семьей уехал к
родственникам, в другой район, километров за сто. Там он и умер от этой
самой горловой чахотки. Мой отец рассказывал, что дед умер зимой, а весной
мать стала говорить, что, вот, потеплеет и пойдем к тяте. Малыш ждал
увидеть отца, и не мог понять, почему мама упала на холмик сырой глины и
страшно кричала. Летом мать с сыновьями вернулась в родную деревню, в
свой дом, в котором сыновья выросли и ушли, старший на войну, тоже
Великую, а позже и младший – на учебу в город. От деда осталась одна
фотография, где вся семья, приодевшись в новое, выстроилась на фоне криво
натянутой простыни.
Сейчас сложно сказать, как вышло, что за все время ни братья, ни
бабушка так и не съездили на могилу к деду. Даже и гадать не возьмусь, а
спросить уже не у кого.
Годы шли-шли, да и прошли. Я сейчас намного старше деда. Из тех,
кто его знал, не осталось никого. Одной из бессонных ночей, как-то
неожиданно появилось желание поговорить с ним, с моим дедом,
продолжателем рода и носителем фамилии которого я есмь. Ну, или хотя бы
найти его.
Этой весной, когда по традиции все едут «на могилки», мы с женой
поехали туда, за сто километров, в райцентр, где дед похоронен. Кладбище
оказалось на удивление чистым и аккуратным. На входе контора и две
девчонки, продавец и ее подружка, милые и приветливые. Мы купили у них
пластмассовые цветы, а они выдали нам книгу, где были переписаны все
захоронения. Нашего, конечно, там не было, слишком большой срок.
Девчонки показали нам «старый угол», и мы пошли бродить среди
деревянных крестов и крашенных звезд.
- Смотри, - сказала жена.
На тропинке между могил, в мелкой траве сидел ежик, покрытый
седыми иглами. Он сидел к нам боком и смотрел на нас как бы через плечо.
Взгляд его был строгим и, кажется, недовольным, как на неожиданных
гостей. Мы осторожно обошли его, а ежик остался колючей кочкой,
выискивая что-то длинным носом.
- Даже мурашки побежали, - ответил я.
Не нашли, как и ожидали. Но были там два заброшенных холмика, едва
заметных среди кустов и травы. То, что это могилы было понятно по их
расположению в общем ряду. Я сказал жене, чтобы подождала у ворот, и
присел на колено возле одного из них.
- Ну, вот, Андрей Иванович, и я, твой внук, Николаев сын. Долго меня
не было. Надо тебе все рассказать, ты же один тут из наших.
- … .
- С чего начать? Жена твоя, моя бабка, умерла, сорок лет как. Тебя
часто вспоминала. Жила одна, тяжело, и до войны, и после, все в деревне. А
уж во время войны и не рассказать. Да, была война, больше той, первой.
Сыновей подняла, выучила. Прожила долго. Когда стала совсем старой,
забрали ее в город. В последние годы чудить начала, но что уж тут…
Наверное, ты бы не дожил до ее лет, мужики и сейчас раньше баб умирают.
- … .
- Да, сыновья… Старший воевал, был ранен, директором школы
работал, уважали его. Умер молодым, в пятьдесят.
- … .
- Ну, да, ты помоложе будешь. В смысле – был. Младший, мой отец,
стал инженером, работал на оборону… Ну, оружие делал. Тоже нет его.
- … .
- У дяди моего двое детей. Было. А у меня есть сестра старшая. Так что
внуков у тебя не богато. Правнуки - есть, и праправнуки.
- … .
- Я в университете работаю, студентов учу.
- … .
- Да как сказать - в люди вышел? Сейчас другие понятия об этом, у
кого денег больше, те и «люди».
- … .
- Ты прав, всегда так было. Забыл сказать, Советская власть кончилась,
лет тридцать тому. Сталин умер аж в 53-м. Долго куражился. А и следующие
не лучше были. Тот болтун, а тот пьяница.
-… .
- Дом твой мы разобрали и построили домик на даче. Это… огород
такой. Помидоры, огурцы, лук… А деревня твоя почти исчезла, но сейчас,
вроде опять поднимается.
Я поднялся. Вокруг стояла тишина раннего лета, шелестели сирени с
остатками цветов, где-то далеко слышались голоса, а еще дальше – шум
машин с трассы.
- Ну, что, поеду я, деда, пора. Приеду через год, как положено, на
родительский день. Теперь знаю, где ты.
Из ворот кладбища мы повернули налево, вдоль крашеного
штакетника. Дед стоял с той стороны ограды, черно-белый на фоне
кладбищенской зелени. В пиджаке, кепке и белой косоворотке, застегнутой
под горло, как на той фотографии. Смотрел прямо, то ли на нас, то ли вдаль.
Восемьдесят восемь лет он один на этом кладбище. Несколько поколений
людей, несколько государств. И один миг вселенной.
- Я читала, что на кладбище есть хозяин, типа домового, - жена
смотрела в окно машины на бегущие назад деревья. - Если он не захочет,
чтобы люди приходили, то могилу не найдешь. Помнишь, мы с мамой мою
бабушку в прошлом году не нашли?
- На наших кладбищах это немудрено. Все вперемежку. А здесь
молодцы, книга записи и учета есть. Новая, правда, пару лет ей. Там только
те записаны, где памятники есть и запись на них.
- А если захочет, то знак даст.
- Какой?
- Ежика. Который смотрит.
Я смотрел на дорогу и давился слезами, сдавленно кашляя и вздрагивая
всем телом. Стеснялся жены. А она тоже вытирала слезы и шмыгала носом.
Потом мы посмотрели друг на друга, и рассмеялись – какие мы стали
сентиментальные. Но на сердце стало светло – я нашел деда.
