BolshieGlaza

Ещё один рассказ, написанный моей подругой.


Память. Она важна для каждой жителя каждой страны. Эта тетрадь с записями будет моей памятью. Памятью того, что невозможно забыть. Напоминанием той страшной боли, которую перенесли люди.
Мне едва исполнилось 18, когда было объявлено начало войны. С тех пор прошло три года, а мне до сих пор неведомо за что мы воюем. Я видел столько смертей, что,кажется, начинаю сходить с ума. Женщины, дети - все они умирали от рук моих сослуживцев. И от моих рук. Я сражаюсь за Германию, потому что так нужно государству, а не нам, народу. Мнение мирных жителей интересует здесь кого-то меньше всего. Я знаю, как русские ненавидят немецкую нацию за начало войны, но мы этого не хотели, мы всего лишь пешки в умелых руках правительства. У меня же нет ненависти к этим несчастным людям которым на долю выпало такое, чего бы я вряд ли пережил. Человеческие жизни были разрушены. Большинство не вернется в школу, не закончит университет, не обзаведется семьей. Возможно, читая мой дневник вы презираете меня, но мне плевать, потому что я пишу об этом в надежде, что когда-нибудь буду услышан и понят. Это вряд ли случится, но я надеюсь. Мне хочется, чтобы хоть кто-то знал, что не только русские не хотят войны. Я тоже человек, и мне страшно.

25 августа 1941
Это случилось в Брянске. Вместе с другими солдатами мы шли грабить жителей, пришлось разделиться, потому что домов было очень много . В этот день я сохранил жизни действительно многих людей: женщин детей стариков. Я стрелял в стены потолки и плакал, потому что я не мог. Не мог убить ни в чем не виновного ребенка, когда он смотрит на тебя своими глазами, еще не видавшими жизнь. Мне отдавали все сами, лишь бы я ушел. И я уходил. Понимал, что веду себя неправильно и они, как никак мои враги, что они не станут смотреть, я ли их тогда спас. Мой последний дом стал моим роковым домом. Войдя, я увидел девушку, которая сломала не только мою жизнь, но и свою. Мне все равно, было ли это правильным. Мне было 18 и я влюбился. Она просто посмотрела на меня своими голубыми, заплаканными глазами и резко встав попросила расстрелять сразу, потому что отдавать она мне ничего не намерена,. И да, я понимаю русский язык, даже говорю на нем. У нас в детском доме была воспитательница, она уроженка СССР и часто давала уроки родного языка, поэтому реплики девушки были мне ясны. Растрепанные русые косы, сжатые губы и движения, наполненные решимостью, напомнили мне мою младшую сестру в те моменты, когда она очень злилась на меня. Я улыбнулся и сел за стол. Мне нужно было узнать ее имя, но своими действиями я лишь напугал девушку. Она отпрянула к двери, намереваясь бежать, но я то знал что бежать ей некуда. Вокруг наши и живой ее никто не отпустит. Либо сразу убьют, либо для начала используют в личных целях. Я попросил не бояться меня и даже снял с себя оружие, положив его рядом, предупредил о том, что идти ей некуда. Девушка обреченно подошла к столу. Она попросила меня не забирать всю провизию, так как ее мать очень слаба. Я не взял совсем ничего. Девушку звали Валей и ей было 16, нет она не откровенничала со мной, она совсем не хотела говорить, пока я не пригрозил все забрать у нее. Информации было немного, но я все равно понимал, что пропал и дело даже не в том, чем она занималась и кем она была. Я просто пропал, как пропадают люди в шторм. Были, а вот их и нет. Я утонул в голубых глазах этой девушки и осознал, что спасения ждать неоткуда. Вскоре она разговорилась и как будто забыла о том, что я ее главный враг, но больше не боялась. Я услышал как мои солдаты шли к дому и попросил Валю спрятаться, пообещал вернуться и вышел. Своим я сказал, что там уже давно никого нет, лишь мертвые тела, не став вдаваться в подробности, ребята поверили мне, и мы пошли в наш штаб.
27 августа
Я вновь пришел к ней. Застал сидящей подле матери. Валя с каменным лицом смотрела в никуда, а женщина на кровати не подавала никаких признаков жизни. Я понял, что произошло и попытался растормошить девушку, но она никак не реагировала на меня. Сел рядом и крепко обнял ее. Валя попыталась сомкнуть за моей спиной руки, но была обессилена. Она беззвучно плакала мне в плечо, а я гладил ее русые волосы и пытался глупыми фразами: «Все будет хорошо» утешить ее. Как можно помочь человеку, у которого умерла мать? Да вообще, когда кто-то умирает? Нужно просто быть рядом. Без слов. Поэтому я замолчал. Мы просидели так долго, около двух часов. После я усадил ее за стол и накормил принесенной тушенкой. Когда она почувствовала себя лучше, я помог похоронить мать. Вырыл за домом яму, соорудил некое подобие креста из самых больших веток, которые только смог найти. Было уже поздно и я знал, что меня могут искать, но бросить Валю я не мог. Она была настолько подавлена, что я не решился покинуть ее. Уговорил лечь спать, сел рядом и стал рассказывать, о том, как война бьет по жизни не только русского человека, но и немецкого. Я рассказал ей обо всем, о том, как тяжело убивать, о том, как стреляешь в потолок, потому что понимаешь, что ребенок не виноват в том, что страны воюют. Она молчала и плакала, ее голова лежала на моем плече. И я был счастлив, несмотря на обстоятельства, которые свели нас, несмотря на отсутствие будущего, я тихо млел от ее присутствия и наслаждался каждой минутой. В скором времени Валя уснула, и я вышел. По пути в наш штаб который был расположен в бывшем мясокомбинате, я видел множество изуродованных тел, которые лежали вдоль и поперек улиц. Это были женщины, дети, старики. Чтобы не дать волю чувствам я крепко зажмурился и повторял про себя, что это война, без смерти нет обойтись. Но открыв глаза, почувствовал, как по щекам покатилось что-то горячее. Я не сдержался и стал плакать. Я опустился на то, что когда-то было асфальтом, а теперь превратилось в мешанину из земли и обломков камней. Рядом лежал чей-то труп, я не стал никуда двигаться, потому что умершие были повсюду. Это был мальчик. Лет 6. У него русые волосы, в которых запеклась кровь. Синие тонкие губы плотно сжаты. Закат озарял веснушчатое лицо и словно воскрешал мальчика. Я плакал и просил у него прощения. В чем виноват ребенок, когда войну ведут взрослые? ?

5 сентября
Вали нет дома, я нашел записку, где она написала что любит меня, но не хочет обрекать на страдания ни меня ни себя, поэтому она уходит. Куда, не написала.
Я не знаю, что мне делать.

12 декабря
Я много раз заходил к Вале, но не мог застать ее дома. Я боялся, что потерял ее навсегда и никогда больше не увижу. Достал листок и снова написал, что приду завтра. И что люблю ее. Пусть знает. Пусть знает в сотый раз. Потому что на столе скопилось очень много этих моих признаний.

13 декабря
Я вновь пришел к Вале. Записки лежала на том же месте. Я не знал, что мне делать. Мысль о том, что я никогда ее больше не увижу, делала больно. Но ничего не поделать. Я буду приходить каждый день. Каждый.
Мне кажется, что за мной кто-то следит, не знаю, может это страх овладел мной, но я слышал шаги за собой. Я слышал.

14 декабря
Сегодня я снова был у Вали. Безуспешно. Ее либо нет в живых либо она ушла к партизанам. Лучше, конечно, второе. Тогда у меня будет не только надежда, но и шанс на встречу.

17 декабря
Да, меня действительно отслеживали. Гнусный Адам. Он всегда завидовал моим успехам и решил насолить мне. Адам рассказал о моем влечении к русской девушке начальству. Он прекрасно знал, что я буду наказан и, возможно, расстрелян. Сегодня меня вызывал мой главнокомандующий Крейзер, пояснил, что я был замечен в проявлении нежности к русской. Не просто физическом увлечении, речь о настоящих чувствах. Я не просто не убил ее, я спас ее от других солдат и еще всячески поддерживал ее жизнь немецкой тушенкой. Подлый Адам! Он следил за мной с самого начала. Я сижу в камере и пытаюсь писать в этой кромешной тьме. Завтра вынесут окончательное решение, что со мной делать. Пусть убивают, плевать. Я устал бороться не понятно за что и убивать невинных.

18 декабря
Я просто сижу возле стены. Сказать, что мне больно? Ничего не сказать. Меня только что морально вывернули наизнанку. Я не буду описывать, как я переживаю это. Просто расскажу, что произошло. Вы должны знать.
Утром за мной пришли и велели одеться. Я был готов ко всему. Абсолютно. Но то, что они не сделали.. Нет. О таком я даже и помыслить не мог. Меня привели в комнату пыток. Вот что, что, а пытать немецкая армия умеет. Я приготовился стерпеть все, но только не унижаться. В момент моих внутренних терзаний в комнату ввели девушку. Она была ужасно грязная, окровавленная и обессилевшая. Ее усадили за стол. Меня посадили рядом и Адам, с гадкой ухмылкой стал задавать вопросы. «Вам знаком этот солдат?», «Знакома ли тебе эта русская?». И тут до меня дошло, что это Валя. Моя Валя! Она сделала вид, что не понимает немецкий. Но она и правда его не знала. Я никогда не забуду его подлый смех, когда мне дали в руки щипцы для вырывания ногтей и приказали приступать. Я смотрел на них и понимал, что это не шутка, и это был приказ. Валя молчала, но я видел ее слезы. Она вела себя, как настоящий достойный солдат. Крейзер сказал, что ему нужно добыть информацию о нахождении партизан и просто наказать меня. Я должен был мучать ее, пока они пытаются выудить сведения. Валя подняла на меня глаза. Они встретились с моими. Я допустил большую ошибку, не убив ее этим щипцами, не ударив ее в висок, потому что Адам все понял и попытался отобрать у меня инструмент. Он приказал держать меня со словами :«Слабовольным не место в немецкой армии». Как же я ненавидел его! Я почти ударил Адама по лицу, но мою руку успели перехватить пара других солдат. Меня подняли и поставили на колени напротив Вали, чтобы я все отчетливо видел. Мне не позволяли даже закрыть глаза, так как веки держали те же солдаты. Сначала я ей медленно вырывали ноготь большого пальца, а она молчала. Лишь до крови сжимала губы. Я кричал, а она молчала. Меня били за это, но я не мог, не мог молчать. Моя Валя. Как я ненавидел себя, что не убил ее сразу этими щипцами. Далее следова

Этот небольшой рассказ написала моя подруга, будучи классе в 9-10. Рассказ из 2х частей(поэтому запискИ сумасшедшей), но я выкладываю всё вместе. В своё время мне очень понравилось, надеюсь, вам понравится не меньше.


часть 1
Я всегда просыпаюсь рано. Несмотря на то, что занятия у нас начинаются в девять. У нас- отсталых детей детского дома № 13. Удачный номер для такого жуткого места. Меня зовут Таня и мне 15. Я живу здесь столько, сколько себя помню, молчу я тоже все свои 15 лет. Или нет, молчать я стала с тех пор, как поняла, что здесь я никто и звать меня никак, поэтому и занимаюсь я соответственно в группе со слабоумными и немыми. Вернемся к утру.
Ровно в 6, не зависимо от того, во сколько я легла, мой организм будит меня. Сначала, я таращусь в потолок, но мне быстро надоедает это занятие, и я иду к окну. Грязный, холодный пол холодит мои ступни, температура в комнате 16 градусов по Цельсию и, сами понимаете, хорошей жизни ждать не приходится.
Люблю смотреть на людей, как они торопятся куда-то, бегут и даже не замечают меня. Девочку, которая каждое утро наблюдает за ними из окна. Сначала я смотрела на оконные царапины, трещины в раме, ветви рябины, которые озаряли лучи восходящего солнца, а потом меня стало интересовать общество, живущее за пределами детского дома.Ещё мне очень нравилось угадывать их судьбу. Вот этот мужина лет 40, вероятно, работает в какой-то конторе, прозябая за бумагами все свою жизнь. Он проходит мимо окон каждый день и, когда я не вижу его, начинаю скучать, привыкла, что всегда вижу его сутулую походку, старое пальто,синие джинсы, излюбленные коричневые ботинки и,такого же цвета, потрепанный кожаный дипломат.
А ещё, я очень привыкла к малышке в розовой курточке с небольшим взлохмаченным игрушечным котенком в руке. Она единственная,кто меня замечает во всей этой суете и всегда приветливо машет рукой. Я благодарна ей за это. Но когда мать замечает, что кроха улыбается мне,то принимается ругать её. Понимаю, что представляю слишком жалкое зрелище. Хоть Тамара и говорит,что я настоящая красавица, но я так не считаю. Спросите, кто такая Тамара? Наверное, я бы хотела, чтобы она стала моей мамой. Тома всегда расчесывает мои русые, путающиеся кудри и ласково называет Татьянкой. Так приятно, что хоть кто-то о тебе заботится. Наставница пришла не так уж и давно,взамен вечно всем недовольной Ольги Федоровны. Томочка совсем молодая, стройная и очень красивая, а ещё она добрая и рассказывает забавные истории про своих ухажеров. Я люблю её слушать. Мне кажется, она догадывается, что я не немая и меня все время подмывает сказать ей правду. У меня есть ещё одна подруга- Сара. Ей всего 11, но она понимает и поддерживает меня, как никто, лишь с ней я могу поговорить,по-настоящему. Словами,фразами,целыми предложениями. Она смешная и всегда радует своими проделками на занятиях. Тамара и другие учителя, ребята не любят Сару, так обидно за неё. Мне кажется, что никто не хочет дружить с ней, даже замечать её никто не желает. А меня это ничуть не смущает, она славная и тепло называет меня Таткой. Сара-человек, который по-настоящему любит меня. Эта девочка- человечище с большим и добрым сердцем.
Думаю,когда я уйду из этого кошмара, то заберу к себе Сару и тогда никто не будет обижать её, а мы сможем всегда находится вместе.
Ну вот, мне снова становится плохо. Учащается сердцебиение, болит голова. Нужно пойти лечь. Тамара не так давно отвела меня к врачу и сегодня мы пойдем узнать результаты обследования. Я очень люблю быть с Тамарой. Она всегда покупает мне сладости и рассказывает интересные факты. Скоро Новый год, все будет украшено игрушками и гирляндами, а у нас, в детском доме,будет большой праздник,стол со всякими угощениями и конфетами! Я очень люблю конфеты, они сладкие и недосягаемые. Знаете, развертываешь блестящий фантик и думаешь: «Есть или подождать?». Я всегда ем, чего ждать? Вообще не люблю чего-то ждать. А потом, под бой курантов мы будем пить шипучий лимонад. У всех счастливые лица. И я понимаю почему. Все мы, покинутые маленькие люди, сплоченные одним горем, наслаждаемся этим праздником не в одиночестве, а в большой детдомовской семье. Все, сплоченные единым желанием-обрести родителей.


часть 2

После ребята сядут смотреть новогодние программы, а я пойду в свою облюбованный уголок и буду играть с Сарой. Мы будем представлять нашу дальнейшую жизнь и жевать конфеты. Она тоже не любит ждать и ест сладости вместе со мной.
От мыслей меня отвлекла Тамара, которая пришла предупредить, что мы идем за результатами анализов. В этот раз, она была очень молчалива и совсем не улыбалась, грубо называла Татьяной и просила не скакать вокруг нее. Наверное, что-то случилось. Снова у меня разболелась голова. Боль невыносимо давила на меня, но я терпела, не желая расстраивать Томочку. Ну вот мы и пришли. Злая медсестра указала нам кабинет и мы проследовали за ней. Там нас поджидал врач. Я улыбнулась. Люблю людей и всегда улыбаюсь им. Ответной реакции не последовало, он просто стал сразу говорить: « Опухоль мозга. Смерть может наступить в любой момент. Помочь девочке ничем нельзя.» Тамара заплакала. А я.. А меня это не расстроило. Скорее огорчило то, что он так просто говорит о чьей-то смерти. Как-то равнодушно и наплевательски. Ну и пусть. Больше этого человека не люблю. Я кивнула и вышла в коридор. Села на стул и стала ждать. Не было ни слез, ничего. Лишь обида за то, что доктор такой черствый и равнодушный.
«Ты умрешь,да?»-услашала сзади голос малышки Сары
«Ну нет,что ты,все будет хорошо»- ободрительно ответила я,дрогнувшим голосом.
И зачем я ей вру? На кого теперь оставить эту славную девочку? Я заплакала. Не потому,что скоро окажусь в сырой земле, мне было страшно за Сару. Я плакала из-за всех, из-за всего. Кроме себя. Себя я не жалела. «А пойдем играть? По новогодним улицам?»,- спросила кроха. Я взяла её за руку и повела на морозный воздух. Мы долго шли вдоль тротуаров и разглядывали витрины. Сейчас я не думала ни о чем, ни о Тамаре, ни о детдоме, ни о Саре. Просто наслаждалась. Последними минутами своей никчемной жизни. Мне было не жаль умирать. Мы подошли к большой елке на площади. Было шумно, играла музыка и мы стали танцевать, бегать и кружиться. Моя голова пошла кругом, стало очень душно и в тоже время била дрожь. В глазах темнело,ноги подкашивались. Но мне все равно не было страшно. Я присела на корточки, взяла Сару за руку и взглянула ей в глаза. «Пообещай мне быть самой счастливой девочкой в мире?»
«Обещаю»,-слезно ответила моя самая родная малышка.
Я упала.
И проходящий народ равнодушно лицезрел счастливую лежащую девушку, крепко сжимающую в руке воздух.