Бабушкина ёлка
То была зима студеная, давняя. Она тогда суровая выдалась, не чета нынешним. Снег прыскучий мел с утра до ночи, все тропки и дорожки заваливал. Да только куда ему, надоеде, без передыху-то? Вот и в то утро ушел он другим зубы скалить. А мне того и надо.
Чуть свет - я за порог, да за город побежала. За ёлкой к празднику. Рубить их, худеньких, вестимо, мужики ходили. Да только смотреть на их старания жалко становилось - выберут самую плешивую, да растрясут по дороге до последней иголочки. Как им сама прожужжала о том, сама и пошла выбирать её, пригожую.
Кончились окрестные поля, начался лес густой. Мороз трещит, на деревьях, знай себе, корой шуршит. Все ручейки льдом обложил, а над затопой пар вьется - не замерзла-таки трясина. Думаю, может и леший по теням шарит? Верю ли, нет, да залопотала в лес, что за ёлочкой иду, вреда иного не причиню, чтоб хозяин лесной тропинку не замел, да чтоб впотьмах не заставил плутать. Говорю, смеюсь и на солнце щурюсь, а сама нет-нет, да по сторонам оглядываюсь. Ищу свою красавицу.
А красавицы и нет. Уж час прошел, а вокруг всё то же: стоят они, чахлые, от чиха любого в дрожь бросаются. Не по себе мне стало: разве не обещала я показать, что ёлку не хуже, а то и лучше отыщу? Не дождутся меня дома с пустыми руками!
Иду я всё глубже, куда наш люд не забредает, да напеваю под нос с рябинником вместе – стрекочет он себе в ветвях, меня не боится. Так и шли. Долго ли, не скажу, только пора уже настала и к дому поворачивать. А меня всё ведёт нелегкая куда-то. Уже и проводник мой отстал. И пылу прогулка поубавила. Остановилась я, да тут же взглядом и уперлась в Неё. Стоит: пышная, высокая, инеем серебрится, да переливается вся. Ох и хороша!
Недолго думая, подтащила я к ней санки и начала примериваться, где рубить сподручнее. Склоняюсь с топором - только гул вокруг, ветки от снега расчищаю, да привязываю ненаглядную, чтобы с санок не соскочила. И вдруг, слышу тихий отчетливый хруст позади. Как стояла в приседе, так и застыла. Ну всё, думаю, либо мне конец пришел, либо порткам моим. Вроде и выпрямляться надо, а боязно.
Так и выжидала чего-то. То ли медведя, то ли самого лешего с чертом на пару. И дальше бы продолжала, да только леденеть начала. Тут уж я не выдержала. Отругала себя, собралась, да и обернулась.
А позади лось!
Рогатый, высокий, красивый – как с рисунка сошел! А глазенки! Большие, светлые, добрые-добрые! Ни у одной животины таких не видала. Да и у него тогда не заприметила, потому как завизжала со страху, что твоя пила по гвоздю. Рогатый и сам напужался. Как появился, так и сгинул в буреломе, только ветви затрещали. То я тоже не сразу и поняла. И как санки прихватила, не упомню. Понеслась я тогда через лес не хуже самого сохатого. В себя пришла, дай Боже, у просеки перед домом. Ноги ватой набились, пальцы сжались в кулак. Только и могла, что мычать, пока чаем отпаивали. А как согрелась, на едином духу всё выложила. И тогда только про ёлку вспомнила, но сил на неё поглядеть и не нашла.
За неё одну меня и нахваливали, ведь в лесу всё позабыла, чему учили…