Что за прекрасное время, чтобы жить. Из системы Dungeons and Dragons может исчезнуть слово «раса» — ведь он оскорбляет многих игроков. Инициативу уже поддержал журнал Polygon и множество комментаторов в твиттере. Но, судя по всему, шум поднялся зря: издатели озаботились этим еще до скандального всплеска и термин уже был вымаран из новых игр.

Еще в июне главный разработчик правил Dungeons and Dragons Джереми Кроуфорд заявил о скором выходе новой игры на основе этой системы. Она еще не анонсирована, но точно выйдет в 2020 году:

Позже в этом году мы выпустим продукт (он еще не анонсирован), который дает игроку возможность настроить происхождение своего персонажа, включая возможность изменить количество очков способностей, которые даются эльфу, гному и остальным народам в D&D. Этот вариант подчеркивает, что каждый человек в игре — личность со своими собственными способностями

С тех пор многие игроки, что предсказуемо, озаботились расовым вопросом в игре и начали интересоваться, а как там в D&D дела с социальной справедливостью. Та же Magic: The Gathering на волне BLM убрала из колод «расистские карты», вроде Invoke Prejudice, на которой изображены существа, похожие на ку-клукс-клановцев, или «Крестового похода», который дает преимущества «белым» существам.

Однако вскоре другая часть игроков обратила внимание на то, что сам Джереми Кроуфорд, применительно к новой игре, старательно обходит термин «раса» стороной. Он в принципе его не использует, даже говоря о расах в D&D. Судя по всему, слово исчезло из новых игр еще до поднявшегося шума.

Polygon не преминул написать оду новому принципу, а игроки уже думают над тем, какие термины могут заменить «изжившую себя» расу. Пока сходятся на species (биологические виды) и ancestry (наследие или родословная). Хотя к ним тоже есть довольно много вопросов — прежде всего, эстетических. Тот же «вид» многим показался слишком наукообразным для фэнтези.

Сам Кроуфорд ответил на это так: «Забавный факт: слово «вид» используется по крайней мере с 14 века, то есть с периода времени, которому D&D нередко подражает». Так что, скорее всего, именно «вид» заменит «расу».

Источник

В тайском городе Лопбури разворачивается история, которая при должном взгляде выглядит как эпическая. Город давно славится своими обезьянами: они клянчат еду у туристов и беззастенчиво воруют у местных. Однако из-за карантина приезжие (а с ними и еда) пропали. Макаки продолжают бесконтрольно размножаться, но из-за нехватки ресурсов они совершенно обезумели.

Несносные приматы захватили местный кинотеатр, создали посреди города что-то вроде собственного государства и воюют с пришедшими из джунглей варварами

Если под «варварами» иметь в виду таких же макак, решивших взять свою судьбу в руки. В общем, прямо на наших глазах разворачивается готовый сюжет для новой части Assasins Creed, упустить который было бы преступлением.

Лопбури — один из многочисленных туристических центров Таиланда. Он находится прямо в центре страны, и помимо истории привлекает иностранцев своими обезьянами. Точнее, это макаки-крабоеды, они же яванские макаки — обезьяны, отличающиеся поразительной наглостью и роскошными бакенбардами как у Шопенгауэра. С потоком туристов популяция крабоедов увеличилась в десятки раз. В городе с населением 50 тысяч человек живет около 8 тысяч макак. И, что самое худшее: дармовая еда раскрыла в них все самые отвратительные качества приматов.

Лишенные необходимости добывать пищу, они принялись развлекаться беспорядочным сексом. К тому же простая еда их уже не устраивает: макаки пристрастились к джанкфуду.

Находящийся в городе KFC вскормил целое поколение обезьян, привыкших к жареной, сладкой, пряной и жирной пище.

Фрукты и овощи, которые им по старой индуистско-буддийской традиции отдают местные тайцы, обезьян уже не устраивают. Они просто хотят бесконечно трахаться, есть джанкфуд и никогда не напрягаться — и их можно понять, все мы грешны. Однако город это привело в бедственное положение.

Лишившись основного источника еды, макаки-крабоеды впали в безумие. Они начали нападать на людей, которых, видимо, считают своими нерадивыми обленившимися рабами. Местные жители напуганы и прячутся в своих домах, полиция тщетно пытается разогнать толпы обезьян. Макаки захватили заброшенный кинотеатр и прилегающие к нему районы. Доступ в них теперь запрещен — копы оцепили их, боясь, как бы кто-нибудь из людей не стал жертвой обезьяньих банд.

Но самое крутое в этой истории — то, что внутри обезьяньего сообщества идет война в лучших традициях рушащихся империй.

Из-за своей диеты макаки Лопбури стали слишком вялыми, больными и обленившимися. В их маленькой империи началась эпоха декаданса. И, как это чаще всего бывает, им на смену устремились варвары —точно такие же макаки-крабоеды, но из предместий, пытаются подмять под себя город. Возможно, их не так много, но они здоровее (потому что питались естественной пищей), сильнее, ловче, умнее и сплоченнее.

Макаки-пассионарии уже отбили для себя плацдарм для вторжения — храмовый район города. Под присмотром древних богов варвары из джунглей отвоевывают квартал за кварталом у отожравшихся на KFC патрициев. Битвы сотни на сотни макак парализуют город. В общем, перед нами готовый сюжет для эпоса — без пяти минут взятие Трои. Хотя, конечно же, жалко, что от этого страдают люди.

Источник: Отвратительные мужики

Александр Тиняков (1886 – 1934) был по-своему выдающейся личностью – сложно было найти поэта и человека хуже. Писал стихи то просто бездарные, то кощунственные, грязно троллил общественность, всю жизнь пьянствовал, как черт, а под конец пошел просить милостыню. У современников Тиняков вызывал оторопь, а сейчас он почти забыт. Исправляем эту оплошность!

В 1921 году поэт Тиняков выпустил свой главный хит, окончательно закрепивший его уже сформированную к тому моменту репутацию конченого человека. Хит назывался «Радость жизни»:

Едут навстречу мне гробики полные,

В каждом – мертвец молодой.

Сердцу от этого весело, радостно,

Словно березке весной!

Вы околели, собаки несчастные, –

Я же дышу и хожу.

Крышки над вами забиты тяжелые, —

Я же на небо гляжу!

Может, – в тех гробиках гении разные,

Может, – поэт Гумилев…

Я же, презренный и всеми оплеванный,

Жив и здоров!

Скоро, конечно, и я тоже сделаюсь

Падалью, полной червей,

Но пока жив, – я ликую над трупами

Раньше умерших людей.

Некоторая, мягко говоря, экзотичность взглядов героя и сейчас бросается в глаза – сразу думаешь: «кем надо быть, чтобы такое написать?». А в 1921 году дополнительную ярость читателей вызвало упоминание Николая Гумилева. В августе поэта расстреляли чекисты, и даже для тех, кто Гумилева терпеть не мог, такое глумление было чересчур. Позже советский писатель Михаил Зощенко скажет о стихах Тинякова: «История нашей литературы, должно быть, не знает сколько-нибудь равного цинизма, сколько-нибудь равного человеческого падения».

Александр Тиняков защищался. В предисловии к книге «Ego sum qui sum» («Аз есмь сущий»), куда вошла «Радость жизни», писал: «Стихи эти были написаны более чем за месяц до смерти Гумилева, и тогда же я читал их моим литературным знакомым». Да и вообще, по версии Тинякова, миссия поэта – «отражать проявления жизни». Если он пишет стихи от лица человека, которому любо глядеть на чужие трупы, это значит лишь, что он фиксирует: и такое в жизни бывает. А значит, нечего критиковать творца почем зря.

На мнение коллег-литераторов о Тинякове его оправдания не повлияли – еще задолго до «Радости жизни» этого автора считали кем-то вроде человека-таракана. Надо сказать, сам «проклятый поэт» долго и целенаправленно работал, чтобы заслужить такую славу.

Сведений о детстве и юности Тинякова почти нет. Едва ли не единственный источник – пафосно озаглавленные «Отрывки из моей биографии» 1920-х годов, что-то вроде очерка о самом себе. Там поэт пишет, что родился в Орловской губернии в семье государственных крестьян, и всегда ненавидел свою мать – за то, что она, интеллигентная «горожанка», внесла разлад в патриархальные нравы семьи и это из-за нее Александр заинтересовался высокими материями и поэзией, которая его сгубила.

«Если бы мой отец женился на здоровой деревенской девке, я не был бы литератором-неудачником, издыхающим от голода и еще больше от всевозможных унижений, а заведовал бы теперь где-нибудь Откомхозом, и была бы у меня смачная, мясистая баба, крепыши-ребята, а в кармане хрустели б червонцы и позвякивали полтинники…», – сокрушался Тиняков. Сокрушаться он вообще любил.

Будущий творец поступил в гимназию, но не доучился. С 1904 года началась его литературная карьера. Как многие молодые писатели тех лет, занимался всем подряд: статьи, очерки, прочая поденщина, когда повезет – публикации стихов, в основном под псевдонимом Одинокий. Первый его сборник, «Navis Nigra» («Черный корабль») вышел в 1912 году. Тогда же Одинокий-Тиняков перебрался в Петербург.

Большая часть стихов в «Navis Nigra» – типичный для своего времени символизм. Молодой поэт ориентировался в первую очередь на Валерия Брюсова, которого обожал (в воспоминаниях поэта Георгия Иванова есть эпизод, где пьяный Тиняков вдохновенно рассказывает, как Брюсов, подобно Христу, идет к нему по воде), и густо мешал мистику и мизантропию с эротикой. С результатом можно ознакомиться в подборке стихов Тинякова. Там много рифм в духе «кровь – любовь», «рыдания – страдание», «твердь – смерть», главные темы тоже характерны для Серебряного века – безответная или запретная страсть, разложение, декаданс. Такой эмокор начала XX столетия:

Мы все morituri,

Мы все — обреченные,

Проклятием фурий

На муку рожденные.

Над всеми простерли

Свой полог страдания.

У каждого в горле

Таятся рыдания.

У каждого в сердце

Томления кроются,

Но в счастие дверцы

Вовек не откроются.

Судьба ли нас, Бог ли

Карает, не милуя?

Но все мы иссохли,

Но все мы бескрылые!

Скорее погасим

Любовь и желания

И души украсим

Венком умирания!..

Поэзия плевочков

С другой стороны, уже в первом сборнике стихов видна сильная сторона Тинякова. Он как никто умел освещать низкие, отвратительные стороны жизни, которые все поэты поприличнее обходили стороной. Речь не о том, чтобы просто писать о проститутках и городском дне — в Серебряном веке этим никого было не удивить. Тиняков писал и о проститутках, но шел дальше, спускался ниже и ниже, в самую грязь. Уже в «Navis Nigra» он включил стихи, написанные от лица паука, мусора на свалке, да и просто человеческого плевка. Стихотворение «Плевочек», одно из самых запоминающихся в сборнике, стало визитной карточкой раннего Тинякова:

Любо мне, плевку-плевочку,

По канавке грязной мчаться,

То к окурку, то к пушинке

Скользким боком прижиматься.

Пусть с печалью или с гневом

Человеком был я плюнут,

Небо ясно, ветры свежи,

Ветры радость в меня вдунут.

В голубом речном просторе

С волей жажду я обняться,

А пока мне любо – быстро

По канавке грязной мчаться.

Как ни странно, эти и подобные гаденькие, мерзопакостные вирши, ассоциирующиеся с последним человеком, упивающимся собственной низостью – лучшее, что Тиняков оставил после себя. Когда он старался писать красиво, возвышенно и туманно, выходило скучное подражательство, зато в разнообразной дряни поэт толк знал! Вот, к примеру, стих 1914 года, где Тиняков определенно достиг своей лирической вершины (из-за запрета на мат стихотворение превращается в ребус, но я верю в тебя, читатель):

Настал июль: ****** пчелы,

****** в поле овода,

****** с неграми монголы

И с крепостными господа.

Лишь я, ********, небритый

Дрочил в заплеванных углах,

И мне сказал отец сердитый:

«Без **** ты совсем зачах!

Пойди, дурак, на дворик скотный

И выбери себе овцу».

И вот вступил я, беззаботный,

На путь к бесславному концу.

Я оседлал овцу и с жаром

Воткнул в манду ей свой ****, —

Но в жопу яростным ударом

Меня баран с овцы совлек.

Я пал в навоз и обосрался,

И от обиды зарыдал…

Коварный небосклон смеялся

И победитель мой блеял.

Комментарии излишни – настоящее искусство в них не нуждается. Но был ли Тиняков в жизни таким же отвратительным, как в поэзии?

Страсти по Тинякову

Современники сходились на мысли, что да, был. Так, советский исследователь Вардван Варжапетян, пытаясь найти информацию о Тинякове в конце 1960-х, натыкался на такие характеристики поэта от заставших его долгожителей: «Мне он почему-то всегда казался горбуном, хотя был даже красив. Внутри он был горбатым!», «От него всегда исходила какая-то гнусность. Отвратителен, фальшив и опасен», «В некотором роде достопримечательность. Мерзавнейший тип!».

Кафе «Бродячая собака», где Тиняков пьянствовал вместе с другими поэтами

Такую репутацию молодой поэт из Орловской губернии заработал не сразу. Современники вспоминали, что Тиняков выглядел очень благообразно – на фотографиях начала 1910-х вообще напоминает Иисуса. Вот как описывал его старший коллега, поэт Владислав Ходасевич:

«У дам молодой человек имел несомненный успех… был неизменно серьезен и неизменно почтителен. Сам не шутил никогда, на чужие шутки лишь принужденно улыбался, как-то странно приподымая верхнюю губу. Ко всем поэтам, от самых прославленных до самых ничтожных, относился с одинаковым благоговением; все, что писалось в стихах, ценил на вес золота».

Дальше Ходасевич заключает, что собственные стихи «молодого человека» были до ужаса банальны, и не вызвали никакого фурора в обществе – ни восхищения, ни возмущения. Для Тинякова-Одинокого, который мечтал прослыть либо пророком, либо святотатцем, такая реакция была хуже всего. Тиняков прочно осел в литературной богеме Питера, стал кутить, уходить в дикие запои, продолжал писать статьи и провокативные стихи, а дальше, видимо, решил, что пора переносить эпатаж из творчества в жизнь.

Ходасевич смотрит на тебя, как на Тинякова

«Из одной крайности он бросался в другую. Время от времени я получал от него письма. В одном писалось, что он окончательно обратился к Богу, что путь России – подвижнический, что она – свет миру и прочее. Проходило несколько месяцев – Россия оказывалась навозной кучей и Господу Богу объявлялся смертный приговор», – вспоминал Ходасевич. Поведение у Тинякова действительно было шизофреническое: когда в августе 1914-го началась Первая мировая война, он кричал на Фонтанке: «Да здравствует император Вильгельм!», а потом писал патриотические стихи во славу русского оружия. Но Серебряный век был вообще сумасшедшим временем, поэтому на демонического поэта по-прежнему обращали мало внимания. Пришлось пойти на крайние меры.

В 1916 году Тиняков, до этого писавший в умеренно-демократическую газету «Речь» открыто публикуется в черносотенной «Земщине», в анонимном сотрудничестве с которой его раньше уличали – поступок неприемлемый для большинства его приятелей. Написал для «Земщины» Тиняков, к примеру, антисемитскую статью «Русские таланты и жидовские восторги» – текст куда более тошнотворный, чем стих про совокупление с овцой. После этого на него наконец обратили внимание, а некоторые бывшие приятели отвернулись, но знаменитым Тиняков так и не стал.

Тиняков и советская власть

Петербург 1910-х

Обычно люди оправдывают себя, даже когда совершают последние мерзости. Тиняков, наоборот, сознательно выпячивал в себе самое отвратительное: алкоголизм, беспринципность, равнодушие к другим. Вот его «Искренняя песенка» 1914 года:

Я до конца презираю

Истину, совесть и честь,

Только всего и желаю:

Бражничать блудно да есть.

Только бы льнули девчонки,

К черту пославшие стыд,

Только б водились деньжонки

Да не слабел аппетит.

К такой концепции беспринципности идеально подходит посылание к черту всех своих прежних взглядов ради выгоды. Поэтому после октября 1917 года бывший черносотенец Тиняков примкнул к большевикам. Пару лет писал обычные для тех лет пропагандистские стихи. Например, стих 1919 года «Красная Армия» мог бы принадлежать перу любого большевистского поэта средней руки:

Революции грозная сила

Пред собою не знает препон:

В феврале она в щепки разбила

Николая Бездарного трон.

В октябре она смелым ударом

Соглашателей свергла во прах,

И по селам промчалась пожаром,

И огнем расцвела в городах.

В этом огненно-грозном прибое

Гибнет старый, палаческий строй,

Но спасается в нем все живое:

Воскресает народ трудовой.

Встали все, кто был горем изранен,

Кто в слезах и крови утопал:

Сверг помещичье иго крестьянин,

Пролетарий — властителем стал.

А чтоб юная наша свобода

Не могла от врагов пострадать, —

Прозорливая воля народа

Созидает могучую рать…

В 1925-м поэт в автобиографических отрывках вспоминал: «В советских газетах я начал писать с 1918 г. и работаю до сих пор, напечатав за это время сотни политических статей и стихотворений (под разными псевдонимами) и еще больше литературных статей и рецензий».

При этом Тиняков не бросал свои нигилистические стихи во славу всего отрицательного – уже при большевиках вышли второй и третий его сборники «Треугольник» (1922) и «Ego sum qui sum» (1925), где было опубликовано то самое скандальное стихотворение с упоминанием Гумилева. Еще в этих книгах есть, к примеру, стих о том, как герой сношается в грязном подъезде со старухой-нищенкой, и несколько манифестов, что главное в жизни – это жрать, бухать и трахаться (главная тема тиняковской лирики).

К тому времени большая часть собратьев по перу откровенно презирали Тинякова. Ходасевич и еще один поэт, эмигрировавший из России, Георгий Иванов, в воспоминаниях о нем пишут, что Тиняков нанялся на службу в ЧК, но никаких подтверждений этому нет. Скорее эти слухи (возможно, распространял их сам поэт) были призваны показать глубину его падения – для белоэмигрантов работа на ЧК была преступлением на уровне педофилии. В этом грехе Тинякова, кстати, тоже обвиняли, и тоже бездоказательно. С другой стороны, были и те, кто сохранял, хотя бы частично, интерес и уважение к поэту-провокатору. Так, с ним общался Даниил Хармс, и современный литературовед Глеб Морев предполагает, что Тиняков послужил прототипом для героя позднего хармсовского рассказа «Рыцарь». В нем очень нелепый человек по имени Алексей Алексеевич Алексеев, полный возвышенных чувств, просит милостыню на улице со словами вполне тиняковскими по духу:

На баррикады

мы все пойдем!

За свободу

мы все покалечимся и умрем!

Нищий, чужой, лагерник

Эпизод с милостыней возник у Хармса не на пустом месте. Не совсем понятно, что именно подтолкнуло Александра Тинякова к такому карьерному шагу, но в 1926 году он стал профессиональным нищим. Так его описывает Михаил Зощенко в повести «Перед восходом солнца»:

«Я увидел его однажды на углу Литейного. Он стоял с непокрытой головой. Низко кланялся всем, кто проходил мимо. Он был красив. Его седеющая голова была почти великолепна. Он был похож на Иисуса Христа. И только внимательный глаз мог увидеть в его облике, в его лице нечто ужасное, отвратительное – харю с застывшей улыбочкой человека, которому больше нечего терять».

По воспоминаниям Зощенко, Тиняков, «смеясь и хихикая», ему рассказал, что милостыней зарабатывает больше, чем писательством, а когда Зощенко стал пенять ему за «унижения», тот отреагировал в своей манере: «Унизительно не жрать. Унизительно околеть раньше положенного срока. Все остальное не унизительно». Деньги он у прохожих скорее требовал, чем просил.

Зощенко, как и многие другие, трактовал нищенство Тинякова очень просто – окончательно спился. Но Глеб Морев делает другое предположение: дело не в алкоголизме. Просто Тиняков решил, что не хочет больше работать на советскую власть, прославлять красноармейцев и Сталина. А поскольку печатать его декадентские стихи при новом режиме уже никто точно не будет – лучше уж стать нищим. Комплексов по этому поводу у него точно не было.

Получилось забавно: такой общепризнанный мерзавец как Тиняков, сам радостно признававший, что за еду и бутылку пойдет на любую подлость, повел себя честнее многих литераторов, которые новую власть тоже не любили, но писали, как миленькие, про колхозы. А Тиняков сам подал в Союз писателей заявление о выходе – «ввиду несовместимости звания члена СП с нищенством». Более того, в конце 1920-х, когда время становилось все суровее, Тиняков читал знакомым откровенно монархистские стихи. В «Размышлениях у Михайловского замка» (1927) он, к примеру, тоскует по Николаю Второму – а ведь каких-то восемь лет назад радовался, что революция «разбила Николая Бездарного трон»:

Желябов, и Зубов, и Ленин –

Все тот же упырь-осьминог…

По-своему каждый растленен,

По-своему каждый убог,

Но сущность у каждого та же: –

У князя и большевика,

У каждого тянется к краже,

К убийству, да к буйству рука.

А к делу? К работе? Смотри-ка,

Взирай в изумлении мир,

Как строют Калинин и Рыков

Из русского царства сортир.

И правильно, мудро, за дело

Утонет Русь в кале своем,

Когда не смогли, не сумели

Прожить с светодавцем – Царем.

В 1930-м его арестовали – за попрошайничество и за такие стихи. На три года Тиняков уехал в лагеря, вернувшись, писал Зощенко с просьбой помочь деньгами (неизвестно, помог ли тот). В 1934-м «проклятый поэт» умер в ленинградской больнице Памяти жертв революции.

За незначительной редакцией Бахтиера Ирмухамедова, текст сайта Disgusting men: https://disgustingmen.com/blog/ya-pal-v-navoz-i-obosralsya-i...

Взято с: https://disgustingmen.com/zhizn/kak-ya-torgoval-elkami

Автор: Стас Ломакин

Больше десяти лет назад необъяснимая тоска и желание побыть поближе к народу забросили меня на елочный базар. Там я провел лучшие предновогодние дни в своей жизни.

Мне в районе двадцати. После пяти лет филфака на максималках наступили затяжное похмелье и аспирантура (у кого-то — армия). Шли бессистемные и безуспешные поиски работы. В очередном декабре я сижу с опухшей от мегатонн викторианской литературы головой в предвкушении сраного катка предновогодней суеты. Меланхолия зашкаливает. Неожиданно открывшаяся маза поторговать елками – и тем самым не попасть под новогодний каток, а сесть за его руль, – представляется мне ответом на все вопросы. Научрук, узнав о моих намерениях, подпускает интриги:

— Слушайте, Ломакин, а что если у них там елочная мафия? Вы там разузнайте. У меня дочь журналистка, любит такие истории, вот даже книжку написала…

День 0, гаражный кооператив в СВАО

На репите: Rosin Murphy — Dear Miami

«На елки» я пошел вместе с моим другом Митяем. Нашим контактом в елочном бизнесе был мужик по имени Егор Тихонов. В гаражах, куда мы приехали его навестить, Тихонов лучше всех умел делать две вещи: ремонтировать тачки и не бухать. На фоне гаражных оргий, во время которых качественный ремонт возможен лишь в теории, всегда трезвый и рукастый Тихонов, русый гигант под два метра, выглядел античным героем.

Авторитет Тихонова был непререкаем; помимо тачек он занимался оргвопросами кооператива и мог найти занятие любому его обитателю. Местные гастарбайтеры в нем души не чаяли. Так, однажды Тихонов увидел, как семья из трех таджиков — два сына и отец – за день целиком покрасила машину. Тихонов оценил уникальный скилл семейства и взял его под свое крыло, включая трехзвездочный номер в одной из гаражных пристроек. Ходили слухи, что силами Тихонова семью виртуозных маляров в итоге подрядили на покраску ракеты на ВДНХ.

В данный момент мы под его руководством красили в розовый сторожку, в которой будем сычевать следующие десять дней. Я зачем-то предложил сменить цвет на менее дебильный; Тихонов отвечал, что я могу сгонять за новой краской самостоятельно и за свои деньги, или, если работа невыносима эстетически, пойти разобрать новогодние гирлянды. Свобода выбора! По завершению работ — обед. Несколько куриц-гриль в лаваше, «Кола» в литровых бутылках, красный «Честер».

Вечером, в качестве бонусной халтуры — разгрузка елок на площади в ЦАО. Час беготни с деревьями наперевес, и косарь в кармане.

День 1, елочный базар в СВАО

На репите: The Postal Service — Natural Anthem

Несмотря на разгрузку в центре, где я неподалеку жил, работать первые дни выпало на севере, в районе Алтушки.

7:40, уже почти рассвело, я уже на месте, стою на крыльце сторожки и курю первую сигу, попивая чай из пластикового стаканчика. Двоих из трех моих напарников на базаре зовут Максимами, что очень удобно. Третьего зовут Лаэрт, обаятельный армянин, который ведет себя как Джинн из диснеевского мультфильма и прекрасно разряжает обстановку, за что все ему благодарны. Также в дневную смену с нами работают кассирша Елена и, экхм, менеджер нашей бригады, провинциальная доминатрикс в белоснежном спортивном костюме по имени Ирина.

Первый инструктаж выходит скомканным: все давно друг с другом знакомы, из залетных — только я. Остальные приезжают на эту работу из области каждый год, словно по неким эксклюзивным приглашениям. Учитывая небольшой штат, своеобразная элитарность работы елочника начинала напоминать похоронный бизнес.

— Так, вы-то уже все знаете, а ты елками торговал когда-нибудь? Нет? Ну, это… — Ирина неопределенно показывает рукой куда-то в сторону базара, где кто-то уже водит жалом. — Да ***** (ерунда), если че — подскажем, — приходит на помощь один из Максимов.

Подсказывать особо было нечего. Заставленный елками периметр, три-четыре «эксперта» (мы) и растерянные граждане в поиске праздничной атмосферы. Работа идет за процент — за день набегает от тысячи. Любой клиент так или иначе вынужден прибегнуть к твоей помощи — а дальше ты уже обрабатываешь его на свое усмотрение.

Выбранную елку нужно измерить, выставить цену, закатить глаза при попытке торга (при этом нужно ухмыльнуться и, стоя на фоне вывески «елочный базар», добавить: «ну мы ж не на базаре»), впарить подставку почти в цену самой елки и упаковать все в сетку с помощью специального приспособления. Тут нужна будет помощь напарника — Лаэрт, даже зная, что с этого клиента ему ничего не упадет, всегда готов помочь!

В первый день удалось поймать клиентов десять. Как и ожидалось, практически все, кроме пары немых, сами оказались экспертами в области елок. Я не возражал.

Что я знаю о елках?

На репите: Ocean Colour Scene — Hundred Mile High City

На тот момент мои знания о елках были весьма ограничены. Вплоть до того, что я не задумывался о легитимности этого мероприятия: в окружающем хаосе жизни казалось, что ошалевшее человечество просто по беспределу вырубает леса и продает их себе подобным, чтобы они отметили свои капиталистические праздники, и это нормально. Вот и все.

На самом деле это не совсем так. Елки на продажу выращивают в специальных питомниках. И если коротко, то выбирая между двух зол — купить-живую-елочку-которой-тоже-больно или пластиковую-елку-которая-разлагается-миллиард-лет, экологичный вариант — скорее первый.

Елки делили базар с пихтами. У ели густые и мелкие иголки, у пихты — пореже и подлиннее, что местами придает объем. Любители более оригинальных форм могут обратить внимание на сосны. Также хвойные делятся на «наши« и «не наши». «Наших» – большинство, и их нужно выбирать, призвав на помощь специально обученного человека (это я). «Не наши» — как правило, датские елочки одинакового размера, аккуратно свалены у входа, как на подбор. Нашу елку продают по метрам, за датскую берут фикс. Выходит дороже, зато меньше мороки.

Частый вопрос — какая елка пахнет? Уверенно отвечу только за русские ели — пахнет любая, просто дайте ей время. Ну и наконец, какая елка дольше простоит? По опыту — любая будет стоять месяцы, умеренно роняя иголки, если ее не трясти (поэтому смотрите на густоту хвойного покрова). Возможно, бывают и исключения: ждем истории облысения ваших хвойных в комментариях.

День второй, елочный базар в СВАО

На репите: Nouvelle Vague — Teenage Kicks

Единственное, чего я не успел сделать в первый день — это замерзнуть, поэтому замерз во второй. На улице стояло градусов десять мороза. Основной удар приходился по ногам: единственной зимней обувью у меня была пара кожаных кед конверс, надетая на миллиард носков. Если не стоять на снегу больше пяти минут — нормально. Если клиентов нет, а шататься между рядов надоело, можно зайти в сторожку, чтобы выпить чайку и покурить.

Кассирша и наш менеджер играли в доброго и злого полицейского: первая всячески поощряла компанию, вторая запрещала курить на территории базара и засиживаться в тепле. Правда была на ее стороне: пока ты сидишь, процент уходит другим!

Бухло на базаре тоже было запрещено, но хрупкая иллюзия дисциплины понемногу разрушалась. В дальних уголках, среди залежей хвои, бывалые (то есть все, кроме меня) осторожно ставили банки с ягой. Через неделю я буду деловито выбирать пихту бывшему защитнику ЦСКА Варламову, не вынимая сигареты изо рта.

На завтра анонсировали приезд Деда Мороза.

День третий, елочный базар в СВАО

На репите: Blur – There’s no other way (Blur Remix)

Утром третьего дня на базар прибыл Дед Мороз, вместе со Снегурочкой. Помимо радости и веселья они принесли тонну конфет и печенья, которые нужно было раздавать всем лицам до младшего школьного, а также поджирать их самим в перерывах. Без зазрения совести: наша сторожка два на полтора была завалена кондитеркой доверху, и дети явно не справлялись.

Развлекательная программа Деда Мороза и Снегурочки вспоминается мне весьма смутно. Для всех, особенно для детей, единственной важной частью была раздача конфет, и с ней проблем не было. Что касается развлекательной программы для персонала, довольно быстро ДМ, поигрывая плиткой «Аленки», предложил сгонять за коньяком. За еловыми ветвями маячила угроза в виде менеджера, но Дед, кажется, контролировал ситуацию, и я поддержал.

12-часовые смены порядком изматывали. Перед елками я опрометчиво подписался сделать пару каких-то текстов, надеясь выкраивать на них время между сменами. Надо ли говорить, что ни один в итоге не был написан. Сил хватало только на банку пива.

Довольно быстро стало понятно, что я продаю елки ничуть не хуже остальных, и я задумал пойти на повышение. Для меня оно заключалось в переводе на базар в центре и новом челлендже — ночные смены.

Елочные боссы долго ломались и утверждали, что в центре работает слаженная бригада и помощь ей не нужна. Буквально на следующий день выяснилось, что слаженная бригада попалась на продаже елок мимо кассы и была с позором выгнана.

День шестой, елочный базар в ЦАО

На репите: Kurt Vile — Breathin’ Out Slow

Центровой базар работал круглосуточно. На ночь кассу доверяли обычным продавцам, ни о каких камерах речи не шло, а теории о том, что елки каждое утро кто-то пересчитывает, видимо, на практике не работали. Но начальство работало иначе: например, проверяло ночные смены на бдительность, пытаясь стащить пару елок через дыру в заборе. Погорели же чуваки на тайном покупателе, загнав ему среди ночи елку без чека.

Как выглядел тот покупатель, никто не рассказывал, но судя по всему, я встретил его в первую же ночную смену. Часа в три ночи на базар заявился огромный мужик, сильно навеселе, с намерением купить елку для своей любимой в качестве извинения за то, что явился домой бухой. Пока я в под светом фонарей выбирал ему елку, тот в подробностях рассказывал историю своих отношений. Звучало правдоподобно, пока в самом конце он стал настойчиво предлагать деньги без сдачи и отказывался от чека. Это был провал.

Наутро, в двухсотый раз обойдя владения, я понял, что окончательно ассимилировался в хвойном мире. Одежда источает маслянистый микс запахов ели, пихты и сосны. Липкие от смолы руки (а кое-где и лицо) исцарапаны иголками. Напарник с улыбкой протягивает фляжку, я делаю глоток и сплевываю. Джин. Сука, я превращаюсь в елку.

День восьмой, елочный базар в ЦАО

На рипите: Boards of Canada — Dayvan Cowboy

Чем крута ночная смена, кроме приколов в проверками? За нее больше платят. После 21:00 работают всего двое, а вечерний поток порой догоняет дневной. Кроме того, ночная смена не кончалась утром: поспав по три-четыре четыре часа враскоряку, мы встречали утреннюю смену и бодрячком работали с ней до 8-9 вечера.

Мне было по приколу. В зимнее время я неделями мог не видеть дневного света; в таких условиях легче принять какой-нибудь еще более дебильный режим. Конечно, на вторые сутки бодрствования ошалевший организм будет работать, но с определенными сдвигами в восприятии реальности — и все это без каких-либо запрещенных веществ.

Моим напарником по ночным сменам был 50-летний мужик из Ессентуков. В первые полчаса после знакомства он в основном рассуждал о полипропиленовой сетке, в которую заворачивают елки, и в целом первая ночь обещала быть горячей. В итоге все сложилось удачно: ессентучанин оказался бывшим переводчиком с испанского и цитировал Сервантеса в оригинале. Под впечатлением от услышанного, проверять точность цитат я не стал.

Во вторую ночь на базаре резко потеплело. В семь утра мы месили слякоть, отряхивая елки от тяжелых комьев мокрого снега; в девять наши дневные напарники прибыли в хвойную гавань. Откуда-то намутились резиновые сапоги.

Несмотря на оттепель, народ шел, рассекая слякотные волны. Контингент рынка в центре отличался от северного. Напарники время от времени подмечали каких-то звезд голубого экрана, но я кроме уже упомянутого футболиста Варламова никого не узнал. В центре любили елки повыше, соответствующе местным потолкам. Такие брали в том числе и пенсионеры — в таком случае полагалось дотащить дерево до порога, если идти недалеко. Иные заказывали полное обслуживание.

Вечером предпоследнего дня мы с Митяем погрузили огромную елку в его синий «Хёндай» и двинули на Тверскую. С трудом парканувшись недалеко от мастерской соцреалиста Налбандянa, мы втащили ель на четвертый этаж. В огромной комнате с розовыми стенами и ослепительно яркой люстрой на диване собрались какие-то дети с видимо служанкой или какой-то бабушкой в униформе, черт их разберет. Проследовав мимо них по толстому ковру, мы водрузили елку на ее место в углу, где уже были разложены подарки в коробках с бантами. Получили по косарю и отчалили. Под влиянием Диккенса, прочитанного накануне ночью, я гадал, насколько гнетущее впечатление мы произвели на этих состоятельных господ.

День десятый и последний, елочный базар в ЦАО

«Так не доставайся же ты никому!»

— А. Н. Островский

На рипите: Kurt Vile — Space Forklift

Оглядев наши владения утром 31 декабря, я понял, что елок еще просто завались. Поток был более-менее стабильный, а часть елок мы бесплатно отгрузили детским домам. С одним из них пришлось повозиться: две почтенные дамы из какого-то церковного приюта не на шутку зарубились по трехметровым елкам и пересмотрели все, что оставалось — штук тридцать увесистых деревьев.

Обливаясь потом, я перебирал в уме все известные мне книги и фильмы про церковные приюты, потом просто про приюты, и наконец каким-то образом начал вспоминать «Если» с Макдауэллом, отличное кино кстати, надо пересмотре…

— Молодой человек, давайте еще вон те посмотрим, под зеленой сеточкой?

Приходили за елкой из соседнего ДК. Мужик, судя по всему завхоз, деловито отметил, что базар располагается на баскетбольной площадке с дорогим резиновым покрытием, и надо быть осторожнее. Я машинально прикрыл топоры лапником; страшно было представить, сколько раз мы привычным движением метали их в утоптанный снег…

Но елки не кончались. Базар закрывался в семь вечера; до этого момента надо было успеть что-нибудь продать и очистить территорию. В пять часов кассирша с тревожным лицом выслушала по мобиле указания от начальства и вышла на крыльцо сторожки:

— Мальчики, рубим!

К воротам подтащили контейнер. Мы начали перетаскивать туда деревья и рубить их. В эти минуты угасший интерес народа к елкам проснулся с новой силой. Несколько особей удалось спасти на пути в смертельный контейнер — средства от продажи пошли в новогодний фонд молодых филологов. Кассирша вроде как смотрела, но вроде как и не смотрела на нашу наглость, и мы решили не перебарщивать.

Я залез в контейнер и рубил деревья там. Подтянулись бабушки: десять дней они безуспешно осаждали базары, требуя наломать им веток, и теперь ликовали. Демократичный прайс: лапник — 50 рублей, вход в контейнер — 100 рублей. Кассирша со скепсисом наблюдала, как подтянув треники, через борт переваливались какие-то синяки, но возражать не стала.

Порубив последние ветки, мы получили финальный расчет — по итогам набежало тысяч тридцать, — набрали себе лапника, загрузились в «Хендай» и отчалили. До Нового года оставалось часа три с половиной. Сидя в тачке, я закурил красный «Честер», глотнул редбульчика и еще раз обнюхал себя, смешивая главные ароматы последних десяти дней. Такой вариант предновогодней суеты меня устраивает!

Взято с: https://disgustingmen.com/zhizn/dazhe-esli-ty-budesh-snimats...

Автор: Стас Ломакин

Даже если вы не смотрите порно (а вы, конечно же, его не смотрите), то могли слышать про актрису под псевдонимом Jia Lissa. Эта девушка уже однажды засветилась в документальном фильме про индустрию, о котором мы уже писали: в частности, там она рассказывала, как ей пришлось отказаться от замужества из-за съемок с чернокожими актерами.

На днях стендап-комик Данила Поперечный выложил большое интервью с Лиссой, где она рассказала еще немало любопытных историй о своей жизни и работе. За полтора часа обсудили многое: половое воспитание и детские комплексы, как Лисса начинала карьеру в порно, как карьера повлияла на ее отношения с родителями и на личном фронте, сексуальные фетиши и рекламные интеграции на «Порнхабе», и разумеется, внутреннюю кухню индустрии. Настоятельно рекомендую посмотреть интервью целиком — это, без шуток, телевидение, которое мы заслужили. Но не удержусь и приведу ниже несколько хайлайтов.

Минет на фоне Эйфелевой башни

Как-то я почти месяц пробыла в Париже, снялась там в четырех сценах. Самый прикол был в одной из сцен. Они сняли номер в отеле за 7 тысяч евро — буквально, можешь из него выглянуть и потрогать Эйфелеву башню. <…> В 9 вечера башня начинает красиво светиться, и мы этого ждали, чтобы я начала сосать на фоне этой башни. И когда видео вышло, компания, которая делает подсветку, пожаловалась на нас как правообладатель. Пришлось замазывать за заднем плане эту башню, перезаливать видео.

Еще одна история про бывшего парня

У меня был парень до порно (представляешь) и как-то раз во время секса он мне говорит: ты что творишь? Ты что, порноактриса? А я во время секса люблю поболтать, говорю всякие вещи, и делаю тоже… Просто он был такой консервативный, и когда я разошлась, он такой — воу-воу, охлади трахание. Он меня бросил, я уехала в родной город на пару месяцев. До этого я была не уверена, хочу ли я связать свою жизнь с секс-работой, но после расставания <…> решила, что хочу занятся этим профессионально, не просто camwhore’ить дома. А мой бывший пошел и постригся в буддисткие монахи, продал все, ушел строить храм где-то на Урале. Мы с ним потом встретились, и очень хорошо поговорили, расставили все точки над “и”. Он даже мне сказал, что специально меня бросил — увидел что я увядаю, и что мне чего-то не хватает. Дал мне такой толчок.

О живой легенде русской порнографии

Кстати, ты знаешь это [видео] — “Саша, ты ювелир?…”. Это видео снял мой хороший друг, который сейчас снимает для Vixen и Blacked. Я сама удивилась, когда узнала, пожала ему руку. Он очень давно снимает. <…> Мне кажется, он видел все. Он батя порно. Живет в Питере, кстати.

Отношения с родителями

Сначала я скрывала, что я работаю на вебке. Потом, когда я начала сниматься за границей, я стала показывать, что у меня есть деньги. Как-то пришла в гости к маме и она меня спросила — ты что, занимаешься эскортом? Скажи мне честно. “Да не, мам, я снимаюсь в порно”. Она такая — а, ну времена сейчас другие, я все поняла. Не скажу, что они [родители] суперсчастливы, но они счастливы, что я счастлива.

Родители разведены, у папы уже другая семья. Я пришла к нему в гости, и он прямо с порога говорит: “Ну ты, дочь, голая фоткаешься — это зашибись, я обожаю фотографии красивого женского тела, это всегда круто. Но пожалуйста, не снимайся в порно. НО! Если ты все же будешь сниматься, я все равно буду тебя любить и уважать. И если будешь сниматься — только в самом офигенном, красивом, крутом продакшене”.

Белковое отравление

Я считаю что некоторые порносайты — это просто агрессия [по отношению] к женщине. Взять Premium Bukkake <…> Как-то раз я встретилась с девочкой, которая для них снималась. И она мне рассказала такую историю: она снималась с 55 мужиками, которые подрочили ей в чашечку. И у нее было белковое отравление от спермы.

Что едят перед анальным сексом

Есть такой прикол, что если порноактриса целый день ест [мармеладных] “мишек гамми”, значит она [сегодня] снимается в анале. Когда ты снимаешься в анале, ты с вечера ничего не ешь, и на следующий день тоже, потому что обычно ты долго снимаешься, и не знаешь, когда вы закончите. И чтобы не было конфуза, можно есть только мармеладных мишек».