Февральская революция 1917 года в России - это не интриги монархистов против Николая Последнего и не происки английского посольства или германского ген.штаба. Это восстание рабочих и солдат, которое завершилось полным разгромом царской власти в столице и пригородах, в Москве, в Кронштадте. Но и этим не ограничивается Февральская революция: рабочие и солдаты своей революционной деятельностью сумели до основания потрясти основы империи и создать новый орган власти - Советы рабочих депутатов. О создании Совета и борьбе за власть и пойдёт речь в этом материале.

Выборы в Совет рабочих депутатов

С самого утра 28 февраля на предприятиях Выборгской стороны повсеместно начались выборы представителей в Совет рабочих депутатов. Завод «Новый Лесснер» выбрал в Совет в большинстве своём меньшевиков[1]. Завод «Феникс» выбрал трёх рабочих в Совет, из них лишь один (Кодацкий) был большевиком[2]. Ещё от Выборгской стороны в Совет вошли большевики: Комаров (завод «Новый Лесснер»), Калинин, Бояршинов[3].

Самоорганизация рабочих Выборгского района затронула и заводские коллективы: на каждом предприятии были организованы заводские комитеты (завкомы), которые сразу заявили о себе, как об организованной альтернативе капиталистам. Завкомы взяли под контроль действия капиталистических администраций, ввели явочным порядком восьми часовой рабочий день[4], изымали автомобильный транспорт в интересах рабочих.

Охрану и порядок на улицах Выборгской стороны обеспечивала организованная и вооружённая рабочая милиция[5].

Учитывая эти события, член Русского бюро ЦК большевиков Шляпников констатировал, что вся власть на Выборгской стороне перешла в руки рабочих[6].

Путиловский завод не отставал от рабочих Выборгской стороны. Рабочие из кооператива «Трудовой путь» Путиловского завода ещё 27 февраля участвовали в работе учредительного собрания Совета рабочих депутатов, а 28 февраля во всех мастерских и цехах путиловцы выбирали своих представителей в Совет. В новоснарядной мастерской выбрали большевиков Панова и Егорова[7]. В целом, подводя итоги выборов, прошедших на Путиловском заводе 28 февраля и 1 марта, большевики отметили, что из 40 депутатов-путиловцев большевиков было не более 10 человек[8].

Путиловцы, как и выборжцы, 28 февраля не ограничились выборами в Петроградский Совет рабочих депутатов - они, кроме этого, выбрали рабочий районный комитет, который расположился в проходной конторе завода, а вооружённые группы рабочих провели обыск на даче Шереметьева, изъяв находящееся там оружие[9].

На Васильевском острове завод «Сименс-Шуккерт» выбрал трёх большевиков в Петроградский Совет, а также трёх рабочих в районный Совет - ими тоже оказались большевики. На этом же собрании был образован отряд Красной Гвардии, в который в первый же день записалось 270 рабочих. Из рабочих также была создана вооружённая охрана завода. Обуховский завод тоже выбрал своих представителей в Совет - среди них был только один большевик[10].

В этот день также выбрали своих депутатов рабочие фабрики Воронин, Лютч и Чешир, завода «Русский Рено», завода Зеленова и Зимина, Ижорский завода, Государственной типографии[11], завода Айваз, Патронного завода, фабрики «Треугольник», завода «Вулкан»[12]. В целом, в Совет было делегировано 50 рабочих от различных заводов Петрограда[13].

Победившая революция открыла новые жизненные горизонты для рабочих, ещё вчера задавленных тяжёлым трудом и беспросветной нуждой:

«Рабочие завода «Айваз» не спали несколько ночей, — пишет участник событий Ф.И. Игнатьев, — работа шла по всем направлениям. Кто с оружием в руках, кто организовывал Совет рабочих и солдатских депутатов, кто на производстве создавал рабочие организации»[14].

«Калошница М.Н. Солдатенкова пишет в воспоминаниях о первых днях революции: «Я не могу выразить эту радость… Я считала себя у хозяев пропавшей на весь век. И вдруг воскресла, выросла. В ту ночь я надела русские сапоги и шапку мужа, рабочий пиджак, простилась с ребенком и ушла. Целых четыре дня, до 2 марта, не являлась домой. Родные думали, что я уже убита…».

Другая рядовая работница, калошница Вера Артамонова, пишет столь же волнующие строки:

«Я почувствовала в себе большую силу, что-то открылось передо мной большое. Я ни одной минуты не могла сидеть дома, все хотелось что-то делать, только бы уничтожить паразитов. Я интересовалась каждым вопросом, бегала и слушала речи на митингах. Потом, что поняла, сама все разъясняла рабочим. Стала называть себя большевичкой, хотя не разбиралась еще во многих вопросах… Безграмотная, забитая мужем, я тогда проснулась, захотела все знать и передать другим всю эту правду»[15].

Большевики выходят из подполья

Квартира рабочего Павлова, служившая нелегальной штаб-квартирой Русского Бюро ЦК большевиков, 28 февраля легализовалась. В этот день она служила не только местом встречи большевистских руководителей, но и была перевалочным пунктом плакатов, знамён, оружия. Здесь на улице Сердобольской, в доме №37 прошло первое, утреннее совместное собрание Русского бюро ЦК, Петербургского комитета и Выборгского райкома РСДРП(б), на котором присутствовало много освобождённых из тюрем большевиков. На этом собрании Шляпников доложил о первом учредительном собрании Совета и работе его Исполнительного комитета[16]. По итогам совещания большевики образовали новый состав Петербургского Комитета (ПК), тем самым освободив Выборгский райком от обязанностей ПК[17].

Для Выборгского райкома большевики подобрали помещение больничной кассы завода «Старый Парвиайнен», а для Петербургского Комитета - здание биржи труда. По воспоминаниям Шляпникова, на первом заседании ПК в здании биржи труда присутствовали не только действующие члены ПК, не только члены ПК, освободившиеся из тюрем, но и солдаты, пришедшие из Ораниенбаума. Один из обсуждаемых вопросов — выборы в Совет рабочих депутатов. Все были поражены «ничтожным» представительством большевиков в Совете.

В штаб-квартире Выборгского райкома — больничной кассе «Старого Парвиайнена» тоже было оживлённо: толпились рабочие, привозили и тут же распределяли оружие. На состоявшемся собрании представителей заводов Выборгской стороны обсуждалось вооружение рабочих, установление демократической республики, арест Николая II и его семьи. На собрании был создан Милиционный комитет, который реквизировал в свою пользу небольшую районную типографию. Соседний Лесной район контролировали рабочие завода «Айваз» и революционные студенты Политехнического института[18].

В Таврическом дворце Стасова организовала явочный стол большевиков, через который вышедшие из тюрьмы большевики, а также большевики-солдаты могли связаться с районными большевистскими организациями[19].

Политическая свобода, завоёванная в боях 27-28 февраля, начала давать свои плоды: уже к вечеру в городе повсеместно проходили митинги. Большевики втянулись в политическую борьбу, завязавшуюся на этих массовых митингах. В здании Сампсониевского братства (Большой Сампсониевский, 37в) проходил митинг с участием 2-3 тысяч человек. Митинг принял большевистскую резолюцию об устранении Временного комитета Гос. Думы, объявившим себя правительством, и заменой его «Революционным Правительством»[20].

Большевик Тайми получил от выборгского райкома задание выступить на одном из митингов, проходивших в кинотеатре на Большом Сампсониевском проспекте. Тайми вспоминал:

«Большой зал этого кинотеатра был набит народом. Здесь, в духоте и в тесноте, непрерывно с утра выступали ораторы. Публика постоянно менялась: одни уходили, новые втискивались с улицы, и митинг продолжался бесконечно».

Среди ораторов господствовали эсеры и меньшевики, которые, в конце концов, предложили резолюцию о полном доверии Временному комитету Гос. Думы. Вокруг резолюции разгорелась борьба. В ходе борьбы большевикам удалось провалить меньшевистскую резолюцию. В этот день Тайми побывал еще на нескольких митингах и везде, по его воспоминаниям, преобладали говорливые эсеры и меньшевики[21].

Борьба за власть в Таврическом дворце

Временный комитет членов Государственной думы страстно желал «водворить» порядок в Петрограде - в особенности подчинить себе восставший столичный гарнизон и вернуть солдат в казармы, но для этого надо было вернуть власть офицеров над солдатами. С этим либеральные думцы решили не медлить и уже в ночь с 27 на 28 февраля, едва оправившись от революционного шока, они перешли в наступление. Глава Военной комиссии полковник Энгельгардт в компании с думцем Бубликовым сочинили приказ о восстановлении «дисциплины» и необходимости возвращения солдат в казармы:

«Солдатам вернуться в свои казармы. Офицерам восстановить внутренний порядок в частях. Начальникам частей прибыть в Таврический дворец 28 февраля в 11 часов дня для получения распоряжений»[22].

Приказ был подписан Родзянко и этим же вечером отдан в типографию для печати. Но с этим приказом вышло не так, как того желали думцы: в пять часов утра 28 февраля Энгельгардта разбудили и пригласили в военную комиссию, где сообщили, что типографские рабочие решительно отказались печатать этот приказ, расценивая его как контрреволюционный. По воспоминаниям Энгельгардта, приказ уничтожили, не публикуя[23], но это не совсем так, поскольку приказ всё же получил известность в Петрограде.

Издание приказа либеральные думцы — члены Временного комитета Государственной думы — подкрепили своей активной деятельностью. В течение 28 февраля Караулов, Коновалов[24], Пуришкевич[25], Родзянко, Милюков[26] выступали с речами перед солдатами. Особенно активно агитировали солдат Милюков и Родзянко. Родзянко призывал солдат вернуться в казармы и подчиниться своим офицерам[27]. Милюков же в своих речах пошёл дальше: он не только призывал солдат подчиниться офицерам, но и призывал всем вместе подчиняться только Временному комитету Государственной думы, игнорируя Совет рабочих депутатов[28]. Этим же днём, 28 февраля, речи Родзянко к юнкерам Михайловского артиллерийского училища, лейб-гренадёрам, преображенцам и 9-му запасному кавалерийскому полку; Милюкова к 1-му запасному полку, к лейб-гренадёрам; Керенского к юнкерам Михайловского артиллерийского училища, содержащие подобную агитацию, были опубликованы в №2 «Известий» комитета петроградских журналистов и получили широкую известность в Петрограде и, соответственно, в солдатских массах[29].

Открытый контрреволюционный призыв Временного комитета вызвал возмущение не только в среде рабочих, но и среди солдат[30]. Призыв думцев вновь подчиниться офицерам означал фактическую демобилизацию революционных войск, возврат к прежним монархическим порядкам, добровольную сдачу революционных позиций. Это означало признать неправильным само восстание, сдать оружие и вручить свои жизни офицерам, власть которых днём ранее была сломлена в кровавой борьбе. Понятно, что солдатская масса не могла добровольно пойти на такое самоубийство. Возмущение рабочих и солдат проявилось на пленарном заседании Совета рабочих депутатов, которое 28 февраля началось в 12 часов дня.

Зал для заседаний Таврического дворца — Белый зал — не мог принять рабочих депутатов, поскольку на его хорах были размещены арестованные жандармы и полицейские. Совету пришлось работать в комнате №11, вмещавшую только около 200 человек.

Первым вопрос о приказе Родзянко затронул меньшевик Богданов, он был согласен с приказом и считал, что солдатам надо вернуться в казармы, а офицерам в свои части. При этом Богданов вынужден был констатировать, что у солдат «тревожное настроение»[31]. Спустя некоторое время вопрос о приказе Родзянко был поднят вновь и всё тот же Богданов вынужден был пояснять:

«Приказ сегодня в помещение Совета депутатов доставлен в нескольких стах экземпляров. Через несколько минут от комитета [Государственной думы поступило сообщение], что отменено и не подлежит никакому распространению. [Хотят] спрятать, запрещают, мотивировав тем, что с фронта возвращаются офицеры и так много, что излишне»[32].

Богданов невольно проговаривается — оказывается, меньшевики были не только осведомлены о приказе Родзянко, но и восприняли эти контрреволюционные действия буржуазии спокойно и с пониманием.

В следующих выступлениях депутаты Чернев, Савинов, Григорьев продолжили осуждать антидемократический приказ Родзянко[33]. Обстановка на заседании начала накаляться, и депутат Павлов с возмущением говорил:

«[Нас], как и других, волновало, что стала революция более спокойной. Кто уполномочил папу Родзянко? Когда во главе демократии статист Чхеидзе и Керенский не дадут. Приказ (погромная прокламация). Читает [его. Он] порядка старого. Предательство. Сюда и объяснения, кто уполномочил [Родзянко распоряжаться] с оружием»[34].

В этой сбивчивой (и, очевидно, не точно записанной) речи уже звучит разоблачение Временного комитета в реакционности и обвинение его в контрреволюции. Участник заседания меньшевик Рафес вспоминал, что к этому моменту обстановка накалилась настолько, что звучали призывы к аресту Родзянко и всего Временного комитета Государственной думы[35]. Социал-предатели меньшевики засуетились: прибывший на совещание, меньшевик Скобелев вынужден был взять слово и рассказом о событиях в Петропавловской крепости попытался сбить волну негодования депутатов и «заболтать» их[36]. В своём стремлении затушить недовольство солдат и рабочих Скобелев, судя по стенограмме, произнёс довольно продолжительную речь[37].

Несмотря на меньшевистские попытки увести собрание от обсуждения контрреволюционных действий думы, депутаты после манёвров Скобелева продолжили обсуждать приказ Родзянко. Выступивший сразу за Скобелевым депутат Бельский отметил, что Скобелев прервал обсуждение более важного вопроса на 40 минут. Бельский, занимавший, судя по его речи, меньшевистскую позицию по сделке с Временным комитетом, тем не менее отметил о приказе Родзянко, что «такие бумаги... не могут быть приняты»[38]. Затем выступил депутат Хямаляйнен, который охарактеризовал приказ Родзянко, как «дезорганизующий шаг», «палка [в колёса] революции» и призвал Совет «взять под цензуру все изд[аваемое] во всех типах бумажек»[39].

Следом слово взял депутат Вячеслав Молотов (будущий нарком иностранных дел СССР), отметив «контрреволюционный шаг Родзянко», он обратил внимание Совета, что это «дело мал[означительное]», главные вопросы революции, которую «провёл рабочий класс и революционная армия», заключаются в «свержении самодержавия», «образовании правительства» и «демократической республики» и в «имущественных отношениях»[40]. Затем депутат Грибков отметил, что «у Родзянко реакционная тенденция», а Гучков «потакает» реакции[41].

Далее в протоколе сделана незаконченная запись: «Здесь же...», что, вероятно, означает, что было несколько выступавших депутатов, речи которых не отражены в протокольной записи[42]. После этой записи идёт выступление депутата Сахаревского, который, отметив, что уже есть «23 запроса по этому вопросу» и «настроение сложное», предложил:

«Оповестить население, [что] только за подписью Совета рабочих депутатов действительны бумажки. Диктат пролетариата. Отпечатать постановление Совета рабочих депутатов, [что приказ Родзянко] — подделка и все [действительные] бумажки истекают от Совета рабочих депутатов»[43].

Это выступление депутата Сахаревского, вероятно, стало апогеем антибуржуазной риторики на первом пленарном заседании Совета. Для меньшевиков, эсеров и примыкающих к ним деятелей это было недопустимо, поскольку вся их деятельность была направлена на содействие либеральным буржуазным кругам, и они к этому моменту уже вовсю вели закулисные переговоры о передаче власти Временному комитету Государственной думы. Разговоры о власти, образовании правительства, «диктате пролетариата» чего доброго могли увести массу рабочих и солдат от соглашателей и оставить в политической изоляции социал-предателей и буржуазию. Поэтому в ход пошли все имеющиеся силы меньшевизма и эсеров: Рафес, Канторович, Гриневич, Богданов, Эрлих, Чхеидзе, Керенский, поддакивающий им Стеклов[44].

К чему же призывали снюхавшиеся с капиталом социалисты?

Бундовец Рафес: приказ Родзянко достаточно обсудить внутри Совета. Совет рабочих депутатов должен выяснить отношения с Временным комитетом и «усилить свой контроль за комитетом». При этом «нет необходимости обострять [положение]»[45].

Меньшевик Канторович: приказ Родзянко негодная «бумажка», которая покушается на революцию, поэтому Совет рабочих депутатов «должен диктовать условия комитету». Способ «диктовки» предлагался следующий: «поручить пред[ставителям] в комитете протестовать»[46].

Меньшевик Гриневич: «буржуазия почувствовала себя хозяином положения», но это всего лишь повод к тому, чтобы «призад[уматься] над тактикой». А вообще-то «пролетарские вопросы — ограничение [буржуазии] и выяснение способов [для этого]»[47].

Меньшевик Богданов: просить Чхеидзе и Керенского заявить протест во Временном комитете. Поручить Исполкому выяснить дальнейшие взаимоотношения с Временным комитетом, а Совету определить своё отношение к армии[48].

Бундовец Эрлих: принять резолюцию с протестом против «попытки безотв[етственного шага Родзянко]»[49].

Примыкающий к меньшевикам Стеклов: необходимо Керенскому предложить «разработать порядок, программу и дисциплину в армии». «Ни одного [шага не предпринимать]» до того как Керенский обсудит во Временном комитете приказ Родзянко[50].

Меньшевик Чхеидзе: «офицеры [возьмут] на себя дело организации войск»[51].

Наконец, Керенский завершает дебаты, заявляя, что приказ Родзянко «задержан», поскольку «редакция приказа невозможна»![52]. То есть для «революционера» Керенского суть приказа о восстановлении реакционного и монархического офицерства приемлема, не устраивает лишь прямолинейная форма, в которую он облечён. В этом вся «революционность» Керенского, которой нас так пугает Стариков и другие неомонархисты.

Далее, Керенский пытается запутать солдат, говоря, что они «сбиты с толку», поскольку «требуют отменить фронт». Но требование «отмены фронта» или попросту окончания войны неприемлемо для финансовой олигархии и таких её лакеев как Керенский. Бойня за их интересы не может быть остановлена и должна продолжаться, солдаты должны продолжать умирать, а тузы финансовой олигархии должны продолжать богатеть. Керенский призывает довериться «общественности», то есть буржуазии, и заклинает Совет рабочих депутатов находиться в «тесном контакте» с ней[53].

Для социал-предателей вопрос о господстве буржуазии даже не обсуждался - он всей их предыдущей деятельностью был уже решён и не подлежал пересмотру. Все их речи свелись к одурачиванию доверчивых рабочих и солдат. Ругая Временный комитет и используя революционную фразеологию, на деле мелкобуржуазные социалисты всеми правдами и неправдами тащили Совет в подчинение либеральной буржуазии.

После первого пленарного заседания Совета рабочих депутатов началась работа Исполнительного комитета Совета рабочих депутатов[54]. В Исполком потянулись делегации от солдат, которые были взволнованы «воззваниями и распоряжениями» Временного Комитета Гос. Думы. Вечером в одной из комнат Исполкома собралось несколько десятков солдат различных полков гарнизона и просили Исполком «войти в положение солдат», считая, что обратное возвращение к прежнему устройству армии, с всесилием реакционных офицеров, быть не может[55]. По замечанию участника совещания Шляпникова: «Настроения были ярко антиофицерскими»[56].

Таким образом, несмотря на все ухищрения меньшевиков и эсеров, солдатские массы, взбудораженные активностью реакционной думы, настаивали на устройстве армии на новых принципах, соответствующих свершившейся революции. Солдаты в своей массе категорически не принимали старые царские порядки в армии. К тому же стремление к изменению армейского устава неизбежно затрагивало вопрос организованности солдатской массы. Революционному петроградскому гарнизону была необходима собственная организация. Большевики этот вопрос решили в пользу участия солдат в Совете рабочих депутатов - уже к 28 февраля в рядах большевистской партии сформировалось чёткое понимание необходимого и полноправного участия солдат в Совете[57]. Меньшевистские же лидеры напротив, считали неприемлемым такое демократическое расширение Совета, поэтому в Исполкоме разгорелась дискуссия по вопросу об участии солдат в Совете[58]. Под давлением присутствующих солдат было принято решение сформировать солдатскую секцию при Совете путём выбора делегатов от каждой роты столичного гарнизона[59]. Разработка новых, революционных армейских устоев была поручена группе особенно активных солдат, среди которых Шляпников упоминает Падерина, Садовского, Борисова и «одного матроса» (вероятно, это матрос 2-го флотского балтийского экипажа Соколов).

Именно эта группа военных составит костяк сформированной 1 марта комиссии, которая и выработала знаменитый «Приказ №1», от которого у монархистов-белоэмигрантов и современных неомонархистов возникали и продолжают возникать острые приступы изжоги. К самому «Приказу №1» и его безусловному соответствию той сложившейся революционной обстановке мы обратимся в другом материале, а сейчас обратим внимание на то, что «Приказ №1» возник в результате борьбы солдат против попыток думы подчинить их офицерам и вернуть в казармы.

Соглашатели и буржуазия против Совета

Лакеи капитала, которые сначала были представлены в основном меньшевиками, а затем пополнились эсерами, продолжили свою деятельность по подчинению революции интересам финансовой олигархии Российской империи. Они достаточно спокойно восприняли попытку Родзянко подчинить солдат, совершивших революцию, реакционным монархическим офицерам, не только не сделав ни единой самостоятельной попытки противопоставить думцам революционную активность рабочих и солдат, но и попытавшись урезонить возмущённых солдат.

Откровенная контрреволюционная атака Родзянко и офицеров; возмущение солдат; острое желание солдат, большевиков и отдельных рядовых эсеров и меньшевиков организовать петроградский гарнизон по новым революционным законам - всё это заставило верхушку социал-предателей форсировать передачу власти от Совета в руки буржуазного Временного комитета. Вечером только часть Исполнительного комитета Совета собралась обсудить передачу права формирования правительства Временному комитету. Рассказывая об этом собрании, бундовец Рафес лукаво обмолвился о «неполном» составе Исполкома[60], однако в действительности это было намеренное уединение меньшевистской части Исполкома для кулуарного, келейного решения главного вопроса революции - вопроса о власти. Лишение рабочих и солдат возможности составить своё революционное правительство меньшевики и эсеры могли выполнить только обманным способом, только за спиной Совета, только за спиной совершивших революцию рабочих и солдат.

Соглашателями состав Временного правительства виделся только буржуазным, поэтому на кулуарном собрании обсуждалось лишь два вопроса: надо ли участвовать в правительстве социалистам и какие выдвинуть требования к программе Временного правительства. Докладчиками на эти темы были Стеклов и Суханов. Они сделали сообщение на основании проведённых 28 февраля закулисных переговоров с членами Временного комитета[61]. Наибольшие споры возникли вокруг вопроса об участии социал-предателей в буржуазном Временном правительстве. Вопрос был настолько острый, что обсуждение продолжилось после собрания. Так меньшевистский Организационный комитет собрался на квартире узким составом (12 человек) и продолжил обсуждение до глубокой ночи[62].

«Революционная» дума не ограничилась приказом Родзянко и агитацией солдат подчиниться офицерам - утром 28 февраля было опубликовано объявление о «взятии» власти Временным комитетом членов Государственной думы в виду того, что самодержавное правительство перестало существовать[63]. В девять министерств Временным комитетом было направлено 23 комиссара[64]. Наряду с открытой попыткой подчинить революционный гарнизон, буржуазия осуществляла скрытую работу по консолидации контрреволюционных сил. Военная комиссия, руководство которой окончательно перешло к Временному комитету, стала усиливаться реакционными, монархическими офицерами генерального штаба. Были вызваны и прибыли к 10 утра полковники Якубович, Туган-Барановский и Туманов, позднее во дворец прибыл полковник Половцев[65]. Но этим не ограничились контрреволюционные потуги Энгельгардта и компании. По свидетельству Мстиславского, Военная комиссия вступила в прямые контакты с генералом Ивановым, назначив начальником штаба его карательного отряда полковника Доманевского. Для связи и координации совместных действий из Военной комиссии думы навстречу генералу Иванову был выслан офицер - полковник генерального штаба Тилли[66].

Сам Родзянко не отставал от своих монархистов-офицеров: известно, что он намеревался выехать из Петрограда навстречу Николаю II для переговоров, но железнодорожные рабочие, узнав об этом, отказались предоставлять поезд Родзянко, поэтому около 18 часов 28 февраля царь получил телеграмму от Родзянко, что выехать тот не может и встреча не состоится. Николай ответил, что будет ждать Родзянко в Пскове[67].

* * *

Итак, 28 февраля стал днём окончательной ликвидации царского сопротивления в столице; стал днём формирования и начала работы Совета рабочих депутатов и таким образом, можно говорить, что 28 февраля - это день окончательного разгрома самодержавия в Петрограде.

Революцию совершил пролетариат столицы, который своей самоотверженной и организованной борьбой против царизма расшатал его репрессивный аппарат и сумел привлечь на свою сторону солдатские массы петроградского гарнизона, в союзе с которыми и был нанесён смертельный удар по самодержавию.

В борьбе с самодержавием рабочий класс опирался на свои силы, на свою организованность и своё упорство. Готовила революцию, ни один год просвещая, организовывая и направляя на борьбу с царизмом, политическая сила рабочих - партия большевиков. Без этой политической силы, умеющей раскрыть глаза рабочих на действительность, обозначить цели пролетариата, организовать их на борьбу за достижение этих целей, правильно распределить силы и правильно определить направление удара, Февральская революция 1917 года в России не могла бы ни состояться, ни победить. Исторические факты свидетельствуют, что рабочий класс, организованный и руководимый большевиками, явился действительной движущей силой Февральской революции 1917 года.

Но есть другая, «неидеологизированная» история — это история стариковых, спиридовичей, мультатулей, солженицыных, катковых и прочих адвокатов царизма и белогвардейщины, которые формируют фальсифицированный дубликат истории. Несмотря на то, что Стариков не привёл ни единого факта об организации правительствами Англии и Франции восстания в Петрограде, он, тем не менее, продолжает настаивать:

«”Союзники” России по Антанте и являются основными организаторами, спонсорами и вдохновителями русской революции. И первого ее этапа — Февраля, и второго — Октября» (курсив - так у Старикова — прим. И.Я.)[68].

По ходу своей «исторической» книжки[69] Стариков пытается заменить отсутствие фактов некой логической конструкцией, которая «объясняет» причины и движущие силы Февраля, как заговор союзных держав против Российской империи. Но даже для этой умозрительной, кабинетной, высосанной из пальца «теории» Старикову необходимы какие-то факты или хотя бы какие-то косвенные свидетельства, позволяющие обосновать её. И он «находит» их. «Находит», подтасовывая и передёргивая действительные события, извращая и перевирая исторические документы и мемуары свидетелей революции, придумывая новые «факты» и так далее. Словом, в основе «теории» Старикова, как и любого другого монархиста, о Февральской революции лежит ложь.

Надо отметить, что ложь современных заговорщицких «исторических теорий» - это заимствованная ложь, поскольку в основе неомонархической историографии лежит столетней давности белоэмигрантская заговорщицкая теория. Белоэмигранты-монархисты обвиняли государственную думу и высших военных в заговоре против Николая II и создали целую «теорию» падения царской монархии из-за заговорщицкой возни думцев и генералов. Вот и Стариков повторяет вслед за монархистами:

«Воспользовавшись «стихийными» беспорядками, военные заговорщики просто воплощают свой старый план. Они не подозревают, что «случайные» и «загадочные» выступления рабочих и солдат для того и организованы, чтобы направить события совсем в другое русло»[70].

Повторяя свою клевету на петроградских рабочих и солдат, Стариков приравнивает генералов царской армии к революционерам. Алексеев, Рузский, Эверт, Брусилов, Лукомский, Данилов, Гурко - эти генералы, оказывается, «совершили» Февральскую революцию! Только заинтересованный в сокрытии исторической правды человек может так нагло, так неприкрыто, так бесцеремонно перевирать историю. Таковыми бесцеремонными и заинтересованными лгунами являются монархисты-белоэмигранты и Стариков, которые приравнивают дореволюционную возню части (только лишь части) генералов и части деятелей буржуазии по смене одного монарха (Николая) на другого (Михаила). Возню, которая не предполагала никаких изменений в империи, не устраняла ни одной причины революции. Это не просто беспардонная ложь - это подлог, подмена, когда реакционнейшие, ненавидящие и презирающие рабочих и крестьян генералы и крупнейшие капиталисты-контрреволюционеры, всеми силами стремящиеся задушить революцию, предстают революционерами, борцами за свободу. Монархистам-белоэмигрантам этот подлог был необходим для борьбы с большевиками, которые, таким образом, становились не авангардом совершивших революцию рабочих и крестьян, а кучкой жуликов, случайно захвативших власть. Старикову, Мультатули и прочим современным неомонархистам такой подлог необходим для того, чтобы лишить современных трудящихся бесценного исторического опыта и таким образом разоружить их в борьбе за свои права. За этим «не политическим» подходом к истории, за «плюрализмом» исторических трактовок, за критикой «идеологизированной» и «нетерпимой» советской исторической школы стоят вполне определенные классовые интересы угнетателей и эксплуататоров.

Ив. Якутов

ПРИМЕЧАНИЯ ЗДЕСЬ

Ранее мы рассказывали о выставке «1939 год. Начало Второй мировой войны», в рамках которой демонстрируются (по 10 ноября) оригиналы Договора о ненападении между СССР и Германией и «секретный протокол» к этому договору (см. https://beskomm.livejournal.com/155303.html ). В том материале мы обращали внимание на то, что демонстрируемые так называемые «оригиналы» самого Договора являются фальшивкой. И это примечательно, поскольку весь сыр-бор идёт о существовании «секретных протоколов», но никак не о существовании и содержании самого Договора о ненападении, текст которого был опубликован советской прессой сразу же после его подписания в 1939 году. Тем не менее, выставленный «оригинал» Договора без сомнения является фальшивкой и теперь это можно с уверенностью утверждать после появления новых аргументов, изобличающих «оригинал».

Новые факты были недавно представлены на сайте Клуба левых историков и обществоведов (КЛИО) известным историком, членом КЛИО А.И. Колпакиди (см. https://istoriki.su/istoricheskie-temy/vtoraya_mirovaya_voyn... ). Александр Иванович выполнил элементарное и давно напрашивающееся действие: он сравнил оформление межгосударственных документов конца 30-х - начала 40-х годов с оформлением «оригинала» Договора о ненападении и «секретного протокола». Если до Колпакиди просоветские историки и публицисты ограничивались лишь тем, что указывали в общих чертах ляпы в оформлении фальшивок, то он на конкретных примерах выявил детали, изобличающие подложность документов, выдаваемых за оригиналы.

Желающих ознакомиться с подробностями разоблачения «оригиналов» мы отправляем на сайт КЛИО (https://istoriki.su/istoricheskie-temy/vtoraya_mirovaya_voyn... ), сами же просто позаимствуем у КЛИО фото Договора о дружбе и ненападении СССР с Королевством Югославии от 5 апреля 1941 года и сравним его с выставленным «оригиналом» Договора о ненападении между СССР и Германией и «секретным протоколом» к нему.

Вот так выглядит оформление настоящего межгосударственного договора:

Договор о Дружбе и ненападении между СССР и Королевством Югославии (05.04.1941)

А вот так оформлен Договор о ненападении между СССР и Германией:

Фальшивка с выставки «1939. Начало Второй мировой войны», 21 августа - 10 ноября 2019.

То, что межгосударственный договор не мог существовать и никогда не существовал в виде неоформленных разрозненных листочков видно и из кадров кинохроники 1939 года о подписании Договора о ненападении:

Кадр кинохроники, фиксирующий процесс оформления Договора о не нападении между СССР и Германией в 1939 году

На кадре отчётливо видно, что настоящий Договор с Германией сшит нитью и скреплён сургучной печатью, а также размещён на подложке. Также видна рамка, в которую взят текст, и виден нижний двойной прокол для скрепления листов Договора. При этом видно, что в отличие от Договора с Королевством Югославии (см. фото выше), Договор с Германией сшит не по внешнему, а по внутреннему краю листов, но в остальном Договор с Германией оформлен аналогично договору с Югославией.

Итак, мы можем с уверенностью утверждать, что на официальной выставке в здании Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) выставлены неоформленные должным образом, разрозненные, с сомнительными подписями и следами некачественного копирования подложные документы, выдаваемые за оригинал Договора о ненападении между СССР и Германией 1939 года.

Поразительно, но организаторами этой публичной фальсификации являются государственные органы РФ, среди них: Министерство иностранных дел (МИД) РФ; Федеральное архивное агентство (Росархив); Российский государственный военный архив (РГВА), а также Российское историческое общество (РИО). Но это только на первый взгляд поразительно. На самом деле такая акция гос.органов по дезинформации своего народа вполне логична и закономерна. Достаточно вспомнить, кем и при каких обстоятельствах были вброшены «секретные протоколы», и сразу всё встанет на свои места.

«Секретные протоколы» впервые были упомянуты во время Международного трибунала над нацистскими преступниками в 1946 году в Нюрнберге адвокатом Рудольфа Гесса. Подробную историю вброса фальшивки можно прочитать в книге А. Кунгурова «Секретные протоколы, или кто подделал пакт Молотова-Риббентропа» (см.: https://www.litmir.me/bd/?b=121296&p=1 ), в которой много места уделено исследованию обстоятельств этого исторического эпизода. Нас же интересует тот факт, что авторами подделки и инициаторами её опубликования выступили американские спецслужбы, которые проделали это в рамках развязываемой империализмом «холодной войны». Американские идеологи антикоммунизма постарались использовать в своих интересах открытые заседания Международного трибунала, чтобы озвучить на весь мир антисоветскую фальшивку. Надо понимать, что эта акция не преследовала цель разрушения Советского Союза (о таких планах империалисты в 1946 году не помышляли даже в своих смелых мечтах), а предназначалась для идеологической борьбы внутри ведущих капиталистических стран. Империализм остро нуждался в хоть каких-то аргументах, оправдывающих свою преступную деятельность по развязыванию Второй мировой войны. А капитализм – хоть в каких-то аргументах, обосновывающих вообще своё существование. Острые политические кризисы в Италии, Греции, Франции и наличие стран народной демократии, порвавших с капитализмом, грозили прекратить существование капитализма в Европе в целом. В рамках этой борьбы за своё паразитическое настоящее империалистами и были изобретены «секретные протоколы», которые, по замыслу авторов, должны были переложить ответственность за войну с Великобритании, Франции и США на СССР, а социализм представить агрессивной диктатурой.

Эти «документы» тогда были предназначены для внутренней борьбы против коммунистов и рабочих капиталистических стран, а не для ввода в заблуждение советского народа. Для этих целей совсем не обязательно было фабриковать близкие к оригиналу фальшивки, достаточно было внешнего сходства в общих чертах. Поэтому подложные «секретные протоколы» имеют так много обличающих их дефектов как по смыслу, так и по содержанию. Но «секретные протоколы» не могли существовать в воздухе, они должны вытекать из самого Договора, и фальсификаторы были вынуждены продолжить изготавливать фальшивки: так в микрофильмах «коллекции» фон Лёша появился и сам Договор. Появился в таком грубо-сфальсифицированном виде, в котором нам его представили на выставке в качестве оригинала.

Очевидная подложность самого Договора и «секретных протоколов» из «коллекции» фон Лёша, конечно, была очевидна и «перестроечным» деятелям вроде Яковлева, Шеварднадзе, Горбачёва, прибалтийских националистов. То, что они приняли на вооружение столь откровенную фальшивку говорит не только об их осознанном антикоммунизме и желании демонтировать социализм, но и о том, что они действовали в паре со своими западными «партнёрами», о том, что «перестройщики» работали с империалистами в деле разрушения СССР и социализма в тесной дружеской связке.

Демонстрация фальшивки вместо оригинала Договора, который спокойно лежит (или лежал) в Архиве внешней политики РФ, современными властями свидетельствует об идеологической преемственности деятелей «перестройки» и современного капитализма, о единстве их целей. Кроме того, демонстрация фальшивок обличает современную власть, как злостных фальсификаторов отечественной истории. Идеологи реставрированного капитализма не только с удовольствием фальсифицируют 1917 год и гражданскую войну, но и, как видим, фальсифицируют Великую Отечественную войну.

Ив. Якутов

К утру 28 февраля 1917 года царская власть разваливалась благодаря усилиям рабочих и солдат. Тем не менее, самодержавие ещё имело несколько активных очагов сопротивления. На Выборгской стороне не присоединился к рабочим и не сложил оружие запасной батальон самокатного полка. Петропавловская крепость, с её гарнизоном и оружейными складами, также не присоединилась к революции и оставалась островком лояльности царскому режиму. В Адмиралтействе продолжал существовать верный царю вооружённый отряд из 1500 штыков и сабель, который возглавлял командующий Петроградским военным округом генерал Хабалов. Кроме того, к 28 февраля не все воинские части смогли сломить волю офицеров и присоединиться к революции. О том, как происходила ликвидация последних очагов сопротивления царизма в Питере, мы и расскажем в этом материале.

Подавление самокатчиков

С самого утра вокруг продолжавших сопротивление самокатчиков стали собираться рабочие и солдаты. В ответ из казарм самокатчиков вёлся пулеметный огонь, простреливавший Большой Сампсониевский проспект и не дававший передвигаться по нему[1]. Рабочие и солдаты со всех сторон блокировали казармы самокатчиков, сосредоточив около них три броневика и два артиллерийских орудия[2]. Самокатчикам было предложено сдаться, но они ответили отказом.

Тогда рабочие и солдаты подожгли крайние бараки, а затем открыли огонь из броневиков и полевых орудий. Обстрел длился не долго — к 12 часам дня самокатчики не выдержали огня и стали сдаваться[3]. Сдающихся самокатчиков встречали как врагов, а их командира убили на месте[4]. Кроме командира были убиты начальник пулеметной команды, офицер в чине капитана, 13 солдат и ещё 39 солдат были ранены[5].

Кроме казарм самокатчики занимали свою батальонную канцелярию, располагавшуюся на Сердобольской улице. Это здание революционные отряды тоже начали блокировать с самого утра. Засевшие в трехэтажном здании, 200 солдат и три офицера, не собирались переходить на сторону революции и, забаррикадировавшись, завязали перестрелку. Несмотря на то, что революционные отряды имели численное преимущество, им не сразу удалось принудить к сдаче самокатчиков. Попытки поджечь здание тоже не увенчались успехом. Лишь после применения артиллерийского огня броневых автомобилей сопротивление царских солдат было сломлено, и они начали сдаваться. В ходе боя были многочисленные потери с обеих сторон, это разъярило рабочих и солдат. Тем не менее, никого из сдавшихся не расстреляли, а офицеров направили в Таврический дворец[6].

Батальонная канцелярия самокатного полка располагалась на территории трамвайного парка, и в его депо был оборудован склад оружия, который теперь оказался в руках восставших[7]. Рабочие отстранили от охраны склада представителей Временного комитета членов государственной думы, установили над ним свой контроль и использовали для вооружения рабочих отрядов[8]. С оружейных складов самокатчиков рабочими было изъято свыше 100 000 патронов, около 170 револьверов, 700 самокатов, автомобили, мотоциклы[9].

С ликвидацией во второй половине дня 28 февраля последних очагов сопротивления самодержавия в лице самокатчиков, Выборгская сторона полностью перешла под контроль рабочих[10].

Присоединение Петропавловской крепости

К утру 28 февраля к революции не присоединилась Петропавловская крепость. Располагая собственным гарнизоном богатым вооружением, имея развитые укрепления и выгодное расположение, крепость могла стать одним из оплотов контрреволюции. Но командование крепости не предпринимало активных карательных действий, а заняло нейтральную позицию, заперевшись в своих стенах и не пуская никого внутрь. Причиной такой нейтральной позиции послужила фактическая осада крепости, которую осуществили вооружённые революционные отряды рабочих и солдат уже 27 февраля. Вооруженная осада, которую предприняли повстанцы, явилась главным фактором, способствовавшим нейтралитету командования гарнизона Петропавловской крепости. Одним из руководителей этой осады был большевик, член Петербургского Комитета (ПК) Толмачёв[11].

Блокировали крепость со стороны Троицкой площади. Ещё ночью с 27 на 28 февраля помощник коменданта барон Стааль информировал генерала Хабалова о том, что перед крепостью сосредоточены «вооруженные толпы», у которых имеются бронированные автомобили и артиллерия, а Троицкий мост забаррикадирован[12]. Оказавшись запертыми в собственной крепости, комендант и её командование, в поисках выхода из тупика, вступили в переговоры с Государственной думой. Эти переговоры, длившиеся, по всей вероятности, всю ночь с 27 на 28 февраля и раннее утро 28 февраля, привели к тому, что командование Петропавловской крепости и её гарнизон добровольно перешли на сторону революции или, точнее будет сказать, признали власть Временного Комитета членов Государственной думы. По крайней мере, так представляют дело монархист Шульгин[13] и эсер Мстиславский[14].

В действительности обстоятельства присоединения крепости к революции происходили под вооружённым давлением не только снаружи, но и внутри крепости. Осаждавшие крепость, революционные отряды вели активные действия, периодически обстреливая крепость[16]. Попытки офицеров крепости мобилизовать собственных солдат на оборону крепости от революционных войск потерпели крах, что не удивительно, поскольку солдатская масса была взволнована событиями в городе и едва сдерживалась от активных революционных действий[17]. Революционный напор осаждавших Петропавловку рабочих и солдат вывел из пассивного состояния солдатскую массу крепости — они взбунтовались[18]. Вероятно, солдатам крепостного гарнизона пришлось силой преодолевать сопротивление верных царизму офицеров и жандармов, поскольку во дворе крепости в этот день валялся труп жандармского офицера[19].

Совершенно очевидно, что командование крепости в таких условиях не добровольно перешло на сторону революции, а с помощью таких же реакционеров из гос.думы попыталось сохранить свою власть над крепостным гарнизоном и складами оружия.

С падением крепости были освобождены 19 солдат-павловцев 4-ой роты, арестованных в ночь на 27 февраля[20]. Крепость имела крупные склады оружия, которые были использованы рабочими для своего вооружения. Несмотря на то, что бывшее командование крепостью и посланники Временного Комитета думцы всеми силами препятствовали изъятию оружия «чернью»[21], рабочие и солдаты, тем не менее, сумели использовать для своего вооружения арсеналы Петропавловской крепости[22].

Падение крепости произошло в промежутке между 10 часами и 12 часами утра[23], практически одновременно с разгромом самокатного запасного батальона на Выборгской стороне. Таким образом, не позднее полудня в столице были ликвидированы все крупные очаги сопротивления самодержавия, которые потенциально могли бы оказать влияние на военную обстановку в Петрограде. Из значительных военных сил в Петрограде царизм ещё располагал отрядом Хабалова, который находился в Адмиралтействе.

Отряд генерала Хабалова

Бесцельно перемещаясь между градоначальством, Адмиралтейством и Зимним дворцом, отряд Хабалова терял боевой дух и разлагался. Находясь с 4 часов утра 28 февраля в Адмиралтействе, солдаты и офицеры к 8 часам утра не видели смысла своего нахождения в здании и были готовы, если не присоединиться к революционному Петрограду, то, соблюдая нейтралитет, просто вернуться в свои казармы.

По воспоминаниям градоначальника генерала Балка и журналиста Акаёмова, солдаты в строю и с офицерами покинули Адмиралтейство около 8 часов утра[24]. Но документы говорят об ином времени прекращения существования последнего воинского отряда самодержавия в столице. Хабалов два раза телеграммами подтверждал существование отряда: первый раз в 8 часов 21 минуту утра, второй раз в 11 часов 30 минут утра[25]. Генерал Беляев, подводя черту под сопротивлением правительства силам революции, сообщил в Ставку, что последние защитники монархии покинули Адмиралтейство около 12 часов дня[26].

Если время окончания существования отряда Хабалова разнится, то обстоятельства, при которых он прекратил своё существование, одинаковы во всех источниках. Солдаты и офицеры, сложив оружие «в кучу», просто разошлись из Адмиралтейства: кто в казармы, а кто к Таврическому дворцу.

В Адмиралтействе остались несколько генералов и старших офицеров: Хабалов, Балк, Тяжельников, Вендорф, Лысогорский, Казаков. Днём они были арестованы и доставлены в Таврический дворец революционным отрядом. Генерал Балк припоминал в эмиграции, что их арестовала «толпа» во главе с «солдатишком», «прыщавым прапорщиком» и «смирной с проседью бабой». Двое военных, со слов Балка, естественно, были «пьяны». Вероятно, этот надменный господин при аресте и конвоировании вёл себя очень уважительно к «толпе» и этим «неприятным» (по его описаниям) людям, поскольку доставлен был во дворец живым и здоровым[27].

Гарнизон Петрограда за революцию

28 февраля рабочие и солдаты Васильевского острова присоединили Отдельные гардемаринские классы к революции. С утра к Дерябинским казармам подошла многотысячная вооруженная демонстрация, которой «не было видно конца-краю». Навстречу вышел начальник классов, которому рабочие заявили, что требуют роспуска гардемарин и выдачи всего оружия. Представители манифестации вошли в ротное помещение, где захватили винтовки и цейхгауз[28].

Расположенные в этих же казармах военные моряки под давлением вооружённой демонстрации присоединились к революции, а контрреволюционные офицеры были арестованы и отвезены в Таврический дворец[29].

У казармы Гвардейского флотского экипажа произошла встреча рабочих и матросов. Перед выстроенными матросами сначала выступил большевик Степанов (лишь накануне освобождённый из «предвариловки»), а затем офицер. Речи их были противоположной направленности: Степанов призывал матросов присоединиться к революции, офицер же угрожал наказанием за нарушение присяги. Эту борьбу за матросские массы офицер проиграл начисто — ещё в ходе митинга рабочие начали общаться с моряками, и к его окончанию основная масса матросов была уже на стороне рабочих. Вскоре прозвучал призыв арестовать контрреволюционного офицера, что и было незамедлительно выполнено. Часть матросов ушла вместе с рабочими, часть осталась в казармах[30].

Борьба за солдатские массы произошла на Выборгской стороне, где у фабрики Ландрина были выстроены две роты инженерных войск. Перед солдатами выступал офицер, который в отличие от морского был более изворотливым: он поздравил солдат со свержением ненавистного царского правительства и призвал солдат подчиняться офицерам, и возвращаться в казармы. Большевик Каюров, случайно оказавшийся рядом, выступил с призывом к солдатам не останавливаться на достигнутом, а добиваться власти рабочих и крестьян. В завершении своей речи Каюров обратился с вопросом к офицерам: с солдатами ли они? В ответ офицеры промолчали. Тогда большевик предложил арестовать солдатам своих офицеров, что и было сделано: солдаты сами выбрали ротных командиров и повели офицеров в Таврический дворец[31].

Часть Измайловского запасного батальона, расположенная в своих казармах между Фонтанкой и Обводным каналом, присоединилась к революции ещё 27 февраля. Однако часть измайловцев, располагавшаяся в казармах на Садовой улице, оставалась под влиянием своих офицеров и не присоединилась к революции. Верные царю офицеры 28 февраля сумели арестовать несколько своих революционно настроенных солдат. Узнав об этом, вооружённые рабочие подъехали на машинах к казарме, сломали ворота и освободили солдат. Оказывается, офицеры, чтобы максимально обезвредить солдат, содержали их под арестом в голом виде[32].

Учебная команда запасного батальона Финляндского полка, не смотря на то, что сам батальон был на стороне революции, сопротивлялась, заперевшись в своей казарме. Залп из пушки броневика по казарме прекратил сопротивление учебной команды финляндцев[33].

В 4-ом Донском казачьем полку настроение у большинства казаков было революционным — с утра половина личного состава ушла в город участвовать в революции. Полковник Яковлев приказал всем желающим вместе с ним покинуть столицу. Желающих набралось «около двух сотен», да и те к вечеру вернулись обратно в казармы. Освобождённые из рядом стоящей пересыльной тюрьмы заключенные находили приют в казармах казаков, где им помогали снять кандалы, кормили и давали одежду[34].

К вечеру 28 февраля воинские части Царского Села, Красного Села, Кронштадта перешли на сторону революции.

В ночь с 27 на 28 февраля 176 пехотный полк, расположенный в Красном Селе, получил из штаба бригады приказ о приведении в готовность 1000 солдат и 35 офицеров к 4 часа утра. Этот приказ встревожил офицеров — все понимали, что отряд посылают в столицу с карательными целями. Назначенный командиром отряда капитан собрал офицеров, чтобы обсудить ситуацию. Демократически настроенные офицеры высказались за присоединение к народу и революции, офицеры дворянского же происхождения были категорически против этого. В большинстве оказались офицеры лояльные к революции. Опираясь на них, капитан заявил, что он не допустит, чтобы его отряд проливал кровь своего же народа. В 5 часов утра из штаба бригады пришёл приказ разойтись до дальнейших распоряжений. В середине дня 28 февраля солдаты, которые ещё накануне отправили своего представителя в восставший Петроград, на митинге принимают решение – к 19 часам быть готовыми выступить в город. Наконец, ближе к 20 часам, полк строем вышел из Красного Села в Петроград.

Проделав по морозной ночи пешком около 20 километров, солдаты вступили на окраины Петрограда. Пехотинцы 176 полка, войдя в столицу ранним утром 1 марта, застали обстановку интенсивных боевых действий, которые вели накануне ораниенбаумские пулеметчики и путиловские рабочие. У Путиловского завода горел полицейский участок — его никто не тушил. Горели Нарвские триумфальные ворота, на Обводном канале вместо военной комендатуры – «груда чёрных дымящихся развалин». На улицах валялись трупы полицейских, а площадь перед Балтийским вокзалом была превращена в военный лагерь. Оставив по распоряжению большевиков роту для охраны Путиловского завода, солдаты-пехотинцы проследовали для отдыха в Институт путей сообщения[35].

В Царском Селе Гвардейский флотский экипаж, охранявший семью Николая II, узнав от одного из своих офицеров о революции в Петрограде, выступил с красными знамёнами в столицу. По пути моряки присоединили пулеметную роту 67-го Тарутинского полка и на рассвете 1 марта в составе 2000 штыков и 48 пулемётов прибыли в Петроград[36].

Начавшаяся 27 февраля забастовка рабочих Пароходного завода накалила политическую атмосферу Кронштадта, и 28 февраля там началось восстание. Около 21 часа руководимый матросами-большевиками Колбиным и Павловым учебно-минный отряд вышел на улицу. К нему присоединились 2-ой крепостной полк, учебно-артиллерийский отряд и матросы 1-го Балтийского экипажа. К демонстрации стали присоединяться рабочие. Подойдя к гавани, кликнули команды с кораблей, которые тут же присоединились. Революционной колонне попытались оказать сопротивление полиция и юнкера военно-инженерного училища. Однако эта попытка была быстро уничтожена, и к 6 часам утра Кронштадт был захвачен революцией[37].

В Сестрорецке 5450 рабочих оружейного завода разоружили 130 дружинников и охранников Вологодской дружины, которая осуществляла охрану завода. На организованном митинге рабочими был создан революционный комитет, который, по сути, явился полновластным органом власти в Сестрорецке. Активными участниками революционных действий в Сестрорецке были заводские большевики Творогов и Зоф. К вечеру рабочие арестовали начальника завода генерал-майора Гиберта, а затем овладели заводским арсеналом. Было изъято 15 тысяч винтовок и 190 тысяч патронов, часть которых переправили в Петроград[38].

В Шлиссельбурге к рабочим Порохового завода присоединились работницы текстильной мануфактуры. Совместными усилиями освободили 66 политических узников каторжной тюрьмы, а на следующий день были выпущены остальные заключённые. В качестве властного органа рабочими и политкаторжанами был создан революционный комитет. Его решением в ночь с 4 на 5 марта были сожжены здания каторги[39].

28 февраля «проснулась» Москва. Ещё вечером 27 февраля московские большевики провели собрание, на котором приняли решение призвать рабочих ко всеобщей забастовке и выборам в Советы рабочих депутатов[40]. Ночью была отпечатана листовка и утром распространена по заводам. Московский пролетариат с утра 28 февраля пришёл в движение. Рабочие бросали заводы, выходили на улицу и увлекали за собой соседние предприятия. Солдаты, призванные препятствовать рабочим, присоединялись к рабочим демонстрациям. Начался митинг на Воскресенской площади у здания городской думы. Москва присоединялась к революции[41].

Крейсер «Аврора»

К Февральской революции крейсер «Аврора» стоял на ремонте у стенки Франко-Русского завода. Матросы крейсера, имеющие рабочие специальности, были переведены в заводские мастерские. В свою очередь, на корабле работали ремонтные бригады рабочих завода, в помощники которым были прикреплены матросы-авроровцы. Таким образом, команда крейсера и рабочие Франко-Русского и Адмиралтейского заводов длительное время тесно взаимодействовали друг с другом[42]. С началом революции офицеры корабля всё оружие заперли в артиллерийский погреб и выставили часового[43]. Командир корабля капитан первого ранга Никольский отменил отпуска на берег[44].

27 февраля каперанг Никольский докладывал телеграммой начальнику 2-ой бригады крейсеров Балтийского моря:

«27 февраля [в] 20 час. 30 мин., при отводе с крейсера трех подстрекателей толпы, задержанных в городе военным караулом, охранявшим завод, и содержавшихся с полдня в судовом карцере по просьбе начальника караула, часть команды бросилась от бака к шканцам, крича «ура» и ругая караул. Команды и приказания мои остановится и отойти от борта и замолчать не были исполнены, и люди продолжали с криками бежать на шканцы. По ним было сделано несколько выстрелов из револьверов и люди (кучка около 300 человек) разбежалась. Из них один матрос ранен серьезно в грудь, другой легко зашибся, свалившись в панике на лед. Вызванные наверх караул и команда поротно вышли быстро, настроение нервное, пока спокойно, но ручаться не могу ни за что, все зависит от хода событий в городе и появления в районе завода толпы. Вся охрана здешнего района уведена в более важные места. От начальника Главного морского штаба получил устное приказание действовать как предписано долгом службы ввиду серьезности положения и невозможности получения директив от Главного морского штаба»[45].

Морской офицер Никольский в лукавой манере, присущей представителям правящих классов царской России, поведал своему начальнику о событиях на «Авроре». Бывшие матросы крейсера в своих воспоминаниях несколько по-иному рассказывают о восстании команды.

Среди матросов, которых офицер Никольский презрительно называл «кучкой», известие об аресте рабочих вызвало недовольство. По команде пронёсся слух, что агитаторов вывели из карцера и повели на расстрел. Возмущённые матросы, с криками об освобождении рабочих, выбежали на палубу. Караул, охранявший рабочих, разбежался. Зато навстречу «кучке» матросов выбежал сам командир и его старший помощник Огранович (в других источниках - Агронович). Именно эти два первых офицера корабля открыли огонь по своим же безоружным матросам[46]. В своём донесении Никольский скромно об этом умалчивает, как умалчивает о том, что в результате его и Ограновича стрельбы матрос Прокопий Осипенко был убит, а машинист Власенко был ранен в ногу[47]. Никольскому и Ограновичу помогли кондуктора (по-армейски — это унтер-офицеры), которые встали за пулемёты и навели их на матросов[48]. Одиночная стрельба, убитый и раненый, угроза пулеметного расстрела — все эти факторы заставили матросов спешно покинуть палубу.

Каперанг Никольский был сильно встревожен нервным настроением команды, поэтому вызвал воинскую часть, которая окружила «Аврору». Бывший матрос «Авроры» Курков вспоминал, что «у некоторых матросов было намерение убить командира»[49]. Команда «Авроры» была настроена явно революционно, но 27 февраля, опираясь только на свои силы, она не смогла сломить сопротивление офицеров, и крейсер в этот день остался в руках контрреволюционеров.

Утром 28 февраля к крейсеру подошёл многочисленный отряд вооружённых рабочих Франко-Русского и Адмиралтейского заводов[50]. К этому времени воинская часть, охранявшая «Аврору», снялась и ушла. Рабочие, подойдя к кораблю стали призывать команду присоединиться к ним. Матросы выбежали на палубу, захватили пулеметы на переднем и заднем мостиках и обезоружили офицеров, пытавшихся подготовить их к стрельбе[51]. Тем временем рабочие, преодолев часовых, зашли на крейсер и смешались с матросами[52]. Мятежная команда вскрыла артиллерийский погреб и стала вооружаться[53]. Помня о контрреволюционности офицеров крейсера, рабочие потребовали ответа от них: поддерживают ли они революцию? Вытащили из кают-компании командира корабля Никольского, старшего помощника Ограновича. Несмотря на угрозу собственной жизни, главный «дракон» (так матросы называли морских офицеров за их свирепость по отношению к ним) «Авроры» не смог преодолеть своего отвращения к окружавшим его простым рабочим и матросам. Революцию признать отказывался, вручённый ему красный флаг нести отказался. Никольский называл своих матросов и рабочих изменниками, поддавшихся уговорам шпионов. Разъяренные матросы хотели убить его немедленно, но решили не пачкать палубу «драконьей» кровью и повели на берег. На трапе машинист Брагин не вытерпел и застрелил капитана первого ранга Никольского. Его помощник Огранович, потеряв самообладание, пытался смягчить свою участь заверениями о своём нейтралитете. Один из матросов пырнул его штыком, но Огранович выжил, как выжил один из кондукторов, которого выбросили за борт на лёд[54].

Эпизод с убийством командира «Авроры» в интерпретации белоэмигрантов выглядит по-иному:

«Пришло также известие, что на крейсере «Аврора», стоявшем в Неве, был убит командир – капитан 1-го ранга М.И. Никольский, пытавшийся не пустить к себе на крейсер банду неизвестных подозрительных лиц. Со старшим офицером он вышел ей навстречу и загородил собою путь. Его тут же убили и ворвались на крейсер»[55].

Автор этой «интерпретации» — старший офицер эсминца «Новик», капитан второго ранга, белоэмигрант Гаральд Граф, не служивший на «Авроре» и не имевший к крейсеру никакого отношения. Это классический образчик эмигрантского взгляда на нашу революцию, на наш народ: простые рабочие и свои же матросы для подобных «драконов» всего лишь «банда неизвестных подозрительных лиц». А на фоне этой «банды» Никольский, который «загородил собою путь», благородный «дракон». Графа не смущает, что в его рассказе нет ни единого слова правды — она его не интересует, — он спешит очернить революционных рабочих и матросов и не брезгует никакими подлогами для достижения своей цели.

Для любого человека, не ослеплённого классовой ненавистью к революции, очевидно, что убийство Никольского нельзя рассматривать в отрыве от убийства матроса Осипенко, которого Никольский убил днём раньше - 27 февраля. Именно за это его расстреляли, а не за то, что «загородил собою путь» или отказался нести красное знамя (существует ещё одна нелепая версия убийства Никольского – якобы он был убит за отказ нести красное знамя). Если бы капитан первого ранга Никольский был бы не «драконом», а честным офицером, не использовавшим своё должностное положение для унижения и издевательства над матросами, не убивал своих безоружных подчиненных, то от него рабочие и матросы вряд ли требовали в такой ультимативной форме демонстрировать свою лояльность к революции. В отношении таких «драконов», как Никольский и Агронович (Огранович), справедлива поговорка: «что посеешь, то и пожнёшь». Отметим, что больше никто из офицеров крейсера «Авроры» не пострадал в этот день.

Матросы с «Авроры» и рабочие, подняв красный флаг на фок-мачте, направились к Николаевскому кавалерийскому училищу, юнкера которого оказывали сопротивление. Из расставленных на чердаке и крыше пулеметов юнкера вели плотный огонь по улице. Подъехав на машинах, рабочие и матросы вынуждены были укрыться в подъезде. Наконец, устав ждать и несмотря на пулемётный огонь, матросы овладели зданием училища. Ворвавшись в здание, матросы застали юнкеров, которые уже стояли вдоль стен, подняв руки[56]. Пройдя по Лермонтовскому проспекту до Обводного канала, рабочие и матросы были обстреляны из пулеметов «из большого углового дома» (возможно из Измайловских провиантских магазинов). Эту засаду матросы ликвидировали, арестовав заодно какого-то генерала. После этого команда «Авроры» участвовала в штурме трактира на Лиговке, в котором забаррикадировалась группа полицейских и обстреливала всю улицу[57]. Кроме того, на счету авроровцев в этот день был разгром роты царского конвоя, которая охраняла казарму с запертыми революционно настроенными солдатами[58].

* * *

Итогом 28 февраля 1917 года стал полный разгром царской власти в столице. В Петрограде не существовало ни одного боеспособного полицейского подразделения. Были уничтожены все полицейские участки и отделения охранки. Рабочими и солдатами захвачены крупнейшие арсеналы Петрограда. Сломлено сопротивление тех немногочисленных воинских частей, которые после 27 февраля ещё сохраняли верность царю. Деятельность правительства была пресечена арестом министров. Ораниенбаум, Стрельна, Петергоф, Сестрорецк, Красное Село, Царское Село, Шлиссельбург, Кронштадт - эти пригороды и расположенные в них воинские части перешли на сторону революции. У самодержавия в столице не осталось ничего, на что оно могло опереться. Единственный союзник царизма в восставшей столице была «революционная» Государственная дума, которая изо всех сил старалась оседлать революцию и подчинить её своим интересам, но об этом в следующем материале.

Ив. Якутов

источник и примечания смотрите здесь

Карательная экспедиция генерала Иванова

Генерал Иванов отправил 1-й эшелон с георгиевскими кавалерами в 6 часов утра 28 февраля, а сам ещё некоторое время был в Могилёве.

В 8 утра Иванов переговорил по телеграфу с Петроградом, задав 10 вопросов генералу Хабалову[38]. Судя по времени ответа, полученного от Хабалова, Иванов находился в Могилёве до 11-30[39].

Телеграфный «разговор», который состоялся между двумя генералами, заслуживает того, чтобы его привести полностью. Иванов задал 10 вопросов, на которые ответил Хабалов:

«Вопрос №1:
- Какие части в порядке и какие безобразят?
- В моём распоряжении в здании главного адмиралтейства четыре гвардейских роты, пять эскадронов и сотен, две батареи, прочие войска перешли на сторону революционеров или остаются, по соглашению с ними, нейтральными. Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя в прохожих, обезоруживая офицеров.
Вопрос №2:
- Какие вокзалы охраняются?
- Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются.
Вопрос №3:
- В каких частях города поддерживается порядок?
- Весь город во власти революционеров, телефон не действует, связи с частями города нет.
Вопрос №4:
- Какие власти правят этими частями города?
- Ответить не могу.
Вопрос №5:
- Все ли министерства правильно функционируют?
- Министры арестованы революционерами.
Вопрос №6:
- Какие полицейские власти находятся в данное время в вашем распоряжении?
- Не находятся вовсе.
Вопрос №7:
- Какие технические и хозяйственные учреждения военного ведомства ныне в вашем распоряжении?
- Не имею.
Вопрос №8:
- Какое количество продовольствия в вашем распоряжении?
- Продовольствия в моём распоряжении нет. В городе к 25 февраля было 5.600.000 пудов запаса муки.
Вопрос №9:
- Много ли оружия, артиллерии, боевых припасов попало в руки бунтующих?
- Все артиллерийские заведения во власти революционеров.
Вопрос №10:
- Какие военные власти и штабы в вашем распоряжении?
- В моём распоряжении лично начальник штаба округа. С прочими окружными управлениями связи не имею»[40].

Ознакомившись с кругом интересующих генерала Иванова вопросов, становится очевидным, что 65-летнего генерала либо не ввели в курс дела, либо его интеллектуальные способности не соответствовали тем задачам, которые ему поручили и той обстановке, в которой их надо было исполнять.

Из имевшихся к утру 28 февраля в Ставке телеграмм, содержавших информацию о текущей ситуации в столице, были ответы на, как минимум, 8 вопросов (1, 3, 4, 5, 6, 7, 9 и 10 вопросы) из 10. Больше того, первый же вопрос Иванова и ответ на него Хабалова уже содержал ответы на все девять вопросов. Если из 170-тысячного гарнизона верными правительству осталось 1500, то о каком контроле над вокзалами, учреждениями, работой министров можно вообще вести речь?!

Состоявшийся телеграфный «разговор» для Иванова, по сути, был пустой тратой времени - какие части «безобразят» было ясно и без этого. Вся ценность полученной информации свелась к подтверждению ранее уже имевшейся в Ставке.

Для разработки оперативного плана разгрома революции в Петрограде Иванов не запросил и, соответственно, не получил ровным счётом ничего. Но, видимо, «генерал от карателей» до конца осознал полную потерю столицы для самодержавия и прочувствовал степень деморализации последних защитников царя. Возможно, это его ещё больше убедило с ходу не вступать в мятежный город, а сосредоточить войска на подступах — в Царском Селе.

Генерал Иванов перед отъездом из Могилёва разослал телеграммы командующим Северным и Западным фронтами, в которых указал, чтобы выделенные ему войска двигались до станции Александровская (близ Царского Села) и по прибытии немедленно с ним связались для получения дальнейших распоряжений[41]. Коменданту Царского Села Иванов приказал подготовить помещения для расквартирования 13-ти батальонов, 16-ти эскадронов и 4-ёх батарей[42].

На допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства генерал Иванов с «редким отчеством» (так уважительно-любовно называет Стариков карателя) Иудович, оправдывая его, выкручивался, придумывая небылицы о себе и о цели своего похода на восставший Петроград. Оказывается, он решил не входить в столицу, а расположиться в Царском Селе для того, чтобы избежать «междоусобицы» и «кровопролития»! Но затем, разъясняя более подробно, проговаривается, почему не стоило входить в Петроград с ходу. Во-первых, он всего лишь с одним батальоном приедет первым и будет вынужден ожидать войска «с двинского фронта», во-вторых, ему было непонятно, будут ли прибывающие части с фронта «верны» или нет.

Таким образом, свою миссию Иванов однозначно видел как карательную, для которой чрезвычайно важно было наличие в его распоряжении достаточного количества войск и их безусловная подчиненность царским офицерам[43]. То, что фронтовые части, вслед за запасными батальонами столицы, были ненадёжны, констатируется самим же Ивановым. По его мнению, на некоторые части «нельзя было рассчитывать» уже в октябре-ноябре 1916 года[44].

Получив информацию (какую уж смог) и сделав все распоряжения, генерал Иванов сел в свой вагон и догнал поезд с георгиевскими кавалерами на станции Орша, где его вагон прицепили к эшелону[45].

Последняя поездка Николая II

Самодержец Николай II путешествовал двумя поездами: «свитским», в котором находилось ближайшее окружение из свиты, и «собственным», в котором ехал он сам, его родственники, его охрана, его дворцовый комендант. Поезда имели обозначения литер “А” («собственный») и литер “Б” («свитский») и назывались в обиходе литерными. Первым следовал литер “Б” («свитский»), затем, с разрывом в 1 час, проходил литер “А” («собственный»).

В свою последнюю поездку в качестве императора Николай Последний отправился в обычном режиме: литер “Б” ушёл из Могилёва в 4 часа ночи[46] 28 февраля, а литер “А” отбыл в 5 утра[47].

На станции Лихославль, уже после 16-30, в литерные поезда была доставлена телеграмма Беляева, в которой говорилось о безнадёжности положения правительственной власти в столице и о скорейшей высылке надежных частей с фронта[48]. Царский военный министр докладывал о занятии революционерами всех учреждений и районов города, об отсутствии вооруженной силы у правительства и, по сути, самого правительства. Согласно его телеграммы в Петрограде уже не было царской власти.

Здесь же была получена телеграмма Бубликова, разосланная по всей железной дороге России[49]. В ней от имени Родзянко, кроме всего прочего, говорилось о том, что Государственная дума в связи с развалом правительства взяла власть в свои руки[50].

Литерные поезда проехали к этому моменту около 700 километров, ещё была возможность повернуть назад в Ставку и лично возглавить работу по подавлению революции и переговорам с деятелями либеральной буржуазии. Вместо этого император легкомысленно двигался навстречу восставшей столице.

Около полуночи с 28 февраля на 1 марта литер “Б” прибыл на станцию Бологое[51]. До Царского Села оставалось несколько станций: Окуловка, Малая Вишера, Любань, Тосно[52].

Начальник жандармского отдела станции Бологое доложил, что станция Тосно занята революционным отрядом и доехать возможно только до Малой Вишеры. На что ему ответили, что скоро подъедет генерал Иванов и разгонит всю эту «сволочь».

Поезд двинулся на Малую Вишеру, а через час прибыл литер “А”. Белавин доложил Воейкову и генералу Фурсе (начальник Петроградского жандармского полицейского управления железных дорог) о ситуации[53]. Оба генерала сказали, что Иванов с войсками наведёт порядок и отправились по направлению станции Тосно[54].

К этому же времени свидетели[55] относят получение телеграммы от поручика Грекова о том, что всем станциям надлежит литерные поезда направлять строго в Петроград. Эта телеграмма, по словам историка царского двора Дубенского (в задачу Дубенского входило жизнеописание деятельности Николая II), явилась одним из решающих факторов принятия решения о повороте царских поездов обратно, но в действительности, как мы увидим ниже, это было не так.

В нашем распоряжении, однако, имеется только одна телеграмма, подписанная поручиком Грековым, в которой ни слова не говорится о литерных поездах, а предписывается всем начальникам станций и движения сообщать о воинских эшелонах, двигающихся в Петроград[56]. Была ли в действительности телеграмма поручика Грекова о перенаправлении литерных поездов в Питер неизвестно.

О самом поручике Грекове, на основании имеющихся в нашем распоряжении данных, ничего неизвестно кроме того, что поручику Грекову в 12 часов 35 минут 28 февраля Военной комиссией поручалось силами гвардейского и 2-го Балтийского флотских экипажей занять Николаевский вокзал[57]. Вероятно, после реализации этого приказа Греков стал именоваться революционным комендантом Николаевского вокзала Петрограда.

В 1 час ночи 1 марта свитский поезд прибыл на станцию Малая Вишера[58]. Здесь офицер Собственного Его Императорского Величества железнодорожного полка доложил, что следующие станции Любань и Тосно заняты революционными частями[59]. Станция Любань занята двумя ротами Литовского полка с орудиями и пулеметами[60]. Этими ротами сняты посты царского железнодорожного полка, а сам офицер еле успел уехать на дрезине[61].

Учитывая это сообщение, свитский поезд захватил Малую Вишеру: имеющийся поездной воинский контингент привлёк жандармские станционные силы и занял телефон, телеграф, дежурную комнату. Были выставлены усиленные посты, поезд “Б” переставлен на запасный путь[62].

К 2 часам ночи на станцию прибыл поезд “А”[63]. Дворцового коменданта Воейкова разбудили и доложили все новости[64]. После небольшого совещания Воейков прошёл к царю, разбудил его и доложил об общей обстановке[65]. По словам Воейкова, весь разговор с Николаем II занял две минуты[66]. Царь отдал распоряжение поездам двигаться к ближайшему аппарату Юза, который находился в Пскове[67].

По ощущениям дворцового коменданта Воейкова, в Малой Вишере литер “А” находился минут 20[68]. Литерные поезда покинули станцию Малая Вишера около 4 часов ночи[69], однако прибыли на станцию Бологое, до которой ходу 1 час, только к 7 утра[70]. Эту задержку, вероятно, можно объяснить тем, что на промежуточной между Малой Вишерой и Бологое станции Окуловка литерные поезда остановились. Генерал Фурса вышел из поезда и приказал станционным жандармам перерезать телеграфный провод, соединявший Бологое с Петроградом[71].

Пока царские поезда разворачивались, в Петрограде ситуация развивалась следующим образом. Комиссар Временного комитета членов гос.думы Бубликов, заняв при помощи революционных солдат министерство путей сообщения, стал привлекать себе в помощь таких же буржуазных либералов. Одним из них был профессор Института путей сообщения Ломоносов. Ломоносов вспоминал, что, получив известия о прибытии литерных поездов в Малую Вишеру, он вместе с Бубликовым немедленно по телефону связался с думцами, в том числе, с самим Родзянко[72].

Но ни от думцев, ни от Родзянки никаких директив не последовало. Зато пришла телеграмма о том, что железнодорожные рабочие-смазчики испортили паровоз[73].

Спустя несколько часов Ломоносов с Бубликовым получили известие, что царские поезда в Бологом. И снова следует запрос Родзянке: что делать? На этот раз ответ приходит: литерные поезда задержать и готовить до Бологого экстренный поезд для поездки Родзянки[74] на встречу с Николаем II. Телеграмму о задержке поездов передали дворцовому коменданту Воейкову под роспись. Не смотря на это, царские поезда покинули станцию Бологое и направились к станции Дно[75].

Бубликов сделал попытку задержать литерные поезда, телеграфировав руководству Виндавской железной дороги о необходимости заблокировать товарными составами станцию Бологое, чтобы запереть царские поезда[76]. Но эта попытка остановить поезда не имела успеха.

К 10 часам утра царские поезда уже находились между Валдаем и Старой Руссой[77].

В Ставке и в штабе Северного фронта с тревогой следили за судьбой литерных поездов. После полудня 1 марта в штабе Северного фронта уже знали, что поезда, дойдя до Малой Вишеры, повернули обратно и через Бологое идут в Псков.

В 11 часов 45 минут литер “А” вышел из Старой Руссы, а литер “Б” со станции Пола[78].

В 13-05 царский комендант Воейков запросил главкома Северного фронта Рузского о беспрепятственном проезде через Дно-Псков[79].

Литер “А” прибыл на станцию Дно в 15-45, а литер “Б” двигался следом[80]. В 16-15 литер “А” ещё находился на станции Дно, вероятно, в ожидании литера “Б”[81]. Наконец в Ставку сообщили, что литерные поезда покинули Дно и движутся в сторону Пскова с расчётным прибытием в 17-21[82].

В Пскове царские поезда ожидали между 16 и 18 часами[83]. Само прибытие литерных поездов в Псков состоялось в 19 часов[84].

Генерал-квартирмейстер Северного фронта генерал Болдырев в 20 часов 1 марта докладывал своему старшему коллеге из Ставки, что литерные поезда дальше Пскова не пойдут, поскольку «задержка» в Луге[85]. Задержка была вызвана переходом гарнизона Луги на сторону революции, а «станционное начальство» Луги находилось «под надзором бунтовщиков»[86].

В 22 часа 30 минут штаб Северного фронта уведомил генерала Алексеева, что Николай II вместе со своими поездами в Пскове и их дальнейший маршрут неизвестен[87].

Ставка, в свою очередь, информировала кавказского наместника «великого» князя Николая Николаевича Романова о том, что царские поезда «пока» находятся в Пскове[88].

В мифотворчестве «историков»-монархистов прочно закрепилась идея, что поезда царя приказал задержать Родзянко и Временный комитет гос.думы. Николай Стариков так и пишет: «для фактического ареста и задержания монарха Временное правительство уже отдало приказ железнодорожникам царский поезд не пропускать и блокировать»[89].

Но как мы могли убедиться, действительная история не знает такого приказа. Не знает не только потому, что Временное правительство на тот момент ещё не существовало, но и потому, что Временный комитет не отдавал приказов о блокировании литерных поездов. Родзянко всего лишь распорядился задержать литерные поезда и не более того. Причём задержка объяснялась исключительно желанием Родзянки лично встретиться с императором, а не желанием ареста Николая II.

Заблокировать товарными составами станцию Бологое, чтобы воспрепятствовать движению царских поездов, — это была личная инициатива Бубликова и Ломоносова. В этом случае уместен вопрос: смогли ли два либерально-буржуазных деятеля остановить своими распоряжениями литерные поезда? Прежде чем ответить на этот вопрос, надо понять, в каких условиях передвигался по России Николай II.

Царь передвигался от Могилёва до Царского Села привычным, хорошо знакомым маршрутом. На всех станциях этого пути имелись подразделения Собственного Его Императорского Величества железнодорожного полка и отделения жандармского управления железных дорог. Этими силами каждая станция, через которую следовали поезда, контролировалась в период движения царя[90]. По мере необходимости начальники жандармских отделов железной дороги для обеспечения безопасности царских поездов могли привлекать воинские части, стоящие на их станциях.

Само собой, что административный и руководящий персонал на этих станциях был подобран, проверен и ревностно служил самодержавию. Например, начальник императорских поездов инженер Ежов, говоря про телеграмму Грекова о направлении литерных поездов прямо на Петроград, отмечает, что «на неё никто не обращает внимание»[91], а части Собственного Его Императорского величества железнодорожного полка сохраняли верность царю и охраняли «царскую ветку», то есть направление Петроград - Царское Село, вплоть до 16 часов 28 февраля[92].

В таких условиях надеяться остановить и задержать царя, отправляя лишь телеграммы, было верхом наивности. Царские поезда были хозяевами на этих станциях — это прекрасно видно по Малой Вишере, когда пассажиры литера “Б” установили военный контроль над станцией. Телеграмма Бубликова так и осталась клочком бумаги, не имеющим никакой силы. Потуг по задержанию царских поездов деятелями либеральной буржуазии царские поезда даже не заметили.

Что же заставило царские поезда изменить свой маршрут, повернув вспять? Царя смогла остановить и заставить изменить свои планы только вооруженная сила революционного отряда, занявшего станцию Любань и Тосно — вот с кем вынужден был считаться Николай II и его свита, а не с Временным комитетом и его прихвостнями, не имевшими к этому никакого отношения.

В нашем распоряжении нет данных, что это была за воинская часть и при каких обстоятельствах она выступила на стороне революции. Возможно, это действительно были роты запасного батальона лейб-гвардии Литовского полка или какой-то другой части Петроградского гарнизона. А возможно, это восстали части, расположенные на территории самих населенных пунктов станций, поскольку к тому времени все воинские части на этом участке железной дороги были революционно настроены[93].

К этому надо добавить революционную активность самих рабочих-железнодорожников, которые независимо от Временного комитета и его комиссара Бубликова всеми силами препятствовали продвижению царских поездов, ломая паровоз и арестовывая слишком ретивых в содействии царю начальников дорог. Тот же Ломоносов приводит случай, когда был арестован начальник Северо-Западными железными дорогами гофмейстер Валуев «в момент отъезда навстречу Царскому поезду» и убит по дороге в «Думу»[94].

Из документов очевидно, что и задержка царских поездов в Пскове, тоже не результат козней и интриг генерала Рузского, как нас уверяют господа монархисты, а результат революционной деятельности гарнизона станции Луга.

* * *

В очередной раз на примере с задержкой царского поезда мы убедились в ложности «теории заговора» против царя. Монархисты-эмигранты и современные «историки» — неомонархисты, типа Старикова и Мультатули, фабрикуя эту пресловутую «теорию», занимаются основным своим занятием — изъятием рабочих, солдат (крестьян) и трудящихся из Февральской революции и заменяют их на либеральную буржуазию и высшее военное командование царской армии. Но и другие отечественные историки, которые не принадлежат к неомонархистам, также своеобразно подходят к освещению последней поездки царя в Царское Село.

Так, крупнейший современный историк, специалист по Февральской революции, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой русской истории РГПУ А.Б. Николаев в своей статье, посвящённой последней поездке Николая II, ни словом не обмолвился о занятии станций Любань и Тосно, а также станции Луга революционными войсками[95]. Этих событий в интерпретации доктора исторических наук Николаева в истории с царским поездом вообще не существует.

Изъятие революционных войск из истории позволяет профессору Николаеву в конце своей статьи сделать такие выводы: «мероприятия Грекова и Бубликова заставили царя поверить в то, что в Петрограде началась революция» и «погоней («охотой») за царским поездом руководили думский Комитет и его Военная комиссия»[96].

Эти выводы Николаев подогнал под свою излюбленную теорию о руководящей роли государственной думы в Февральской революции.

Характерны действия царя в связи с последней поездкой. В опрометчивом решении покинуть Ставку и приехать в Царское Село Николай II продемонстрировал свою неспособность ориентироваться в сложной обстановке революционного взрыва и это, несмотря на то, что он обладал опытом борьбы с революцией.

Дубненский, на пару со следователем ЧСК, даже пустился в рассуждения, пытаясь понять поведение царя. Высказывались разнообразные предположения. Царю приписывалась притупленная восприимчивость, фатализм, равнодушие, железная выдержка и прочее, но нам видится другое обстоятельство в основе поведения монарха.

Николай Романов не только не смог адекватно оценить внутриполитическую ситуацию и упустил момент своевременной реакции на революцию, но и не смог перестроить свой стиль руководства и работу своего ближайшего окружения и государственного аппарата.

Его главная особенность управления империей заключалась в том, что он, как император, являлся надстройкой над всеми государственными, общественными и классовыми органами. В текущей работе по решению государственных вопросов, задач, проблем Николай II не участвовал, не вникал в их суть, в их детали, в их процесс решения. Последний царь оставлял за собой лишь «верхушки» самых важных, по его мнению, вопросов и проблем, выдавая ценные указания, при этом оставляя всю рутину их реализации на свой аппарат.

Этот многолетний стиль работы и управления лишил его острой политической реакции и навыков личного участия в работе, сделав абсолютно беспомощным в момент нарастания революционной стихии. Острый революционный кризис четырёх дней и разразившееся Петроградское восстание диктовали совсем другой образ действий. Жизненно необходимо было лично сформировать и руководить штабом по подавлению восстания, цементируя своим присутствием все контрреволюционные силы и навязывая свою волю всем несогласным.

Вместо того чтобы лично возглавить контрреволюционную борьбу, Николай II спокойно покидает Ставку и, буквально, вклинивается своими поездами в районы, охваченные восстанием. Результатом этих действий стала его изоляция на практически двое суток, в самый ответственный момент для судьбы самодержавия, когда каждый час равнялся месяцу.

Ив. Якутов

источник

ПРИМЕЧАНИЯ:

[38] - А.Л. Сидоров. Провал попытки Ставки подавить Февральскую революцию 1917 года/Вопросы архивоведения, 1962, №1, стр. 105.

[39] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 20-21.

[40] – там же, стр. 20-21.

[41] – там же, стр. 21.

[42] - А.Л. Сидоров. Провал попытки Ставки подавить Февральскую революцию 1917 года/Вопросы архивоведения, 1962, №1, стр. 106.

[43] – Падение царского режима, том 5, стр. 318-319.

[44] – Падение царского режима, том 5, стр. 319.

[45] - А.Л. Сидоров. Провал попытки Ставки подавить Февральскую революцию 1917 года/Вопросы архивоведения, 1962, №1, стр. 106.

[46] – Падение царского режима, том 6, стр. 401.

[47] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 17.

[48] - Советские архивы,1967, №1, стр. 39.

[49] – Падение царского режима, том 6, стр. 402.

[50] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 33.

[51] – Д.Н. Дубенский. Как произошёл переворот в России/Февраль глазами очевидцев, стр. 221//К.И. Белавин. Последнее следование Императорских поездов по Николаевской железной дороге (28 февраля – 1 марта 1917 г.)/ Февраль глазами очевидцев, стр. 268.

[52] – Ю.В. Ломоносов. Воспоминания о мартовской революции 1917 г., стр. 37.

[53] - К.И. Белавин. Последнее следование Императорских поездов по Николаевской железной дороге (28 февраля – 1 марта 1917 г.)/ Февраль глазами очевидцев, стр. 269.

[54] – там же, стр. 269.

[55] - Д.Н. Дубенский. Как произошёл переворот в России/Февраль глазами очевидцев, стр. 221//К.И. Белавин. Последнее следование Императорских поездов по Николаевской железной дороге (28 февраля – 1 марта 1917 г.)/ Февраль глазами очевидцев, стр. 268.

[56] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 33.

[57] - Февральская революция в Петрограде/Красный Архив, 1930, №4-5(41-42), стр. 84.

[58] - Д.Н. Дубенский. Как произошёл переворот в России/Февраль глазами очевидцев, стр. 221.

[59] - Д.Н. Дубенский. Как произошёл переворот в России/Февраль глазами очевидцев, стр. 221-222//К.И. Белавин. Последнее следование Императорских поездов по Николаевской железной дороге (28 февраля – 1 марта 1917 г.)/ Февраль глазами очевидцев, стр. 270.

[60] – Падение царского режима, том 6, стр. 402.

[61] - Д.Н. Дубенский. Как произошёл переворот в России/Февраль глазами очевидцев, стр. 221-222.

[62] – там же, стр. 222.

[63] – там же, стр. 222.

[64] - Д.Н. Дубенский. Как произошёл переворот в России/Февраль глазами очевидцев, стр. 222-223//Падение царского режима, том 3, стр. 69; 74.

[65] - Д.Н. Дубенский. Как произошёл переворот в России/Февраль глазами очевидцев, стр. 222-223.

[66] - Падение царского режима, том 3, стр. 75.

[67] - Падение царского режима, том 3, стр. 69,74.

[68] - Падение царского режима, том 3, стр. 75.

[69] - Д.Н. Дубенский. Как произошёл переворот в России/Февраль глазами очевидцев, стр. 223//Падение царского режима, том 3, стр. 69; 74; 75.

[70] - К.И. Белавин. Последнее следование Императорских поездов по Николаевской железной дороге (28 февраля – 1 марта 1917 г.)/Февраль глазами очевидцев, стр.270, 271.

[71] – там же, стр. 271.

[72] - Ю.В. Ломоносов. Воспоминания о мартовской революции 1917 г., стр. 282.

[73] – там же, стр. 282.

[74] – там же, стр. 284.

[75] – там же, стр. 284.

[76] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 36.

[77] – там же, стр. 37.

[78] – там же, стр. 35.

[79] - Ставка и революция. Штаб верховного главнокомандующего и революционные события 1917 - начала 1918 года по документам Российского государственного военно-исторического архива. Том 1. Сборник документов 18 февраля - 18 июня 1917, стр. 206.

[80] – там же, стр.м215.

[81] – там же, стр. 216.

[82] – там же, стр. 217.

[83] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 34; 38//Ставка и революция. Штаб верховного главнокомандующего и революционные события 1917 - начала 1918 года по документам Российского государственного военно-исторического архива. Том 1. Сборник документов 18 февраля - 18 июня 1917, стр. 217.

[84] - Ставка и революция. Штаб верховного главнокомандующего и революционные события 1917 - начала 1918 года по документам Российского государственного военно-исторического архива. Том 1. Сборник документов 18 февраля - 18 июня 1917, стр. 234//ПЦР, том 6, стр. 404.

[85] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 49.

[86] - Ставка и революция. Штаб верховного главнокомандующего и революционные события 1917 - начала 1918 года по документам Российского государственного военно-исторического архива. Том 1. Сборник документов 18 февраля - 18 июня 1917, стр. 234.

[87] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 51.

[88] – там же, стр. 44.

[89] - Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 61-62.

[90] - К.И. Белавин. Последнее следование Императорских поездов по Николаевской железной дороге (28 февраля – 1 марта 1917 г.)/Февраль глазами очевидцев, стр. 267.

[91] – А.А. Мордвинов. Последние дни императора/Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документов, стр. 101-102.

[92] - Февральская революция в Петрограде/Красный Архив, 1930, №4-5(41-42), стр. 65.

[93] - К.И. Белавин. Последнее следование Императорских поездов по Николаевской железной дороге (28 февраля – 1 марта 1917 г.)/Февраль глазами очевидцев, стр. 268.

[94] - Ю.В. Ломоносов. Воспоминания о мартовской революции 1917 г., стр. 281.

[95] – А.Б. Николаев. Как комендант К.Ф. Греков и комиссар А.А. Бубликов «охотились» за царским поездом (28 февраля - 1 марта 1917 г.)/ Международная научная конференция. Февральская революция 1917 года: проблемы истории и историографии. Сборник докладов, стр. 315.

[96] – там же.

Мы продолжаем рассказ о деятельности Ставки Верховного главнокомандования, командующих фронтами и самого Николая II в период с 27 февраля по 1 марта 1917 года. В этот период решилась судьба монархии в России, и современная историография обвиняет высших генералов царской армии в падении самодержавия. Ранее мы подробно рассмотрели их «революционную» работу 27 февраля[1] и на очереди следующий революционный день - 28 февраля 1917 года.

Мобилизация карателей продолжается

В ночь на 28 февраля продолжилась интенсивная работа Ставки по формированию карательной экспедиции в восставший Петроград. Ставка тесно взаимодействовала с ближайшим фронтом — Северным, не забывая при этом формировать вторую бригаду на Западном фронте.

Глубокой ночью — в третьем часу — Николай II распорядился усилить карательные войска артиллерией. Каждую бригаду следовало усилить одной конной и одной пешей батареями, укомплектовав каждое орудие одним зарядным ящиком[2]. Ближе к полудню «государь» вновь озаботился нужным количеством артиллерии для расстрела собственного народа: на этот раз распоряжение получил командующий Северным фронтом генерал Рузский. Ему полагалось по первому требованию генерала Иванова «назначить в его распоряжение» «прочный» батальон Выборгской крепостной артиллерии. Такое же распоряжение получил морской министр адмирал Григорович. Ему было приказано обеспечить (по первому требованию) генерала Иванова двумя «наиболее прочными» батальонами Кронштадтской крепостной артиллерии[3].

Уже в полдень Алексеев подключил к формированию карательной экспедиции и третий фронт - Юго-западный. Он передал командующему юго-западного фронта Брусилову распоряжение Николая II о необходимости выделить войска фронта в распоряжение генерала Иванова: Преображенский полк, 3-ий и 4-ый гвардейские стрелковые полки, выведя их для этого с фронта в резерв. От себя генерал Алексеев добавил, что считает необходимым усилить полки артиллерийской батареей и готовиться к возможной отправке гвардейской кавалерийской дивизии. Снабжение продовольствием указанных войск, ввиду удаленности юго-западного фронта от «театра» карательных действий - Петрограда, предполагалось осуществлять силами Северного фронта.

Время отправки войск с Юго-Западного фронта в распоряжение Иванова определялось готовностью железнодорожных путей к столь масштабной переброске войск[4].

К 16 часам генерал Алексеев продолжал усиливать карательную экспедицию Иванова. Западному фронту было приказано выделить две полевых радиостанции: одну в распоряжение генерала Иванова, другую расположить в Невеле. Обе радиостанции предназначались для поддержания постоянной связи между генералом Ивановым, штабом Северного фронта во Пскове и Ставкой в Могилёве.

Радиостанция №217 была погружена на поезд и отправлена к Иванову в ночь на 1 марта, а отправка в Невель радиостанции №218 была намечена на 1 марта[5].

На этом начальник штаба Верховного главнокомандования генерал Алексеев в своём карательном рвении не успокоился — после 18 часов он предупредил командующих Северного и Западного фронтов о возможности дополнительного усиления отряда генерала Иванова «остальными полками и батареями 2 и 15 кавалерийских дивизий»[6].

Генерал Алексеев был занят не только военным обеспечением карательной миссии генерала Иванова, но и всячески поддерживал его авторитет в среде высших военных и гражданских должностных лиц. До полудня в Петроград военному министру генералу Беляеву была направлена телеграмма о наделении Иванова особыми полномочиями с «беспрекословным» исполнением всех его требований[7].

После полудня Алексеев в пространной телеграмме проинформировал командующих фронтами о положении дел в столице[8]. Рассказав о событиях в Петрограде, повелениях царя и своих распоряжениях, генерал Алексеев, обращаясь к командующим фронтами, заключил: «...на всех нас лёг священный долг перед государем и родиной сохранить верность долгу и присяге в войсках действующих армий, обеспечить железнодорожное движение и прилив продовольственных запасов»[9].

Ближе к полуночи 28 февраля Алексеев вновь обратился к командующим фронтами с напоминанием, чтобы последние в полной готовности ожидали на фронте атак противника, который, зная о мятеже (и по мнению генерала Алексеева, проявлял деятельное участие в подготовке мятежа), попытается воспользоваться этим обстоятельством для нанесения «частных» атак[10].

В 11 часов дня Алексеев озаботился железнодорожным транспортом. Он запросил генерала Беляева о судьбе министра путей сообщения Войновского-Кригер и заодно, о способности министерства в новых условиях управлять железными дорогами[11]. Беляев через час телеграфировал, что Войновский, не успев покинуть Мариинский дворец после последнего заседания Совета министров царского правительства, был вынужден прятаться во дворце до 4 утра, и только после этого покинул его, чтобы укрыться в чужой квартире на Миллионной улице. Беляев заключил, что при подобных обстоятельствах вряд ли возможно управлять транспортом и предложил передать управление железными дорогами товарищу министра на театре военных действий.

Надо отметить, что в общем генерал Беляев дал верную информацию и это удивительно, принимая во внимание положение самого Беляева, находившегося в обстановке восстания и уличных боев. Но бывший военный министр всё-таки ошибся: Войновский-Кригер сумел добраться до министерства, но застал там уже новую власть[12].

В третьем часу дня из Таврического дворца Военная комиссия направила 50 солдат и двух подпоручиков на трёх машинах в министерство путей сообщения, чтобы занять его. Возглавил этот отряд небезызвестный впоследствии член гос. думы Бубликов[13].

Бубликов, прикрываясь военной силой восставших солдат и используя собственные связи, развил бурную деятельность в министерстве, пытаясь овладеть этим государственным учреждением. Именно Бубликов арестовал последнего царского министра путей сообщения Войновского-Кригер[14].

Об этих событиях, происходящих внутри министерства путей сообщения, генерал Алексеев, конечно, тогда не знал, но отсутствие руководителя его обеспокоило. На обороте бланка беляевской телеграммы генерал Алексеев наложил резолюцию о том, что временно принимает управление железными дорогами на себя[15]. Несмотря на то, что товарищ министра путей сообщения на театре военных действий генерал-майор Кисляков в личной встрече убедил Алексеева, что управлять железнодорожным транспортом из Ставки не получится[16], генерал Алексеев железнодорожный транспорт постоянно держал в поле своего зрения. Днём Алексеев приказал командующим военными округами оградить железные дороги от революции[17].

Такое внимание генерала Алексеева к железным дорогам продиктовано не только обеспокоенностью бесперебойным снабжением фронта. Помня о роли железнодорожников во всероссийской политической стачке в октябре 1905 года и, следовательно, о роли железнодорожников в распространении первой русской революции вширь, генерал всеми силами старался изолировать революционный Петроград от остальной России.

Около 4 часов утра 28 февраля Алексеев запросил командующего московским военным округом генерала Мрозовского о ситуации в Москве, сообщив при этом, что царь предоставляет ему право в случае необходимости самостоятельно объявлять Москву на осадном положении[18]. Этой же телеграммой Алексеев предупредил Мрозовского, чтобы тот особое внимание обратил на продовольственный вопрос, поскольку, по мнению Алексеева, в Петрограде «первые беспорядки... возникли из-за недостатка хлеба»[19].

В час дня Ставка вновь связалась с Москвой на этот раз с заведующим передвижения войск московского узла. Из Москвы доложили о начавшихся забастовках, остановке трамвая и переходе на второе положение охраны порядка, то есть о привлечение войск в помощь полиции. Ставка, приняв сообщение, настойчиво просила немедленно сообщать обо всех «отклонениях от нормального течения жизни»[20].

Отвлечёмся на минуту от контрреволюционной работы генерала Алексеева и попытаемся осмыслить сложившуюся 28 февраля ситуацию и реакцию Ставки. Заговорщицкая теория монархистов говорит о том, что Ставка и генералы в это время плетут интриги против Николая II. Классический монархист-«историк» Стариков объясняет победу Февральской революции исключительно заговорщицкими действиями против Николая II[21]. Стариков утверждает, что военные заговорщики просто используют «беспорядки» для реализации своего «старого плана» о смещении Николая II[22]. Главным заговорщиком числится генерал-адъютант Алексеев, который якобы способствовал отречению царя от престола путём хорошо продуманного обмана.

Генерал-адъютант Алексеев состоял начальником Штаба при Верховном главнокомандующем. Верховным главнокомандующим же с августа 1915 года был сам Николай II[23]. То есть генерал Алексеев нёс всю тяжесть ежедневной работы по управлению воюющей царской армией, поскольку стиль работы самодержца не подразумевал тяжёлой ежедневной рутиной работы. Вступив 17 февраля 1917 года, после отпуска по болезни, в должность[24], генерал Алексеев был ключевой фигурой по управлению армией.

В напряжённые дни петроградского восстания в стиле работы Ставки ничего не поменялось: царь, сделав принципиальные распоряжения по подавлению революции, спокойно сел в поезд и в 5 часов утра 28 февраля отбыл из Могилёва в сторону Царского Села[25]. Алексееву надлежало самостоятельно подготовить карательную экспедицию Иванова.

Таким образом, ранним утром 28 февраля мечта заговорщиков, если верить монархистам-«историкам», сбывается: царь в поезде, в руках у заговорщиков армия и вновь созданное правительство (так монархисты называют Временный комитет членов государственной думы), а по мнению таких недалёких монархистов как Стариков, заговорщикам ещё помогает «законспирированная агентура западных разведок»[26].

Казалось бы, наступило время «Ч», чтобы реализовать план заговора против царя. Но Алексеев занят совсем другим — вместо того, чтобы заниматься интригами против царя, он усиленно формирует контрреволюционную группу войск для подавления восставшего Петрограда. Цель этой группы войск понятна и однозначна: подавить военной силой петроградское восстание и, таким образом, сохранить престол за Николаем II.

В этом ему усиленно содействуют командующие Северного и Западного фронтов генералы Рузский и Эверт со своими штабами. Согласитесь, что для заговорщиков это – странные действия. Странные, если руководствоваться надуманными «теориями» о военных, как о творцах Февральской революции и авторах свержения самодержавия. Но если руководствоваться историческими фактами, то деятельность генерала Алексеева вкупе с командованием Северного и Западных фронтов была ничем иным, как мобилизацией всех контрреволюционных сил в защиту самодержавия и действующего монарха.

На основании распоряжения царя, Алексеев рассылает приказ об усилении бригад артиллерийскими батареями и даёт распоряжение генералу Брусилову о формировании ещё одной - третьей по счёту - бригады для подавления революции в столице. Удаленность фронта не позволяет начать оперативную переброску войск к Петрограду, но Алексеев, тем не менее, считает необходимым сформировать этот, по сути, резерв для карательной экспедиции. Передавая распоряжение Брусилову, Алексеев выходит за рамки, определенные царем, и даёт распоряжение усилить формирующуюся бригаду артиллерией, а также готовиться к переброске гвардейской кавалерийской дивизии.

Инициатива Алексеева этим не исчерпалась: он укомплектовывает радиостанциями генерала Иванова, что, безусловно, должно улучшить информированность, управляемость и координацию всех контрреволюционных сил и повысить их эффективность в борьбе с революцией.

Генерал Алексеев поддерживает авторитет Иванова, следит за ситуацией в Москве, пытается сохранить контроль самодержавия над железными дорогами, информирует в подробностях о Петроградском восстании командующих фронтами, призывая сохранять верность царизму.

Вслед за ним уже командующий Западным фронтом генерал Эверт обращается к командирам, выделенных в карательный отряд частей, о необходимости выполнить свой долг перед «государем императором», который повелел «восстановить порядок»[27]. Командующий Северным фронтом генерал Рузский, желая оставить железные дороги и телефонную связь в Финляндии под контролем самодержавия, своим приказом переподчиняет все войска Финляндии и самого генерал-губернатора(!) командиру 42 корпуса. О чём лояльно просит доложить «его величеству»[28]. Весьма странные «заговорщики»…

Но нужно ещё отметить, что вся деятельность Алексеева и командующих фронтами по защите монархии происходила на фоне негативных новостей из Петрограда.

В 2 часа ночи военный министр Беляев доложил Алексееву о захвате революционерами Мариинского дворца[29].

В 8 часов утра Хабалов доложил, что число верных самодержавию войск составило 600 штыков и 500 сабель[30].

Ближе к полудню пришли ещё две телеграммы: одна от Хабалова, другая от Беляева. Хабалов ответил на 10 вопросов, которые ему задал генерал Иванов (об этом ниже), а Беляев, по сути, констатировал захват всех учреждений столицы и прекращения деятельности правительства, настоятельно прося при этом военной помощи с фронта[31].

В 13-30 Беляев информировал Ставку о самоликвидации отряда Хабалова — последней военной единицы Петрограда верной царю[32].

Этим же днём в Ставку пришла телеграмма от членов Государственного совета, в которой 23 члена этого царского органа констатировали полное падение царской власти в столице и просили (всего лишь просили!) Николая II о возможности сформировать новое правительство думой[33].

В этих условия постоянно ухудшающейся обстановки генерал Алексеев, наряду с организационной работой по формированию контрреволюционных сил, пытался вдохнуть уверенность в подавленных и деморализованных защитников монархии в Петрограде. В половине седьмого вечера Алексеев проинформировал Беляева о формируемых Ставкой воинских частях для подавления революции в Петрограде[34].

В напряжённые часы 28 февраля, когда сопротивление самодержавия в столице было окончательно сломлено и победа революции в Петрограде стала очевидна для сторонников монархии, генерал Алексеев, несмотря на обострившуюся болезнь[35], проявляет недюжинную энергию в формировании контрреволюционной армии.

Исторические факты полностью опровергают надуманные «теории» монархистов-белоэмигрантов и таких неомонархистов как Стариков о предательской роли генерала Алексеева и высших командиров царской армии и свидетельствует, что «седовласый» каратель — генерал Алексеев и его подчинённые были преданы монархии, а весь тяжёлый день 28 февраля сохраняли преданность лично Николаю II.

Завершается трудный для контрреволюционеров день 28 февраля, отбитой Алексеевым в ночь на 1 марта телеграммой генералу Иванову и всем главкомам фронтов о ситуации в столице. Ссылаясь на «частные сведения», генерал Алексеев сообщал, что ситуация в Петрограде стабилизировалась, образовано Временное правительство, к которому «примкнули» войска, а само Временное правительство приводит в порядок примкнувшие части. И самое главное в этой стабилизации: образовавшееся правительство во главе с Родзянко, выпустило воззвание к населению, в котором говорилось о «незыблемости монархического начала в России». Если это правда, — заключал Алексеев, — то Иванову необходимо пересмотреть «способы» действий, перейдя от репрессий к переговорам[36].

Из этой телеграммы видно, что генерал Алексеев маневрирует. Действительно, к чему кровопролитие, если цель и так достигнута: монархия незыблема, новое правительство сформировано из представителей понятной думы, возглавляется известным монархистом Родзянко, а войска примыкают к нему? Очевидно, что Алексеев, как политик обладал гибкостью, способностью к быстрому анализу и острой реакцией на стремительно меняющиеся события.

Другой вопрос, что эти «частные сведения» не совсем отвечали реальной обстановке, о чем собственно и запрашивается у Алексеева в ответной телеграмме от генерала Рузского: «откуда у наштаверх сведения, заключенные в телеграмме...»?[37]. Действительно, обстановка в Петрограде не такова.

Продолжение следует...

Ив. Якутов

источник

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] - Николай II и генералы 27 февраля 1917 (см.: https://beskomm.livejournal.com/152598.html /// https://beskomm.livejournal.com/153073.html).

[2] – Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 17.

[3] – там же, стр. 19.

[4] – там же, стр. 24.

[5] - там же, стр. 28-29.

[6] - там же, стр. 29.

[7] - там же, стр. 19.

[8] - там же, стр. 22-24.

[9] - там же, стр. 24.

[10] - там же, стр. 31.

[11] - там же, стр. 25.

[12] – Э.Б. Войновский-Кригер. [Последнее заседание совета министров] По поводу кончины Н.Н. Покровского/Февраль 1917 глазами очевидцев, стр. 15-16.

[13] - Февральская революция в Петрограде/Красный Архив, 1930, №4-5(41-42), стр. 88/Бубликов. Русская революция, стр. 22.

[14] – Э.Б. Войновский-Кригер. [Последнее заседание совета министров] По поводу кончины Н.Н. Покровского/Февраль 1917 глазами очевидцев, стр. 16.

[15] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 25.

[16] – там же, стр. 26.

[17] - там же, стр. 32.

[18] - там же, стр. 17.

[19] - там же, стр. 17.

[20] - там же, стр. 32.

[21] – Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 37.

[22] - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 69.

[23] – Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия, стр. 384.

[24] - Ставка и революция. Штаб верховного главнокомандующего и революционные события 1917 - начала 1918 года по документам Российского государственного военно-исторического архива. Том 1. Сборник документов 18 февраля - 18 июня 1917, стр. 133.

[25] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 17.

[26] - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 40.

[27] - Февральская революция 1917 года/Красный Архив, 1927, том 2(21), стр. 26-27.

[28] - там же, стр. 41.

[29] - там же, стр. 16.

[30] - там же, стр. 19.

[31] - там же, стр. 20-21.

[32] - там же, стр. 27.

[33] - там же, стр. 18.

[34] - там же, стр. 27-28.

[35] - там же, стр. 37.

[36] - там же, стр. 31.

[37] - там же, стр. 38.

Восстание пулемётных полков, расположенных в пригородах Петрограда, которое в светской историографии получило название Ораниенбаумского, особенно не любят упоминать монархисты-«историки», и на это у них есть свои причины. Действительно, как можно связать «жидомассонов», «английскую и немецкую агентуру», «боевиков» и прочих мифических «организаторов» Февральской революции с воинскими частями, удалёнными и изолированными от столицы? Или как можно приплести к восстанию пулемётчиков деятелей государственной думы и высших армейских генералов? Несмотря на то, что история монархистов-фальсификаторов лжива, в её основе лежит не откровенная, грубая, топорная ложь, а более утончённые приёмы мистификаций.

Монархисты-«историки» стараются извращать нашу историю, применяя подтасовки и передёргивания, манипуляции и измышления, которые создают внешнюю правдоподобность их лжи. Свои лживые «исторические» концепции они, как правило, основывают на действительных исторических фактах, но извращают их при этом до неузнаваемости. В этом смысле Ораниенбаумское восстание, возникшее в отдалённом гарнизоне, является крайне неудобным событием для манипуляций. Восставших пулемётчиков, без риска быть разоблачённым, не «прикрепишь» к «историческим» концепциям заговора против Николая II и империи. Более того, восстание нескольких десятков тысяч крестьян и рабочих, переодетых в солдатские шинели и находящихся вдали от эпицентра революции, свидетельствует о том, что Февраль, это явление общенациональное, имеющее глубокие корни в российском обществе и поэтому выходящее за рамки заговоров и переворотов. Эти веские причины предопределили игнорирование «историками»-монархистами восстания пулемётных полков в пригородах Петрограда.

Между тем мятеж пулеметчиков и их поход в революционную столицу явился одним из важнейших событий Петроградского восстания. Мы уже упоминали о начале восстания в предыдущих материалах (см.: Развал и бессилие царской власти (https://beskomm.livejournal.com/155829.html )) и в этот раз расскажем о том, как развивалось Ораниенбаумское восстание 28 февраля 1917 года.

Поход на Петроград

В первом часу ночи 28 февраля около 19 000 солдат 1-го пулемётного полка выступили из Ораниенбаума в сторону Петрограда[1]. На пути в столицу первым населенным пунктом с воинскими частями было село Мартышкино, в котором находились учебные команды пулемётчиков. В этой школе служил подпоручик Тарасов-Родионов — участник первой русской революции, большевик, отошедший от политической деятельности в период реакции. Поднятые среди ночи учебные команды присоединились к пулемётчикам вместе со своими пулемётами[2].

После Мартышкино на пути восставших был Петергоф с его 20 тысячным гарнизоном. Известно, что полиция Петергофа ещё в 2 часа ночи получила известия о восстании 1-го пулеметного полка и его движении в сторону Петрограда[3]. Вероятно и воинское начальство Петергофа было информировано не позднее этого времени, поэтому командование гарнизона устроило для пулемётчиков засаду из юнкеров в районе деревни Бобыльская[4]. Юнкера, пытаясь остановить революционных солдат, открыли пулеметный огонь по колонне, но встречным огнём были подавлены и рассеяны.

Войдя, около 4 часов утра, в Петергоф, пулемётчики подняли гарнизон стрельбой вверх и стали призывать солдат присоединиться к походу в Петроград, чтобы помочь революции. Основная масса солдат присоединилась добровольно, среди них был 3-й пехотный полк, который возглавил большевик подпоручик Дашкевич. Колеблющихся и не желавших присоединяться солдат принуждали силой участвовать в походе на столицу[5].

Надо отметить, что офицеры, в основной своей массе, уклонились от участия в восстании — лишь единицы остались вместе с солдатами[6]. Петергофская полиция сдалась, не оказав никакого сопротивления[7].

В Стрельне располагался 2-ой пулемётный полк, насчитывавший около 10 000 солдат[8]. К тому моменту, когда восставшие войска подошли к Стрельне, многие офицеры 2-го пулемётного собрались в квартире командира полка. Вскоре в квартиру пришли делегаты от мятежных частей с требованием присоединиться к ним. Из присутствующих офицеров к восстанию присоседились лишь 6 человек, среди них был потомственный офицер, командир 4-го батальона Павлов[9]. В целом, солдаты 2-ого пулеметного полка без сопротивления присоединились к революционной колонне. Имевшиеся в Стрельне интендантские склады были использованы восставшими для вооружения и смены обмундирования[10].

Таким образом, пулемётчики 1-го пулемётного полка, подняв восстание в Ораниенбауме, успешно прошли через все населенные пункты, поднимая и присоединяя к себе расположенные в них воинские части, и ранним утром 28 февраля подошли к окраинам Петрограда.

Численность войск Ораниенбаума, Петергофа и Стрельны составляла свыше 70 000 солдат[11], и основная масса солдат приняла участие в революционном походе на столицу — колонна восставших насчитывала не менее 50 000 штыков и растянулась по дороге на несколько десятков километров.

Перед Петроградом с революционными солдатами встретилась делегация Государственной думы, состоящая из нескольких членов думы и офицеров. Представители думы попытались возглавить восставшие войска, внушая солдатам, что обстановка в столице спокойная, не требующая их боевого участия. Что примечательно, представители думы призывали солдат радоваться восшествию на престол нового царя — Михаила[12]! Учитывая, что такая публичная агитация среди восставших войск за нового царя произошла утром 28 февраля, то есть задолго до отречения Николая II, можно констатировать, что к утру 28 февраля руководство думы, в лице Временного комитета, приняло решение о вмешательстве в революцию и спасении монархии путём замены одного Романова (Николая II) на другого Романова (его брата Михаила).

На окраине столицы, в районе рабочего посёлка (вероятно деревни Емельянова и Автово) Путиловского завода, авангард восставших войск был обстрелян из пулемётов полицейскими[13]. В завязавшейся перестрелке восставшие одержали верх, потеряв убитыми и ранеными несколько человек[14].

Путиловцы и пулемётчики

Утром Путиловский завод выбирал своих представителей в Совет рабочих депутатов. Узнав новости о движении войск по Петергофскому шоссе, рабочие срочно выслали навстречу солдатам 200 вооруженных рабочих[15]. Не зная с какой целью идут войска в столицу, рабочие решили действовать по обстановке: если солдаты революционные, то надо объединиться и действовать совместно, если же это каратели, то необходимо агитацией привлечь их на сторону революции. При встрече все сомнения отпали: солдаты были на стороне революции, и рабочие объединились с пулеметчиками.

Путиловские рабочие встретились с пулеметчиками как давние боевые друзья. Восторг, радость, крики «ура», братание, игра оркестра — такова была атмосфера встречи. Солдаты делились с рабочими вооружением, рабочие же выносили для солдат из ближайших лавок хлеб, колбасу, табак. Из домов женщины-работницы несли солдатам имеющиеся у них припасы еды.

На состоявшемся на месте встречи митинге выступил рабочий-электрик большевик Егоров[16]. В своей речи он обозначил три ближайшие цели трудящихся (так называемые «три кита» большевистской политической программы): установление республики, 8-ми часовой рабочий день рабочим и земля крестьянам, а также призвал без сожаления и пощады до конца уничтожить самодержавие.

С этого момента вся революционная работа восставших солдат Ораниенбаума, Петергофа и Стрельны проходила совместно с рабочими Петрограда.

Все вместе подошли к Путиловскому заводу. От завода группа солдат и рабочих проследовала до бывшей усадьбы Воронцовой-Дашковой «Кирьяново», где располагались казармы полиции портовой ветви[17]. Там солдаты обыскали казарму и обезоружили полицейских. Самих полицейских, успевших переодеться в гражданскую одежду, выстроили, пересчитали (их оказалось 36 человек) и отпустили под обещание никогда не выступать против народа[18]. Через некоторое время со стороны Путиловского завода, с мартена и заводской церкви по рабочим и солдатам был открыт пулеметный огонь. Ответный огонь и действия групп по ликвидации засад не дали результата — полицейские успели скрыться. По общему мнению рабочих, стрельбу произвели полицейские из числа тех 36, что были отпущены ранее[19].

От Путиловского завода революционная колонна направилась в сторону центра столицы, к Таврическому дворцу. Недалеко от завода по Петергофскому шоссе (ныне проспект Стачек) находилось 6-е отделение потребительского общества Путиловского завода (здание сохранилось поныне) — к этому кооперативу рабочие подошли около 14 часов[20]. С чердака здания кооператива по революционным солдатам и рабочим полицейские открыли пулеметный огонь[21]. Путиловцы и солдаты кинулись внутрь здания и были встречены огнём — погибли слесарь Николай Устинов и унтер-офицер Фёдоров[22]. Разъяренные повстанцы окружили 6-е отделение и штурмом овладели им. Полицейских выгоняли из здания, поверх полицейских кителей на них были надеты солдатские шинели* (* - относительно принадлежности шинелей у очевидцев имеются разночтения: то ли "фараоны были в шинелях Семёновского полка[23], то ли в шинелях Измайловского полка[24]). Особенно ненавистного пристава Петергофского участка, арестовавшего не одну сотню подпольщиков и активистов, расстреляли на месте[24а]. Уничтожив засаду в здании кооператива, разоружили охрану макаронной фабрики, которая располагалась здесь же.

На пересечении Петергофского шоссе и Ушаковской улицы (ныне улица Зои Космодемьянской) располагался Петергофский полицейский участок. Солдаты и рабочие подошли к участку с намерением его захватить, но засевшие в нём полицейские оказали упорное сопротивление. Осада продолжалась около часа, пока нескольким молодым рабочим не удалось проникнуть внутрь участка и поджечь его. «Фараоны» вынуждены были сдаться, их выводили из участка и здесь же расстреливали[25].

Разгромив Петергофский участок, колонна продолжила движение по Петергофскому шоссе. У Нарвской площади она подверглась интенсивному пулеметному обстрелу, стреляли с 5-6 мест, в том числе с Нарвских триумфальных ворот[26]. Подавив сопротивление полицейских, рабочие и солдаты вступили на Старо-Петергофский проспект.

На пересечении Нарвской и Старо-Петергофского проспекта располагалось Валаамское подворье мужского монастыря, из которого революционную колонну вновь обстреляли из пулеметов[27]. Эта засада также была уничтожена рабочими и солдатами.

Дойдя до Обводного канала, революционная колонна уничтожила пулеметы на одном из его зданий[28] и разгромила 3-й полицейский участок Нарвской части[29]. Здесь же, на Обводном канале, в здании фабрики «Треугольник», рабочие организовали питательный пункт, в котором часть восставших солдат смогла перекусить.

Дело было ближе к вечеру, и трудная ночь дала о себе знать – солдаты устали, замёрзли, были голодны. Один из студентов — участник боевого отряда рабочих — предложил идти солдатам в Технологический институт, в котором можно было разместиться на отдых большому числу солдат, а кроме того, революционные студенты организовали там питательный пункт[30]. Было решено немедленно найти подходящее место для расположения нескольких десятков тысяч солдат, которые, безусловно, не могли оставаться бездомными в столице.

В итоге основная масса войск Ораниенбаума, Петергофа и Стрельны расположилась в Технологическом институте[31] и Народном доме на Петроградской стороне[32], кроме этого, часть солдат нашли приют в казармах Измайловского, Семёновского и Егерского полков[33], а также в казармах 2-го пулемётного полка на Охте[34].

У Обводного канала пешая колонна восставших солдат соединились с пулемётчиками, которые ночью уехали из Ораниенбаума в Петроград на поезде. Последние, прибыв в столицу, не теряли времени зря: захватили Балтийский вокзал, водрузив на его здание красный флаг[35]. К тому же рабочие привлекали пулемётчиков к уничтожению очагов сопротивления царизма: с участием пулемётчиков был захвачен Аничков дворец и уничтожена засада на Лиговке[36]. Солдаты-пулеметчики рассказывали, что из Таврического дворца до Балтийского вокзала дозвонились думцы (очевидно, деятели Военной комиссии Временного комитета) и попытались привлечь пулемётчиков на сторону думы, но получили отказ: солдаты не захотели защищать «какую-то там» Думу[37].

К этому времени восставшие войска Ораниенбаума, Петергофа и Стрельны имели уже сложившийся руководящий орган, который, очевидно, имел следующий состав: рядовые Школы оружейных мастеров Александр Жилин (большевик), Иван Газа (большевик) и Георгий Струмилло (рабочий-меньшевик), пулемётчики рядовой Григорий, рядовой Иван Ильинский (большевик) и прапорщик Степан Марисов (большевик), Сергей Петриковский (большевик), офицеры подпоручик Тарасов-Родионов (бывший большевик), подпоручик Дашкевич (большевик) и командир батальона Павлов (беспартийный)[38].

Руководители солдатского восстания предприняли необходимые действия для того, чтобы связаться с центром революции и присоединить пулеметчиков к основным силам революции. Солдат Григорий был направлен на поиски членов Петербургского Комитета (большевиков) (вероятно на Выборгскую сторону), прапорщик Тарасов-Родионов с пулемётной командой отправился в Таврический дворец, чтобы доложить Совету рабочих депутатов о прибытии новых революционных войск. Командир 4-го батальона 2-го пулеметного полка Павлов также направился в Таврический дворец для получения директив от Совета Рабочих депутатов.

В Таврическом дворце Павлов получил направление в Выборгский район, в распоряжение «начальника обороны», а Тарасов-Родионов получил задание от Военной комиссии Временного комитета.

Примечательно, что Тарасов-Родионов пробился вместе со своими солдатами в комнату Исполнительного Комитета Совета и доложил, что восставшие пятьдесят тысяч прибыли в Петроград. Однако усилиями соглашателей Соколова, Скобелева, Стеклова делегация пулемётчиков была буквально выставлена из Совета и направлена во Временный комитет буржуазии[39].

Тем временем солдаты-пулемётчики, следуя в сторону Технологического института, по пути «сняли» пулеметную засаду с колокольни церкви святой Екатерины, расположенной на Старо-Петергофском проспекте[40], и ликвидировали группу полицейских в Коломенской части, которые вели пулеметный огонь по революционным трудящимся[41].

Из общей массы восставших пулемётчиков выделились особо активные революционные солдаты. Ещё у Путиловского завода часть таких солдат стала отделяться от основной колонны и вместе с рабочими образовывать боевые группы для разгрома очагов сопротивления царизма. Эти отряды использовали заводские машины, устанавливая на них пулеметы и разъезжая по городу. Одна из таких машин уничтожила засаду «у пяти углов», убив при этом 6 жандармов и захватив 2 пулемета; сняла две засады на «ближайших улицах»; сняла блокаду Охтинского моста, которую устроили жандармы, обстреливая мост с нескольких домов одновременно[42].

Не отставали от пулемётчиков и солдаты 3-го пехотного полка из Петергофа. Группа революционно настроенных пехотинцев участвовала в присоединении к революции Петропавловской крепости. Эта группа солдат, по пути к Петропавловке, подверглась пулеметному обстрелу с минаретов мечети, с той самой, с которой днём ранее уже снимали пулеметную засаду[43].

Ещё в этот день пулемётчики принимали участие в уничтожении полицейской пулемётной засады на Лиговском проспекте[44] и в разгроме пересыльной тюрьмы на набережной реки Монастырки[45].

* * *

Прибытие в Петроград 50 тысяч вооружённых и организованных пулемётчиков окончательно решило исход Петроградского восстания в пользу революции. Первый и второй пулеметные полки и третий пехотный полк внесли решающий вклад в победу революции в столице. Сам факт присутствия такой силы придавал революционным массам петрограда значительное превосходство не только численное, но и моральное.

Помимо этого, пулемётчики активно включились в борьбу с сопротивляющимися остатками самодержавия. Важной особенностью восстания пулемётчиков явилось то обстоятельство, что они сразу же объединились с рабочими. Когда восставшая колонна прибыла в Питер, то самыми верными союзниками пулемётчиков выступили не воинские части, а рабочие Путиловского завода. Союз путиловцев и пулемётчиков и их совместные действия по разгрому остатков царской власти имели истинно революционный, бескомпромиссный характер. Такая революционность объясняется высокой долей рабочих в составе пулемётных полков, как правило, мобилизованных за участие в забастовках и за «неблагонадёжность». Среди таких мобилизованных «смутьянов» были не только питерские рабочие, но призванные в армию за забастовки екатеринославские шахтёры и николаевские судостроители[46]. Само собой, что в такой массе революционных сознательных рабочих не могло не обойтись без большевиков. Из 10 выдвинувшихся руководителей восстания 6 были большевиками, один – бывшим большевиком, один – сочувствовавшим (рядовой Григорий), один – беспартийным и только один был меньшевиком. Не удивительно, что руководители восстания привели своих солдат не просто под знамёна антицарской борьбы, но и сразу сделали политический выбор - эмиссары пулемётчиков отправились не куда-нибудь, а в Совет рабочих депутатов и в Выборгский райком большевиков.

Дальнейшая судьба первых революционных полков повторила синусоиду революционного 1917 года: нараставший революционный подъём в апреле и июне привёл к июльской реакции и контрреволюционным мерам Временного правительства, в результате которых три полка практически прекратили своё существование.

Ив. Якутов

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] – В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание/Исторические записки, том 114, стр. 265.

[2] - А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 138-148.

[3] – Февральская революция в императорской резиденции Петергоф/Русское прошлое, 1993, №4, стр. 10.

[4] - В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание/Исторические записки, том 114, стр. 266.

[5] – К.С. Жарновецкий. 1917 год в Новом Петергофе/Красная летопись, 1929, №2(29), стр. 177.

[6] - Впечатления солдата/Правда, 1917, №2.

[7] - В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание/Исторические записки, том 114, стр. 267.

[8] – Б.М. Кочаков. Состав Петроградского гарнизона в 1917 г./Учёные записки ЛГУ, 1956, №205, стр. 68.

[9] – Н. Павлов. Второй пулемётный полк в дни Февральской и Октябрьской революций/Военно-исторический журнал, 1970, №4, стр. 55.

[10] – К.К. Кангер. День рождения/Крушение царизма, стр. 332-333.

[11] - Б.М. Кочаков. Состав Петроградского гарнизона в 1917 г./Учёные записки ЛГУ, 1956, №205, стр. 64.

[12] - Впечатления солдата/Правда, 1917, №2.

[13] - Н. Павлов. Второй пулемётный полк в дни Февральской и Октябрьской революций/Военно-исторический журнал, 1970, №4, стр. 55//М. Лезин. Воспоминания рядового, стр. 71//К.К. Кангер. День рождения/Крушение царизма, стр. 333.

[14] - А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 156-161.

[15] – М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 28//П.Д. Скуратов. Воспоминание бывшего красногвардейца/История пролетариата СССР, 1932, №11, стр. 112-113.

[16] - М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 28//А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 162-163.

[17] - В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание/Исторические записки, том 114, стр. 269-270.

[18] - Впечатления солдата/Правда, 1917, №2//М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 29-30.

[19] - М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 28//Впечатления солдата/Правда,1917, №2//А.И. Афанасьев. Молодёжь Нарвской заставы/В огне революционных боёв, стр. 216.

[20] - В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание/Исторические записки, том 114, стр. 270.

[21] - М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 30//П.П. Александров. За Нарвской заставой, стр. 132//А.И. Афанасьев. Молодёжь Нарвской заставы/В огне революционных боёв, стр. 216-217// П.Д. Скуратов. Воспоминание бывшего красногвардейца/История пролетариата СССР, 1932, №11, стр. 113.

[22] - М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 30.

[23] - А.И. Афанасьев. Молодёжь Нарвской заставы/В огне революционных боёв, стр. 217.

[24] - М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 30.

[24а] - А.И. Афанасьев. Молодёжь Нарвской заставы/В огне революционных боёв, стр. 217.

[25] - М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 30//П.Н. Степанов. Юные пролетарии/Нарвская застава в 1917 году, стр. 116.

[26] - Впечатления солдата/Правда, 1917, №2//М. Лезин. Воспоминания рядового, стр. 71//П.Н. Степанов. Юные пролетарии/Нарвская застава в 1917 году, стр. 116.

[27] - П.П. Александров. За Нарвской заставой, стр. 132//М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 30.

[28] - М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 30.

[29] - П.Д. Скуратов. Воспоминание бывшего красногвардейца/История пролетариата СССР, 1932, №11, стр. 113.

[30] - А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 169.

[31] - А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 169.

[32] - М. Лезин. Воспоминания рядового, стр. 74.

[33] - Н. Павлов. Второй пулемётный полк в дни Февральской и Октябрьской революций/Военно-исторический журнал, 1970, №4, стр.55.

[34] - К.К. Кангер. День рождения/Крушение царизма, стр. 333.

[35] - А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 170.

[36] - А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 171//Февральская революция в Петрограде/Красный Архив, №4-5(41-42), стр. 72.

[37] - А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 171.

[38] - В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание/Исторические записки, том 114, стр. 266.

[39] - А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 182-190.

[40] – В.Ю. Черняев. Ораниенбаумское восстание/Исторические записки, том 114, стр. 270.

[41] - Февральская революция/Красный Архив, №4-5(41-42), стр. 73//М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 30.

[42] - М. Лезин. Воспоминания рядового, стр. 73-74.

[43] - К.К. Кангер. День рождения/Крушение царизма, стр. 333.

[44] – А. Тарасов-Родионов. Февраль. Роман-хроника, стр. 174-165.

[45] – М. Мительман. 1917 год на Путиловском заводе, стр. 31.

[46] - Б.М. Кочаков. Состав Петроградского гарнизона в 1917 г./Учёные записки ЛГУ, 1956, №205, стр. 62.

источник жж
источник вк