Лирическое отступление
Хрустальные облачка пролетали лёгонькими птичками, доставляя пушинки-письмеца кому-то в небе. Ветер ускорял доставку, подгоняя нерадивых курьеров, неся с запада сизые тучки, упругие и бочковатые. С далекой тверди на все эти метания, задрав головы, смотрела группка чудиков. Таких маленьких и смешных людишек в странных костюмах. При первых каплях дождя самый высокий из группы сдернул «моцартовский» парик, обтер им лицо, развернулся по оси и направился в дом позади них. Другие четверо невесело потянулись за первопроходцем.
Дом стоял тут, будто врытый, очень долго. Минимум - с конца XVIII века. Всегда был дворянской усадьбой, родовым имением, господскими покоями. В прошлом столетии стал популярной лесной здравницей. А теперь, отреставрированный как культурный памятник регионального значения, зарабатывал тем, что отходил разным ивент-арендаторам для проведения мероприятий. Так и сегодня с раннего утра в доме кипела новая жизнь, опутанная тоннами проводов. Музейщики-контролеры заперли все комнаты, оставив публике лишь огромную парадную залу. На территории вокруг усадьбы поставили сцену, шатры, открытые беседки. На пушкинский праздник съезжались участники большого фестиваля. Внутри толпы сновали волонтеры, трудились мажордом, дворецкие-распорядители, официанты, замирали «живые скульптуры», суетились аниматоры-пушкинисты, изображали сценки на свежем воздухе артисты уличных театров со всей страны.
После пяти часов вечера время будто ускорилось. За полчаса на подошедших автобусах округу покинули все гости, еще за час «свернулись» техники, погрузив дороженную аппаратуру, разъехался на своем транспорте сервисный и ресторанный персонал... Аниматоры и артисты рассаживались сначала с кем придется, из-за мест уже начались склоки, но потом кто-то из организаторов сказал, что будут еще пассажирские «газельки». Просто попозже. Всех оставшихся поделили на несколько посадок, раздали телефоны водителей - но одна ГАЗель не доехала. Попала в ливень на уже размытой дороге и встала где-то в районе, о чем шофер и доложил по указанному номеру, беспрерывно пропадая и странно шепелявя из-за низкого качества связи. Теперь дождь и ночь добрались сюда, в глубокую безлюдную глушь, где и застряла наша жалкая горстка актеров. Так пять человек зашли внутрь старинного здания - им не оставалось ничего другого.
Хорошо еще, что у высокого в парике был ключ от главного входа. Единственный местный из застрявших, нанятый устроителями фестиваля, завтра собирался сопровождать сюда клининговую службу, чтобы сдать объект кураторам. Прочие несчастные - кто откуда и самых разных занятий. Две подружки-веселушки приехали вожатыми в большой областной лагерь, их отправили сюда по разнарядке. Еще тут оказались свободный художник-турист на подработке, ну и одна настоящая актриса на практике. Разношерстная компания прошла в шикарную залу, теперь холодную и сырую, и села рядком на винтажный диван.
Подружки сразу принялись реветь и тщетно звонить кому-то, актриса освободилась от поддельных фижм и достала из рюкзака ветровку, парни дружно помычали что-то ободряющее и ушли в сторону кухни, светя мобильниками. Дом был обесточен, так что замаскированный рубильник тоже предстояло поискать, а девушки пока зажгли свечи в канделябрах, массивных, но легких новоделах. Утеревшие слезы барышни даже решили попробовать разжечь камин и «ощутить романтику». (Высокий, знаток пространства, предупредил, что все историко-музейные ценности заперты в комнатах второго этажа, здесь же просто копии, стилизованные под разные эпохи и весьма дешевые.)
Когда обстановка стала приемлемой, безо всяких предвестий, стуков и скрипов на девушек начали наползать тени. Они появлялись будто повсюду, трепеща, как ночные бабочки, у дверей, кружа около свечей, сгущаясь на лепных потолках в невообразимой вышине и являя собой густой слой - новый потолок, нависающий над незваными гостьями. Первой этот бал теней обнаружила актриса, увидев рядом с дальним канделябром даму в шляпке и платье-тыкве с раздутыми рукавами. Она громко вскрикнула, схватила подсвечник с ближайшего столика и начала размахивать им окрест. Подружки у камина нажали на фонарики смартфонов и пронзительно завизжали в унисон...
В ярких лучах тени мешались в кучу, цилиндры наплывали на чепцы, крылатки - на манто. Они налетали на свет вереницей и отправлялись вверх. Парни, прибежавшие на шум, стояли теперь джедаями со своими телефонами, пытаясь защитить женщин. В один момент, взявшись за руки, все пятеро бросились к черному зеву дверей. Но слоистый потолок волной пошел вниз, наступая на молодежь. От темной материи отделилась воинственная преграда - офицеры с саблями и длинными пистолетами. И даже... гусары на лошадях. Вся группа живых была выдавлена тенями к камину, в котором вдруг полыхнуло пламя.
Хруст в гостиной раздавался всё сильнее. Тени сплоченной серо-бурой массой ломали гламурные подделки, заполонившие их пространство. Они тучей, ставшей вихрем, всасывали диваны и козетки, пуфы и шестиноженные столики, овальные гнутые стулья и гобелены из полиуретановых ниток, а также вазы, кисеи, канделябры, панно с сухими цветами - по мелочи. С сумасшедшей скоростью небесная воздушность залы уничтожалась бесследно. За окнами был тот же стихийный кавардак: «молонья», как испокон века говорили в этих местах, ножом разрезала темень с так и не включенным освещением, шумел дождь. А ветер выл в верхушках деревьев, ломая ветки.
Если бы сейчас кто-то из людей мог видеть, что творится на площадке перед особняком, то это было бы не менее впечатляющее зрелище. В прорезях молнии, словно бледное тело в дырявом кафтане, перемежались оттиски-картинки минувшего праздника. В длинных фосфорных лучах от неба до земли шарообразно сверкали шатры, проблескивали сотнями бенгальских огней пластиковые бейджики, перекати-полем неслись по газонам, утрамбованной почве и неудобным помостам дипломы, платочки, тонкие вилочки в два зубца, галстухи, подложечки от тарталеток. То ли в лапту, то ли в салочки «играли» друг с другом нуарные образы гостей, музыкантов, официантов, волонтеров, мимов, поваров... Дом запомнил всё, впитал торжество, сделал черно-белые снимки присутствующих - и вставил их в свои неподъемные рамки червленого серебра для дагерротипов. Усадьба оживала, прокручивая этот диафильм.
Меж тем у одной из подружек начала тлеть бахрома на накидке «русского дворового платья». Ни ей, ни второй девушке не на что было сменить выданные костюмы, их просто предстояло сдать в администрацию лагеря по прибытии. Актриса сжалась настолько, что ей, миниатюрной инженю, уже игравшей в театре параллельно окончанию учебы, казалось - она сейчас растворится в горячем воздухе. Оба парня во фраках, за порчу которых они бы выплатили десять неполученных гонораров, пытались совещаться. (Привыкая к шоку, как ко всему привыкаешь, когда невероятный киношный экстрим случается с тобой и длится какое-то время..) Странно, шептались они, тени на нас больше не реагируют. Теперь панели дверные крушат, держащиеся, кстати, на честном слове и паре шурупов. Попробуем отойти к окнам, они же пластиковые, вон ручки, сразу на себя дергай. Но тут загорелись обе подружки, и у актрисы сверкнули волосы, выдав сияющий над тонким личиком нимб как последнее озарение для грозной тучи впереди.
Этот сигнальный огонь обозначил конец обреченных. Сиреной кричали заживо горящие девушки... Толпа теней, словно пиратская каравелла под черным флагом, брала на абордаж маленькую шхуну. С правого фланга снова выступили военные и повалили мужчин в камин головами вперед. Слева несколько старушечьих клюк и тростей расправлялись с останками девушек.
ГАЗель, пережившая громы и молнии, рытвины и буераки, последствия ночного бурелома на ближнем перелеске, добралась до усадьбы в пятом часу утра. Опухший, вымотавшийся до предела шофер бросил ненавистный автобус за раскрытой имитацией ворот и побрел к дому. (Он пробовал звонить ребятам с разных участков пути, но безуспешно.) Где-то далеко ретиво кукарекал петух, небо было нежно-синим с завитыми белыми прогалинками, дышалось мягко и по-летнему - свет, мир и покой осели здесь будто на ПМЖ. Даже водитель как-то утешился от ходьбы, омытой зелени, близкого солнышка. Ему навстречу уже спешили пять человек, как и договаривались. Три барышни в необыкновенных нарядах и два молодых человека офицерской стати. Этим прекрасным утром живописная группка издали выглядела так - хоть картину пиши.
Садясь в покосившуюся от всех поломок, жутко грязную «газельку», одна мамзель сказала кудрявому спутнику: «Oui, c'est la Russie, mon garçon!».* На что он, учтиво склонив голову, произнес: «Vous avez toujours raison, grand-mère! Mais je préfère Paris».** А второй парень, с покрякиванием заняв узкий сырой диванчик, отреагировал так: «Да-да, в Россию нужно просто верить, разумеется. Но нам жаловаться не на что, верно?». И все рассмеялись.
Водитель только подумал: во дают! Да еще - лишь бы не задремать по дороге, надо бы спросить, может, у кого из пацанов права есть, чуток подстрахуют по лесам. Женщине он, помирать будет, руль не доверит.
* Да, это Россия, мой мальчик!
** Вы всегда правы, бабушка! Но я предпочитаю Париж.
