Эй, толстый! Четвертый глаз. 59 серия
Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве
«Как это развидеть?» – думал Виталя. Он зажмурился, сжал кулаки. Он чувствовал, как его прошибает пот.
По правде сказать, он надеялся, что Узбекистан братца поправит. Был шанс, что братец поймет законы человеческого общежития. Но все эти упования были напрасны. Даниил, похоже, не усваивал суровых уроков, которые преподносила ему жизнь.
Пока Виталя Глист претерпевал адский страх в кукуевских подворотнях, братец успел переодеться в женские тряпки. Сейчас на нем была джинсовая юбка, края которой едва доходили до середины бедер, обтянутых черными блестящими колготками. Сверху на нем была какая-то блузка с голубым цветочком. Судя по отсутствию выпуклостей на груди, сиськи гендерфлюид себе не сфальсифицировал.
– А ну немедленно переоденься в нормальную одежду! – в полной панике забубнил Глист. – А ну перестань! Я тебя прошу, не начинай!
В квартире громыхал старинный Ace of Base. Братец весело отплясывал с Марианной. В танце они сначала просто извивались, потом типа как сходились друг с другом, дальше делали руками волны, и танцующих вроде как относило друг от друга.
Но самое страшное их прегрешение заключалось в том, что они хохотали. Смеялась Маша – улыбка у нее была красивая, как сверкающий солнечный луч. Гнусно лыбился Даниил. Он накрасил губы темно-красной помадой, та осела на зубах, и братец казался вампиром. Им было весело, блядь. Даже из под Машиного балахона раздавались крякающие смешки.
Песня подошла к концу. Братец наконец-то соизволил заметить Глиста, подошел к нему и похлопал по плечу.
– О, Арчибальд! Ты принес шампанское! – Он вдруг перестал говорить нормально. Он пищал придурочной фистулой. – Давайте пить! У меня сегодня счастье! Знал бы ты, сколько бессонных, жарких ночей прошли в ожидании этого мига. И вот он настал!
– Ты ебанутый! – простонал Виталя.
– Ебанутый-ебанутый! – закрякала Анечка из-под балахона. – Весь шкаф переворошил. Он реально дикий.
Марианна принялась колдовать над ноутбуком, и из колонок вдруг грянули развратные шнуровские духовые. А вскоре грянула и песня:
Ты называешь меня говнюком, Да, я все время бухой, И твою жопу при людях хватаю Своей волосатой рукой!
– Оу, йе! – пискляво заверещал братец и снова пустился в гнусный пляс.
И Маша тоже завелась, отплясывала, что было сил. Да так, что Аня под балахоном только покрякивала: «Ух ты! Ух ты!»
– Да, ты права, я – дикий мужчина! – хрипел Шнуров. – Яйца, табак, перегар и щетина!
Братец принялся отвратительно чесать яйца под юбкой. Маша хохотала. А Виталя готов был сквозь землю провалиться от невыносимого стыда.
«Съебаться! – малодушно думал Виталя. – Немедленно! Бегом!»
Но он не шевелился. Останавливало его даже не понимание того, что бегство расценят как позор. Фиг бы с этим со всем! Тормозили Виталю воспоминания о вечерней кукуевской жути – о всех тех мерзотнейших гоблинах, которыми кишели улицы.
И еще Виталю удерживала на месте упрямая надежда на секс. Он сегодня поебется. Братец обещал помочь. Но стоило ли верить этому обещанию? Пока что Даниил только вредил. Наплясавшись, Маша включила ненавязчивый лаундж, все пошли обратно на кухню. Маша достала из шкафчика три больших бокала и одну маленькую рюмочку. Братец открыл шампанское, разлил по большим и микроскопическим бокалам.
И тут из-под балахона у Маши показалась тоненькая, похожая на бледный прутик, ручонка и потянулась к маленькой рюмке. Затем оттуда же вынырнула голова. Маленькая, размером с некрупное куриное яйцо. Волосы на этой голове были подстрижены ежиком. Черты лица были маленькие, но, вроде бы, симпатичные.
Но самое интересное располагалось за головой и щуплым, одетым в кукольное платьишко, тельцем Ани. Там была сиська. Большая, гладкая и ухоженная. Даже от лицезрения края этой сиськи у Глиста немедленно напрягся хуй и родилось нервное хихиканье.
Заметив, что Виталя уставился на нее, Анечка показала ему язык. Глист покраснел, сам не зная, от чего.
– Давайте выпьем за этот прекрасный вечер! – тонким голосом говорил братец. – Я испытываю невероятное счастье, непредставимый кайф! За гостеприимных хозяек! И за новую жизнь! «Какую такую новую жизнь?» – удивился Глист.
Выпив шампанского, Глист немного успокоился. «Все будет хорошо!» – уверял себя он. И сам себе не верил. Но не верил как-то не обидно.
– Прощай, постылый облик, навязанный постсовковой действительностью! – пищал братец. – Какого фига кто-то диктует мне, что носить? Что это за тоталитаризм?
– Да, – поддакивала Маша.
Ее глаза сверкали. И в данном случае блеск ее глаз не радовал Глиста. Девушка казалась счастливой. Это, конечно, хорошо. Это значит – даст. Наверное. Но Виталя переживал из-за того, что развеселил ее – не он.
– Что значит «новая жизнь»? – с ужасом спросил Глист. – Что значит «прощай, постылый облик»? Ты что задумал?
– С этого момента прошу не обращаться ко мне в мужском роде, – пропищал братец. – Все. Я больше не ношу мужскую одежду.
«Вот же ж урод! – в панике подумал Виталя. – За какие грехи ты на мою голову именно сегодня свалился?!»
– Тебе нужно имя, – сказала Маша.
– Нужно! – заявил этот придурок. – И чтобы в нем не было ничего мужского.
– Ты уже был Даниэллой, – со злостью сказал Глист.
– Даниэлла не катит,– отмахнулся гендерфлюид. – Это палево какое-то, а не имя.
– Дуська! – прокрякала Аня. – Фроська! Клавка!
Глист вспомнил собачищу, чуть не напавшую на него во дворе, и коварно сказал:
– Беатриса.
– А вот это хорошо, – оживился братец. – Это почти идеально. Но немного на Раису похоже.
– Беата? – предложила Маша.
– Бинго! – завопил братец.
«Ебаный придурок, долбоеба кусок! – думал Глист. – Как я с тобой домой-то поеду?»
– Беата, Беата! – бормотал братец. – Шикарное имя.
– Беата была ебата, – прокрякала Анечка.
– То есть, если я правильно понял, ты вот в таком виде ходить собрался?
– Собралась, – поправил братец. – Тебе же сказали: в мужском роде меня не называть.
– А как ты жить-то будешь? – Виталя готов был взвыть. – Тебя же избить могут, Даниил!
– Беата, братец. Мы договорились.
– Если ты такой… такая пойдешь по улице, а кто-то поймет, что ты – не девочка, тебя же…
– Да всем насрать, на самом деле.
– А вдруг?
– Братец! Зачем грузиться тревожной хуйней, если можно ходить по краю жизни. Да, рисковать! Но получать при этом кайф! Что с нами будет завтра – не знает никто. Так зачем загоняться?
– А что скажут родители?
– Они все уже сказали.
– На что ты будешь жить?
– За это не переживай, – засмеялся долбоеб, провозгласивший себя Беатой. – Туморроу билонгс ту ми, как говорили в фильме «Кабаре». Будущее принадлежит мне. У меня-то как раз перспективы, по нынешним временам, самые пиздатые. Я не пропаду. Я и портниха неплохая.
– Беата обещала сшить мне платье, – сообщила Маша. – Да, Беата?!
– Самое лучшее платье! Ты будешь звездой. За тебя!
Дзинь! Дзинь! Дзинь!
Глист пил шампанское, пьянел и презирал себя за это.
– У тебя проблема с гардеробом, – сказал братец Маше. – Одни балахоны. И вот эта вот старушечья хуета.
Он потрепал цветочек на блузке у себя на груди.
– А что ты предлагаешь, Беата? – спросила Маша.
– Пойти на шопинг! – ликующе запищал братец. – Набрать шмоток. Я мечтала об этом душными ташкентскими ночами! У меня тоже проблема с гардеробом. И я решительно настроена ее решить. Свою и твою.
– Феерическое ебанько, – прокомментировала Анечка.
Сейчас Глист испытывал искреннюю симпатию к этой жительнице красивой сиськи. Он бы и сам был не прочь поселиться в таком месте. Хорошая ведь жизнь!
Глист чокнулся своим бокалом с Анечкиной рюмкой.
– Откуда только такие задорные долбоебы берутся? – сказала сиамская близняшка.
– И не говори, – сказал Глист.
– Нужны платья, – пищал братец. – Хотя бы два для начала. Обувь.
– А у тебя какой размер? – спросила Маша.
– Сорок первый.
– У моей матушки сороковой. Тебе подойдет?
– Давай попробуем!
Маша отправилась в прихожую, рыться в шкафу.
Виталя отчаянно посмотрел на братца и сказал:
– Перестань страдать хуйней, Даниил!
– Беата, – поправил братец. – Запомни это имя. Всего пять букв. Две совпадают. Несложно ведь?
– Не говори со мной, как с дебилом! Немедленно прими человеческий вид!
– Он уже при мне! – усмехнулся братец по-блядски накрашенными губами.
– Нет!
– Да! – сказал гендерфлюид. – Хватит идти на поводу у трусости.
– Это здравый смысл! – возразил Глист.
– Это трусость. Отрыжка школьного тоталитаризма. Вспомни себя, хилого, тощего подростка. Как тебя травили эти быки. Особенно этот, с родинкой. Как его фамилия?
– Не будем о грустном, – сказал Глист. Ему действительно неприятно было вспоминать школьные годы. – Хотя меня никто так и не чмырил.
– Потому что ты подкладывался под сильных. Всегда! Они, эти быки, альфа-ебаные-самцы, тебя ведь презирали. А ты стремился быть, как они. Разделять их систему ценностей.
– Вот уж нет! – возразил Глист.
– Вот уж да! На словах ты своих мучителей не любишь. Но на деле ты – с ними. Ты боишься воспротивиться им, бросить вызов.
– А ты не боишься?
– Мне на них насрать, – ответил братец. – После девятого класса я радостно забыла все эти гнусные прыщавые ебла. Я знала, что больше не встречусь с этими людьми. Все, пиздец. Они из моей жизни уже ушли. А в твоей – еще живут. Ты своим альфа-самцам подражаешь.
– Но так же принято! – взвыл Глист. – Если ты мальчик, то и ходи в штанах.
– Ты как сексист рассуждаешь, – заявил братец. – Как ватник. Иди, помолись Путину.
– Я не ватник! – завопил Виталя.
– Ватник-ватник. И гомофоб. Заяви ты вот эту чушь где-нибудь в Европе, тебя не примут ни в одном приличном доме. Женщины уже правят этим миром. Они – умнее, талантливее, в конце концов, красивее. Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы подражать лучшим. Мужики уже не поднимутся. Ты – скучный тип, вымирающая порода, братец.
– А ты веселый?
– Конечно. И я не вижу, почему бы не примкнуть к победительницам.
Вернулась единая в двух лицах Марианна. Она была похожа на амазонку с оголенной грудью. В руках она держала черные туфли на высоком каблуке.
– Ну-ка, попробуй!
Братец вставил обтянутую чулком ногу в туфлю. Натянул одну, потом вторую. Осторожно встал.
– Ты уже ходила на шпильках, Беата?
– Обижаешь! – сказал братец. – Сейчас мы пойдем на шопинг! Мне, то есть, нам нужно до хренища всего. Косметика, обувь, средства для ухода за волосами, духи, колготки, а также чулки, платья, юбки, жакеты, кофточки, лифчики, трусы.
– Трусы-то тебе зачем? – застонал Виталя.
– Затем, что я хочу кружевные трусы и в Европу! – пропищал братец, покачиваясь на каблуках.
– Ты такая классная, Беата! – сказала Маша.
– Ебанько экстра-класса, – подтвердила Аня.
– Я у тебя попрошу еще лифчик с чашечками, – сказал братец. – Надо изобразить сиськи.
Глист машинально захихикал, хотя было ему совершенно не до смеха.
– Я туда деньги положу, – сказал гендерфлюид. – Блин! Еще сумочку надо.
– У тебя денег-то хватит? – спросила Маша.
– Боюсь, что нет.
– Ну, так я тебе займу, – сказала Маша. – Мне родаки денег зарядили. Только потом отдай.
– Обязательно! – провозгласил братец. – Слово трансвестита!
– Смотри!
Начиналась катастрофа. Реальность гладким оползнем скользила в бездну безумия. «Только не на улицу! – мысленно рыдал Виталя. – Я и так еле живой вернулся. А сейчас с этим гнусным трансвеститом гулять. Его же сразу разоблачат. Пизды дадут. И мне тоже!»
Он хихикал и боялся. Оказывается, бывает смех на грани смертельного ужаса.
***
Пиздец оттягивался. Сборы трансгендера на прогулку оказались очень небыстрым делом. Сначала братец невероятно долго возился с лифчиками, перебирал. Все ему что-то там не нравилось.
– Слабо держат, – пищал гендерфлюид. – У меня из него все бабло вывалится. Лучше в трусы спрячу. Кстати, дай мне нормальные трусы!
– И не мечтай, Беата! – отрезала Маша. – Не покушайся на мои трусы. Поняла?
– Зажала! – возмущенно пищал братец.
– И вовсе нет! Но после мужика я их носить не смогу.
– Ой, да ладно тебе! Я обижусь!
– А ты не обижайся.
Глист мрачно наливался шампанским. Веселей не становилось. Надвигался похуизм, сопутствующий крайнему отчаянию.
Потом они долго возились с волосами. Те у братца были примерно до середины шеи, и теперь Маша пыталась как-то их уложить. Мыла братцу голову, укладывала волосы феном. Потом братец красился, потом мерил сережки, потом набросился на бижутерию. Принялся мерить бусики и прочую хуйню. Словно издевался, спрашивал у Витали совета:
– Как тебе, Арчибальд?
– У тебя ноги волосатые, – сказал Виталя.
Эта фраза чуть не стала спасительной. Потому что и Маша тут же обратила внимание.
– Эй, Беата, твой братец прав, – сказала она.
– Что, и под колготками видно? – озадачился братец.
Стал рассматривать обтянутые черным нейлоном ляжки.
– Действительно, видно, – сказал он. – Но мы же в темноте пойдем? Может, и фиг с ними, с волосами?
– Волосатые ноги изобличают тебя.
И они пошли брить Даниилу ноги.
– Это пиздец! – забормотал Виталя, ставшись в одиночестве на кухне. – Это какой-то ебаный пиздец.
«Надо бежать! – подумал он. – Пусть остаются, пусть бреют ноги и что хотят делают. А я убегу». Он мрачно наливался шампанским. Надежда на то, что ему дадут, еще оставалась. Правда, Глист не представлял, как перевести разговор к ебле. Тем более, если вся дискуссия сводится к тому, в какие шмотки нарядить гнусного гендерфлюида.
«Придумаю что-нибудь, – предполагал Виталя. – Я находчивый!»
В это время из ванной сквозь шум воды стали доноситься странные звуки. Сначала это было хихиканье.
– Беата, что ты делаешь? Я же с бритвой! Беата! Плохая девочка!
– Да, – слышался голос братца. – Очень плохая.
– Что ты… Зачем ты меня там целуешь? О! Ооооо!!! Ах!
«Что он делает? – встревожился Глист. – Он не должен лизать ей пизду! Он же гей!»
Но самозваная Беата в ванной, похоже, разошлась не на шутку. Оттуда уже доносились оглушительные стоны.
– Ааххх!!! – ритмично выдыхала Маша. И выдохи прерывались стоном: – Ооооо!!! Ахххх!!! Ооооо!!! – Рррр! – рычал братец.
– Де… вочка моя… ты не должна… Откуда у тебя взялась эта писька? Такая большая и твердая? Ахххх!!!! Ооооо!!!
– Ы… Ы… – даже Анечка покрякивала. Предательница!
«Они же ебутся! – понял Глист очевидное. – Но как так? Как братец посмел?! Он же сам говорил, что не хочет быть мужчиной! Зачем же он ебет Машу?! И вообще! Это должен был быть я!»
Три сладострастных человека в ванной заходились в воплях экстаза. А Виталя Глист оцепенело сидел на кухне. Перед ним разверзлась бездна ада. Его предали. Его женщину ебал трансвестит, который по какому-то недоразумению являлся еще и родным братом.
Целую вечность спустя братец вышел из ванной, размахивая колготками.
– Пощупай, Арчибальд, какие у меня ноги! – пропищал он. – Я сама фигею, насколько это кайф!
– Сука ты! – трясясь проговорил Глист. – Как ты мог?
– Могла, – уточнил Даниил. – Я начну обижаться, если ты будешь называть меня неправильно.
– Уже пол-десятого! – сказала Маша. – Может, завтра пойдем в торговый центр?
– А он до скольки работает? – спросил братец.
– До одиннадцати, наверное.
– Идем немедленно! – решительно сказал гнусный предательский трансвестит. – Дай чуть-чуть причепурюсь.
Нисколько не смущаясь, он принялся натягивать колготки. Притом делал это проворно и умело. Глист бы так не смог.
«Блядь, о чем я думаю!» – возмутился Виталя про себя.
Островок его самоуважения захлестывало цунами позора. Только что, фактически на его глазах телка дала омерзительному трансгендеру. А он, Виталя, по-прежнему девственник! Почему, почему мир устроен так несправедливо?
Продолжение следует...