Вступился я за девушку и понеслось.

Сначала странная парочка с угрозами. Затем банда, странная, непонятно чего желающая, толи душу, толи память.

Дальше, круче…

Эта встреча может случиться с каждым. С тобой, со мной, с любым. Только вот кто-то решается, а кто-то нет. Я вот...

Вроде все хорошо: и любимая женщина рядом, и работа интересная, приносящая не только деньги в карман, но и удовлетворение для души. А тут раз, бац – весточка из прошлого. А следом за ней такая каша заваривается, что ни лаптем не расхлебать, ни ботфортом. Прошлое, оно ведь завсегда ждет, пока вздохнешь удовлетворенно и расслабишься, думая что неприятности позади. Ждет, а потом наносит удар, прямо в спину. По самому больному - по любимым. Вот тут и приходится собирать доказывать, себе в первую очередь, что ты не слабак, что тебя не свалит очередной удар, что ты не заскулишь подставляя другую щеку для очередной оплеухи. Вот и мне пришла весточка из прошлого, привет так сказать, с просьбой расплатится за грехи. За предательство, пусть и невольное, да за обиду - умышленную. Ну что же, я готов ответить, а вы? Ведь как все хорошо начиналось: летний вечер, шашлычок под коньячок, и ночь полная нежности. А тут новость, нехорошая; а вслед за ней звонок, рушащий планы

14

Я смотрел на тело, одиноко и неприкаянно лежащее на обочине тропинки.

Алик скорчился грудой неопрятного хлама, подобрав под себя руки и поджав ноги. Можно было подумать, что он просто устал и прилёг отдохнуть, если бы не рваная рана в спине, которую почти не было видно в темноте, и кровавая лужа, натёкшая под телом, казавшаяся чёрной в темноте. Я смотрел на тело, буквально несколько минут назад бывшее человеком. Человеком ли? Или обезумевшим псом, укушенным бешеной лисицей? Вот только, казалось мне, что это я был той бешеной лисицей, или как минимум тем, кто открыл дверцу клетки и выпустил её на волю. Таша зациклилась на мне, Алик на Таше. Любовь трансформировалась в ненависть, ненависть – в безумие, подпитанное комплексами и неудачами. И в итоге эта адская смесь взорвалась и унесла в небытие четырёх человек.

Я никогда не задумывался над последствиями моих поступков. Что последует за моими действиями. Я просто делал то, что считал нужным. Вот и с Ташей всё произошло так же. Решив, что у нас с ней будущего, я просто ушёл, не подумав узнать, что она об этом думает, какие чувства испытывает, как видит свою жизнь в будущем. Даже не поинтересовавшись, что я, и наши отношения для неё значили.

Пластмассовый мир победил,

Макет оказался сильней.

Последний кораблик остыл,

Последний фонарик устал,

А в горле сопят комья воспоминаний.

Я вздрогнул.

Надрывный девичий голос, хрипловатый и отчаянный, ударил откуда-то из-под тела.

Я присел на корточки и, перевернув тело, нашарил в кармане джинс телефон. Экран смартфона светился в темноте, красная стрелка бежала под одни единственным словом: Мамочка.

Пластмассовый мир победил,

Ликует картонный набат.

Кому нужен ломтик июльского неба?

О-о-й моя оборона,

Солнечный зайчик незрячего мира.

О-о-й моя оборона,

Траурный мячик стеклянного глаза,

Траурный мячик нелепого глаза...

Я смотрел на такое простое и короткое слово, известное каждому с детства: Мамочка! Сердце защемило так, словно та самая бешеная лисица, впилась в него зубами – жадно и зло. Вцепилась и начала с наслаждением высасывать из него жизнь.

Я смотрел на экран, не в силах сбросить звонок. Пальцы словно одеревенели на пластмассовой плоской коробке. А голос из телефона всё надрывалась, пока не прервался на полуслове:

О-о-й моя оборона,

Траурный мячик незрячего мира.

О-о-й моя оборона,

Солнечный зайчик стеклянного глаза...[1]

Я перевёл взгляд на Алика и засмеялся.

Так нелепо последние слова рингтона совпали с тем, что я увидел. Он лежал, уставясь стеклянными глазами в начинающее загораться августовскими звёздами небо.

Я смеялся и плакал, комкая в кулаке хрупкий пластик телефона. Он трещал и сопротивлялся, в тщетных попытках сохранить свою электронно-пластмассовую псевдожизнь, но всё равно сыпался ломким крошевом на тело у меня под ногами. Я терзал ни в чём не повинный телефон, пока он не превратился в груду обломков на груди мертвеца.

— Фил.

Я не заметил, как ко мне подошёл Кай.

— Мне Ника всё рассказа...

— Пластмассовый мир победил. — Прервал я его.

— Ты о чём?

— Ты разве мог представить себе такое? — Я кивнул на тело.

Кай вздохнул – тяжело и устало:

— Со мной происходило многое, чего я не мог себе представить.

— Послушай, Кай, — мой голос дрожал и ломался, — а ты уверен, что мы живые люди, а не персонажи какого-нибудь бездарного графомана. Который возомнил себя Богом и решил сотворить мир заново? Ты только представь: сначала люди, продающие память; потом внезапная любовь, которой в реальности не бывает; всяческие сверх способности, и следом маньяк, расчленёнка, смерть и...

Я всхлипнул, сознание заволакивало какой-то болезненной пеленой:

— Я вот не уверен, Кай, что я живой человек, а не картонный персонаж в дешёвом триллере, я...

Хлясь!

В глазах вспыхнуло, в ушах раздался звон, но в голове слегка прояснилось.

— Так лучше? — Кай заглянул мне в глаза. — Очнулся?

Я кивнул.

— Или ещё леща дать? Для окончательного прояснения.

— Нет.

— Хорошо. — Удовлетворённо произнёс Кай. — Такое с каждым происходит. Рано или поздно. С тобой что-то рановато, ты крепче казался. Обычно после десяти-двенадцати ходок. Всё кажется нереальным, иногда чужим, иногда очень странным или безумным. Но быстро проходит. Так что давай, приходи в себя, нам много чего сделать надо. Да и проблема кое-какая нарисовалась.

— Какая?

Я начал приходить в себя, оплеуха, отвешенная мне Каем, привела меня в чувство. Пелена нереальности, преломляющее сознание, и делающая мир плоским и ненастоящим, начала рассеиваться.

— Стиг исчез.

— Как исчез? Ты же сказал, что наглухо его.

— И я так думал. Пику три раза в печёнку засадил. А он взял и уполз. Я проследил по следу кровавому, он в кустах обрывается. Я, конечно, могу попытаться по ментальному следу пройти, но там темно, ни пиз.. не видно. Вряд ли мы его догоним.

— Хрен с ним. Что с телами делать будем?

— В машину загрузим, бензином обольём и подожжём. Огонь все следы уничтожит. Или с откоса в реку спустим. Тут глубоко, камнем на дно уйдёт, особенно если окна приоткрытыми оставим. Так даже лучше будет – никто не найдёт. Как народ бачит – концы в воду.

— Петровичу, что скажем?

— Хм, — Кай хмыкнул, — как есть, так и скажем.

Я молча обдумывал услышанное.

— Так нельзя.

— Что именно?

— В машину и поджигать, или топить.

Я думал, Кай будет орать и спорить, но он довольно спокойно спросил:

— Почему?

— Ему, — я кивнул на тело Алика, — мать звонила.

— И что это меняет?

— На телефоне мамочка, было написано. Нельзя, чтобы так, чтобы она ничего не знала о нём. Она ведь не знает, что он маньяк. Полицию надо вызывать.

Кай вздохнул, тяжело и горестно.

— Давай прикинем, хрен к носу, что будет, если мы сейчас мусоров подвяжем. На мне три ходки: одна по малолетству, и две за грабёж и поножовщину. А я, почитай, минимум одного завалил. Плюс незаконное хранение огнестрельного оружия, плюс переделка ружья в обрез. Мышастые долго разбираться не будут, все на меня повесят. На пятнашку в лучшем случае потянет. А я старый, чтобы по новой срок мотать.

— Не повесят. Ты сейчас Нику увезёшь, я позвоню и всё на себя возьму. Хоть, собственно, что всё? Только вот его. — Я кивнул на тело Алика, — Стиг ушёл, Пня Клёст ухайдакал. Так что, ты чист будешь.

— Не вариант, — после недолгого молчания произнёс Кай, — мы так наследили, что менты до меня доберутся. По тем же отпечаткам колёс.

— Колёса поменяй, эти сожги. Петрович с Аристархом тебе алиби состряпают.

— Фил, — Кай приобнял меня за плечи, голос стал проникновенным, — ты о Нике подумал? Что с ней будет, когда тебя закроют? А тебя закроют. Даже если докажут, что это он ту девчонку искромсал. Незаконное хранение оружие – это раз, но это пустяк,  Петрович отмазал бы тебя. Он, если хочешь знать, к тебе как к сыну относится. Но ты человека убил, и будь он хоть трижды маньяк, это самосуд, за такое у нас сажают, и надолго. Ты хочешь десять лет на строгаче провести? Ты не выдержишь, поверь мне, насмотрелся я на таких, как ты. Ты же птица вольная, тебе небо нужно, простор, свобода.

— По хрену! — Я попытался сбросить его руку, но он только сильнее обнял меня за плечи. — Зато совесть будет чиста.

— Ты, дурак! — Мягко и грустно сказал Кай. — Ты не представляешь, что такое строгий режим. Хоть чёрный, хоть красный, один хрен плохо. Ты ведь под пахана не ляжешь, а значит, тебя прирежут втихаря. Или опустят, ты не дёргайся, никаких сил не хватит, чтобы против десятерых отмахаться. Ты здоровый, конечно, но там и поздоровей найдутся. А ведь ты петухом жить не будешь. А такое только кровью смывается. Так что ты, либо себе ещё довесок возьмёшь, нехилый, плюс кучу душ на совесть, либо тебя порешат.  На красном тоже ишачить не будешь, план выполняя. Ты рысь, а там одни шакалы и гиены. Ты поверь мне. Ты, либо отрицалой заделаешься, и из карцера вылезать не будешь, а когда выйдешь, таким отморозком будешь, что Стиг от зависти плакать будет. Либо сдохнешь от тоски. А потом и Ника тоже, она же твоя половинка. Она любит тебя. Даже завидки берут, что не было мне такого счастья. Ты подумай о ней, если о себе думать не хочешь.

Я помотал головой:

— Нет, Кай, мы ведь не в pulp fiction и не в love story, правда? Мы в реале. Нет никакой любви, и половинок тоже нет, люди не яблоки, чтобы на половинки делиться. Поплачет и забудет. Потом другой появится: лучше, умней, добрей. Просто другой. Незаменимых нет. Так что собирайся и увози Нику.

— Ладно. Последний аргумент. Ты думаешь, его матери будет лучше знать, что её сынуля, маньяк? Зверски убивший одну девушку, похитивший и пытавшийся убить вторую.

— Может быть, и не лучше, но правильней точно. Вы езжайте, я до утра подожду, как рассветёт, в полицию позвоню.

— Как знаешь. — Кай отпустил мои плечи. — Как знаешь.

Он чуть отодвинулся, а потом резко и неожиданно ударил меня ребром ладони в горло. Удар я увидел, но перехватить не сумел, а может, не захотел – не знаю. Воздух, как по мановению волшебной палочки, исчез из моей груди. В глазах начало темнеть, а после на затылок обрушился тяжёлый удар. И вот тогда стало по-настоящему темно.

15

Вся жизнь – это повторы. События приходят к нам раз, второй, а частенько и третий, и четвёртый. Вот и сейчас моя голова лежала на мягких Никиных бёдрах, а на лицо капали её странно сладкие слёзы, руки нежно и ласково поглаживали мне лицо.

Мы находились на заднем сиденье машины, нас покачивало на ухабах просёлочной дороги. Голова болела, глотать было тяжело. Я пошевелился и попытался взять её ладони в свои. Не получилось. Руки были связаны и примотаны к поясу.

— Кай, он пришёл в себя.

— Хорошо.

— Развяжи меня.

— Буянить будешь? — Кай обернулся к нам.

— Ты сжёг машину?

— Нет. — Он отвернулся.

— Утопил?

— Нет.

— Что тогда?

Я попытался сесть. Движение вызвало новый прилив боли и желание сблевануть. Похоже, Кай обеспечил мне знатный сотряс.

— Я обрез Пню в руки сунул, авось прокатит, хоть наследили мы знатно.

— В полицию позвонил?

— Нет, и не собираюсь. Без нас найдут. Не сегодня, так завтра или послезавтра. А может, через неделю. Как повезёт. А если дождь пройдёт, завтра, кстати, обещали, то вообще шикарно будет. Все следы исчезнут.

— Ладно, пусть будет так. Только от проблем это нас не избавит.

— Почему?

Это спросила Ника. Она перегнулась через меня и возилась с верёвкой на моих запястьях, пытаясь развязать на совесть затянутый узел. Я вдыхал знакомый запах её, прижавшейся к моему лицу, груди – волнующий и сладкий, словно от ванильного мороженого, и постепенно успокаивался.

— Телефон. Последний, с кем он разговаривал, это я.

— Да, по хрен. — По голосу Кая я понял, что он весело осклабился. — Мало ли с кем он там говорил. Алиби у нас будет. Я с Петровичем уже перетёр.

— Как он всё воспринял?

— Нормандосом он всё воспринял. Но разговор серьёзный будет. Месяцев через пару.

— Почему через пару?

— Вы завтра улетаете.

— Куда?

— На Мальту. Бывал там?

— Нет. У меня загранпаспорта нет и визы.

— Ты думаешь, это для Петровича проблема?

— Нет. А ты как?

— А я уже уехал, вчера ещё.

— Куда?

Нике, наконец, удалось развязать мне руки, и я, наконец, смог её обнять. Боль, как и тошнота, отступили.

— В Новосибе я, за Уралом, так сказать. В Яю еду, к родственничкам подался.

Я закрыл глаза и зарылся носом в Никины волосы.

Всё кончилось.

Всё! Кончилось!

Всё ли? И кончилось ли?

Конец 2 части.

[1] Louna - Моя оборона (cover Гражданская Оборона).

— Ты видишь их?

— Да, — отозвался Леший, сидевший на дереве и рассматривающий завод в бинокль.

Остальные члены команды рассыпались по периметру. Отсекая пути отхода.

— Чёрт этот, бабу держит, ножом машет. Должник твой, связанный на полу сидит. Базарят о чём-то. Вмешиваемся? Или подождём, когда он за Фила примется?

Ведьма, топтавшаяся рядом, нервно кусала губы.

— Стиг, — почти умоляюще произнесла она, — чего ждём, убьёт он Нику.

Стиг усмехнулся.

— Подождём. Я так думаю – три расчленёнки лучше, чем одна, денег в три раза больше. А, Мегги?

— Ага! — Пышная блондинка радостно закивала.

— Стиг, ты чего? — Ведьма ухватила беловолосого за локоть. — Так нельзя. Ника из наших.

— Из каких наши? — Стиг яростно обернулся к Ведьме. — Все наши тут. Там, — он мотнул головой куда-то в сторону, — не наши. Ясно?

— Она мнемон. — Настаивала на своём Ведьма. — И ты...

— Что я…?

Стиг шагнул к Ведьме, нехорошо сузив глаза. Неповиновения он не собирался спускать.

— Если ты не поможешь ей, — Ведьма чуть отступила, глаза испуганные, но решительные, — память я снимать не буду.

— Ах, ты, — забывшись, Стиг ухватил девушку сильными пальцами за горло, сдавил, — перечить...

— Стиг, не тронь её.

С дерева шумно обрушился Леший.

— Чё, ты сказал?

Стиг отпустил Ведьму. Та упала на колени, задыхаясь и хрипя. Между ними тут же вклинился Леший.

— Забыл, из какого дерьма я тебя вытянул?

Леший поморщился.

— Мы не в кино Стиг. Не надо высоких слов. Ты меня в то дерьмо и втравил, а потом милостиво руку протянул. Но ты прав, без тебя я бы до сих пор на нарах парился. Только речь не о том. Не нравится тебе Фил, отлично. Накажем его. Но Ника ни при чём. Ей помочь надо .

— Хорошо, — Стиг улыбнулся и чуть развёл руки, показывая, что всё в порядке, — хочешь помочь – поможем.

Леший слегка расслабился и тут Стиг ударил. Жёстко и сильно. С правой руки в висок. Леший, не ожидая удара, пропустил его и как подкошенный рухнул на усыпанную сосновыми иглами землю.

Стиг прыгнул к начавшей отползать Ведьме.

— Вяжи его. — Рявкнул он Мегги.

— Слушай меня, сучка, — он опять ухватил Ведьму за горло, — откажешься доить этого урода, я твоего муженька продам Слону в Москву. Он его долго будет выжимать, по капельке, до самого донышка. А потом я и тебя тоже сдам.

За спиной лязгнули одеваемые наручники.

— Только попробуй, — захрипела в его руках Ведьма, — у тебя больше нет оператора.

Стиг чуть ослабил хватку.

— Твоя, правда, нет. Сейчас нет, но есть на примете один. Из команды Петровича, я его на жареном поймал. Да на таком, что его Петрович, если узнает, самолично задушит. В команде он пока не нужен. Пусть инфу сливает, тухленькую, правда, но всё же. Но если припрёт, тебя я им заменю.

— А если я сделаю, что ты хочешь?

— Сделаешь, отпущу вас.

— Врёшь.

— Может, вру, может, нет. Но если откажешься – продам. А так – шанс соскочить есть.

— Ладно. Но как ты перед Петровичем оправдываться будешь?

— Никак он об этом не знает, зуб даю. Иначе этот хрен ко мне бы не пришёл.

Стиг достал из кармана мобильный:

— Бульдог, видишь их?

— Да.

— Что они делают?

— Маньяк девку в покое оставил, к этому собрался. Я так думаю, скоро резать его начнёт. Берём?

— Нет. Планы поменялись. Ждите, пока он их не выпотрошит, потом берите. Только непопортите, товар уж больно ценный. Три кровятины, а. Представляешь, сколько бабосов поднимем?

— Понял. — В голосе Бульдога не слышалось и капли сомнения. — Я и сам так думал.

Стиг, пряча мобилу в карман, довольно усмехался.

Кай приехал раньше Фил, и до того, как подсосался Стиг с братвой. Осмотревшись, он занял удобную позицию за упавшим деревом.

А потом, когда трое парней перебрались на другую сторону недостроенного здания, скрытно подполз к месту, где расположился Стиг с оставшимися людьми. Тот, занятый наблюдением, не заметил его. Кай удобно устроился за густыми кустами шиповника и принялся внимательно смотреть и слушать.

Услышанное ему не понравилось. Падла эта беловолосая, таки решил и в лодку сесть, и рыбку съесть, и костью не подавиться.

А вот увиденному порадовался. Банда явно трещала по швам, и это было хорошо, легче будет заставить их сделать то, что ему надо.

Услышав последнее, сказанное Стигом, Кай понял: пора вмешаться. Он поправил лезвия во рту и перехватил поудобнее обрез.

— Здорова пацанва. — Кай вышел из укрытия, и для убедительности громко щёлкнул курками обреза. — Как гриться – не ждамши.

Стиг медленно обернулся, ожёг взглядом, зло и яростно, и процедил сквозь зубы:

— Тебе чего надо?

Кай чуть приподнял обрез и спокойно сказал:

— Мобилу достань и скомандуй своим отморозам, пусть берут похитителя сейчас, а Фила с Никой освобождают. Да смотри, не брякни лишнего. Порешу.

— А больше ничего не надо? — Ощерился Стиг, скосив глаза на Мегги.

Та, поймав его взгляд, вся подобралась и попыталась сунуть руку за отворот кожаной куртки, но не успела.

Кай улыбнулся, покачал головой и перевёл обрез на неё. Мегги замерла, не донеся руки до полы.

— Ты, девка, не дёргайся, а аккуратненько, двумя пальчиками достань то, что хотела достать, и брось в сторону. После встань в позу кальмара, спиной к дяде Каю.

Блондинка вытащила из-за пояса небольшой пистолет, отбросила его в сторону, но осталась стоять.

Кай вновь навёл обрез на Стига и рявкнул:

— Чего замерла, дура, падай раком на траву, жопой ко мне, и не шевелись.

Время уходило, а Стиг и не планировал доставать телефон.

— Ты не понял? Звони, падаль.

Но Стиг не успел, телефон в его руке зазвонил.

Кай кивнул:

— На громкую включай. Да лишнего не болтай, свинцом нашпигую.

— Да.

— Босс, этот хрен каким-то образом освободился. Сдаётся мне, он прикончит донора.

Кай непроизвольно перевёл взгляд на здание завода.

Алик с силой оттолкнул Нику, и та закачалась над утыканным острой арматурой провалом.

— Только попробуй, — истерично и зло бормотал он, подтаскивая к краю широкую и длинную доску, — только попробуй лишить меня триумфа. Ты не представляешь, что я тогда с ней сделаю, я буду мучить её неделю. Трахать и резать, резать и трахать, а после освежую, как свинячью тушу.

Услышав это, Ника всхлипнула и заплакала, тихо и отчаянно, а я заскрипел зубами.

Алик задыхался, доска была тяжёлая, и он всё никак не мог перекинуть её через провал. Наконец, ему удалось поставить её на попа и уронить на мою сторону. Доска глухо стукнула, подпрыгнула и замерла, придавленная его ногой.

— Спиной, повернись ко мне спиной!

Я послушно выполнил его указание, едва не разорвав стяжки.

За спиной я слышал сопение и шорох, когда он перелазил провал. Слышал, как он ругается и грозит.

Я напрягся, чуть шевельнув запястьями, рвя надрезанные стяжки. Вот теперь, я был готов сжать пальцы на его горле. Наконец, я услышал шлёпанье подошв по бетону. Вот он – момент истины.

Давай ещё шаг, один маленький шажок. Чтобы я смог крутануться и подсечь ноги. Алик сделал его, но не так, как я ожидал. Он зашёл сбоку. Бесшумно, словно и не шлёпал только что ногами, словно неповоротливый бегемот. Это было неожиданно, но не смертельно.

Холодное лезвие коснулось моей щеки, царапнуло кожу, оставляя кровавый след. Он наклонился, хрипло дыша мне в ухо и обдавая запахом гнили и страха.

О да! Даже сейчас, когда я, беспомощный, как он думал, сидел перед ним, он всё равно боялся меня.

Нож прошёлся по щеке, оставляя второй порез. Кольнул меня в подбородок и отодвинулся.

Вот теперь пора.

Я перехватил его руку с ножом, чувствуя под пальцами неприятно липкую и холодную кожу запястья, и развернулся вставая. И вот мы лицом к лицу.

— Привет. — Я улыбнулся. — Заново покалякаем, а?

Я смотрел в его глаза. Видя, как ярость и жажда убийства, сменяются ужасом и паникой. Как они наполняются слезами бессилия и шока, от того, как легко его роль изменилась от хозяина положения до жертвы.

Пальцы сжались в кулак, готовый крушить человеческую плоть. Я чуть отвёл руку для удара, и тут, где-то рядом, в лесу, грохнул выстрел, а за ним второй.

От неожиданности я чуть ослабил хватку на его руке, пытаясь понять, что происходит. Кто стреляет, Кай, Стиг?

Кай отвлёкся, на секунду отведя взгляд от Стига, и тому этого хватило. Телефон, словно снаряд, выпущенный из пушки, устремился в лицо Каю. А Стиг, уходя с траектории выстрела, рыбкой нырнул старому уголку в ноги, крича вовсё горло:

— Пень, Клёст, парня с девкой валите. Бульдог, ко мне.

Кай был стар, хоть и выглядел моложе своего возраста, и по скорости реакции мог обогнать любого своего сверстника, всё-таки работа мнемона, в частности, ходока, давала определённые преимущества, но...

Но Стиг был молод и дьявольски быстр. И он тоже был мнемоном, со своими способностями, и поэтому Кай не успел.

Его выстрел ушёл в молоко, картечь вместо человеческого тела впустую разорвала темнеющее небо. Кай резко опустил обрез, надеясь вторым выстрелом попасть в спину быстро приближающегося Стига, но беловолосый подбил срезанные до самого ложа стволы вверх, и второй выстрел пропал даром. Почти даром.

Картечь рванула куртку на боку и груди, быстро поднявшейся и почти развернувшейся Мегги. Блондинку бросило на землю, и ночной лес огласился криком боли и страха.

Я растерялся, а вот этот недоносок – нет.

Он ударил, как женщина, защищающаяся от насильника – растопыренными пальцами в лицо. Я отшатнулся, уходя от удара, но полностью избежать его не смог. Пальцы Алика прошлись по глазам, ослепляя меня. Глаза неприятно дёрнуло болью, и они моментально наполнились слезами. Отшагивая, я вскинул ладонь к лицу. И он вырвал руку из моей хватки.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Я услышал, как Алик, вереща от ужаса и грохоча перекинутой через провал доской, убегает.

Бл..! Бл..! Бл..! И ещё раз бл..!

Алик рванул не вниз по лестнице, а к Нике. Не раздумывая, едва видя пространство перед собой, я кинулся следом. Я догнал его, когда он перебежал на ту сторону, и ухватил за воротник рубашки. Алик крутанулся, воротник затрещал и остался в моих пальцах. Мы снова оказались лицом к лицу. Он был одного со мной роста, худой, но не тощий, и если бы не искажённое в гримасе ужаса и безумия лицо, его можно было назвать симпатичным. Прямой нос, пухлые губы, светло-серые глаза. Мы замерли. Он на бетонном полу, я на шаткой доске, а между нами в трясущейся руке дрожал нож.

Я прыгнул, сбивая лезвие внутрь и в сторону. Алик отшатнулся и пнул меня в живот, недостаточно сильно, чтобы свалить меня, но достаточно, чтобы я отступил на полшага назад. Доска под ногой дрогнула и поехала вниз, ещё секунда – и я окажусь насажанным на ржавые колья арматуры. Отчаянный прыжок, грохот свалившейся доски за спиной и кривое лезвие, накрытое моей ладонью. Острая боль, горячая кровь, удар. Мой кулак подбил руку Алика и отсушил бицепс. Алик вскрикнул и выпустил нож, оставшийся в моём кулаке.

Ещё удар, на этот раз в грудь, лишивший противника воздуха. Алик грузно упал на колени, судорожно разевая рот в попытке вздохнуть.

— Ника, это я, всё в норме.

Я бросил взгляд на раскачивающуюся девушку.

— Я...

Я не успел договорить, мне на плечи обрушилось тяжёлое, хрипло дышащее тело.

Плечо, жёсткое, как кровельная балка, ударило в грудь, дыхание со свистом покинуло лёгкие, ноги подхватили сильные руки, и Кай упал на спину. Сверху тяжело обрушился Стиг, окончательно сбивая дыхание.

— Что, сука?

Пальцы сомкнулись на горле Кая, а колено упёрлось в живот, безжалостно и беспощадно. Того гляди проткнёт, размазав внутренности по земле.

— Давно я хотел тебя кончить, да всё случая не было. — Беловолосый хрипел в лицо, брызгая слюной и обдавая гнилостно-мятным дыханием.

Кай выпустил разряженный обрез и сделал попытку оторвать пальцы от своего горла. Бесполезно, это было, всё равно что пытаться разогнуть гвозди сотки. Мир в глазах начал меркнуть, дыхания не хватало, пара секунд – и он отрубится. Кай попытался прижать подбородок, чтобы чуть-чуть ослабить хватку, но только порезался о спрятанные за губой половинки лезвия. Рот тут же наполнился кровью.

Левой рукой Кай цеплялся за руку Стига, правой нащупывая заветное шило в кармане. Большой палец скинул шарик. Шило, направленное неверной рукой, почти нашло человеческую плоть, но Стиг и тут опередил. Он перехватил руку, когда сведённый почти в ноль кончик шила уже нащупывал его печень.

Пальцы беловолосого, не хуже слесарных тисков стиснули кисть, давя и выкручивая.

Но эта заминка дала возможность Каю глотнуть воздуха. Вот он – момент, для оружия последнего шанса. Кай плюнул. Вместе с кровавыми брызгами в лицо Стига полетела отточенная половинка бритвы.

Кай целился в глаз, вернее, он никуда не целил, глаза, затянутые пеленой удушья, почти ничего не видели, но надеялся и...

И промазал, сказалось отсутствие практики, подобными штуками он не баловался лет пятнадцать, половинка лезвия плашмя и бесполезно ударилась о подбородок Стига. Но он отшатнулся, ослабляя нажим на горло и давая сделать Каю ещё один, пусть маленький, но такой живительный глоток воздуха. В голове чуть прояснилось. Кай передвинул оставшуюся половинку бритвы из-за губы, снова порезавшись, и сжал его зубами. Больше никаких плевков. Он отпустил руку Стига, и, ухватив за конский хвост на голове, рванул на себя. Одновременно с этим подаваясь вперёд, и мотнул головой. Бритва полоснула Стига по лицу, пройдясь по правой щеке и носу.

Беловолосый вскрикнул от боли и выпустил руку Кая. Вот теперь шило не сплоховало и нашло бок. Нашло раз, второй, третий.

Стиг взревел и скатился с Кая, зажимая проколотый бок.

— Ты, сука... — Он посмотрел на окровавленную ладонь и боком завалился на траву.

— Ага, — ещё более сипло, чем обычно, прохрипел Кай, — я убил тебя.

Он сел и откашлялся, горло саднило, в боку, на который довило колено Стига, болело так сильно, словно это не он, а ему вогнали перо в ливер.

За спиной раздался топот ног и хруст ломающихся веток. Похоже, к Стигу на всех порах неслось подкрепление, надо поторапливаться. Кай, кряхтя и ругаясь, поднялся, подобрал обрез, тот ходил ходуном в его руках, с трудом переломил и вытряс гильзы. Трясущимися руками выцарапал из кармана два снаряжённых картечью патрона, вставил в казённики. Он сложил обрез в тот момент, когда на поляну, проломив кусты, выскочил Бульдог, сжимающий в руках бейсбольную биту.

А ведь и вправду похож, – машинально подумал Кай, вскидывая обрез, – низкий лоб, маленькие глазки, приплюснутый нос над выступающей вперёд челюстью.

Сипло каркнул:

— Стоять, братуха.

Парень тормознул, когда до Кая оставалось метра три, не больше.

— Разворачивайся и вали отсюда на всех порах, пока рядом со своим хозяином не лёг. Понял, пёс?

Бульдог смерил Кая бесстрастным взглядом, прикидывая шансы.

— Даже и не думай, у меня картечь в стволах, жахну дуплетом, кишки с верхушек сосен собирать будешь.

Бульдог начал медленно пятиться.

— Стой, — скомандовал Кай, — из города вали, останешься – не жить тебе. Понял?

Бульдог кивнул и скрылся в кустах.

Кай глянул на скорчившегося Стига. Этот был холодный.

Подошёл к тихо скулящей Мегги, наклонился над ней, перевернул на спину и осмотрел рану. Блондинке повезло, картечь задела её краем, основной заряд прошёл мимо.

— Не ной, толстомясая, тебе только шкуру попортило, жить будешь.

Он обернулся к Ведьме. Та, обняв Лешего за плечи, с испугом смотрела на Кая.

— Парнягу своего забирай, и валите, к вам претензий нет. И эту, не забудьте, — он кивнул на Мегги, — подлечите, только в больничку не обращайтесь, и пусть из города валит.

Ведьма облегчённо и обрадованно закивала, кинулась к Мегги и зашарила, пачкаясь в крови, по карманам, в поисках ключа от наручников.

Кай, не дожидаясь, пока они уйдут, тяжело побежал к заводу.

Удар бросил меня на колени. На спину давило тяжелое тело, горло сжала жесткая рука, а в левый бок, словно кто гвозди начал заколачивать.

— А-а-а, — я вцепился в толстое запястье и прижал локоть к корпусу, чтобы хоть как-то сблокировать удары.

Боец Стига, судя по вони дешевого дезодоранта, Пень, переключился на мою голову. Удар в висок, второй. Еще один, и я отключусь.

Я наугад, ткнул зажатым в кулаке лезвием, попал. Противник захрипел, ослабляя захват. Я выпустил нож, и резко выпрямившись, ухватил освободившейся рукой, скользкий кожаный воротник. Рванул за ворот и за руку, сжимающую мне горло, и согнулся в поясе, почти касаясь лбом пола. Боец Стига перелетел через меня и, выпустив мою шею, глухо впечатался в пол. Я добавил сверху локтем, попал в переносицу, под рукой хрустнуло и в лицо брызнуло теплым. Пень захрипел и обмяк. Не в силах остановится, ударил его еще несколько раз. Я сидел, тяжело дыша и опираясь о грудь противника.

Отдышавшись, я осмотрелся. В сгущающихся сумерках разглядел, Ника, каким-то чудом стянув повязку, смотрит на меня громадой распахнутых глаз. Слезы, не переставая, текли по ее щекам.

Я улыбнулся:

— Все, малыш, все. Я сейчас тебя освобо...

— Фил, берегись.

В серо-зеленом омуте мелькнул ужас. Я, не раздумывая, кувыркнулся вперед. Над головой что-то свистнуло, и с хрустом и чавканьем ударило в то место, где я только что находился. Пню не повезло, судя по звуку, удар пришелся ему по голове. Я прокатился по распростершемуся передо мной телу, и, крутанувшись на опорной ноге, развернулся к новому противнику лицом.

— Ну что, птица сизая, добил дружбана? — Я выдавил из себя смешок, раскачивая противника.

— Сука!

Клест рванул на меня, занося биту для удара. В темноте не рассчитав, он споткнулся об откинутую руку Пня, и вместо того чтобы ударить, неловко взмахнул оружием. Воспользовавшись заминкой, я прыгнул к Клесту. Сбив биту вниз, я плечом, словно американский футболист, ударил противника в грудь. Руки скользнули по коже штанин, подхватывая Клеста под колени. Я крякнул и, вздернув ноги вверх, уронил его на бетон. Упав сверху, боднул противника в переносицу и, добавив локтем в челюсть, уселся ему на грудь. Воротник кожаной куртки заскрипел под моими пальцами, когда я, приподняв Клеста, уже обмякшего и почти не сопротивляющегося, пару раз приложил затылком об пол.

Подобрав нож, и раскачав веревку, я притянул Нику к себе.

— Всё, малыш, всё. — Бессвязно бормотал я, перепиливая трос.

Китайская дрянь кое-как перерезала трос, и я принялся целовать заплаканные глаза Ники.

Кай ковылял к заводу перекосившись на левую сторону, бок здорово болел, и вполголоса ругался. Пугая Бульдога, он забыл взвести курки обреза. Ружье, из которого он давным-давно сманстрячил обрез, было старым, без самовзвода. Хорош он был бы, с не стреляющей пушкой, если бы этот бычара не испугался и кинулся на него.

В сгущающихся сумерках, со стороны завода, из кустов облепивших недостроенную стену, наперерез Каю метнулась тень.

— Стоять. — Курки, звонко щелкнув, встали в боевое положение.

Тень, не добежав до Кая каких-то пары шагов, замерла. Кай разглядел, что это был молодой парень, с всклокоченными волосами, и вытаращенными от страха глазами.

— Ты лучше не шевелись, паря, а то дядя Кай с перепугу саданет с двух стволов, мозги с травы соскребать придется.

— Не стреляйте, пожалуйста, — парнишка молитвенно сложил руки на груди, — я тут с речки возвращался, слышу выстрелы, крики, испугался... вот...

Голос его дрожал от готовых пролиться слез.

— Тихо, тихо, — Кай, чуть приподняв подбородок, втянул ноздрями воздух.

Пахло от парня не так, как должно пахнуть от перепуганного выстрелами мальчишки: ужасом, паникой и желанием убраться подальше. Нет, от него, конечно, пахло страхом, но этот страх перебивался желчным запахом безумия, ярости и почти отчаянной обиды от неудавшегося замысла.

— Ты аккуратненько так, ложись на землю, и не шевелись, ладно?

Парень пустил слезу и захныкал, не подумав выполнить приказа:

— Дяденька, отпусти меня домой, мне страшно.

Сквозь влажный блеск глаз, Кай разглядел ярость, пробившуюся с самого дна, а в тоне помимо плаксивости отчетливо сквозило бешенство.

— Ты еще скажи, мамка беспокоиться будет. — Кай ласково улыбнулся, а после рявкнул. — Харей в землю и ни шикни, и даже пердеть не вздумай.

Он не сводил парнишки взгляда, пока тот не улегся на траву лицом вниз, а после крикнул:

— Фил, Фил, это я Кай, слышишь меня?

Со стороны завода не донеслось ни звука. Сердце Кая нехорошо сжалось.

— Фил, слышишь? Кричит кто-то.

Ника плакала и смеялась, пока я растирал её занемевшие руки и ноги, и все пытаясь обнять и поцеловать меня.

Я приподнял голову, вслушиваясь в ночную тишину.

— Фил... Фил...

Донеслось из-за стены, со стороны леса.

— Это Кай. Идти сможешь?

Я помог Нике подняться. Она покачнулась и утвердилась на ногах. Я отпустил её руку, и она попыталась сделать пару шагов. Нетвёрдо, но ей это удалось.

Я подошёл к пролому в стене, и, выглянув наружу, крикнул в темноту леса:

— Кай, Кай, у нас всё в норме. Ты как?

— Более или менее. Я тут субчика одного прижучил. Он вам нужен?

— Не отпускай его, мы идём.

— Хо... Бл...ь!

От крика боль в боку, почти утихшая, вновь вгрызлась во внутренности. Не спуская взгляда с лежащего парня, Кай поморщился, и, отпустив ложе обреза, прижал ладонь к животу – так было легче.

Услышав крик Фила, Кай облегчённо вздохнул и допустил ту же ошибку, что и со Стигом. Он отвёл взгляд от лежащего парня и посмотрел на темнеющую громаду недостроенного завода. Рука, уставшая держать тяжёлый обрез, опустилась, и стволы вместо спины уставились в землю.

Алик, чутко ловивший каждое движение Кая, кинулся на него. Он плечом ударил в раненый бок, Кай закричал от боли и чуть не выронил обрез, свалил его на землю и испуганным зайцем кинулся к спасительным зарослям.

— Фил, он уходит!

Пересилив боль, Кай поднял обрез, ходившие ходуном стволы поймали спину убегающего парня. Ещё пара секунд, и этот упырь скроется в лесу.

Я услышал сдавленный крик боли и вопль Кая.

— Фил, он уходит!

Мне очень хотелось самолично скрутить башку этому сучку, но я не колебался ни секунды, принимая решение:

— Вали его, Кай, вали!

Из темноты леса сухо треснул сдвоенный ружейный выстрел.

Я подскочил к Нике:

— Малыш, сил хватит спуститься по верёвке?

Она неуверенно кивнула.

— Я спущусь первым, ты следом. Внизу я тебя подстрахую. Справишься?

Ника подвигала плечами и кивнула уже более уверенно:

— Постараюсь. Только ты тоже постарайся меня поймать, если я сорвусь. — Она слабо улыбнулась.

— В этом не сомневайся.

Я прикоснулся к её щеке губами, и, подёргав верёвку, начал спускаться. Через несколько секунд я стоял под проломом и махал Нике рукой:

— Давай, это не сложно.

Ника спускалась медленно и осторожно, в самом низу, когда до земли оставалось метра полтора, я подхватил её на руки и так, прижав к себе, направился к Каю.

Старый уголок, скособочившись, сидел на смятой траве, баюкая в руках здоровенный обрез. Я поставил Нику на землю и, склонившись над ним, прикоснулся к плечу.

— Ты как?

— Ты знаешь, но, мне кажется, я стал слишком старым для таких передряг. — Кряхтя, он поднялся, оттолкнув протянутую ему руку. — Но, кажется, порох в пороховницах остался.

Взглянул на меня, он добавил:

— Только про ягоды не надо шутить.

Я кивнул соглашаясь:

— Этот ушёл?

— От дяди Кая ещё никто не уходил.

Он мотнул головой в сторону леса:

— Там он.

Только теперь я разглядел в высокой траве неподвижно лежащее тело.

— Стиг?

— Холодный. Бульдога, Лешего и девок я отпустил.

— У меня там тоже один труп – Пень.

— Ты его?

— Нет, Клёст постарался, по ошибке. Хотел меня, получилось его.

— А Клёст где?

Я пожал плечами:

— Я его вырубил. Если не дурак, когда очнётся, слиняет, куда подальше.

— Дела. — Протянул Кай, задумчиво глядя на замершее тело Алика. — Что делать будем?

Я обнял Нику за плечи, чувствуя, как она дрожит.

— Всё, малыш, всё кончилось.

Она отчаянно замотала головой, теснее прижимаясь ко мне:

— Как же так, Фил, столько мёртвых, как это произошло? Почему?

Я не успел ответить, за меня это сделал Кай:

— Это жизнь, девочка, а там, где жизнь, всегда смерть. Стиг с бандой всегда по краю ходил. Рано или поздно его бы шлёпнули. Не мы, так другие. Я, собственно, этого и не планировал, он первый из меня труп решил сделать, просто не повезло ему, на моей стороне удача была. Этот ваш, маньяк, я уж не знаю подробностей, но если он девку порешил, тебя, Ника, похитил, и поиздеваться решил... Фила на перо посадить задумал, то туда ему и дорога. Так, я думаю.

— Я понимаю, но...

Ника заплакала: тихо, жалобно и отчаянно.

Я гладил её по голове, и ничего не говорил, пусть поплачется, легче будет.

Я повернулся к Каю:

— Следы заметать надо, и... Петровичу звонить.

— Думаешь, стоит?

— Не знаю, но делать что-то надо. Так это, оставлять нельзя.

Я кивнул Каю на Нику. Он всё понял, подошёл, погладил её по плечам и что-то зашептал на ухо.

Я высвободился из её рук:

— Ника, с Каем иди, он тебя в машину отведёт.

завтра будет финал...

К нужному месту я приехал за десять минут до окончания срока. Начало темнеть, и вокруг завода, почти вплотную окружённого кустами и молодыми деревьями, царили тени. Это было неплохо, можно подобраться незамеченным, но солнце пока не зашло. Я заглушил мотор и вышел из мерса. Оглядел недостроенный остов цеха и громко свистнул.

Сердце, от волнения, страха и отчаянья, колотилось так, словно мечтало вырваться на свободу, руки мелко подрагивали, а во рту было сухо, так что свистнуть получилось не с первого раза. Я облизал сухие губы.

— Я здесь.

Тишина в ответ.

— Я один. Или ты передумал? Зассал, что ли?

На торпеде зазвонил телефон. Чертыхнувшись, я полез в машину.

— Да.

— Двигай в обход, справа, там увидишь пролом, в пяти метрах от него остановись и жди. И не дёргайся, а то... Сам знаешь, что будет.

— Где Ника? Я хочу услышать её.

— Услышишь. Дай убедиться, что ты один и услышишь.

Алик отключился.

Я сделал, как он велел. Обошёл здание завода и остановился, ожидая дальнейших указаний.

Телефон снова запел.

— Да.

— Куртку снимай, и майку тоже.

Я стянул джинсовку, швырнул её в траву, следом отправил футболку и снова приложил телефон к уху. Спину неприятно холодил ветерок, дувший со стороны деревьев, а живот ласково поглаживали последние лучи заходящего солнца.

— Руки разведи и повернись кругом.

Я повернулся.

— Доволен?

— Да. Видишь в траве пластиковые стяжки?

Я повертел головой и увидел на траве с пяток белых строительных стяжек. Толстые, мне такие не порвать.

— Да.

— Телефон клади и используй их вместо наручников, две штуки сразу. Руки за спиной стяни. Понял?

— Дай Нику услышать.

— Руки стяни и услышишь! — Завизжала в ответ трубка.

Похоже, он всё больше и больше нервничал, я же внезапно успокоился. Лишь чувствовал, как тело наливается холодной яростью.

— Во-первых, за спиной я этого сделать не смогу. Во-вторых, если это и получится, то я не смогу говорить по телефону. Так что, дай Нику. И я свяжу руки, но перед собой.

Алик молчал, видимо, соображая, что делать.

— Хорошо. — Прервал он молчание.

— Фил?

— Ника! Ты где?

— Я не знаю, он мне глаза завя...

— Хватит. Убедился, что она жива?

— Да.

— Тогда делай, что сказано.

Я выключил телефон, стянул запястья пластиковыми лентами, и, подняв руки вверх, крикнул:

— Я выполнил условие.

Из-за недостроенной стены на уровне второго этажа высунулась голова. Волосы всклокочены, глаза вытаращены, на лице гримаса возбуждения и ужаса.

— Заходи. — Голос Алика дрожал и срывался. — Поднимайся наверх и оставшиеся стяжки не забудь.

— Где Ника?

— Заходи, я сказал. — Не выдержав напряжения, завизжал он.

Боится, сучонок, и правильно делает.

— Не ори. Я не сдвинусь с места, пока  не увижу Нику, или хотя бы не услышу.

— Что ты хочешь увидеть? Палец, ухо, язык? Или, может, ей сиську отрезать и скинуть тебе? — Он потряс в воздухе ножом, кривым и длинным.

Я понял: давить больше нельзя, может сорваться, и в самом деле что-нибудь отрезать Нике.

— Иду.

В недостроенном заводе было темно, но не так, чтобы идти на ощупь, и холодно, как на леднике. Против воли меня начала бить крупная дрожь. По кирпичному крошеву и кучам строительного мусора я кое-как добрался до бетонной лестницы и поднялся на второй этаж.

От увиденного гнев вновь закипел в жилах, я непроизвольно напрягся в тщетной попытке разорвать пластиковые путы. Ника, с тряпкой, завязанной вокруг глаз, висела над глубоким проломом, разделяющим помещение на две части. Верёвка от связанных рук была перекинута через балку, другой конец обмотан вокруг металлического штыря, горизонтально торчащего из стены, и зажат в правой руке Алика. В левой он держал нож.

Я прикинул – смогу ли одним прыжком перепрыгнуть пролом.

Что-то почувствовав, он издевательски рассмеялся:

— Да, ты не напрягайся, не перепрыгнешь. Ты думаешь, я тупой?

— Я думаю, ты уже мёртвый.

— Вот как? Тогда я весь дрожу от ужаса. Только ты меня, пожалуйста, больше не пугай, а то я пальцы со страху разожму, и твоя сучка полетит вниз. Посмотри куда.

Он кивнул на дыру в полу.

Я посмотрел.

До пола было метров пять, не меньше. Но это ерунда – кости срастаются. Плохо то, что он был весь утыкан арматурой. Упадёшь, ничто не спасёт. Перепрыгнуть пролом я не сумею, слишком широким он был, а места для разбега почти нет. Даже если я и смогу его перемахнуть, это всё равно ничего не решит. Чтобы разжать пальцы, ему нужно значительно меньше времени, чем мне на прыжок.

— Поэтому не дёргайся, а падай на жопу и стягивай ноги. Да не забудь руки пропустить под ногами.

А вот это хорошо, я подавил усмешку, это очень хорошо, в самый раз, для моей задумки. Я уселся на холодный бетон и принялся возиться со стяжками.

— Что-то ты больно спокоен, задумал чего? — Алик беспокойно крутил головой по сторонам.

Отвернись, тварь, ну отвернись, хотя бы на пару секунд. Он, конечно, оглядел меня на предмет спрятанного оружия, чего-нибудь холодного и острого, и, наверное, большого. Он ведь думает: чем больше нож, тем он страшнее. Всё-таки он был не так умён, как о себе думал. Хитёр, да. Вот только я умнее. Он был всего лишь ботаником и маменькиным сынком, начитавшимся книг и свихнувшийся в отсутствии женского внимания. А моя юность, несмотря на учёбу в университете, прошла на улице, так что по всяческим хитростям, я мог дать ему сто очков вперёд. План, придуманный на скорую руку, в берлоге Стига, был прост, как обух топора. Они ждут, пока он принимается за меня, а после врываются и берут Алика за жабры. Но, глядя в белёсые, холодные глаза Стига, я пришёл к мысли: у него могут быть свои планы, на мой, Никин и Аликов счёт. Поэтому подстраховался.

Было у меня при себе и острое, и холодное. Три лезвия от канцелярского ножа, купленные по пути сюда. Одно спрятано в носке. Два других за широким поясом. Одно сзади, другое под большой квадратной пряжкой, с изображением ковбоя, сидящего на вздыбленном коне. И всё, что мне надо, это чтобы он отвернулся, хотя бы на минуту.

— Да. — Я, наконец, стянул ноги и посмотрел прямо на него. — Тебя убить.

Алик рассмеялся, одним движением сложил нож, сунул его в карман и принялся завязывать верёвку вокруг стального прута. Вязал он узел долго, потому что не спускал с меня глаз.

— Ты с собой друзей привёл или полицию?

— Нет.

— Так, какого хрена, ты такой спокойный?

Я пожал плечами.

— Не все такие ссыкуны как ты. Да и фаталист я. То, что должно произойти – обязательно произойдёт, что не делай, как ни крутись.

Я перевёл взгляд на Нику.

— Ника, ты как?

— Руки болят, а так в норме. — Она попыталась улыбнуться.

— Он тебя не трогал?

— Заткнитесь, оба. — Завизжал Алик.

Он отошёл к стене и принялся оглядывать окрестности через выломанное окно.

Я ждал этого момента и наконец, дождался. Полотно канцелярского ножа покинуло носок и прошлось по пластику пут. Вперёд, назад, вперёд, назад. Лезвие было острым, и долго трудиться мне не пришлось. Буквально пара движений, и стяжки на ногах разрезаны, не до конца, но так, чтобы разорвать их одним движением. На руках перепилить не успел, Алик отошёл от окна. Я замер, стараясь ничем себя не выдать.

— Нет. — Не обратив внимания на его визг, ответила Ника.

— Хорошо. Потерпи чуток, я сейчас ему кишки выпущу и освобожу тебя.

— Заткнитесь, суки. — Надрывал горло Алик. — Это я вам сейчас кишки выпущу. И начну с тебя, тварь.

Одной рукой он принялся дёргать за привязанную к стене верёвку, стараясь подтянуть к себе Нику, другой, путаясь в полах рубашки, принялся вытягивать из кармана нож.

Да где Стиг? Чтоб его черти в аду во все дырки оттрахали. Чего он ждёт? Или, как я и предполагал, он решил нас всех поиметь?

— Стой, тварь, ты обещал! — Заорал я, видя его старания. — Я выполнил слово, теперь дело за тобой.

Сейчас я по-настоящему перепугался. Даже если я и успею избавиться от пластиковых оков, сделать ничего не успею.

Алик расхохотался. Визгливо, но при этом зло и торжествующе.

— А мне плевать и на тебя, и на твоё слово. — Ему, наконец, удалось притянуть к себе Нику. Она отчаянно извивалась в его руках. Но что она могла сделать, со связанными ногами и затёкшими от долгого висения руками?

— А на своё слово тебе тоже плевать?

Пока он был занят Никой, я успел надрезать стяжки и на руках.

Теперь осталось подманить его к себе.

— И на своё тоже! — Держа Нику за горло, он обернулся ко мне. — Потому что я понял: я не человек, я нечто большее, а значит, держать слово перед вами, это всё равно, что держать его перед баранами.

— Да? — Я был в отчаянии, меня всего колотило, и я никак не мог придумать, чем отвлечь его от Ники. Как подманить к себе.

— Ты ведь очень хочешь убить меня своими руками, Алик, а?

— Не убить, нет. Выпотрошить, как рыбину, и отрезать голову. — Он вытянул, наконец, нож из кармана. — И я это сделаю, но позже. Сначала позабавлюсь с ней.

— Только попробуй, и тогда я сброшусь головой вниз.

Я сделал движение вперёд, словно собирался перевалиться через край провала.

— Прямо на арматуру, и лишу тебя такого удовольствия. Понял? Тронь Нику – и брошусь вниз. Клянусь! Я держу свои обещания, ты знаешь.

— Нет, — он отпустил Нику, — только попробуй, и тогда я... я... её...

Не находя слов, он замолчал.

— Что ты, что ей. Да, мне плевать, что будет потом. Я буду мёртв. Понял? Мёртв, и точка. Ты ведь так победы надо мной хочешь, да? А в таком случае победителем буду я. А ты, как был лузером, так им и останешься.

Я рассмеялся, постаравшись вложить в лающий смех, вырвавшийся из моего горла, всё испытываемое мною презрение.

Он замер, размышляя над моими словами, явно не зная, что делать.

Я молчал, ожидая его действий.

— Нашёл? Излагай. Будут тебе деньги. Я тебя когда-нибудь кидал?

Сокурсник принялся делиться инфой.

По его словам, работала Ирина Петровна учителем в школе. Мужа не было, то ли умер, то ли в разводе. Квартира – однушка, где-то на окраине автозавода. Из детей, только сын. Александр Сергеевич Кожевников, девятнадцати лет от роду, студент физико-математического факультета Водной академии.

Александр, значит. Саша? Алик? Похоже, мой клиент. Сразу вспомнились его слова:

—...Я её еле уговорил в кафе прийти, денег занял... Да и где я такую сумму возьму?...

Мать – учитель, отца нет, квартира у чёрта на куличиках, живут, значит, небогато, а скорее бедно.

Он это, он!

Далил между тем продолжал.

— Полазил я тут, по его страничкам в соцсетях.

— И?

— Хрен знает, странный он. В друзьях всего два человека. Баба какая-то, походу родственница, из Сыктывкара. И хрен один. Так тот вообще из Белоруссии.

— Фотки есть?

— Парочка. Он давно на своих страницах не был. Одна совсем заброшена. На другой год назад был, тогда и выложил последнее фото.

— Как выглядит?

— Обычно. Худой, роста среднего. Волосы русые.

— Причёска какая?

— Обыкновенная. Да ты сам глянь.

— Компа рядом нет.

— На телефон могу скинуть.

— У меня Нокиа кнопочная, что я на ней разгляжу.

— Понятно.

— Во что одет?

Что мне это даст? Но если семья бедная, он может сейчас ходить в том же, что и год назад.

— Рубашка клетчатая, футболка, джинсы. Да, блин, как сейчас молодняк одевается? Так и он.

— Адрес?

— Записывай.

— Запомню.

9

Глазок в дверь они всё-таки врезали. Значит, мой визит их кое-чему научил.

— Кто? — После долгого изучения в глазок спросили из-за двери.

— Старый знакомый. Открывай. — Я поднял руки. — Я один и без оружия.

Парень, открывший дверь, был мне не знаком, видимо, тот самый Леший, что в прошлый раз отсутствовал. Широкие плечи, бритая голова, борода конусом и стандартный кожаный прикид – штаны и жилетка.

— Чего надо?

— Леший?

— Допустим.

— Стига позови, скажи, должник пришёл. — Я усмехнулся, глядя на недоумевающее лицо парня. — Он поймёт.

— Жди.

Дверь закрылась.

Я предусмотрительно отошёл от двери и расслабленно облокотился на перила, огораживающие лестничную площадку. Предчувствуя, что долго ждать мне не придётся. И как в воду глядел.

Дверь распахнулась – резко и неожиданно: не отойди я к перилам, по лбу получил бы точно.

— Ты?! — На пороге возник сам хозяин хазы.

Волосы взъерошены, глаза, над сломанным носом, бешеные. В правой руке – короткая бейсбольная бита. За спиной маячит вся бригада, и ещё одно новое лицо появилось – худая, черноволосая девица. Мордашка, остренькая, симпатичная и дюже любопытная.

— Ты... сука! — Стиг, от ярости и удивления моей наглости, не находил слов.

— Да ты, братан, не кипишуй, — я даже не изменил позы, можно подумать, мне бейсбольными битами не угрожали, — я к тебе с предложением, деловым, как раз по твоему профилю. Доволен будешь и при лавэ.

И не в силах сдержаться, пропел:

Мы зашли в дорогое кафе,

Как я всегда, я был при лавэ,

На тебе блестело колье,

Официант нам подал оливье.[1]

Стиг продолжал сверлить меня взглядом, явно выбирая на моём фейсе место, куда приложить битой.

Я развёл руками:

— Ну, хочешь, врежь мне.

И добавил:

— Меня, кстати, Филом зовут.

10

— Ты об убийстве слышал, с расчленёнкой?

— Нет.

Мы сидели напротив друг друга. Он за своим столом, я на жёстком стуле.

— Вся сеть трубит об этом.

— В сети не бываю.

— Это правильно, чернуха одна.

Стиг бросил быстрый взгляд на блондинку.

Та моментально заелозила пальцами по экрану планшета и через минуту кивнула.

— Дай, гляну.

Взяв потянутый планшет, он пробежал глазами по тексту.

Ничего на его лице не отразилось.

Он вернул гаджет блондинке, закинул ноги на стол и, заложив руки за голову, спросил:

— И?

— Я знаю, кто убил?

— И?

— А. — Я слегка разозлился.

— Чего?

— Иа, говорю.

— Ты о деле пришёл тереть, или шутки дурацкие шутить? Если второе, то я, пожалуй, тебе вдарю, чисто посмотреть – такой ли ты крепкий, как думаешь о себе. Если первое, то, может, приступишь к сути?

— Я знаю, кто это сделал. — Стиг всё-таки был парень с юмором, так что думаю, у нас сладится.

— Я понял. Дальше что?

— Забрать его память хочешь? Всю, без остатка. Ну, практически. Оставить чуток надо, чтобы остаток жизни овощем жил.

Стиг сбросил ноги со стола и весь подобрался. Взгляд из расслабленного и насмешливого превратился в колючий и внимательный.

— Тебе это зачем?

— Личное.

— И.

— Слушай, что ты всё заладил: и да и?

— Подробности хочу услышать.

— Он подругу мою убил, бывшую и...

Я помолчал, решая, говорить про угрозы Нике, или не стоит.

— Нику обещал выпотрошить, как первую девушку. И ещё кое-кого.

— Вот как?

Я кивнул.

— В полицию, почему не пойдёшь?

— Не уверен, что они докажут, что убийца именно он. А если докажут, так он под шизу закосить сможет, умная тварь. А так – наверняка.

— А ты точно уверен...

В этот момент у меня зазвонил мобильный.

Я достал его, чтобы отключить, но, бросив беглый взгляд на экран, ответил.

— Да?

— Здорово.

— Что, ещё не всё выплакал?

— Да нет, тут кое-кто с тобой поговорить хочет.

— Фил...

Бл...ь! Бл...ь! Бл...ь! Бл...ь!

— Ника!

Я вскочил, роняя стул.

— Привет. Ты знаешь, я тут подумал, раз ты выбирать не хочешь. То это сделаю я. Ну и выбрал. Как тебе мой выбор?

Ещё никогда в жизни я не чувствовал такого страха. Не за себя – за Нику и за мой, рушившийся на глазах мир. В груди стало пусто, ноги, словно ватой набили, а в голове звенело, как в колоколе, в который бил набат безумный пономарь.

Как же так, как он сумел достать Нику? Ведь я лично отвёз её на базу. Сам проводил до лаборатории.

— Сука! Тварь! Если с Никиной головы упадёт хоть...

— Тебе не кажется, что ты не в том положении, чтобы угрожать? — Голос довольный, как у объевшегося сметаной кота.

— Чего ты хочешь? — Чтобы не упасть, мне пришлось опереться о стол.

— Я тебе говорил. Ты уже забыл? Напрасно. Или тебе эта сучка не нужна?

— Чего ты хочешь?

— Ещё один такой вопрос, и я начну резать её прямо сейчас. Так сказать, в прямом эфире. Ты хочешь услышать её скулёж?

— Где встретимся?

— Другой разговор. Вот только какие гарантии, что ты не приведёшь с собой полицию, или своих дружков?

— Моё слово. Если Таша так много тебе рассказывала обо мне, ты знаешь – я его никогда не нарушаю.

— Э-м, дай подумаю.

Эта тварь наслаждалась своим положением.

— Хорошо, через час на левом берегу Оки. Там завод недостроенный есть, километрах в трёх от города. На восток по Московской трассе. Придёшь – она умрёт быстро, нет – помучается. А может, я вообще её отпущу, после того как с тобой покончу. Пока не решил. Я тут за этой полицейской, той, которая рыжая и болтливая, слегка понаблюдал. Знаешь, она мне всё больше и больше нравится.

Никого он, конечно, не отпустит, тварь.

— Я не успею.

— А ты поторопись. Не успеешь, увидишь в новостях отрезанную голову своей подружки. И её я точно трахну. Ты не поверишь, какие чудеса творит виагра.

Прерывистые гудки.

Я оглядел всю ватагу Стига, окружившую меня и внимательно прислушивающуюся к разговору.

— Он Нику взял. Вы со мной?

Стиг внимательно смотрел на меня, не отвечая ни да, ни нет. Взгляд у него был нехороший. Так, торгаш смотрит на товар, решая, как и кому его подороже продать.

— Вас ведь нельзя назвать ни полицией, ни моими дружками?

Я уже пришёл в себя, нет времени переживать и жевать сопли, потом поплачу и предамся рефлексии. Сейчас важно Нику спасти, а все слова побоку. Потом буду горевать о нарушенном слове.

— Как действовать будем?

— Лишняя тачка есть?

Стиг кивнул.

— Тогда слушайте. — Я принялся излагать план.

Выслушав меня Стиг скомандовал:

— Мегги, Ведьма со мной, Леший за водилу. Бульдог, Пень и Клёст, во вторую тачку. Пень, ключи от своего мерина ему отдай, — Стиг кивнул на меня.

Пень, воняющий дезодорантом, как парфюмерный магазин, поморщившись, кинул мне ключи.

— Всё, по машинам.

— Только в спину мне не дышите, этот заметит, всё прахом пойдёт. Минут через пятнадцать подкатывайте.

— Не учи деда кашлять. — Буркнул дочерна загорелый, с хищным профилем, Клёст.

11

Я давно не сидел за баранкой. Хорошо, что старенький мерин был с коробкой автоматом. Знай дави на тапку, безо всяких заморочек со сцеплением. И вдвойне хорошо, что уже вечер и выходной, дороги почти пусты.

Я гнал, не останавливаясь, притормозив только раз, когда убедился, что Стиг с бойцами выпустили меня из виду.

— Алло?

— Кай, ты где? На даче? Это хорошо. Кай, Нику похитили.

Я услышал, как на том конце что-то грохнуло, и раздался отборный мат пополам с блатной феней.

— Времени нет рассказывать. У меня всего час, точнее, сорок минут осталось. Так что, не перебивай. В полицию пойти не могу, он Нику сразу кончит. Я Стига с бандой подтянул. Кай, да не матерись. Я тебя позвонил... Да знаю, что ты за Нику хоть к чёрту в жопу. Но тут нюансы есть. Ты в это дело не лезь. Я тебя позвал, потому что не доверяю Стигу. Присмотреть за ним надо. Пока я с тварью, что Нику похитил, калякаю и отвлекаю, Стиг его берёт. Вот только насчёт беловолосого сомнения у меня возникли. Ты бы приглянул за ним, чтобы он, какого фортеля не выкинул. Стрелка забита на старом недостроенном заводе. На левом берегу Оки... Знаешь? Отлично. Давай, уголок, не подведи. Просить тебя, не звонить Аркадию Петровичу не буду, сам решай.

Я швырнул сотовый на торпеду и прибавил газу.

Ну, как этот гад всё рассчитал, как подгадал хорошо, для себя, разумеется. Никакого внятного плана за такое время придумать не получится, народ собрать тоже, не говоря уже о том, чтобы раскачать служителей закона. Всё просчитал, падаль! Ну да ничего, мне лишь бы до него добраться. Я сомневался, что отбить Нику будет так просто. Вряд ли она будет на заводе с Аликом. Он явно недооценивал меня, раз подумал, что я поведусь на его ложь. Я злобно усмехнулся. Но именно для этого мне и понадобился Кай, для этого и, чтобы спину прикрыть.

— Стиг, мы и вправду помогать ему будем? — Мегги положила мягкую ладонь на затылок мужчине.

Тяжёлый гелендваген, старый, побитый жизнью и Российскими дорогами, но ещё ходкий и мощный, тяжело переваливался на разбитом асфальте.

— Пока не решил. — Стиг резким движением стряхнул руку подруги, он терпеть не мог проявлений нежности при своих людях.

— Зачем мы тогда едем? — подала голос Ведьма.

— На товар посмотреть хочу. Леший, здесь направо. И отстань от него, пусть вперёд уйдёт. Место встречи мы знаем.

— За память о расчленёнке много бабла срубить можно. Да и за остальную не хило выйдет, раз этот кабан, хочет его досуха выжать. Я думаю, там много чего есть, раз он маньячилой заделался. — Задумчиво продолжила Ведьма.

— Это Фил тебе нос своротил? — Спросил сидевший за рулём Леший.

Стиг потрогал сломанный нос, специально оставленный таким, как напоминание о долге, который требовало вернуть, и ничего не ответил.

Ведьма, сидевшая рядом с Лешим, покосилась в зеркало заднего вида, на вторую машину с оставшейся бандой Стига. За рулём был Пень – водила шустрый и опытный.

— Так что, шеф? — Вновь подал голос Леший. — Как действовать будем? Ты со здоровяка спросить хочешь?

— Посмотрим. — Неохотно ответил Стиг. Ссориться с Петровичем не хотелось, но и спускать обиду нельзя. Авторитет перед командой потерять можно, он и так слишком долго ждал. — Девку поможем спасти и спросим.

Он сказал это, чтобы бабы не дёргались, ему плевать было на Нику. Мёртвой она будет или живой. Будет живой – хорошо; мёртвой, ну что же – на нет, и суда нет. Главное – донор должен быть живым. Уж больно сладкий кусок получался, за его воспоминания можно много денег получить, очень много. Такой товар нечасто, можно сказать – очень редко, попадался. А спросом пользовался, в определённых кругах. Тем более и клиент был на примете.

В Мегги Стиг не сомневался, она сделает всё, что он скажет, а вот Ведьма – с ней могут быть проблемы. Уж больно щепетильна, сучка. Вряд ли она одобрит то, что он задумал, и, возможно, захочет соскочить, но без неё дело не сделать, она одна могла управляться с аппаратурой для снятия памяти. Пока не время посвящать Ведьму в план. Когда дело будет сделано, будет не до фортелей – хочу, не хочу, там он её дожмёт. С пацанами проблем не будет, только Леший мог заартачиться, он всегда поддерживал Ведьму – муж и жена – одна сатана, поэтому Стиг и оставил его при себе.

— Правильно, — кивнула Ведьма, она нежно погладила Лешего по бедру, — Ника, девчонка нормальная, я с ней в одной группе училась, пока универ не бросила. Она всегда мне помогала. Да и маньячилу на свободе не стоит оставлять, зачем нам такая мразь в городе. Высосем его и отпустим, пусть как авокадо, поживёт. — Она хрипло рассмеялась. — Где доить его будем?

— Ты оборудование взяла?

— А как же.

— Значит, там и выдоим. Место тихое и пустынное, времени много.

Кай стряхнул с колен стеклянное крошево раздавленного в кулаке стакана и отставил открытую бутылку пива в сторону. Он только-только собирался уютно устроиться перед телевизором с упаковкой пива, и вновь длинно и умело выматерился.

Из короткого и спутанного рассказа Фила он мало что понял. Кроме одного: Ника в большой беде, а Фил зачем-то подтянул к делу беловолосого ублюдка Стига.

Кай поднялся. К предстоящему делу надо подготовиться, не с пустыми же руками на дело идти.

Подготовка заняла две минуты. Кай достал из шкафчика в ванной прямоугольник бритвы мойки, разломил его на две части и аккуратно спрятал половинки за щёки – оружие последнего шанса. Повздыхал – давненько он такими фокусами не баловался, но авось не порежется. Сунул в карман шило с насаженным на кончик пробчатым шариком, и, не переодеваясь, как был, в трениках и растянутой майке, вышел из дома. На ходу порадовавшись, что не успел бухнуть.

В сенях Кай, кряхтя, опустился на колени, и достал из-под половицы завёрнутый в промасленную тряпку обрез. Машинально пересчитал патроны – шесть маслин, должно хватить. Огнестрела он не любил, но прекрасно понимал: станет по-настоящему горячо, против отморозков Стига он не сдюжит, они просто забьют его битами, и никакие бакланские подлянки не помогут. А так... Так, посмотрим, кто первый парень на деревне.

Двигатель старенькой бэхи завёлся с пол-оборота, но Кай не спешил выезжать со двора. Время было, от его дачки до заброшенного завода пятнадцать минут езды. Его, собственно, поэтому и не достроили, что огромный массив дачников встал на дыбы – заводу так близко от садов не бывать. Он решал – звонить пахану или нет.

Ничего не решив, он вылез из машины, открыл ворота, выехал на грунтовку, ведущую от домика вглубь садовых линий, снова вылез, закрыл ворота и сел в тихо урчащую мощным движком машину. Достал телефон, повертел его в пальцах, почти решившись открыть меню контактов.

— К куму! — Он тихо выругался, и, бросив телефон на пассажирское сиденье, вдавил педаль газа.

продолжение следует...

[1] Ляпис Трубецкой - Метелица.

Я смотрел на окна кафе. С виду ничего так – уютное, и, похоже, молодёжное. Вон, парочки молодняка так и ныряют внутрь, да и одиночек полно.

— Долго стоять будем? — Таксист лениво скосил на меня взгляд.

— Вылазим, шеф. — Я расплатился, и мы с Никой покинули такси.

Я всё-таки взял её с собой. Во-первых, пусть она пока будет у меня перед глазами. А во-вторых, если, а точнее – когда, его там не будет, ей быстрей про него расскажут. Девушке, особенно красивой, всегда охотней отвечают на расспросы, чем такому страшному лбу, как я. Если только не прибегать к угрозам. К коим, я ни в малейшей степени не собирался прибегать.

Мы стояли в тени раскидистого тополя, метрах в двадцати от кафешки, чуть наискось, так, чтобы нас не было видно из окон. Не то чтобы я ожидал встретить там этого маньячилу, но на всякий случай подстраховался.

— Сейчас заходим, осматриваемся, если этот чёрт там, то я остаюсь, а ты едешь к Аркадию Петровичу. Понятно?

Сейчас я не собирался быть с Никой тактичным.

Ника поняла и, кивнув, сказала:

— Два вопроса.

— Слушаю. — Я, не отрываясь, смотрел на скрытые жалюзи, с затейливым изображением снежинок, окна.

— Что будем делать, если его там не окажется?

— Ты начнёшь расспрашивать о нём. Легенду придумаешь сама, ты умная. А потом, не зависимо от того, что ты узнаешь, ты собираешься и дуешь к Аркадию Петровичу. Точнее, я тебя к нему отвезу. Так мне будет спокойней.

— Хорошо. — Задумчиво протянула Ника. — А если он там, что ты намерен делать?

— Прослежу за ним, а после брякну следачке и всё расскажу.

— Ты думаешь, она тебе поверит? Экрану и прочему?

— Кто сказал, что я буду ей об этом говорить? Расскажу, что залез и прочёл переписку, до того, как он её стер. А там пускай сама решает, что делать. Верить мне или нет. В любом случае будет проверять.

Мы помолчали.

— Пошли, посмотрим, там ли он. — Я выпустил её руку. — Иди первой, я за тобой.

Ника кивнула. Она совсем не выглядела испуганной, и, похоже, всю ситуацию воспринимала как забавное приключение, а это не есть good.

— Постой. — Я ухватил Нику за руку.

— Да. — Она улыбнулась.

— Осторожней, поняла? Это не шутки.

— Буду.

— Поцелуй.

Я разжал пальцы только тогда, когда она на миг прижалась ко мне мягкими губами.

Дьявол! Я смотрел, как она идёт, в голове всплыли строки:

Я вспомню тех, кто красивей тебя,
Умнее тебя, лучше тебя,
Но, кто из них шёл по битым стёклам

Также грациозно как ты?[1]

Дурацкие строки, не вовремя пришедшие на ум.

Не было у меня никого красивей, умней и лучше, чем эта девушка.

Но, чёрт возьми! В одном поэт был прав. Как же грациозно она идёт, как грациозно!

Я смотрел на удаляющуюся Нику и снова хотел её. И вместе с тем боялся. За неё. Зря я всё рассказал, надо было сразу везти её к Петровичу, и плевать на все возражения и протесты. Жизнь важней. Её жизнь.

Дойдя до двери, Ника чуть помедлила, словно хотела оглянуться на меня, но, так и не обернувшись, вошла внутрь.

Я сплюнул заполнившую рот слюну и неторопливо отправился следом.

Кафе было как кафе. Правда, расписано снежинками различных форм и развешанными на стенах зимними пейзажами. Барная стойка, с десяток столиков и несколько кабинок. Чистенько и даже уютно. Негромко играет музыка. Вслушавшись, я с удивлением узнал Let You Go Джонни Стронга. Нечасто такую музыку услышишь в кафе. Надо будет запомнить, и потом прийти сюда с Никой, когда байда эта закончится.

Кафе было заполнено наполовину. В основном молодняком. Студентами. Этих, я от любых прочих отличу, сам таким был. Да и расположено кафе в квартале от университета.

Я осмотрелся. В общем зале Несчастного не было, по крайней мере, никого подходящего под описание я не заметил. Ника сидела перед стойкой на высоком стуле, поглаживая маленькую кофейную чашечку пальцем, и косила в мою сторону глазом, ожидая моих действий.

Я прошёлся по кафе, заглядывая в кабинке, две были пустыми, две заняты кампаниями, ещё в одной, лицом к входу, над планшетом склонилась девушка в строгих очках и короткой юбке.

Я подошёл к барной стойке.

— Слушаю вас.

Девушка за стойкой – тёмные волосы до плеч, серые глаза, узкие скулы, мило мне улыбнулась. Лицо так себе, а вот улыбка красивая – широкая и искренняя, а зубы ровные и белые.

— Кофе и коньяку в него грамулю капни. — Ответил я, изучив листок с ассортиментом и ценами, лежавший на стойке. Цены и вправду были демократичными. Официантов, как я заметил, не было, что снижало цену.

— Кофе какой?

— На твой вкус, красивая.

Я скосил взгляд на Нику. Та и бровью не повела. Не поддалась, значит, на провокацию. Девушка ещё раз улыбнулась мне и отошла к кофемашине. Дождавшись заказа, я сел за ближайший столик. На ходу поймал взгляд Ники и подмигнул.

— Девушка, — позвала Ника, официантку, или барменшу, – чёрт её знает, кто она тут, — вас, как зовут.

— Алёна? Алёна, ты ведь посменно работаешь? — Ника перешла на доверительный полушёпот. — Я вот почему спрашиваю. Я с парнем по сети познакомилась. Пообщались, и встретиться договорились, у вас. А он пропал куда-то.

В том, что Ника разговорит любого, я не сомневался, поэтому чуть расслабился.

— Вчера не пришёл, сегодня тоже. На звонки не отвечает, в сети не появляется. Я беспокоиться начала, может, случилось что.

Алёна сочувственно покивала.

— Он писал – в рубашку: клетчатую одет будет, джинсы синие. Причёска такая модная – с боков и сзади коротко подстрижено, а сверху волосы длинные назад зачёсаны.

Ника поводила руками вокруг головы.

— Ещё писал, что часто у вас зависает. Может, знаешь?

— Нет, — Алёна отрицательно покачала головой, — что-то не припомню. Тут многие так выглядят. Мода такая. Да и народу за день много проходит, всех не упомнишь.

— Да? — Разочарованно протянула Ника. — Ноут у него большой такой, белый. Приметный.

— Знаешь? — Алёна смешно наморщила лоб и покусала длинный розовый ноготок. — Что-то знакомое. Кажется, я видела его пару раз. Знаешь, необычно так, чтобы у парня был белый ноут.

— Да-а-а. — Ника аж подалась вперёд. — Имени не знаешь? А то он мне под ником Сероглазый Дьявол писал.

— Знаешь, нет. — Алёна, старательно вспоминая, морщила носик. — Он не завсегдатай, это точно. Да и был всегда один. Хотя... Подожди, подожди.

Зубки всё быстрей покусывали наманикюренный ноготок.

— Последний раз я его видела в обществе брюнетки, симпатичной такой, но какой-то неряшливой, что ли.

— Когда это было, не помнишь? — Ника вся подобралась.

— Неделю назад, может, меньше... Нет, не помню.

— О чём говорили, не слышала?

— Нет, они далеко сидели.

— Ну ладно. Спасибо и на этом, облом значит. — Ника старательно делала огорчённый вид, выходило похоже.

— Да, ты не горюй, здесь парней хоть отбавляй.

— Э-м-м, он писал, красиво так. — Притворно пригорюнилась Ника.

— Все они красиво пишут. — Алёна сердито махнула рукой, видимо, вспомнив своё не слишком удачное в прошлом знакомство. — Знаешь, вот я с тобой сейчас говорю и припоминаю. Плюнь на него, скользкий он какой-то.

— В смысле?

— Знаешь, такой... — Алёна пошевелила пальцами в воздухе, — подойдёт, закажет, взгляд такой скромный – ну просто пай-мальчик, глазки в пол, только что носом не шмыгает и носком пол не ковыряет. А отвернёшься, взгляд в отражении, — она кивнула на широкое зеркало у себя за спиной, — поймаешь, так он такой, взгляд, в смысле, словно уже залез тебе в трусики и шебуршится там грязными лапами. Так что, не горюй.

— Ага. — Ника кивнула. — Спасибо тебе.

Она расплатилась и пошла к выходу. По удивлённо вскинутым выщипанным бровкам Алёны я понял: чаевые были более чем хорошими.

— Подожди.

Ника почти подошла к дверям, когда её догнал оклик Алёны.

— Да?

— Я вспомнила, — Алёна поманила Нику рукой.

О, как! Я улыбнулся, видимо, щедрые чаевые стимулируют память, надо будет запомнить.

Ника вернулась к стойке.

— Девчонка, с которой он встречался, тёмненькая такая, кажется, по имени его назвала.

— Как?

— Не помню. Он, значит, расплачиваться начал, у него не хватило, мелочи какой-то. И вот она подходит, полтинник ему протягивает и говорит...

Алёна вновь старательно наморщила лобик:

— Говорит... Говорит... Вспомнила! Пойдём, Алик. Точно! Алик! Именно так – Алик.

— Спасибо, Алён.

— Да, не за что.

Дверь за Никой закрылась, я допил кофе, вкусное, кстати, и, кинув пятисотенную на столик, вышел.

— Всё слышал? — На улице Ника подхватила меня под руку.

— Слышал. Только это нам ничего не даёт?

Я рассеянно оглядывал улицу, скользя взглядом по прохожим. По парочкам и группам молодёжи, тусующимся вдоль аллеи.

— Ты прав. Описание внешности скудное. Причёска, одежда. Ничего конкретного. Только имя...

— Он мог назваться любым, не обязательно своим.

В кармане, голосом Заз, требовательно заголосил мобильник.

— Да. — Не глядя на дисплей, пробурчал я в трубу.

— Привет.

— Привет.

— Как дела? — Голос мужской, молодой – высокий и на взводе.

— Кто это? — Я не узнал говорившего.

— Мы с тобой уже беседовали, вчера ночью.

— Ты, — я весь подобрался, — Несчастный, ну здорово.

— Искать меня пришёл, прочитал, значит, нашу переписку, и как только смог?

— Успел, падла.

— Я так и подумал.

Пальцы Ники впились мне в руку:

— Это…

Я посмотрел на неё – испуганные глаза и закушенная губа, и прижал палец к губам.

— Только это тебе не поможет.

— Поможет, — начал закипать я, — я найду тебя и убью.

Народ, проходивший мимо, начал оглядываться на меня, я и не заметил, что почти кричал.

— Не-а, это я тебя.

— Силёнок хватит?

— Ума хватит. Ты вот не допёр, что я тебя вижу, а я просчитал, что ты можешь сюда заявиться.

Видит? Он нас видит?

Я завертел головой, всматриваясь в прохожих. Чёрт возьми! Такое ощущение, что все говорят по телефону.

— Что ты башкой вертишь? Меня надеешься увидеть? Тогда ты ещё больший дурак, чем я думал.

Я его не видел. А он меня, да. Значит, он где-то рядом. Плохо! Я вновь принялся рассматривать окружающих меня людей. Бесполезно! Да, чтоб тебя! Стоп. А если так?

Чёрный экран. Золотисто-оранжевые цифры.

Я шагнул из дверей кафе. Ладонь Ники на локте. Смотрю на противоположную сторону улицы, на небольшую аллею с памятником писателю в центре, окружённую невысокой оградой.

Звонит в кармане телефон.

— Да.

Перематываю.

Верчу башкой, всматриваясь в гуляющую группами и парочками, молодёжь. Эти меня не интересуют. Одиночки, мне нужны одиночки. И не в толпе, иначе всего не скажешь – услышать могут.

Взгляд скользит, переходя с одного человека на другого.

Притормаживаю скорость просмотра.

Не тот, не тот. Девушка. Мужик с пивом. Опять девчонка. Парень, крепкий, наголо бритый, ещё один с дредами и в полуспущенных, широченных штанах. Всё не то.

Стоп, чуть назад. Пауза. Вот.

Парень рядом с постаментом. Среднего роста, худощавый, стоит спиной ко мне. С плоской коробкой смартфона, прижатого к уху. Коротко стриженный затылок, на макушке длинные вихры. Белая рубашка в чёрную клетку, синие джинсы. Во что обут, не видно, мешает ограда.

Просмотр, на самой медленной скорости.

Парень начинает поворачиваться голову. Давай, сука, давай! Покажи морду!

Чуть ускоряю воспроизведение. Ещё чуть-чуть, давай, давай. Нет! Тварь! Замер. Лица не вижу, скрыто большим смартфоном. Косится в мою сторону. И, не отрывая телефона от уха, уходит вдоль аллеи к выходу.

Выныриваю.

Чувствую Никины пальцы, с силой сжимающие мне руку.

Вдалеке мелькнула белая в чёрную клетку рубашка и скрылась за поворотом.

Прижимаю телефон к груди. Шепчу яростно и зло:

— Стой здесь. Понятно? И чтобы с места не сходила. Я сейчас. Жди меня здесь, как прибитая. Поняла?

— Но...

— Здесь, я сказал, здесь! Ясно?

Дожидаюсь ответного кивка, и, выдирая руку из цепких пальцев, бросаюсь через улицу к аллее.

Вдавливаю телефон в ухо и бегу.

— Ау, ты где? Онемел от страха?

Я молчу и бегу.

— Чего молчишь?

— Тебя, падла, слушаю.

— Ну, слушай, слушай. — Он замолчал, только дыхание в телефоне.

— Исповедуйся, — я миновал памятник, — может, полегчает перед смертью.

— Ты знаешь, я ведь не хотел её убивать. Я ведь почти влюбился в неё. Она мне помогла, я был в такой жопе... Повеситься хотел. А она...

Голос его становился всё выше, в тоне проскакивали истеричные нотки. Давай говори, говори. Может, сболтнёшь чего лишнего. Кончик ниточки мне дашь, за который я уцеплюсь и притяну тебя.

— Что, бабы не давали? Такому умному и талантливому?

— Да, что ты об этом знаешь? Ты, ты, ты...

— Я, я, я. Значит, точняком бортовали тебя, да? Ну, сознайся. Ты и Ташу поэтому убил, что она тоже тебе не дала. Я прав?

— Урод! Ты урод! Не так всё было, не так!

— А как? Ты расскажи, авось я поверю, проникнусь.

Аллея закончилась, и я выбежал на параллельную улицу. Длинную и кривую, уходящую слегка вниз и хорошо просматриваемую, но с множеством переулков.

Чёрт! Куда он свернул?

Я побежал, верча головой, как пропеллером, и заглядывая на бегу в проулки. Белой рубашки в клеточку нигде не было.

— Зачем тебе?

— А ты зачем позвонил? Выговориться? Ну, так валяй, вот они, благодарные уши. Ведь так поделиться хочется, а не с кем. Да?

— Я не хотел её убивать.

Голос дрожит и почти срывается на визг.

Говори, говори.

Пока он чешет языком, он рядом — никуда не делся, не уехал, не сбежал, а значит, есть шанс его найти.

— Не хотел, но убил.

— Это всё ты виноват!

Конец улицы близок, а этого чёрта всё нет. Куда он делся?

— Вот как? Интересно, а я-то тут при чём?

— При всём!

Голос окреп, никакой плаксивости, одна злость.

— Я её еле уговорил в кафе прийти, денег занял, чтобы по-человечески было, накупил всякого, а она, всё, блин, о тебе говорила, сука! Ты понимаешь, как это, прийти на свидание с девушкой, в которую влюбился, а она о другом говорит. Блин! О бывшем. Понимаешь, что я чувствовал? Потом ещё пару раз встречались, в разных местах, та же история. Только о тебе и говорила.

Я молчал, боясь неверным словом или тоном, перебить поток его красноречия.

— А потом... Я в гости к ней напросился, цветов и шампанского купил, как дурак. Случайно, как толкнуло что, за пару подъездов тормознул. Стою, сам не зная почему, гляжу, соседка ваша – большое ухо, та, что подслушивать любит – Таша рассказывала, куда-то чешет. Не остановись я, столкнулись бы нос к носу. Всяко запомнила бы меня. Ан, нет. Знак это был. Я потом понял.

Я добежал до конца улицы выходящей на широкий проспект. Всё! Аут! Тут я его точно не найду. Море спешащих людей, себя бы не потерять, не то, что кого-то найти.

— Я звоню, она открывает. Я с цветами и бутылкой как дурак, а она даже платье не одела. Как ходила в футболке растянутой, так меня и встретила, а ведь мы с ней договаривались. В твоей футболке. Понимаешь? Я ей – привет, тянусь, чтобы поцеловать, хотя бы в щеку, а она от меня, как от прокажённого... Протягиваю букет. А она: а вот Фил, никогда мне цветов не дарил, только на днюхи, да на Восьмое марта, и шампанского не покупал, бурду только красную. И вроде как с укором, тебе говорит, с минусом для тебя, но не с плюсом для меня. Понимаешь? Получается, что опять о тебе. Не мне спасибо – за подарки, а тебе фи, – что не покупал. Ты знаешь, как у неё твой номер в телефоне забит?  Любимый. Ты понимаешь? Не имя, не фамилия, не бывший, а любимый.

Я прикрыл глаза, откровенность резала не хуже охотничьего ножа. Прямо по сердцу. Неотвратимо и больно. Больно, до зубовного скрежета.

— Она, небрежно так бутылку на стол ставит, букет не в вазу, а прямо так кладёт. И спиной ко мне поворачивается. Меня такая обида взяла, что аж слёзы из глаз, а потом злость. На неё, на тебя, на себя... Что, я не мужик? Со мной так обращаться? Знаешь, я книгу недавно прочитал, случайно попала, так от скуки, от нечего делать. Дрянь книжка, о бандитах, но фраза одна меня в ней зацепила. Мужчины делятся на две категории: те, у кого есть оружие, и те, у кого его нет. Мол, те, у кого его нет, это и не мужчины вовсе, а так – тело, с пенисом в штанах. И на таких женщины не смотрят. Я подумал, может, если и у меня... если я куплю, то и на меня девушки обратят внимание. Пистолет страшно покупать было, хоть в сети сейчас всё что угодно купить можно. Да и где я такую сумму возьму? А на рынок к не русским идти – страшно, обманут. Нож я купил, большой такой, кривой, таскал его с собой. Только всё это ерунда, никто на меня не смотрел. Нос воротили.

Он задохнулся. Я слышал, как ему не хватает воздуха. У меня и самого от его душевных нечистот дыхание перехватило, и сердце закололо.

— Ты слушаешь? — Отдышавшись, спросил он.

— Да.

— Бросила она букет так небрежно, и спиной ко мне повернулась. А у меня от ярости руки трясутся. Гляжу на её затылок, на ухо, рука сама за нож взялась. Смотрю на шею, тонкую такую, беззащитную, и представляю, как втыкаю в неё нож. За пренебрежение ко мне, за то, что не видит моей любви. Но не смог. Замахнулся. Нет, не могу. Потом, правда, смог. Ударил рукояткой прямо в висок. Она как кукла упала. Знаешь, если у марионетки ниточки обрезать, она нелепо так, кучкой неопрятной, падает. Вот и она так. Лежит на полу. Майка задралась, а на ней трусики застиранные, в нелепый горошек, чуть ли не бабушкиного фасона. В глазах пелена, сам не помню, как накинулся на неё.

Его голос становился всё злее и довольней. Он, сука такая, наслаждался своим рассказом. Не раскаивался и каялся, а наслаждался, заново переживая миг триумфа.

— Трусы с неё сорвал и... Прежде чем вскрыть её, как банку сгущёнки, я поимел её во все места, во все дырочки. О... Ты...

— Врёшь, сука! — То, что испытывал я сейчас, нельзя было назвать яростью, это был гнев, помноженный на злость и желание убить. Найти эту суку и убить, задушить, глядя прямо в глаза. Сжать горло пальцами, сдавить и смотреть, как жизнь уходит из них, и наслаждаться этим моментом.

— Пиз... как дышишь, тварь. Не насиловал ты Ташу, потому что импотент. Нестояк у тебя тотальный.

Я расхохотался, зло и ядовито.

— У тебя хрен, словно дохлая гадюка на перилах, ничего его не оживит. Ты ссыкло беспомощное. Тварь. Пид... Петушара... — Я орал, не в силах остановится.

— Я поимел её, поимел! — Как резаный визжал он в ответ .

— Врёшь, гнида, врёшь! Ничего ты не можешь!

— Откуда ты знаешь? — Визг из телефона. — Откуда, откуда, откуда?!

— Знаю.

— А-а-а-а, это тебе эта сучка рыжая наплела. Следователь или кто она там. Я видел её. Как она во дворе крутилась, расспрашивала, вынюхивала. Бл... Я ведь, когда всё сделал, — слова так и лились из него, — уйти не смог, словно держало что-то. Так и крутился вокруг. Уйду. Приду. Опять уйду. Вернусь. И так, пока не увидел, как тело выносили, после этого, словно отпустило.

И куда только его интеллигентная речь подевалась, когда за живое задели.

— Им же нельзя говорить: тайна следствия и всё такое. А-а-а. Понял! Тебя увидала и потекла вся. И тут же всё вывалила. Да? Все они бабы такие. При виде тебя никто устоять не может. Ты ведь весь из себя такой – true male[2]. Да? Присунул ей или только собираешься? Или она не в твоём вкусе? Ты же тёмненьких любишь, ну прямо как я.

Я молча слушал. Разговор утомил меня, эти потоки мерзости, было просто невозможно дальше слушать. Я понял, что больше ничего не выжму из него, кроме грязных подробностей или порции вранья. Пора закругляться.

Я собрался уже отключиться, как он, словно прочтя мои мысли, прервал свои излияния и сказал:

— Устал я, пора раскланяться.

Я не чувствовал ярости, одна усталость.

— Прощай.

— Стой, стой, стой, я тебе на прощание кое-что сказать хочу.

— Мне пох...ю.

— Пожалеть можешь.

— Угрожаешь?

— Значит так, — словно змея, зашипел он в трубку, — это ты во всём виноват, значит, и отвечать тебе.

— Приходи, отвечу.

— Нет, — он рассмеялся лающим смехом, — так неинтересно. Я тебе игру предлагаю. Интересную, тебе понравится.

— Не интересует.

— Заинтересует, когда услышишь. Короче, выбирай, кого мне выпотрошить – эту рыжую бл... или твою чёрную. Нет, нет, нет, не так. Ты, конечно, свою сучку выберешь. Так что, это не интересно. Я их обоих кончу. Сначала их, а потом тебя. Или сначала тебя, а потом их. Выбирай. Обещаю – выберешь себя, твою выпотрошу, после того как убью, а вот рыжую, извини, помучаю. Ну, так как? Что выбираешь?

Яд слов так и сочился мне в ухо, отравляя сознание и путая мысли.

— Я не убью тебя, нет. Я сотворю с тобой кое-что более худшее, чем смерть. И ты, когда узнаешь, что именно, будешь ползать на карачках и умолять о смерти.

Мой голос не дрожал и был спокоен, как небо над головой. Я не грозил, я обещал.

Всё. Отбой.

Надо возвращаться к Нике. И искать эту тварь.

Я круто развернулся, и тут боль затопила голову. Стекла вниз и застряла где-то в груди, на уровне сердца.

Слова этой твари грохотали в голове, отравой расползаясь по телу.

Ты во всём виноват! Из-за тебя! Как в телефоне забит? Любимый! Ты! Из-за тебя! Ты! Из-за тебя! Ты! Из-за тебя! Ты! Из-за тебя!

Я этого не знал. Даже не догадывался. Ослеплённый новыми отношениями. Своим счастьем. Миром и взаимопониманием с Никой.

Таша! Ну как же так? Почему ты не отпустила прошлое? Зачем за него цеплялась? Почему не забыла, и просто не пошла дальше? Мы ведь жили не особо хорошо. Вечно без денег. Хаты съёмные, грязные. Я ведь не из-за Ники с тобой порвал. Всё к этому шло. Она просто послужила последним толчком. Я ведь не к ней ушёл, а в никуда, в одиночество. Мы ведь с тобой такие разные. Не знаю, как столько прожили.

Мне стало тяжело дышать, в грудину словно воткнули нож и ворочали им безжалостной рукой. Я застонал, голова кружилась, тротуар под ногами ходил ходуном.

Мысли в голове крутились взбесившейся юлой.

Первый год, до того, как съехались, нормально было, хорошо даже. Потом... Потом хуже, а потом... ещё хуже. Бытовые мелочи, словно мелкие камешки в ботинке, которые не вытряхнуть – сначала незаметно, но чем дальше, тем больше и больше вызывают неудобство и раздражение.

Меня раздражало её неумение готовить, Таша не могла сварить элементарного супа, а это, при моей любви поесть, сильно напрягало. Её дико бесила моя привычка разбрасывать по квартире носки.

Меня выводила из себя любовь Таши к сети. Все эти чаты, форумы и социальные сети, не понимал я этой иллюзорной жизни. Невнятные, убогие, по моему мнению, люди, скрывающие свои комплексы за красивыми сетевыми кличками. Ей не нравилась моя тяга к приключениям, и вечное влезание не в свои дела, с желанием помочь.

Интересы у нас вроде схожие, но никак не пересекающиеся.

Мы оба любили читать, но обсудить прочитанное не могли: Таше нравилось читать классиков и труды философов, западных и восточных. Все эти, трудно перевариваемые для меня дзены, дао и прочая эзотерическая лабудистика, не имеющая отношения к реальной жизни.

Я запоем читал фантастику и триллеры. При виде которых она начинала презрительно фыркать и кривить нос.

Музыка.

Рок, отечественный и зарубежный, был моим спутником по жизни. Таша не слушала ничего, что звучало на русском языке. Из наушников её ноутбука постоянно лилась электронная хрень вроде Депешей и забугорной эстрады.

Раздражало и вечное Ташино ворчание на мои, с её точки зрения, несмешные шутки.

Мелочи, мелочи, мелочи. Которые складывались в огромную такую стену, разделяющую нас. И претензии, претензии, претензии. Как высказываемые, так и умалчиваемые, но прекрасно читаемые во взгляде, голосе, жестах.

Мне казалось, что с нашим расставанием она вздохнёт свободней, а вышло наоборот.

Таша! Ну, зачем было цепляться за прошлое? Его нет. Выходит, прав был Аркадий Петрович, говоря, что прошлое в наших головах часто меняет свой знак. Только у кого-то из положительного он переходит в отрицательный, а у кого-то, как у Таши, наоборот.

Последняя мысль привела меня в чувство.

Прошлого нет. Будущего тоже. Есть настоящее. А в настоящем у меня есть дело. Так что не время раскисать и рефлексировать. Потом, может быть, и поплачу над этим, но не сейчас.

Я смотрел на зажатый в кулаке мобильный, на последний входящий вызов, запоминая цифры.

Значит, думаешь, не найду тебя, тварь? Это даже хорошо, что ты так думаешь, сюрприз значит, для тебя устрою, пренеприятнейший.

Я усмехнулся и, пролистав контакты, нашёл нужный номер.

— Далил? Здоровеньки булы. Узнал? Дело есть. Поможешь? Какое? На две тонны русских денег. Такое ответ устроит? О, и голос сразу повеселел, а я подумал, что ты не рад слышать старого товарища.

Далил был единственным сокурсником, с которым я поддерживал отношения.

— Телефончик один пробить надо, на момент кому принадлежит номер. Смогешь? Ну, тогда записывай. Сколько времени понадобится? О'кей. Жду.

Я продиктовал номер и зашагал к Нике, размышляя, что ей рассказать, а о чём умолчать.

Я дошёл до аллеи, Ника, как я и просил, стояла там, где я её оставил. Остановившись, помахал ей. Она замахала в ответ.

Телефон в моём кулаке зазвонил. Далил сработал оперативно.

— Да. Слушаю. На кого, говоришь? На Ирину Петровну Кожевникову? Семьдесят восьмого года рождения.

Твою мать! Облом! Этот кекс и вправду умён... Воспользовался чужой симкой... Стоп, стоп, стоп. Что-то не вяжется чужой номер, со словами о том, что убийство он не планировал. Да и образ забитого и всеми игнорируемого юноши, вряд ли ему больше двадцати, не стыкуется с предусмотрительным и хладнокровным убийцей, который оперативно раздобыл левую симку.

Я прикинул: выходило, что Кожевниковой И.П. сорок два года. А если?

— Далил, сможешь пробить эту Ирину Петровну – кто она, где она, дети есть и кто, если нет, то есть ли, муж, племянники, ну, в общем, всю инфу и подноготную, которая есть на неё. Знаю, что незаконно. Червончик сверху, я думаю, сотрёт ту грань, за которую ты не хочешь заходить. Сам? Если бы мог, не просил бы. По скорому. Накинуть? За срочность. Ну, ты жук. Накину, но только двадцать процентов. Давай, жду.

Я знал: от возможности по-быстрому срубить лёгких денег, сокурсник не откажется. Были прецеденты. А эти отмазы, это для набивания цены. Можно подумать, он этим никогда не занимался.

Ника бросилась мне на шею, обняла. Отстранилась, с тревогой заглянула в глаза:

— Ты где был?

— Этого искал.

— Не нашёл?

— Пока нет.

Я смотрел поверх её головы, уже зная, что я с ним сделаю, когда найду.

— Фил. — Тихо позвала Ника.

— Да.

— Не делай того, что задумал.

— Ты о чём?

— Я не знаю, что ты хочешь, но не делай, мне страшно.

— Почему?

— Ты улыбаешься. — Она не спрашивала – утверждала.

— Да? — Я несказанно удивился.

— Да.

И вправду, только сейчас я заметил, что мои губы кривит ухмылка.

— Что в этом такого?

— У тебя плохая улыбка, сейчас плохая. Так ты улыбался, когда пришёл к Стигу выручать меня.

— Правда? — Я стёр с лица гримасу.

— Да. Ты вошёл с пистолетом в руке и улыбнулся так, что я испугалась. Я больше никогда не видела у тебя такой страшной улыбки. До сегодняшнего момента.

— Глупости, я просто зол.

Ника покачала головой.

— Что ты задумал?

— Поехали домой. Там расскажу.

Всю дорогу до дома мы молчали. Я поймал сочувствующий взгляд водителя: ас дорог решил, что мы поссорились. Пожалуй, и я бы так подумал, но я знал Нику. Она не обиделась. Она боялась, но не за себя. За нас и наши отношения, и того, что мои планы могут пошатнуть наши отношения.

В квартире я обнял Нику.

— Ника, делаем то, что решили. Собирай вещи, и едем к Аркадию Петровичу. Побудешь там, дней несколько.

— А ты?

Она даже не стала спрашивать, о чём мы говорили с убийцей.

— Я со всем, что нарыл, еду к следачке. Дальше посмотрим на её действия.

— Может, вместе?

Я покачал головой.

— Нет. Тебя туда не пустят. Сколько я в полиции пробуду, неизвестно. А после его угроз я не хочу оставлять тебя одну. К Петровичу он пробраться не сможет. Только пока, ничего ему не рассказывай.

— Ты думаешь, они реальны? Угрозы?

Я не стал напоминать ей о том, что он сделал с Ташей, просто сказал:

— Собирайся.

продолжение следует...

[1] Аквариум - Юрьев день.

[2] True male – настоящий самец.

— Ты всегда есть хочешь, когда на взводе.

В этом она была права. Как только в моей жизни приключался нервяк, вслед за ним являлся дикий жор.

— Ну, смотри, — я обнял Нику и строго сказал, — если холодильник пустой, я тебя съем. И начну вот с этого места. — Я погладил её по груди.

— Там нечего есть. Лучше вот от этого откуси. — Она легонько толкнула меня бедром. — Глядишь, попец поменьше станет.

— Глупости говоришь, женщина. — Я шутливо погрозил ей пальцем. — Там, — я опять погладил Никину грудь, — как и здесь, — теперь уже я толкнул её бедром в попку, — всё более чем в порядке.

— Льстец.

Я рассмеялся. Не надо быть ясновидцем, чтобы понять: мои слова ей были приятны.

— Не веришь? Тогда врубай полиграф.

— Верю, но чувствую – ты что-то не договариваешь.

Я вздохнул: от этой женщины ничего не скроешь, и неважно, включён её внутренний детектор истины или нет.

— Выпить хочу. — Честно признался я.

— Дома ничего нет. — В голосе Ники послышалась искренняя озабоченность.

— Схожу куплю.

— Ночью не продают.

— Чепок открыт. — Я кивнул в сторону соседнего двора. — Там разливают.

Ника развернулась в моих руках, и мы оказались лицом к лицу.

Внимательно поглядев мне в глаза, она сказала:

— Только дешёвой бурды, пожалуйста, не пей. Купи чего-нибудь подороже и не забудь закусить.

Я чмокнул Нику в нос. Прелесть, а не женщина. Другая скандал бы устроила, заикнись её мужик о желании бухнуть в занюханной рюмочной, а она просит не пить гадости, а купить нормального бухла. Можно подумать, там в бутылки пойло не из одной бочки разливают.

Я рассмеялся своим мыслям. И снова чмокнул её в нос.

— Пойдём, я тебя до квартиры провожу.

— Пойдём, только долго не задерживайся, ладно?

— Обещаю. Если ты обещаешь меня дождаться.

— Не-а-а-а. — Протянула Ника и наигранно зевнула. — Даже и не думай, когда вернёшься ко мне приставать. Я устала.

Я покивал, прекрасно зная, что она не уснёт, пока я не вернусь.

Стол был грязным, лавка жёсткой, а виски, самой настоящей стрёмной самогонкой. Хоть и стоило как самолёт. Я был прав, что дешёвая водяра, что напитки маркой повыше, были одинаково плохими. Собственно, мне хотелось не столько выпить, сколько подумать. Хотя и выпить тоже.

О своей новоприобретённой способности я Нике не рассказал, как и о разговоре со следачкой. Вот и первые тайны. Но это ничего, главное, чтобы они трещин не вызвали в строящемся фундаменте наших отношений.

Расскажу я всё, расскажу. Обдумаю как следует и выложу как на духу. От а до я.

Я залпом опрокинул в себя половину пластикового стаканчика. Вот это гадость. На вкус ещё хуже, чем на запах. Не чета той, что угощал Аркадий Петрович на базе после того, как Вася с Петей вытянули из меня подсадку.

Обдумать мне было что. Не способность свою новопреобретённую, это подождёт, хоть и занятная штука, конечно. А вот смерть Таши. Сердце резануло болью. Таша, Таша, Таша. Как же так? Кто и за что?

Я допил вторую половину этого, с позволения сказать, виски. Подошёл к барной стойке, такой же обшарпанной, как и зал, кивнул – повторить. Брякнул на стол купюру, отошёл к облюбованному столику.

Что-то цепануло меня в разговоре со следачкой, что-то она мне такое сказала, вернее, это я ей...

Чёрный экран, цифры внизу. Веснушчатое лицо Оксаны батьковны, глаза усталые и чуточку грустные:

— Последний вопрос. Кто, по-вашему, мог её убить?

Хороший вопрос, не дававший мне покоя. Я пожал плечами и сказал наугад:

— Поищите среди клиентов сайта, на котором она консультировала. Уродов там много.

Я вскочил и, оставив на столе нетронутый стаканчик, выбежал из чепка.

Фак! Фак! Фак!

Я никак не мог попасть ключом в замочную скважину.

Да чтоб тебя! Замок, наконец, поддался моим домогательствам. Распахнув дверь, я, не снимая кроссовок, рванул к столу.

— Я ожида... — Начала, сидевшая, поджав под себя ноги и читающая книгу Ника. — Что случилось?

— Пока не знаю, милая, но сейчас, возможно, всё разъяснится. — Не слишком понятно отозвался я, занятый включением компьютера.

— Да загружайся ты, старое чудовище! — Я смотрел на заставку грузящейся винды.

— Успокойся, Фил. — Я почувствовал на плече руку Ники.

Так: сеть, браузер, окно поисковика, строка поиска.

Как он, мать твою, так, назывался, этот сайт! Ах да, кажется так.

Перестук клавиш.

Твою шашню в башню. Сто тысяч ссылок. Первые пять наугад – не то.

Что ты, Фил, тупишь. Это же так просто теперь, вспомнить. Буквально, как кино посмотреть.

Экран. Цифры.

На голове Таши красовались огромные наушники, и за электронным шумом, который кто-то по недоразумению назвал музыкой, она, конечно, ничего не слышала.

Я постучал пальцами по здоровенному полушарию наушника.

— А? Чего? — Таша оторвала затуманенный взгляд от экрана и спустила наушники на шею.

Вот он, момент. Я мельком выхватываю экран с открытым браузером. Пауза. Строка контекстного меню. Адрес.

Быстро вбиваю подсмотренный адрес.

Вход.

Логин.

Пароль.

Я их знал. Ещё бы мне не знать. Таша вечно забывала пароли, записывала их на стикеры и клеила на монитор. Потом теряла бумажки и снова забывала заветные комбинации цифр и букв. Нервничала, орала на меня. Будто это я виноват в её забывчивости. Пока я не придумал ей один пароль, единственный на все случаи жизни, на все сайты и почты. Прочитанный мною в одном романе. Семь слов, записанных без пробела. Пароль, который в принципе невозможно забыть.

Сороктысячобезьянвануссунулибанан.

Мятное дыхание Ники за спиной.

— Мне отойти?

— Нет, детка, нет.

Личный кабинет.

Приват-чат.

Последний диалог.

Вот он.

Выхватываю взглядом ник собеседника – Несчастный. Ну, надо же!

Проматываю в начало, бегло просматривая строки. Вот первый диалог. Когда? Почти месяц назад.

Теперь внимательно читаем.

Бл... Бл.. Трижды бл..

Чёрные строчки на белом поле стремительно стирались.

Нет! Нет! Нет!

В настройки... Отменить...

Всё! Не успел!

Су-у-у-ка. Еб... в рот!

— Не ругайся.

Это я вслух? Похоже, что так.

— Извини, малыш.

— Что всё...

Чёрные строки вновь побежали по экрану.

— Привет. Не успел, да? А я знал – ты умный, догадаешься, и подсуетился. Успел первым, а ты нет.

— Кто ты, падаль?

— Фи, как невежливо. Лучше скажи – как тебе моё творение. Красиво, правда?

— Кто ты?

— Ну, что ты заладил, кто, да кто? Давай лучше поболтаем.

— Я найду тебя, тварь.

— Ой, ой, ой – уже боюсь.

— Правильно делаешь.

— Ладно, что-то мне наскучили твои грубости, аривидерчи. Но я не прощаюсь, может быть, загляну к тебе на огонёк. Когда тебя не будет дома, конечно. К девке твоей. Они с Ташей так похожи.

Я зарычал.

— Сделаю с ней какую-нибудь инсталляцию.

— Только попро...

Строчки стали опять стремительно стираться. А потом сайт и вовсе закрылся, выкинув на экран 404 ошибку.

— Фил.

— Да?

— Это был он? — Голос спокойный, слишком спокойный, чтобы быть таковым на самом деле. Это было то спокойствие, что прикрывает страх и тревогу. Ника, умная девочка, всё поняла. Тем лучше.

— Да, это та сука, что убила Ташу.

— Надо сообщить в полицию.

— Они его не поймают.

— Ты в этом уверен?

— Да. Следов в квартире он не оставил. Сетевые только что подтёр. В активе у следачки полный и абсолютный ноль.

— Как он это сделал?

— Хакнул или вирус запустил. Короче, бесполезно. Их переписку не восстановить. Хотя...

— Что, хотя?

Похоже, пришло время всё рассказать Нике. И я рассказал. И о разговоре со следачкой, и о своей внезапно открывшейся способности пересматривать в мельчайших подробностях прошлое. Об экране в голове, цифрах в его нижнем углу, о секундомере с нулями. В общем, всё.

— Что мы будем делать? — Спокойно поинтересовалась Ника, выслушав мой рассказ.

Я подошёл к ней и крепко обнял.

— Мы ничего. Я начну охоту, а ты преспокойно отправишься на базу к шефу и будешь ждать.

— Нет.

— Нет, не нет. — Я улыбнулся. — Будешь ждать меня.

Она упрямо сжала губы.

— Мы вместе найдём его и...

— Нет. — Я отрицательно покачал головой. — Ника, я с тобой никогда не спорил, ты умней меня и всегда принимала правильные решения, — попытался я подсластить пилюлю отказа, — но сейчас надо сделать так, как я сказал.

— Фил Торов, — Ника попыталась высвободиться, но я лишь крепче прижал её к себе, — если ты думаешь, что я поддамся на эту грубую лесть и...

— Ника, — я проникновенно зашептал ей на ухо, — лесть – это ложь, я же говорю истинную правду, ты это прекрасно знаешь...

— Фил! Прекрати!

Заболтать Нику мне, конечно, не удалось, впрочем, я на это не сильно рассчитывал. Она упёрлась руками мне в грудь, пытаясь оттолкнуть.

— Ты думаешь, пока ты охотишься на этого маньяка, я буду отсиживаться под крылышком шефа?

— Я знаю это, девочка, а не думаю. Думать – это твоя прерогатива, моя – действовать.

— Да отпусти ты, медведь, синяков наставишь.

— Отпущу, когда пообещаешь сидеть на базе тихо, как мышка.

— Размечтался. Как ты его выслеживать будешь, если думать не умеешь?

— Зато я могу вспоминать.

— Ты что-то придумал?

— Да.

— Рассказывай.

— Нет.

— Тогда я никуда не поеду.

— Я тебя сам отвезу.

— Я кричать буду.

— Кричи.

— Ну, хорошо. Я поеду. Но только завтра, и после того, как ты мне расскажешь, что придумал.

— Договорились.

— Давай тогда спать, поздно уже.

— Нет. Я всё ещё голоден.

— Холодильник полный, иди и натрескайся.

— Я не так голоден.

— Отстань, дурак.

Но я не отстал. Я приник к её губам, а она не сопротивлялась, впрочем, как я и думал.

6

— Что ты придумал?

Голова Ники на моём плече, веко щекочет вьющаяся прядь волос, но я не отстраняюсь, мне это нравится. Она пальцем выводит на моей груди какие-то символы. И это прикосновение тоже приятно.

— Ничего конкретного. У меня нет знания, но у меня есть память. Они начали переписываться месяц назад. И если он знает, где она живёт, он у неё бывал. Таша не стала бы говорить адрес незнакомцу. Значит, они предварительно встречались. Если встречались, значит, договаривались о встрече. А это, в свою очередь, означает, что он писал, где она состоится, и описывал себя, чтобы не перепутать с другим.

— Ты думаешь, это он, может быть, она?

— Нет. Таша не стала бы описывать себя.

— И...

Я погладил её по узкой спине.

— Я видел весь их диалог. Не запомнил только. Но сейчас я включу экран у себя в голове и всё внимательно прочту.

Ника начала приподниматься.

— Д...

Экран. Цифры. Строчки, бегущие вниз по экрану. Стоп. Читаю.

В одном окне – бла-бла-бла – какой я несчастный, как меня никто не понимает и не любит. А я такой умный и талантливый, а они...

И всё в таком духе.

В другом – слова утешения и поддержки.

Не то, не то. Листаю. Стоп! Вот он – нужный мне диалог! Двенадцать дней назад.

Несчастный:

— Я... Я... Может... Встретимся, а? Ты мне так помогла. После разговоров с тобой я... Я словно стал другим человеком...

Таша Ташина:

— Извини, но нет. С онлайн собеседниками в оффе я не встречаюсь. Извини, но это нарушение профессиональной этики.

В конце строки – смайлик с извиняющейся улыбкой.

Несчастный:

— Да, я понимаю, но... Ты такая, такая... Не знаю как сказать. Мне ведь реально после нашего общения легче... Проблемы куда-то исчезают, не все, но... Работу вот нашёл. Ну, может... Один разик. А? Плиз.

В конце грустный смайлик.

Таша Ташина:

— Нет. Извини, но сейчас я сама не в лучшем состоянии.

Несчастный:

— Понимаю. Прости, что попытался... А, впрочем, и правда, зачем я тебе? Ботан, с кучей проблем. Ты ведь... Ты ведь... Такая заботливая и внимательная и... и ВСЁ ПОНИМАЮЩАЯ...

Таша Ташина:

— Ты меня не знаешь, я не такая. Я... нет, не нужны тебе ещё и мои проблемы.

Несчастный:

— Может, я чем-нибудь могу помочь? А? Я умею слушать. Плиз.

Умоляющий смайлик со сложенными на груди ручками.

— Ты так помогла мне. Давай и я тебе... Попробуем, а?

Таша Ташина:

— Не… Я подумаю, хорошо?

Несчастный:

— Думай сколько угодно!

Улыбка.

— Я буду ждать! Но если надумаешь, я каждый вечер в кафе «Снежинка», там бесплатный вайфай, цены приемлемые и выпечка очень вкусная. Знаешь, где оно?

Таша Ташина:

— Я подумаю. Я пока не отошла от прежних отношений, и заводить новые...

Грустная рожица.

Несчастный:

— Нет, нет, нет, о таком я и не мечтаю. Просто... Просто увидеть тебя и умереть...

Смайлик.

Таша Ташина:

— Плохие мысли.

Строгий смайлик.

Несчастный:

— Я пошутил. Придёшь?

Таша Ташина:

— Я подумаю...

Несчастный:

— Плиз.

Таша Ташина:

— Хорошо. Как я тебя узнаю.

Несчастный:

— Я буду в белой футболке и клетчатой рубашке, знаешь, такой белой в чёрную клетку. Джинсы синие и кроссовки Найк, белые. Волосы, причёска такая модная – сверху длинные, назад зачёсанные, на висках и затылке короткие.

Смайлик.

— А как я тебя узнаю?

Таша Ташина:

— Я сама тебя узнаю.

Смайлик.

Несчастный:

— Придёшь?

Умоляющая рожица.

Таша Ташина:

— Не знаю... Подумаю... Может быть...

Задумчивый смайлик.

Несчастный:

— Я буду ждать тебя каждый день с шести до десяти вечера. Всё время, пока не придёшь... Я, если что, обычно за угловым столиком сижу, с большим таким, белым ноутом. Вот адрес на всякий случай...

— Давай, пробуй. — Ника села, скрестив ноги.

Заметив направление моего взгляда, она шутливо шлёпнула меня по руке и накинула на себя простыню.

— Давай, пробуй. — Повторила она.

— Уже.

— Так быстро? — От удивления она не заметила, как простыня сползла с её груди, дразня меня розовым острым соском. Чёрт побери! Красивый сосок на красивой груди, не говоря уже обо всём остальном.

— Я же тебе говорил – нули.

— Рассказывай.

— Сейчас, только...

Желание электрическими разрядами побежало по моему телу.

— Что ты задумал?

Ника, заметив сползшую простыню, поддёрнула её, внимательно наблюдая за мной.

— Я? Ничего. — Я резко дёрнул рукой. Ника не успела за моим движением, и простыня полетела на пол.

Обнажённой она была ещё прекрасней. А уж эти скрещенные гладкие ноги, я чуть не застонал. Чёрт возьми! Опасность всегда ходит рука об руку со страстью. У меня, по крайней мере, именно так.

Я подался вперёд и заключил Нику в объятия.

— Ты, дурак, — она начала слабо отбиваться, — сексуальный маньяк, только не...

Но я закрыл рот Ники поцелуем. По тому, как её ноги обвили меня и по отвердевшим соскам, я понял: она совсем не против.

— Времени мало. — Жаркий стон, Ника воспользовалась тем, что я оставил в покое её губы, и переключился на грудь.

— Времени, вагон, ещё и выспаться успеем.

продолжение следует...