Я за свой дневник страдала дважды. Начала вести его лет в тринадцать, хотелось быть как герои книг или что-то в этом духе.
Записывала свои переживания, рассуждения, ощущения. Я тогда примерной девочкой была, много писала о прочитанном.
Обычная тетрадка без всяких замков. Сначала я прятала её под матрас, но потом мама перестилала кровать, нашла (всё происходило при мне). Спросила, что это. Я ответила, что дневник, и мама сказала не страдать дурью и не прятать его под матрас, как будто я в тюрьме живу.
Ну я и хранила просто вместе со всеми остальными тетрадями и книгами. И всё было хорошо, я даже не задумывалась, читала ли мама мой дневник, но через год нагрянула первая любовь.
Естественно все-все-все переживания я старательно изливала на бумагу. Тем же летом меня отправили в оздоровительный лагерь на три недельки, и дневник я потащила с собой, потому что уже очень сильно привязалась к этому островку рефлексии.
Городок у нас был маленький, почти все друг друга знали и девочки, которые оказались со мной в одной комнате, конечно, тоже меня знали. Репутация у меня была специфическая - я считалась девочкой хорошо так с придурью. До сих пор не понимаю, почему. Набор увлечений (рок-музыка, аниме, фантастика, любовь к чтению в принципе) плюс изъяны внешности (с детства толстая) - наверное, сложилось в одно. При всём этом я была очень искренняя, эмоциональная и говорливая.
В общем, чудная. Так меня и начали дразнить в лагере - "чудо". Понятное дело, дневник был найден и изъят, говорят, читали его и угорали все старшие отряды вместе с вожатыми, мои чувства к мальчику (который, слава богу, в лагере не был, но тоже был знаком большинству) высмеяли по-всякому, и в том лагере я впервые столкнулась с таким явлением, как травля. Не травили меня только дети младше десяти, а так я обычно бродила одна, сопровождаемая криками "чудо!" в спину. Иногда меня забрасывали сосновыми шишками. Один раз меня побили полотенцами, конец которых был завязан в узел.
У меня тогда начались обмороки, головокружения и пониженное давление. А ещё я начала курить. Просто потому что "это успокаивает нервы".
Дальше как-то потянулось всё одно за другим, и к осени я уже пробовала алкоголь, стабильно курила и гуляла до поздней ночи. По нарастающей оно продолжалось ещё где-то года два. Я тусовалась со своей первой любовью и его друзьями, они были панками, я коротко подстриглась, покрасилась в зелёный цвет и носила драные джинсы. Как-то раз по пьяни я переспала с парнем, в которого была влюблена (нет, мы не встречались) и не жалела об этом.
В один прекрасный день мы с друзьями как-то особенно сильно напились и поссорились. Я буквально приползла домой, ещё и в истерике, мать оттаскала меня за волосы, а потом... ну, потом она прочитала мои дневники.
В общем-то да, она действительно не читала их раньше, потому что была шокирована весьма сильно. И тем, что я стабильно курила, и тем, что постоянно выпивала, и описанием первого подросткового секса.
Не знаю, может, я не права и в ситуации, когда дочь приходит домой на рогах, действительно стоит узнать, что там происходит такое? Не, мне не обидно, что она их прочитала.
Мне обидно, что она меня заставила их порвать. "Ты их будешь перечитывать и опять стремиться к этой грязи". Я просила - отобрать их у меня, закрыть, не давать перечитывать несколько лет, но оставить. "Зачем оставлять эту грязь. Садись и рви. На мелкие клочки". Я просила, чтобы раз уж она хочет их уничтожить - пусть уничтожит сама, выкинет, порвёт, сожжёт. "Нет, это должна сделать ты, чтобы осознать, как была неправа".
Я давилась слезами, сидела на кухне под её надзором и рвала на части тетради, страницы, подгоняемая окриками "ещё мельче!" Когда всё это было закончено, я чувствовала себя мёртвой внутри. Я больше не плакала. Я просто пошла, легла на кровать и до конца дня смотрела то в потолок, то, поворачиваясь на бок, в стену.
Имело ли это воспитательный эффект? Никакого. Мне запретили заводить новые дневники - я брала неприметные тетради на 12 листов и продолжала в них писать, пряча среди обычных школьных. Мне запретили общаться с компанией - мы гуляли там, где нас не могли увидеть мои родители или знакомые. Я продолжила жить той жизнью, что жила до этого, просто знала, что всё надо скрывать от родителей особенно тщательно и что они мне совершенно точно не друзья.
В семнадцать уехала в другой город. Папы не стало два года назад. С мамой отношения сейчас налаживаются, потому что я стараюсь её простить и понять - в конце концов, растить троих детей в девяностые в семье учительницы и рабочего, да так, что дети не голодали и в лохмотьях не ходили - это сродни подвигу.
Но порванные дневники до сих пор жалко.
