Когда Тимофей Алексеевич был маленьким, он окончил военно-морское училище имени Ленина, получил специальность инженера-электромеханика, но на подводные лодки не пошёл – после практики на дизелях до сих пор клаустрофобия, а уж лет сорок прошло с тех пор.
Морчасти погранвойск – вот она где, настоящая романтика, а механики, как вы понимаете, нужны везде, где есть механизмы!
Первый самостоятельный выход, рассказывает он мне, прикинь и по оперативному сигналу: нарушитель, то есть, срочно догнать, скрутить и задержать!
Две турбины, свистят как родные: мчим, едва касаясь волны- чайки хуй догнать могут, с пулемётов чехлы снимаем, патроны, группа захвата, на мостике ажитация – предвкушаем!
– Буревестник, – вяло шипит в рацию оперативный, – стоп ход. Бидон на выход пропустите.
– Стоп обе, – говорит мне командир.
Ну я, конечно, стопорю, а сам, от возмущения, слова сказать не могу.
– Тащ командир, – спрашиваю, когда уши потухли, – а что это за хуйня? Мы, Буревестник, какому-то Бидону...что за...дела?
– Тимофей, – отвечает, – смотри вперёд, что ты там видишь под горизонтом?
– Жёлтый проблесковый!
– Так точно. А бортовые видишь какие-то?
– Никак нет!
– Так вот, Тимофей, запомни, если видишь жёлтый проблесковый и слышишь смешной позывной, типа Бидона или Бугеля, то какой ты не есть Буревестник, а ход стопори и хошь кури, хошь чай пей, а жди пока он от тебя за горизонт не учухает потому, что это подводная лодка и она тут, вроде, папы.
– Как так-то! Мы же это! Москве напрямую! Оперативная обстановка!
– Москва, Тимофей, в Москве, а во всех узкостях Кольского залива про Москву, конечно, слыхали, но, чтоб долго не объяснять, повторю, - жёлтый проблесковый – папа, Буревестник - курит.
До сих пор вас, подводников, терпеть не могу, Эдуард, понимаешь? Я – Буревестник, на боевом корабле, турбины, пушки, э-ге-гей, блядь, за борт не то, что бескозырки с матросов, а самих матросов сдувает, на манёвре зазевался – зубы долой, но ты, на бидоне своём, выходит что, – и не видать тебя почти, а ты, вроде как, главнее!Нет, Тимофей Алексеевич, то БДРМ был, я на Бугеле же и меня вы точно заметили бы, а вот мы вас – не факт, какой вы ни есть гусь!
– Ну, – поддержал Тимофея Алексеевича Женя, – тоже есть шрам на чувстве собственного достоинства от вас, чертей.
– Я же, – продолжил Женя после того, как выпили очередную, – на гидрографе, вот в Мишуково, помнишь, стояли белые красивые пароходы – так это мы! Я старпом уже, идём в море с утра, а ночью нам привозят десять каких-то ящиков. Вот, говорят, накладная, примите на борт, вот приказ передать по команде оперативного где надо кому надо и когда надо. Ящики секретные, руками не трогать, не кантовать, внутрь не заглядывать и сгущёнку из них не есть! Ну есть не есть: люди мы военные, хоть и весь экипаж, кроме командира, старпома и штурмана – гражданские.
Ну и вот, наливай, чо ты рот разинул, бороздим моря, двигаем науку, рельеф измеряем, звёзды считаем, а подать мне чай на мостик, понимаешь, я в белом, как на фантике конфет «Мореход», Мария Сергеевна, а почему чай без коньяка старпому подаёте, как радиограмма: Следопыт, следуйте в район такой-то и прямо в самом его центре такого-то числа, Кащей у вас заберёт посылку в пятнадцать ноль-ноль! Кащей, бл. Ну, допустим.
Приследовали в район, стали в самом его центре и курим. Курим, курим. Курим, курим. Курим, курим – нет никого! Телеграфируем оперативному, что четырнадцать, мол, тридцать, а Кащея не наблюдаем и как же флотский порядок и королевская вежливость! Не ссыте, говорит оперативный, будет вовремя! О, норм бастурма, где брал такую? Скажи, Алексеич, да? Ну, с наступающим! Какой Кощей? А, ну!
Дык я и говорю: как он вовремя будет, Кащей этот ваш, если вон в одну сторону я вижу ценник на треску на Мурманском рыбном рынке, а в другую – афишу на театре в Хельсинки, а Кащея этого вашего вообще не вижу! Он откуда вовремя будет – с неба упадёт? Дык и в небе чисто! Не наблюдаю, докладываю свои сомнения оперативному, ни одного Кащея ни по одному из тридцати двух румбов! Отбой, отвечает мне этот оперативный хам, не засоряйте эфир вашими беспочвенными страданиями. И вот стою я, белый пароход, как одинокий зефир на подносе, на синем море под жёлтым солнцем, всеми покинутый и никому, выходит, не нужный, как вдруг – взрывы из-под воды: один, второй, третий! И аккурат в нашем направлении, понимаешь!
Шлюпки отдавать, бежать, мэйдей телеграфировать? Что делать-то, бл, делать-то что! И тут бульк, метров, вот не вру, в тридцати на траверзе всплывает чёрная рубка, чуть палубы под ней и к нам тихонько чухает. Из рубки выскакивают мужики какие-то хмурые, в ватниках, в штанах каких-то с пузырями на коленях, небритые все, жилеты на них, ну я знаю, что оранжевые, но ещё чумазее, чем они сами и немедленно закуривают. Смотрят на меня. Я на них – свысока, буквально, кашне поправляю, - а оно у меня ужё шёлковое – я же старпом, - здрасьте говорю. Те в ответ кивают и молчат. Следопыт, вызывает меня кто-то в рацию, я Кащей, давай груз. Вы Кащеи, спрашиваю у мужиков, те дружно ржут, мол те ещё!
Сгружаю ящики, они их в люк закидывают, ручками машут адьё, в люк запрыгивают и бульк – нету их!
Бл, кому я ящики-то отдал, э, а накладную подписать! Алармирую оперативному, простите, мол, что мешаю вам там макеты корабликов по карте двигать, но у меня ящики забрал...э...наверное, Кащей. Я так думаю. Всё нормально, слышно как жуёт колбасу оперативный, Кащей получение груза подтвердил! А накладная! Не успокаиваюсь я. Да выкиньте её, разрешает оперативный. Куда? Да за борт, бл, куда же ещё, Следопыт, отбой, следуйте по плану и не мешайте работать!
Не, а чо вы ржёте, вот ты мне скажи, Эдуард, нормально это? А что за взрывы были?
- А это, Женя, они вам курс всплытия своего воздухом показывали, чтоб вы не испугались, когда они вынырнут!
- Да пиздец – вот вообще ни разу не страшно было! Придумают же, Кащеи! Вот за это вас нормальные моряки и не любят, понимаешь! Ах белый теплоход, бегущая вода, уносишь ты меняяя...
С Днём моряка-подводника всех имеющих отношение и сочувствующих! Ура!
