Скорбный день
Сегодня я нарушил все правила карантина. Поступить по другому не мог - ушел из жизни очень близкий мне человек, и я не мог не проводить его в последний путь. Этот человек был священником, а еще он был другом, наставником, учителем и старшим товарищем.
Я помню, как пришел в первый раз в нашу тогда маленькую ветхую церквушку, переделанную из деревенского дома на окраине кладбища. Как волновался, ожидая его при входе. Строгая (как потом оказалось, невероятно ласковая) старушка Варвара, зыркнув на меня своими пронзительными глазками, спросила меня: "А ты нашей ли веры?" Я выдохнул: "Я к отцу Леонтию!"
А потом, после службы, ко мне вышел Он. Отец Леонтий. Седой пожилой мужчина, с умными и живыми глазами. Он был невероятно похож на Гэндальфа из фильма - и внешне, и голосом, и повадкою, что меня, толкиениста, конечно, сразу к нему расположило. С того дня в моей жизни появился родной человек.
Да, у нас с ним не было общего ДНК - но были общие взгляды, хотя мы, бывало, и спорили. Были общие интересы, даже общие секреты (однажды он рассказал мне, что часто от волнения теряет сознание. Как-то раз, например, работая на стройке, он увидел, как с лесов вниз упал рабочий -
и очнулся спустя час лежащим в траве, когда все остальные со стройки уже ушли. А у меня тоже есть такая особенность, чем порой привожу близких в состояние паники). И еще - у нас с ним была одна вера.
Он стал священником поздно - почти в пятьдесят лет. Его 33-хлетнего отца расстреляли, когда ему было два года только за то, что тот был христианин. За это же самого отца Леонтия отчислили из Политехнического института. Окончить ему удалось строительный техникум с дипломом специалиста реставрации каменных строений. Вот и пришлось ему двадцать лет
реставрировать наш храм, я писал уже про это, практически из руин. Делал он это дотошно, скрупулезно. Как и все всегда в своей жизни.
А еще он страстно любил церковное пение. Двадцать лет руководил церковным хором в Нижнем. Пел с душой, прекрасно знал крюки-знамена, это особый вид нотной записи в старообрядчестве. Учил других.
Был он невероятно кипуч, непоседлив, активен. Сегодня он в Москве, завтра - в Орехово-Зуеве, потом в Нижнем Новгороде, в Палестине, в Австралии, Уганде. Выступает на телевидении, на Соборе, на какой-то выставке или диспуте - спорит, мягко, но непреклонно, с оппонентами -
старообрядческими радикалами, с никонианскими иереями, с властями гражданскими и церковными. Он интеллигент, он боится обидеть - но не дай тебе Бог взять фальшивую ноту, тут же получишь локтем в бок...
Он воспитал нескольких иереев и одного митрополита - из коммуниста, депутата городского совета и начальника ОТК литейного завода тот стал главой русского старообрядчества. И сегодня, выступая перед нами с амвона, Владыка не мог сдержать слез. Он оставил
после себя четырех дочерей и пятнадцать внуков. И еще больше нас, своих духовных чад.
Это большой подарок судьбы - быть причастным к людям такого масштаба, каким был он. Леонтий Иванович Пименов. Я говорил с ним последний раз по телефону месяц назад - был его день рождения, 84 года. Он уже знал, что скоро уйдет.
Заупокойная служба была долгой. Было много народа - людей, кто, несмотря на происходящее в стране, не побоялся прийти в этот день в храм. Когда я вышел и церкви, будто попал на съемки какого-то голливудского постапокалиптического блокбастера. По пустынному вымершему городу неслись с воем сирен десятки спецмашин - полиция, МЧС, пожарные, скорые. Над городом парили вертолеты.
Оказалось, на соседней улице взорвался дом. Я подошел посмотреть - целый подъезд пятиэтажной кирпичной хрущевки был выворочен наружу, в соседнем доме выбиты окна, весь двор усыпан мусором. Вроде как взорвалась газовая колонка - не представляю, как это возможно. Какой скорбный день...