Это перевод истории с Reddit

С 1965 по 1987 год из Весёлого дома мистера Фулкрума пропали в общей сложности двенадцать человек. Выяснилась любопытная закономерность: ни один из пропавших не был один. Семьи или пары входили в один из тех ярких высоких шатров и больше не выходили, даже когда под куполом толпились сотни потенциальных свидетелей.

Эти случаи поставили детективов в тупик. Как могла целая семья, сидевшая на трибуне, в одно мгновение, посреди смеха и похрустывания попкорном, просто исчезнуть?

Сначала исчезновения мало влияли на постоянный поток посетителей, стремившихся увидеть легендарные аттракционы вроде «Гостя» или групповые сеансы мадам Левитт. Люди думали, что всё это часть представления, погружающего зрителей в мир гениальных задумок мистера Фулкрума.

В конце концов, это был не первый раз, когда он устраивал подобное. Однажды с помощью хитроумной комбинации визуальных и звуковых трюков он заставил коз в контактном зоопарке подняться на задние ноги и заговорить. Я не стану повторять, что они сказали. В другой раз сотрудник, переодетый гигантским червём с лицом старика, бродил по сети подземных туннелей, пугая гостей: то внезапно выскакивал из-под земли, то хватал их за лодыжки и валил на грязь.

Но толпы привлекала не только изобретательность «шуток» мистера Фулкрума и всевозможные зрелища. Приехав туда, в глушь, можно было попробовать еду далёких стран — Румынии или Азербайджана, посмотреть, как сибирские тигры сражаются с аляскинскими гризли или, если насилие претило, побродить по самому большому в мире hortus conclusus. А если повезёт, даже встретить Зелёного Человека.

С такой популярностью и богатством мистер Фулкрум должен был бы стать знаменитостью мирового масштаба. Однако о нём знали и знают до сих пор удивительно мало. Те, кто видел его, местные и приезжие, говорили, что по внешности невозможно определить, откуда он родом, хотя говорил он с отчётливым среднеатлантическим акцентом. Вёл себя вежливо, хоть и немного замкнуто, но это не имело значения: стоило ему заговорить — люди замирали.

Ходили, правда, слухи о мрачной стороне мистера Фулкрума. Собаки при виде его либо рычали, либо убегали. Комнаты холодели, когда он входил. Дети плакали и цеплялись за родителей, если он проходил мимо.

Но это едва ли отпугивало посетителей: карнавал был слишком хорош. Говорили, что Mister Fulcrum’s Funhouse будет единственным и неповторимым. Это была своего рода империя, незыблемая и недосягаемая. Нам будто бы повезло стать её свидетелями.

Я не могу передать, какой высоты достигла репутация этого места. Но иллюзия не могла длиться вечно.

Ни один ум, даже ум мистера Фулкрума, не застрахован от ошибок.

В июне 1986 года семья пропала во время главного вечернего шоу — Магии мистера Фулкрума. Как и прежде, исчезновение осталось незамеченным до конца ночи и, вероятно, надолго бы таким и осталось. Все были слишком увлечены глотателями мечей и певцами огня. Но на следующее утро в местный участок пришёл плачущий мальчик и сообщил о пропаже своей семьи.

Тем мальчиком был я.

Тридцать девять лет назад моя приёмная семья провалилась в щель, внезапно открывшуюся под трибуной. Я видел, как их утаскивали сотрудники цирка в костюмах клоунов. Мне тогда было всего семь, я подумал, что это часть номера, и с восторгом ждал, когда они появятся на сцене рядом с мистером Фулкрумом. Но представление шло, а их всё не было. Беспокойство росло. И тут, для финального трюка вечера, на сцену вышла мадам Левитт, мистер Фулкрум снял перед ней цилиндр и отошёл в сторону.

Она была ослепительна. Тяжёлые блестящие чёрные кудри ниспадали на обнажённые плечи, когда она медленно шла вперёд, раскинув руки под восторженные крики сотен зрителей. Дюжины колец с драгоценными камнями вспыхивали в огненных всполохах от певцов огня, а её пальцы извивались, сжимались и разжимались, пока она поднимала лицо к потолку и говорила голосом, который будто не принадлежал её телу.

И вдруг, у нас на глазах, она поднялась в воздух. Зал ахнул, многоголосый восторг заглушил мои слёзы и истерику, пока я отчаянно искал семью на сцене. Мадам Левитт кружилась, словно подвешенная на невидимой нити, её зелёное платье вращалось и вращалось, пока не превратилось в размытую карусель цвета и звука.

Раздался громкий хлопок, всплеск энергии накрыл смеющуюся публику — и она исчезла, вместе с мистером Фулкрумом.

Я больше никогда не видел свою семью, и полиция так и не нашла ни единого следа. Но, впервые, у них оказался живой свидетель исчезновения в Весёлом доме мистера Фулкрума.

Моя история дошла до прессы, и, когда люди увидели меня по телевизору, рыдающего и умоляющего вернуть родителей, поднялась буря требований к мистеру Фулкруму и Ко о прозрачности. Но ответа не последовало, и, возможно, на этом всё бы и закончилось, если бы в следующем году не пропала ещё одна пара — тут уже подключилось правительство.

Федеральные агенты и местная полиция приехали на место, и начались аресты. Оказалось, многие сотрудники давно разыскивались за тяжкие преступления.

Когда обыскивали другие уголки карнавала, офицеры нашли их странно пустыми: аттракционов там больше не было, как и следа мистера Фулкрума или мадам Левитт. Персонал не сказал, куда они исчезли, и было непонятно, то ли из-за страха, то ли из-за незнания.

Обнаружив туннели, агенты поразились: они тянулись на мили, образуя такую запутанную сеть, что на её картографирование ушли месяцы, а некоторые уверены, что остались неизведанные ходы. Особо отмечу: один агент заявил, будто нашёл ход, уходивший так глубоко, что брошенный камень не издал ни звука. Насколько знаю, после того заявления его посадили за письменный стол до конца службы.

Шли годы, и сведений о мистере Фулкруме больше не появлялось.

По крайней мере публично.

Но слухи и шёпот до меня доходили, и я принялся выслеживать их, когда решил не продлевать контракт на службе.

Наверное, стоит сказать пару слов о том, что случилось со мной после потери семьи. Меня снова отдали в приёмные семьи, а едва исполнилось восемнадцать, я записался в морскую пехоту. Решение далось легко: я хватался за любую возможность уйти с улицы и попасть туда, где научат жить, не полагаясь ни на кого. Я хотел стать настолько сильным и умелым, чтобы защищать себя и тех, кого люблю.

И за все эти тяжёлые годы я ни на миг не забывал ненависти к себе за то, что не смог уберечь самых дорогих людей.

Честно говоря, порой я думаю, не ошибся ли. Служба была отличной, но поездки по миру сожгли годы жизни и большую часть сбережений. Я так и не женился и не завёл детей (насколько мне известно) и подозреваю, что этот путь погубит меня.

Но отпустить их я не могу.

Мои родители были лучшими людьми из тех, кого я знал. Они приняли ребёнка, которого никто не хотел, и осыпали любовью. А потом их у меня забрали, и я снова очутился в аду американской системы опеки.

Мне нужно узнать, почему исчезли они и все остальные. Мне нужно узнать, какова их судьба. Прежде всего, мне нужна месть.

Десять лет я брожу по тёмным уголкам мира, чтобы найти зацепку о человеке, способном сказать, где мистер Фулкрум.

У мадам Левитт есть крошечная студия, где она гадает по ладони, предсказывает судьбу и время от времени проводит сеансы. Говорят, она взялась за ум и больше не связана с тьмой. Достать к ней приём нелегко. Но если поработать охранником у крупных фигур шоу-бизнеса, кое-что становится возможным.

Сегодня ночью мадам Левитт расскажет мне, куда исчез Фулкрум. Оставляю эту запись на случай, если не вернусь. Но если вернусь — вы обо всём узнаете.

Просить удачи — значит рассчитывать на кого-то, кроме себя. А этого я себе позволить не могу.

Марсель

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я в это не верил. Совсем.

Демоны, ритуалы, соляные круги… всё это казалось фольклором — старыми предостерегающими сказками, окутанными тайной. Наверное, поэтому мы и смеялись, когда Дев достал ту странную древнюю книгу.

Был пятничный вечер. Мы с Девом, Джеем и Алиной сидели у Джея дома. Родители уехали на выходные, и мы проводили одну из тех пустых ночей — ленивые, уставшие, наполовину подвыпившие, наполовину скучающие. Дев копался в коробке с отцовскими вещами в подвале и нашёл её. Тяжёлую книгу в кожаном переплёте с растрескавшимися краями и страницами, запятнанными временем — или чем-то похуже.

На обложке значилось:

«Малая Ключница Соломона».

Большая часть выглядела как хлам: поблекшая латынь, странные символы, драматичные предупреждения. Но Дев раскрыл книгу на помеченной странице и постучал пальцем по подчёркнутому имени.

— Оробас, — сказал он. — Тут написано, что он говорит правду и защищает людей. Один из «хороших».

Джей расхохотался:

— Расслабленный демон? Да ты шутишь!

Алина закатила глаза: ей уже надоело. Не знаю, что заставило меня это сказать. Скука, слишком много пива или обычное любопытство? Но я сказал:

— Давайте призовём его.

Мы не относились к этому серьёзно. Это была глупость, чтобы убить время и посмеяться. Может, снять пару роликов для соцсетей. Мы зажгли несколько чайных свечек из хлама, сели кольцом на холодный бетон, и Дев прочитал слова вслух.

Большинство шагов мы пропустили. Нам было лень возиться. Ни защитного круга, ни благовоний. Только свет свечей и плохие решения.

И… ничего не произошло. Мы смеялись ещё громче. Подшучивали друг над другом, пытались пугать, потом пожали плечами и пошли играть в Mario Kart.

Минут через двадцать дверь подвала заскрипела. Джей клялся, что запер её.

Двери там капризные… Он пошёл и снова запер. Мы посмеялись, мол, вдруг заклинание сработало.

Потом наверху раздался тихий стук. Один раз. Достаточно мягкий, чтобы не показаться наглым, но резкий, чтобы мы замолчали. За ним — звук падающей сковороды на кухне.

Джей поднялся проверить. Вернулся нахмуренный:

— Сковорода стояла далеко от края. Её кто-то столкнул, может, этот чёртов кот.

Помню, Алина сказала что-то вроде: «Наверное, сквозняк», но меня это не убедило. Воздух стал тяжелее. Не холодный, а… неправильный. Мне стало не по себе.

И тут что-то стукнулось о стену за нами. Громко. Нарочно. С силой.

Мы вздрогнули — даже Дев побледнел, а его трудно вывести из равновесия. Он выглядел перепуганным… по-настоящему.

Он снова схватил книгу и, нахмурившись, вчитался. Остальные поняли, что это больше не шутка.

«Оробас, призванный без круга или печати, может свободно бродить. Рук в кровь не марает, но силён страхом и временем. Он может мучить, вводить в заблуждение и тянуть беды к тем, кому должен явить истину. В последнем часе, когда тень станет плотью, он может коснуться. Он может забрать. Защита — в кругах из соли и в свете. Он не пересечёт их, пока они целы. Если до рассвета он не овладеет душой, вернётся в своё царство».

Смех Джея вырвался резким и коротким:

— Шикарно. Очень смешно.

И мы все это услышали. Дыхание. Прямо у моего уха. Холодное, влажное, ощутимое.

Я дёрнулся, обернулся, ожидая увидеть кого-то — никого.

Голос Дева сорвался, когда он крикнул:

— Мы его не связали! Тут написано — без связывания, без контроля!

Наверху раздались новые звуки. В лестничном проёме лопнула лампочка.

Алина вскрикнула. Джей выругался. Я молчал — старался не сорваться в панике.

Мы забегали. Дев попытался гуглить ритуалы связывания. Смешно, да только было уже не до смеха. Это должна была быть шутка! Мы поняли слишком поздно.

Я выбежал наверх, схватил пакет соли, и мы посыпали её вокруг себя дрожащим кольцом, стоя вплотную, не зная, смотреть ли по сторонам… или друг на друга.

И тогда начали гаснуть лампы.

Одна. Потом другая. Потом ещё. Пух… пух… пух… Всегда прямо за пределами круга. Тьма подбиралась ближе с каждым хлопком. Мы знали — нам действительно угрожает опасность.

Я включил фонарик телефона. Он мигнул. Но батарея была полной, не должен был.

Дев прошептал, едва слышно:

— Он не коснётся души, если та не скользнёт из света во тьму. Или во сне.

— Не засыпай, — сказала Алина, и голос у неё оборвался.

— Сомневаюсь, что кто-то уснёт, — ответил Дев.

Было 4:25 утра…

Нам надо было продержаться до рассвета.

Время тянулось мучительно медленно… но шло.

Следующий час… Я даже не знаю, как описать.

Скрежет. Не постоянный, лишь чтобы не дать забыть. Стул сам собой заскользил по полу. Что-то шевельнулось в углу, за границей света, но когда я посмотрел, его не было. Не исчезло. Просто… не было.

Потом случилось то, что подтвердило: мы не в безопасности. Газ.

Запах ударил сразу. Резкий, кислый. Алина закашлялась.

Конфорка наверху. Кто-то включил её.

Но мы все были внизу.

Выходить из круга не хотелось, но и сидеть, пока дом наполняется газом, мы не могли.

Мы решили подняться вместе, медленно. Один всегда держал свет на остальных, как дети в жмурки с фонариком в доме с привидениями.

Конфорка пылала на полную. Ручка сорвана.

Джей нашёл вентиль под раковиной. Перекрыл его пассатижами. Я поднял ручку и сунул в карман худи.

Фонари снова мигнули.

Мы рванули. Просто помчались, цепляясь друг за друга.

Обратно в подвал. В соль. Мы больше не говорили. Только дышали — прерывисто, тихо.

Я взглянул в маленькое подвальное окно и увидел небо, начинавшее сереть тем странным голубовато-серым. Чуть-чуть. Достаточно, чтобы поверить: скоро конец.

Всё стихло. Ни шума. Ни сквозняка. Ничего не двигалось. Всё было… спокойно. Тёплые первые лучи солнца на коже.

Рассвет полз медленно. Всегда так, когда смотришь. Когда он наконец пришёл, казалось, я не дышал часами.

Алина поднялась, деревянная:

— Всё кончилось, да?

Дев всё ещё сидел. Почти не говорил.

И вдруг — встал.

— Я домой, — сказал он.

— Что? Подожди, Дев—

— Я устал. Хочу спать.

Он пробормотал что-то ещё. Я не расслышал. Но Джей обмер.

— Что ты сказал?

Дев выглядел удивлённым:

— Ничего. Спокойной ночи.

И ушёл.

Мы не пошли за ним.

Начали убирать. Нам было что убирать — мусор, свечи, лопнувшие лампочки… соляной круг. Пытались вернуть комнате нормальный вид.

Тогда Джей тихо сказал:

— Круг.

Мы обернулись. Он смотрел на пол.

Там был разрыв. Линия, где кто-то слишком быстро ступил. След каблука смазал край.

— Разрыв. —

А Дев сидел как раз рядом с этим местом.

Мы просто смотрели.

Не говорили.

Не убирали.

Не хотели признавать, что он есть.

И Дев не отвечает на наши звонки.

Мы твердим себе, что ему нужно пространство. Что он вышел тем утром и пошёл домой.

Но никто из нас на самом деле не видел, как он выходит.

Мы помним лишь звук двери.

И чем больше я думаю об этом моменте, тем сильнее ощущение —

А вдруг Дев так и не выбрался из подвала?

А вдруг мы позволили уйти… чему-то другому?

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Всё началось около шестнадцати лет назад, когда меня бросила Рэйчел. Я её не виню — тогда я был развалиной. Впрочем, я и сейчас развалина, просто другого сорта. Мы встречались четыре года, и я всерьёз думал, что мы поженимся. У меня уже было кольцо. Но, видимо, моё «давай не спешить» и её «давай строить будущее» оказались двумя совсем разными понятиями.

После её переезда я почти превратился в отшельника. Я работал фриланс-разработчиком, в основном писал алгоритмы ИИ для разных техно-компаний, так что и раньше сидел дома большую часть времени. Было чертовски легко просто… перестать выходить. Я заказывал еду онлайн, всё привозили на дом, а дни проводил за кодом, ночи — за дешёвым пивом и бесконечным скроллингом Netflix.

Единственное место, куда я выбирался, — «Мёрфи», забегаловка за углом. И то только чтобы посидеть в одиночку, потягивая пару «Будов», притворяясь, будто я среди людей. Бармен Джимми знал мой заказ и знал, что болтовня мне ни к чему. Идеальная схема.

Мама звонила каждые пару дней, спрашивала, когда сможет навестить или когда я приеду к ней на ужин. Друзья писали: «Пойдём выпьем?», «Сходим на концерт?». Я игнорировал почти всё. Так было проще — сидеть в своём пузыре и жалеть себя. Рэйчел давно пошла дальше — я видел её Инстаграм: новая жизнь, новый парень, всё новое. А я третий день носил те же тренировочные штаны и ел на ужин хлопья.

И тут он появился.

Был вторник, февраль, около двух дня. Помню это, потому что как раз отлаживал нейросеть, когда раздался звонок в дверь. Я чуть не проигнорировал — доставок не ждал, да и слушать проповедников или продавцов солнечных панелей желания не было.

Но что-то заставило меня подойти и посмотреть в глазок.

Высокий, лет пятидесяти, в дорогом сером костюме, который стоил дороже моей аренды. Идеально уложенные серебристые волосы, уверенная улыбка, вызывающая мгновенное доверие. Ему место было в зале заседаний, а не перед моей паршивой многоэтажкой.

Я открыл дверь, выглядя, наверное, как пещерный человек, что, в общем, недалеко от истины.

— Мистер Уокер? — Голос гладкий, деловой.

— Да, это я. Чем могу помочь?

— Очень надеюсь, что поможете. Меня зовут мистер Блэквуд, и у меня есть предложение, которое может вас заинтересовать. — Он скользнул взглядом вглубь квартиры, отметил пустые бутылки, одежду на мебели, общий бардак. — Можно войти?

Всё внутри кричало, что это неправильно, но в его присутствии было что-то, заставившее меня посторониться. Он уселся на мой диван так, будто это его собственность, совершенно не обращая внимания на хаос вокруг.

— Мистер Уокер, перейду сразу к делу. Я представляю… заинтересованных лиц, которые проводят социальный эксперимент. Нам нужны люди, готовые участвовать в длительном исследовании изоляции.

— Исследование изоляции?

— Всё довольно просто. Вы соглашаетесь оставаться внутри своего жилья ровно один год. Никаких выходов, даже чтобы взять глоток свежего воздуха. Без исключений. Взамен по завершении вы получаете один миллион долларов.

Я пристально смотрел на него, ожидая шутки.

— Вы серьёзно…

— Абсолютно. Вы можете продолжать работать, пользоваться интернетом, заказывать всё, что нужно, с доставкой. Единственное условие — физически не покидать эту квартиру 365 дней подряд.

Миллион долларов. Я неплохо зарабатывал кодингом, но миллион всё менял. Я мог погасить студенческий долг, кредиты, возможно, купить дом. А если честно, последние месяцы я и так почти жил именно так, только бесплатно.

— В чём подвох?

Мистер Блэквуд улыбнулся.

— Без подвоха. Просто год вашей жизни в обмен на финансовую свободу. Мы сразу переводим вам пятьдесят тысяч на текущие расходы, оставшиеся девятьсот пятьдесят — после успешного окончания.

Он вынул из портфеля контракт. Удивительно короткий: две страницы юридического текста, где говорилось, что я не могу покидать квартиру год, а если сорвусь — теряю деньги и возвращаю аванс.

Я должен был задать больше вопросов. Должен был узнать, кто эти «заинтересованные лица» и зачем им платить за то, что я останусь дома. Но я был депрессивен, на мели и, честно? Иметь отговорку, чтобы спрятаться от мира, звучало идеально.

Я подписал.

Честно говоря, первые месяцы были восхитительны. Пятьдесят тысяч упали на счёт ещё до того, как я проснулся, и я внезапно мог позволить себе хорошую еду, лучшее пиво, все игры и стрим-сервисы. Я с новой энергией взялся за работу, брал крупные проекты, зарабатывал больше, чем когда-либо.

Друзья решили, что я спятил, но слегка завидовали. «Чувак, тебе платят миллион за то, что ты и так делал», — смеялся Маркус в видеочате. «Самые лёгкие деньги в истории».

Даже мама поддержала, хоть и беспокоилась о психике. «Только позвони, если станет тяжело, ладно? И, может, кушай иногда овощи».

Где-то к четвёртому месяцу я начал разговаривать с собой, но не чувствовал странности. Пару комментариев во время кодинга, вслух озвучивал, что делаю, пока готовил. «Так, посмотрим, заработает ли алгоритм». Обычное дело. Все иногда говорят сами с собой, правда?

Случайные приступы одиночества были самым трудным. Отличный день, работа спорится, и вдруг фото друзей без меня — удар под дых. Но были видео-звонки, чаты, соцсети. Я не был полностью отрезан.

Когда год закончился, мистер Блэквуд вернулся, как обещал. Вручил чек на девятьсот пятьдесят тысяч и ту же профессиональную улыбку.

— Поздравляю, мистер Уокер. Надеюсь, опыт оказался не слишком тяжёлым?

— На самом деле легче, чем я думал.

— Превосходно. В таком случае у меня для вас новое предложение.

Сердце забилось быстрее. Я боялся конца эксперимента, возврата в реальность.

— Ещё пять лет, мистер Уокер. Те же правила, та же квартира. В обмен — десять миллионов долларов.

Десять миллионов. Чёрт. Это деньги, чтобы уйти на пенсию досрочно, никогда больше не работать. Купить дом за наличку, объехать мир. Честно, я привык к своему укладу. Пять лет пролетят.

Я подписал не раздумывая.

Первый год из пятилетнего договора прошёл гладко. Я много зарабатывал, вошёл в рутину, был счастлив как никогда после ухода Рэйчел. Я похудел, начал тренироваться дома, даже пробовал медитацию. Друзья шутили, что изоляция — лучшее, что со мной случилось.

А потом всё пошло наперекосяк.

Второй год. Позвонила Рэйчел. Я увидел её имя и чуть не сбросил, но любопытство победило.

— Привет, Дэвид. — Голос тот же, и меня будто ударило поездом.

— Рэйчел… Привет. Я не ожидал.

— Знаю, странно. Но я думала о тебе. О нас. Хотела спросить, не сходили бы мы пообедать? Просто поговорить. Кажется, мы… оба ошибались.

Сердце колотилось, готово выскочить. Об этом я мечтал годами. Она хотела попробовать снова. Но…

— Я… не могу.

— Не можешь? Ты… с кем-то встречаешься?

— Нет, дело не в этом. Я… буквально не могу выйти из квартиры. Сложно объяснить.

Повисла тишина.

— Дэвид, что за чёрт? Ты под домашним арестом?

Я пытался рассказать про сделку, деньги, что осталось всего три года. Пока говорил, сам слышал, как безумно это звучит.

Она молчала, потом:

— Ты совсем не изменился, да? Снова выбираешь деньги, а не нас? Шанс всё исправить?

— Всё не так просто, Рэйчел. Это десять миллионов. Подумай, что мы могли бы…

— Не верю. Я надеялась, ты изменился, но ты всё тот же слабый мальчик, который ни за что не берёт ответственность.

Она положила трубку. Я перезвонил семнадцать раз. Бестолку.

Ночью я плакал впервые с тех пор, как она ушла. Но контракт не нарушил. Ещё три года, говорил я себе. И будет достаточно денег, чтобы вернуть её, доказать, что могу обеспечить нас.

В третьем году мама позвонила с новостью, от которой кровь застыла.

— Сынок, мне нужно сказать. Я была на ежегодном осмотре… нашли уплотнение в груди. Будут ещё тесты, но кажется…

Мир остановился. Маме было пятьдесят восемь. Она должна была жить десятилетиями: увидеть моих будущих детей, мою свадьбу, состариться красиво.

— Как думаешь, тот милый джентльмен поймёт и отпустит тебя домой? — её голос дрогнул.

Я замер. Дышать стало тяжело. Десять миллионов — огромные деньги, особенно если опухоль окажется доброкачественной… но это же мама. Слёзы подступили. Видно, я молчал слишком долго.

— Нет, всё нормально. Забудь. Прости, что нагружаю. Ты так много работаешь, а с такими деньгами сможешь позволить любое лечение, от самого Бога! — попыталась она пошутить.

Она заставила меня пообещать не нарушать контракт. Вопреки всему, я остался.

Рак оказался агрессивным. Третья стадия, когда обнаружили. Я наблюдал мамину борьбу по видеосвязи, видел, как она худеет и слабеет после каждой химии. Я платил за лучших врачей, самое дорогое лечение, но этого оказалось мало.

Друзья звонили всё реже. Маркус женился в четвёртом году — я смотрел свадьбу в прямом эфире. «Без тебя это не то, брат», — сказал он потом. «Сара думает, ты сошёл с ума».

Может, так и было. Я постоянно разговаривал сам с собой, вёл целые беседы с воображаемыми людьми. Спорил со своим отражением в ванной. Озвучивал весь день вслух, лишь бы слышать человеческий голос, пусть свой.

— Итак, Дэвид, время сварить кофе. Сегодня эфиопские зёрна, потому что мы чувствуем себя шикарно. Чувствуем? Да, определённо шикарно.

Я оставлял телевизор включённым круглые сутки, чтобы были голоса. Знал «Офис» наизусть. Мог цитировать целые сцены «Друзей». Эти вымышленные люди стали реальнее моих настоящих.

Мама умерла во вторник, в феврале. Пятый год, 364-й день. За день до окончания контракта.

Тётя Линда позвонила в 6:47 утра. «Она боролась до конца, Дэвид. Говорила, как гордится тобой, как ждёт, когда ты закончишь свой проект».

Я орал, пока не охрип. Разбил кулаком зеркало, швырнул ноутбук в стену.

Но не ушёл. Нельзя. Остался день.

Мистер Блэквуд пришёл ровно через сутки, в 6:47. Вручил чек на десять миллионов.

— Примите соболезнования, мистер Уокер.

Разумеется, он знал.

Я хотел послать его к чёрту, но он продолжил с улыбкой:

— Есть последнее предложение. Ещё десять лет. Те же условия. А сумма — сто миллионов долларов.

Сто миллионов. Настоящие «чёрт-вам-всё» деньги. Можно купить что угодно, поехать куда угодно. Достаточно, чтобы смерть мамы не была напрасной. Достаточно, чтобы вернуть Рэйчел, показать, чего я добился.

— Почему? — спросил я. — Почему я? Почему всё это?

— Потому что вы очень, очень хороши, мистер Уокер. Большинство ломается ко второму году. Вы продержались пять и всё ещё… функционируете.

Я оглядел квартиру. Само выбранную гробницу. Тюрьму. Дом.

— Десять лет?

— Десять лет.

Я подписал третий контракт.

Следующее десятилетие превратилось в сплошную тьму. Я перестал работать — зачем? С авансами и прежними чеками мне хватало на несколько жизней. Перестал регулярно мыться, убираться, перестал заботиться о чём-нибудь. Спал по шестнадцать часов, остальные восемь тупо смотрел в экран, наблюдая чужие жизни.

Рэйчел вышла замуж. Я увидел фото в Facebook и удалил все соцсети. Она выглядела счастливой. Светилась. Всё, что я мог бы ей дать, если бы не был таким жадным.

У Маркуса с Сарой родилось трое детей. Я наблюдал по рождественским открыткам и редким сообщениям, которые потом прекратились. Они перестали спрашивать, когда я закончу «проект». Перестали спрашивать обо мне вообще.

Я стал видеть то, чего нет. Тени на периферии. Голоса, зовущие по имени из коридора за дверью. Часами разговаривал с мамой по телефону, пока не вспоминал, что она умерла.

Квартира разваливалась. Я чинил лишь чтобы не рухнуло совсем, но перестал делать её пригодной для жизни. Стены в пятнах, ковёр порван, всё пахло отчаянием и затхлостью.

К восьмому году я едва был человеком. Мог пройтись неделями, не произнеся ни слова, неделями не смотря в зеркало. Забыл звук собственного голоса. Забыл, каково прикасаться к другому человеку, вдыхать свежий воздух, чувствовать солнце.

Когда мистер Блэквуд вернулся, он вошёл, будто у него был ключ. Я сидел там же, где последние три дня, уставившись в сломанный телевизор, цитируя «Как я встретил вашу маму».

— Поздравляю, мистер Уокер. — Он протянул чек. Сто миллионов. — Вы справились.

Я взял дрожащими руками. Ногти длинные, жёлтые, от меня, наверное, воняло смертью.

— Ну, — сипло произнёс я. — Что дальше? Миллиард за двадцать лет? — Сарказм сквозил, но часть меня реально хотела оправдание полежать ещё.

Мистер Блэквуд рассмеялся искренне.

— О нет, мистер Уокер. Вы заслужили отдых. Вы дали нам всё, что нужно. Вы свободны.

Свободен. Шестнадцать лет спустя я свободен.

Я вышел наружу впервые за более чем десятилетие и сразу рухнул. Солнце слишком яркое, воздух слишком свежий, шум машин и людей оглушителен. Я сел на тротуар, блевал, пока не осталось нечего, и потерял сознание.

Очнулся в луже собственных испражнений, полубезумный, но ориентирующийся. Столько лет взаперти — я не знал, куда идти. Улицы изменились. Но одно место точно ещё работало.

Я пошёл в «Мёрфи».

Джимми больше не было — он вышел на пенсию. Новый бармен не знал моего заказа, не знал, что мне не нужны разговоры. Всё изменилось.

Сижу с пивом, окружённый людьми вполовину младше. Каждый раз, пытаясь заговорить, слова застревают, чужие во рту. В отчаянной попытке общения я предлагаю купить напитки незнакомцам, думая, что новое богатство хотя бы купит минутную компанию. Но каждый раз карта отклоняется. Через минуту приходит сообщение с неизвестного номера:

«Эти деньги только для вас, мистер Уокер».

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Когда Робби признался мне, что его возбуждают ноги, я постаралась отнестись к этому с пониманием. Поверьте, я и правда старалась. Но, не буду лгать, его влечение всегда казалось мне немного странным.

Робби никогда не был чрезмерно сексуальным мужчиной. Откровенный разговор случился лишь через три месяца после начала наших отношений. Думаю, он вовсе не собирался говорить об этом вслух. Во всяком случае, словами. Узнала я только потому, что однажды ночью он сделал со мной, пока я спала, кое-что.

Я резко распахнула глаза; туманное видение рассеялось, и темнота комнаты постепенно прояснилась. В полусне я уже хотела повернуться на другой бок и дальше спать, как вдруг ощутила, что одеяло у ножного края кровати вздёрнулось.

Сердце забилось, словно бешеное, когда я обернулась к подушке Робби, ожидая увидеть его крепко спящим. Но это было не так. Его половина кровати пустовала.

Я рывком села, глаза распахнулись, как блюдца. И сразу почувствовала — чья-то рука гладит мою левую стопу.

— Робби? Что ты делаешь с моими ногами?

Страх улетучился; теперь меня больше всего мучило недоумение. Простыни шевельнулись, послышалось лихорадочное шуршание — Робби пытался выбраться из-под одеяла.

— Э-э… я спал? — пробормотал он, высовывая голову из-под покрывала.

Я скрестила руки на груди, хотя в уголках губ уже тянулась улыбка.
— Хитрец. Давай-ка объясняйся.

Так я и узнала, что мой парень любит ноги.

Нельзя сказать, что откровение Робби не показалось мне странным. Да, я сказала ему обратное, ведь хотела быть поддерживающей девушкой. Но я решила, что это не повод всё рушить. Ну любит он ноги — и что? Значит, будут бесплатные массажи ступней, верно?

Не верно.

Всё было хорошо до третьей ночи. Работа меня вымотала, и вместо того, чтобы, как большинство моих ровесников, отправиться в бар, я пораньше легла спать. Робби не сразу присоединился — он решил досмотреть «Трансформеров».

Засыпая, я была уверена, что всё в порядке. Я и не подозревала, что в ту ночь начнётся куда более серьёзная проблема.

Во второй раз за неделю я резко пробудилась из глубокого сна. Но на этот раз сразу поняла: что-то не так.

Острая боль пронзила мои пальцы, словно кто-то засунул большой палец в гидравлический пресс.
— Ай, да что за… — вскрикнула я, дёрнув ногой.

Из-под одеяла донёсся приглушённый стон. Робби.

На сей раз я не собиралась проявлять снисхождение к его ночным играм.

— Робби, — прорычала я, щёлкнув лампой.

— Да? — пискнул он, вынырнув из-под покрывала. Смотрел, как побитый щенок.

— Что на тебя нашло? Мы же договорились, что ты больше не будешь будить меня таким образом.

Он не смог взглянуть мне в глаза.
— Прости. Просто… зуд, который я не мог игнорировать. Больше не повторится.

— Ладно. Утром серьёзно поговорим.

Он ничего не ответил, лишь тихо юркнул обратно на свою половину, более подавленный, чем я когда-либо видела.

Утром мы действительно поговорили. Робби признал, что был неправ, и неоднократно заверил меня, что это был единичный случай, а впредь он всегда будет спрашивать разрешения. Мне стало легче. Но внутренний голос подсказывал: что-то не то. Будто Робби скрывает грязную тайну.

В следующую нашу совместную ночь мы остановились у него. Пока он принимал душ, я решила пошарить. Не знала, что ищу, но любопытство взяло верх.

Да, да, это было вторжение в частную жизнь, я осознаю. Но то, что я обнаружила, заставило меня считать свои действия оправданными.

В прикроватном ящике лежал дневник. Именно то, что нужно. Я не ожидала многого, но, раскрыв его и прочитав заголовок первой страницы, похолодела.

«Снятие кожи со Скайлар. Журнал экспериментов».

Это не могло значить то, о чём я подумала… не правда ли? Я продолжила чтение — надо было знать.

5/4/25
Сегодня нанесла лишь каплю обезболивающего. Неудачно. Она поймала меня на месте преступления. Попробую завтра, если смогу.

5/6/25
Тест на лизание удался. Она не заметила. В следующий раз я откушу.

5/7/25
Сегодня сильно вгрызся в её стопу четыре раза. Она проснулась, но, судя по реакции, ощутила только пальцы. Точно не уверен. Заметка — в следующий раз больше обезболивающего.

Я отложила дневник, едва не вырвало прямо на кровать Робби. Какой бы ни был у него больной эксперимент, я не хотела в нём участвовать. Но я заставила себя читать дальше, чтобы понять, в какой опасности нахожусь.

То, что я увидела, будет преследовать меня до конца жизни.

5/10/25
Сегодня ночью решаюсь разрезать её стопу скальпелем. Похоже, я вычислил нужную дозу обезболивающего. Для верности введу и тяжёлый препарат. Если всё пойдёт гладко, я стану одним из первых мужчин, содравших кожу с живого человека в современности. Не думаю, что она проживёт дольше трёх часов. Запишу результаты, когда смогу.

— Скайлар? Что ты держишь? — Робби побледнел как полотно, стоя в дверях, волосы ещё мокрые. В тишине слышались лишь капли воды, падавшие на плитку.

— Я… что это такое?

Робби кинулся ко мне, паника на лице.
— Это моё, — рявкнул он, выхватывая дневник. — Сколько ты прочла?

Я не ответила. Мозг включил режим «бей или беги».

Схватив телефон, я спрыгнула с кровати и бросилась к ванной. Робби преграждал путь к выходу, это был единственный шанс.

Он попытался схватить меня за руку, но опоздал. Я захлопнула дверь на замок; сразу же раздались удары и мольбы дать ему объясниться.

Я не слушала. Немедленно набрала полицию.

Всё это время Робби умолял выйти, клялся, что тетрадь — лишь больная фантазия, что он никогда не осуществит свои порывы.

Его слова ничего для меня не значили. Я увидела достаточно.

Полиция не смогла ничего сделать. Как водится. Робби пришлось бы реально навредить мне, чтобы его арестовали, а шансы упечь его за решётку за то, что он укусил меня за ногу несколько ночей назад, равнялись нулю.

Поэтому я поступила единственно возможным образом: ушла от него, заблокировала номер и пыталась жить дальше. Было нелегко, но через месяц я начала понемногу приходить в себя.

Пока не нашла письмо на кухонном столе.

Я онемела, увидев конверт. Ключ от дома был только у меня; я жила одна.

Дрожащими руками я развернула записку. Прочитанное заставило кровь стынуть в жилах.

Доро́гая Скайлар,

Мне нужно немного потренироваться, прежде чем ставить опыты на живом субъекте. Твоё бездыханное тело подойдёт идеально.

Скоро увидимся :)

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я знаю, какие обвинения вы уже готовы бросить мне. Слышал их тысячу раз. И, возможно, вы правы.

Я первым признаю: мне лень устраиваться на «нормальную» работу. Простите, что не хочу чахнуть в унылом офисе. Возможно, у меня и с моралью беда. Но счета нужно оплачивать, а моя жена сейчас проходит химиотерапию.

Наверняка, увидев заголовок, вы испытали удовлетворение: мол, так мне и надо. Карма. Я сам напросился. Иного отношения я и не жду. Поверьте, мне известно, как презирают людей моей профессии. Мы — самые низшие из воров.

Но позвольте хотя бы немного оправдаться. Во-первых, я не трогаю свежие захоронения — выбираю могилы, которым уже не меньше четверти века. Во-вторых, если покойнику на момент смерти было мало лет, я прохожу мимо. В-третьих, увижу свежие цветы или другие следы ухода — не дотронусь. В-четвёртых, никаких мавзолеев: почему — не скажу, профессиональная тайна. В-пятых, я заранее изучаю историю покойного и предпочитаю тех, кто был богат при жизни или имел криминальное прошлое. Видите? Я не такой уж плохой парень. Я не заслужил того, что со мной случилось. Если у кого-нибудь есть совет, как мне быть, поделитесь. Мне страшно и жутко одиноко.

Теперь, размышляя об этом, я понимаю: примерно так, должно быть, чувствовали себя первые астронавты, когда шагнули в бездну и увидели край новой эпохи. Как и те, кто не вернулся, я познал цену этого знания. Чёрт, я отвлёкся. Начну с начала.

Работа началась, как всегда. За несколько дней до «дела» я разведал местность, выяснил часы, когда на кладбище меньше всего людей. Потом в библиотеке через базы данных изучил тех, кто там похоронен, и наметил несколько могил, где вероятнее всего можно найти ценности.

Особенно выделилось одно имя — Бертольд. В XIX веке он был богатым торговцем: нажил состояние на китовом жире, рогах нарвала и тканях. Смерть встретил мерзавцем-одиночкой; единственная племянница отреклась от него и пожертвовала всё наследство церкви. Я бы оставил эту историю, если бы не заметка в дневниках местного историка: церковь, дескать, не решилась хранить какой-то артефакт и похоронила его вместе с Бертольдом. Что это за предмет, нигде не говорилось, но в моём деле со временем вырабатывается чутьё на крупный куш, и оно буквально гудело. Воодушевлённый возможным заработком, я поднялся со стула, собрал сумки и вышел из библиотеки.

До кладбища Хиллвью от дома три часа езды, поэтому я снял номер в мотеле. Позвонил жене, сообщил, как «удачно» проходит командировка, послал ей свою любовь, сорвал рубашку и мгновенно заснул.

Будильник разбудил в два ночи. Пора. Я стянул волосы в пучок, натянул шапку, надел рубашку, застегнул куртку, проверил снаряжение — всё было готово. Дороги в этот час почти пустые. Навстречу попадались лишь грохочущие фуры да полицейский автомобиль без мигалок, припаркованный у парка; офицер, кажется, дремал. Не виню его. Я выбрал правильное место: сонные городки на двадцать тысяч жителей, где средний возраст за сорок, идеальны для грабежа и скучны для всего остального.

Выехав из города, я опустил стекло и тихо включил радио — для компании. До кладбища оставалось несколько миль. Луна заливала рыхлую дорогу и бескрайние поля вокруг тускло-красным светом. Где-то далеко выли койоты, и их голоса отчётливо неслись по прохладной безоблачной ночи. Всё выглядело пугающе красиво — ночь, больше подходящая для жарки маршмэллоу у костра, чем для чёрной работы. В груди раскрылась знакомая пустота. Десятки лет назад, сидя у костров, я говорил товарищам, что стану астронавтом. Интересно, кем они стали и что бы подумали обо мне.

Правда такова: желание было, мозгов — нет. Может, будь рядом взрослые, которые верили бы в меня, всё сложилось бы иначе, но выпало другое. У каждого своё место; чем раньше мы это примем, тем меньше боли. Но неужели только потому, что я родился дураком, мне нельзя увидеть звёзды?

Вдали вырос большой холм — единственная возвышенность на многие мили. Я выключил радио и поднял стекло. Хиллвью. Никогда не видел подобного кладбища: могильные плиты опоясывали бугор, словно ожерелья, а на самой вершине стояло искривлённое дерево, исписанное именами сотен возлюбленных.

Я проехал мимо запертых кованых ворот и покатил по безымянной боковой дороге. Отключить фары не решился: путь изрезали кюветы, валялись камни и прочий мусор. Должен признаться, сердце ухало, пока я углублялся в туман и крутые повороты. Ночью я работаю иначе: глаза непрерывно сканируют окружение, настороже к любому движению.

Я сбросил газ и обогнул очередной поворот — и резко ударил по тормозам. Поперёк дороги лежало дерево толщиной мне до груди. Шесть часов назад, когда я проезжал тут, дорога была чиста! Выругавшись, вышел из машины и подошёл, похлопав ладонью по охотничьему ножу на поясе — убедиться, что он на месте. Перебраться через ствол было легко, но я не понимал, откуда он взялся: это был свежий дуб, а вокруг росли лишь плодовые и ореховые деревья.

Надо было уезжать. Я даже начал сдавать назад. Но вспомнил, что скоро платить за жильё. Что Бет ждёт. Вздохнув, припарковался, закинул рюкзак на плечо и пошёл пешком.

Дальше дорога была свободна, если не считать койотов. Эти оказались смелее обычного. Один остановился и уставился на меня. Умное животное, судя по блеску глаз. Оно дёрнуло ушами, как летучая мышь, и неспешно ушло. Я усмехнулся: люблю этих тварей, они напоминают меня — ночные бродяги.

К «Часу Дьявола» я ступил на Холм. Туман стоял такой густой, что я видел не дальше полутора метров. Я двигался осторожно, опираясь на посох, избегал ступать на могилы и прислушивался к любому шороху. Может, игра воображения, но временами мерещились шёпоты, будто гости, затаившиеся в темноте, готовились к сюрпризу у моего порога.

После пары неверных поворотов я вышел на дорожку, опоясывающую холм. Скользкую, с выбитыми ступенями. Если идти по ней, можно дойти до могилы Бертольда — западный склон, примерно половина высоты. Я сделал десяток шагов, как вдруг в ночи раздался женский крик. Я присел и убавил свет фонаря. Уже думал, что крик померещился, когда услышал его снова. Боже, как он разрезал тишину! Койоты завыли ещё громче, луна спряталась за тучи. Я сидел так долго, что слился с землею. Но кто бы это ни был, он добился своего — больше криков не последовало. До рассвета оставалось недолго.

К счастью, Холм невелик. Я добрался до могилы быстрее, чем ожидал, хоть и запыхался. Плита стояла отдельно, трава вокруг была влажной от росы. Почти так же, как я её оставил, если не считать следов какого-то зверя. Я отшвырнул в сторону ожерелье из птичьих черепков, лежавшее на куче рыхлой земли у скамьи с именем Бертольда, и принялся за работу лопатой.

Свою первую могилу я не копал. Но тогда я впервые нарушил правило. В ту ночь я пришёл на кладбище помянуть маму, а мистер Дэниэлс был моим спутником. Он помог мне потерять счёт времени, и когда я опомнился, лежал, словно младенец, у её надгробия. По невероятной случайности или воле судьбы я оказался под углом, с которого видел соседнюю могилу с подарками. Любопытство одолело, и я заметил золотую цепочку с распятием, оставленную рядом с цветами. Украсть её труда не составило: нагнулся, сунул в карман. Помню страх в животе и то, как, опустив голову, шёл к велосипеду. Я сдал цепочку в ломбард за несколько тысяч, купил продукты, полгода аренды и новое платье для Бет. Это были самые лёгкие деньги по сравнению с автомойкой. Сказал жене, что получил наследство от дяди. Знал, она не верит, но мы были в отчаянии. Так каждый месяц я получал «переводы из наследства», и с каждым разом страха становилось меньше. Но не бесплатно. Ничто не даётся даром: чем меньше становилось страха, тем меньше в душе оставалось любви. В конце концов я перестал смотреть людям в глаза и не выносил их близости.

Лопата ударила в дерево и оставила вмятину. «Чёрт», — прошептал я. Отбросил инструмент и вытер пот. На горизонте уже светлело — скоро подтянутся старики-посетители. Я расчистил грунт до позолоченного махагони гроба. На крышке было выведено «Bertholdt» и латинская фраза, смысл которой я понял слишком поздно: Mortui Vivos Docent.

Сломав замки, я глубоко вздохнул и распахнул крышку, улыбаясь в предвкушении сокровищ. Улыбка сползла, едва я увидел лицо. В гробу лежал не Бертольд. И это едва ли был труп. В гробу лежал я.

Я отшатнулся, протёр глаза, надеясь на иллюзию. Но правда была ясна, как рассветный свет, пробивавший туман. В гробу был я: моё обручальное кольцо, моя лопата и фонарь, скрещённые на груди, будто посох и плеть фараона, и мои глаза, теперь раскрытые и смотрящие прямо в меня.

Я заставил себя выбраться из ямы, но создание с моим лицом пригвоздило взглядом. Я наблюдал, как оно медленно садится, не отводя глаз. Алый, густой кровавый поток катился изо рта, пропитывая одежду, словно его окунули в океан мерзости. Затем оно закричало. Звук вышел скорее хриплым бульканьем, но то ли сила вопля, то ли какой-то скрытый импульс внутри меня сорвал меня с места: я выскочил и бросился бежать, бросив всё.

Я кувыркался и скатывался с холма. Позади вопли усиливались, дрожала земля. В них было столько боли, что я не желал оказаться в его руках. Я мчал без оглядки, лавируя между надгробиями, чувствуя, как тяжёлые шаги всё ближе, но, кажется, оторвался в садах.

За рулём меня трясло, зубы стучали, конечности дрожали. Я то и дело смотрел в зеркало, ожидая увидеть мёртвого двойника, несущегося со сверхчеловеческой скоростью, но виднелась лишь пустая дорога.

В книгах я читал о гулях, гримах и иных тварях, а в моей профессии нередко слышишь истории о странном. Я не придавал им значения: зачем защищать мёртвых, которым уже ничего не нужно, и не защищать живых, которые страдают? Пока ехал домой, твердил себе, что это была галлюцинация, вызванная чувством вины. К тому моменту, как подошёл к дому, даже полегчало.

Позавтракав и приняв горячий душ, я вышел в гостиную и почувствовал сквозняк. Входная дверь была открыта.

— Бет? Ты дома? — позвал я.

Что-то зашуршало за спиной. Я сглотнул, горло пересохло, и стал пятиться.

— Бет?

Дверь захлопнулась с грохотом. Через окно я видел крыльцо — там никого. В кухне разбилось стекло. Этого хватило. Я рванул к двери, зная, что жена не стала бы так шутить, и выскочил прямо в кучу земли, растянувшись на асфальте. Прошибший ногу крик сорвался с губ — вывих лодыжки. Но боль смыло зрелищем у конца дома.

Идеальная копия меня самого. Чистая, в свежей одежде. Только взгляд — пустой. Я заорал, он улыбнулся.

Честно, не помню, как забрался в пикап или как позвонил жене, велел оставаться у сестры и пока не возвращаться. Срабатывали одни инстинкты: механические движения, пока разум метался между страхом, сомнением и отвращением.

Сейчас я пишу это в библиотеке другого городка. Ночую в машине, стараюсь держаться поближе к людям, всё время на взводе. Крики становятся ближе, что бы я ни делал, и я боюсь, что обрёк себя на вечный бег. Если бы только можно было повернуть всё назад.

Пожалуйста, если кто-нибудь знает, что это за существо и можно ли избавиться от него, скажите. Я скучаю по жене и хочу домой.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

— Ты оставил сегодня утром кухонный ящик открытым, правда? — спросила она, выходя из нашей спальни, пока тёплый поздний солнечный свет наполнял кухню.

— Ты сегодня долго спал, — автоматически ответил я, а потом осёкся, осмысливая её слова. Справа от меня тянулась столешница, образуя в углу букву «Г». Шкафчики, дверцы, все ящики были закрыты.

Я нахмурился. Точно, утром я собирался пожарить яичницу. Открыл ящик за лопаткой, потом холодильник и шкаф. Уже ставил сковороду на плиту, когда что-то тупое ткнуло мне в бок. Тот самый ящик. Я забыл закрыть его.

— Очень уж правдоподобный сон, — сказал я жене. Она стояла в дверном проёме, залитая солнцем, в одной пижаме.

За четырнадцать лет брака моя жена ни разу не дремала днём. Всегда говорит, что если устала за день, значит, он прошёл не зря. Вечно в движении: то перед телевизором не фильм смотрит, а делает упражнения, то мчится за покупками, то задерживается в офисе — сидеть без дела она не умеет.

И вот теперь, в середине выходного дня, она лежит на диване. Я поутру съездил в магазин, вернулся — её тело свернулось клубком на подушке.

— Дорогая? — я поставил пакеты на стол и прошёл в гостиную. Потряс её за плечо.

Она сразу проснулась, зевнула.

— А? О… Привет. Извини, видимо, задремала, — протёрла глаза. Я взглянул на плед, укрывавший её ноги, и на подушку под головой.

Я улыбнулся. — Ничего страшного! Ты много работала. Я почти не видел тебя всю неделю.

Она покачала головой, будто говоря «бывает», но внезапно выпалила:

— В магазине не было нашего отбеливателя, да? Ты последнее время его так быстро расходуешь.

Я застыл. Посмотрел на заставленную пакетами стойку. Сквозь полупрозрачные пакеты ничего не было видно…

Остаток выходных пролетел быстро. Жена дремала на диване, а я наверстал сериалы и игры. Я люблю её, но когда она бодрствует, всегда найдётся дело: проверить тормоза у машины, пропылесосить лестницу, забронировать столик. Пока она спит, никто не пилит.

— Как прошёл день? — спросила она.

Был понедельник вечер; мы только сели ужинать. Простая лазанья, разогретая в духовке. Чуть лучше замороженного ужина, но она не возражала.

— На удивление тихо, — ответила она. — Даже вздремнула в обеденный перерыв.

— Серьёзно? Ты спала на работе? — я не поверил.

Она сморщила нос:

— Технически это была моя пауза, но да. — Поднося вилку ко рту, добавила: — Ты снова приготовил слишком много еды?

— Что? — я посмотрел на тарелку — почти пусто. Глянул на неё; она кивнула в сторону противня на плите. Остаток лазаньи лежал нетронутым — ровно столько, сколько я не переложил. Снова опустил взгляд — тарелка пуста. Снова поднял — она уже вставала, накрывая тарелку салфеткой. Салфетка вздулась: под ней должны были быть обрезки. Почему—

Было всего шесть вечера, а она вернулась на диван. Поджала ноги, уткнулась в подушку, ни слова не сказав.

Я не знал, смеяться или орать. За все годы брака жена никогда не оставляла стол несобранным. Всегда мыла посуду сразу, говорила, что иначе утром отмывать тяжелее.

— Потерпи чуть-чуть, и тогда ляжешь пораньше, — предложил я, похлопав её по плечу. Она не шевельнулась, и я не настаивал.

В тот вечер я сам вымыл посуду.

На третьей неделе этих дрем, этих странных снов, я перестал пытаться будить её. Она совсем перестала помогать по дому. Полы не подметены, пылесос пылится, подушки затхлые. Я не знал, что делать. Каждый раз, проснувшись — а это случалось всё реже, — жена говорила, что я делал, пока она спала.

— Ты оставил рабочие ключи на столе.

— Не стоило кричать на того стажёра. Он же ребёнок.

— Сегодня после работы ты принял крупное решение. И рад, что так поступил.

— Забыл заправиться. Разъезжаешь больше обычного. Надо быть внимательнее.

— Сегодня ты так глубоко ушёл в мысли, что чуть не забыл о нём.

— Ты снова приготовил слишком много еды.

— Ты начинаешь возвращаться к старым привычкам, от которых, думал, избавился.

— Что не так с нашим отбеливателем? Почему ты вдруг ищешь тот, старый, каким пользовалась твоя мать?

— Ты забыл позвонить и сказать, что заболел.

— Ты не забудешь про меня, как про других.

Я приподнимаюсь. Я в кровати. Затуманённое дыхание расползается по дому, полном вечной тишины. Смотрю налево. Её сторона. Пусто. Будто вижу вмятину от тела, но, протянув руку, хватаю только кислый воздух. Запах свечей и свежести исчез недели назад. Осталось… не знаю. Я больше не чувствую его. Но когда-то это был… ужас. Может ли запах быть чувством? Должно быть, потому что иначе не описать.

— Ты не забудешь про меня.

Что? Я свесил ноги и щёлкнул лампой. Нет, слишком ярко — разбудит. Быстро погасил. Пару раз моргнул, привыкая к темноте.

— Ты не забудешь про меня.

Ноги деревянные, тело не слушается. Иду в гостиную, краем глаза ловлю своё отражение в зеркале у двери. Двигаюсь, но руки не покачиваются. Веки просят закрыться хоть на мгновение, но мигания нет.

В гостиной взгляд липнет к дивану. Там бугор. Она дышит. Или это плавающие мушки в полумраке создают иллюзию движения?

Сажусь у её ног, свернувшихся под пледом. Голова всё ещё на подушке, пожелтевшей и затхлой. И движется. Это подушка, плед, не она. Я не решаюсь открыть плед над лицом. Откуда она знала моё намерение — не понимаю. Может, мы бодрее всего, когда спим. Не знаю, когда она перестала пересказывать прошлое и начала говорить будущее. Важно ли? Видение или нет, так должно было случиться, стоило ей начать видеть сны о том, что я сделал.

Я разгладил плед поверх увядшей плоти. Я похоронил столько внутри памяти, приглушённой туманом юности. Этого я хотел помнить.

— Я не забуду о тебе.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

У меня никогда не было «карьеры» в привычном смысле. Я скорее парень на подхвате — брался за всё, что помогало оплачивать счета. Стройка, доставка, даже пару кошмарных недель в телемаркетинге.

Так я и стал дзёхацу — ночным перевозчиком.

В Японии дзёхацу называют «испарившимися»: людьми, которые исчезают бесследно. Им нужен свежий старт вдали от долгов, преследователей или просто тяжести собственной жизни. Но есть и обратная сторона — те, кто помогает им раствориться.

Это были мы.

Мы приезжали после наступления темноты, без света, без шума, собирали всё и уезжали так, словно там никогда никого не было. Чем меньше мы знали о клиентах, тем лучше. Никаких настоящих имён, никаких вопросов. Только наличные.

Чаще всего всё проходило просто. Мы перевозили людей, бегущих от насилия, финансового краха или провалившихся сомнительных сделок. Иногда было грустно — тихие семьи с пустыми глазами, дети, крепко прижимавшие игрушки, пока исчезали в ночи. Порой и вовсе слишком легко: пустая квартира, сумки уже собраны — хватай да езжай. Я научился не спрашивать, что остаётся за спиной.

Но не каждое задание было лёгким. Некоторые до сих пор приходят ко мне в кошмарах.

Первой была женщина — худая, с взлохмаченными волосами и дёргающимися глазами, будто она ждала, что в любую секунду кто-то ворвётся в дверь. Звонок поступил глубокой ночью, как обычно. Когда мы приехали, она уже ждала, обхватив себя руками, словно только они удерживали её целой. Говорила мало, лишь торопливо ввела внутрь, вздрагивая от каждого звука — скрип двери, гул проезжающей машины. Каждый раз она замирала, потом шептала: «Быстрее. Нужно двигаться тихо. Пожалуйста».

Сначала я решил, что это очередная беглянка от жестокого бывшего, такое случалось. Но что-то было не так. Она всё время поглядывала в окно, словно вот-вот кто-нибудь появится. Мой напарник Кэндзи попытался отпустить шуточку, чтобы разрядить обстановку, но она бросила на него бешеный взгляд и прошипела: «Тише!»

Когда мы всё упаковали, она даже не поехала с нами. Лишь велела встретиться в новом месте — где-то в глуши — и уехала, не сказав ни слова. Грузовик грохотал по пустым дорогам, будто вечность. Мы подъехали к старому одинокому дому. Тишина, ни огней, ни признаков жизни. Мы ждали. И ждали.

Но она так и не приехала.

Мы звонили, оставляли сообщения, писали — тишина. Не зная, что делать, разгрузили вещи в дом, как она просила. К рассвету мы были измучены, сбиты с толку и чертовски напуганы. Уехали.

Через пару дней я не мог отделаться от чувства, что что-то не так, и навёл справки. Оказалось, она скрывалась не от бывшего, а от якудза. Стучала на них. Говорили, её вели той самой ночью и «решили вопрос» по дороге. Стало страшно: мы были в нескольких минутах от смерти. Не хочу думать, что было бы, поедь она вместе с нами.

Второе задание было в старом, скрипучем доме. Нужно было вывезти вещи пожилого мужчины — такого, что будто создан, чтобы жить вдали от мира и быть всеми забытым. Он открыл дверь, и я сразу понял: это не обычный заказ.

Квартира была забита странными безымянными безделушками, древними артефактами. Статуи с перекошенными лицами, маски с пустыми глазницами, символы, выведенные на стенах выцветшими красными и чёрными красками. Воздух стоял густой, тяжёлый, словно тело наливалось свинцом.

Ребята принялись за упаковку, бережно заворачивая статуэтки, а мне казалось, что помещение наблюдает. Поднимая коробку, я заметил дверь напротив, которой раньше не было. Она просто… появилась. Тёмная, приоткрытая.

Я оглянулся — никто её не замечал — и подошёл. Открыл.

За ней была ещё комната, набитая теми же артефактами. Я зашёл, хотел рассмотреть статуэтку, и, обернувшись, понял, что выхода нет. Паника полоснула холодом. Я крутанулся — теперь на противоположной стене было две двери. Выбрал правую — снова такая же комната. Стены растягивались, изгибались. Я звал коллег — ответом было только эхо, чужое, пониженное, будто голос стал не моим. Каждый проход вёл в копию предыдущей комнаты, словно квартира разворачивалась сама из себя, затягивая в растущий кошмарный лабиринт.

Коридоры сужались, я бросился бежать. В каждом углу чудились тени. Тень всё чаще мелькала, исчезая, стоит мне повернуться. Время потерялось. Тяжесть воздуха душила, грудь сдавило. Тень темнела, обретала форму. Появился запах гнили, как от пасти мёртвого зверя. Силы таяли, я был готов сдаться, когда впереди блеснул слабый свет. Я рванул, едва не рухнув, выскочил — и оказался в той же комнате, где всё началось. Обернулся — лишь стена. Ни двери, ни следа мракобесного лабиринта. И будто секунды не прошло.

Через месяц мы взялись за комплекс Фудзимото-Данти. После него я ушёл из дзёхацу.

Позвали ночью в дряхлый дом, облупившийся с самого основания. Семья заказчиков была странная даже по нашим меркам.

Дверь открыл отец — высокий, тонкий, бледный как смерть. Кожа почти просвечивала, синеватая в тусклом коридорном свете, улыбкой и не пахло. Лишь короткий кивок и жест: проходите. Мать — не лучше: безмолвная, глаза запавшие, будто она не спала неделями. Оба держались так, словно мы вторглись в их тайну.

— Но в комнату в конце коридора до самого конца не заходите, — холодно сказал отец.

Мы вопросов не задавали. Никогда не задаём. Кивнули и приступили.

Квартира была огромной, с высокими потолками, древним деревянным полом, тяжёлыми бархатными шторами, полностью отсекавшими свет. Словно шагнул в другое столетие. Чем дальше мы носились с мебелью и коробками, тем сильнее ощущалось что-то неправильное. Воздух стоял затхлый, пахнул пылью и чем-то гнилым.

Отец маячил в глубине квартиры, наблюдая холодным взглядом, мать исчезла в запретной комнате. Час прошёл, мы почти закончили. Оставалась та самая дверь. Мы паковали последние ящики, когда Рику поморщился: порезался о торчащий гвоздь. Кровь.

— Норм? — тихо спросил я.

Он кивнул. Тут снова возник отец, бледный и безмолвный. Он взглянул на ящики, затем — на дверь.

— Пора, — сказал он и распахнул запретную дверь.

Оттуда вышла девочка — лет тринадцать, такая же бледная. Волосы прилипли к плечам, глаза… не такие. Слишком тёмные, слишком широкие. Она двигалась, будто во сне, пока не уловила запах в воздухе.

Девочка застыла, резким движением повернула голову к Рику. Глаза впились в его окровавленную руку. На лице промелькнуло животное, дикое.

Она бросилась. Мелькнуло бледное тело, зубы. Она вцепилась Рику в шею, и крик, что сорвался из него, был не-человеческим. Мы окаменели. Через миг Рику уже валялся на полу — пол-шеи как не бывало.

Глаза отца расширились, затем снова погасли. — Ах…

Девочка не насытилась. Она склонилась над Рику, и, подняв голову, сверкнула звериной яростью. Потом кинулась на Ясу. Тот рванул к выходу, она за ним.

Мать появилась в дверях, глаза полны паники.

— Идзуми!

Но она уже не контролировала ни дочь, ни себя, ни мужа. Я видел, как родители втянули запах крови — и потеряли контроль. Я схватил ближайший предмет — старую лампу — и ударил мать, но она была слишком быстра, слишком сильна, будто читала мысли.

Я бросился бежать. Не раздумывая, полетел к двери. Повернул к лифтам — и увидел девчонку, сидящую верхом на обезглавленном теле Ясу, роящуюся в разорванной шее.

Слева раздался крик, из соседней квартиры вышел здоровяк. За моей спиной шуршали родители. Я юркнул мимо здоровяка в его квартиру, запер дверь, услышал, как он бьётся, а потом орёт, когда его рвут на части.

Я огляделся — на стене висел самурайский меч. Не думая, схватил. Лезвие тупое, чисто сувенир. Но другого оружия нет.

Снаружи раздавались вопли и хруст плоти. Я распахнул окно — пожарная лестница вела только вверх. Я полез.

За спиной звякнуло стекло: девочка сиганула следом. Её когти скользнули по металлу, слишком быстро, слишком ожесточённо. Я рубанул мечом, попал — она взвизгнула, сорвалась и рухнула вниз. Я увидел её искорёженное тело: сломанный позвоночник, расколотый череп, вывернутые руки. Но она ползла обратно.

Я лез дальше. На крыше рухнул от усталости — на секунду. Потом подпёр крышную дверь всем, что нашёл, и молился. Первые лучи солнца прорезали горизонт, и снизу зазвучали крики — свет жёг их.

Но я знал: не все умерли. Ещё нет. А путь наружу — вниз, через здание.

С тупым мечом я тихо вернулся, открыл крышную дверь и ступил в лестничную клетку. Десять этажей, половина без света — полный мрак. Я понял, что жильцы тоже пытались выбраться, но не дошли. Лестницы были залиты кровью, завалены изуродованными телами.

На полпути я услышал снизу влажный чавкающий звук. Я сжался, сердце колотилось. Спустился ещё пролет, скользя в крови. На площадке нашего этажа меня стошнило: сплошное месиво. В центре лежал Генко. Точнее, то, что от него осталось — вспоротое тело, органы наружу, кости выдраны. Лицо застыло в крике. Меня чуть не вывернуло, но пришлось переступить через него.

Как только я поставил ногу на другую сторону, послышалось низкое, гортанное рычание. Я обернулся — рука Генко дёрнулась, глаза раскрылись, светясь мерзким красным. Кровь под ним забурлила. Его тело дёрнулось, суставы хрустнули, рот разинулся, обнажая длинные, как бритвы, зубы. Он уже не был человеком.

Я шарахнулся назад, скатился по ступеням, меч выскользнул. Визг Генко пронзил сознание, я схватил меч и побежал. Он полз, кувыркался, хрипел, чудовищно ломаясь, но не останавливался — что-то в крови держало его живым и голодным.

И не только его. Весь подъезд просыпался. Двери хлопали, гулкие стоны и визги множились, приближались. Они знали: я ещё здесь.

Я скользил, падал, поднимался, почти у подножия. Вылетел в холл, захлопнул дверь. Она не задержит их, но дала секунду. Я искал выход — и увидел её.

Идзуми стояла между мной и входом, такой же невинной, как до бойни. Кожа затянулась, хотя одежда в крови. Она улыбнулась.

Я не остановился. Не думал. Я бросился вперёд, вонзив тупое лезвие ей в грудь и, пользуясь инерцией, вынес нас за двери. Меч её не задел, но солнце ударило в лицо — и она взревела. Я оттолкнул тело, когда пламя охватило девочку, превращая её в пепел за секунды.

Позади в холл вырвались жильцы, тоже пылая под солнцем, осыпаясь пеплом. Я бежал. Не оглядывался.

Не знаю, как долго и куда. Очнулся, когда ноги подогнулись, а вокруг лишь поля. Упал, захлёбываясь дыханием, облитый кровью и пеплом. Но я был жив.

Я больше не возвращался — ни к той работе, ни к зданию, ни в тот район. Сейчас тружусь в кол-центре. Ненавижу это.

Зато, когда звонит странный клиент, я просто кладу трубку.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit