— Здравствуй, сын мой, — говорит священник. — Как зовут, что поделываешь?

— И ты будь здрав, — отвечает детина. — Зовут меня Балда. Жду, может быть, кто работу предложит.

— Есть работа, как не быть, — обрадовался отец Арсений. — Хочешь у меня месяц-другой послужить?

— А что делать надобно? — спрашивает Балда.

— Да, пустяки, — отвечает священник. — С детьми посидеть, дров наколоть, воды натаскать. Одним словом, по дому помочь. Преставилась моя попадья, вот один и маюсь.

— Может быть и соглашусь, — позёвывает детина. — А платить сколько будешь?

— С деньгами, — замялся отец Арсений, — плоховато, приход-то крошечный. Зато ешь вдоволь и из одёжки найду что-нибудь.

— Давай так порешим, — скалится Балда. — Вместо платы дозволишь тебя по лбу разок стукнуть.

— Сын мой, — опешил священник, — да, откуда желания такие?

— Не хочешь, как хочешь, — отвернулся тот.

— Ладно, — вздохнул отец Арсений — по рукам.

И поселился Балда в доме у отца Арсения. Полы моет, двор метёт, с детьми играет, кашу на обед варит, кур кормит. Уж таким справным работником оказался, что священник на него нарадоваться не мог.

Но, дни бегут, время идёт и приходит службе конец.

— Ну, что, батюшка, — укладываясь спать, говорит Балда, — готовься. Завтра расчёт с тебя требовать буду.

Вздохнул отец Арсений, но смолчал. А что поделаешь, дал слово — держись.

Наутро у церкви всё село собралось. Стоят, ждут, когда Балда появится. Галдят.

— Убьёт, разбойник, батюшку-то.

— Балда этот и не Балда вовсе, а демон Вельзевул.

— Слышала я, что первым отец Арсений ударит. Такой у них уговор был.

— Укрепи, Господи.

Пришёл Балда. Стоит, руки в боки, на народ посматривает. А тут и ворота церковные открылись. Вышел батюшка, перекрестился, подошёл к детине.

— Балда, сын мой, может быть, не стоит на людях-то?

— А чего нам? — смеётся тот. И к народу поворачивается, — Не жалко батюшку, православные? Может, кто хочет вместо него встать? Дозволю.

Молчат люди, глаза прячут. Примерился Балда, что б половчее ударить, только размахнулся, как…

— Стой, чёрная душа, — вышел из толпы мужик. Отодвинул отца Арсения, снял шапку. — Меня бей.

— Пусть меня, — закричал другой.

— Меня! — ещё кто-то голос подал.

— Пустите, я не боюсь, — седой дед вперёд подался.

— Что же, — молвил Балда, — вижу не совсем вы пропащий народ. Прощайте пока.

Сказал и растаял в воздухе.

Говорят, что это сам Святой Пётр на Землю спускался. Поглядеть, как живём.

Паровоз несколько раз свистнул и начал останавливаться. По вагону, придерживая фуражку, пробежал проводник. Антон Павлович сложил газету, вынул из жилетного кармана часы и покачал головой.

— Однако, — задумчиво протянул он, выглядывая в окно.

Там медленно проплывала убогая ограда платформы со стоящими вдоль неё бабами в платках и бородатыми мужиками. Состав прополз мимо облупившегося здания станции и, шумно выдохнув, замер. В открытые из-за жары окна пахнуло ароматом скошенной травы и горячей полуденной листвы. Появился проводник, устало вытирающий лицо клетчатым платком.

— Долго будем стоять? — обратилась к нему Ольга Леонардовна.

— И-эх, сударыня, — опустился тот на угол дивана. — Лиходеи, как Бог свят, сплошные лиходеи в этих местах проживают. Третий раз за месяц здесь стоим.

— Разбойники? — удивлённо повернулся Антон Павлович.

— Не знаю, как и назвать, — вздохнул проводник. — Виданное ли дело, гайки от рельсов откручивать! Этак, сударь, и до крушения недалеко.

— Но позвольте, — изумилась Ольга Леонардовна, — для чего им эти... гайки?

— Рыбу ловят, — непонятно ответил проводник и, досадливо махнув платком, ушёл.

Антон Павлович вновь приник к окну, словно пытаясь разглядеть злоумышленника. Пассажиры, озабоченно переговариваясь, стали выходить из вагона. Тотчас на платформе появились бойкие торговки цветами, варёной картошкой и малосольными огурцами.

— Какая духота, — раздражённо обмахиваясь газетой, простонала Ольга Леонардовна. — Пойду, пройдусь.

Антон Павлович немедленно встал, надел шляпу и покорно двинулся следом.

— Не пойму, — бормотал он, — как это гайками ловят рыбу?

— Поясню, милсдарь, — хохотнул идущий за ним следом пассажир в полотняном костюме. — Грузила, мерзавцы, делают.

Чехов оглянулся. Собеседник, будучи явно навеселе, подмигнул.

— Гайки снасть на дно кладут, — пояснил тот. — Вот мужички из них грузила и мастерят. Да только вздор всё это! Сами-то, извиняюсь, рыбалкой не увлекаетесь?

И, не дожидаясь ответа, принялся рассказывать, как он вчера, вместе с каким-то неведомым Андреем Андреевичем, вытащил из пруда налима.

— Корягу пришлось подрубать! — размахивая руками, горячился пассажир. — Один рубит, другой налима под жабры держит.

Антон Павлович внезапно заинтересовался рассказом. Извлёк из кармана походный блокнот и принялся быстро делать пометки. Ольга Леонардовна, заскучав, немного постояла рядом и направилась к зданию станции. Стоящий у края платформы железнодорожник в несвежем белом мундире, вяло приподнял фуражку, приветствуя. Ольга Леонардовна, вежливо улыбнувшись, зонтом, чтобы не испачкать перчатку, толкнула дверь и оказалась в прохладной полутьме. Пахнуло мышами, краской и свежевымытыми полами. Внутри никого не было, лишь у конторки телеграфиста огромный мужик в длинной рубахе, что-то писал. Тихо напевая и радуясь, что удалось спастись от жары, она, не спеша, прошлась по залу и остановилась рядом с мужиком. Было в нём нечто странное, не вяжущееся с простой домотканой одеждой и лаптями.

— Бог мой, — воскликнула про себя Ольга Леонардовна. — Как он пишет!

Ручка так и летала по бумаге, стремительно заполняя бланк. Привычным жестом, не глядя в сторону чернильницы, мужик обмакивал перо и продолжал писать. Закончив, несколько раз взмахнул листком, давая чернилам просохнуть, и протянул его телеграфисту. Тот, подобострастно осклабившись, принял бланк и принялся читать, шевеля губами. Мужик нетерпеливо забарабанил пальцами по конторке, затем полез карман портов и, выудив оттуда мелочь, начал пересчитывать.

— Конфуз, Лев Николаевич, — проблеял телеграфист, возвращая листок обратно. — Не по-русски написать изволили-с.

— Что такое? — нахмурился мужик, принимая бланк обратно. Бегло глянув на текст, покрутил головой, смял бумагу. — Перепишу, — заверил он, вновь беря перо в руку.

Ольга Леонардовна, чувствуя себя не иначе, как знаменитым лондонским сыщиком, незаметно смахнула бумажный комок с конторки и, постепенно ускоряя шаг, выпорхнула на платформу. Расправила листок и чуть было не выронила от удивления, увидев, что телеграмма составлена на французском.

Ольга Леонардовна поспешила к стоящему у вагона Чехову. — Антон Павлович, дорогой, не поверите, кого я видела!

Однако, тот, увлечённо слушавший рассказ рыболова, лишь досадливо помотал головой.

— Бога ради, тише, — зашептал Чехов. — Такие персонажи. Умоляю, не спугните.

— Дамы и господа, — из тамбура показалась голова проводника. — Попрошу в вагон. Отправляемся.

Синий обшарпанный микроавтобус «Фиат» уже несколько часов полз по горной дороге. Мотору едва хватало мощности везти пятерых мужчин.

— Пропал, — думал Марко. — Раз не завязали глаза, значит, мерзавцев не волнует, что впоследствии смогу их опознать. Неужели убьют?

И в который раз принялся вспоминать, чем мог разгневать семью Фаричелли. Эти угрюмые горцы никогда не спускались в долину. Не вели общих дел с другими семьями. Может быть, Фаричелли заходили к нему в ресторан и остались недовольны? Марко представил заросших щетиной пастухов на террасе своего заведения. Бред!

— Это какое-то недоразумение, — вслух произнёс он.

Никто не ответил. Мотор надсадно гудел. По грязному полу перекатывалась пустая бутылка из-под воды. Похитители, зажав охотничьи ружья между колен, молчали.

К дому подъехали, когда уже начало смеркаться. В окнах зажглись огни керосиновых ламп. Вероятно, в этой глуши не было электричества. Мужчины вышли из автобуса, и скрылись в глубине двора. Марко продолжал сидеть, мечтая, что бы о нём просто забыли. Даже закрыл глаза.

— Дон Алессандро ждёт тебя, — парень в кепке и белой рубахе говорил с чудовищным акцентом.

— Меня? — глуповато улыбнувшись, переспросил Марко.

Парень поднял брови, но промолчал.

Дон сидел в саду в плетёном кресле. Худощавый старик одетый, как и все члены семьи, в допотопный крестьянский костюм.

— Сколько ему? — подумал Марко. — Пятьдесят, шестьдесят? Чёрт их здесь разберёт, может быть и сорок.

Хозяин молчал, разглядывая гостя.

— Падроне, Матерью Божьей клянусь..., — начал Марко, но дон, подняв руку, остановил.

— Идём, — тяжело встав, он двинулся на крыльцо дома.

Убранство жилища было под стать обитателям. Суровый аскетизм провинции и обилие распятий. Самодельные шкафы. Длинный с пожелтевшей скатертью стол в гостиной. Помутневшие зеркала, грубые стулья, сундуки вдоль стен.

Дон, шаркая ногами, прошёл на кухню. Помещение, освещённое несколькими лампами, было пугающе пустым. Ни кастрюль, ни свисающих со стен вязанок лука, ни банок со специями. Выбеленная стена у плиты без малейших следов копоти. На единственной полке десяток фаянсовых тарелок и кружек. В центре — разделочный стол с гранитной столешницей. Нелепый ящик, для хранения овощей, в углу.

— Мы прежде не были знакомы, — дон говорил отрывисто, делая длинные паузы. — Однако наслышан, что ты лучший повар в долине. Поэтому, хочу предложить работу. Один из моих сыновей женится. Приедут гости, которых надо накормить. Будешь готовить.

— С превеликим удовольствием, — облегчённо воскликнул Марко. — Даю слово, будете довольны. Можем немедленно составить меню и, вернувшись домой...

— Ты женат?

— Ещё нет, — Марко постарался, что бы голос звучал жалобно. — Живу со стариками родителями. Содержу по мере сил.

Дон покивал. Подошёл к ящику для овощей, погладил почерневшее от времени дерево и поманил гостя.

— Знаешь, для чего он?

— Для картофеля? — Марко представил, как бородатые Фаричелли засовывают туда его труп.

— Перенеси на стол, — распорядился дон.

Ящик, несмотря на размеры, оказался не таким уж тяжёлым и, скорее всего, пустым.

— Это семейная реликвия, — дон Алессандро хитро прищурился. — Положи на крышку руку и представь ломоть хлеба.

Марко, понимая, что участвует в каком-то дурацком горском ритуале, поспешно прижал ладонь к крышке.

— Теперь открой.

На дне ящика лежал хлеб. Это выглядело бы жалким домашним розыгрышем, не будь кусок точно таким, как представлял себе Марко. Дон заговорщицки подмигнул.

— Отведай.

Хлеб оказался дрянным и с картонным привкусом.

— Неважно, да? — дон Алессандро чуть улыбнулся. — Сынок, надо не просто представить хлеб, а почувствовать его. Тепло, запах, цвет, вкус. Каждую нотку.

— Это магия? В смысле, колдовство?

— Какая разница? — дон пожал плечами. — Попробуй что-нибудь ещё.

— Моцарелла, — Марко зажмурился и подумал о ломтике сыра с веточкой базилика сверху.

В ящике лежала моцарелла с базиликом!

— Как получилось? — глаза дона смеялись.

Сыр оказался неплох, но кисловат. Хозяин снял с полки одну из тарелок.

— Учти, посуду он не умеет делать.

Марко поставил тарелку внутрь и, прикрыв глаза, беззвучно зашептал, шевеля пальцами. Дон, заложив руки за спину, ждал. Прошла минута, другая и Марко, выдохнув, заглянул под крышку. В фаянсовой миске маслянисто поблёскивали два баклажанных рулетика. Пахнуло горячей рикоттой.

— Очень неплохо, — похвалил дон, попробовав.

— Бросьте, — отмахнулся Марко. — Середина совсем не пропеклась и не хватает петрушки.

— У моих ребят, — хозяин понимающе кивнул, — приличным выходит только омлет и брынза.

— Добавим томатного соуса, — уже не слушал повар. — Дайте-ка тарелку.

— Не спеши. Думаю, ты устал с дороги.

Устал?!! Какая, к чёрту усталость? Следующий рулетик, плавающий в томатном соусе, вышел на славу. За ним последовала осыпанная мукой и уже порезанная чиабатта. Марко попробовал и просиял. Теперь, ворвись сюда Фаричелли с ружьями, никто не смог бы оторвать повара от волшебного ящика. Всю ночь он готовил. Фантазировал. Ругался. Объяснял тонкости блюд. Жестикулировал. Смеялся. Один раз, даже стукнул ящик. Уснул на кухне, но проспав несколько часов, вскочил и бросился к столу. А утром подал на завтрак пышущую жаром фриттату и кальцоне с ветчиной.

— Сынок, — дон Аллесандро прижал руки к груди, — мы не ошиблись в тебе. Теперь же поговорим о...

— Все разговоры после обеда, — оборвал Марко. — Через минуту будет кофе. Кстати! Уверен, что не отличите от настоящего «Black Ivory».

И, напевая под нос, скрылся на кухне.

***

— Начнём с салатов, — Марко, деловито, расставил на столе тарелки. — Осьминог с томатами и моцареллой. Копчёные колбаски с фетой и яйцами. Курица со спаржей. Креветки с авокадо. Пробуйте, но, умоляю, не наедайтесь.

Заговорщицки подмигнул оторопевшим Фаричелли, и, пританцовывая, вышел.

— А вот и главное блюдо, — появился Марко, неся на вытянутых руках разделочную доску с горой бифштексов.

Братья, достав из карманов складные ножи, немедленно принялись за мясо.

— Великолепно, — дон откинулся на спинку стула. — В жизни не пробовал ничего подобного. Запомни мои слова, твоё место в лучшем ресторане Рима, а не в жалком городишке долины.

— Благодарю, — с достоинством кивнул Марко. — Но не скажете ли, чьё мясо вы только что ели?

— Похоже на оленину, — дон отрезал ещё кусок, — или косуля? Но, уверен, что не говядина.

Марко скользнул за спину главы семьи и, склонившись к уху, прошептал, — Я не знаю...

Он плюхнулся на стул рядом с доном.

— Не знаю!

Глаза повара светились счастливым безумием.

— Я представил идеальный бифштекс. Тающий во рту. Постный и одновременно жирный. Сочетающий нежность свинины, насыщенный вкус баранины и лёгкую терпкость дичи. Совершенный!

Марко встал, вытер полотенцем вспотевший лоб.

— Может быть, такого животного вообще не существует. Я придумал его. Точно сам Создатель! Создал и приготовил. И это только начало. Первый мазок кисти творца. Первая нота великой симфонии. Первое...

— Уймись, — буркнул один из братьев. — Смотри, что бы мясо не оказалось человечиной.

Фаричелли загоготали, тряся бородами.

— Иди к чёрту, — рассмеялся и Марко.

— Не обижайся, сынок, — дон обнял его за плечи. — Они простые горские парни. Шутят, как умеют, но, поверь, в восторге от сегодняшней стряпни. Однако ты приглашён не для того, что бы эти обжоры набивали брюхо. Впереди свадьба.

— Да-да, конечно, — Марко деловито покивал. — Я уже прикинул праздничное меню. Уверен, что через неделю...

— Свадьба завтра. Сейчас ребята едут в город за посудой, приборами, скатертями и прочим, а завтра утром ждём гостей.

— Как? — Марко побледнел. — Так скоро? Но, мы же с ящиком только начали понимать друг друга. Увидите, на что я способен! Асадо из говяжьих рёбер, венский шницель, китайские пельмени. Десятки видов пиццы и пасты. Могу перечислять целый день! А суп? Вы не пробовали мои супы. И лазанью. И...

Марко бессильно опустился на стул.

— Давайте отложим праздник, а?

— Свадьба завтра, — повторил дон. — Затем вернёшься домой. Цену назначишь по-своему усмотрению. Мы с удовольствием заплатим.

— Не надо никакой платы. Пусть это будет подарок, — зачастил Марко. — А я задержусь на недельку-другую, что бы научить молодую супругу готовить. Хорошо? Согласитесь, несколько уроков, наверняка пойдут на пользу. И вино! Хотите попробовать очень неплохое Torrione? Не менее трёхсот евро за бутылку.

По щекам Марко потекли слёзы.

— Пресвятая Дева, я не хочу уезжать!

— Твои родители наверняка волнуются. Да и дела, должно быть, накопились.

— Позволите вас навещать? — Голос Марко дрожал. — Хоть изредка?

— Хочешь стать другом семьи?

— Это будет честь для меня, — Марко опустился на колени и с благоговением поцеловал морщинистую руку дона Алессандро.