"… Мужчина охотно руководствуется гегельянской идеей, согласно которой гражданин обретает свое нравственное достоинство в трансцендентном порыве к универсальному, но в качестве отдельного индивида он имеет право на желание, на удовольствие. Его взаимоотношения с женщиной, таким образом, помещаются в ту контингентную ячейку, где правила морали не действуют и тип поведения не имеет значения. Тогда как с представителями своего пола, с другими мужчинами, его отношения строятся с учетом всей шкалы признанных ценностей; он есть выражение свободы перед лицом свободы другого в поле действия общепризнанных законов; однако рядом с женщиной — она как бы специально для того и существует — мужчина перестает нести ответственность за свое поведение, он предается иллюзии пребывания «в себе», в «неаутентичном», неподлинном плане; он позволяет себе быть тираном, садистом, насильником, может ребячиться или проявлять мазохистские наклонности, казаться несчастным, заслуживающим жалости; он старается удовлетворить все свои наклонности, дать проявиться всем навязчивым идеям; он «расслабляется», «разряжается» по праву, завоеванному служением обществу. Его жену нередко поражает … контраст между высоким слогом его речей, изысканной манерой поведения в обществе, на публике, и «постоянным цинизмом, непрерывными пошлыми выдумками, непристойностями». Он ратует за увеличение народонаселения — сам же при этом исхитряется произвести на свет ровно столько детей, сколько нужно лично ему. Он превозносит целомудренность, высоконравственность, верность супругов — и при этом соблазняет жену соседа. Сколько лицемерия в заявлениях мужчин о преступности абортов, при этом из-за них ежегодно во Франции миллион женщин оказываются вынужденными прибегать к этому средству; очень часто муж или любовник заставляют ее принять это решение; нередко они добиваются того же самого, своим молчанием ставя ее в безвыходное положение, исподволь подводя саму женщину к принятию этого решения. Они заранее уверены в том, что женщина возьмет на себя всю вину за содеянное; ее «аморальность», «безнравственность» необходима для поддержания гармонии в обществе, почитаемом мужчинами как нравственное, чтящее мораль. Самый яркий пример двуличия мужчин представляет их отношение к проституции: ведь именно их спрос рождает предложение; … с каким пренебрежением, скептицизмом отзывались проститутки о респектабельных господах, клеймящих пороки вообще и выказывающих столько снисходительности в адрес своих личных прихотей; и, кстати, это о девицах, торгующих своим телом, говорят: испорченная, распущенная, распутная, развратная, а вовсе не о мужчинах, которые этим пользуются. Подобный образ мышления иллюстрирует такой анекдот: в конце прошлого века в одном из публичных домов полиция обнаружила двух девочек, двенадцати и тринадцати лет; начался судебный процесс, девочки рассказывали о своих клиентах, а это все были важные господа; одна из них едва открыла рот, дабы произнести имя одного из них, как прокурор с поспешностью остановил ее: «Не марайте имя этого честного человека!» Господин, награжденный орденом Почетного легиона, остается честным, даже лишая девственности маленькую, девочку, дитя; у него свои слабости, у кого их не бывает? Тогда как девочка не приобщена к тому пространству мира, где действуют свои этические нормы, своя нравственность, своя мораль, — она не должностное лицо, не генерал, не какой-нибудь известный человек — просто маленькая девочка, и больше никто, — о ее моральной ценности судят по ее отношению к «контингентной», несущественной сфере сексуальных услуг; поэтому она распутная, порочная, подходящая только для исправительного дома. В большинстве случаев мужчина, не пороча своего имени, может совершать в сообщничестве с женщиной какие-то проступки, за которые ее станут клеймить, бесчестить.” (с)