Посмотрев какой-то коротенький боевик, он лег в свое любимое мягкое кресло и заснул. А когда проснулся, уже настало утро. Он встал и спустился в кухню. Там было тихо. Он подошел к окну и выглянул. Над городом стояли огромные тучи. С моря дул теплый сырой ветер, и оттого было заметно тепло. В этой жаре и неподвижности было что-то такое волшебное — чего ему, конечно, не хватало в его жизни, где все выглядело совсем по-другому. Еще он понял, что видит сон, приснившийся несколько часов назад: он только что стоял на балконе своей старой квартиры, и по воде наискосок неслись по направлению к городу большие мягкие волны. А под окнами он увидел большую треугольную крышу с выступающей из нее черной короной. Он обратил внимание на прочную конструкцию крыши — в этой стране не строили ничего подобного, — а потом вдруг вспомнил, что они, кажется, проезжали здесь на машинах несколько лет назад: такие крыши иногда мелькали в кадрах телевидения. Удивительным казалось не только построение, но и сама эта конструкция. Она была просто цилиндрической и достаточно большой — до ее конца тянулась толстая труба в форме самолета. Но тут его внимание привлекло низкое длинное строение посреди улицы. Он глянул в окно и увидел тянущуюся от него длинную колонну, выложенную продолговатыми плитами из блестящей стали. Эта колонна была довольно высока и довольно массивна. Возле нее стоял маленький маленький паровоз. Он казался таким маленьким на фоне большого и мощного механизма. Вокруг стояла небольшая группа людей. На какое-то время он забыл про все остальное. Но скоро ему пришло в голову, что это не просто колонна. Он понял это по какой-то странной, загадочной, сюрреалистической красоте строений, словно бы выраставших из сияния неизвестных ему цветов. Затем на глаза ему попалось несколько стариков, стоящих у ворот какого-то здания. Они что-то говорили, но он не слышал их. Он увидел другой дом, стоявший рядом. Судя по его виду, тоже очень большой. Его окна были широкими, но какими-то мрачными, будто бы затянутыми черной пеленой. Нафанаил Сухой отошел от окна. Его сердце забилось еще чаще, словно кто-то невидимый пихнул его в грудь мощной рукой. В другом окне он увидел огромное туловище какой-то твари. Оно казалось огромным и темным. Кажется, оно было освещено. Это было видно по легким мерцаниям. А потом, когда он уже готов был поверить в реальность увиденного, в его сердце снова забилось часто и тяжело. Над строениями снова возникла огромная фигура Вседержителя. Через несколько секунд перед ним появились еще фигуры воинов, одетых в одинаковые черные одеяния, расшитые белыми звездами. Нафанаил вскрикнул и проснулся. Он лежал на кровати в своей комнате. Перед ним стоял толстый книжный шкаф с золотой дверцей. В окне было заметно поднимающееся солнце. На полках шкафа лежали старые газеты, а перед окном стояло блюдо с фруктами, которое также выглядело очень старым. Пахло какими-то травами. Рядом с шкафом была деревянная кровать, на которой лежал толстый синий костюм. Нафанаил протер глаза и некоторое время не мог вспомнить, где он и что с ним произошло. Мысли медленно стали выстраиваться в отчетливую картину. Около шкафа на полу валялась какая-то палка, которая и заставила его подняться. Он вспомнил, что это за палка. Это была длинная бамбуковая палка с заостренным концом. На ней была надпись красным цветом. На ней были какие-то цветные буквы, а над ними — крючок. На всякий случай он не стал придавать этому значения, подошел к шкафу и выдвинул его. В нем было два костюма. Один — зеленоватый с длинным черным плащом, висевшим на двух широких цепях. На нем была шляпа с широкими полями. На другом — коричневый с широкими полями плащ с широкополой шляпой. Нафанаил закрыл шкаф. Он надел свой синий костюм, прошелся по комнате, сорвал лист бумаги и подписал его, после чего сел на кровать и начал писать. Когда он дописал последнюю фразу, в дверь позвонили. Нафанаил открыл ее. На пороге стояла Марья Ивановна. Волосы у нее были растрепаны, и она была, видимо, чем-то сильно возбуждена. В руках у нее был небольшой сверток. Когда Нафанаил увидел эту бумагу, он почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Он поднял глаза и увидел на листе бумаги длинное золотое слово «МОЙ». Нафанаил побледнел, губы его сжались в бескровную маску, а по телу разлилось приятное тепло. Он сглотнул комок в горле и прочел дальше: «Твои глаза больше не увидят, как ночью по ночным улицам ходят голые мужики, одетые в черное и красное». Записка была написана от руки и выглядела странно — несколько раз обмазанная чернилами, она была готова рассыпаться на мелкие клочья. Но Нафанаил не успел испугаться, так как в следующую секунду возле него возник Леонтий. Нафанаил покачнулся и повалился на диван. Леонтий нагнулся к Нафанаилу и схватил его за горло. - Где Акила? - спросил он. - Ушел, - прошептал Нафанаил. - Почему ты дал мне слово, что он придет к тебе? Нафанаил молча смотрел на своего убийцу. - И главное, - продолжал Леонтий, - почему ты написал письмо в газету, в которой было объявление, что Акила убит? Тебя обманули и отобрали письмо. Мало того, что Акилу убили, а ты все равно этому рад, - ты чуть не убил и меня! Но я думаю, что и от тебя можно ждать подлости. И сейчас ты получишь по заслугам. Ты знаешь, как я отомщу за смерть своего брата. Я знаю, что произойдет в случае того, что ты ответишь мне тем же. Но если ты хочешь отомстить, на этот раз тебе придется убить меня прямо здесь, на диване. Я сделаю это из самых лучших побуждений, - сказал Леонтий. - И тебя, и Акилу я мог бы убить и сам. Но мне кажется, что Акила больше привык к пистолету. Так будет лучше для всех. Кроме тебя. Знаешь, почему я сюда пришел? Для того, чтобы кто-нибудь другой не успел сделать это. Нафанаил молчал. Леонтий поднял пистолет и несколько раз выстрелил ему в голову. Нафанаил повалился на пол и больше не шевелился. Леонтий оглядел комнату. Затем, странно изменив себе, он резко подскочил к лежащему на полу телу и нанес ему несколько ударов в живот. Тело ответило глухим стоном и замерло. Затаив дыхание, Леонтий поднял пистолет и опять выстрелил. Нафанаил застонал еще раз и затих. Это опять удивило Леонтия, но он не придал этому значения. Потом он нагнулся и поднял выпавший из кармана Нафанаила ключ. Нафанаил лежал на полу, скорчившись, словно мертвый. Перед его лицом была кровавая лужа. В правой руке он держал оторванный край золотой цепи. На левом рукаве его рубашки было несколько крупных кровавых пятен. Леонтий поднял с пола золотой крестик, надел его на пустой крестообразный футляр и вышел на улицу. Где-то в стороне завыла собака. Леонтий сел на железный настил мостовой и опустил голову. Со всех сторон к нему подбегали люди. Леонтий поднял голову и увидел перед собой двоих моряков в зеленых фуражках. Они, продолжая разговаривать, подошли к нему. Один из них спросил: «Где ваш товарищ?» Леонтий поднял на него глаза. Моряк был лет тридцати с оттопыренными ушами. На нем была пестрая рубаха с сильно открытым воротом, которую дополняли грубые матросские ботинки. На его голове, при наличии каштановых волос, был небольшой рыжий парик. Он был сильно пьян. На его бороде блестела огромная немецкая медаль. Второй матрос был чуть помоложе. В руках у него был подсвечник и балалаечная флейта. Он был без фуражки. Леонтий помнил его уже несколько дней — это был тихий неприметный человек с хорошим для моряка лицом. Звали его Кирей. Леонтий пожал плечами и поднялся. Они стали медленно приближаться. Леонтий почувствовал на своем плече руку Кирея. Тот приложил руку к груди и сказал: «Здравствуй, Леонтий». Леонтий пожал протянутую руку, и они пошли рядом. Вскоре Леонтий решил, что Кирей ведет себя как-то странно, и стал заговаривать о поэзии. Не замечая, что ведет себя неестественно, он начал сочинять стихи. Они не всегда были такими изысканными, как хотелось бы, но зато первые строки были самыми обычными: «Мы здесь — царь и народ», «Если душа тебе нужна — разденься…» И тогда Кирей похлопал его по плечу. Это был какой-то необычный знак внимания. «Но ведь у нас– то душа и есть», — сказал он. «Да и не нужна она нам, — сказал Леонтий и улыбнулся. — Мы и без нее умеем неплохо». Кирей удивленно посмотрел на него, но ничего не сказал, и дальше они пошли молча. Через несколько шагов их компания распалась. Кирей пошел по набережной направо, а Леонтий свернул на узкую боковую улочку — вроде тех, что идут вдоль ворот крепости. Через некоторое время Леонтий перестал чувствовать шаги Кирея за спиной, и его стало распирать любопытство. Все вокруг, за исключением перекрестка, было такого же серого цвета, как и днем: дома и фигуры на мостовой еле видны. Вдалеке сквозь серые облака, казалось, просвечивал тусклый, холодный лунный свет. Тишина стояла такая, что звук собственного дыхания можно было услышать только с трудом. Перед поворотом Леонтий приостановился и посмотрел на стену крепости. Полумрак впереди казался кромешно– черным, а кромешная тьма слева, наоборот, сияла при каждом шаге. Казалось, стены переговариваются с каким-то далеким эхом. Дойдя до поворота, Леонтий еще раз оглянулся, но никого не увидел. Дорога впереди была темной и пустой, но все же что– то тянуло его вперед — не только чувство, что за ним кто– то следит, но и азарт открытия : вдруг она выведет его к искомому перекрестку? Наконец он свернул за угол и повернул направо. С другой стороны улица была такой же пустой, но где– то впереди Леонтию почудилось движение: еле заметное слабое подрагивание воздуха под ногами, словно рядом бродили два гигантских паука, и он почувствовал прилив энергии. Он быстро зашагал вперед, уверенный в том, что за ним не пойдут — решив, что сначала должен разминуться с двумя пауками на углу, а потом уж ввязываться с ними в драку. Последнее, что он почувствовал перед смертью, тихий паучий шелест. Через несколько секунд он был мертв.

п.с. Надоело баловаться этой нейронной сетью, но успел заметить, что она прямо тяготеет к какому-то самокопанию и углублению в дебри подсознания. Несомненно большое влияние не создателей программы оказали тексты Сорокина и Пелевина.

Если Нафанаил хотел пальнуть из своего смертоносного орудия прямо в голову вахтерши, ему следовало только подобраться к ней вплотную, но он никак не мог решиться на такой шаг. И тут его взгляд упал на другой снаряд. Снаряд был раза в полтора меньше первого, и с его обратной стороны была одна маленькая круглая дверца, куда вставлялась резиновая насадка с торчащим на конце узким штырем. Ее сделали из маленького зеленого стебля и заворачивали в него спираль; с каждой стороны крепилась медная бляшка. Можно было вдеть штырь в отверстие рычага, который краном сверху прикручивался к проводу, и этот штырь затворялся на защелку. Прикрутив головку инструмента к шишечке, можно было нажать на пружину. Дело было совсем просто, потому что пружина была пластмассовой, почти прозрачной, — ничего не стоило повернуть ее на сорок пять оборотов. Поэтому Нафанаил очень скоро обратил внимание на то, что вторая фигурка получается гораздо красивее; на первом снаряде было девять частей, и он, конечно, имел такой же вид, как в центре. Тогда Нафанаил решил показать свое искусство в действии. Разрезав шнур, он осторожно вставил под конус пластинку на электродвижущем колене, которая меньше всего впивалась в кожу; потом встал на одно колено и изо всех сил ткнул эфкабоной в пластмассовую пластинку, как надо — боком наружу. Эфкабона прошла сквозь пластмассовую пластинку насквозь, вышла из-под конуса и упала на пол.

Нафанаил нажал на кнопочку электрофонера. Свинцовый колпак с демультипликатором задрожал и медленно отъехал в сторону. На полу обнаружились пластмассовая прямоугольная опора и шарик, внутри которого находилось колесо с дырой посередине. Теперь надо было просто подтянуть конструкцию к штырю и нажать кнопку. Нафанаил сделал все, как учил Муса Нефер, — и, как у всех, кто наставлял такого по жизни, получилось не очень. Вместо того чтобы перемещать эфкабону вниз по шатуну, надо было опять вытягивать ее перед собой вперед, и вряд ли ее колеса удалось бы удержать достаточно точно. Это удалось только после двух неудачных попыток, когда натяжение веревки стало просто невыносимым. Когда веревки осталось совсем мало, он поднял эфкабону над головой и нажал на кнопку. Все получилось. Веревка полетела в пустоту, а к потолку поднялось колесо с дырой в нём. Нафанаил с удовлетворением поглядел на корзину с эфкабоной, думая о том, что весь день напрасно старался, тренировался и был пьян. Через несколько минут его возбуждение прошло. Он опять стал молиться и улыбнулся.

Через несколько минут опять его настроение изменилось, и все стало ясно. Эфкабона совершенно точно висела, потому что сама двигалась вверх по шнуру — только ее вела цепочка цепей. Нафанаил почувствовал себя маленьким ребенком. Теперь оставалось всего несколько стадий, и он испытал мучительный стыд оттого, что до сих пор считал себя мужчиной. «Нет, — подумал он, — никогда не сдаваться». Он крепко ухватился за веревку и изо всех сил рванул ее вверх. Ему удалось скинуть веревку на пол и приподнять юбку, чтобы зацепиться за торчащую в пустоте цепь.

Когда верхняя часть его тела была уже над каналом эфкабоны, он почувствовал, что веревка стала заметно влажной. Теперь оставалось только один конец передать далеко внизу — и все, спуск окончен. Он опустил глаза и поглядел вниз, но там уже было темно. Он опять посмотрел на корзину — эфкабона снова покачивалась в пустоте. Поняв, что теряет опору, он попытался сделать вид, что не замечает веревок. Получилось плохо: шатаясь и помогая себе руками, он начал спускаться к эфкабоне. Неожиданно он остановился и повернулся к корзине. За мгновение до того, как он ударился о пол, эфкабона понеслась по шнуру вниз, а на нем словно был мешок, закрывающий Неб. Потом он вспомнил о корзине и с облегчением вздохнул. Он полетел за эфкабоной, и несколько мгновений они летели прямо в сгущающийся мрак. Тогда он резко пошел вниз, и веревка хлестнула его по бокам. Несколько раз он сильно ударился о пол, а потом крепко ударился обо что-то металлическое. Это была верхняя часть эфкабоны. Раздался тяжелый удар, и он полетел вниз, плавно разворачиваясь и описывая вокруг какой-то странной конструкции. Когда он наконец приземлился на всю длину, веревка уже была развязана. Через несколько секунд он уже лежал в небольшой нише без окон, на специальной платформе — между столом и пультом управления. Кругом был полумрак, и за единственным окном было темно. Откуда-то издалека доносились тихие звуки музыки. Он повернулся и взглянул на часы. Было пять минут первого. Его внимание привлек маленький светящийся кружок, который висел в воздухе. Он сел в свое любимое кресло — просторный, роскошный красный с золотом диван — и включил звук телевизора.

Все уже наслышаны о новой нейроной сети Порфирьевич. Стало интересно попробовать сеть на довольно известных произведениях, а именно Гарри Поттер и Ведьмака.

Начнем с Геральта. (добавленный текст выделен жирным)

Вошла осторожно, тихо, бесшумно ступая, плывя по комнате, словно призрак, привидение, а единственным звуком, выдававшим ее движение, был шорох накидки, прикасавшейся к голому телу. Однако именно этот исчезающе тихий, едва уловимый шелест разбудил ведьмака, а может, только вырвал из полусна, в котором он мерно колыхался, словно погруженный в бездонную топь, висящий между дном и поверхностью спокойного моря, среди легонько извивающихся нитей водорослей. Он повернулся на спину, опустил ноги в таз, наполненный помоями, и посмотрел на Ведьму. И тотчас же она почувствовала его. Причем поняла, что ведьмак теперь точно ее видит, причем это ощущение не было результатом ее воображения.

Он не пошевелился, даже не дрогнул. Девушка подпорхнула ближе, сбросила накидку, медленно, нерешительно оперлась коленом о край ложа. Он наблюдал за ней из–под опущенных ресниц, не выдавая себя. Девушка осторожно поднялась на постель, легла на него, обхватила бедрами. Опираясь на напряженные руки, скользнула по его лицу волосами. Волосы пахли ромашкой. Решительно и как бы нетерпеливо наклонилась, коснулась сосочком его века, щеки, губ. Он улыбнулся, медленно, осторожно, нежно взял ее руки в свои. Она выпрямилась, ускользая от его пальцев, лучистая, подсвеченная и от этого света нечеткая в туманном отблеске зари. Он пошевелился, но она решительным нажимом обеих рук остановила его и легкими, но настойчивыми движениями бедер добилась ответа. Она впилась губами в его шею и сразу перешла к губам. Когда его губы оторвались от ее губ, все было кончено. Он слышал, как она тихо охнула от полноты чувств. Но он и не думал, что может так дышать. Просто его слегка потрясло, и все же он был удовлетворен. Больше чем удовлетворен.

Он ответил. Она уже не избегала его рук, откинула голову, встряхнула волосами. Ее кожа была холодной и поразительно гладкой. Глаза, которые он увидел, когда она приблизила свое лицо к его лицу, были огромными и темными, как глаза русалки. Ее зрачки были настолько широкими, что он мог бы носить его в каждой руке. Его голова просто излучала, и Вано показалось, что этим было все – он был конгломератом ее влажности и жары и был похож на облако, над которым висит эта самая влага.

А теперь попробуем сеть на Гарри Поттере

Мистер и миссис Дурсль проживали в доме номер четыре по Тисовой улице и всегда с гордостью заявляли, что они, слава богу, абсолютно нормальные люди. Уж от кого-кого, а от них никак нельзя было ожидать, чтобы они попали в какую-нибудь странную или загадочную ситуацию. Мистер и миссис Дурсль весьма неодобрительно относились к любым странностям, загадкам и прочей ерунде. Жизнь их напоминала довольно длинную эскалаторную шахту. Перемены, которые хотелось бы мне видеть, в них происходили главным образом в туалете, где проходила самая обычная повседневная жизнь.

Гарри и Дадли тут же устроили яростную, но молчаливую драку за место у замочной скважины — выиграл Дадли, и Гарри, не замечая, что очки повисли на одной дужке, улегся на пол, прикладывая ухо к узенькой полоске свободного пространства между полом и дверью. Похоже, врагов у него было всего двое. Дадли куда-то пропал, и, по всей видимости, драться ему было некогда. Гарри поднял глаза и увидел, что над ковром на самом верху возвышается позолоченный боевой мастодонт; в шашечку его были вставлены шесть пистолетных стволов.

Гарри пробовал. И снова пробовал. И еще раз попробовал. Он никак не мог понять, чего ждет мистер Олливандер. Гора опробованных палочек, складываемых мистером Олливандером на стул, становилась все выше и выше. Но мистера Олливандера это почему-то вовсе не утомляло, а, наоборот, ужасно радовало. Чем больше коробочек он снимал с полок, тем счастливее выглядел. «Должно быть, у мистера Олливандера существует какая-то особенно душевная потребность, — подумал он. — Скажем, он испытывает муки совести, совершая эти роковые манипуляции». Но что именно с ним происходит, пока оставалось загадкой.

Как ни странно, в случае Ведьмака вышло еще не так уж плохо, а вот с Поттером явно что-то пошло не так)

Муж нашел сайт,где нейросеть придумывает продолжение рассказа. Мы предложили ей начало колобка...
Может уже и писали об этом,я не видела.
Вот сам сайт https://text.skynet.center/