– Может, не с той стороны целуешь?Царевич повертел кувшинку, оглядывая сидящую на ней лягушку. Пожал плечами.

– Да вроде с той.

– Может не так?

Парень еще раз посмотрел на земноводное и недоуменно спросил:

– В смысле?

– Ну, может, не та фаза луны, например? – Колобок помолчал и выдвинул еще одно предположение, будто ни к кому не обращаясь: – Ну, или с языком надо…

Царевич с сомнением посмотрел на тонкую полоску лягушачьего рта.

– С языком… так она пасть свою не открывает.

– Слышишь, ты свой хлебальник давно в отражающих поверхностях разглядывал? – наконец-то подало голос земноводное и обрадовано добавило: – О! Гля, еще умею!

– А-а-а-а-а! – испуганно заорал царевич, делая шаг назад, споткнулся о какую-то подводную корягу и упал задницей в зловонную болотную жижу. – Разговаривает!

– Не ты один в недоумении, – как-то чересчур обрадовано подтвердило земноводное. – Пять лет ничего кроме «ква»!

– Почему «ква»? – не понял царевич.

– Ну, брат, ты какой-то тупенький, – с грустью в голосе пробормотало земноводное. – Потому что лягушки так делают, «ква-ква»! – И уже обращаясь к обоим: – Как так вообще получилось, что на болото царевич пришел не с серым волком, не с ясным соколом, не с коньком-горбунком, не с, блядь, на худой конец, зайчиком, а с Колобком? С хлебобулочным, сука, изделием из остатков муки, пыли и мышиного говна?

– Слыш, жаба! – не стал молчать в ответ на оскорбление Колобок, – ты б сначала думала, если есть чем, а потом бы уже квакала. Или все мозги в прошлом сезоне с икрой вышли?

– Чья б корова про мозги мычала! У самого-то после печки высохли, небось.

– Главное, чтоб не отсырели и плесенью болотной не покрылись.

– А хлебной, значит, нормально?

– Да что б ты понимала! Из хлебной плесени пенициллин извлекают!

Царевич, наблюдая за перепалкой, забыл о том, что сидит в зловонной болотной жиже и с удивлением переводил взгляд с лягушки на Колобка и обратно. А те продолжали перепалку.

– Какой пенициллин? Из твоей плесени максимум триппер можно извлечь.

– Уж кому, как не эксперту по трипперу знать-то.

– Короче! – прервал перепалку царевич, вставая из мутной болотной жижи. – Ты – принцесса заколдованная?

Земноводное, открывшее было рот, чтобы в очередной раз огрызнуться, захлопнуло его, и повернуло голову к царевичу.

– Ну? – поторопил тот.

– Ага, – грустно вздохнуло земноводное. – Есть на мне заклятие.

– А чего тогда обратно не превращаешься, когда тебя целуют?

Лягушка вздохнула еще раз.

– Ну? – вновь подтолкнул к разговору царевич.

Теперь уже Колобок вертелся из стороны в сторону, следя за разговором лягушки и своего случайного напарника.

– Да ты понимаешь, какая штука, – задумчиво начала лягушка. – Я, дело в том, что заколдованная, но слегка не царевна.

– А кто?

– Царевич.

– Фу блядь! – скривился царевич-человек и начал отплёвываться. Когда справился, повернулся к Колобку и укоризненно заметил: – А ты еще с языком предлагал…

– Но если б этим дело и ограничилось… – прервал его царевич-лягушка.

Над болотом ненадолго повисла тишина, которую, в конце концов, нарушил Колобок, сообщив:

– Я жутко заинтригован.

– Брат я твой, – сообщил царевич-лягушка.

– Б… – сдержал рвотный позыв царевич-человек, – брат?

– Ну да. Брат.

Царевич-человек снова повернулся к Колобку и еще раз спросил:

– С языком, говоришь?

– Как-то всё с самого начала не по канону, – задумчиво пробормотал Колобок.

***

– Вот тебе сыночка бумеранг…

– Бумеранг?

– Да, бумеранг. Куда он упадет, там и будет тебе жена. А ежели…

– Так он же не упадет!

– Не перебивай царя! А ежели не упадёт и вернется, то значит, рано тебе ещё судьбу свою искать.

– Да как рано? Мне уже третий десяток пошел, папа!

– Не перебивай, говорю! Так вот, ежели он вернется, то судьбу свою искать тебе рано. И отложим мы это дело до следующего года.

– Да что за фигня?! Каждый раз какой-то абсурд. В прошлом году курицу запускал, которая тут же во дворе и приземлилась, в позапрошлом – вообще мыльные пузыри с крыши. Все полопались, до земли не долетев…

– Так! – прервал царь сына, грозно насупив брови и топнув ногой. – Вот как женишься, будешь женой командовать. А пока у родителя на попечении находишься, чтоб мне никаких!

И погрозил пальцем.

– Абсурд какой-то.

– Делай что велено, и не пререкайся!

Насупившись, царевич повертел в руках бумеранг, затем размахнулся и что было силы швырнул в весеннее небо.

– Ну вот, – одобрительно хлопнул в ладони царь, когда изогнутое орудие со свистом унеслось за пределы двора. – Сейчас посмотрим, куда упадет и обедать.

– Но он же вернется!

– Пусть лучше бумеранг вернется, чем у меня еще одного сына не станет, – наставительно заключил царь, глядя в небо в ожидании бумеранга. – Тоже жениться хотел. И где он теперь? Пустил стрелу незнамо куда и всё, поминай как звали.

***

– И чего?

– Ты не поверишь, – развел руками царевич-человек. – Мы подождали-подождали, потом папа нервничать начал. Приказал стол прямо на улице накрывать. А сам всё в небо поглядывал. Потом вообще приказал трон во двор вынести и на свежем воздухе посетителей принимал.

– Дай угадаю, бумеранг так и не вернулся? – предположил царевич-земноводное.

– В точку.

– Ребята, – подал голос Колобок, – а по дороге нельзя всё это рассказать? А то я кисну уже в этой сырости.

– По дороге куда? – не понял царевич-человек.

– А что, так и будем в болоте сидеть? – вопросом на вопрос ответил тот.

Царевич-человек сорвал кувшинку, на которой сидел заколдованный брат и, бережно держа в руках, поинтересовался:

– Так, а куда всё-таки?

– Вон туда, – уверенно указал царевич-лягушка на едва заметную, уходящую в лес тропку, очевидно протоптанную каким-то зверьем.

– А почему именно туда?

– Есть одна мысль. По дороге расскажу.

Царевич-человек пожал плечами и, положив лист кувшинки вместе с заколдованным братом на сгиб локтя, пошел по тропе.

– Ну а с тобой-то что случилось? – спросил он, раздвигая ветви.

Колобок катился чуть впереди, ловко меняя направление каждый раз, когда тропинка петляла.

– Лягушку поцеловал, – хмуро буркнул царевич-лягушка. – Только, видать, чего-то недоговорила мне моя суженая, стрелою указанная. Чмок-хлоп-бац и я уже в болоте сижу, квакаю. А от этой жабы только кожура зеленая и вместо нее девица стоит голая, хихикает. Спасибо, говорит, добрый молодец, добавил мне годков жизни. Красивая, зараза.

Царевич-лягушка задумчиво замолчал, видимо, вспоминая формы той самой девушки.

– И чего? – поинтересовался царевич-человек.

– С тех пор я живых людей тут не видел, – грустно закончило земноводное. – Пока ты с хлебобулочным не появился.

– Сам ты… – начал было огрызаться Колобок, но поняв, что обзывать лягушку хлебобулочным изделием абсурдно, замолчал на полуслове.

– А ты этого, – принц-земноводное кивнул в сторону Колобка, – где нашел?

– Ну, как объяснить…

***

– Не убивай меня, царевич, я тебе пригожусь, – взмолился заяц, падая на колени и комично складывая передние лапки на груди.

Царевич всего на мгновение задумался, и этого хватило, чтобы чувство жалости пересилило голод.

– Хрен с тобой, ушастый, – сказал он, опуская лук и пряча стрелу в колчан. – Тогда рассказывай, где тут чего съедобного найти можно? А то я уже третьи сутки по этим лесам мотаюсь, а в ягодах да грибах, к своему стыду, разбираться не учился, когда возможность была.

Заяц, поняв, что опасность миновала, хитро ухмыльнулся и сообщил, показывая лапой направление:

– Да тут недалеко. Буквально сотня-другая шагов. Мяса поболе чем во мне будет.

– Ну ладно, – пожал плечами царевич. – Пойдем, посмотрим, чего там за мясо?

– Да чего мне-то, – стал отнекиваться заяц. – Я, во-первых, не голодный, а во-вторых, вегетарианец. Не ем мясо, короче. А тебе там как раз хватит, я думаю.

– Ну, – пожал плечами царевич, – хорошо.

И скрылся в кустах. Он не видел, как еще совсем недавно испуганное выражение заячьей морды сменилось зловещей ухмылкой и зверек, потирая лапки, злорадно пробормотал:

– Пиздец тебе, серая шкура. Будешь знать, как меня заставлять самогон в деревне воровать.

Быстро преодолев эту самую пару сотен метров в указанном направлении, царевич с натянутой тетивой вышел еще на одну поляну, где серый волк лениво почёсывал задней лапой за ухом. Увидев человека с направленным на него оружием, зверь так и замер с задранной вверх ногой.

– Мужик! Не убивай! Давай порешаем! – испуганно взмолился зверь, не опуская лапу. И видя, что человек еще не выстрелил, добавил: – А я пригожусь еще, отвечаю! Гадом буду!

– Та чтоб твою, – разочарованно пробормотал царевич и опустил лук второй раз за сегодня.

– Шо такое? – не понял волк, наконец опуская лапу и подходя к человеку.

– Заяц сказал, что тут мяса вдоволь, а я смотрю на тебя – что тут жрать-то? Хорошо, что не застрелил.

– Ну дык, епта, конечно, хорошо. Ты не кипишуй, мы тебе нарежем чего съесть, – заверил волк. – А про меня ты правильно сказал: чо жрать-то? Зима холодная припала, охотиться без понту и не на кого. Весна только началась, я не отъелся еще. Разве что юшки с костей накелишевать. Но я, как позырю, ты посуды с собой не тарабанишь.

– В смысле? – не понял странного волчьего говора царевич.

– Говорю, котелка ж нет у тебя? Ну, для бульона-то.

– А-а-а, – протянул парень. – Ты в этом смысле. Нет, котелка нет. Я, как бы, когда выходил, на такое долгое приключение вообще не рассчитывал.

– Ага, – кивнул волк. – Ну, то такое. Знал бы расклады и охоты не надо. А жизнь, она ж то там помотает, то сюда забросит, а чего ты сам хотел, даже не спросит. Заяц, говоришь, сюда послал, да?

– Ага, – кивнул царевич.

– Ну, падла косоглазая, пусть теперь своим заячьим богам молится, чмо ушастое, – пробормотал волк куда-то в сторону.

– Чего-чего?

– Ничо. Говорю, ты похавать искал чо? Пожрать, в смысле?

– Ну да.

– Так, то вообще не вопрос! – Радостно воскликнул волк. – Тут буквально в сотне шагов поляна есть. И вот там…

Спустя всего несколько минут царевич выходил на еще одну поляну, посреди которой блаженно посапывал медведь. Подозревая, что история с «не ешь меня», скорее всего, повторится, парень набрал воздуха в грудь и позвал:

– Михаил Потапович, здравствуй!

– А? чего? – огромный, несмотря на то, что исхудал за зиму, зверь в мгновение ока подскочил, приняв оборонительную позицию. – Кто?

– Здравствуй, говорю, Миша!

– И тебе не хворать, – подозрительно проворчал медведь. – Чего надо?

– Скажи, Михаил Потапович, а ты в грибах и прочих ягодах разбираешься?

– Ну, допустим, – голос медведя звучал всё так же подозрительно. – А тебе на кой?

– Блин! – психанул царевич. – Жрать мне хочется. А убивать никого не хочется. Нервничать, сука, тоже не хочется, потому что когда нервничаешь – убивать хочется. А убивать устаешь. А от этого жрать хочется. Вот конкретно сейчас просто жрать хочется. Так разбираешься в грибах-ягодах или нет?

Медведь уселся поудобнее, озадаченно почесал лапой голову и изрек:

– Ранняя весна на дворе. Какие грибы? Откуда ягоды?

– А чего вы тогда едите по весне? – успокаиваясь, спросил царевич.

– Ну, – пожал плечами Потапович, – когда как. Иногда кору с деревьев глодаем, кто половчее – рыбу ловит или кого послабше. Крестьяне, опять же, иногда в лесу теряются.

Парень тяжело вздохнул и поник.

– Чего, совсем голодно? – сочувственно поинтересовался медведь.

Царевич кивнул. А в следующее мгновение медведь услышал, как в животе у парня громко и протяжно заурчало. Медведь еще раз почесал макушку, а потом сообщил повеселевшим голосом:

– Слушай, добрый молодец, тут совсем недавно по лесу булка говорящая бегала. В ту сторону, – медведь указал лапой, – покатилась. Оно маленькое, но тебе червячка заморить как раз хватит, я думаю. Короче, тут по бурьяну да по кустам сильно не поскачешь, поэтому далеко убежать не должно было. Попробуй догнать, а?

И царевич, в который раз за сегодня махнув рукой, побрел в указанном направлении.

Когда он вышел на четвертую по счету поляну, лиса встретила его вытянутой в останавливающем жесте лапой.

– Дай угадаю, – предположил царевич, – не стрелять, ты еще пригодишься?

– Да, добрый молодец, – наигранно-испуганно кивнула лиса, – не стреляй. Пригожусь.

– Стреляй-стреляй! – пропищало нечто круглое, прижатое другой лапой зверя к земле, – это я тебе пригожусь, а не она.

– По добру, по здорову отдай, – предложил царевич и стал натягивать тетиву.

***

– И чего? Убил?

– Да какой там, – отклоняя встречающиеся на пути ветви, чтоб не хлестали по лицу, разочарованно проговорил царевич. – Жалко стало, да и лиса не простая оказалась.

– Просто колобка отобрал? – продолжал допытываться царевич-лягушка.

Царевич-человек немного помолчал, размеренно шагая, а потом буркнул:

– Выменял.

– На что?

– Да какая разница, – отмахнулся парень, – ты мне лучше объясни, куда мы идем-то?

– Тут недалеко, сейчас сам всё увидишь.

– Так всё-таки, на что выменял-то?

– Там такое условие странное было, – пропищал откуда-то снизу Колобок, – что вроде бы и не условие, но с заковыркой. Как будто в договоре мелкую строку приписали, а ты и не понимаешь, какие у неё последствия могут быть…

– Заткнись, а?! – командным тоном попросил царевич-человек.

– Да чего ты! Ну не хочешь рассказывать и ладно. В каждой избушке свои погремушки, – примирительно изрекло земноводное, постучав себя лапой по голове. – Я вот, например, когда из дому выходил, всегда трижды в зеркало себе подмигивал. На удачу.

– Чего-то, судя по твоей оболочке, не скажешь, что примета работает.

– Не поверишь, братец! – царевич-лягушка приложил лапу к сердцу. – Вот в тот день как раз и забыл подмигнуть.

***

– Отдам, добрый молодец, отдам, – не убирая лапу с кряхтящего Колобка, заверила Лиса. – Только с условием, что ты мне отдашь то, что было твоим, но ты и подумать не мог, что оно твоё до сих пор.

– Забавный поворот, – не ослабляя тетивы, принялся рассуждать вслух царевич. – Моё, но я о том не знаю, говоришь?

– Ага, – вкрадчиво кивнула лисица.

– Дай-ка подумать, – попросил парень и опустил лук. – О том, что царство мне в наследство достанется, я знаю. Всё что в царстве, оно моё. И об этом не забудешь. Папаша в день по пять раз напоминает. Жизнь моя, тоже моя. Это по умолчанию.

– Разводит она тебя, царевич, всем тестом своим чувствую! – пропищал Колобок.

– А ты захлопнись, – рявкнула на него лисица.

– А что мне мешает тебя пристрелить и Колобка забрать? – вновь принялся натягивать тетиву парень.

– Может быть, то, что ты этого не можешь?

– А вот смотри!

Тетива сухо щелкнула, швыряя стрелу. Царевич, как это бывало во время ратных состязаний, понимал, что она достигнет цели именно так, как и задумано. Однако, не долетев полуметра до лисицы стрела, словно скользнув по невидимой преграде, отклонилась от курса, и, подрагивая оперением, вошла в землю чуть левее животного.

Лиса, хихикая, придавила сдавленно закряхтевшего Колобка к земле еще сильнее.

– Не можешь ты меня убить, дуралей. Хочешь – на слово поверь, а хочешь – еще раз попробуй.

И парень, почему-то поверил.

– Так что там, говоришь, тебе отдать? – примирительно спросил он.

– То, что когда-то было твоим, но ты и подумать не мог, что оно твоё до сих пор.

Царевич повертел эту мысль так и эдак, но в конце концов пришел к выводу, что раз уж забыл о вещи, то не такая она и нужная. А потому, кивнул.

– Продано! – весело протявкала лиса, пнув колобка, словно футбольный мяч, в сторону парня. А сама скрылась в кустах.

***

– Тоже мне, футболистка, блядь, – зло пискнул Колобок, когда царевич-человек рассказывал, как лисица пнула говорящую булку.

Царевич-лягушка искривил рот в гримасе, которую можно было трактовать, как улыбку.

– Главное, что всё хорошо закончилось, – резюмировал он.

Некоторое время шагали молча, а затем царевич-человек спросил:

– Так куда идем-то?

– Куда кожа тянет, братец.

– Какая кожа? – не понял царевич-человек.

– Вот эта, – сказал лягушонок и несколько раз с противным звуком дернул мордой.

– Ты чего это? – испугался парень.

Земноводное, выпучив глаза, дернулось еще раз и со звуком "уэк" выплюнуло на лист кувшинки не то тряпицу, не то полупереваренную тину.

– С того самого дня храню, – сообщил лягушонок. – Как чувствовал, что пригодится.

– Что это за... – не смог подобрать слов царевич.

– Блёвань? Кожа этой падлы. Как в лапки беру, так тянет меня куда-то. Видать связь какая-то есть у неё с хозяйкой, – царевич-лягушка печально вздохнул, показывая на себя лапкой. – Но чего я могу в таком виде-то? А тут ты. Короче, идем туда, куда кожа тянет.

– Домик какой-то, – подал голос Колобок.

***

В избушке, стоящей прямо посреди леса, женский голос неразборчиво напевал монотонный мотивчик. Царевич-человек спрятал царевича-лягушонка в отворот рукава, откашлялся и постучал в двери. Колобок же откатился за угол и остался снаружи, как он сказал, на всякий случай.

– Хозяева! – позвал он. – Пустите путника передохнуть.

Что-то звякнуло, послышались приближающиеся шаги, и дверь со скрипом открылась. За дверью стояла костлявая старуха с крючковатым носом на изъеденном морщинами лице. Вытирая руки о засаленную юбку, она подслеповато рассматривала царевича, а когда закончила, наконец, поздоровалась.

– Здравствуй-здравствуй, добрый молодец, – прошамкала беззубым ртом хозяйка избушки. – Какими путями-дорожками тебя в глушь мою занесло? Куда путь держишь? Кто таков? Чего надобно?

– Мне б водички попить, – не ожидавший такого потока вопросов царевич растерялся.

– Водички, говоришь? – старуха отошла в сторону, жестом приглашая гостя внутрь. – Ну, проходи, добрый молодец. Присаживайся за стол. И напою тебя, и накормлю, и в баньке попарю.

– Да мне б только водички попить.

– Э нет, добрый молодец, – возразила старушка, гремя посудой в соседней комнате. – По всем правилам я тебя должна накормить, напоить, в баньку сводить. Так что не обессудь.

В этот миг в рукаве зашевелился лягушонок. Царевич поднес рукав к лицу и заглянул за отворот.

– Осторожно, братец, – прошептало земноводное. – Что-то тут не так. Кожа жабья так и дергается.

– Понял. Только веди себя тихо, – зашипел на лягушонка царевич.

Старушка внесла в комнату широкий поднос с пирогами и поставила на стол. Вновь вернулась в комнату. Царевич оглядел скромное, но вполне уютное и чистое помещение, неуловимо намекающее на то, что хозяйка, в её засаленных одёжках, смотрится здесь выбивающимся из общей картины элементом.

– Сейчас покушаешь, потом в баньку. Благо, я как чувствовала, днем еще топить начала, – бабка поставила на стол глиняный кувшин и пояснила: – Компот из сухофруктов, ты уж извини. Весна ранняя, свежее сейчас, поди, найди чего.

– Да я ж… – начал было парень.

Но старуха перебила.

– В самый раз, внученька моя обернуться скоро должна. Это она у меня за чистотой следит, моя умничка. Кабы не она, так я б уже грязью заросла. Мне-то старой чего надо? Ничего уже. Век бы дожить. Ежели успеет, отправлю ее веничком тебя похлестать. А может еще чего…

Царевич поперхнулся и закашлялся.

– Вот так просто? «Еще чего»?

– Ну а что? – продолжая хлопотать по дому, рассуждала старуха. – Места у нас глухие, мужик –гость редкий. А она девка зрелая. Да и ты парень, как я погляжу, видный.

Царевича поразила простота, с которой старушка рассуждала об «ещё чём». Пока парень ел, старуха суетилась по комнате, поправляя развешенные под потолком пучки трав, перекладывая какие-то ткани из одного сундука в другой, переставляя крынки и кувшины на стоящем в дальнем углу столе. Затем она вовсе вышла из избушки, и в рукаве тут же затрепыхался заколдованный брат.

– Ты чего, прям вот так, возьмешь и пойдешь?

Царевич не стал объяснять, что вот уже который год безуспешно пытается жениться, но с папиной подачи единственное, что он мог себе позволить, так это подглядывать за девками на реке. Поэтому просто кивнул.

– Даже если и не будет внучки никакой, то хоть помоюсь.

Вернулась бабка и, сообщив, что баня готова, пригласила париться.

Царевич, расслабленный после сытной еды, уверенно проследовал за ней в стоящую рядом пристройку. Бабка, пробормотав, что бани везде одинаковые и сам разберется, деликатно покинула предбанник, а царевич принялся разоблачаться. И как раз в этот момент дверь приоткрылась и в нее просунулась сморщенная рука с белоснежной длинной рубахой.

– Держи, – проскрипел голос из-за двери. – А мне одежонку давай свою. Постираю. Всё равно вечер уже, куда тебе в потёмки идти?

Парень взял рубаху и замялся на миг. Но старая сморщенная рука в дверной щели требовательно сжалась и разжалась несколько раз, подтвердив жест словами:

– Давай-давай, чего тебе, плохо, что ль, в чистом ходить?

Иван взволнованно скомкал штаны, рубаху, кафтан и отдал руке, которая ловко вцепившись в импровизированный куль, пропала за дверью, прикрыв её.

– Ты братец, идиот, – раздалось из-под лавки. – Хорошо я из рукава выпрыгнуть успел.

И тут только царевич-человек опомнился, что в подвернутом рукаве прятал заколдованного лягушонка.

– Блин, я разволновался чего-то.

– Да ладно, так и скажи, что мозг отключился, когда на горизонте призрак внучкиных сисек замаячил.

– А хоть бы и да! – возмущенно воскликнул царевич-человек. – Я уже который год отцовские тесты дебильные прохожу, а он с каждым разом что-то новое выдумывает. Бумеранг этот чудом не вернулся!

Вспоминая, как парень рассказывал о хитростях, на которые шел царь все эти годы, лишь бы удержать младшего дома, царевич-лягушка захихикал.

– Смешно тебе. Ладно, я париться пошел. А ты, будь добр, коли внучка объявится, не подглядывай.

Квакнув что-то в духе «ну понятное дело», царевич-лягушка спрыгнул с лавки и заполз в угол, слившись с окружающей обстановкой.

Внучка объявилась, когда царевич неловко хлестал сам себя веником. Он не слышал, как открывалась дверь, просто в какой-то миг молодой и очень приятный голос за спиной предложил:

– Ложись на полок, давай я.

Вот так. Без стука, без приветствия. Сразу к делу.

Лежа на животе, парень сквозь прикрытые веки украдкой поглядывал на девицу и чувствовал, как в паху начинало сладко ныть. А та, не стесняясь собственной наготы, обмакнула веник в кадке, махнула им несколько раз на камни и занесла над царевичем. Веник девушка держала двумя руками, вытянув их над парнем и помахивая им, нагоняла жар. Царевич видел, как в такт движениям колышутся ее налитые молочно белые груди с крупными темно-розовыми островками сосков. И никак не мог отвести от них взгляд.

А потом она сказала:

– Перевернись.

И он перевернулся, видя, как над ним склоняется лицо, обрамленное красно-рыжими волосами. Разглядел озорную хитринку в глазах, когда она перекидывала ногу, чтобы оседлать его. Почувствовал, как молодое горячее тело прильнуло к его телу. И весь мир вокруг исчез, оставив только эти хитрые бесстыжие глаза вместе с ощущением всепоглощающего блаженства. А потом закончилось и оно. Мира не стало.

***

Сознание возвращалось к нему приглушенными звуками, накладывающимися на размытые пятна. Земляной пол, устеленный соломой. Ножка стола, уходящая куда-то невообразимо далеко вверх. Прозрачная, наверное, заморская, склянка с широким горлом, стоящая на краю этого стола. Лягушка в склянке. Это оттуда исходят приглушенные звуки, так похожие на речь. Да это и есть речь. Просто стекло искажает и без того комичный голос из лягушачьей пасти. Отдельные слова никак не складываются в гудящей голове в предложения, хотя по тем немногим, которые он всё-таки разбирает, можно понять смысл: «та самая», «заколдовала», «пропадем за кусок пи…» и самое обидное – «мудило озабоченное».

Царевич дернулся, пытаясь встать. Руки и ноги не послушались. Попытался пошевелить ими не так резко и, наконец, понял, что связан.

Где-то рядом по соломе прошаркали шаги. Парень повернул голову на звук. Увидел старческие, изъеденные варикозными венами ноги. Поднял глаза и встретился взглядом с наклонившейся над ним старухой. Той самой, с крючковатым носом.

– Хорош мальчонка, – прошамкала она беззубым ртом.

Парень помотал головой, отгоняя ворвавшееся в разум понимание. Ведьма! Обратилась в молодуху и…

– Да ну нах… – ошалело пробормотал он.

– На него на самый, – захихикала старушка и изобразила тазом пошлое движение, подразумевающее половой акт. – Извини, но братца твоего я забираю, – сообщила она.

– А как… – перевел царевич взгляд на стоящую на столе банку.

Его заколдованный брат внутри странно дёргался и делал парню какие-то знаки лапами.

– Сам же согласился отдать мне то, что когда-то было твоим, но ты и подумать не мог, что оно твоё до сих пор, – прошепелявила бабка, потирая руки. – Вот братец твой, это оно и есть. Был твоим. А когда пропал, ты уже и свыкся. А он до сих пор твой брат. Хоть и лягушка-лягушкой.

– Я с лисой договаривался, – растерянно попытался опротестовать свои слова царевич, извиваясь на полу.

– С этой? – спросила старушка.

В следующий миг её тело трансформировалось в вязкий оранжевый дым и, словно вода в невидимом русле, перетекло, изменило форму, став той самой лисой, у которой он выторговал Колобка.

– Или с этой?

Теперь лисица стала туманом, взвившимся вверх, чтобы приобрести форму рыжей девушки из бани. И Царевич понял, что напоминал её слегка раскосый, лукавый взгляд. Лису. Точь-в-точь лису.

Краем глаза он заметил, как стал бесноваться в банке заколдованный братец, когда ведьма приняла форму молодухи, и пазл в его голове окончательно сложился.

– Так это ты, значит, братца моего в жабу превратила?

Туман вновь трансформировался в старуху, та пожала плечами и безразлично пробормотала:

– Много вас таких, до сказочной любви охочих, на болоте квакало. Мечтами вашими и жива. Ты не смотри, что я так выгляжу. Я на самом деле древнее намного. Спасибо вон ему, – старуха кивнула в сторону беснующегося в склянке земноводного. – А то срок к концу подходил. Да подвернулся тут молодой романтик. Царевну с болота ему подавай. Я вместе с кожей годки-то и сбросила.

Старуха отвернулась к столу и принялась складывать какие-то травки в отдельный глиняный кувшин. И тогда лягушонок бросился на стенку банки особенно отчаянно. Стеклянная посудина, в миг преодолев расстояние до земли, брызнула осколками. В следующее мгновение лягушонок блеванул в лицо царевича той самой жабьей кожей и поскакал под стол.

– Ах ты гадина болотная, – выругалась старуха, аккуратно, чтобы не наступить на битое стекло, подходя к столу. – Думаешь, сбежишь?

Старуха только начала наклоняться, чтобы заглянуть под стол, как домик еще раз окрасился звоном бьющегося стекла. На этот раз оконного.

– Го-о-о-о-о-о-ол! – пропищал Колобок, ударяясь о бабкину голову и отскакивая к стенке.

Старушку пошатнуло и она, падая, ударилась лбом об угол стола. После чего рухнула рядом с царевичем.

Парень, еще сам не понимая, зачем это делает, схватил только что выблеванную жабью кожу губами, втянул в рот, дернулся к лежащей рядом старухе, коснулся старческих губ, почувствовав смрадное дыхание, прижался к ним своим ртом и языком протолкнул жабью кожу из своего рта в ведьмин.

– С языком, блядь! – отплевываясь, произнес он.

Тело старухи усыхало, превращаясь в мумию, которая, в свою очередь, осыпалась на пол ничего не весящими хлопьями праха.

***

Два парня шагали по лесной тропе, а перед ними, без умолку болтая, катился Колобок.

– Всё ведь логично, – разглагольствовало хлебобулочное изделие. – Кожа её годы забрала, кожа ей годы и вернула. Ты, царевич, всё ж таки молодец, что не постеснялся язык бабке в рот просунуть.

– Круглый, заткнись, а? – с ноткой шутливой угрозы попросил младший брат. – Ты лучше расскажи, как ты с одного удара бабкой страйк выбил?

– Вы когда мыться пошли, я наблюдал, как эта ведьма между домом и баней мечется. Лисой обернулась и шмыг в дом. Из дому опять старухой выходит, одёжку в руках несет. Потом вот его, – Колобок крутанул головой на старшего брата, – вынесла и бегом домой понесла из бани. А из дому, прям по дороге, в молодуху обернулась. Вы там с ней попарились какое-то время. Гляжу, ведет она тебя. А ты как тряпочка. Тебе что скажут, то и делаешь. Околдовала, короче.

– Да это мы и сами поняли. Как так получилось-то, что ты её повредил-то так сильно?

– Ну, я в баню потом пробрался, и всё это время, – Колобок подпрыгнул на ходу, издав глухой звук при соприкосновении с землёй, – сушился, до состояния кирпича. Результат вы видели на её лице.

Некоторое время шли молча. Затем Колобок всё же добавил:

– Если ты так устроен, что для тебя нет подходящего оружия, то сам стань оружием.

– Восточной философией попахивает, – заметил старший.

– Восточной или нет, но мы домой идем. Папенька, конечно, рад будет, что брат вернулся, пир закатит. Но вопрос женитьбы-то никто не отменял. Надо чего-то с этим решать.

– Пока черствость не подкралась? – поинтересовался Колобок. – Ну так некоторым черствость на руку только. Я вон какой твёрдый теперь.

– Черствость, сухость, старость… бр-р-р-р, – Младший передернулся, вспоминая старуху-ведьму и всё то, что у него с ней было. – Словом, не знаю, старший, как ты, а я первым делом ему бумеранг верну и скажу, что пора с этой хуйнёй ритуальной завязывать. Надо жениться на той бабе, которая приглянется, а не куда там что-то упадёт. Чтоб не переживать потом, когда с языком целуешься.

(с)VampiRUS

Память о далеком прошлом возвращалась к нему пугающими вспышками. Словно в затхлую реальность серых будней кто-то время от времени вплетал двадцать пятый кадр. И с каждым таким кадром предназначенная для ненависти часть сознания становилась полнее, пока оттуда не полилось через край. Ненависть возвращала знания. Обрывки заклинаний и формул, цепляясь друг за друга, восстанавливались, словно падающая змейка из доминошек на обратной перемотке. И перемотка эта ускорялась. Менять температуру вещей. Делать видимое скрытым. Смотреть за грань мира живых. Увидеть свой мир. Попробовать вернуться и понять, что получается. Это было бы просто охуительно!

Дело за малым: найти тех двоих, с которых началось его падение. Разрушивших все амбициозные планы, не приложив к этому никаких усилий.

***

– У нас новый год на носу, а Морозко еще от Африки отходит и речитативом до сих пор изъясняется. Кто подарки детишкам дарить будет?

– Василиса, не превращай проблему в трагедию.

– Я не превращаю ничего, а называю вещи своими именами. Во-первых, его нужно еще уговорить. Во-вторых, даже если мы его уговорим, как ты себе представляешь пожилого деда с там-тамом вместо мешка подарков, в-третьих, с него ж еще загар не сошел и дурь вудуистских культов из головы не выветрилась. Как понадарит детишкам всякого.

– Хм, – задумался Кащей. – А ведь и правда, беда с психикой случится у деток, ежели такое чудо к ним заявится.

– Вот и я о том же!

– Есть идеи?

– Да! Надо заменить его кем-то, – Василиса с надеждой посмотрела на Бессмертного. – Я уже и бороду из ваты сделала и шубу с шапкой пошила. Очень похоже получилось.

– Н-да… – проронил Кащей и вновь задумался. – Дед Мороз из меня так себе. Ты мою физиономию-то видела?

– А мы скажем, что болел дедушка.

– Чем? Воспалением бессмертия? Не-не-не, – замотал головой Кащей, – в раз раскусят. Да и не управлюсь я. У Морозко волшебство особое, которое позволяет во многих местах одновременно находиться, а я и за неделю не справлюсь.

– Ну тогда нескольких надо в Деда Мороза переодеть! – нашлась Василиса.

– Кого? Горыныча с бабкой? Один тупит за троих. Кстати! – Кащей поднял палец вверх. – За троих! А вторая, если начнет поздравлять, то как раз к посевной и закончит. Лучше уже сразу Новый год отменить.

– Привет! – гаркнуло из-за спины.

– Царь батюшка, – вздрогнув и схватившись за сердце, обернулся Бессмертный. – Я-то ладно, но дочку б свою пожалел, так пугать. У нее сердечко-то понежней моего будет.

– О чем беседы беседуете? – проигнорировал царь замечание.

– Да вот думаем…

– А чего на холоде? – перебил Златофил. – Прошли б в палаты. Помещение просторное, теплое. Места много.

После этих слов на лице Кащея появилась хитрая ухмылка.

– Царь-батюшка, – заговорщицким тоном поинтересовался Бессмертный, – а хочешь, расскажу, как авторитет среди простого люда повысить?

– И какая мне выгода? – недоумевал Златофил. – Натопчут тут, обожрут дворец, да ещё и подарки им раздай. Нет! Я на такое не согласен.

– Как тебя такого недальновидного не свергли до сих пор?

– А меня не за что, – ухмыляясь, развел руками Златофил.

– Ну, не знаю, – пробормотал себе под нос Кащей, – одно только имя – повод для революции.

– Чего? – не расслышал царь.

– Говорю, любить тебя будут еще больше, если ты покажешь простому люду, что ты такой же обычный человек, как и они.

– Тем, что ёлку поставлю посреди дворца? – округлил глаза глава государства.

– И подарки поможешь раздать, – кивнул Бессмертный.

– Не царское это дело!

– Да ну папа! – подала голос молчавшая до этого Василиса, – мы ж тебе объясняли уже!

– Погоди, Василиса, – перебил её Бессмертный и, обращаясь к Златофилу, продолжил: – Морозко сейчас не в себе, а праздника люди будут ждать. Так?

– Ну, – кивнул царь.

– И тут, появляешься ты, как гарантия, что праздник никуда не денется и дети без подарков не останутся. Рады будут люди?

– Ну… да, – неуверенно согласился царь.

– И кому спасибо скажут?

– Мне, – начал улыбаться государь.

– И слава о твоём празднике пойдет далеко за пределы Тридевятого. Да еще и взял на себя обязательства не кого-нибудь, а самого Морозко! – Кащей выдержал паузу, а затем закрепил эффект: – И не просто взял, а выполнил не хуже него самого! Сам подумай, положительно ли это скажется на имидже?

– Положительно, – растянув улыбку во весь рот, согласился Златофил.

– Значит, организовываем?

– Да!

– Смотри, папа, – принялась разворачивать заранее подготовленный пергамент царёва дочка, – я уже всё посчитала, затраты копеечные. Привлечём всех, кто в замке, нарядим в костюмы…

Детей в зале становилось всё больше. Изумлённо они разглядывали убранство царского дворца, не забывая хватать с расставленных там и тут подносов угощения: конфеты, пряники, пирожки, причудливые фигурки из жженого сахара и прочие лакомства, набивая не только рты, но и пряча впрок, по карманам. В центре зала стояла здоровенная красавица-ель, щедро украшенная лентами, игрушками, заморской мишурой и все теми же конфетами в ярких обертках, привязанными к ветвям тоненькими, чтобы было легко оторвать, ниточками.

В трех центральных окнах торчали головы Горыныча, с которым детвора охотно делилась тем, что уже успела натаскать с подносов. Каждому хотелось погладить ужасное на вид чудище и угостить конфеткой, лично убедившись, что Змей страшный только с виду.

Горынычу такое внимание было приятно, а учитывая нескончаемый поток сладостей, почти безостановочным конвейером попадающих в его пасти с детских рук, приятно вдвойне.

– Пожалуй, в следующем году нужно будет повторить, – толкнул Кащея наблюдавший за детьми из-за портьеры царь. – Было бы неплохо создать традицию, которую подхватил бы и мой приемник, и приемник его приемника, и преемник преемника, который сядет на этот трон после преемника моего преемника. На века.

– Неужели? – притворно округлил глаза Бессмертный.

– Ну а чего? – царь поправил ватную бороду, натянул красную шапку на лоб и продолжил: – Представляешь, как было бы здорово, чтобы спустя века, самое первое лицо государства всё так же проводило в своем дворце праздник для детей? А?

– Это чем же?

– Да всем! Для имиджа, опять же, полезно.

– Не я ли тебе это совсем недавно говорил?

– А вот я сейчас еще как выйду к ним в образе Морозко, как взмахну рукой, как засветится елка огнями дивными, – продолжал проговаривать сценарий праздника, попутно мечтая, Златофил, – так будут говорить не только о том, что я щедрый, но и силами потусторонними владею. А это тоже, между прочим…

– Полезно для имиджа? – иронично спросил Кащей.

– Вот! Вот ты меня понимаешь, – похвалил царь Кащея, не отрывая взгляда от щели в портьере.

За штору проскользнула Василиса.

– Ну что, готовы?

– Да готовы, готовы, – отмахнулся Златофил, уже в который раз толкнув Кащея. – Это ж сколько этой кишке трехголовой сладкого надо, чтоб у него слиплось всё на выходе? Не проверял, Кащеюшка?

– Ну, папа, – дёрнула Златофила за рукав Василиса, – ну отвлекись ты!

– Ну чего?

– Давай ещё раз пройдемся по мероприятию. Надо, чтоб всё как положено сработало.

– А что может не сработать? – изумился Царь. – Кащей свою иллюминацию подсоединил?

– Да.

– Перед началом праздника вы её проверили?

– Проверили.

– Работает?

– Работает.

– Ну и всё! Я выйду, скажу "Елочка зажгись!", Кащей на рубильник надавит и ёлочка засветится. Отрепетировали? Иди вон, лучше за Ягой присматривай, а то она уже во всю снадобьями барыжит. А мы обещали, что праздник будет благотворительный.

Презрительно фыркнув, Василиса отодвинула угол занавеса и проскользнула в зал.

– Яга, ты в своем уме? Ты чего тут за распродажу устроила-то?

– Ш-ш-ш-ш! – схватив Василису за рукав, старушка притянула цареву дочку к себе и прошептала: – оглядись, девочка. Оглядись внимательно. И скажи мне, что видишь?

Василиса собралась быстро повернуть голову, но Яга всё тем же шипящим шепотом предупредила.

– Не сразу. Не привлекая внимания.

– А что там? – так же шепотом спросила Василиса, делая вид, что роется в разложенных на лотке амулетах.

– Костюмчики.

– А что с ними не так? – Василиса проводила взглядом малыша в маске зайца с полной жменей конфет, торопившегося покормить Горыныча. – Зайчики, белочки, снежинки, лисички, волчата, звездочеты.

– Некоторые зайчики не великоваты ли?

Василиса подняла взгляд и увидела, что в толпе детей возвышался заяц-переросток. Нелепым выглядел и надетый на нём засаленный плащ.

– Который в оранжевом плаще?

– Да. Хотя я бы назвала его плащ желтым. И эта детка – явно не детка.

– А кто?

– Именно этот незапланированный аспект проводимого нами мероприятия я и пытаюсь выяснить при помощи импровизированной лоточной торговли. Этот на первый взгляд выглядящий кощунственно прием на самом деле является некоторым прикрытием, – перешла на привычную манеру разговора старушка, – позволяющим мне курсировать по всему помещению, не вызывая подозрений у тех, кто вызывает подозрения у меня.

– А кто это может быть?

– Я не знаю, – Яга посмотрела Василисе в глаза, – но этот зайчик явно перепутал лужайки.

– Я Кащея с папенькой предупрежу.

– Кащея, да, предупреди. Папеньку не надо. Он у тебя хладнокровием не отличается, начнет шуметь, ногами топать, голосить. Осмелюсь предположить, что в сложившейся ситуации такое поведение вряд ли можно считать уместным.

– Поняла.

И Василиса, подходя то к одной компании детей, то к другой, интересуясь, как они себя чувствуют, и всё ли им нравится, постепенно добралась до занавеса и вновь скользнула за импровизированные кулисы.

– Кащей.

– Доченька, ну что опять, – не отрываясь от портьеры, возмутился Златофил. – Сказали ж тебе, всё нормально будет.

Василиса жестом поманила Кащея в сторону и, когда отошли в самый угол импровизированной сцены, шепотом сообщила:

– Там кто-то чужой.

– А более понятно?

– Кто-то взрослый, в маске зайчика, оранжевый плащ у него.

– Ну, мало ли у кого какие фантазии, – начал было Кащей, но осекся… – Что? Где?

– Из-за кулисы плохо видно, он с обратной стороны ёлки, в очереди стоит, где Горыныча сладостями кормят.

– Оставайся тут, – бросил Кащей и проскользнул меж портьерами кулис в зал.

На то, чтобы найти незнакомца взглядом, ушли мгновения, чтобы протиснуться через толпу – минуты. Подойдя вплотную к зайцу-переростку в оранжевом плаще, Кащей взял его за рукав и навязчиво потянул за ёлку, туда, где детей почти не было.

– Извини, не узнаю тебя под маской.

И в этот момент кулисы разъехались в стороны и где-то с другой стороны ёлки притворно-басовитым голосом отыгрывающий роль Дедушки Мороза царь прокричал:

– Здравствуйте, детки!

Толпа, в миг забыв о Горыныче, стала перемещаться к сцене, словно течением уволакивая за собой и Ягу с её импровизированным торговым лотком. Буквально через несколько мгновений за ёлкой осталось всего двое: Кащей и некто в розовом плаще и маске зайца.

– Очень странно, – проговорил этот некто, снимая маску, – вроде бы и не такие далёкие родственники.

На Кащея смотрела почти точная копия его самого, ну если не считать зловещей худобы и лысины.

– Брат?

– В живых должен остаться только один! – прошепелявил Кащей-старший, резким движением доставая из-под полы плаща катану.

Бессмертный-младший оглянулся в поисках чего-то, что могло бы сойти за оружие. С другой стороны ёлки дети хором отгадывали простецкие царёвы загадки.

– Кланяется, кланяется, а домой придет – растянется? – вопрошал Златофил пародийным басом.

Нужно отдать ему должное, в роль он вошёл на все сто.

– Топо-о-ор! – отвечал нестройный, но радостный хор детских голосов.

Младший Кащей, уходя от удара, думал, что топор сейчас пришелся бы кстати. Даже самый простецкий. Хоть какое-то оружие всегда лучше, чем ничего. Даже камень в руке лучше, чем ничего. Его можно швырнуть в противника.

– Где Ванька с Волком? – спросил старший.

Его Катана рассекла воздух ещё раз. Ещё. И ещё.

Кащей-младший удачно уклонился все три раза.

– У меня из-за этой парочки вся жизнь под откос, – сообщил старший. – А тут еще и ты, оказывается, живой. Я ж тебя убивал уже! Ну, такое удовольствие и по второму разу получить можно.

Бессмертие не лишает чувства боли. Условное бессмертие не даёт права относиться к жизни халатно.

Уходя от очередного удара, младший врезался в стоящие у стены рыцарские доспехи, совсем недавно расставленные Златофилом по замку в соответствии с западной модой. Как раз кстати – оболочка рыцаря держала в руках, ни много ни мало, клеймор. Так себе конкурент против юркой катаны в руках старшего брата. Но это, если фехтовать. А всё что нужно одному из них – лишить второго возможности сопротивляться.

Отрубленные конечности – чем не решение задачи?

И Кащей схватился за оружие, выдирая его из перчаток полых доспехов.

– А теперь вместе! – басил с импровизированной сцены царь: – Раз! Два! Три! Ёлочка, гори!

Блокируя удары, Кащей думал о том, что стоило бы объяснить Яге или Василисе заранее, как включить иллюминацию. Сейчас кто-нибудь из них пойдет посмотреть, чего это он тут замешкался и очень удивится.

– Раз! Два! Три! – вновь раздалась пародия на бас.

– Ёлочка, гори! – отозвались детские голоса.

Выбить легкую катану тяжелым клеймором из рук противника, та еще задача. Не с его опытом. И все три морды Горыныча, как назло, где-то с той стороны ёлки и, скорее всего, со всей своей непосредственностью, уставились на сцену.

– Вы что, мало каши ели? – в голосе Златофила, с той стороны ёлки, слышалось недоумение, с лёгкой ноткой недовольства. – Так не пойдет! А ну-ка, еще раз! Чтобы как один!

Отрубленные руки-ноги не совсем подходящее украшение для детского праздника.

Бессмертный-младший блокировал еще один удар и попытался по широкой дуге вывернуть оружие из руки противника, но клеймор был слишком тяжелым оружием для этого. И непослушным.

Игла.

У старшего тоже есть игла. Если её не сломать, смертельный танец двух бессмертных может растянуться надолго. Но если свою смерть младший носил под воротником, то где была игла старшего? Цельный труп, конечно, тоже не украсит праздник, но можно сказать, что человеку стало плохо и вынести его на свежий воздух, подальше от детских глаз. Главное, чтобы никому из них не пришло в голову заглянуть за ёлочку именно сейчас, пока клеймор и катана выясняют, кто более приспособлен для убийства одного из двух бессмертных.

– Раз! Два! Три! – на распев прокричали дети, не видя, что происходит с другой стороны празднично украшенного хвойного дерева. – Ёлочка, гори!

Катана, выписывая сверкающий узор, мелькнула почти у глаз. Кащей-младший отпрянул, поворачивая кисти рук, меняя положение клеймора, отбивая выпад противника. Но сталь японского меча, швырнув в глаза тусклый блик, вновь ушла куда-то из поля зрения, чтобы в следующий миг кисть левой руки вспыхнула болью.

Вслед за ней горячая вспышка, отбирая последние крупицы сосредоточенности, обожгла правое бедро.

– РАЗ! ДВА! ТРИ! – снова прозвучали детские голоса. Еще громче и радостнее.

Вновь блеснула сталь катаны. Огненный цветок боли расцвел в левом плече, заставив руку безвольной плетью повиснуть вдоль тела. Младший отступил на шаг, пытаясь удержать тяжелый клеймор в одной руке, опуская оружие, понимая, что проигрывает.

– ЁЛОЧКА, ГОРИ!!!

Ель, наконец, соизволившая снизойти до детских воплей, вспыхнула, объятая пламенем. Но это была не иллюминация, а настоящее пламя, мгновенно охватившее дерево с самого низа и до верха.

Но, какая разница что это, если твой противник обернулся, услышав дыхание огня?

Меч казался невероятно тяжелым, но Бессмертному-младшему удалось заставить его описать дугу, на пути которой оказалась шея старшего брата.

– УРА-А-А-А! – протяжно закричали с той стороны ели дети, наконец увидевшие, как новогоднее дерево отозвалось на их просьбу.

Кащей-младший разжал пальцы и клеймор, зазвенев об пол, выпал из его руки. Он смотрел, как обезглавленное тело старшего брата, грузно рухнуло на колени, окутываемое нитями бело-синих молний. Он чувствовал, как собственное тело отрывается от земли, зависая в паре метров от пола. Он слышал запах озона сквозь смолистый запах костра, распространяемый горящей елью. Он видел, как змеи молний, извиваясь, отрываются от поверженного старшего и текут прямо по воздуху, чтобы опутать оставшегося в живых Бессмертного. И с молнией, покидающей обезглавленное тело, оно становилось всё призрачнее, пока окончательно не исчезло.

Всё, как и было заявлено. В живых остался только один.

Его скрутила судорога, выдавливающая из тела сознание, словно прачка, отжимающая воду из простыни.

Как сквозь вату он услышал испуганное:

– Пожа-а-а-а-ар!

Это визжал царь, перестав отыгрывать роль Дедушки Мороза.

***

Я ж не со зла, – обиженно ворчала средняя голова Горыныча, пытаясь поудобнее умоститься в сугробе у избушки. – Я ж вижу, что не происходит ничего и переживаю. А ты вообще куда-то делся. Я подумал, что совсем ушёл.

– Иллюминацию я чинил! И если б не ты, то всё было бы как по нотам! – рассказывать о том, что происходило за ёлкой на самом деле, Кащей не планировал. Чем хвастаться? Убийством слетевшего с катушек брата? Так себе повод для хвастовства. – Замок чудом не сгорел. Хорошо, что дружина оперативно сработала.

– Так надо было предупреждать! – обиженно фыркнула левая голова Горыныча. – А то мы им тут праздник спасаем…

– Как умеем, – вставила средняя.

– Да, как умеем, – согласилась правая. – А они еще и возмущаются.

– Говорил я тебе, надо этому балбесу объяснить, что «ёлочка, гори!» выражение образное! – игнорируя змеев бубнёж, тоскливо сказал Бессмертный, сидящей на пеньке Бабе Яге.

– Я трехголового порадовать хотела. Это называется сюрприз, – развела руками та. – Одним из основных составляющих сюрприза является его неожиданность, вызывающая изумление у того, кому данный сюрприз преподносят.

– А все и изумились! Так изумились, когда он на ёлку пламенем дыхнул, что аж охуели!

– Я думал, что у вас не получается, – продолжал бубнить Горыныч. – Помочь хотел.

– Осмелюсь заметить, что твой повышенный, в сравнении с повседневной манерой общения, тон вгоняет мня и нашего трехголового коллегу в негативное состояние, меткая народная формулировка которого нашла отражение в фразе «кошки на душе скребут».

– В вашем случае кошки не скребут, а зарывают.

– Что зарывают? – округлили глаза все три головы Горыныча.

– Последствия обосранного вами праздника.

И хлопнув покосившейся дверью, Кащей ушел в избушку.

– А может он и прав, – философски согласилась одна из торчащих в окнах голов, – может и зарывают.

Яга, подобрав юбки, просеменила за Кащеем, вошла в избу, аккуратно прикрыла дверь и полушепотом спросила:

– Недоговариваешь же?

– Недоговариваю, – сердито согласился тот.

– Меня толпой утянуло. Дети ж, сущие черти. – Старушка немного помолчала, формулируя тревожащий её вопрос и, наконец, задала: – Кто был этот, зайчик-переросток?

– Предпоследний бессмертный.

– А… – удивилась Яга и выдала предположение: – Иглу его сломал?

Кащей помотал головой.

– Голову отрубил.

– Значит, не насмерть, ежели без иголки-то?

– Его ж фея в другом мире спрятала. А во всех трактатах одно и то же пишут, что смерть без иглы возвращает тебя туда, где ты эту самую иглу оставил. – Кащей немного помолчал и добавил: – Вот он и вернулся туда, откуда пришел.

– Значит, еще не конец?

– Да хрен его знает. Но счет по смертям один-один.

В окошко просунулась довольная морда Горыныча:

– Извините, что отрываю, но вы должны это видеть! Тут, кажется, у кое-кого мозги на место встали, – и чешуйчатая голова покинула оконный проём.

Яга и Бессмертный подошли к окошку.

– Здравствуйте, детки, – басовито поздоровался, вылезая из богато украшенной тройки Морозко. Одет он был в привычную синюю шубу до пят, в руке держал свой волшебный посох. Африканский загар с него полностью сошел, уступив место привычной зимней белизне. – Я вам подарочки новогодние привез! Надеюсь, в этом году все себя хорошо вели?

– Охуительно просто, – пробормотал Кащей себе под нос, вспоминая, украденную из царского хранилища иглу, ограбление театра марионеток, попытку выкрасть посох у самого Морозко, убитого Нуф-Нуфа, растоптанного Горынычем гигантского орла. Вспоминая выковырянный изо лба подземного демона кристалл, тестируемые на термоустойчивость, при помощи свиней, доспехи; стоящее на коленях обезглавленное тело брата, окутанное искрами… – Просто охуительно, дедушка!

***

Зря он так с братом, конечно. И в первый раз зря и сейчас. Но во всём нужно искать свои плюсы. Раз уж младшенький отсёк ему голову, а эта самая голова всё равно на месте, значит с иглой всё в порядке? Но тогда где она?

Теперь он помнил всё. Братца-умника, Ваню с Волком, живую и мертвую воду, молодильные яблочки, сейф, впарившую ему этот злосчастный сейф фею, царевну-лягушку, вечность внутри железного ящика. Как там его фея называла? Нидлкипер! Хранитель иглы! Его-то осенью и тащили с болота Дядя Федор с животными.

Если там где ты ищешь, ответов нет, то нужно поискать там, где еще не искал.

Память еще хранила неприятное ощущение рассекающего шею меча, и Печкин невольно поежился, когда проскользнув в дом Дяди Федора, увидел на столе разделочный нож – придурошный пёс вспомнил, что у них нет ёлки и все втроём, оставив нарезку салатов на потом, побежали в лес, выбирать дерево для праздника.

Быстро заглянув во все углы, способные вместить в себя эту железную громадину, Печкин обнаружил искомое в чулане. Потянул дверцу – не заперто. Заглянул внутрь. Отбросил в сторону старый свитер, мятую пыльную шляпу, странную перчатку с ножами – огород копать, что ли? – и сложенный вчетверо листок. Развернул его, принялся читать:

«Фредди, если ты читаешь это письмо…»

– Фёдор не так пишется, но в целом, понятно, ясно, – пробормотал Печкин, пробегая глазами по строкам.

«Помнишь, ты обещал…»

-Бла-бла-бла…

«Печкин на самом деле не почтальон, а Кащей-бессмертный, которого давным-давно заточила в Needlekeeper заколдованная Царевна-лягушка, несколько веков назад жившая со своим мужем на краю болота…».

– Спасибо, но это я и сам вспомнил.

«С иголкой поаккуратнее. Во-первых, это единственный артефакт…»

– А вот это уже ближе к делу! – глаза Печкина забегали по строкам еще быстрее и остановились, словно споткнувшись, на словах перед постскриптумом.

«Удачи.

Фея».

– Так помимо Ваньки с Волком, оказывается, у меня есть кому еще предъявлять счета.

После постскриптума о каком-то Дарте Вейдере, прямо в бумагу, протыкая её несколько раз для лучшей фиксации была вдета игла. Он её не сразу заметил, надо же. Изъеденная ржавчиной, с погнутым ушком, но та самая. Сердце его забилось быстрее, когда он вдевал иглу в воротник плаща.

– Это же отлично! Это же невероятно! – сообщил он сам себе, запихивая тряпьё обратно в сейф, закрывая его и покидая избу. – Это же несказанная удача, это просто…

© VampiRUS

(из сериала "Трое, которых пятеро", часть 13) предыдущие серии - 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12

СЕЙЧАС

– Словом, надеемся, что мы с Василисой всё правильно сделали и надписи не будут больше появляться.

– Гарантируешь?

– Да какие ж тебе гарантии? – игнорируя обязательное обращение к царю на «вы», спросил Кащей. – Я ж не кузнец, уверенный в том, что его латы удар меча выдержат без вреда для владельца. Тут более тонкие материи.

– Ну так и ты пойми, Кащеюшка, что мне латы из тонкого материала даром не сдались. Латы должны быть как… – Златофил защелкал пальцами, подбирая аллегорию, да так и не подобрал, – как латы, в общем. Мой кузнец, вон, гарантию дает, что его латный доспех и стрелу и выдержит. А полирует, так тебе доложу, что любое тепло от доспеха отражается и внутри в любую жару комфортно! А у тебя материи, видите ли, тонкие и без гарантий.

– Так латы – это латы, а дыры в потустороннее, это как… – теперь пальцами защёлкал Кащей, явно передразнивая царёв жест. – Как дыры в потустороннее.

– Извините, что вмешиваюсь, – просунул в окошко какую-то из голов Змей Горыныч. – Кто там и на что гарантию даёт?

НЕДАВНО

– Весь перечень наблюдаемых нами на данный момент графических изображений материализовался до появления края небесного светила над восточной частью горизонта, но в промежуток, когда темнота стала уже не столь концентрированной. То бишь, в аккурат на рассвете, – завершила доклад Яга.

Кащей, хмуря брови, разглядывал надписи. Если бы кто-то решил сравнить его с тем, каким он был совсем недавно, когда похищал иглу из царёва хранилища, то наверняка заметил бы некоторые перемены. Злодей перестал горбиться, стал опрятнее, точнее в движениях. Взгляд его перестал быть пустым, просачивающимся сквозь собеседника, приобрел ясность, стал живым и цепким.

– На рассвете, значит?

– В аккурат, – подтвердила Яга. – Не было замечено ни шевеления травы, ни каких либо других признаков наличия использующих магические артефакты особей, система растянутых вдоль стены нитей также не претерпела изменений и до сих пор пребывает в том состоянии, в котором была оставлена на закате. Магические индикаторы также не подавали признаков наличия потусторонних сил, – и вдруг внезапно закончила в несвойственной ей манере: – просто буковки из ниоткуда такие, вжик-вжик.

И помахала руками в воздухе, изображая появляющиеся на замковой стене буквы.

– Это будоражит моё любопытство, – пробормотал Кащей.

– Не то слово! – согласилась Баба Яга.

– Я тоже до усрачки заинтригованный, – сообщила средняя голова Горыныча.

– То слово! – кивнула Змею старушка.

– Прям до усрачки? – иронично полюбопытствовал Бессмертный.

– А то! Во втором часу еще приспичило, – подтвердила средняя, кивая на мирно сопящие, вытянувшиеся в траве левую и правую головы. – Спать-то попеременно мы можем, а отлучиться по отдельности – нет. Вот и терпели, считай, до рассвета. Но за то потом, как уже случилось всё, вон туда – бодрствующая голова мотнула в сторону леса, – отлетели и…

– Избавь меня от этих подробностей, будь добр, – попросил Кащей, выставляя ладонь перед собой.

– А?! Чего? – продрала глаза левая голова, приподнимаясь над травой. – Подробностей целая куча!

– Куча знатная получилась, – подтвердила такая же сонная правая. – Неделю не мог никак, а тут разом прямо… И барашек, и яблочки, и кукурузка давешняя…

– На кой ты меня оживила-то, Василисушка? Почему вместе с этими? – хлопнул себя ладонью по лбу Кащей. Затем скомандовал: – Продолжайте наблюдение.

И пошагал прочь, бормоча на ходу невнятные ругательства. Краем уха он всё-таки услышал, как Яга спросила:

– Ну, ладно, кукуруза – понятно. Но как ты определил, что барашек переварился?

И еще он услышал ответ Горыныча:

– Дык, череп же с рогами-завитушками…

СЕЙЧАС

В поле за замком прихватили трёх поросят. Одного нарядили в латы, с горем пополам перевязав ремешками, и отпустили. Но то ли у животинки интуиция была очень хорошо развита, то ли она с детства мечтала о карьере беговой свиньи, как только ноги коснулись земли, зверушка, позвякивая латами, рванула в рощу.

Горыныч с таким раскладом был не согласен и рванул вдогонку, набирая полные лёгкие воздуха, чтобы выдохнуть на латы и довести эксперимент до конца. Однако у поросенка, откуда ни возьмись, к скоростным характеристикам прибавился генератор рандомных скачков, точь-в-точь как у уходящего от лисы зайца.

Стоящим возле телеги Кащею с царём, кузнецом и парой крестьян, которые наряжали свинюшку в доспехи, оставалось только наблюдать за стремительно рванувшим по воздуху за своей жертвой Горынычем. Тот пытался прицельно попасть в звенящую латами хрюшку, но животное каждый раз удивляло его изменением траектории бега. Поэтому результатом были лишь выжженные пятна, остающиеся по пути следования Змея.

В конце концов, Горыныч психанул, набрал воздуха во все три глотки и с криком:

– Обожаю запах напалма по утрам! – выдохнул одновременно всеми глотками, создав стену рокочущего пламени, подстегнувшую хрюшку в доспехах ускориться еще больше.

– Как бы пшеницу дуралей не спалил, – задумчиво поглаживая бородку, поделился мыслью царь. – Ишь, разошелся как.

– Этот может, – согласно кивнул Бессмертный.

К счастью, предположение не оправдалось. Поросенок добрался до чащи раньше, чем его нагнала волна пламени. О приблизительном направлении его движения намекало только затихающее позвякивание лат.

Горыныч же, в самый последний миг прекратил выдыхать огненные струи, заложил вираж и вернулся к царю с Кащеем, виртуозно приземлившись рядом.

– Убежал, – сообщила правая голова и без того понятное.

– Чуть-чуть не догнали, – подтвердила средняя.

– Еще свиньи в латах есть? – поинтересовалась левая.

Кузнец грустно вздохнул и пошел к телеге.

НЕДАВНО

– Много их было, – сообщила испуганно озирающаяся Яга, даже не пытаясь громоздить привычные запутанные словесные конструкции. – Прямо из воздуха вышли, рожи страшные, нечеловеческие. А сами будто из букв состоят. Испохабили стенку и растаяли.

– На рассвете? – уточнил Кащей.

– На рассвете.

– А Горыныч где? Вы разве не поочередно дежурили?

– Горыныч меня и разбудил, как всё началось.

– Ну и где он?

– В этом-то, Бессмертненький, и проблема, – вздохнула Яга. – Уволокли они его с собой.

– Как уволокли? Куда?

– Кинулся Горыныч на них, закричал, чтоб стену похабить прекратили, а они на него налипли, как тесто к рукам, и утянули.

– Да куда утянули-то? – вновь спросил не на шутку взволнованный Кащей.

– Вон туда, – указала дрожащей рукой Яга на канализационный люк, оставшийся еще со времен итальянских братьев-водопроводчиков.

– Да как? Змей вона какой здоровый, а люк – маленький.

– Смялось всё, Кащеюшка, – руки старушки затряслись еще сильнее, когда она показывала, как всё сминалось, – будто глина горшечная. И эти, и Змей наш, в один комок всё. Как каша какая, на грязи замешанная.

Кащей подошел к люку, присел рядом и увидел следы бурой, зернистой слизи на крышке. Провел пальцем, подумав, что ощущения сравнимы с теми, какие бывают, если случайно схватишься за виноградного слизня – холодное, скользкое и одновременно клейкое.

– И запах этот сильнее был в разы, – заметила Яга.

Кащей повел носом и наконец-то понял, что где-то на грани его обонятельных возможностей всё-таки улавливает запах тлена и разложения.

* * *

– Вот Ванька, черт яблочный, всю библиотеку вверх дном перевернул, чтоб ему...

– Да не переворачивал Ваня ничего, – заступилась за него Василиса. – Я за всё время у него только одну книгу видела из твоей библиотеки.

– Это ж какую?

– С картинками, – засмущалась Василиса.

– Камасутру, что ль?

– Её самую, – хихикнула в ладошку Василиса. – Да и ту потом вернул.

– «Основы механики» тогда какого лешего затасканные такие?

– А… – опомнилась Василиса. – Точно, ведроидов же делал.

– Я так понимаю, – Бессмертный окинул взглядом библиотеку, – «История происхождения нежити» сама на стол упала и раскрылась?

– А, так это Серый Волк с Машей Шапкиной, – развела руками Василиса. – Ваня тут ни при чём.

– Проходной двор, а не библиотека, – беззлобно пробормотал Бессмертный и принялся перечислять, возвращая книги на полки. – «Свойства воды», «Посмертное оживление», «Искусство управления массами», тоже Серый Волк с Машей? Или ещё кто?

– Ну, знаешь ли, Кащеюшка, – уперла руки в бока царёва дочка, – тут еще твой братец не один день хозяйничал. С него и спроси.

Бессмертный ненадолго задумался, а потом поинтересовался:

– Где он говоришь?

– В Простоквашине каком-то, почтальоном подрабатывает.

– И спрошу, – кивнул Кащей. – Обязательно спрошу, когда с текучкой разберемся. И если способ добраться до него найду.

Наведя в библиотеке относительный порядок и освободив один из столов, Кащей положил на него стопку увесистых фолиантов и, открыв один, углубился в чтение. Василиса, между тем, присела напротив и тоже взяла книгу из стопки, развернула и принялась изучать оглавление.

В тишине, нарушаемой лишь шелестом страниц, прошло несколько часов. Вдруг Кащей воскликнул:

– Ага! – и встав из-за стола, направился к картотеке, под которую был выделен отдельный длинный ящик. Принялся что-то бормотать себе под нос, достал карточку и повторил: – Ага.

– Нашел? – спросила девушка, отрываясь от чтения.

– Кажется, да, – Кащей подошел к одной из полок, уверенно достал оттуда ветхую книжицу и, положив на стол, открыл её.

– Да что там? Не томи уже!

– Вот. Рассуждения об аномалиях и возмущениях, создаваемых потусторонними субстанциями.

Пролистал страницы до нужной и стал читать вслух:

– Как было сказано в начале трактата, отличительной особенностью нашего мира является его незавершенность, которая влечет за собой вероятность исключений из любого правила доселе существовавшего и любых закономерностей в будущем выведенных путем наблюдения. Однако, исходя из выпавшего на мою жизнь опыта, можно предположить, что наш мир не един и некоторая толика иных миров, входя в соприкосновение с нашим, оставляет следы различной степени материальности, – Бессмертный оторвался от книги, посмотрел куда-то в сторону и задумчиво произнес: – Как будто с Ягой поговорил.

– Дальше, дальше читай! – попросила Василиса.

Кащей откашлялся и продолжил:

– Из наблюдаемых и сопоставляемых мною событий и явлений, кои я перечислю в приложении к сему труду, отдельного внимания заслуживают воплощенные непосредственно демиургами (см. «Размышления о сути демиургов»). Созданные своими создателями по образу и подобию, но, не имея должных умений и опыта, эти сущности сами стали создавать существ и ситуации для того, чтобы развлечь себе подобных или потому что были уверены, что придуманное ими и так существует, – Кащей набрал в грудь воздуха и продолжил. – Созданные такими сущностями мысленные фантомы миров, в свою очередь, соприкасаясь друг с другом, порождают химер. И часть созданных химер получает проекции в нашем мире. Время жизни и возможности этих проекций зависят от силы мысли создателя и воображения тех, кто с этими мирами соприкасается.

Бессмертный умолк, осмысливая прочитанное.

– Всё? – поинтересовалась Василиса.

– Чаще всего таковыми проекциями становятся ключевые места, события или существа, придуманные где-то за гранью нашего мира, так как на их создание у создающего было затрачено колоссальное количество энергии, позволившее в свою очередь и самим вещам, местам, существам распространиться за пределы придуманного мира или события.

– Так это что ж получается… – начала было Василиса.

Но Бессмертный поднял вверх указательный палец, призывая повременить с вопросом, и продолжил читать:

– В редких случаях проекции такого рода неустановленным способом укрепляются в других мирах, становясь полноправными его участниками, однако со временем мир распознает их чужеродность и отторгает.

– Вот вроде бы и понятно всё, – встряла Василиса, – а голова заболела.

– Если возникает потребность в ускоренном отторжении таких проекций, следует просчитать и совершить те действия, которые были предусмотрены их создателем в том мире, для которого они создавались.

– Теперь у меня еще больше вопросов, – сообщила девушка.

– Говоря проще, – принялся объяснять Кащей, – если кто-то где-то придумает себе воображаемого друга, то у нас этот воображаемый друг может стать вполне себе реальным. Но не факт, что надолго, потому что наш мир и мир создателя живут по разным правилам.

Василиса долго молчала, переваривая услышанное, а затем робко спросила:

– Скажи, Кащеюшка, а Ваня мог быть проекцией чьей-то фантазии?

– Да погоди ты с Ваней! Дай мне с тем, что Горыныча утащило, разобраться, – огрызнулся Бессмертный, но тут же смягчился: – Я сам мало чего понимаю. Тем более Ваньку твоего не застал. Это он с братцем моим воевал. Откуда ж мне знать-то?

* * *

Просидели в библиотеке до поздней ночи. Кащей то читал, то бегал по замку в поисках необходимых и только ему известных предметов. Один раз, ненадолго удалившись, Бессмертный вернулся в странном одеянии, состоящем сплошь из карманов и особых петелек для колбочек, ножей и еще не бог весть чего.

Пока он раскладывал собранные зелья и вещички по карманам и ячейкам костюма, Василиса спросила:

– Слушай, а кто такой этот Изяслав Портной?

– Автор трактата? – уточнил Кащей, вставляя флакончик со светящейся жидкостью в одну из нагрудных петель, – не знаю. Кто-то считает, что это коллектив авторов, потому что трудов много написано, даже тяжело представить, что один человек за всю жизнь столько написать смог. Кто-то уверен, что на самом деле такой был. Существует легенда, что много веков назад жил рыцарь с таким именем. Долго промышлял странствиями, да подвигами, а потом вдруг внезапно разбогател и стал одежду шить.

– Кто ж, разбогатев, в портные подаётся? – изумилась девушка.

– Вот и мне эта история невероятной кажется. Но также, говорят, организовал этот Изяслав тайное сообщество не то «феритейл», не то «фритейлор».

– И чем же занималось это общество?

– Знания, говорят, собирало, да систематизировало.

– А означает название что?

– Да затерялось значение в веках-то. Кто говорит, что хвост феи, кто – свободу портному. Поговаривают, эти свободные портные и сейчас есть, только не афишируют своё существование. Потому что, если их знания дурному человеку попадут, то беда будет, – Кащей проверил амуницию, несколько раз подпрыгнул на месте и удовлетворенный результатом, сказал: – Но сколько легенды не пересказывай, идти всё равно нужно. Пойдем, Василиса. Пора.

* * *

– Неужели это итальянцы столько навыкапывали? – изумлённо спросила Василиса, придерживая подол платья, чтобы не замочить его в нечистотах.

– Не похоже, – задумчиво пробормотал Бессмертный, освещая флаконом со светящейся жидкостью очередную развилку тоннеля.

Василисе казалось, что они блуждают по подземному лабиринту целую вечность. Один переход сменялся другим, небольшой тоннель, по которому нужно было идти, согнувшись в три погибели, выходил в тоннель побольше и пошире, а тот, в свою очередь, – в еще больший. Иногда тоннели разветвлялись, но Кащей уверенно выбирал один из вариантов.

– Как ты знаешь, куда поворачивать? – спросила его Василиса.

Тот без слов поднес светящуюся склянку к одной из стенок тоннеля. Вся она была испачкана такой же субстанцией, что и крышка люка.

Некоторое время шли молча, а затем Василиса вновь подала голос:

– Бессмертный, так всё-таки, как думаешь, Ванька мой – тоже проекция?

– Почему ты так решила?

– Ну, появился ниоткуда, наураганил и исчез в никуда.

– Возможно и проекция.

– Это что ж получается, наш мир его отторгнул?

– Ну как я тебе наверняка-то сказать могу, если сам только сегодня до книги с этой теорией добрался?

Василиса тяжело вздохнула, а Бессмертный встряхнул флакон, начавший тускнеть, и свечение на некоторое время вновь сделалось ярче.

Василиса собралась было спросить еще что-то, как из тоннеля впереди послышался слабый стон.

– Слышал? – шепотом спросила девушка Кащея, вглядываясь в едва уловимое свечение где-то в конце тоннеля.

Тот молча кивнул, вытащив на всякий случай из ножен нож с травлеными по всему лезвию диковинными символами.

Звук раздался снова. На этот раз более явственно. Это был голос. И голос звал.

– Нашли! – воскликнула Василиса и бросилась вперед, на звук. – Ваня! Иду, мой хороший!

– Горыныч, держись! – рванул вслед за ней Кащей, а уже в следующее мгновение, когда всё понял, закричал: – СТОЙ, ДУРА!

Но Василиса слышала только голос своего внезапно пропавшего мужа.

Бежать Кащей не прекратил. Но не на выручку трехголовому напарнику, а за девушкой. Его разум понимал, что голос в конце тоннеля, как и свет, всего лишь иллюзия, вызванная тем самым, неведомым, выводившим на прогулку нечто потустороннее, чтобы это потустороннее писало на стене замка. А они, слышали только тех, за кого больше всего в данный момент боялись. Кащей – Горыныча, а Василиса, оказывается, – Ваню.

Кто звал их на самом деле можно было только гадать, но Бессмертный был готов поставить свою иглу на то, что хорошего в начавшем мерцать свете в конце тоннеля нет ничего.

– Стой! – вновь прокричал он Василисе.

Но ответом ему было только хлюпанье луж под ее ногами.

Вывалился из тоннеля в какую-то огромную пещеру Кащей на долю секунды позже Василисы, но и этого было достаточно, чтобы не успеть.

Тело девушки, уже оплетенное аморфными слизистыми волокнами, взмыло вверх. Увлекаемое неведомо откуда берущимся затхлым воздушным потоком, оно стало частью невообразимого в своем безумии, будто снятого в замедленной съемке, вихря, в котором было несколько десятков бессознательно парящих тел. Здесь же безвольно плыл по воздуху и Змей Горыныч. Тут же вращались тысячи листов бумаги, миллионы плывущих сами по себе букв, хаотично складывающихся в нелепые, необъяснимые словоформы: «Цой жив», «Зима не будет», «Мы все умрём», «Аффтар жжот», «Хочу бабу потолще», «Я помню чудное мгновенье», «Нахер так жить», «Сниму двушку в центре» и множество других, среди которых, ярко пульсировала состоящая из заглавных букв фраза «МЫ ВСЕ ЗДЕСЬ ЛЕТАЕМ».

А в следующее мгновение этот безумный вихрь подхватил его, облепив бурыми, слизистыми жгутами и потянув вверх, в свой эпицентр. И в то же мгновение к Бессмертному пришло осознание того, что всё это – обрывки когда-то написанных фраз, из которых состояли рассказы, повести, стихи, сценарии, диалоги в чатах и на форумах, предложения в бегущих строках, напечатанные на баннерах, в книгах, газетах. Кащей не понимал значения многих слов, проносящихся сквозь его разум, но осознавал, что ядром, притягивающим и удерживающим всё это, был невероятной глубины страх.

Страх, что слова будут не к месту, будут не так поняты, не найдут отклик в сердце читателя, не произведут ожидаемого эффекта, не наберут лайков, получат осуждение, будут высмеяны.

Здесь, в подземной пещере незавершенного мира, концентрировался страх авторов всех других миров. Страх, возникавший пусть даже на одно единственное мгновение, пусть даже всего раз в жизни. Здесь был и страх быть пойманным подростка, пишущего на заборе матерное слово, и страх маститого писателя, не уверенного в том, что продолжение получилось на уровне первой части книги, и боязнь выпускника недобрать баллы за экзаменационное сочинение. Здесь была паника младшей научной сотрудницы, пишущей заявление на отпуск в июле, здесь было сердцебиение девочки, старательно выводящей на валентинке признание в любви и даже страх какой-то продавщицы быть уличенной в том, что дописала в ценник лишний ноль...

Через все эти страхи, к нему, плывущему сквозь миллионы висящих в воздухе букв, составляющих миллиарды смыслов, пришло озарение: если всё это будет продолжать копиться здесь и дальше – мира в котором все они живут, может не стать.

– Не надо нам чужих страхов, – зло буркнул он, продолжая вращаться в воздухе, и потянулся к флаконам, закрепленным на нагрудном ремне, сорвал один и, вытащив зубами пробку, взмахнул, разбрызгивая жидкость во все стороны. – Со своими бы разобраться.

Комната ненадолго озарилась невероятным количеством вспышек. Это вспыхивали и исчезали висящие, вращающиеся, плывущие в вихре страха буквы. А еще через миг вихря не стало. Все рухнули на пол пещеры.

– Едить твою мать! – раздался в темноте голос одной их голов Горыныча. – Я кого-то придавил кажись.

– Ну так дыхни вверх, посвети, – предложил в темноту Кащей. – Заодно и выяснишь, кого ты там придавил.

СЕЙЧАС

– Да окстись, чёрт чешуйчатый! – брызжа слюной орал царь. – Ты четырех поросят задохлых догнать не смог. А на них, между прочим, самые лучшие латы кузнеца моего. Где теперь по лесу искать? Всё? Прощай образцы доспехов? Прощай художественная ковка?

– Дык проверить же! – обиженно бормотали головы.

– Мы разве виноваты в том, что у вас, царь-батюшка, поросята беговые?

– А вдруг война, а я латы ваши на термоустойчивость даже не тестировал?

– Ты где таких слов нахватался, коптильня трехголовая! – Златофил подхватил с земли увесистый камень и швырнул прямо в Горыныча.

Камешек ударил среднюю голову Змея по носу и отскочил в траву. Голова недоуменно моргнула. Царь принялся искать, чем бы еще запулить в Горыныча, но так и не найдя подходящего снаряда, махнул рукой и, заложив руки за спину, не оглядываясь ни на Кащея, ни на телегу с сидящими в ней крестьянами и кузнецом, зашагал к замку.

– Лошадь в доспехи нарядить, мыслимо? – злобно бормотал царь себе под нос. – Свиней ежели кто в лесу в железе встретит, так обделается. А тут еще и кобыла. Нате вам. Тоже будет по лесу ходить, звенеть… Ты смотри, рекордсмен по перегару нашелся. Кобылу я еще на эксперименты не переводил. Гадюка перекормленная. И на кой чёрт я проверять согласился?

Настроение у государя испортилось окончательно.

– Горыныч, скажи мне, друг любезный, что у тебя с самоидентификацией? – поинтересовался Кащей, когда царь отошел на приличное расстояние.

– С чем?

– Ну, почему ты себя то в единственном числе называешь, то во множественном?

– Не понял?

– Ну, иногда ты говоришь «я пошел», «я прилетел», а иногда «мы пошли», «мы прилетели». От чего это зависит?

– А! – воскликнула левая голова, – ну так просто же всё!

– Если я пошел, сделал или подумал, – продолжила средняя, – тогда в единственном числе.

– А ежели мы пошли, или мы сделали, тогда во множественном, – закончила правая.

А потом все три хором спросили:

– Чего непонятного?

ЧУТЬ ПОЗЖЕ, ЧЕМ СЕЙЧАС, БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ

– Уж не знаю, откуда оно взялось, как в нашем мире оказалось, но штука отвратительная, ощущение полной безысходности рядом с ней. Люди все, кто там был, потому и не в себе до сих пор, – закончил рассказ Кащей. – А в пещере выход нашелся на южную сторону. Заваленный, правда. Хорошо, что это нечто Горыныча туда затащило. Змей, считай, в одиночку весь завал и разгрёб. Так и выбрались.

– А думали, что мы людей едим, – покачала головой Баба Яга. – А оно видишь чего. Хорошо, что нашлись.

– После такого поневоле в демиургов поверишь и к книгам Изи Портного серьёзнее относиться станешь. Ну не могло ж такое само по себе образоваться? Я смысла большинства образов даже не понимал. Твитеры какие-то, репосты…

– Ну хватит уже голову чужими мыслями забивать-то. Со своими-бы разобраться. Ты мне лучше скажи, какое такое зелье разбрызгал там, что оно подействовало?

– Жидкость экспериментальная, чернила выводящая. Я её на всякий случай прихватил. Сам не думал, что пригодится. Подумал, раз всё это на страхе от написанного держится, значит и выводить надо, как чернила.

– Вот потому я у себя из избушки ничего и не выбрасываю. Никогда не знаешь, что и когда понадобится. Ну да, справился и слава богу, – махнула рукой Яга и сменила тему. – А куда это Горыныч запропастился? Сказал же, что до рощи слетает и обратно.

Словно в ответ на вопрос Яги в воздухе над горизонтом показался трехголовый силуэт.

– Траектория полёта нашего трехглавого компаньона наводит на мысль об алкогольном опьянении. Но учитывая, что отсутствовало это животное не более двадцати минут, такое маловероятно. Причиной данного вывода служит банальное логическое умозаключение, исходя из которого, следует, что для состояния алкогольного опьянения, способного нарушить координацию движений такого крупногабаритного существа, где-то неподалёку должен находиться внушительный источник достаточно крепкого спиртного напитка. А у нас такового не имеется.

– Да нет, скорее всего, его от ноши в стороны бросает, – предположил Кащей. – Видишь, в лапах тащит чего-то.

Горыныч тяжело рухнул на поляну возле избушки и выронил из лап три железных комплекта лат с прожаренными свиными тушками внутри.

– Я всё правильно рассчитал, – сообщил он. Там за рощей овражек, а в латах хрюшкам несподручно из него выбираться. Все четыре туда попадали.

– Ай, хитер! – погрозил Змею пальцем Бессмертный.

– Жалко, на лошади доспех не протестировали, – притворно вздохнул Горыныч, сдирая лапами латы с одной из свиных туш. – Интересно ж, лошадиный череп переварится, али так выйдет.

(c) VampiRUS

(из сериала «Трое, которых пятеро», серия 10)

ЗДЕСЬ

– У них там странное восприятие мира, – перебирая пучки подвешенных под потолком трав, рассказывала старушка. – Главный бог совокупляется с кем попало, принимая форму всяких животных и птиц, если ты чего-то лучше божества делать научишься – наказывают, а уж за помощь кому-то более слабому, так и пытать могут.

– В смысле? – удивилась голова, торчавшая в среднем окошке.

Прежде чем отвечать, Яга отделила несколько веточек от одной из связок и положила в глиняный горшок. Затем бросила туда же щепотку серого порошка из холщевого мешочка и несколько иссушенных до неузнаваемости ягод.

– Ну вот, мучились там раньше люди без огня. Так один небожитель их этим огнём пользоваться научил и всё.

– Что всё?

– К скале добродетеля приковали, на самом солнцепёке. И птичку к нему приставили, чтоб раз в сутки печень клевала, – объяснила Яга, заливая содержимое глиняного горшка кипятком.

– Так же ж и сдохнуть недолго, – поморщились все три головы Змея.

– В том-то и дело, что долго, – Яга накрыла горшок крышечкой и поставила возле печи. – Он бессмертный, прям как наш Кащей. За сутки рана на теле у него заживает и печень восстанавливается.

– Гы-ы-ы, – улыбнулась голова, торчавшая из левого окошка, – царь-батюшка такую печень оценил бы.

– А на следующий день птичка снова прилетает печенью лакомиться.

– Ужас, – скривилась голова в правом окне. – И долго он так страдал?

– До сих пор.

– Погоди, это ж ненормально! – заявила левая голова и покинула оконный проём. Снаружи донеслось: – Кащей, слыш чо говорю? Есть шанс записать в свой актив лишний подвиг...

ВСЁ ЕЩЁ ЗДЕСЬ

– На кой она вам? – подозрительно спросил царь.

– Добро делать будем, – улыбаясь, сообщил Кащей. – Ну, по крайней мере, постараемся.

– Я, между прочим, еще за иголку на тебя обиду затаил.

– Это почему? Вроде же всё по полочкам разложили, добрых дел тебе понаделали, дочку от маньяка-хряка спасли.

– Спасти-то спасли, – задумчиво теребя жиденькую бороденку, ответил царь. – Но осадочек-то остался. Самолюбие моё негодует.

– Ну, так и потешь его, поделись на время артефактиком, – толкнул царя в плечо Бессмертный.

Царь задумался ненадолго. Потом его лицо осветила довольная улыбка.

– Хорошо, дам я вам сферу.

– Ну и по рукам? – Кащей протянул государю ладонь.

– По рукам, – сжал тот руку Бессмертного и, не спеша отпускать, добавил: – но только при условии, что всякое доброе дело, которое вы с её помощью сделаете, будете делать от моего имени. Вам всё равно, а мне плюс подвиг.

– Это как? – попытался выдернуть руку Кащей, чувствуя неладное.

– Каждый раз в конце подвига своего говорите: во имя справедливейшего из царей, защитника обиженных, безраздельного владетеля земель тридевятого царства, мудрейшего Златофила Первого.

– Чо, серьёзно? – захихикал Бессмертный. – Златофил?

– Нормальное имя, – насупился царь.

– Это ж как родители тебя не любили-то… Златофил… Ну хоть не ошиблись. До золота ты охоч. Так вот почему предпочитаешь представляться «Царь, просто царь»?

– Смотри, мы скрепили уговор рукопожатием, – хмуро пробормотал Златофил и, развернувшись на пятках, зашагал по коридору. – Василиса сферу тебе в замок сама принесет.

ДО СИХ ПОР ЗДЕСЬ

– Это чего, грозы ждать? – поинтересовалась странно вывернутая в оконном проеме голова Горыныча.

В окна верхнего этажа было удобнее заглядывать с крыши, но для этого приходилось неестественно выкручивать шеи.

– Да гроза вообще ни при чём, – увлеченно прикручивая медную проволоку к кастрюлеобразной конструкции, пробормотал Кащей. – А вот бабкины травки будут в самый раз.

Где-то на улице грузно затопотало. Горыныч вынул одну из голов из оконного проёма, огляделся и сообщил:

– Избушка пришла.

С улицы послышалась возмущенная ругань Бабы Яги:

– Стояла себе изба триста лет, всё нормально было. Нет же, давай, к замку перегоняй. Да вы думаете, это брёвна скрипят? Как бы не так! Это лапки у избушки скрипят. Старенькая она у меня.

Кащей выглянул в освободившееся от змеевой головы окно и проорал:

– Хорош ныть, старая! Тащи свои травки уже.

Старуха задрала голову, прикрывшись ладонью от солнца, и прокричала в ответ:

– Я старуха!? Ты себя-то в зеркало видел? Иголка твоя, если что, моложе тебя не делает. Только от смерти спасает, – но принялась доставать склянки и мешочки.

Пока поднимали всё необходимое в башню замка, пришла Василиса, неся в руках завернутый в тряпицу хрустальный шар.

– Только он не в идеальном состоянии, – предупредила девушка, водружая артефакт на кастрюлеобразный цилиндр.

Кащей внимательно посмотрел на пересекающую артефакт трещину.

– Не думаю, что это критично, – пожал плечами Кащей, располагая над шаром сложную конструкцию из по-разному наклоненных зеркальных осколков, зафиксированных при помощи всё той же медной проволоки. – Есть, конечно, небольшая вероятность, что пока мы будем там, кого-то перебросит сюда, в качестве компенсации. Но угол падения лучей-то мы всё равно заранее настроим, так что...

ГДЕ-ТО

– Заранее настроим, заранее настроим, – кривляясь, прошамкала Яга. – Настроил?

– Видимо трещина всё же…

– Видимо трещина всё же… – вновь передразнила Яга. – А Василиса тебе говорила! Кулибин бессмертный!

– Ты незнакомыми словами-то не выражайся! – вяло огрызнулся Кащей.

– Какие в словарном запасе сохранились, такими и буду выражаться! – топнула ногой старуха. – Василису по пояс в песок телепортировал, меня на два метра от земли, а Горыныч вообще неизвестно где. Кулибин и есть! Тот тоже квадратные колёса изобретал. На круглых ему, видишь ли, не ездилось! Не мог на мышах сначала эксперимент провести?

– Мыши-то в чём виноваты? – перебила Ягу Василиса, вытряхивая из походных башмаков песок. – И, кстати, где это мы?

– В пустыне, – мрачно буркнул Кащей.

– Чтоб твою кочерыжку хромая обезьяна перед смертью помусолила! – выругалась Яга. – Мы с Василисой тупые и не видим, что песок до горизонта во все стороны? Ты конкретнее как-то можешь…

Яга замолчала на полуслове, потому что из-за ближайшего бархана стала доноситься песня без музыкального сопровождения.

– Арабская но-о-о-очь, – пел кто-то, – Волшебный восто-о-о-ок! Здесь чары и яд погибель сулят. Священный джихад!

Из-за песчаного холма показался верблюд и ведущий его в поводу мальчишка в широких штанах, жилетке и тюрбане.

– Эй, человек, – позвала Яга, щелкнув над головой пальцами. – Подь сюды!

Парнишка подвёл к троице верблюда, поклонившись, поздоровался:

– Долгих лет вам и доброго пути, о достопочтенные путешественники, меня зовут Тесеус и я путешествую.

– И тебе, о достойный сын своих родителей, доброго здравия и пути, – отвесила Яга не менее витиеватый поклон, здороваясь в ответ. – Не подскажешь ли, о любезный Тесеус, куда держишь путь в этом бескрайнем море раскаленного нещадным солнцем песка, простирающемся от горизонта до горизонта?

– Слышишь, – прошептала Василиса, толкая Кащея локтем в бок, – а ты не задавался вопросом, как Яга не умеет разговаривать?

Кащей пожал плечами.

– О почтенная женщина, обходительность которой может сравниться с мягкостью шелков в покоях нашего падишаха, да будут дни его долгими и радостными, держу я путь к развалинам старого города, что расположены в трех горизонтах отсюда.

– О учтивый отрок, достойный сын своего народа, не поведаешь ли ты о цели, манящей тебя к руинам некогда величественного, а ныне покинутого людьми города.

– О обходительнейшая из встреченных мною на моём коротком жизненном пути, иду я туда, дабы прочесть начертанные на стенах храмов письмена. Надеюсь я найти среди оставленной в заброшенном людьми городе мудрости ответы на тревожащие меня вопросы.

– О наилюбознательнейший из всех встреченных на моём долгом жизненном пути юноша, что же за вопросы будоражат твой пытливый ум в столь молодом возрасте, на которые ты не можешь найти ответы в свитках библиотек своего города, что приходится тебе совершать столь изнурительный путь по горячим пескам пустыни?

– Не знаю, – наконец ответил Василисе Кащей так же шепотом, – но сдается мне у них это надолго.

К тому моменту, когда жгучее солнце почти спряталось за горизонт, а Бессмертный с Василисой, скорее от скуки, чем по надобности, развели небольшой костерок из собранных в округе, выбеленных солнцем и отполированных ветром и песчинками веток, выяснилось три вещи. Первая – у юноши есть лампа с джином. Вторая – Тесеус хочет попросить джина, чтобы тот сделал парня героем. Третья – джин не хочет покидать лампу, чтобы исполнить желание.

– Сломался? – предположила Василиса.

– Да нет, – ответила Яга и потрусила лампу.

– Голову себе потряси, – донесся тоненький голосок из отверстия для фитиля. – Трясёт она.

– Вылазь, болезный! – позвала Яга.

– И чего я там не видел? – поинтересовались из лампы. – Опять дворцы строить, да принцесс воровать? Пускай их ворует тот, кто Бременских музыкантов возит. А мне и тут неплохо.

– Да нахрен ты сдался, дворцы тебя строить просить, да принцесс воровать. У нас тут своя принцесса сидит. Хозяин твой уже глазами насквозь её проел.

Василиса захихикала, а парнишка стыдливо отвёл глаза.

– Тогда на кой я вам нужен?

– Да ну… – задумчиво начала Яга, – была мысль попросить тебя, чтобы ты нас кое-куда перебросил. Но, сдается мне, ты из лампы потому и не носа не кажешь, что разучился даже элементарное делать.

– Чив-о-о-о-о? – возмущенно пропищала лампа, и из отверстия для фитиля повалил густой дым.

Яга подмигнула сидящим у костра и сообщила:

– Восток. Горячие люди. Их «на слабо» что угодно можно заставить исполнять.

– Да будет тебе известно, – громовым голосом сообщила покинувшая лампу полупрозрачная субстанция, наконец-то становясь джином, – что без контакта с внешним миром я становлюсь только сильнее, ибо не расходуется энергия, а аккумулируется. Но что ты, женщина, можешь знать о физике, ведь удел твой – гарем.

– Молчал бы уже, банка Лейденская! Аккумулирует он, – не на шутку завелась Баба Яга. – Про физику он мне тут будет рассказывать. Ландау масляный. Кто тебе поверит-то!? Сидишь там, бирюк-бирюком, позабывал, поди, всё.

– Я!?! – возмущенно зарычал джин.

– Ну не я же, – хихикнула Яга. – Телепортацию, небось, в первую очередь забыл.

– Я ничего не забыл!

– Ну, телепортируй нас в древнегреческие мифы, коли не забыл, – продолжала провоцировать Яга, – или всё-таки разучился?

– Слушаю и повинуюсь! – хлопнул в ладоши джин.

И в следующее мгновение около костра остался только он, его лампа и верблюд.

ГДЕ-ТО ЕЩЁ

– Старая дура, чтоб меня от мухоморов никогда не таращило, – выругалась Яга, оглядывая изменившуюся местность. – Вот что мешало конкретнее место указать?

– Что это за коридоры такие странные? – спросила Василиса, оглядываясь.

– Куда мы перенеслись, о достопочтенные путешественники? – подал голос юноша.

Он тоже был здесь.

– Я не понимаю, где мы, – развела руками Яга. – И еще меньше понимаю, как отсюда выйти.

– Чтобы выйти, нужно идти, – заявила Василиса, доставая из холщевой сумки клубок и бережно опуская его на землю.

Тот несколько раз дернулся, словно не мог определиться с направлением, а затем, всё-таки, неспешно покатился в левое ответвление. Компания пошла следом: Василиса, за ней – Яга с парнишкой и замыкал процессию Бессмертный.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ЗДЕСЬ

– Видали? – спросила левая голова у средней и правой.

Те внимательно рассматривали хрустальный шар, внутри которого было видно, как компания вместе с каким-то незнакомым, нелепо одетым парнишкой пробираются по каким-то мрачным коридорам.

– А чего нас-то не зашвырнуло? – наконец спросила средняя голова. – Один из лучиков и на меня же направили. Эти исчезли, а мы тут, в замке остались. Не понимаю.

– Ну, как в замке, – скептично пробормотала правая голова, оглядываясь.

И действительно внутри замковой башни находились только головы. Туловище же, цепко держась всеми четырьмя лапами за черепицу, расположилось на крыше. Широкого, позволяющего поместиться внутрь полностью, входа в лабораторию Кащея не было.

– О, вы гляньте-гляньте, – затараторила левая голова, возвращая внимание соседок к шару, – за ними херня какая-то идет.

– Хм, – пробормотала правая, вглядываясь в шар, – действительно херня.

Стараясь держаться в тени и на расстоянии, воровато следя из-за углов, за компанией следовало крупное двуногое нечто.

– Подвинься. Не вижу из-за тебя ничего, – толкнула правая голова среднюю.

– С другой стороны смотри, – боднулась та в ответ.

– Не могу. Там одно из зеркал бликует.

– Кащей! Сзади! – не обращая внимания на спорящих соседок, закричала левая.

ВСЁ ЕЩЁ ГДЕ-ТО ЕЩЁ

– Кащей! Сзади! – прозвучал взволнованный голос в голове у Бессмертного.

И тот, не раздумывая, кто или что его предупреждает, выхватив меч, ударил с разворота наотмашь. Сталь зазвенела о сталь. Перед Кащеем стояло странное мускулистое существо, почти человек. Если бы не венчавшая человеческое туловище бычья голова. В руках у человеко-зверя был вычурный топор, от соприкосновения с которым и зазвенел меч Бессмертного.

Где-то за спиной испуганно взвизгнула Василиса, за ней – Тесеус. Изумлённо выматерилась Яга. Кащей, скрежеща лезвием меча по топору, увёл его в сторону, еще раз развернулся и снова ударил. Меч чиркнул по плоти, врезался в кость, выворачивая Бессмертному руку. Чудовище взревело от боли, замахиваясь и нанося удар. Кащей дернул меч на себя и вверх, блокируя удар. Ухватив оружие второй рукой, стал выворачивать давящий на него топор. Урод с бычьей головой агрессивно сопел. И Кащей поступил так, как в честном бою не поступил бы ни один рыцарь, дорожащий собственной репутацией. Он изо всех сил пнул странное существо прямо в то место, которое мужчины прикрывают рукой, окунаясь в слишком горячую воду.

К такому человеко-быка жизнь не готовила. Зверь зарычал от боли, выронил топор и упал на колени, схватившись за причинное место. А Бессмертный, из последних сил удерживая меч онемевшей от боли рукой, ударил его прямо по шее, отсекая бычью голову.

– Во имя справедливейшего из царей, защитника обиженных, безраздельного владетеля…

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ВСЁ ЕЩЕ ЗДЕСЬ

– Зеркало слепит!

– Ну, подвинь.

– И подвину!

– И подвинь!

– Да тихо вы, там Кащея убить пытаются.

– Да что ж оно так бликует! – правая голова подвинула носом конструкцию из осколков зеркал, и угол падения лучей изменился.

НЕ ТАМ, ГДЕ ТОЛЬКО ЧТО

– …земель тридевятого царства, мудрейшего Златофила Первого! – закончил Кащей неуверенно, понимая, что о мече в руке напоминает только онемевшая от боли кисть.

– Клубочек путеводный там остался, – оглядываясь, пожаловалась Василиса.

– И пацан, – добавила стоящая рядом Яга, начиная хохотать.

– Чего ржешь, дура старая? – поинтересовался Бессмертный.

– А желание парнишки-то сбылось, – сквозь смех сообщила Яга. – Хотел быть героем и стал. Вплелся авантюрист-халявщик в древнегреческие мифы, как родной. Не успел попасть в другой мир, а уже плюс подвиг в копилку. Тесей, итить его мамку рваным лаптем. Кстати, Кащеюшка, чего ты там орал-то, как оглашенный?

– Да ну… – замялся Кащей.

Бабка вновь захохотала.

– Во славу Златофила? Это чего, царя нашего так зовут? То-то он постоянно «Царь, просто царь», – гримасничая изобразила государя Яга.

Старушкин смех прервал чей-то стон и все трое наконец-то огляделись.

Они стояли на небольшой, метров пяти в диаметре площадке, с одной стороны которой был глубокий обрыв, а с другой – на несколько метров возвышающийся кусок скалы. И к скале этой был прикован обнаженный мужчина.

– Ну вот, таки попали, куда целились, – хлопнула в ладоши Яга и спросила Василису: – Где там твоя кислота заморская, которая железо разъедает-то?

Девушка достала из сумки склянку с желтоватой жидкостью, подошла к узнику, вытащила пробку и плеснула на цепь. Жидкость зашипела, вгрызаясь в ржавые звенья, повалил едкий дым.

Орел появился, когда кислота разъела обе цепи, фиксирующие ноги Прометея. Огромной тенью он пронесся над площадкой, схватил когтями Ягу с Василисой, заложил крутой вираж и разжал когти над соседней вершиной. Девушка и старуха упали на покрытый мхом уступ, а гигантская птица, изящно развернувшись в воздухе, вновь направилась к площадке, на которой остались Кащей с прикованным Прометеем.

Подлетев, птица выставила лапы, взмахнула крыльями, зависнув на несколько мгновений, и приземлилась.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ, ПОКА ЕЩЕ ЗДЕСЬ, НО ВОТ-ВОТ…

– В этот раз точно хана.

– Не хана.

– Хана.

– Да нет же, я тебе говорю. Птичка его не заметит, гляди, как спрятался хорошо. От камня и не отличишь.

– Отличишь.

– Да не отличишь, я тебе говорю!

– Да что ж такое, зеркала-то всё равно бликуют.

– Ну, подвинь.

– Да двигал уже! Солнце смещается и свет иначе падает.

– Ну так еще раз подвинь. Вот так.

Теперь левая голова ткнулась мордой в конструкцию из зеркал, слегка разворачивая её. Луч света ударил в шар, несколько раз преломился об трещину и тремя вспышками ударил в глаза трём головам Горыныча.

– Ай! – вскричали те хором и Горыныч исчез.

СНОВА НЕ ТАМ, ГДЕ ТОЛЬКО ЧТО

Гигантский орел сделал два шага по каменной площадке и остановился, осматриваясь. Бессмертный, затаив дыхание, повторял одними губами, как мантру единственную фразу.

– Только не влево. Только не влево, только-не-в-лево, тольконевлево…

Птица мысленных увещеваний не послушалась. Орел повернул голову именно влево и увидел замершего за валуном Кащея. Развернулся в его сторону, намереваясь клюнуть. Зажатый в угол Бессмертный испуганно озирался, понимая, что бежать некуда. Да и поздно уже.

Птица уже занесла клюв над Кащеем, но в этот самый момент воздух разорвал отчаянный вопль трех глоток Горыныча. А в следующее мгновение орла сплющило телом трёхголовой рептилии, рухнувшей на птицу из ниоткуда. Во все стороны полетели громадные перья.

– Во имя справедливейшего из царей, защитника обиженных, безраздельного владетеля земель тридевятого царства, мудрейшего Златофила Первого, – пробормотал Кащей и добавил: – Пацан сказал – пацан сделал. Надеюсь, царь-батюшка, ты там икаешь.

– Ну, прям, цыплёнок табака, – прокомментировала одна из голов, сходя с раздавленной птицы.

– Ага, – согласилась вторая, – только надо было сначала общипать.

А третья удовлетворенно заметила:

– В шарике хрустальном такой громадной казалась. Но я все-таки побольше этой курицы буду.

– Эй, уважаемые, – позвал Прометей, – вы, ежели меня спасать пришли, то спасайте, что ли?

СНОВА НЕ ТАМ, ГДЕ ТОЛЬКО ЧТО

– Ну и как теперь обратно? – спросила Василиса, украдкой разглядывая правый бок Прометея, выглядевший как один сплошной шрам.

– Всё само произойдет, – вертя в руках гигантское перо, ответил Бессмертный. – В нашем мире время на месте не стоит. Скоро в окно солнечный свет попадать перестанет, а следовательно, и шар хрустальный освещать не будет. Как только это произойдет, мы все назад и вернемся.

– Геракл расстроится, – задумчиво сообщила Яга.

– Чего это?

– Мы ему подвиг испортили. Хоть и не основной.

– Да ладно. Плюс-минус подвиг, в его-то случае какая разница? – успокоил старушку Прометей.

– Я вот, знаете, за что переживаю, – начал Кащей и видя, что взгляды обратились к нему, продолжил: – если всё так вкривь и вкось из-за трещинки этой в хрустальном шаре пошло, мы назад точно вернемся? И в нашем мире точно никого в качестве компенсации не останется?

– Нашли из-за чего переживать, – отозвалась одна из голов Горыныча. – Вы мне лучше скажите, голова орла этого точно с нами обратно не вернется?

– Нахрена тебе? Своих трёх мало, что ль?

– Да не! Она здоровая, просто. Бульон бы наваристый получился.

Солнце вот-вот должно было спрятаться за грядой скал.

ГДЕ-ТО ПОБЛИЗОСТИ ОТ ЗДЕСЬ

Машенька поняла, что что-то идёт не так, когда после вопроса папы-медведя:

– Кто лежал на моей кроватке?

В комнату ворвался мужчина в странном плаще и шляпе-цилиндре, достал два пистолета и, сделав по выстрелу из каждого, уложил наповал и папу-медведя и маму-медведицу. После чего бодрыми поджопниками выпинал из домика перепуганного медвежонка, а вернувшись обратно, сообщил:

– Спокойно, Маша. Я Дубровский.

(с) VampiRUS

ТОГДА

Игнорируя всякий этикет и устоявшиеся традиции, Кащей называл государя на ты, чего себе не позволяла даже Василиса. И царю кащеева смелость даже нравилась, однако в напарниках Бессмертного он сомневался.

– Уж не знаю, как у вас получилось кабана этого по всему периметру головы больного одолеть, но смотрю я на напарников твоих, и в мыслях одно только слово крутится, – царь пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить, но не смог.

– Паноптикум?

– Во! Он самый.

Кащей бросил взгляд на Горыныча, выдыхающего сноп огня в ночное небо, и визжащих от восторга ребятишек. Перевел глаза на начальника стражи, отнекивающегося от старушки-Яги в костюме амазонки. Та требовала немедленного спаринга и одновременно жевала пирожок.

– На ратный бой! – задорно визжала бабка с набитым ртом. – Один на один!

– Ну, да, – согласился Бессмертный с царём. – Есть такое. Но, ты ж знаешь, первое впечатление не всегда верное.

– Так это и не первое! И даже не второе.

– Да хоть десятое. С поставленными задачами мы справляемся? – спросил Кащей и сам ответил на вопрос: – Справляемся. Дочь твоя за нас ручается? Ручается. Каких гарантий еще надобно?

– Так-то оно так, – задумчиво проговорил царь, поглаживая жиденькую бородку, – однако и Василиса ошибаться может. Взять того же Ваньку Дурака, к примеру. Щебетала что, мол, люблю, хороший, ласковый, герой… А в брачную ночь он её из окошка выронил.

– Да ты б сомнениями себя не терзал, а сказал, чего тебе надобно. Не просто так же ты нас позвал?

– Не просто, – признал царь.

– Ну, так и ставь задачу-то, а не ходи вокруг да около.

– Дерзкий ты, потому, видать, некоторое доверие к тебе питаю, – погрозил пальцем Кащею государь и, наконец, перешел к делу: – бардак у меня во владениях творится. Порядка хочу.

– А поточнее? – спросил Бессмертный, уловив краем глаза, как Яга провела обманный удар и таки вырубила начальника стражи.

Тот упал, гулко хлопнувшись оземь, а Яга, изобразив неприличный жест, который неискушённый наблюдатель мог истолковать, как приглашение прокатиться на лыжах, подошла к одному из фуршетных столов, расставленных во дворе по заморской моде, и цапнула с блюда еще несколько пирожков.

– Происходит всякое. А я хочу, чтобы не происходило.

– Расплывчатая постановка задачи, – пробормотал Кащей. – А поконкретнее?

– Есть тут неподалёку несколько мест… как же ж их дочка называет… ароматных… аморальных… – царь вновь защелкал пальцами, вспоминая слово.

– Аномальных?

– Во! Точно! Аномальных мест, в которых происходит странное. В колодце пересохшем, который на краю села, нечисть какая-то завывает. Из-под церкви старой пламя по ночам вырывается. И нора на краю леса, под деревом.

– Ну, допустим, нора под деревом, явление распространенное.

– Не скажи. Туда зайчик постоянно бегает, – доверительным шепотом сообщил царь.

– Может там его гнездо?

– В костюмчике, с хронометром и говорящий, – округлил глаза самодержец.

– Точно зайчик? – ухмыльнулся Кащей. – Не белочка?

– Господь с тобой! – перекрестился государь. – Когда белочка приходит, она – чёртик, а тут именно зайчик. Хотя, может быть и кролик. Но то, что с часами – это факт.

Кащей быстро-быстро заморгал, пытаясь понять ход мыслей самодержца. Но государь вдруг внезапно подвел итог:

– Вот так вот. Наведете порядок – в долгу не останусь.

– А ежели нет?

– А ежели нет… – замолчал царь, задумавшись.

Кащей начал лихорадочно перебирать в уме варианты ответа на вероятный ультиматум царствующей особы. Но ни одна из язвительных фраз, зависших на кончике языка и готовых превратиться в слова, не пригодилась.

– А ежели нет, – сообщил царь, – то буду еще кого-то искать, кто справится.

«Адекватный царь?» – подумал Бессмертный, но следующей фразой глава тридевятого царства развеял его предположение:

– Когда вас на кол пересажаю.

– Почему я не удивлён? – спросил Кащей куда-то в воздух и поспешно добавил: – Вопрос риторический. Отвечать на него необязательно.

– Так что? Когда результата ждать?

– Мы, – Кащей еще раз посмотрел на пышущего в небо огнем Горыныча и на запасающуюся пирожками Ягу, – троица на подъем лёгкая, сейчас перекусим, пару фейерверков запустим и сразу же приступим.

Перекусывать старушка прекратила на рассвете. Тогда же округу перестали озарять огненные всполохи – у Горыныча закончилось топливо.

СЕЙЧАС

Каждый раз, когда Яга отдавала предпочтение мухоморам вместо алкоголя, на неё нападал жор вкупе с немотивированным желанием поспаринговаться. И если среди противников не находилось того, кто мог лишить её сознания, то заканчивалось всё уложенными в штабель добрыми молодцами и попавшими под горячую бабкину руку красными девицами. Когда противники заканчивались, старушка начинала налегать на еду, закидывая в себя всё съестное, до чего могла дотянуться. А когда наступал отходняк, Яга, обычно, вертясь перед зеркалом, разглядывала прибавившую в объеме фигуру, стараясь прогнать из воспоминаний вчерашние хуки, апперкоты, подсечки, запрещенные удары промеж ног и прочие атрибуты мухоморного берсерк-режима.

Нынешнее утро отличалось лишь тем, что вместо зеркала у старушки было отверстие старого колодца, в котором она застряла.

– Чем глубже нора, тем интереснее в неё падать. Главное не есть слишком много пирожков с незнакомых столиков, – бормотала Яга, пытаясь протиснуть своё раздобревшее туловище в жерло колодца.

Получалось очень медленно, и она возмущалась себе под нос, дергая ногами в такт каждому слову.

– Гребаный. Мать. Его. Метаболизм. Нельзя. Было. До. Вечера. Подожда-а-а-а-а-а-ать… – заорала она, набирая скорость.

Вопль закончился беззлобным «бля», обозначившим момент соприкосновения с дном.

Яга встала и огляделась. Прямо перед ней начинался ничем не подсвеченный, выложенный камнем проход. Старушка хмыкнула и шагнула в сырую темноту тоннеля. Прошаркав на ощупь пару десятков шагов, она наконец-то догадалась отцепить от пояса перемотанную промасленной тряпкой ветку и чиркнуть над ней несколько раз огнивом.

Факел занялся сразу же, высветив сырые камни тоннеля, очертания трёх дверей метрах в двадцати впереди и три пары отражающих свет пятнышек, судя по всему, чьих-то глаз. Яга пожала плечами, двинулась вперед, и вскоре факел осветил обладателя отражающих факел зрачков. Точнее, обладательницу.

– Надо было Горыныча сюда отправлять, – усмехнулась старушка, разглядывая трехглавую собаку. – Вы с ним как-то гармоничнее смотрелись бы.

– И тебе здравствовать, – ответила средняя голова собаки-мутанта.

– Ты как здесь оказалась, Цербера? – делая ударение на второй слог имени, поинтересовалась Яга.

– Лето, сезон отпусков, – пояснила левая голова, – подменяю вот.

– За троих, значит, работаешь? Надоело, небось?

– Аж вою с тоски, в темноте да сырости. А тут еще блохи. Кто их только выдумал? – зверюга принялась чесать задней ногой затылок левой головы. – Короче говоря, после адского пламени, знаешь ли, не сахар.

– Кстати, сахар! – воскликнула Яга и достала из кармашка кубик рафинада, чудом уцелевший из всего, что она собирала вчера со стола. – Будешь?

– Буду, – облизнулась средняя морда, а вся Цербера радостно завиляла хвостом.

– Но только у меня один кусочек всего. Кого угощать?

– Меня, – хором отозвались все три головы.

– А чего это сразу вас? – возмутилась средняя. – У меня ж спросили…

– Да какая разница, – перебила ее левая голова, – желудок-то один. Мне давай.

– А ты думаешь, нам вкусовых ощущений испытать не хочется? – возразила правая.

– А ты что, особенная какая-то? – оскалилась левая. – Не мешала б средняя, я б тебя точно укусила.

– Слышишь, ты! – негодующе перебила средняя, – кому это я тут мешаю? Да я самая полезная! Потому и сахар мой!

– С чего это вдруг ты самая полезная? – ехидно поинтересовалась правая голова.

– С того, что восемьдесят процентов атак на меня приходится, и кусаю я первая! Значит и сахар мой.

– Ой, да когда последний раз нам кусать кого-то приходилось? Всё на старых заслугах выехать пытаешься!

– Ага! Как жрать, так тебе удобнее всего, потому что ты по центру. И удовольствие от еды ты получаешь, а как жопу вылизывать, так левая или правая, потому что нам, видите ли, ближе…

– Но я действительно не могу дотянуться!

– Короче, сахар мне! – заявила правая. – Потому что я за гигиеной слежу и мне этот вкус перебить надо.

– А чего это тебе? – возразила левая. – Раз уж на то пошло, то за гигиеной мы обе следим. Я по четным, а ты по нечетным числам.

– В том то и дело, что я по нечетным. В году несколько месяцев тридцать первого заканчиваются. А после него сразу первое. И получается, что я вылизываюсь чаще! Вот разве я не права? Давай хоть у Яги спросим!

– Чего скажешь, бабка? – дуэтом поинтересовались левая и правая головы.

– Скажу, – ухмыльнулась Яга, – что будете так тявкать да скулить, сменщиков не дождетесь из отпуска.

– Чего это?

– Я, по-вашему, в колодец от нечего делать полезла?

– О, кстати! – осенило левую голову. – А чего это ты сюда припёрлась?

– Шумно тут у вас, вот и припёрлась. Скулёж ваш из колодца за версту слышно. Люди стороной обходят, да царю-батюшке жалуются: страшно, мол. Он хотел колодец засыпать к чёртовой матери. Говорит, мол, всё равно сухой лет пятьдесят уже. Да мы втроём отговорили.

– Кто «мы»?

– Я, да Кащей…

– Кащей? – Цербера вновь принялась чесаться. – Это которого братец родной из окошка полетать отправил?

– А ты откуда знаешь? – удивилась Яга.

– Ну как же! – принялась объяснять средняя голова, пока левая и правая пытались выгрызть насекомых из шерсти. – Он у нас недолго побыл, да пользы принес много. Башковитый по части химии да физики! Систему зеркал нам сделал. Да так хитро их расставил, что от одной свечки в подземном царстве светло, словно на земле в рассветный час, становится. Аид теперь непослушных мёртвых электричеством бьёт. Радуется, как ребенок. Всё потому что Кащей этих… как их… аккумуляторов из металлов разных наделал.

– Этот может, – довольно прокомментировала Яга.

– Словом, когда предписание пришло отпустить Кащея вашего, Аид его лично через Стикс перевез. На том берегу руку жал и обещал теплое местечко, когда тот умирать надумает.

– Долго ждать придется, – ухмыльнулась Баба Яга, вспоминая заветную Кащееву иголку.

– А кто третий отговаривал? – теперь собака-мутант пыталась почесать задней лапой среднюю шею. Получалось плохо.

– Горыныч.

– Это кто такой?

– Вы б с ним общий язык нашли, – ухмыльнулась Яга, перекладывая факел в другую руку. – Такой же, как и ты, трехголовый. Только рептилия.

– А чего ж ты, а не он пришел, раз общий язык нашли бы?

– Не пролез бы, – хмуро ответила Яга. – Слушай, я собственно, чего пришла-то. Не могли бы вы тут прекратить завывать в три горла?

– Да мы и не выли, – раздосадовано ответила левая голова.

– Пока блох не подцепили, – добавила средняя.

– Всякие наказания у Аида видели, но блохи – это за гранью добра и зла, – подвела итог правая.

– А ежели докучать насекомые не будут, тихо додежурите?

И, пока Цербера энергично кивала всеми тремя головами, Яга достала откуда-то из складок юбки мешочек с четырьмя вышитыми на нем буквами – «ДУСТ».

ПОСЛЕ

– Блохами животное маялось, от того и выло, – закончила свой рассказ Баба Яга. – Теперь к тебе вопрос, Кащеюшка: почему ты именно к Аиду попал после того, как тебя братец из окошка выкинул?

– Есть такая теория, что каждый попадает после смерти в то место, в которое верил. И, видимо, она рабочая. Потому что мне ближе всего античная мифология.

– Батюшки-святы! – прижала ладони к щекам Яга, – это ж надо подготовиться! Местечко покомфортнее себе придумать и поверить в него успеть.

– Придумай, – усмехнулся Кащей, поглаживая воткнутую в ворот камзола иголку. – А я, кажется, себе всё придумал уже.

– А нас после смерти просто не станет, – флегматично сообщил Горыныч. И пояснил, в ответ на удивленные взгляды: – атеисты мы.

– Ну, так-то оно, конечно, логично, – согласилась Яга. – Но мой тебе совет: определился бы ты, пока не поздно. Глядишь, с единорожками по радуге еще побегал бы, после смерти-то.

– Мне тяжело во что-то верить. Я помню ночное небо еще с двумя лунами, – пояснил свою позицию Горыныч и перевёл разговор в другое русло: – Трехголовая, говоришь?

– Ну а чего ж, одному тебе с тремя головами красоваться?

– Эх, надо было мне колодец выбирать, – мечтательно произнесли головы Горыныча хором.

– Я сначала тоже так подумала, но нет, – возразила Яга.

– Это почему?

– Нечего химер плодить! Извращенец чешуйчатый. Она – собака, ты – змей. А дети кто получатся? Змеебаки?

– Трехголовые змеебаки, – уточнил Кащей. – Я до сих пор не понимаю, как ты в нору под дубом проскользнул. С колодцем бы так не прокатило. Яга, вон, и то еле пролезла.

– По правде говоря, если б не пирожки, то дело двигалось бы гораздо быстрее, – призналась бабка.

– Хм, – задумчиво хмыкнула левая голова Горыныча, – у меня дело двигалось быстрее как раз благодаря пирожкам.

СЕЙЧАС

– О боже! Я опаздываю! Королева будет недовольна! – пропищал кролик, пряча часы на цепочке в карман и прыгая в нору.

Но вместо того, чтобы исчезнуть под землёй, зверёк завис в воздухе, удерживаемый за куцый хвостик когтями трехглавого змея.

– Знал бы ты, как я недоволен, – сообщил кролику Горыныч, разглядывая зверька. – Меня впервые за очень много лет пригласили на общественное мероприятие. Мне радовались дети. Мне не пытались отрубить головы или завязать шеи в узел. С моих анекдотов смеялись. Но выяснилось, что второго дня праздника не будет. А знаешь почему?

– П-п-п-почему? – заикаясь, спросил кролик.

– Потому что ты по норкам прыгаешь.

– Я н-н-не виноват.

– А потихоньку можно было? А? Незаметненько, а? – поинтересовался Горыныч, встряхивая кролика с каждым вопросом. – Чтоб людей не смущать? А я теперь, голодный, должен выяснять, что происходит?

Будто в ответ на последний вопрос откуда-то из карманов кроличьего жилета выпал пирожок. Кащей прекратил встряхивать кролика и протянул одну из лап к еде. Сверху, на корке, чуть более припеченный слой образовывал слова.

– «Съешь меня», – прочитал Горыныч и откусил маленький кусочек одной из пастей.

– Не-на-до! – заверещал кролик.

Но было поздно. Проглотив кусочек непрожеванным, гигантская трёхголовая рептилия принялась уменьшаться до тех пор, пока сама не стала размером с кролика.

Но, даже потеряв в размерах, агрессивности Горыныч не утратил. Теперь он схватил кролика за горло. Только уже не кончиками когтей, а всей лапой. Удерживая пирожок в другой, змей прорычал:

– Ты что со мной сделал, пушистый? Возвращай всё назад!

– Не-не-не могу, – вновь начал заикаться зверёк. – У меня жид-жид-жидкости нет для роста.

– И где её взять? – сдавил Горыныч горло кролику чуть сильнее.

– Та-та-там, – показал тот лапкой куда-то вглубь норы.

– И, я так понимаю, выбора у меня нет?

Кролик отрицательно помотал головой, подтверждая, что выбора нет. Горыныч сказал:

– Поехали! – и, не отпуская ни шею, ни пирожок, махнул крылом и сиганул в нору.

В полёте выругался, перехватив кролика поудобнее, чтобы не свернуть ему шею и, расправив крылья, стал планировать, снижаясь по спирали. Нора была вертикальной и очень глубокой. Но, в конце концов, Змей и кролик приземлились в круглом зале с множеством одинаковых дверей. В центре стоял огромный стеклянный стол с флаконом, этикетка на котором гласила "Выпей меня".

– Оно? – спросил Горыныч у кролика.

Тот коротко кивнул.

– Не уходи никуда, – сказал Змей и, взмахнув крыльями, взлетел на стеклянную поверхность.

Взял флакон в лапы, поддел пробку когтем и не успел сделать глоток, как тут же стал увеличиваться в размерах. В какой-то момент поверхность стола не выдержала, и предмет мебели рассыпался дождём осколков. Кролик испуганно рванулся в сторону и, в очередной раз прокричав, что опаздывает, скрылся за одной из дверей.

– Хм. А удобная штука, – улыбнулся Горыныч, переводя взгляд с недоеденного пирожка на флакон. – Значит, что там у нас?

И потопал к той двери, за которой скрылся говорящий кролик.

– Есть кто живой? – спросил он, просунув голову в открывшийся проём.

Комната представляла собой длинный обеденный стол, заставленный чашками и чайниками.

– Новенький! Заходи! – обрадовано пригласил сидящий во главе стола мужчина в странной шляпе. – Наливай себе чай.

Змей подошел к столу, переложил флакон и недоеденный пирожок в одну лапу и взял освободившейся чайник, попытавшись наполнить ближайшую чашку. Оттуда ничего не лилось.

– Но он же пустой! – заметил Горыныч.

– В том-то и дело.

– Тогда зачем предлагать то, чего нет.

– Из гостеприимства, – уверенно ответил мужчина в шляпе.

– Времени у нас целое ведро, – сообщил дремавший на стуле комок серой шерсти и в подтверждение своих слов постучал лапкой по стоявшему на столе ведру.

Горыныч вытянул левую шею и заглянул в посудину.

– Я в недоумении, – сообщила левая голова, разглядывая содержимое ведра. Внутри лежали часы разных моделей: с кукушкой, наручные, карманные, настенные, настольные и даже несколько песочных.

– А чего непонятного? – вновь подал голос серый комок.

Горыныч пригляделся внимательнее и угадал в очертаниях шерстяных изгибов мышь-переростка.

– Всё непонятно.

– Хорошо же, когда в запасе есть немного времени, – буркнула мышь. – А теперь будь добр, заткнись. Я посплю, пока у меня есть время.

– Время до чего?

– До суда.

– Суда?

– Ну да! Туда-сюда и до суда! – вклинился мужик в шляпе и отпил из своей чашки.

– Ребят, вы тут в своём уме? – настороженно спросила средняя голова.

– Иног-ног-да, – послышался знакомый голос с другого края стола.

– Кролик? Ты же опаздывал!

– Ну да, – согласился белый кролик и кивнул на спящую мышь, – но, слава богу, у Сони есть ли-ли-лишнее время.

– Дурдом, – констатировала правая голова.

– Но безобидный, – согласилась средняя.

– Идем дальше? – спросила левая голова Горыныча.

– Ага, – дуэтом согласились правая и средняя.

И гигантская рептилия покинула помещение.

– Здрасьте, – поздоровался Змей, просунув левую голову в следующую дверь и с любопытством оглядывая подобие судебного зала.

Судя по всему, здесь только что разбили гигантское зеркало, потому что осколки еще отскакивали от пола, когда он сюда заглянул.

– Стража! – заверещала злобная женщина, восседающая за судейским столом. – Отрубите хотя бы эту голову!

– Я извиняюсь, – Горыныч протиснулся в двери целиком, – но с какой это стати?

– Три! – захлопала в ладоши женщина, – втройне веселее! Рубите всё!

К змею заковыляли прямоугольные человечки, до боли напоминающие игральные карты. В руках у них были топоры. Кащей пригляделся внимательнее – это и вправду были карты. Только ожившие.

– Дурдом, – констатировала правая голова.

– Потенциально опасный, – подтвердила средняя.

– Приготовиться к дезинфекции! – скомандовала левая.

Все три набрали в грудь воздуха и одновременно выдохнули.

Карты вспыхнули, разъедаемые пламенем, их стало корежить под воздействием высокой температуры. Горыныч же вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. И столкнулся с кроликом.

– Мне на суд! – сообщил кролик.

– Амнистия, – сообщил Горыныч и зашагал к следующей двери.

ПОСЛЕ

– Сгорело всё. Ну, кроме комнатки с чифирщиками. Я потом пирожок доел, из норы вылетел и жижу допил, чтоб нормальный размер принять.

– А чифирщиков за какие-такие заслуги в живых оставил?

– Не знаю. Они прикольные, – улыбнулась левая голова змея.

– Царь-то убивать всех под корень не просил. Ему надо было, чтобы кролик не бегал. Ну так он и не будет, – подхватила средняя голова.

– Суд-то отменили, – сказала правая, и все трое заржали.

– А с церковью что?

– Да мало половин… тьфу ты! – понимая, что говорит что-то не то, выругался Кащей и поправился. – В смысле, я был не один.

СЕЙЧАС

Кащей, стараясь максимально сочетать скорость и бесшумность, шел вперед. Эхо, гуляющее по многочисленным коридорам, извивающимся во всех мыслимых направлениях, дезориентировало. Разбросанные тут и там кости, не всегда человеческие, цепляясь за ноги, раздражали. Запах чадящих факелов вызывал ощущение лёгкой тошноты.

Спертый воздух подземного лабиринта становился с каждым шагом теплее, но Кащей не останавливался, ориентируясь на мешанину звуков, постепенно становящихся громче и разборчивее. Бессмертный уже четко различал отдельные части звукового пазла. Лязг и скрежет железа, агрессивное рычание, треск дерева. Отдельной нотой в этой какофонии звучала беззлобная, почти восторженная ругань.

Очередной поворот вывел его к массивной распахнутой, а точнее, выбитой двери. Из-за неё, собственно, и доносился шум, который теперь, когда Кащей достиг его источника, логичнее было назвать грохотом. Осторожно выглянув из-за едва держащегося на петле куска двери, Бессмертный увидел двух добрых молодцев, измывающихся над какой-то крупногабаритной краснокожей образиной, утыканной по всему телу рогами разной величины и изогнутости.

Демон, а это был именно демон, плакал, шмыгал носом, просил развязать и отпустить. Но парочка была непреклонна. Одного Кащей узнал сразу. Личность второго была ему незнакома.

– Не работают твои приёмчики, Балда, – отметил незнакомый.

– Странно, – пожал плечами Балда, разглядывая ладонь и в очередной раз складывая пальцы для щелбана. – Раньше всегда срабатывало.

– Может, раньше не такие крепкие попадались? – предположил второй.

– Может, – пожал плечами Балда и вновь щелкнул громадного беса по лбу.

– Ребятушки, ну прекратите, пожалуйста. У меня от ваших щелбанов песня в голове. И она мне не нравится, – причитая, попросил демон.

– Какая?

– Мало половин, мало-мало половин, – плаксиво напел тот.

– Где черевички, супостат?! – грозно спросил второй, поднося кулак к широким демонским ноздрям.

– Да хрен с ними, с черевичками, Вакула, – осадил его Балда. – Мы, вон, сейчас, камешек драгоценный изо лба у него выбьем, на деньги сменяем, сколько хочешь черевичек купишь. Да таких, что и царице не снилось, а уж Оксане твоей, так и подавно.

– Не надо выколупывать, – взмолился демон.

– Да как ты его выбьешь, – проигнорировал просьбу Вакула, – ежели кристалл – одно целое с черепом?! Уже и ножом ковыряли и огнем жгли, а ему хоть бы что...

– Может, под углом определенным надобно? – задумчиво спросил сам себя Балда, согнул пальцы и вновь щелкнул демона по лбу.

– Ай! – взвизгнул тот. – Опять заиграла!

– Та же самая? – заинтересованно спросил Балда.

– Мало половин, мало половин, – грустно запел демон, одновременно пуская слезу и кривляясь. – Мало половин, мало-мало половин… Я открываю мир других мужчин…

¬– Срамота какая! – сплюнул в сторону Балда.

– Нда, набил ты ему головушку, – пробормотал Вакула. – Мне его почему-то аж жалко становится.

– А за что его жалеть-то, врага рода человеческого? – задорно поинтересовался Балда, уже в который раз щёлкнув демона по лбу. И попросил: – не бузи!

– Не бузю, – согласился демон, – хотя мне от этой мелодии в голове очень бузово. Мало половин…

Балда ударил по кристаллу еще раз и демон, отчаянно взвизгнув «Мало половин», с радостью потерял сознание.

– Ну вот, – расстроился Вакула, – теперь точно не узнаем, где черевички взять.

– Да на кой тебе те сапожки? Ты ж вроде бы выпрашивал одну пару.

– Да понимаешь, – замялся Вакула. – Со свадьбы-то не один годок прошел.

– Сшорхала, что ль? – засмеялся Балда.

– Да не.

– А чего тогда?

– Чувства у нас притупились… – отводя взгляд, сообщил Вакула.

– И?

– Ну, сапоги теперь надо…

– Да что я из тебя по одному словечку вытягиваю-то?

– А, так его раз так! – махнул рукой Вакула и принялся рассказывать: – Проела мне плешь моя Оксана. Мол, близость у нас не та, остываю я, мол, к ней. А как тут не остыть? Ты пойди-ка, помаши кувалдой, да меха горна покачай. Но не хочет ненаглядная слышать. На свой счет всё принимает. А тут у Солохи книжку углядела срамную, в которой повествуется, как через это самое… ну того…

– Через поебаться? – простодушно подсказал Балда.

– Ну, да. Вот через разнообразие в этом самом огонёк страсти снова разжечь.

– А сапоги то-тут причём? – не понял Балда.

– Ну дык наряд такой.

– Она их на себя надеть собирается?

Вакула кивнул.

– И чего помимо сапог ей надобно? Долго мы на чертей под церквями охотиться будем?

– Ну… – по интонациям Вакулы и тому, как он прячет в пол глаза, было понятно, что от обсуждаемой темы парню не по себе. – Плетку я ей кожаную, как она просила, сплёл. А больше ничего и не надо.

– Во дела! Чего только люди не придумают, чтоб по-человечески не ебстись-то! Истину говорю тебе, Вакула, ведьма твоя Оксана. Нормальная баба сапоги с дьявольской ноги надеть не решилась бы, а эта, наоборот, кроме них надевать ничего не собирается! – изумился Балда. Затем, посерьезнев, предложил Вакуле: – Так может я лучше Оксане твоей щелбана дам, дурь из неё выбью?

– Не можно, – тоскливо проговорил Вакула. – Люблю я её.

– Ой, чувствую я, приведут тебя бабские затеи к печальной участи.

– Мало половин, мало-мало половин! – бодро начал пришедший в себя демон, но Балда, не отвлекаясь от разговора, отпустил ему очередной щелбан и адское порождение вновь утухло.

Его напарник почесал затылок, обошел красную, усеянную шипами разной величины тушу и спросил, показывая характерный жест пальцем вдоль шеи:

– Может, мы этот камень вместе с головой на поверхность поднимем?

– Да он же твёрдый, как кирпич. Чем её от тела отделять?

– А камешек, говоришь, не отколупывается?

– Бесполезно, – махнул рукой Балда, – намертво в череп врос.

– Ну так и на кой он тебе вообще нужен? Мы вообще-то за черевичками сюда полезли, а не за камнем.

– И черевички поищем. Но камешек из башки у этого дурня сколупнуть всё ж таки хотелось бы. Уж больно красивая вещица.

Слушая беззлобный диалог напарников, Кащей так увлекся, что не заметил усиливающегося запаха серы. Точнее, заметил, но было уже поздно. Реальность стала трескаться, будто яичная скорлупа и в образовывающиеся огненные расщелины посыпались черти. А спеленатый по рукам и ногам красный гигант жизнерадостно сообщил:

– Я открываю мир других! – и снова запел: – Мало половин, мало-мало половин…

Теперь слова мотивчика звучали, словно издевательски-угрожающий намёк, под который и завязалось побоище.

Поначалу дело у парочки шло споро, и визжащие противными голосами черти, разлетаясь в разные стороны и ударяясь оземь, рассыпались дымными облачками пыли. Но на смену развоплощенным тварям из пышущих жаром щелей в пространстве, лезли новые. Количество мелких бесов не уменьшалось. И когда черти стали наседать совсем плотно, а Вакула, отбиваясь от них, матом спрашивать сам себя «зачем ему такая Оксана?», Кащей с криком:

– Держитесь, мужики! – выскочил из своего укрытия.

– Коша! – радостно воскликнул Балда, раздавая щелбаны налево и направо. – Пришел в себя!?

Кащей не ответил, но метнулся к пышущему жаром разлому реальности, доставая на ходу медный медальон с вычурным узором и вынимая из ворота куртки заветную иглу.

– Куда ты?! – закричал на него Балда. – Помогай давай!

– Я и помогаю, – огрызнулся Бессмертный, прикасаясь к одному из ответвлений разлома медальоном и начиная выписывать вокруг узоры иглой. Разлом в месте Кащеевых манипуляций затягивался.

– ТЫ!!? – заорал связанный демон. – ОПЯТЬ?!

– Не опять, а снова, – не отвлекаясь от своего занятия, парировал Кащей.

Балда и Вакула, не забывая раздавать щелбаны и крестить набегающих бесов, удивленно выпучив глаза, следили за развивающимся между Кащеем и демоном диалогом.

– Опять всё портишь!

– Не порчу, а исправляю, – возразил Бессмертный, начиная сращивать следующий разлом.

Когда все дыры в реальность были закрыты, черти превращены в пыль, а связанный красный демон охрип от извергаемых проклятий, Кащей спрятал медальон, прикрепил иглу к вороту камзола и обратился к Вакуле с Балдой:

– Парни, мне кажется, я знаю, как решить обе ваши проблемы.

– Погоди, а откуда ты знаешь этого? – кивнул Вакула на связанного демона.

– Конкурирующая с Аидом фирма, – пожал Бессмертный плечами. – Недобросовестной рекламой умерших в свою версию ада переманивал.

– Вот те раз! – удивился Вакула. – Ад, значит, не один?

– Не один. И у некоторых даже свой собственный, – подтвердил Кащей. – Так вот. Камешек я вам помогу достать. И сапожки, каких Оксана твоя в самых откровенных фантазиях представить не могла, тоже предоставлю.

– Так ты слышал, о чём мы разговаривали? – настороженно поинтересовался кузнец.

– Слышал, – кивнул Бессмертный, – но тут же забыл. Слово джентльмена. Что у вас в спальне происходит, меня не касается.

– Тогда от чего ж помочь стремишься? Какая твоя выгода в этом?

Кащей устало вздохнул, рассказал о том, как его компанию пригласили на бал под предлогом амнистии. И о том, как эта самая амнистия плавно перетекла в просьбу навести в окрестных подземельях порядок, чтобы простой люд не смущать.

– А когда спустился, выяснять что происходит, смотрю – вы уже здесь и половина работы сделана. Так отчего бы не помочь тем, кто помог мне?

– Звучит правдиво. Так как, говоришь, нам камень из головы у чудища вынуть? – перешёл к делу Балда.

– Не смей! Не смей им помогать! – закричал демон.

– Извини, Дьябло, ничего личного, – развел руками Бессмертный. И обращаясь к Балде: – Ты с основами физики знаком?

– С кем?

– Такое выражение как «кинетическая энергия», тебе о чём-нибудь говорит?
(окончание в комментах)

Из серии "Трое, которых пятеро" (история #7)

СЕЙЧАС

– Василиса по тарелочке со мной связывалась, – сообщил Кащей.

– И чего? – заинтересовался Горыныч. – Опять украсть-убить-сломать что-то нужно?

– Отнюдь!

– От отнюдя слышу!

– Короче говоря, – отмахнулся Бессмертный, – Василиса Царю рассказала, как мы её от Нуф-Нуфа спасали.

– И чего?

– Как чего? Амнистия! Нас даже на бал приглашают.

– Куда?

Кащей набрал воздуха в грудь, досчитал до десяти и продолжил разъяснять:

– Государь в гости съездил к соседям, теперь, говорит, не хочу пиры-застолья, хочу балы-маскарады.

– Реформатор, бля, – буркнула какая-то из голов Горыныча.

– В молодости мне довелось побывать на многих мероприятиях подобного рода. Но один из балов запомнился мне больше остальных. Хотя я на нем даже не танцевала, – подала голос Яга.

– Так ты не местная? – изумилась одна из голов Горыныча. – Балы ведь заморская блажь. У нас-то – пиры.

– Раскусил! – осклабилась баба Яга.

– Что раскусил? – начала отплевываться левая голова. Хоть она и пришла в себя после щелчка Балды, но образные выражения иногда воспринимала как-то неадекватно.

– Сколько с тобой общаюсь, а не перестаю удивляться деталям из биографии, – сообщил Кащей.

– Да ты у нас тоже не лыком шит, – ответила комплиментом на комплимент Яга. – Одно только то, что у тебя есть брат – точная твоя копия, чего стоит.

– Лучше б его не было, – буркнул Кащей.

– Вот только давайте в ностальгию не ударяться, а? – умоляюще попросила средняя голова рептилии.

– Ностальгия, да будет тебе известно, ничто иное как реконструкция предыдущего жизненного опыта, не воспроизводящая прошлые события, но включающая субъективную оценку вспоминающего, считающего положительными даже негативно пережитые ситуации. А учитывая то, что вспоминая некоторые эпизоды прошлого, ни я, ни Кащей не испытываем к оным нежных чувств и желания, чтобы они повторились, то я бы скорее назвала данные рассказы устным способом передачи жизненного опыта, а не ностальгией.

– Это называется задушевное пиздобольство.

– Ну, или так, – согласилась Яга. – А раз уж ты сам согласен с тем, что мы здесь не нюни распускаем, а опытом делимся, то изволь послушать, пока я марафет наводить буду. Как-то мы на балу у короля Убералисена с одним рыцарем пересеклись…

– Ну невыносимо же! – простонала трехголовая рептилия и потопала куда-то за избушку.

– Звали его, кажется…

ТОГДА: Незнакомка

– Как зовут тебя, рыцарь? – спрашивает Незнакомка в странной шляпке, с прикрытым вуалью лицом. Голос у неё низкий и глубокий, с едва уловимыми нотками хрипотцы.

– Имя моё не скажет тебе ни о чём, прелестное создание, – уходит он от ответа.

– Вина? – не отступает она.

– Не откажусь, – улыбается Нахтигаль, сдерживая дрожь в руке, принимающей бокал.

– За успешный финал? – протягивает незнакомка свой сосуд, вызывая мелодичный звон соприкосновением хрусталя с хрусталём.

– Финал чего?

– Того, что вот-вот начнется.

Взгляд его всего на мгновение дергается куда-то в сторону, но тут же возвращается к блестящим в прорезях маски глазам собеседницы.

– Не понимаю, о чем ты?

– Всё ты понимаешь, – улыбается та.

Музыка заглушает гудение голосов в тот самый момент, когда рыцарь подносит бокал к губам, обеспечивая себе паузу, во время которой – это видно по глазам – что-то лихорадочно просчитывает в уме. Рука дергается, чуть было не расплескивая вино. Он нервничает, хотя и старается не подавать вида.

– Я могу помочь, – встав на цыпочки и приблизив губы к его уху, всё тем же сводящим с ума голосом сообщает девушка в карнавальной маске, издавая губами звук, который часто можно услышать после затяжного поцелуя пылких любовников. – Но взамен ты поможешь мне.

– Как? – взволнованно спрашивает рыцарь. Он уже не пытается делать вид, будто не понимает, о чём речь.

Её палец, слегка придавив ткань, касается верхней пуговицы его камзола и ползет вниз, останавливаясь на каждой пуговице, разделяя предложение на отдельные слова.

– Так. Как. Ты. Планировал. Сладенький.

СЕЙЧАС

– Как же ж его звали-то, суку такую…

– Вот не умеешь ты рассказывать, – иронично подал голос из-за избы Горыныч, – когда не нужно, такие конструкции из слов городишь, что у меня извилины во всех трёх головах на финишную прямую выходят. А как интересная история намечается, так на ненужные мелочи отвлекаешься.

– Милый, поживи с моё! – начала было оправдываться Баба Яга.

И Горыныч заржал во все три глотки.

– Даже-ть, ежели на три разделить, мой век всё равно поболе будет.

– Неужто? – раздалось из избушки.

– Да я, к твоему сведению, еще две луны на небе застал!

Яга выглянула в окно и, игнорируя аргумент трехглавого, задумчиво пробормотала, глядя в небо:

– Зикхайль?

– Чего? – не понял Кащей.

– Кажись, Зикхайль его звали…

ТОГДА: Нахтигаль

– За короной пришел?

Нахтигаль хватает Незнакомку за предплечье и, крепко стиснув, угрожающе шипит:

– Откуда знаешь? Кто такая?

– Полегче, рыцарь, полегче, – высвобождает руку та. – Слухами земля полнится. А среди вас, среди лихих людей, безрассудный – каждый третий, самоуверенный – каждый второй, не в меру болтливый – каждый первый.

Большая часть сознания Нахтигаля занята тем, что отмечает изменения в бальном зале: перемещения гостей, стоящие у колонн группы не решившихся пригласить кого-то на танец кавалеров, перешептывающихся дам, кружащиеся в вальсе пары, стражу, разносящих напитки лакеев. Меньшая цепляется за каждое слово незнакомки, в надежде, что в её речи проскользнет хоть какой-то намёк на то, кто она или откуда знает о заключенном пари.

– Имеющий уши слышит, что нужно, – продолжает нашептывать та. – Ты, Водяной, Стервелла. Кто еще?

Рыцарь, слушая девушку, не перестает следить за бальным залом. Вон шумный крупный мужик в камзоле с огромной, под стать ему самому, бутылью, регулярно отпивающий глоток-два – сушит бедолагу. Вроде бы общается с компанией королевских охотников, но когда что-то рассказывает, пятится на шажок-два. Оттягивает всю компанию на себя – ближе к трону. Ещё полчаса назад охотники хохотали у среднего окна. Сейчас они уже возле колонны.

– Бесспорно, в вашем пари есть что-то захватывающее, – продолжает Незнакомка. – Но не пахнет ли это всё безрассудством?

Нахтигаль слушает и наблюдает, как шикарно разодетая дама в мехах, с черными слева и белыми справа волосами, курсирует по залу от группы к группе таких же, как она баронесс, графинь, маркиз. Держится слегка отстранённо, хотя и принимает живое участие в разговорах. Постоянно стреляет глазами по сторонам и, скорее всего, так же, как и сам Нахтигаль, отмечает всех, попадающих в область зрения людей и детали. Даже самые мелкие. Её можно было бы назвать красивой, если бы не чрезмерная худоба. Но за богатой одеждой никто не замечает костлявости.

– В какой-то момент сегодня вы станете мешать друг другу, а желание быть первым затмит разум, провоцируя делать ошибки. И кто-то решится подставить другого, чтобы выиграть пари.

Незнакомка не говорит о себе. Она говорит о заключивших пари. Но уши рыцаря ловят каждое слово. И отмечают каждое движение в зале.

Личная охрана короля не бросается в глаза. Её будто нет. Но рядом с Убералисеном всегда несколько одних и тех же лиц. Кто-то подходит к нему, к кому-то подходит он, ведутся разговоры, отвешиваются поклоны, сыплются комплименты, однако несколько человек рядом с ним, а точнее – четверо, не меняются. Примечательно, что среди них одна женщина-амазонка. Но это явно не гостья. И её одеяние – не маскарадный костюм.

– И из-за стремления быть круче всех, кто-то наплюёт на безопасность остальных, – едва уловимая хрипотца в голосе Незнакомки, будто она только проснулась, отвлекает.

Её дыхание, вместе со словами касающееся уха, не даёт сосредоточиться. Но мозг продолжает фиксировать происходящее, глаза – следить за королём и теми, кто его окружает, уши – наслаждаться бархатным голосом.

СЕЙЧАС

– Народу было – не протолкнуться, а для меня скопление большого количества человеческих единиц на относительно небольшой площади, даже сейчас, при наличии внушительного багажа опыта, приобретенного за последующий отрезок жизни, было и будет негативно влияющим на нервную систему и не позволяющим сосредоточиться на основной задаче фактором.

– Пиплофобия, – задумчиво проговорил Кащей.

– У каждого свои недостатки, – пробасил Горыныч из-за избушки. – Я, например, только с высоты полета понимаю что и где, а когда пешком хожу, постоянно на местности путаюсь.

– Топографический кретинизм, – вновь поставил диагноз Кащей.

– Ты ж, например, – продолжал трехголовый откуда-то из-за избушки, обращаясь к Яге, – вместо того, чтобы понятно и быстро объяснить, много лишних сложных слов говоришь...

– Перманентное пиздобольство, – отметил Кащей.

– ...но мы привыкли и даже понимаем тебя. Я ж осознаю, что несмотря на такой недостаток, ты полезный член команды.

– Вынужденная толерантность...

– Слышь, худосочный, – вновь выглянула из окошка Баба Яга, – а навязчивое стремление диагностировать диагнозы когда тебя не просят, как называется?

– Дохуя умный, – хором предположили все три головы из-за избушки и дружно заржали.

ТОГДА: Кэлпи

– И я ему говорю: доблестный сэр, вы, конечно, можете сделать так, как считаете нужным, но на свой страх и риск, потому что ходят слухи, будто особа, которую вы так вожделеете, ведьма.

– И что он?

– Рискнул, – Кэлпи пожимает плечами и с напускным безразличием отхлёбывает из здоровенной бутыли.

Охотники молча ждут, когда здоровяк продолжит, а он – когда кто-то задаст вопрос.

– И у него... получилось? – наконец интересуется самый молодой из собеседников.

– А не знаю. Я его больше не видел, – Кэлпи выдерживает паузу и добавляет, опираясь о колонну: – Никто не видел.

Молодой нервно хихикает. Остальные изумлённо, с некоторой долей испуга смотрят на Кэлпи.

– Холостым, – наконец добавляет здоровяк. – Охомутала она его.

Компания разражается смехом.

– Разве ведьмы могут иметь мужей? – недоумевая, спрашивает молодой.

– Любая женщина, – Кэлпи доверительно кладёт ладонь парню на плечо, – у которой есть муж, по определению ведьма.

Старшие снова одобрительно хохочут, а молодой смущённо краснеет.

– Понимаешь ли, мой юный друг, у каждого мужчины есть особый рычаг, взяв в руки который, женщина способна управлять нами так, как ей заблагорассудится.

Компания замолкает в ожидании следующей шутки. И гигант не заставляет ждать долго. Сделав несколько внушительных глотков из горлышка он добавляет:

– Кроме меня и лорда Дерхахна.

– Почему?

– Я не стесняюсь управлять своим рычагом сам, – кто-то их собеседников издает короткий смешок, а Кэлпи, язвительно ухмыльнувшись, кивает в сторону балкона, на котором престарелый аристократ что-то нашёптывает на ухо юному пажу, пытаясь его приобнять, – а рычаг лорда во власти мальчиков.

Компания охотников в очередной раз неприлично и громко хохочет, не замечая, что за время развеселого разговора проделала путь от центрального окна до ступеней, ведущих к трону. Они даже не обращают внимания на снующих туда-сюда слуг с подносами полными яств и напитков, настолько увлекательно ведет беседу их новый знакомый.

Сам же здоровяк, помимо того, чтобы развлекать охотничью братию, успевает отслеживать короля и нескольких гостей.

Особых гостей.

Которых никто не приглашал. Как, собственно, и его самого.

Каждый с разным успехом приближается к цели пари – короне Убералисена. Стервелла, мило общаясь со знатными дамами, также ненавязчиво обходит бальный зал по другому краю. Однако в отличие от Кэлпи не собирает вокруг себя компании, держась со всеми вежливо, но отстраненно. Скорее всего, будет ловить момент и постарается спереть корону незаметно, обставив всё так, словно она ни причём, и ускользнуть до того, как поднимется паника.

Кэлпи рассчитывает сделать всё абсолютно противоположным образом.

Четверых телохранителей – троих мужчин и одну женщину, делающих вид, что они заурядные гости, – Кэлпи срисовал давно и теперь, почти подобравшись к королю, ждет удобного момента. Сорвать корону, когда внимание всех четверых переключится на кого-то (а оно обязательно переключится) и рвануть к окну. Несмотря на внешнюю неуклюжесть и габариты, наводящие на мысль о нерасторопности, он очень проворен. Ну а выпрыгнув с добычей в окно, Кэлпи примет форму коня и поминай как звали – пари в кармане.

Преимущество перед Стервеллой в том, что после определенного момента ему не нужно переживать о скрытности. Нахтигаля Кэлпи в расчет не берет – парнишка совсем зелёный и сам не понимает, во что ввязался. Несколько дерзких ограблений не показатель мастерства. Даже разбойные нападения нужно просчитывать – ангелы-хранители и те не всегда справляются. Что уж говорить о взбаламошенной и капризной удаче?

Вот и сейчас парнишка, забыв обо всем, отвлекся на какую-то вертихвостку. Та уже водит пальцами по камзолу рыцаря, а он и растаял. Ух как глазки забегали. Не иначе как прикидывает, куда бы уединиться с этой дамочкой в вуали. Ну, тем лучше. Не будет под ногами мешаться.

– А вот однажды довелось мне видеть коричневую мохнатую тварь с огромными, как у слона ушами, – начинает травить очередную историю Кэлпи, – верхом на говорящем крокодиле…

СЕЙЧАС

– Сказочник он, я вам доложу, похлеще Баюна. На ходу такое сочинял – на голову не натянешь. Говорящие крокодилы, пионеры какие-то, металлолом… Словом, рассказывать любил и умел. Да так складно и убедительно, что я до сих пор нет-нет да и задумаюсь, а вдруг действительно где-то есть такие животные, которые старым железом запасаются, как белки орехами.

ТОГДА: Незнакомка

– Удачный момент я организую, – хихикает Незнакомка, прижимаясь к Нахтигалю. – Главное, не проворонь его.

– Так а что делать? И когда? – недоумевает парень, которого все принимают за рыцаря.

– Не ошибёшься, – Незнакомка отступает на шаг, берет ладонь Нахтигаля в свою. И, направляясь в сторону короля, добавляет: – Иди за мной.

Они идут рассекая толпу. Незнакомка уверенно выбирает направление, обтекая стоящих, танцующих, разговаривающих. До Нахтигаля со всех сторон долетают обрывки диалогов, сливаясь в единый сюрреалестичный монолог состоящий из разных голосов.

– ...невероятная история...

– ...урожая прошлого года...

– ...не думаю что она такая...

– ...породистая лошадка, но...

– ...герцогу об этом знать необязательно...

– КРЫСА!!! – возвращает его в реальность женский визг.

Нахтигаль упустил тот момент, когда их руки разъединились и он оказался чуть за спиной Убералисена, а Незнакомка – метрах в пяти перед королём. Дамы с визгом отступают, подбирая платья, расталкивая мужчин. Образуется круг, в центре которого нахально умывается серый грызун. Краем глаза Нахтигаль отмечает, как Стервелла протискивается в сторону, выбираясь из толпы по направлению к трону. Но зачем? Корона ведь на короле!

В следующее мгновение разбойнику под личиной рыцаря становится понятно. Эта шизанутая плевать хотела на пари, когда увидела белую меховую мантию с черными пятнами, что Убералисен сбросил, оставив на троне, спустившись к гостям. Белое с черными пятнами. Бзик? Фетиш? Какая разница, если это – минус конкурент.

Нахтигаль переводит взгляд на образовавшийся пустой круг, в центре которого на задних лапках стоит крыса, и видит, что к этой крысе уверенно шагает Незнакомка с прикрытым вуалью лицом. Люди, образовавшие круг, замирают, а девушка, спокойно подойдя к зверьку и, присев на корточки, протягивает ему ладонь. Крыса недоверчиво обнюхивает пальцы Незнакомки и – все ахают – бодро взгромождается на руку. Девушка встаёт, держа грызуна на ладони и вытягивает руки в разные стороны. Крыса, смешно топорща усики, бежит по руке к плечу, цепляясь лапками за воротник перебирается на второе плечо а оттуда неспешно шествует к ладони.

По толпе проходит шепот предположений.

– Ведьма…

– Укротительница…

– Запланировано…

– Гипноз…

Девушка, это видно даже сквозь вуаль, бросает многозначительный взгляд на Нахтигаля и делает из рук кольцо, по которому начинает бежать крыса. И тут до него доходит, о чем она говорила, ведя пальцем по пуговицам камзола. Она не пуговицы считала. И не пыталась соблазнить. Она проверяла, действительно ли в складках одежды лежит муляж короны короля. Нахтигаль начинает пятиться чуть вбок, чтобы стать у короля за спиной. Трое персональных охранников заворожено наблюдают за внезапным представлением. И только амазонка, брезгливо скривившись, покидает круг.

– Так вот твоё слабое место, воительница, – бормочет себе под нос Нахтигаль, расстегивая пуговицы камзола и запуская руку за пазуху. Одновременно он видит, как Кэлпи с другой стороны тянет руку к голове короля. Ему, с его ростом это не составляет труда.

Неумолимо-короткие мгновения растягиваются до бесконечности в тот момент, когда Незнакомка, подкидывая крысу в воздух весело кричит:

– Оп-па!

Кэлпи поворачивает голову на внезапный звук, продолжая тянуть руку. А Нахтигаль, за мгновение до того, как рука здоровяка сомкнется на ободе короны, меняет её на подделку, пряча настоящую там, где только что лежал муляж. И в следующее мгновение громадная ладонь здоровяка хватает символ царской власти. Для самого короля, увлеченного представлением с крысой, два этих мига сплетаются в один и ему просто кажется, что с его головы сорвали корону.

– Стража! – вопит король. – Корона!

И испуганная крыса, резко дернувшись, спрыгивает с ладоней Незнакомки, рванув меж ногами столпившихся людей.

СЕЙЧАС

– А Нахтигаль-то твой не дурак!

– Осмелюсь заметить, ты очень сильно заблуждаешься не только называя его моим, но и давая ему такую лестную характеристику. Единоразовое попадание в идеальное стечение обстоятельств, такое как произошло в описываемой мною ситуации, не делает человека умным автоматически. Оказаться в нужном месте, в нужное время и выполнить нужное действие – не признак ума, но, скорее, везения и остро отточенных рефлексов. А везение, как все мы понимаем, явление весьма относительное и непостоянное.

– Вставил два слова на свою голову.

– Не два!

– Блин, ну не начинай, а? Рассказывай лучше, чего там дальше было. Сперли корону-то?

ТОГДА: Нахтигаль

Пряча корону, он видит, как еще совсем недавно производивший впечатление неповоротливого увальня Кэлпи, расталкивая людей, устремляется к окну, зажав в кулаке фальшивку. Охранники не успевают. И здоровяк, оттолкнувшись от пола, вышибает своим телом стекло. За окном раздаётся лошадиное ржание и стук копыт. «А вроде бы водный дух» – думает Нахтигаль, застегивая последнюю пуговицу камзола и бочком выбираясь из толпы в противоположную сторону – к выходу. На Незнакомку ему наплевать. Даже самые красивые сиськи мира не стоят короны. И уж тем более, не стоят они свободы. Нахтигаль приоткрывает одну часть дверей бального зала и выскальзывает в коридор, собираясь ускориться.

Амазонка, та самая, которая боится крыс, словно вырастает из-под земли прямо перед ним. Её кулак впечатывается Нахтигалю в лицо и разбойник вместе с обжигающей болью на губах и медно-солёным привкусом во рту чувствует языком несколько продолговатых камешков. Ему ни разу не выбивали зубов, но он понимает, что это именно они.

– Сука, – шипит амазонка, стряхивая собственную кровь с руки.

Выбивая ему зубы, она рассекла костяшки пальцев.

СЕЙЧАС

– Он, когда из-под стражи сбежал, в наши леса перебрался. Потому что свои же архаровцы ему проходу не давали. Дразнили не иначе как Нахти-Шепелявый. Ну какая с такой кличкой может быть разбойничья слава? Срам один. А уж тут, когда морда подзажила, Нахтигаль обнаружил, что новая конфигурация ротовой полости позволяет ему извлекать свистящие звуки, вызывающие спектр негативных ощущений от банального дискомфорта до приступов беспричинной паники.

– Так Нахтигаль – это Соловей-разбойник, что ль? – удивлённо спросил Кащей.

– Он самый, – ответила из избушки Яга. – Знатно я ему тогда приложила.

– Иди ты! – хором изумились головы Горыныча и, выглянув из-за избушки, засунулись в окна. – Так ты и в королевской охране отметилась? Посмотрела, так сказать, на оборотную сторону медали?

В избушке послышался визг Яги, затем грохот кухонной утвари.

Головы Горыныча стыдливо покинули окна и вернулись за избушку.

– Откуда ж мы знали, что ты голая! – раздался голос средней.

– Блин, – печально вздохнула правая, – теперь синяк будет под глазом.

Послышалось приглушённое "тук" и тут же возмутилась левая:

– Нахрена!?

– Для симметрии! – голос правой головы значительно подобрел.

– Так корону ты, значит, спасла?

– А то! – задорно ответила старушка из избы.

– Наградили хоть тебя?

– Да если б всё так просто было! – интонации Яги сменились на задумчиво-виноватые. – Там ситуация с двойным дном оказалась. А я его не разглядела.

ТОГДА: Крыса

Раздаётся крик, поднимается паника. Зверек шмыгает на пол, уворачиваясь от людских ног, ищет нужную пару. И когда звенит разбитое стекло, крыса, цепляясь лапками за ткань, взбирается по нужным штанам до поясного ремня. Хозяин не чувствует крысу у себя на брюках, потому что напуган и возмущен одновременно. Грызун чувствует липкие волны паники, исходящие от него, но продолжает делать то, что должен, то, чему обучен – перегрызает кожаный шнурок, металлическая застежка которого удерживает на поясном ремне королевскую печать. Вместе с добычей в зубах, вновь прыгает на пол и так же петляя между ногами ринувшихся к разбитому окну зевак, вползает по костюму хозяйки и прячется в потайной карман сумки, который хозяйка сразу же застёгивает.

Никто не замечает этого.

Крыса чувствует, как качается сумка, в которой она сидит. Следовательно, хозяйка идет, болтая ею на ходу.

– Молодец, Лариска, – шепчет Незнакомка.

Эти слова обычно означают, что скоро крысе дадут вкусные зернышки. Крыса радуется.

СЕЙЧАС

– Надо же! Королевскую печать!?

– Представьте себе! Пока суть да дело, пока новую сделали, пока указом старую отменили, пока до всех эта новость дошла – там столько поместий, зерна, скота было в деньги переведено и бесследно сгинуло!

– Так а кто она такая, дрессировщица эта? Выяснили?

– Аферистка. Факт.

– А эта, на мехах помешанная? С ней-то что?

– Ничего.

– Как ничего?

– Вот так. Ничего.

ТОГДА: Де Виль

Прижимая к груди королевскую мантию, Стервелла выскакивает в не успевшую закрыться за ретировавшимся минуту назад Нахтигалем дверь, и натыкается на амазонку, волочащую его за волосы.

– Стой! – приказывает та, доставая внушительных размеров кинжал.

Стервелла замирает, прижимая меховую мантию к груди. Смотрит на амазонку и умоляюще произносит:

– Ну она же красивенькая…

Что-то в стражнице ёкает. И она, ледяным тоном произносит:

– Поймают – твои проблемы.

Лицо Стервеллы озаряет безумная улыбка и она со всех ног бросается к ступенькам, всё так же прижимая к груди мантию.

– Н-да, – бормочет амазонка задумчиво, – шмотки можно купить или спиздить. С мозгами так не прокатит.

Она толчком распахивает двери и втаскивает в бальный зал окровавленного Нахтигаля. Он в данный момент не только без зубов, но и без сознания.

– Ваше величество! – кричит стражница. – Преступник пойман!

СЕЙЧАС

– Я готова, – сообщила Баба Яга, выходя из избы. – Тряхну стариной.

Её наряд можно было бы назвать костюмом амазонки, если бы он был на юной воительнице. Но на старушечьем теле это походило на любительский костюм начинающей деревенской БДСМщицы. Завершающим штрихом, возводящим абсурд в абсолют, были кокошник и черная маскарадная маска.

– Яга! – возмущенно воскликнул Кащей, – Это что за пиздец?

– Да нормально бабка выглядит, – вступился за старушку вышедший из-за избушки Горыныч, – это ж бал-маскарад!

На левой шее у него висел ромашковый венок, второй, поменьше, но тоже ромашковый, украшал голову. Средняя могла похвастать шляпой цилиндром и моноклем, который не пойми как держался на морде рептилии. Правая же ограничилась тем, что нацепила белый парик с завитушками на манер заморских послов. У левой головы под левым глазом, а у правой – под правым сияли фингалы.

«И правда, симметрично» – подумал Кащей. А вслух обреченно пробормотал:

– Паноптикум, блядь.

Почему-то он был уверен, что на балу они произведут фурор. Феерический.

из серии «Трое, которых пятеро»

ОНИ

– Какое из двух слов тебе было непонятно в словосочетании "без палева"? – спросил Кащей, глядя на догорающие кусты.

– Не, ну там чё-то зашуршало, – начала виновато оправдываться средняя голова Горыныча, – а ты что говорил?

– Что я говорил? – повысил тон Кащей, начиная выходить из себя. – Ну-ка, повтори слово в слово!

– Чтобы ни одна живая блядь... – начала левая голова.

– ...не смогла прошмыгнуть... – подхватила средняя.

– ...и без палева, – закончила правая голова змея.

– И-и-и? – сквозь зубы спросил Кащей.

– И вот, – хором ответили все три головы, протянув передние лапы в сторону пожарища, – не прошмыгнула.

– Может, конечно, это и не блядь была, – добавила левая голова.

– Мы разглядеть не успели, – поддержала её средняя.

– На опережение сработали, – закончила мысль правая голова.

– Сука, дебил, – выругался Кащей. – Меняй позицию теперь. Здесь ты себя дискредитировал уже.

– Чо эта? – простодушно и хором удивился Горыныч.

И тут на другом краю леса завопила Яга:

– Нарушение периметра-а-а-а-а!

Кащей набрал воздуха в грудь, досчитал до десяти и прошептал на выдохе:

– Пи-с-с-тец-ц... Дал бог помощничков.

Пройдя по опушке к тому месту, откуда кричала Яга, Кащей огляделся и спросил:

– Чего случилось, старая?

Та указала на землю и сообщила:

– Учитывая особенности рельефа и обширность вверенного мне участка призамковой территории, а также осознавая невозможность наблюдения за всей частью периметра одновременно, я здраво предположила, что оптимальным вариантом будет нанесение контрольной полосы с последующим отслеживанием изменений на оной.

Кащей оглядел вспаханную, тянущуюся вдоль кромки леса полосу метров десяти шириной и подумал, что идея стоящая и нужно Василисе рассказать, чтоб на границе внедрили. И еще он подумал, что в Яге для её возраста слишком много энергии. Вздохнув, Бессмертный спросил:

– Ну пробежал кабан по полосе и чего?

– Смотри, Кащеюшка, – Яга указала рукой на участок от полосы до стены замка вдали, возле которой чем-то занималось несколько человек, – следы в одну сторону, а никаких кабанов в поле нет. И те, кто сейчас занят приведением стены в первоначальный вид, продолжают делать это. Следовательно, существо, предположительно пересекшее периметр, не попадало в их поле зрения. Исходя из вышеозвученного, я делаю логичный вывод, что сложившаяся ситуация соответствует поставленной тобой во время инструктажа задаче.

– Сигнализировать обо всём подозрительном, даже если оно не кажется подозрительным, – пробормотал Кащей.

– Именно! – согласилась старушка.

– Понятно, – кивнул Кащей, доставая блюдечко и запуская по нему яблочко, – продолжай наблюдение.

ОНА

Кто-то уже несколько ночей подряд расписывал дворцовые стены. Несмотря на усиленные патрули, каждое утро на них красовались надписи мелом: «Царевна дружитъ съ вѣдьмой», «Фею на колъ», «Бѣсовщину вон из дворца», «Братья взываютъ къ отмщѣнію» и прочие. В целом вектор посланий сводился к тому, что фея, к слову сказать, в последнее время не стремящаяся вносить коррективы в естественный ход событий, является нежелательным элементом и с ней нужно сделать что-то жестокое. Но иногда проскакивали абсолютно необъяснимые: «Миръ! Трудъ! Май!», «Цой живъ», «Хочу бабу потолщѣ».

Это напрягало Василису. Но еще больше её напрягало то, что началась вся эта катавасия в момент отъезда царя с дружественным визитом в соседнее королевство. Да и это не было бы проблемой, не забери государь с собой большую часть охраны дворца со словами: «Свита должна выглядеть солидно». Вместе с дружиной солидность свите отправились придавать повара, конюхи и даже единственный писарь. Было сильное искушение использовать висящий на шее кулон с маховиком времени и, отмотав это самое время до вчерашнего вечера, понаблюдать за стеной, но в конце концов девушка склонилась к варианту, в котором были задействованы Кащей, Яга и Змей Горыныч.

Сейчас, наравне с дворцовыми девками, Василиса отмывала стену от появившихся за ночь лозунгов и призывов.

– Охота ж кому-то стены поганить, – простодушно возмущалась девушка, орудующая тряпкой рядом. – Ну есть у тебя склонность, даётся тебе грамота, иди в писари. Будешь сыт и при деле. Так нет же...

Василиса подумала, что надо бы спросить у писаря, когда вернется, кого из мальцов он грамоте обучал, да почерк у всех с безобразиями на стене сверить, мало ли. Заодно поговорить с ними со всеми, кто каких политических взглядов придерживается, выведать ненавязчиво, может, кто на фею обижен. Хотя, какие могут быть у сорванцов политические взгляды?

Василиса смыла со стены последнюю Ѣ, ополоснула руки и направилась вдоль стены в свой кабинет. Прошла в малоприметную дверцу, скрытую штабелем выложенных у стены дров, которую можно было увидеть, если только знать о ней, и поднялась по крутой спиралевидной лестнице на верхний этаж, очутившись в собственной комнате как раз в тот момент, когда часы закончили отбивать полдень. Прикрыла потайной вход, тут же ставший частью картины. И как раз вовремя – по лежащей на подоконнике тарелке неспешно вращалось яблоко. На днище, покрываясь время от времени мелкой рябью, светилось лицо Кащея.

– Привет! – поздоровалась Василиса. – Новости?

– Ну наконец-то! – выдохнул облегченно Бессмертный, – у нас тут следы зверя из леса. А обратных нет.

– И чего?

– Скорее всего, это дикий кабан, но нельзя отбрасывать версию с магом или оборотнем, способным превращаться в животных. Вероятен и вариант с нарушителем, имитировавшим кабаньи следы, – сообщил голос Кащея из блюдечка. – Словом, ты просила наблюдать и предупреждать, я наблюдаю и предупреждаю.

– Понято. Принято, – кивнула Василиса, теребя висящий на шее кулон в виде песочных часов, обрамленных двумя свободно вращающимися кольцами.

В следующее мгновение затылок Василисы взорвался вспышкой боли и реальность превратилась в сплошное белое. И сквозь это белое, как сквозь толстый слой ваты, по краю угасающего сознания скользнул вопрос Кащея:

– Василиса, что происходит?

ОН

Проскользнуть и затаиться. Идти след в след и не быть замеченным. Терпеливо выжидать. Не пропустить идеальный момент. Сделать всё с первого раза. Этому он учился с той злосчастной ночи.

Еловая шишка описала дугу и упала в кусты, зашуршав листвой. Старушка повернулась на звук. Помедлила секунду-другую, но пошла проверять. Момент для рывка был идеальным, чтобы в несколько прыжков преодолеть контрольную полосу пробежать добрую сотню метров и затаиться в ложбинке между двумя холмами. Он успел.

Второй рывок был сделан в тот момент, когда бабка, повернувшись к лесу, закричала о нарушении периметра. Третий – пока Кащей и Яга разглядывали следы во вспаханной земле. Остальное было делом техники.

Пробраться к поленнице. Затаившись, дождаться, пока Василиса будет проходить мимо, и ударить. Если повезет, скрыться незаметно, пока внимание остальных будет приковано к умирающей. Если не повезет – прорваться с боем. Первый вариант предпочтительнее, но сойдёт и второй. Даже третий, в котором его убьют, не пугал. Главное – достигнуть поставленной цели.

Он уже замахивался ножом, когда Василиса, протянув руку к стене, открыла потайной ход. И именно в этот момент первоначальный план обрёл дополнительные детали.

Дождавшись, пока девушка прикроет дверь, он проскользнул следом и, держась на расстоянии, проследовал за ней. У двери в комнату прислушался – Василиса с кем-то разговаривала. Осторожно приоткрыл дверь, крадучись подошёл к девушке, разговаривавшей с тарелкой, и на фразе "Понято. Принято" ударил её навершием кинжала в макушку.

– Василиса, что происходит? – донеслось из тарелки.

– Месть происходит, – буркнул он, подхватывая обмякшую девушку и усаживая её в кресло, связывая руки и приводя Василису в себя похлопыванием по щекам.

Та открыла глаза, попыталась пошевелить руками, затем – встать со стула. Наконец, поняла, что привязана, и посмотрела на стоящую перед ней фигуру.

– Свинья, – пробормотала Василиса, фокусируя взгляд.

– Именно, – согласилась фигура, делая пару шагов в сторону так, чтобы свет попадал на лицо. – Ма-а-аленький розовенький поросенок Нуф-Нуф. Что, не похож?

Василиса изумленно молчала, разглядывая фигуру землистого цвета, бугрящуюся мышцами и покрытую шрамами.

– Прикинь, я, оказывается, выжил. А фея даже не в курсе. Но я помню, как она зажала экзоскелет мне и впарила его волку. Я хотел просто убить тебя. Это дало бы ей возможность прочувствовать, что такое смерть близкого человека на собственной шкуре. Вы же дружите? А больше у этой циничной твари близких-то никого и нет. Валяться бы тебе сейчас возле поленницы, истекать кровью. Но тут мне подумалось, что этого маловато будет. Поэтому ты сейчас позовешь сюда фею.

– Я не смогу этого сделать.

– Ой, не заливай. У вас наверняка есть какой-нибудь способ экстренной связи. С Кащеем, вон, ты прямо в тарелке разговариваешь. А фее уж наверняка можешь какой-то особый знак подать. Не удивлюсь, если тебе достаточно сказать: "фея явись" и...

Что-то загремело за входной дверью, она распахнулась и оттуда вывалился матерящийся Кащей.

– Хуяссе фея! – удивленно присвистнул Нуф-Нуф, становясь в боевую стойку и поигрывая кинжалом.

ОНИ

– Яга, следи за блюдцем! Слушай, что там происходит! Позови трехголового! Будьте наготове! – прокричал Кащей, срываясь в сторону дворца.

– В какой последовательности? – уточнила та вслед.

– Одновременно!

Вполне вероятно, Кащей поставил какой-нибудь рекорд по преодолению расстояния от леса до замка, но засекать было некому. Вбежав в ворота, пересек двор, отшвырнул попытавшегося встать на пути охранника, взлетел по ступенькам на верхний этаж, наткнулся еще на двоих стражей, задержался, обезвреживая обоих, но ненадолго. Продолжил бежать, но перед самой дверью отвлекся на что-то красно-белое, мелькнувшее за колонной, зацепился за складку на ковре и, матеря на чем свет стоит персидских ткачей, кубарем ввалился в комнату.

– Хуяссе фея! – удивленно присвистнули в комнате.

– Хуяссе поросенок! – не менее удивленно отозвался Кащей, разглядывая с пола матерого кабана с кинжалом и в камуфляже.

ОНА

В следующее мгновение Кащей уже стоял напротив кабана, сжимая в ладони такой же, как у него, нож, но что-то подсказывало Василисе, что поединок будет неравным. Так и оказалось.

Кащей ушел от первого выпада, перекидывая оружие из левой руки в правую и пытаясь достать Нуф-Нуфа, но тот блокировал удар свободной рукой, одновременно нанося удар. Кащей словно и не заметил пореза на щеке. Не глядя на собственные руки, еще раз перебросил нож, теперь из правой руки в левую и вновь сделал выпад. Но свин, словно танцуя, ушел и от этого удара. Оказавшись сбоку от Кащея, Нуф-Нуф выставил ногу, пользуясь инерцией противника. И в следующее мгновение Бессмертный рухнул на привязанную к креслу Василису, заляпав её кровью.

Подскочивший сзади кабан вонзил кинжал по рукоять в спину Кащею.

– Маховик… – прохрипел Бессмертный, глядя Василисе в глаза, и повалился на пол.

А девушка почувствовала, что одна рука уже не привязана к креслу. Василиса потянулась освобожденной рукой к кулону и провернула висящие внутри него песочные часы.

Последнее, что она увидела, это как кабан вытащил нож из спины Кащея, пинком перевернул тело, наклонился над поверженным противником и спросил:

– Ну что, моё кунг-фу покруче будет?

В следующее мгновение реальность стала размазанной. А когда резкость к изображению вернулась, комната опустела, руки и ноги Василисы были свободны и только испачканное в кащеевой крови платье, напоминало о том, что вот-вот должно было произойти.

Часы начали отбивать полдень.

ОНА ЖЕ

Действовать нужно было быстро. Василиса вскочила с кресла и выбежала из комнаты, неплотно прикрыв за собой дверь. Наклонилась, замерла, прислонившись к ней ухом и прислушиваясь.

Часы в комнате издали двенадцатый удар. Хлопнула потайная дверца.

– Привет! – послышался из-за двери голос Василисы. – Новости?

– Ну наконец-то! – приглушенно пробормотали в ответ, – у нас тут следы зверя из леса. А обратных нет.

– И чего? – поинтересовался голос Василисы.

– Скорее всего, это дикий кабан, но нельзя отбрасывать версию с магом или оборотнем, способным превращаться в животных. Вероятен и вариант с нарушителем, имитировавшим кабаньи следы, – всё так же приглушенно ответил голос Кащея. – Словом, ты просила наблюдать и предупреждать, я наблюдаю и предупреждаю.

– Понято. Принято, – отозвался голос Василисы в комнате.

За дверью раздался тупой удар, девушка инстинктивно отпрянула, зацепив ногой ковер и создав на нем складку. Метнулась к лестнице, пробежала половину пролета и замерла. Позвать стражу? – нарушить ход событий. А это нужно делать, предварительно обдумав и просчитав все детали. Значит, пока что – ждать удобного момента. Василиса вновь поднялась по ступенькам и вернулась к двери.

– Свинья, – послышалось из-за двери.

– Именно, – согласился грубый голос. – Ма-а-аленький розовенький поросенок Нуф-Нуф. Что, не похож?

Этажом ниже началась возня – это Кащей раскидывал стражников. Звуки ударов, грохот падающих тел и торопливые шаги по лестнице. Василиса отбежала и спряталась за дальнюю колонну как раз в тот момент, когда Бессмертный подскочил к двери. Ей показалось, что Кащей мельком глянул в её сторону, прежде чем споткнуться и открыть дверь лбом. И в это мгновение у девушки в голове сложился пазл. Стремглав спустившись по лестнице, она подняла меч одного из валяющихся в отключке стражников и так же быстро вернулась обратно.

Порог комнаты она переступила в тот момент, когда она же, сидящая в кресле, стала таять в воздухе, а Нуф-Нуф, наклонившись над телом Кащея, спрашивал:

– Ну что, моё кунг-фу покруче будет?

– Нет, – ответила за Бессмертного Василиса. И меч, описав дугу, разрубил кабанью черепушку пополам. – Всё, сука, самой делать приходится.

– А кто тебе про маховик напомнил и путы с одной руки перерезал? – иронично прокряхтел Кащей, вставая и разглядывая рухнувшую на пол свиную тушу. – Я б его всё равно одолел. Это дело времени. Он же не знал, дурашка, что я бессмертный.

– Но выглядишь, доложу я тебе, будто вот-вот богу душу отдашь.

– О! Точно! – сказал Кащей, ощупывая порез на лице, – есть у тебя чего пожрать? Мне силы восстановить, да раны затянуть. А то из этого, – Бессмертный пнул труп Наф-Нафа, – шашлык жестковат будет. Хотя...

– Только не говори, что вы это жрать будете, – брезгливо скривилась Василиса.

– Я – точно не буду, – заверил её Кащей.

В замковое окно просунулась чешуйчатая голова Горыныча, оценила обстановку и радостно воскликнула:

– О! Свининка! – посмотрела на Кащея, затем на Василису и заискивающе поинтересовалась: – Хоронить, надеюсь, не планируете?

(с)VampiRUS