Мне исполнилось 14 лет. Упрёки в еде слышались всё чаще, и всё чаще стали звучали фразы «вот сперва заработай, а потом ешь», «сидишь на шее», «ты нас объедаешь», «здоровый лоб, а не работаешь». Шёл 1991 год, отец уволился из почтового ящика и устроился в кооператив по ремонту квартир и строительству коттеджей то ли снабженцем, то ли прорабом.
В один прекрасный вечер, в пятницу, за ужином, мама завела разговор:
- ТЫ уже взрослый, папе очень тяжело тебя прокормить, ты должен помогать папе. Завтра с утра поедешь с ним кое-куда и будешь работать, помогать папе.
- Да, и чтобы утром без нытья, я тебя долго ждать не собираюсь, - строго резюмировал отец.
Так начался новый этап в моей жизни – я начал отрабатывать своё питание. С этого момента каждые выходные мать будила меня в 6 утра, я на скорую руку пил чай, собирался под строгие нагоняи отца, и мы ехали с ним на какие-то квартиры, стройки, склады, загородные коттеджи, свалки, офисы и т.д. Там мне рисовали фронт работ до вечера – разгрузить, убрать мусор, отрыть, закопать, подносить, долбить, красить, мешать раствор, в общем любая чёрная работа, не требующая особой квалификации. Работа, как правило, начиналась в 8 утра, заканчивалась после 6 вечера. Ни о каком обеде речи не шло. Когда другие работяги усаживались обедать, доставали бутерброды, варёные яйца, котлеты и помидоры, мне оставалось лишь глотать слюни. Еду мне с собой никто не давал, а попросить я не смел, ведь если я поехал отрабатывать еду, то как я могу просить себе ещё еду, ведь я тогда совсем расстрою родителей и получу ещё бОльшую порцию упрёков, ведь я и так «сижу у них на шее». Здорово выручали сигареты – едкая слизь от курева обволакивала желудок, и чувство голода отступало. Сигареты, как правило я стрелял, или курил бычки, т.к. денег у меня не было даже не дорогу. Добирался домой я, как правило, зайцем – в метро научился проходить через турникеты, прижимаясь к впереди идущим пассажирам, а в автобусах контролёры меня обычно не трогали, т.к. я был тщедушным и выглядел на несколько лет младше своего возраста.
Ни о какой оплате моего труда речи не шло. Сколько стоит мой труд, где и кем я работаю, на каких условиях – ничего этого я не знал. Отец просто привозил меня утром куда-то и ставил перед фактом – сегодня делаешь то-то и то-то. Вопрос денег я, естественно поднимать не мог, ведь мама и папа чётко разъяснили мне моё место в семье – нахлебник, бездельник и негодяй, сводящий в могилу родную мать. Вот так я и попал в рабство. Принуждением к моему труду использовались внеэкономические методы – угрозы, психологическое давление и истерики. Отец снабжал меня рабочим инструментом, давал кров и кормил, присваивал результаты моего труда и ничего не платил за работу. Налицо все признаки рабства.
Так на долгие годы я стал чернорабочим-рабом. Общаться приходилось с такими же чернорабочими, только постарше. С ними я научился курить, изощрённо ругаться матом, начал выпивать. Родители потом удивлялись откуда в семье интеллигентов вырос такой матерщинник.
От алкоголизма меня спасла лишь одна особенность организма, передавшаяся по наследству от матери – слабая секреция альдегиддегидрогеназы, фермента, выводящего уксусный альдегид – метаболит алкоголя. Жёсткое похмелье наступало у меня уже через 20 минут после выпивки. Все выходные с тех пор я проводил в грязи, пыли, выполняя тяжёлую физическую работу наравне со взрослыми мужиками, без обеда, отрабатывая питание.
Как-то отец привёз меня в большое помещение, от пола до крыши уставленное тяжёлыми ящиками с гвоздями.
- Эти ящики надо все переставить вот сюда и побыстрее! Не стой! Не стой! Начинай! – кричал отец.
НА следующий день он привёл меня к пожилому мужчине со сварочной маской в руках.
- Это сварщик, ты будешь ему помогать. Делай то, что он велит, - строго настрого наказал отец.
Сварщик оказался добродушным дядькой, рассказывал мне про работу сварочного аппарата, предложил через свою маску посмотреть сперва на солнце, а затем на сварочную дугу и сравнить, что ярче. Я с интересом смотрел на солнце, как внезапно появился отец:
- Почему ты стоишь?!!!! Почему?!!! Почему не работаешь?!!! , - визжал он, буквально захлёбываясь от ярости и заикаясь.
Иногда, вместо работы на стройке, отец возил меня на дачу, что было ещё хуже, т.к. приходилось ещё терпеть постоянные оскорбления и унижения с его стороны, видеть перед собой его вечно недовольное лицо. Сколько себя помню, во время поездок на работу и дачу, ни разу не слышал от него доброго слова.
Как-то раз мы с ним уезжали вечером с дачи домой, я сидел на заднем сидении 412-го москвича, уставший от работы и недосыпа, и, видимо, задремал. Очнулся от сильной тряски – отец решил заехать на заправку рядом с нашей деревней. Когда мы въехали на АЗС, то отец почему-то спросил у меня к какой колонке ему подъезжать. Почему был задан такой вопрос именно мне, остаётся загадкой. Я не знаю почему, но указал ему на правую от нас колонку. Отец подогнал к ней машину, вставил пистолет и пошёл в кассу оплачивать. Через мгновение он как ошпаренный отскочил от кассы, остервенело глядя на меня, и закинув голову, фальцетом завизжал на всю заправку:
- Бл@@@@@@@ть!!! Пи$#ааааааааааааа!!!
Оказалось, что по странной случайности не работала именно та колонка, на которую зачем-то указал ему я. Отца выворачивало наизнанку от бешенства, брызжа слюной, он обрушивал на мою голову шквал проклятий. Я от ужаса сжался в комок, снова захотелось провалиться сквозь землю. Я полностью осознавал свою страшную вину перед ним, но не знал как искупить её. Впереди предстояло 2 часа провести с ним в салоне машины и терпеть его недовольство.
Лето 91-го года. Начались школьные каникулы. Мать с братьями уехала на всё лето на дачу, а я в этот раз остался в Москве с отцом. В первый же день каникул отец строго предупредил – завтра едешь со мной, на работу.
Утром он разбудил меня в 7 утра, стоя уже в верхней одежде:
- Значит так, через 10 минут выходим, и не дай бог ты не встанешь, - прошипел отец.
Я испуганно вскочил с кровати, моментально оделся, и не умывшись, выскочил на улицу. На 412-м москвиче мы вскоре приехали на промзону в районе метро Академическая. Отец подвёл меня к большому загону с цементом:
- Будешь насыпать цемент вот в эти мешки, ставить вот сюда, а затем грузить в машины, которые будут приезжать в течение дня. Ну что стоишь?!! Что смотришь?!!! Начинай!!! – приступ бешенства охватывал его на глазах.
Я испуганно запрыгнул в загон, схватил лопату, и, давясь от цементной пыли, начал нагружать мешок. Никакого респиратора, даже элементарной марлевой повязки у меня не было, да и я тогда про них ничего не знал, у меня не было даже строительных перчаток. Отец, подгоняя меня, внимательно смотрел за процессом. Убедившись, что пара мешков насыпаны и отнесены в сторону, он куда-то ретировался. В тот день я насыпал и погрузил на машины около тридцати 50-килограммовых мешков цемента, и это было только начало. Естественно, без обеда, без завтрака, и как вскоре выяснилось без ужина. От чувства голода и дурных мыслей меня отвлекала лишь пачка «примы». Уже вечерело, когда водитель грузовика передал мне, что сегодня больше машин не будет, и отец разрешает мне ехать домой.
Весь грязный, с головой седой от цемента, отхаркивая из лёгких цементную пыль, я поехал зайцем домой, стыдливо прячась от любопытных взглядов пассажиров. Дома я вдруг вспомнил, что неплохо было бы и поесть, но холодильник был абсолютно пуст. Отец спал, вытянув ноги на табуретку. Просить у него еду я не смел, а он мне никогда ничего не предлагал. Сам он питался, видимо, консервами, т.к. я часто видел в комнате на полу возле него пустые банки. Ящик с консервами находился в комнате, где спал отец, и я боялся туда при нём лазить. На помощь мне пришёл всплывший в памяти старинный рецепт очень простого и питательного блюда – налить на кусок чёрного хлеба подсолнечное масло и посыпать солью. Масло и хлеб, слава богу имелись на кухне, и стали моей основной пищей на лето. Также иногда выручали консервы из ящика в родительской комнате - когда отца не было дома, я мог украсть баночку сардин. Нормально поесть я мог только по выходным, когда отец привозил меня работать на дачу к матери и братьям.
Погрузка цемента продолжалась в течение месяца, затем внезапно прекратилась. Началась другая работа, не менее неприятная. О ней в следующей части.