Как я попал в рабство к собственному отцу. Часть 5. Дом⁠⁠

Как я уже ранее говорил, с покупкой дачи для меня начался новый виток адских мучений: регулярные поездки для перекладывания досок и вытаскивания гвоздей, приправленные угрозами, упрёками едой и сидением на шее, перманентным недовольством и оскорблениями. Это называлось «помогать папе». Если ты не хочешь ехать на дачу, значит ты отказываешься «помогать папе», а это уже более серьёзная статья, чем просто не ехать на дачу, поэтому отказаться было нельзя. Ведь я, прежде всего, сижу на шее, бесплатно получаю питание и кров. На учёбе в школе такая «помощь» не могла не сказаться, т.к. вместо домашних заданий я теперь выпрямлял гвозди, и успеваемость резко упала.

Вскоре у родителей возникла идея сломать старый дом и построить новый. Главным реализатором этой идеи по замыслу режиссёра должен был стать ваш покорный слуга, и мои мучения утроились.

Всю весну, утопая по колено в воде и грязи, я ломал старый дом, растаскивая его по брёвнам. Затем предстояло рассортировать и сложить оторванные старые доски и вытащить из них гвозди. По мнению отца это должно было пригодиться в будущем для «бани», «гаража», «беседки» и т.д., но почему-то до сих пор так и гниёт на участке. Наверное, потому что я бездельник, из плохой «виноградовской» породы и плохо «помогал папе».

Летние каникулы начались для меня на территории промзоны в районе Академической. Мне предстояло наковырять из стен дореволюционной постройки несколько тысяч кирпичей для строительства новой дачи. Отец ежедневно будил меня в 6 утра и выгружал у старинного кирпичного здания, подлежащего сносу. С раннего утра до сумерек я отколачивал и складировал кирпичи. Естественно, ни о каком обеде речи не шло. Вечером я всё также ел чёрный хлеб с подсолнечным маслом и украдкой таскал консервы из тумбочки. Карманных денег мне также никто не выдавал. Когда в конце лета мать вернулась с дачи в Москву, то сразу заметила нехватку большого количества банок. Меня спасло только то, что какое-то время в нашей квартире делали ремонт рабочие, и мать недостачу списала на них.

- Представляешь, они украли у нас консервы! Банок тридцать! – возмущалась мать. Чем питался я, её категорически не интересовало. Может быть она даже и спрашивала у отца, что мы едим, но тот наверняка буркнул «нормально всё».

Как-то раз вечером, заглянув в пустой холодильник, я обнаружил там две маленькие красивые импортные шоколадки в красных обёртках. Похоже кто-то угостил отца, он принёс их мне, но просто забыл отдать, почему-то подумал я. Без спроса я не смел ничего трогать, поэтому взял одну шоколадку и понёс в комнату. Сейчас папа увидит, вспомнит и с улыбкой скажет – это тебе, ешь сынок, ведь ты столько работаешь, так помогаешь нам, уже наколотил несколько тысяч кирпичей, поэтому съешь шоколадку, я её принёс тебе.

Отец сидел в комнате в кресле, вытянув ноги на табуретку, и в полудрёме смотрел телевизор. Я тихо подошёл к папе и стал показывать шоколадку:

- Я вот тут нашёл в холодильнике… - замямлил я, застенчиво улыбаясь.

- Почему ты это взял? Это не тебе, - даже не посмотрев на меня, ответил отец и отмахнулся, как от назойливой мухи. – Это ребятам, - добавил он. Мне показалось, что слово «ребятам» он произнёс с блаженной улыбкой, будто вспомнил что-то очень приятное для себя. Ребятами он называл двух моих младших братьев.

Я стыдливо, словно сделав что-то плохое, убрал шоколадку на место. В тот момент никакой острой обиды я не почувствовал, т.к. хорошо понимал своё место в семье – место под шконкой. Эх, а сладкого тогда очень хотелось.

К середине лета я наколупал 5 тысяч кирпичей – длинный бортовой Камаз. Силы мои были на исходе, но предстояло ещё всё это погрузить и разгрузить. Грузили кирпичи втроём, а на разгрузку я уже не поехал. Вероятно, отец испугался скандала от матери, увидев моё состояние, а может ещё что-то проскочило у него в голове.

Остаток лета я провёл на даче, в маленьком сарайчике, вместе с тремя рабочими, помогая строить новый дом из своих кирпичей. С 9 утра до 9 вечера, т.е. по 12 часов в день, я месил раствор и таскал кирпичи, пока все мои сверстники купались на речке, гуляли с девчонками и жарили шашлыки. Дом строился большой, 100 кв. м., но использовать бетономешалку никто не собирался. Зачем, если есть я? Сгорая под палящим солнцем, я таскал кирпичи и замешивал раствор совковой лопатой в загоне из железных листов. Отец, проходя мимо, часто останавливался и внимательно смотрел, как я это делаю:

- Быстрее!!! Быстрее!!! Что так медленно?!! – он визжал от бешенства. Хотя я работал на пределе сил, не думая халтурить. В тот момент приходили на ум ассоциации с фашистскими надзирателями в концлагере. После замеса я разливал раствор по вёдрам и бегом относил каменщику, пожилому весёлому армянину по имени Анушван. Его жизнерадостность заметно скрашивала адские будни и помогала не падать духом. Вечером он ловил рыбу в пруду и варил уху, наигрывая на дудке смешные армянские мелодии.

Мне крупно повезло, что в то лето бабушка согласилась помочь, и готовила еду на рабочих, включая меня, и мне не пришлось сидеть на хлебе и воде.

Дом строится для нашей большой дружной семьи – говорили как-то мать с отцом. Мол, когда вы вырастете, то будете тут все жить, у каждого будет по комнате. Знал бы я тогда, каким боком мне выйдет этот проклятый дом, то может вёл бы себя иначе, но об этом в следующей части.