Раб, не помнящий родства... О судьбе таких несчастных мучеников написал известный Киргизский писатель Чингиз Айтматов в романе «И дольше века длится день».
Когда-то постоянно враждовавшие между собой кочевники-азиаты жестоко обращались с пленниками, но особо чудовищная участь ждала тех, кому предстояло стать манкуртами. Память рабов уничтожалась страшной пыткой. На их тщательно бритые головы надевалась шири — кусок толстой верблюжьей шкуры только что забитого матерого верблюда. Шкура своей мездрой, как пластырь, прилипала к обритой голове, словно резиновая купальная шапочка. Рабов связывали, надевали на шеи колодки, чтобы голова не касалась земли, и бросали на несколько дней на солнцепеке. Шкура усыхала, сжималась, сдавливала голову и причиняла рабам нечеловеческие муки. Отраставшие жесткие волосы азиатов упирались в окаменевшую шкуру, загибались и снова врастали в кожу головы, причиняя несчастным еще более жуткие страдания.
Из пяти-шести пленников выживал один, но он напрочь терял память и становился бессловесным получеловеком, рабом, готовым сутками напролет пасти скот, беспрекословно выполнять любую грязную работу и, кроме еды, ничего не требовать от хозяина взамен. Манкурт, как собака, был предан хозяину и один заменял десяток других работников.
В середине 70-х годов наша полевая геологоразведочная партия в конце сезона располагалась на разъезде железной дороги Актогай-Дружба. По этой дороге когда-то в нашу страну везли из Китая диковинные для нас товары, потом взаимоотношения между СССР и Китаем разладились, поезда в братскую страну уже не ходили, но дорога поддерживалась в исправности. Дважды в неделю по ней ходил мини-поезд с вагоном-лавкой, снабжая всем необходимым персонал дороги. Смотрителем на нашем разъезде был то ли уйгур, то ли киргиз, на русском языке говоривший совсем плохо, как и его жена, дважды «мать-героиня». Детей у них было больше десятка, все школьники учились в школе-интернате и хорошо говорили по-русски, они дома бывали только на каникулах, а младшие выводком следовали за мамой, словно гусята за гусыней, и лишь старший сын был при хозяйстве — пас верблюдов, коров и овец. Он совсем не умел читать и писать и не знал ни одной буквы. Так распорядился отец, сделав его своим помощником. Обидным словом — балбес называли его младшие братья, и это было недалеко от истины. По недоброй воле родителя взрослый парень остался с разумом ребенка. Почти манкурт.
Конечно, это не совсем так, но почему-то сохранился он в памяти навсегда, и, когда перечитываю Айтматова, сразу вспоминаю этого доброго и несчастного юношу. Каждый понимает счастье по-своему, во всяком случае, при общении с ним что-то не заметил я, чтобы парень был удручен своим положением в семье, возможно, просто не осознавал всю трагичность ситуации, однако мне его жалко до сих пор.
«Манкурт» часто видел меня с ружьем и однажды сказал, что в песках, недалеко от нас, есть озеро, где водится много уток. Не может быть, говорю, откуда в песках озеро? На ломаном русском абориген утверждал, что до озера даже пешком можно дойти. Покажешь? — спрашиваю. Жаксы (хорошо) — отвечает.
Утром в выходной день мы отправились. Идем через барханы час, другой, а озера все нет. Скоро ли озеро, спрашиваю. Скоро, скоро, сапсем скоро — был ответ.
Еще через час у меня осталось полфляжки воды. Жары уже не было, октябрь, но пить все равно хотелось. Удивило, что парень совсем не пил и воду с собой даже не брал. Терпение мое лопнуло. Пошли обратно, говорю, жаман (плохо), дорогу-то назад найдешь? Может, ты адасып кетты? (заблудился). Жок (нет), говорит.
Уходили мы утром к озеру почти на север, перпендикулярно к железной дороге, и даже без компаса к ней все равно бы вышли, я особо не переживал, хотя ориентироваться в песках бывает очень тяжело, а в пасмурные дни почти невозможно. К примеру, в Южном Прибалхашье гряды барханов тянутся в основном с юго-востока на северо-запад, но это все равно ненадежный ориентир, однажды я там заблудился и ушел в сторону от лагеря за десяток километров, уже под конец дня повезло — спасла случайная машина строителей колодцев для чабанов. Вода у них оказалась, и вкус той воды помню даже сейчас.
Домой мы вернулись ближе к вечеру. Отец моего проводника долго на него орал за самовольную отлучку и даже несколько раз ударил беднягу палкой. Самое поразительное, озеро там действительно оказалось. От большого озера Сасыкколь на запад тянется пересыхающая протока, и в конце этой протоки есть, вернее было, поросшее тростником небольшое и мелкое озерцо среди барханов, вскоре мы его нашли. Уток там плавало немерено в то время, жаль, что поздно его обнаружили, сезон уже заканчивался, но поохотиться на нем мы успели. «Манкурт» оказался прав.
Люди на том водоеме если и бывали, то совсем редко, проводник и сам там побывал лишь однажды, ошибся он всего-то на километр, а в результате мы в тот злополучный день прошагали мимо озера.
Владимир Борецкий 23 августа 2016
