В гамаке на малине) Еще и держится одной левой)

Путь был неблизким. Для майского жука "очень высоко" означало – до самой верхушки дуба. Жорж карабкался, отчаянно цепляясь лапками за шершавую кору. Его громоздкое тело не было создано для альпинизма. Несколько раз он чуть не сорвался, бормоча под нос что-то не очень божественное о гравитации и неудобных лапах. На полпути его чуть не склевал любопытный воробей, но Жорж, виртуозно сымитировав падение камня (судорожно поджав лапки и затаив дыхание), избежал печальной участи стать завтраком.

Наконец, изможденный, покрытый пыльцой и с оторванным кончиком усика, Жорж достиг самой верхней ветки. И замер. Там, среди молодых листочков, сидел… ну, Бог. По крайней мере, Жорж так решил. Существо было невообразимо огромным, одетым в странные белые одежды (похожие на облако, но грязноватое), с огромным лысым куполом вместо головы и маленькими, усталыми глазами, уткнувшимися в какой-то мерцающий прямоугольник. От Него исходило легкое сияние и запах… старого пергамента и чего-то химического, вроде "Доширака".

– Э-э-э… Ваше… Божественное Сиятельство? – проскрипел Жорж, дрожа всеми шестью лапками.

Бог медленно оторвал взгляд от прямоугольника. Его взгляд упал на жука. В глазах мелькнуло что-то среднее между удивлением, раздражением и глубокой усталостью.

– Опять? – вздохнул Бог голосом, похожим на отдаленный гром. – Муравьи просят мудрости, бабочки – красоты вечной, комары – неограниченного доступа к крови… А ты кто? Майский? Жук-олень? Что тебе надо? Я тут кроссворд разгадываю, 56 по вертикали – "Оружие древних греков", пять букв.

– Жорж, – представился жук, стараясь выпрямиться. – Майский жук. И я… я хочу поговорить о Вечности. Моя жизнь… она как вспышка молнии! Не успеешь оглянуться – и все! Это же несправедливо! Я хочу жить вечно! Хочу видеть тысячу весен, пить нектар с миллиона цветов, летать под луной, пока крылья не сотрутся в пыль! Пожалуйста!

Бог потер переносицу, на которой покоились странные приспособления из стекла и металла.

– Вечность, говоришь? – Он посмотрел на Жоржа с таким скепсисом, что у того похолодело брюшко. – Ты вообще представляешь, что просишь? Вечность – это не бесконечный пикник на ромашковом поле. Это… скука. Бесконечная, вселенская скука. Тысячи лет смотреть, как растет трава. Миллионы – как сталкиваются галактики. Миллиарды – как твои собратья рождаются, жужжат и умирают. Ты уверен, что хочешь этого, Жорж?

– Абсолютно! – заверил жук, его усики дрожали от энтузиазма. – Я не боюсь скуки! Я научусь играть на… на травинке! Сочинять поэмы! Наблюдать за муравьями! Главное – быть! Не исчезать!

Бог вздохнул так, что листья на дубе задрожали.

– Ладно. Просьба нестандартная, но… почему бы и нет. Эксперимент, так эксперимент. Держись.

Он небрежно махнул рукой. В воздухе вокруг Жоржа сгустился золотистый, тягучий, как самый густой мед, свет. Он обволакивал жука, проникал в каждую щель его панциря, застывал на его усиках. Жорж почувствовал, как его тело становится тяжелым, неподвижным, но при этом… невероятно прочным. Золотистая субстанция затвердела, превратившись в прозрачную, теплую на вид оболочку. Он был замурован в идеально гладкий, теплый золотой камень. Внутри было уютно, тихо и… абсолютно неподвижно.

"Ура! Я вечен!" – попытался воскликнуть Жорж. Но его челюсти не шевелились. Он не мог пошевелить ни одной лапкой. Он мог только видеть. Видеть ветку дуба, листья, кусочек неба. Все замерло. Время вокруг текло, но для него остановилось. Вечность наступила.

Прошло несколько минут. Потом часов. Дней. Листья чуть подросли. Прополз муравей, даже не взглянув на странный золотистый камешек. Прокричала сорока. Прошел дождь, и капли скатились по гладкой поверхности его вечной тюрьмы. Жорж наблюдал. Наблюдал. Наблюдал.

"Э-э-э… Бог? Ваше Сиятельство?" – подумал он отчаянно. "Это… это вечность? А где полеты? Нектар? Романы с блестящими панцирями? Я… я не могу пошевелиться!"

В его застывшем сознании медленно, как ледник, сползало осознание. Он получил то, что просил. Вечность. Но в форме идеального, вечного… янтаря. Он стал музейным экспонатом собственной бесконечности.

Где-то высоко, Бог, закончив кроссворд ("Копье" – 56 по вертикали), взглянул вниз, на ветку. Уголек его рта дрогнул в подобии улыбки.

– Ну что, Жорж? – прошелестел голос, который слышал только замурованный в золоте жук. – Нравится? Вечность – штука коварная. Иногда лучше ярко пылать пять недель, чем вечно мерцать в смоле. Урок усвоил? Ладно, я пойду. Новый кроссворд скачался.

И Бог исчез, оставив Жоржа созерцать вечность в виде одного и того же кусочка дуба. Мысли жука, некогда такие стремительные, теперь текли с вязкостью той самой золотой смолы:

"Он… Он меня предупреждал... Вечность... Она... липкая... И ужасно... неподвижная... И почему я не попросил хотя бы возможность шевелить усиками?!"

Внизу, под дубом, другие майские жуки весело жужжали, сталкивались в воздухе, пили нектар и совершенно не думали о вечности. А высоко на ветке, в теплом золоте первого солнечного луча, вечность тихо плакала янтарными слезами, которые никто не видел. И так будет всегда. Или, по крайней мере, очень-очень долго.