Все 9 мая в моей жизни проходили одинаково.
Кем бы я не была: школьницей, студенткой, инженером, служащим – явка всегда была обязательна. К 9 часам 9 мая неважно какого года.
На построение.
Там меня включали в колонну и всё: «этот праздник со слезами на глазах», шарики-флажки и нарциссы.
Когда кончались помпезные речи начальников, можно было уходить. Места ухода с 9 мая менялись в зависимости от моего возраста, но смысл был один – праздновать. С тем, с кем махали флажками и возлагали нарциссы.
Праздновалось радостно – пирожками из открытых буфетов и чем-то спиртосодержащим на свежем майском воздухе.
Инженерно-служащие и студенческие коллективы вели одинаковые патриотические разговоры: о воевавших родственниках. Тут мне несказанно везло – все деды и прадеды коллег были офицерами/героями и встретили победу в самом Берлине. Учитывая мою общительность и количество работ всегда думалось – а были ли деды-рядовые или хотя бы не дошедшие до самого Рейхстага?
Иногда, правда, встречались и внуки бабушек-героинь. Которые «в войну были врачами», а потом после войны почему-то нянечками в детсаду или поварихами. Несмотря на выпитое спиртное меня всегда удивляла такая резкая смена профессий бабушками присутствовавших.
Ну – это не принципиально.
После того как пирожки и градусные жидкости заканчивались, а салют еще не начинался наступала вторая часть 9 мая – гости.
Кто-нибудь из присутствовавших на праздновании всегда становился невероятно гостеприимным. И безвариантно звал к себе (на парниковую редиску, посмотреть новые обои/кота и т.д).
(Только надо купить чего-нибудь с собой к редиске или к коту. Вскладчину.)
Дальше я и коллеги шли или ехали в гости.
Под редиску или кота уже не велись разговоры о победе, мы переходили к мирским темам: обсуждение отсутствующих коллег, идиота-начальника (если он не был с нами), чужой личной жизни и прочих не патриотических тем.
На салют шли/ехали с энтузиазмом.
(Правда не все уже помнили в честь чего салют.)
9 мая этого года я встречала в невероятно большом и красивом городе. Городе-герое.
В самом Санкт-Петербурге. Как петербурженка.
В первый раз в жизни меня никто не гнал на построение, не заставлял возлагать нарциссы и слушать охинею от людей обличенных властью.
Я пошла сама. Добровольно.
Программа мероприятий вызывала желание раздвоиться или растроиться. А лучше – распятериться.
Очень хотелось успеть везде: и на выставку военной техники, и народно-патриотическую акцию, и на историческую реконструкцию, и на три интересных концерта в разных районах Питера.
И конечно – на Бессмертный полк. В моём отчем селе такого не было.
(К Бессмертному полку мы даже готовились, но – малорезультативно.
Алисе прислали фотографии прадедов (со всех сторон), где они живые, молодые и не знакомые между собой. Приславшие фотографии уверяли: сделаны в Берлине, май 1945 (боюсь думать сколько зарабатывали берлинские фотографы в мае!). Узнав цену в «Копирке» на изготовление одного штендера с любым из прадедов-берлинцев я приуныла.
А чтобы не обидеть никого (на всех денег не хватит) – никого и не делала.)
Приехав за два часа до того как, мы заняли самый лучший кусок оградительной верёвки: напротив Думской башни.
И стали ждать. Долго!
Соседкой по оградительной верёвке оказалась милая тщедушная старушка в голубом берете – коренная ленинградка с лаковой дамской сумочкой из прошлого столетия и штендером.
Ничто так не сближает – как ожидание и питьевая вода!
Когда Татьяна Павловна окончательно решила упасть в обморок – мы познакомились. При распитии Алисиной газировки.
- Я каждый год хожу, девочки, - сказала Татьяна Павловна, придя в себя, - Это мой долг. Раньше по Невскому шла, а сейчас не могу. Постою тут. Мне восемьдесят три.
Офицер из ограждения настойчиво предлагал Татьяне Павловне «построиться в колонну» по блату, прямо отсюда, а не с места общего построения, на что она терпеливо отвечала:
- Не беспокойтесь милейший! Я не дойду, - и скромно улыбалась.
Как все пережившие войну Татьяна Павловна решила стоять до победы. Опираясь на мою руку и штендер. Но, после часа ожидания приняла приглашение Алисы: опереться и на неё.
- Давайте мне штендер! Я подержу – предложила Алиса.
На штендере была бантастая девочка лет шести. И подпись «Варя». Всё.
- Татьяна Павловна, - спросила я, рассмотрев фото, - А это кто?
- Это? Это Варя. Варенька – соседка моя по коммуналочке. По Подьяческой, мы там с мамой в блокаду жили. А фамилию Вареньки я запамятовала, так и хожу без фамилии сюда. Я жива благодаря Варе: она померла, а мы хлебные карточки на мёртвую, как на живую, зиму получали, - сказала Татьяна Павловна и как-то виновато улыбнулась краем рта.
Началось шествие. Сам «Бессмертный полк».
Колонна: люди, портреты, цветы, флаги, военные строем, раритетная техника – двигались к нам по Невскому.
Когда до нас оставалось немножко почти висящая на руках Татьяна Павловна попросила Алису:
- Подними, девочка, пожалуйста, Варю повыше!
Я отвернулась поплакать, хотела, чтобы тушь текла без свидетелей.
Но – не смогла.
За нами, в толчее Невского, стояли две многодетные мамы, с коляской. В ножках у младенца стояла полупустая бутылка и пакет с закуской. И раскрасневшаяся от принятого мать говорила старшему из троих со злобой:
- Артём, падла, не лезь! Башку дома отверну!
