Мы боялись тараканов, называли мух дьяволом и сравнивали людей с вшами. А теперь пробуем сверчков на вкус. Насекомые всегда были рядом — как знаки смерти, божественные символы, переносчики болезней или герои хоррора. Сегодня они исчезают, и вместе с ними рассыпается привычный мир.

Эта история — о том, как менялось наше отношение к насекомым: от страха к утилитарной любви, от мифа к белку, от карающей кары до союзника по выживанию.

***

В древности насекомые были ни добрыми, ни злыми, просто естественными. Египтяне любили скарабеев: то, как жуки толкают шар навоза, казалось похожим на движение солнца. В греческой мифологии ценили пчел. Так, в них после смерти превратился царь Минос, сын Зевса. Мед считался священным, пчелы – проявлением божественной силы.

Впрочем, вместе с обожествлением выстраивалась очевидная ассоциация: там, где есть смерть, есть насекомые. В Эпосе о Гильгамеше герой осознает смерть друга, когда видит на его теле мух и червей. В индийской мифологии из-за плохой кармы человек перерождается в насекомое. Но и убийство жука тоже портит карму. Предполагается, что насекомые – не зло, это просто результат плохой кармы, которую все же можно исправить. Появляется первое напряжение: насекомые по-прежнему часть природного порядка, но уже вызывают тревогу. Потому что напоминают о неизбежном.

Средневековый город стал идеальным местом для насекомых. Нет канализации, отходы выбрасывают на улицу, животные и люди живут в тесноте. Вши, блохи, клопы множились в космических масштабах и закономерно стали маркером бедности, грязи и греховности. Саранча в Ветхом Завете – кара Божья, черви – вестники гниения, Дьявол – получает имя Вельзевул («владыка мух»).

Все усугубилось после первых эпидемий чумы. Насекомые ползали по коже больного, ими кишели «зараженные дома», они покрывали умерших. Никто доподлинно не знал, что насекомые переносят болезнь, но совпадений было достаточно. Кульминацией стала Черная смерть – чума, которая уничтожила до трети населения. Уличные проповедники стали сравнивать тараканов с бесами, ходили легенды об их нечестивой природе. Даже в живописи тут и там появлялись мухи, что по мнению ряда историков, символизировало греховность и упадок.

Изобретение микроскопа сделало насекомых видимыми. Впервые человек увидел глаза, лапы и челюсти блохи. Вместе с этим колонисты привезли из Южной Америки и Африки экзотических жуков, которые заняли место в музеях. Насекомые больше не внушали религиозный трепет, теперь они объект изучения. Конечно, любить их из-за этого стали, может, поэты или знать, коллекционирующая бабочек. Тараканы и пауки по-прежнему сопровождали нищих.

В конце XIX века страх перед насекомыми вышел на новый уровень. Врачи подтвердили давние опасения: блохи переносят чуму, комары – малярию. Борьба с ними усилилась. Введение санитарных правил, плакаты с призывами убить мух, разработка первых инсектицидов. В это же время театральные режиссёры изобретают штамп о женщине, которая кричит перед тараканом. Этот же троп позже проникнет в кино, рекламу и комиксы.

В годы Первой мировой образ насекомых укоренился в военной пропаганде. Обе стороны сравнивали противников с тараканами и паразитами – «невидимым врагом», который заражает и разрушает изнутри. Сравнение было не случайным. Окопная война стала идеальной средой для вшей и блох: месяцы без возможности помыться или хотя бы сменить одежду.

Из-за вшей больше миллиона солдат заразились так называемой «траншейной лихорадкой». Среди симптомов назывались тревожность, постоянный зуд и ощущение грязности. Впоследствии эти состояния опишут как проявление посттравматического стрессового расстройства.

Во Вторую мировую насекомые больше не были просто метафорой — они стали частью государственной идеологии и инструментом массового уничтожения. Нацистская Германия системно называла евреев вшами, Холокост описывали как «дезинфекцию». Простая символика стала инструментом геноцида.

Из-за вшей больше миллиона солдат заразились так называемой «траншейной лихорадкой». Среди симптомов назывались тревожность, постоянный зуд и ощущение грязности. Впоследствии эти состояния опишут как проявление посттравматического стрессового расстройства.

Послевоенный кинематограф создал уникальный поджанр хоррора — insect horror, или «ужас насекомых» – фильмы о существах, которые по чьей-то ошибке или прихоти природы выходят из-под контроля. В Them! (1954) муравьи мутируют из-за ядерных испытаний и начинают уничтожать всё живое. В The Fly (1958) муха случайно попадает в экспериментальную капсулу и сливается с человеком. В Alien (1979) страх достигает кульминации: насекомоподобный хищник проникает в тело человека в виде личинки, чтобы затем вырваться наружу и убить. Это не просто мерзкое чудовище, это – страх потерять контроль.

XXI век показал, что всё это время люди воевали не с тем врагом. Насекомые начали исчезать – и вместе с ними исчезали урожаи, гибли птицы и истощалась почва. Биологи писали о хрупкости экосистем и пищевых цепей еще в 1970-е, но тогда это казалось чем-то далеким. Когда начали исчезать пчелы – те, кто опыляют треть всей мировой еды – это отразилось на полках магазинов.

Оказалось, вместе с пчелами умирают бабочки, мотыльки и навозные жуки. Согласно исследованиям, около 40% всех видов насекомых под угрозой, ежегодно их численность падает на 2,5%. То есть каждые 10 лет мы теряем четверть насекомых. Прямо сейчас из-за нехватки пчел Китай опыляет деревья вручную, Индия увеличивает химическую нагрузку на сельское хозяйство, а американские фермеры арендуют ульи. Параллельно развивается ниша замкнутых циклов — когда продукты переработки насекомых возвращаются в сельское хозяйство или в корма для домашних животных.

Например, компания Cosmopet использует белок с высокой усвояемостью в составе своего гипоаллергенного сухого корма для кошек Cosmocat. Формула легко переваривается, снижает уровень стресса и способствует профилактике МКБ — при этом базируется на натуральных ингредиентах, отобранных ветеринарными нутрициологами.

Если самые мрачные прогнозы ученых сбудутся, через сто лет насекомых не станет, пищевые цепи порвутся и мир изменится до неузнаваемости. Массовая культура отвечает на это иронично. В мультфильме Bee Movie (2007) пчела подает в суд на человечество за кражу меда (и выигрывает дело). В оскароносном WALL-E (2008) единственный друг героя-робота – это таракан. В Ant-Man (2015) супергерой Marvel сжимается до размеров муравья, общается с роем и спасает мир. Страх перед исчезновением насекомых перевернул отношение к ним. Теперь они – то, что надо спасать (а не давить), партнеры по выживанию (а не паразиты), доступный ресурс (а не угроза).

Парадоксально, но самый эффективный способ спасти насекомых – есть насекомых. На стыке климатических и продовольственных угроз родилась индустрия энтопротеина, белка из насекомых. По всему миру заработали фермы сверчков, шелкопрядов или личинок черной львинки, которых используют в пище, косметике, корме и удобрениях. Это может показаться эксплуатацией, но на деле спасает экосистему.

Выращивание насекомых требует в сотни раз меньше воды, земли и энергии, чем скотоводство. Локальное производство сокращает выбросы и давление на леса, где обитают дикие насекомые. Энтопротеин не заменит традиционный белок полностью, но зато поможет снизить нагрузку на землю и воду, уменьшить выбросы парниковых газов и сделать экосистему устойчивее.

Те же принципы уже применяются в продукции для домашних животных: например, корм от Cosmopet показывает высокий индекс усвоения белка (более 90%) и не содержит искусственных добавок. Он представлен в магазине Cosmopet на OZON, а подписчики Telegram-канала могут получить скидку.

Создание целой индустрии вокруг насекомых не сделало их героями, но теперь они и не враг. Не символ бедности, болезни или смерти, не воплощение небесной кары или людского греха, не военный штамп или поджанр фильмов ужасов. Это просто еще один биологический ресурс, с которым стоит считаться.