Три плюс одна. Спойлер
Три плюс одна. Должно равняться двум – после вычитания лишних слагаемых. Уравнение, к общему сожалению, на выходе давало четыре унылые единицы, что для каждого равнялось нулю. Странная математика, но другой не было, отношения трудно поддаются расчетам.
Грабли в руках Ника скребли землю, будто сдирали кожу. Личность воображаемого недруга не составляла тайны, у всей тройки приятелей – Ника, Мирона и Аскера – это был один человек. И он был рядом.
– Естудэ-э-эй… – разносилось над опушкой, и лес отвечал глухим эхом, – оу май траблз симд со фа-а-ар эвэ-эй…
Забравшийся на пригорок Толик копировал знаменитого Битла: волосы развевались, подобранная ветка изображала гитару. Причем, правая рука держала гриф, а левая стегала по воображаемым струнам – мерзавец учел даже то, что Маккартни левша. За это Ник ненавидел его еще больше. Не сэра Пола, естественно.
Одинакового с Ником роста – выше среднего и не бросающегося в глаза – в остальном Толик был противоположностью: у Ника волосы темные и короткие, у всеобщего университетского любимчика – светлые, длинные, иногда схваченные сзади в хвост, но сейчас отданные на волю ветра. Толик умел подать себя. В меру накачанный красавчик с проблесками интеллекта, столь же редкими, сколь, будем честны, незаурядными. Обидно, что острота ума направлялась исключительно на удовольствия – убойные шуточки влекли девчонок, как бродячих псин запах шашлыка. Никогда не понять, как умная рассудительная Луиза могла запасть на такого.
Ничего, Наташа Ростова в свое время тоже обожглась на Куракине, но досталась Пьеру. Это хоть как-то утешало. Хорошо смеется, как известно, последний.
Не утешало. Наоборот, сердце болело, и ночи превращались в бессонные – настолько не хотелось быть в длинной очереди последним. Но на вопрос, что лучше – быть для девушки никем или стать последним – имелся единственный ответ, который хоть как-то примирял с реальностью. Ничего не можешь сделать – жди, как говорят китайские мудрецы, и мимо проплывет труп твоего врага. Толика Ник врагом не считал, скорее, не по праву удачливым соперником. Не по праву – поскольку личной заслуги в богатых родителях, статной фигуре и смазливой физиономии не усматривалось. С другой стороны, Луиза тоже не виновата в том, что желанна не хуже мороженого летом, и поговорить с ней умному человеку – одно удовольствие. Но то – Луиза, а то – Толик. Лишь слепой не увидит разницы.
Ник удержал вздох – нельзя показывать чувства окружающим, это смешно и глупо. Достаточно скосить взор на Мирона: желваками на полноватом лице елозит, нервные движения не соответствуют комплекции, и щеки пятнами покрылись. Да, смешно и глупо. Возникала небольшая зависть к Аскеру: как умудряется делать вид, что все равно? Это у горцев в крови, что ли?
Коса в руках Мирона ускорилась, в полете острия кроме двойной энергии проявилась злость – чувствовалось, кто представляется косарю на месте стебельков.
– Опять выпендривается, – процедил Мирон едва слышно.
– Когда столько девчонок смотрит, и ты бы выпендривался, – хмыкнул Аскер.
Произнесено было столь же негромко, чтоб до чужих ушей не долетело.
Ник промолчал, лицо осторожно обернулось к Луизе: вдруг услышит? Нет, девушка, возившая граблями метрах в пяти, вместе с большинством отвлеклась на «певца».
– Что ты хочешь сказать? – Мирон остановился, икс-образные ноги заняли позицию, словно готовясь к драке, коса угрожающе приподнялась. – Они всегда смотрят, но я, в отличие от некоторых, не выпендриваюсь.
С толстыми бедрами и покатыми плечами парень нисколько не походил на бойца, и продолжение пикировки кроме высокомерного смеха со стороны ни к чему не приведет. Ник поднял руку:
– Предлагаю вычеркнуть глагол «выпендриваться» из лексикона, сегодня он исчерпал лимит.
Такие шутки были в порядке вещей, занудством от них тянуло только для посторонних. Луиза тоже оценила бы, но ее взгляд и мысли приковал лицедействующий выпендрёжник. Девичьи руки сложились на торце граблей, взор затуманился, сознание унеслось в мечты.
Обидно до чертиков, а ничего не поделать. Ник переглянулся с приятелями. Затем взоры опустились, работа закипела с удвоенной силой.
Запах скошенной травы сносил голову, глаза слепило – солнце в этом сентябре словно оправдывалось за испорченное лето. Зелень местами пожухла, но кланяться осени отказывалась категорически. Под яркими лучами поля превратились в фантастический пейзаж, дуга асфальтовой улыбки заставляла лес довольно щуриться, в хвойных усах пряталась насмешка над молодежью, что вместо радости и беззаботности строит внутренние стены. Природа словно обнимала, наставительно целуя в макушку и благословляя на непредставимые в бетонных коробках безрассудства. Окружающее напоминало декорации фильма про любовь, всё, как обожают девчонки: в центре кадра – романтический герой в ореоле славы, вокруг – обожающие почитатели и претенденты на долю внимания, мир сверкает, зрители в ауте. Картинка долго не сотрется из памяти, вызывая нужные ассоциации. Почему у Толика это выходит естественно, а сотвори подобное Ник или кто-то из его приятелей – позора не оберешься?
– Оу е-эстудэ-эй кам са-адднли-и… – зычно неслось над головами.
Парни хмурились, девчонки млели. Единственная взрослая в этом рассаднике наивности и тестостерона, Вера Потаповна, глядела на Толика с нежностью: видимо, напоминал кого-то из далекой юности. Упреков, что работа стоит, не последовало. Вместо этого женщина с удовольствием слушала, обмахиваясь списком присутствующих. Все галочки проставлены, отсутствующих ждет наказание, а присутствующих – автобус, готовый отвезти обратно в город. Спасавшийся от жары водитель спал внутри. Вольности студентов, уставших от добровольно-принудительного превращения из обезьяны в человека, возражений больше не вызывали: выделенный участок убран и обихожен, остались последние штрихи.
Фаня, старшая сестра Луизы и однокурсница Толика, взялась подпевать:
– Нау ай нид э плэйс ту хайд эвэй…
Сорванная колючка выступила в роли микрофона. Ник едва глянул на девушку: до Луизы Фаине было как раку до золота на олимпиаде по свисту. Старшая сестра в чём-то напоминала младшую: похожие волосы ниже плеч, средний рост, влекущие обводы… Но: лицо более вытянутое, цвет волос не русый, а темный, и, главное, голос… Не милая сердцу картавость, а нечто грудное, обволакивающее, в чём тонешь без спасательного круга любви к другой. Даже не считая лезущих в глаза достоинств по части, противоположной интеллекту, одним лишь голосом Фаня могла заполучить любого.
Могла бы, да. Но не пользовалась колдовской возможностью, за которую другие полжизни отдадут. В роли бэк-вокалистки она встала чуть позади «певца»: дескать, ни на что не претендую, к царским лаврам не примазываюсь, просто побуду рядом, пока место не занято. Как давно понял Ник, сестер сразила одна беда – Фане тоже нравился Толик, не мог не нравиться, если с упорством, граничащим с мазохизмом, девушка ежеминутно оказывалась рядом. Но, в отличие от Луизы, сестра умело скрывала болезнь, выдавая за дружбу. То ли склад характера, то ли возраст с опытом научили, а чувства прорывались исключительно во взглядах, испепеляющих очередную конкурентку. Статус одной из приближенных Фаню устраивал – на большее рассчитывать нельзя, меньшего не хочется, потому и.
Таких, как она, вокруг университетского лидера вилось с десяток – постоянно кто-то вылетал, кто-то добавлялся. Фаворитками, как правило, становились первокурсницы или девушки со стороны. После быстрой отставки они часто оставались в сфере доступности кумира, подхваченные его друзьями. Такая судьба Фане не грозила: годы играли против неё, о притягательном для Толика эффекте новизны и речи не шло, приходилось рассчитывать на нечто другое. Способ нашелся. За счастье быть рядом девушка боролась в роли наперсницы и всепонимающей подруги, которую без проблем для достоинства можно попросить о самом невероятном… и она поможет. Всегда и без колебаний.
Приятной во всех отношениях сестру своего идеала Ник не считал, но самопожертвование впечатляло, уважение за это росло – вместе с брезгливым неприятием выбора объекта.
Продолжая надеяться или просто доказывая, что чего-то стоит, Фаня работала в одном купальнике – нисколько не стесняясь, даже наоборот. На внешность жаловаться не приходилось, мужскими стоп-сигналами она обзавелась ещё в младших классах и с тех пор бравировала к месту и не очень, когда считала, что этот аргумент перевесит прочие. Видимо, представился именно такой случай. Соперницы – в спортивках, обвислых трениках и майках с пятнами пота, кто-то поздновато подвернул запачканные джинсы, а Фаня – вот она, в сказочных подробностях, со всеми выпуклостями и впуклостями, созревшими и маявшимися от бесхозности. Грабли с перчатками остались в траве, девушка чувственно выгнулась, добавляя харизме главного исполнителя живенького антуража. Неизвестно, было ли у них что-то, на отношениях это не сказывалось. Толик с Фаней казались просто приятелями – такими же, как троица поклонников Луизы вместе с предметом поклонения.
– Смотрите! – Мирон застыл на месте, выпуклые глаза моргнули и еще больше выпучились.
Таким приятеля ещё не видели. Толстенький палец указывал в поле, Ник с Аскером резко обернулись. Далеко среди трав виднелось движение.
– Это ветер, – сказал Ник.
Интуиция пнула изнутри, намекая, что это не так. Но если не так, то как? Трава в поле расходилась и вновь смыкалась, будто шёл человек. Но человека не было.
Кроме них странного явления никто не видел, всех занимал кривлявшийся Толик.
– Зверь бежит, – авторитетно заявил Аскер.
Вернувшись к работе, он принялся сгребать последнюю копну.
Версия Нику понравилась, иначе пришлось бы усомниться в рассудке.
– Какой зверь? – Бессмысленно моргавшего Мирона объяснение не устроило. – Там не выше, чем по колено. Ты видишь хотя бы спину?
– Лиса. Или кошка. – Низенький горец пожал плечами, непонятное явление его больше не интересовало. Мол, чего в жизни не бывает, и не такое видали.
– Для кошек мы далековато от жилья.
– Может, она из «почтового ящика»?
«Почтовым ящиком» звали закрытый объект, другого адреса не имевший. Закрытый-то закрытый, чрезвычайно секретный, но как студентам из близлежащего городка не знать, что внутри, если в каждой семье хотя бы один родитель работает в «ящике»? «Почтовый ящик» двигал вперед науку, лаборатория сидела на лаборатории в прямом смысле – этажи уходили вглубь. Часть исследований имела стратегический характер, отсюда меры безопасности: объект окружали два охраняемых периметра, один в другом, каждый радиусом во много километров. Внешний периметр – обычная сетка-рабица с единственными воротами. У ворот, на соединяющей с городом трассе, где сейчас трудились снятые с занятий студенты, в одиночестве скучал дежурный. Днём он проверял пропуска, на ночь ворота просто закрывались на замок. Для внешней зоны считали достаточным расставить надписи вроде «охраняемая территория, вход воспрещен». В одном месте ограду прерывало озеро с незамысловатым названием Нижнее, местные пользовались этой особенностью, отправляясь вплавь или на резиновых лодках в закрытую зону по грибы, на рыбалку или просто за приключениями – поскольку в глубине зоны имелось еще одно озеро, Верхнее, с немыслимой красоты окрестностями, песчаным пляжем и лесными пещерами. Молодёжь паслась там стадами, табунами и прайдами, паломничество не прерывалось весь теплый сезон. Военные на творимое безобразие смотрели сквозь пальцы. Главное, чтоб никто не покушался на второй периметр – с высоким забором под током, вышками, контрольно-следовой полосой, инфракрасными камерами и тепловизорами. Туда никто и не совался, и что происходит на последних километрах перед лабораториями, никто не знал. А кто знал – давал подписку категории «Особой важности», что круче всяких «Секретно» и «Совершенно секретно» как двойная полоса на дороге: и с одной обгонять нельзя, а с двумя – ну вообще нельзя.
Недавно в «ящике» что-то произошло. Нет, не беда, как сразу приходит в голову, когда рассказывают о секретных объектах, а в приятном плане. Совершено прорывное открытие, чуть ли не эпохальное, и в город, о котором давно забыли все, кроме жителей (да и последние, чего греха таить, иногда махали на всё рукой), собрался приехать Президент. Именно так, с большой буквы: не глава какой-то фирмы или госкорпорации, а единственный на страну – который с красной кнопкой в чемоданчике. Городские власти всполошились, на уши поставили всех, кто хоть как-то от них зависел.
Ник с приятелями через пару промежуточных звеньев очень даже зависели, потому вместе с остальными оказались на уборке трассы за городом. Вскоре здесь должен проехать глава государства, поэтому асфальт уже блестел, к листьям на деревьях полдня присматривалась придирчивая комиссия: достаточно ли крепко висят для начала сентября, не надо ли подкрасить в более зеленый? Решили, что для трассы достаточно уборки и скоса придорожной травы, и комиссия отбыла в город, где дел невпроворот: закрывать ветхие постройки заборами, срочно заделывать ямы и украшать клумбы выращенными в оранжерее цветами.
– Если это кошка, то шаг у нее подозрительно широкий. – Мирон стоял на своём. – Будто это о-о-очень большая кошка.
– Кошки умеют прыгать, – оскалился в улыбке Аскер. – Это может быть кошачий галоп.
Ник оценил выражение «кошачий галоп». Сказалось явно не случайно, в их среде сначала думали, потом говорили. Аскер хотел пошутить, и у него получилось.
– Почему же мы ничего не видим? – не сдавался Мирон. – Какие-то странные прыжки, зигзагом, то влево, то вправо, как шаги у человека, только без человека.
Он выразил вслух мысли Ника. Значит, не привиделось, и интуиция права. Ник тоже пошутил от облегчения:
– Наверное, это пьяная кошка.
– Хочешь сказать – её шатает? – Мирон с сомнением прикусил губу.
– Если кошка двигается с секретного объекта, то чтоб не быть подстреленной, она должна как минимум уметь ползать по-пластунски, – продолжил юморить Аскер.
Ник поддержал:
– Кошка с секретного объекта может выглядеть как змея и передвигаться соответственно. Откуда ты знаешь, во что там превращают и чему учат кошек?
– Если она умеет так скрытно двигаться, пусть это будет кошка-ниндзя, – подытожил Аскер и больше не отвлекался.
Участок дороги, который поручили университету, уже лоснился бритыми обочинами, чернели в ожидании грузовика мешки с мусором, образуя похожие на ежевику-мутанта пузатые горки. Сквозь эти горки и свеженаваленные копны к спрятанным в лесу госсекретам побирался серый змей асфальта, его голова заглядывала в дебри за хлипкой оградой первого периметра, а хвост терялся в далеком отсюда городе. Полчаса езды (или три часа хода) – и можно оказаться дома, за любимым компьютером или на диване с книжкой в руке.
Вместо родных стен глаза видели блистающего во всей красе и довольного жизнью соперника, а уши слышали с этой минуты ненавистное:
– Оу а-ай били-и-ив ин е-эстудэ-э-эй…
Большинство студентов и, что намного обиднее, студенток продолжало глазеть на фиглярство местного заводилы. Мирон вновь орудовал косой с усердием палача: остаткам травы головы сносило по самые щиколотки.
Аскер съехидничал:
– Что, побил бы, да зубы жалко?
Ник покачал головой: нехорошо насмехаться над товарищем, особенно по поводу, по которому тот не сегодня-завтра может посмеяться над тобой.
– Я мог бы ответить разными способами, – сдержанно выдал Мирон, – от логично-непечатных до сугубо иррациональных, но не буду зря колебать воздух. Закроем тему ключевым вопросом математики: не всё ли равно?
Аскер хмыкнул, затем объявил:
– У меня родился тост. Напомните, когда будет повод, выпить за Толика: ему не хватает блеска, так пожелаем же, чтоб его желание исполнилось. Короче, чтоб он полысел.
Настроение выползло из минуса, на лицах расцвели улыбки: за это выпили бы все трое.
Работа возобновилась.
Бензиновую технику – газонокосилки и триммеры – организаторы студентам не доверили, инструмент бесплатной рабочей силы составляли грабли, косы и метлы. Обычной косой умели орудовать лишь два старшекурсника, по соседству тоже изображавших маятники Фуко, и Мирон – каждое лето у него проходило в деревушке на границе с Литвой, где дед и прочие родственники учили жить в природой в ладах. Ник, Аскер и Луиза довольствовались граблями. Их четверка работала отдельно, по приезду на участок все привычно разбились на группки: мажоры, балбесы, умники и индивидуалы.
Ник с Мироном, Аскером и Луизой составляли категорию умников. В чужих устах звучало обидно, но смысл радовал. К примеру, оказаться балбесом не хотелось просто из-за названия. Индивидуалов в постоянном броуновском движении сбивало в кучки и почти сразу разносило, они держались нейтрально, существовали неинтересно, а если в их среде вспыхивали звезды, везунчиков втягивало гравитацией одной из заинтересованных группировок.
Мажоры у прочих вызывали завистливое презрение с упором на слово «завистливое». Кому не захочется нестись по жизни с ветерком, разбрасываться купюрами и собирать падающие к ногам приятные нежданчики – совершенно незаслуженные, но бесконечные? В круг избранных вели два пути. Первый измерялся деньгами и родительскими возможностями, второй – особыми личными качествами, которые на данный момент требовались сообществу. С исчезновением у новичка денег или потерей интереса к нему дверь в самопровозглашенную элиту закрывалась. Мажорная тусовка не ограничивалась учебной группой или курсом, она включала весь университет, а вне стен альма-матер расширялась многократно за счет таких же из других заведений и временно вовлеченных. К прочим мажоры относились высокомерно, считали лохами и нищебродами.
С мамой-учителем и папой-врачом из детской поликлиники Ник, как типичный представитель нищебродов, обходил бы заносчивую компанию за километр, но нечто неподвластное воле держало Луизу на опасном расстоянии к их лидеру, словно планету около светила – кружа по эллипсовидной орбите, то приближая, то отталкивая, но никогда не отпуская в свободный полет. Планетарным спутникам не оставалось ничего другого, как следовать природе с покорностью обреченных: аналогично ходить вокруг, ворчать сквозь зубы и на всё соглашаться.
Едва закончилось пение, со стороны «балбесов» послышалось:
– Слыхали про макаку во фруктовом отделе? Ладно ещё, когда в бананах жуки-пауки из теплых стран приезжают, но целая обезьяна!
– У меня папа в том супермаркете охранником, говорит, ее сразу передали «ящику» – как только про животное растрезвонили, оттуда приехал представитель и конфисковал, словно это их имущество.
– Лучше бы в зоопарк отдали. Бедная обезьянка.
– Где ты у нас зоопарк видела?
– Потому и нет зоопарка, что каждую животину сразу в лабораторию отправляют.
Разговор вёлся громко, слышали все. Луиза обернулась к поклонникам-приятелям, глаза ожили лукавством, а на любителей слухов указал мах головы: «Чем бы дитя не тешилось…»
Солнце и так светило, но будто бы вышло вторично: Ник почувствовал, что улыбается, лишь когда заболели скулы, встретившиеся с ушами. Мирон покраснел, Аскер кивнул. Дескать, одно слово – балбесы. Нашли, о чём говорить.
Вокруг студенты бросали орудия труда и растягивались на травке, подставляя тушки солнышку: работа сделана, на большее не договаривались. Кроме Фани еще две девушки из той же тусовки оказались в купальниках, что с удовольствием продемонстрировали. Парни, кто не стеснительный, давно щеголяли голым торсом. Например, тот же Толик. Правда, рубаху он не снял, только расстегнул, чтоб скромные мышцы оттенялись поджарым животиком. Над подобной красотой Нику работать и работать, а Мирону даже не мечтать. У Аскера, в отличие от приятелей, там даже квадратики виднелись, но маленький рост сводил эффект на нет – девушкам нравились масштабы. Чтоб не нарываться на шутки про микроскоп, Аскер кутался в черную с белыми полосками спортивку. Мирон скрывал телеса под такой же, только обширной и бело-красной – намёк на геральдические цвета милого его сердцу Великого княжества Литовского, о котором все уши прожужжал.
Ник был в похожей одежде, плечи прикрывал черно-желто-белый костюм. Покупая в свое время, сначала он выбрал бело-сине-красный с орлом на спине, но имперские цвета сразили наповал, рука сама потянулась к кошельку.
Из их четвёрки только Луиза пришла не в спортивной форме, как требовали организаторы уборки, а в джинсах и футболке – вместе с сестрой и большинством девчонок. Так же поступили некоторые парни, особенно из мажоров. И только Толик, если вернуть лимитированный глагол, выпендрился: прибыл как на свадьбу, в лаковых штиблетах, джинсах и белой рубашке. Собственно, он и не утруждался в работе, продолжая чувствовать себя, как на свадьбе. Мог вообще не ехать, с него всё как с гуся вода, но так уж совпало: золотая молодежь собралась за город, и вдруг явился повод пофорсить и первокурсниц поклеить, вне родных стен сдерживающие факторы у женской половины странным образом тают и превращаются в желе.
– Сдаём инструмент! – громыхнул натренированный в аудиториях голос Веры Потаповны.
Задача, во-первых, выполнена, во-вторых, в срок, в-третьих, без потерь. Больше всего преподавательница, поставленная отвечать за работы, боялась травм или недосчитаться личного состава. Теперь страхи в прошлом, светят солнце и премия, жизнь прекрасна.
– Собираемся!
Дребезжавшая развалюха, что, судя по виду, как-то пережила ровесников-мамонтов и умело притворялась автобусом, превратилась в электромагнит, который включили последней командой. Словно рассыпанная металлическая стружка, все живое в округе зашевелилось, сориентировалось на центр притяжения и потянулось на место зова, по пути слипаясь в комки побольше. Из ничего возникли толкотня и очередь, Вера Потаповна суетливо распоряжалась, в журнале делались пометки, когда очередной студент сваливал инвентарь в глубину салона.
– Какая картинка! – Толик, проходя мимо, не удержался, чтоб не отпустить колкость в сторону «умников». – Смерть с косой и ангелы с граблями.
Рядом в голос заржал Борька по прозвищу Бизончик. Прозвище соответствовало внешности: бритые антресоли прямо переходили в плечи, морда кирпичом, вместо шеи – одна сплошная мышца. Майка с широким вырезом, татуировка-дракон, золотая цепь, квадрат подбородка – всё работало на имидж крутого парня, с которым лучше не связываться.
– Ангелы с граблями! – с гоготом повторял он, пытаясь сдержать конвульсии, от которых тряслись пузыри мышц.
Невысокий рост компенсировался обхватом двустворчатого шкафа, а устрашающий вид – глуповатостью лица: Бизончик никогда не имел своего мнения, он во всем полагался на приятеля – любимчика девочек и преподавателей, не понимавших, как такой интеллигентный и высокодуховный Толик может дружить с субъектом, чьё нахождение в университете держится исключительно на недоразумении и ежегодных конвертах от папы.
Телячий взгляд не выдавал мыслей, а если они каким-то образом появлялись, место мыслей занимала смена эмоций – ими Бизончик реагировал на внешние раздражители. Если Толик пошутил – нужно смеяться, если кому-то пригрозил – нужно наехать и гнобить до последнего, жизнь проста и понятна, а все сложности для недалеких умников вроде Ника с командой. Поэтому Ник его сторонился – во всех случаях, когда зависело от собственного решения. Сейчас остаться в стороне не получалось, но можно было проигнорировать.
Кроме Ника то же с успехом проделали Мирон, Аскер и поджавшая губы Луиза.
На уборку трассы Толик приехал на красном внедорожнике, размерами догонявшем автобус. Бизончика цвет машины нервировал (естественно, бык он и в Африке бык), другие приятели тоже предпочитали говорящий о статусе казенный траур по детству, но Толик выбрал то, что нравится девушкам. Кенгурятник спереди, лестничка сзади, ступеньки и прочий обвес делали из красного мастодонта нечто вроде центра Помпиду с трубами по кругу, а еще напоминали стального ежа, которого вывернули наизнанку.
Пока одни ждали очереди на размещение, другие грузились, а третьи уже наслаждались витавшими в автобусе солярочными миазмами, компания мажоров и сочувствующих в количестве трех парней и четырех девушек двинулась собственному транспорту.
Толик застыл на полушаге, отчего вся компания встала, врезаясь друг в друга, головы завертелись в поисках причины.
– Фаня, сестренку не пригласишь? – Облизываться глазами невозможно, но Толик сумел.
Спутница, продолжавшая разгуливать в трех треугольничках, фыркнула, словно в сотый раз повторяя:
– Говорила уже, она такое не любит.
Толик с намёком поднял бровь:
– Люди меняются. И не надо решать за других.
Обернувшаяся Фаня проскрежетала зубами: Луиза ждала предложения, словно собачка косточку, и самое отвратительное, что это видели все. Старшая процедила младшей:
– Поедешь с нами на шашлыки?
– В принципе… – Луиза в меру умения пригасила ликование, – ничего серьезного я на вечер не планировала…
Компания, что замерла в режиме ожидания, разразилась девичьим возгласом:
– Анатоль, ты забыл про дам, а нам тоже нужны кавалеры.
– Эти, что ли? – усмехнулся Толик, лицо указало на «умников».
– Можешь предложить других?
– Ладно, если хотят, пусть тоже едут.
Из методично газовавшего, чтоб не заглохнуть, автобуса выглянула Вера Потаповна:
– Ребята, вы едете?
Она повисла в дверях, как перезревший помидор, оставалось ткнуть вилкой. В роли чего-то хуже, чем вилка, потому что резало без ножа, выступил Толик:
– К началу занятий я всех привезу обратно, обещаю! Жаль, что не можете поехать с нами, Вера Потаповна, мне кажется, у Вас многому можно научиться не только в формате академических знаний. Представляете: палатки, костерок, песни под гитару, в котелке булькает ушица, от дурманящего запаха сводит челюсти… У Вас в этом опыта намного больше. Почему Вы никогда не отдыхаете с нами? Понимаю, что работа, ответственность, нужно сдать инструмент… но когда-нибудь, я думаю, Вы сумеете выбраться вместе с боготворящими Вас великовозрастными обормотами?
Улыбка расплавила бы сталь, а преподавательница не дотягивала даже до полиэтилена. Ее просто испарило. Толик умел выжимать из людей нужные ответы. Еще бы: красавчик, умничка, отличник, да ещё и подлиза… Потому и всеобщий любимчик.
Понятно, что «всеобщий» имело отношение только к недалеким созданиям вроде девушек и доверчивых преподавателей, принимавших личину за сущность. Кое-кто видел пройдоху насквозь, но поделиться мог только с двоими такими же.
С ответной улыбкой преподавательница едва не вываливаясь с подножки, на лбу начерталось: «Да я хоть сейчас, но сам же сказал: работа, ответственность, нужно сдать инструмент…» Вслух раздалось другое:
– Сегодня только пятница.
– Ага. Я и говорю – всё будет в лучшем виде. До воскресенья мы обязательно вернёмся, можете на меня положиться.
Вера Потаповна кивнула и резко вдвинулась обратно, пряча краснеющие щеки.
– Одну минуту! – Луиза махнула рукой, чтоб автобус не уезжал. – Я только родителям позвоню. На всякий случай.
Девушки из мажорок скривились, снисходительные взгляды показали Толику, на кого он собрался их променять.
Пока пальцы тыкали в цифры, было слышно, как Фаня внушает Луизе:
– Ты понимаешь, зачем тебя пригласили?
– Да.
– И все равно идешь?
– Да.
– Ну, смотри, я предупредила. – В трубке ответили, и Фаня, отходя, посоветовала: – Отпрашивайся на все выходные, как я.
(отрывок)