Как Польша хотела стать великой колониальной державой...Но не смогла.
От СС до Моссада. Отто Скорцени. История одного профессионала.
Но история не об этом. Когда со Скорцени был налажен контакт, его привезли в Израиль, для брифинга и вообще плотного знакомства. И, в рамках еврейской хуцпы и демонстрация "тысячелетний боли и страдания еврейского народа", повели в музей Холокоста Яд Вашем. Ну, Скорцени, как профессионал высшего класса, понимающий, что на сотрудничество он уже согласился, бунтовать поздно, стоит с подобающим моменту скорбным выражением лица, слушает лекцию про преступления германского государства, которому он служил верой и правдой столько лет. Лучший оперативник Гитлера. И один из лучших оперативников Моссада. Стоят в Музее Холокоста и думают о вечном. И тут мимо проходит другая группа скорбящих евреев (а тут надо сказать, что это 1962 год и большая часть Израиля - люди, непосредственно испытавшие на себе идеи Адольфа Алоизыча), посетители скользят равнодушными взглядами по другим посетителям, и вдруг один из них замирает как вкопанный:
- Да это же Отто Скорцени! ОБЕРШТУРМБАНФЮРЕР СС В МУЗЕЕ ХОЛОКОСТА В ИЗРАИЛЕ!
А надо сказать, что у Скорцени был характерный шрам на щеке от мензур-дуэлей в молодости, очень характерная внешность, сложно перепутать.
- ПОЛИЦИЯ! ПОЛИЦИЯ, У НАС ТУТ ОБЕРШТУРМБАНФЮРЕР СС!
На что сопровождавший Скорцени легендарный оперативник Моссада Йосеф Ранаан, сам потерявший в Холокосте родственников, не дрогнув ни единым мускулом лица, спокойно ответил:
- Нет, уважаемый, вы ошиблись. Перед вами мой дядюшка Изя, такой же еврей, как вы и я, чудом переживший Катастрофу. А шрамы на лице - от издевательств в концлагерях. Жертва фашизма, буквально.
Другой посетитель, подумав, что оберштурмбанфюрер СС в "Яд Вашеме" и правда как-то слишком абсурдно, объяснение принял и даже извинился перед уважаемым Изей Абрамовичем за то, что его, честного человека, жертву фашизма, сгоряча обозвал ССовцем, простите дурака, если сможете. Визит Скорцени в Израиль так и остался на тот момент тайной. Египетская ракетная программа была остановлена.
Спутник Первой мировой. Три дня до войны
Уже на второй день после объявления Австро-Венгрией войны Сербии нашлись русские добровольцы, желающие защитить сербов не только участием в уличных манифестациях, но и участием в войне.
Нижегородская газета «Волгарь» со слов своего петербуржского корреспондента передаёт:
«В сербское посольство в Петербурге явилось много лиц с просьбой отправить их в Сербию в качестве добровольцев. Среди посетителей преобладали студенты.Всем посетителям заявлено, что в настоящее время сербское посольство не имеет соответствующих распоряжений от своего правительства и что поэтому вопрос об отправлении добровольцев откладывается на несколько дней».
Организация «Красный Крест» заявляет о готовности по первому же требованию отправить в Сербию несколько отрядов сестёр милосердия и санитарных отрядов со всем оборудованием.
Русское общество взбудоражено. Манифестации стремительно набирают обороты, вовлекая в себя всё больше и больше неравнодушных подданных Империи. Оставлены самые горячие общественные споры и противоречия, вся страна единогласно поддерживает братский славянский народ. Больше нет аполитичной прессы: даже самые отвлечённые издания выражают крайнюю озабоченность судьбой Сербии.
Должностные лица Империи сообщают:
«Положение исключительно серьёзное. Россия твёрдо и непреклонно решила поддерживать Сербию.
Полное содействие Франции обеспечено.
Австрийский ультиматум квалифицируется как разбойничий набег.
Шансов на мир — не больше 25%.
От принятых решений Россия не отступит.
Петербург: Манифестации не прекращаются. Загружены не только улицы, но и пригороды. Всюду восторженные приветственные крики: „Да здравствует Сербия, да здравствует Франко-русский союз, да здравствует Франция и Англия! Да здравствует Государь Император!“
Перед памятниками Барклая и Кутузова манифестанты поют вечную память.
Москва: Манифестации принимают грандиозный размер.
На Брянском вокзале грандиозные проводы сербских офицеров. Их внесли в вагон на руках и забросали цветами. Офицеры благодарили.
В 11 часов вечера толпа интеллигентов до 500 человек собралась на Тверском бульваре и с пением гимна и криками „Ура!“ направилась к австро-венгерскому консульству. Остановленные полицией, манифестанты мирно разошлись».
Император Николай Александрович, всё ещё надеясь на мир, шлёт германскому императору Вильгельму II в этот день телеграмму следующего содержания:
«Рад, что ты вернулся. Призываю тебя помочь мне в столь серьёзное время. Бесчестная война была объявлена слабой стране. Возмущение в России, полностью разделяемое мною, огромно. Предвижу, что очень скоро давление сломит меня и я буду вынужден принять чрезвычайные меры, которые могут привести к войне. Чтобы избежать такого бедствия, как общеевропейская война, я прошу тебя во имя нашей старой дружбы сделать всё, что в твоих силах, чтобы остановить твоих союзников, прежде чем они зайдут слишком далеко. Ники».
В этот же день Государь получает ответ:
«Я получил твою телеграмму и разделяю твоё желание установить мир. Но, как я сообщил тебе в своей первой телеграмме, я не могу считать действия Австрии против Сербии „бесчестною“ войною. Австрия на собственном опыте знает, что сербским обещаниям на бумаге совершенно нельзя верить. Я разумею так, что действия австрийцев следует оценивать как стремление получить полную гарантию того, что сербские обещания станут реальными фактами. Это моё суждение основывается на утверждении австрийского кабинета о том, что Австрия не желает каких бы то ни было территориальных завоеваний за счёт сербских земель. Потому я полагаю, что Россия вполне могла бы остаться наблюдателем австро-сербского конфликта и не втягивать Европу в самую ужасную войну, которую она когда-либо видела. Думаю, что полное взаимопонимание между твоим Правительством и Веной возможно и желательно, и, как я уже телеграфировал тебе, моё Правительство прилагает усилия, чтобы этому поспособствовать. Конечно, военные меры со стороны России в Австрии были бы расценены как бедствие, которого мы оба хотим избежать, а также они подвергли бы риску моё положение посредника, которое я с готовностью принял после твоего воззвания к моей дружбе и помощи. Твой крайне искренний и преданный друг и кузен, Вилли».
Министры и высшие военные чины Империи, призывая не доверять Германии, уговаривают Николая развернуть полномасштабную мобилизацию, пока не стало слишком поздно. Государь сомневается, но всё ещё отказывается переходить к общей мобилизации.
Объявленную же накануне мобилизацию четырёх военных округов призываемые принимают без всякого ропота. (Перед последней войной — Японской — мобилизация проходила с трудностями, так как часть населения с трудом понимала смысл войны).
Теперь же Отечество поднимается на защиту слабого и угнетённого славянского брата, что не может не вызывать живого отклика в русских сердцах. Такие же чувства испытывались русскими во время освободительной Русско-турецкой войны и во время восстания в Турции славян. Нельзя назвать это эйфорией: даже в эти пламенные дни Русь прекрасно осознаёт возможные последствия, но разве можно отдать братскую Сербию на растерзание? — Нет. Часть армии продолжает мобилизацию, Николай продолжает переговоры, народ готовится к войне.
«Славянство в опасности!» —
тут и там пестрят заголовки русской прессы.
«Через голову маленькой Сербии брошен вызов великой России, брошен вызов всему славянству!
Мы стоим перед великим решением, от которого зависит судьба Европы
В этот грозный час сохраним хладнокровие и будем едины!»
До вступления России в войну осталось 3 дня.
Источник: Спутник и погром. Автор: Дмитрий Бастраков для спецпроекта «Спутник Первой мировой»
Создано для сообщества TopWar
Четыре дня до войны. День первый или «Россия, спаси нас!»
102 года назад, 15 (28) июля, огромной Австро-Венгерской империей была объявлена война крохотной Сербии, что положило официальное начало самой масштабной за всю историю человечества катастрофе — Первой мировой войне.
«Мы не можемъ защищаться. Посему молимъ Ваше Величество оказать намъ помощь какъ можно скорѢе… Мы твёрдо надѢемся, что этотъ призывъ найдётъ откликъ в Его славянскомъ и благородномъ сердцѢ», —
сообщалось в телеграмме сербского королевича-регента Александра (будущего защитника и покровителя русской белой эмиграции) на имя российского Императора Николая Александровича.
«Пока есть малѢйшая надежда избѢжать кровопролитiя, всѢ наши усилiя должны быть направлены къ этой цѢли. Если же, вопреки нашимъ искреннимъ желанiямъ, мы въ этомъ не успеемъ, Ваше Высочество можетъ быть увѢренным въ томъ, что ни въ коемъ случаѢ Россiя не останется равнодушной къ участи Сербiи»
Александр I Карагеоргиевич
И не осталась. Русский Император был верен своему слову.
По иронии судьбы ответ русского Государя был получен сербами уже после объявления им войны Австро-Венгрией, когда карты были уже брошены, а к Белграду стягивались австрийские тяжёлые орудия.
Сербский председатель Совета министров Никола Пашич был чрезвычайно взволнован получением столь ободряющей телеграммы от старших братьев: «Господи, милостивый русскiй Царь, какое утѢшенiе, какое утѢшенiе!» — то и дело с волнением повторял он, не сдерживая слёз.
В качестве угрозы в ответ на действия Австро-Венгрии Россией в этот же день было объявлено о мобилизации четырёх военных округов (приблизительно половины армии), сосредоточенных у австрийской границы. Взволнованные же происходящими событиями Сазонов, Янушкевич и другие высшие военные чины настаивали на проведении полномасштабной мобилизации, не без основания полагая, что Германия в любом случае не оставит Австрию без поддержки, что не может не привести к полномасштабной войне.
Николай же до последнего надеялся на предотвращение большого конфликта. Объявить всеобщую мобилизацию означало окончательно признать неизбежность общеевропейской бойни и фактически собственноручно дать ей начало.
Письмо Императора Николая Александровича министру иностранных дел Сазонову, днём ранее:
«Сергей Дмитриевич, Я вас приму завтра в 6 часов. Мне пришла мысль в голову и чтобы не терять золотого времени — сообщаю ее вам. Не попытаться ли нам, сговорившись с Францией и Англией, а затем с Германией и Италией, предложить Австрии передать на разсмотрение Гаагскаго трибунала спор ея с Сербией. Может быть, минута еще не потеряна до наступления уже неотвратимых событий. Попробуйте сделать этот шаг сегодня — до доклада, для выигрыша времени. Во мне надежда на мир пока не угасла. До свидания. Николай»
(Прим.: Гаагский трибунал — международный третейский суд (tribunal arbitral), предусмотренный Гаагскими конвенциями 1899 и 1907 годов для мирных способов разрешения межгосударственных споров).
Русская же общественность была настроена крайне решительно: ещё до начала австро-сербских военных столкновений, во время австро-венгерского объявления Сербии невыполнимого и унизительного ультиматума, в Санкт-Петербурге состоялись многочисленные уличные манифестации. «Долой Австрию! Да здравствует Сербия!» — кричала многочисленная возмущённая толпа. Манифестанты активно пополнялись гуляющей публикой, город был единодушен в своём отпоре австрийской дерзости.
Газета «Козьма Минин» передавала:
«Численность толпы возросла до нескольких тысяч, — — растянувшись более, чем на квартал, толпа сплошной массой двинулась к Литейному, направляясь к австрийскому посольству для устройства враждебной манифестации. Полиция воспрепятствовала этому. Встреченные военные были предметом бурных оваций. От Литейного манифестанты прошли на Фурштатскую, где манифестировали перед сербской миссией. Сербский посланник появился в открытом окне и произнёс речь, в которой благодарил русское общество за сочувствие и моральную поддержку сербов. Посланнику были устроены шумные овации»
Манифестанты проходят перекресток Невского и Владимирского проспектов, Санкт-Петербург,
«Давно на улицах Петербурга не было такого оживления среди дня. Давно так не интересовались вечерними газетами…
..Важность политического момента захватила все круги общества, и вопрос — будет ли война или не будет — волнует всех… Люди самых разнообразных положений, взглядов и политических партий открыто везде, где только можно, высказывали глубокое возмущение вызывающему поведению Австрии и безудержному шовинизму немцев»
Манифестанты у издательства «Вечернее время» (угол Невского проспекта и Садовой улицы)
Манифестанты проходят по Невскому проспекту у Екатерининского канала.
Манифестанты на Невском проспекте у Екатерининского сквера.
Манифестанты у Гостиного двора (угол Невского проспекта и Садовой улицы).
Стоит ли говорить, как было воспринято русскими объявление Австро-Венгрией войны Сербии: количество манифестантов исчислялось уже десятками тысяч, а сообщения о народных митингах и шествиях поступали уже со всех уголков могучей неравнодушной Империи. Одесса, Киев, Москва, Нижний Новгород — горожане всех классов и положений вышли на улицы высказать свою решимость в защите Сербии. Не молчала и провинция: даже из совсем маленьких городов сообщалось о многочисленных народных выступлениях.
С пением, молитвами, гимном «Боже, Царя храни!» и решительными лозунгами русский народ гордо шествовал по Империи, демонстрируя свою волю правительству и миру.
«У памятника герою русско-турецкой войны толпа вдруг остановилась. Обнажили головы. Раздалось пение: — Вечная память! Момент был глубокий, трогательный. Раздавались горячие речи, призывавшие на помощь несчастной, угнетаемой Сербии. Вечерние выпуски газет, в которых сообщалось об объявлении войны, брались нарасхват. Газеты читались вслух — и улицы Москвы обратились в импровизированные аудитории. Сейчас около часу ночи, но Москва ещё не успокоилась. Манифестации продолжались»
Не молчало и русское правительство, не заставляя русскую общественность томиться в ожидании выражения официальной государственной позиции:
«Россия Сербию в обиду не даст. В сознании своей мощи и чувства своего достоинства, русское правительство в единении со всем обществом удостоверяет этот факт.Всё же надежды на мир ещё не совсем потеряны. Если Германия скажет сдерживающее слово в адрес Австрии, то пожара ещё удастся избегнуть. Мы желаем мира, но перед жребием войны не отступим»
Одна из ведущих газет Германии Frankfurter Zeitung в этот памятный день передавала:
«Если сейчас и удастся избежать европейской войны, то русский национализм через несколько лет попытается изгладить теперешнее унижение»
«Да здравствует армия, да здравствует война!», — не умолкала Империя.
До вступления России в войну осталось 4 дня.
Источник: Спутник и погром. Автор: Дмитрий Бастраков для спецпроекта «Спутник Первой мировой»
Создано для сообщества TopWar
Ирландия: война за независимость
Нации, которым никогда не приходилось бороться за свою свободу, можно пересчитать по пальцам одной руки.
Независимость почти всегда добывается большим трудом и большой кровью. Иногда, конечно, распадается какой-нибудь Советский Союз и скороспелую независимость выдают обалдевшим народам прямо в беловежской бане, но такое случается раз в столетие — да и то, разве не за эту взятую в кредит свободу сейчас расплачивается уже совсем другое поколение?
Поговорим про самый хрестоматийный пример борьбы за освобождение — про ирландцев. Наверное, никому в мире не пришлось в этом смысле тяжелее, чем им. Ирландии не повезло оказаться рядом с самой опасной империей планеты, и она заплатила за это несчастливое соседство очень дорого. Несколько веков кровопролитного сопротивления жестокой колонизации — это вам не подписи трех разомлевших партийных функционеров под одной бумажкой. Неприятности поляков, которые до сих пор считают себя распятым Христом Европы, — просто целомудренная лёгкая эротика по сравнению с ирландским ультрахардкором.
Окончательно Ирландия досталась англичанам в эпоху Тюдоров, в XVI веке (до этого существовало лордство Ирландия, но оно не охватывало весь остров). Тогда же начался английский навал — пошла колонизация отдельных ирландских земель, в частности, Ольстера. Но по-настоящему два народа столкнула лбами Реформация.
Британские монархи порвали с Папой Римским и создали своё особое христианство — без блэкджека, зато с монархом во главе церкви. Страна раскололась на протестантов-англикан (большинство) и католиков (незначительное меньшинство). Дело усугубляла политическая нестабильность: на трон попадали то венценосные католики, то не менее венценосные протестанты. Окончательную победу англикане одержали по итогам Славной революции с воцарением Вильгельма Оранского (в располосованных заградительными заборами городах Северной Ирландии до сих пор действует Оранжевый Орден, что-то вроде масонства для протестантов-лоялистов).
Ирландцы, чуть ли не первые католики в этой части света, упорно продолжали придерживаться своей веры, которая теперь подвергалась всяческой дискриминации и сама по себе превращалась в вызов трону. Воспользовавшись политической нестабильностью времен Английской революции, местные жители подняли восстание. Поводом для мятежа стало нарушенное обещание короля — Карл I (филокатолик, кстати) посулил ирландцам религиозные свободы, но не дал, хотя гэлы поддержали его в гражданской войне деньгами. Позднее король все же договорился со своими ирландскими подданными, но к тому моменту он уже бесповоротно проигрывал в гражданской войне пуританам-республиканцам под командованием Кромвеля.
В 1649 году шотландцы продали короля его врагам. Монарху отрубили голову. Англию объявили республикой, Кромвеля отправили карать Ирландию. Лорд-протектор принялся за вторичное завоевание с таким рвением, что ирландцы до сих пор воспринимают его примерно как евреи Гитлера. В ирландском языке даже есть особое, самое страшное проклятие — «mallacht Chromail ort», что-то вроде «пусть с тобой поступят как Кромвель с Ирландией».
Ирландцы приготовились встречать Кромвеля с оружием в руках, но у него была закаленная в боях армия — опытная, фанатичная и дисциплинированная. Англичане взяли несколько крепостей, поголовно перебив гарнизоны и всех пойманных католических священников. В Уэксфорде просто резали всех подряд.
Но дело было не только в вере. Солдаты шли в Ирландию не только карать еретиков, но и перераспределять собственность. Английская революция была буржуазной, а что нужно буржуазии? Перераспределение собственности от аристократии в свою пользу. В Англии землю отбирали только у некоторых католиков, а в Ирландии — у всех поголовно. Местных гнали в безлюдный и малоосвоенный Коннахт, их скот и пашни раздавали бойцам Кромвеля. По принятому британским парламентом акту о поселениях, к 1654 году большая часть ирландцев должна была освободить свои земли для английских колонистов и уйти в Коннахт. Нарушителям грозила смертная казнь. Бунтарей и отдельных священников депортировали в колонии Карибского моря на правах полурабов (забавный, кстати, момент, который абсолютно не отрефлексирован в американском аболиционистском мифе — на ирландских рабов был неплохой спрос). Часть населения бежала в католические регионы — Францию и Испанию.
За время правления Кромвеля число ирландцев сократилось почти в три раза — с полутора миллионов человек до 600 тысяч. Зато прибавилось 150 тысяч поселенцев-протестантов, приехавших из Англии за дармовой землей.
Но тут случилась реставрация монархии. Сын казненного короля велел выкопать тело Кромвеля, повесить останки за государственную измену, потом отрубить им голову, водрузить мощи на шест, а шест установить возле Вестминстерского дворца (потом голову украли, и она до 1960 года хранилась в чьей-то коллекции). Вскоре началась Славная революция — ирландцы (выжившие) поддержали в ней католика Якова II против протестанта Вильгельма Оранского. Ирландия превратилась в базу последнего короля-католика в истории Британии, там же произошло и решающее сражение — битва при Бойне, в которой сошлись католическая и протестантская армии, причем на стороне Якова воевали в основном ирландцы.
Армия Якова проиграла, но не была разбита. Она отошла в Лимерик, где ирландцы готовились отражать нападение, однако Яков решил отказаться от борьбы и бежал во Францию. Его сторонникам это не то чтобы очень понравилось — в Ирландии он получил обидную кличку «Джеймс-Дерьмо» (James the Shit).
Поражение католиков и победа оранжевых означали для ирландцев новый раунд хождения по мукам — а ведь некоторое время казалось, что потерянное при Кромвеле удастся вернуть. Оставшиеся у местных земли были конфискованы в пользу короны и затем проданы англиканам. Ирландцев больше не убивали и не продавали в рабство — всё это сменила жестокая политика, известная под общим названием The Protestant Ascendancy. Это была многогранная политическая, культурная и экономическая стратегия подчинения мятежного региона, на реализацию которой у англичан ушло два столетия.
В первую очередь католиков и протестантов (не англикан) целенаправленно дискриминировали, искусственно формируя англиканскую элиту. Весь XVIII век один за другим выходили законы, ограничивавшие ирландцев в правах. Эти Penal Laws действовали всё столетие, но некоторые сохранились до 1920 года.
Католикам запрещалось работать на государственной службе, вступать в брак с англиканами, служить в армии, участвовать в выборах, получать образование за границей, учиться в некоторых колледжах, наследовать имущество англикан, покупать землю (разрешалось только брать в аренду), заниматься юридической практикой. Католические церкви позволялось строить только из дерева (ни в коем случае не из камня) и только вдали от основных дорог. Экспорт местных товаров ограничили.
Хотя в Ирландии сохранился парламент, в нем заседали только англикане-лоялисты. В результате британской политики ирландцы уже к концу XVIII века оказались выброшены на задворки жизни — 90% всей земли в стране принадлежало завоевателям и коллаборационистам. Восточные европейцы, которые стонут про гнёт (не будем показывать пальцем, но это поляки и украинцы), не видели настоящего европейского гнёта. Как выглядело бы обращение русских с поляками по британскому образцу: половину Польши заселяют русские православные колонисты, конфискованные владения католической шляхты достаются русским дворянам, местных лишают права голоса и переселяют куда-нибудь на Пинские болота. Сейм бережно сохранён, но там сидят исключительно православные русские и православные бывшие католики. Шляхте строго-настрого запрещено занимать государственные должности. Католические церкви можно строить — из спичек и желудей, в лесу, но не ближе километра от опушки. Англичане знают толк в угнетении.
Разумеется, ирландцы только и ждали удобного момента, чтобы восстать, хотя в конце XVIII века некоторая часть ограничений была отменена. В прошлый раз они пытались воспользоваться двумя гражданскими войнами в Англии. В этот раз удачной возможностью выглядели Революционные войны на континенте. Французская революция 1789 года породила целую волну всевозможных войн, и бойня потом практически не прекращалась следующие четверть века. Воспользовавшись тем, что англичане отвлеклись, а также заручившись поддержкой революционной Франции, ирландцы в 1798 году вновь устроили мятеж. В отличие от предыдущих восстаний за смягчение религиозной политики и прекращение дискриминации это было вдохновлено примером американской и французской революций: конечная цель — независимая республика Ирландия. Как это часто бывает, от имени угнетенных стали говорить люди, представлявшие себе угнетение в основном по книжкам. За восстанием стояла организация The Society of United Irishmen. На первом собрании этой революционной ячейки выяснилось, что все её лидеры — протестанты, либо пресвитериане, либо англикане. Самым видным из них был Вольф Тон — англиканин и республиканец. Позднее к Обществу объединенных ирландцев примкнул один из самых родовитых жителей острова, депутат парламента лорд Эдвард Фицджеральд. Достаточно сказать, что его отец был единственным на тот момент ирландским герцогом. Двоюродным братом Фицджеральда был легендарный Чарльз Джеймс Фокс — знаменитый «вечный оппозиционер» и лидер вигов-радикалов, успевший недолго побыть министром иностранных дел Британии.
«Объединенные ирландцы» решили заручиться поддержкой французов, которые тогда как раз воевали с англичанами. Англичане, к слову, не оставались в стороне и поддерживали бежавших из Франции роялистов. В Париж был послан Вольф Тон, и он встретился с рядом французских военачальников, включая и Наполеона. Французы согласились помочь, отправив 15-тысячный отряд Лазара Гоша. Однако погода стояла настолько отвратительная, что французы то попадали в бурю, то тонули, и в итоге флот заблудился, рассеялся и распался. Уцелевшие корабли поодиночке стали возвращаться обратно. Англичане так хохотали, что даже увековечили неудавшийся французский десант в карикатурах.
Ирландцы решили начинать восстание, не дожидаясь новой экспедиции французов. Тем более что в «Объединенных ирландцах» было достаточно английских информаторов. Молодой барристер Фрэнсис Мэган сдал английским властям лорда Фицджеральда, за что получил очень хорошее вознаграждение — на нынешние деньги полученная им сумма составляла полтора миллиона фунтов стерлингов.
Часть лидеров восстания схватили еще до его начала. Фицджеральд, который сильно болел, оказал вооруженное сопротивление, был ранен и вскоре умер. Тем не менее мятеж все же начался. На острове высадился отряд французов под командованием генерала Жана Юмбера — всего тысяча человек, но скоро это число увеличилось за счет местных ирландских добровольцев. Восставшие нанесли британцам несколько поражений и захватили город Каслбар, провозгласив его столицей республики Коннахт. Однако просуществовала она всего полторы недели: вскоре подошли основные силы англичан. Мятежников разбили, Юмбер попал в плен.
Английская карикатура, изображающая Ирландскую экспедицию французов
В то время Ирландия еще существовала как отдельное королевство, главой которого был британский монарх. Но после восстания британцы решили окончательно включить остров в состав Британии. Тем не менее даже лояльный короне ирландский парламент долгое время отказывался одобрить акт об унии (и упразднить таким образом сам себя). Между 1800 и 1803 годами в Ирландии неимоверно увеличилось количество пэрств: маркизы, виконты, графы и бароны сыпались, как из рога изобилия. Так ирландских парламентариев отблагодарили за то, что они все же одобрили унию. Георг III, к слову, обещал покончить с дискриминацией католиков в Соединенном королевстве (но в очередной раз обманул: хитрые англичане заявили, что эмансипация католиков — это нарушение коронационной клятвы монарха о поддержке англиканской церкви). В итоге эмансипация католиков была отложена почти на 30 лет, до 1829 года.
В середине XIX века ирландцев постигло новое несчастье. Всего за два года случились три неурожая картофеля, что привело к голоду, известному также как Великий голод. Британское правительство оказывало бедствующим небольшую помощь, нанимая разорившихся ирландцев (которые в подавляющем большинстве были арендаторами, а не собственниками земли) на общественные работы, но не отменило экспорт зерна из Ирландии (с зерном был полный порядок, голодным его хватило бы с лихвой). Сильнейший голод, эпидемии опасных болезней, разорение арендаторов — всё это привело к массовому бегству из страны. За пять лет население острова сократилось на 1.5 млн человек (из 8 млн.!). Часть ирландцев погибла от голода и болезней, остальные бежали в Америку. Это огромная цифра: представьте, что в современной России с 2011 года стало на 25–30 млн человек меньше.
На волне европейской «Весны народов», как раз совпавшей с голодом, младоирландцы попытались поднять восстание в одной из деревень, но быстро были разбиты.
Хотя самые вопиющие дискриминационные законы к середине XIX века в основном отменили, положение ирландцев все равно оставалось печальным. Однажды выпав из капиталистического процесса они уже не смогли в него вписаться. Католикам веками запрещали владеть землей, и землевладельцами становились либо англичане и шотландцы, либо ирландские англикане. Рост населения только усугубил нищету. Голод или не голод, но ирландцы продолжали массово бежать в США. Ирландия — едва ли не единственная европейская страна, которая в цивилизованном XIX веке потеряла половину своего населения. К началу XX века на родине осталось всего 4 млн ирландцев.
Эмигранты образовали крупную диаспору в США. Оставшиеся продолжили борьбу. В 70-е годы зародилось движение за ирландскую автономию, в русском переводе превратившееся в ужасно звучащее слово «гомруль» — от английского home rule, «самоуправление». Гомрулевцев вдохновлял пример Канады, за несколько лет до этого получившей автономию. Лидером движения был Исаак Батт — один из отцов ирландского национализма. Как и большинство образованных и богатых ирландцев, Батт исповедовал англиканство.
Вскоре в движении оформились два крыла: Батт и его последователи, в основном англикане, выступали только за более широкие права Ирландии, радикалы — в большинстве своем католики — требовали настоящей автономии. При этом радикалов возглавлял не католик, а еще один англиканин — Чарльз Парнелл.
Тогда же началось так называемое кельтское возрождение. Ирландские интеллигенты создали специальную Гэльскую лигу для сохранения ирландской культуры и языка. Как это часто бывает в подобных случаях, не обошлось без изрядной доли абсурда. Например, членам Гэльской атлетической ассоциации, которая должна была развивать исконно ирландские виды спорта, запрещалось играть в футбол, регби, крикет и прочие английские игры. Вместо этого они играли в гэльский футбол (смесь обычного футбола и регби) и гэльский гандбол (насчет гэльского крикета ничего не известно).
С гэльским языком произошло то же самое. Это был исключительно сельский язык, в городах говорили на английском. Как и всякий сельский язык, он имел множество диалектов, из-за чего выходец из одного региона часто не мог понять выходца из другого. А поскольку Ирландия была частью Британии, в школах там преподавали на английском. В общем, несмотря на насаждение гэльского уже в годы независимости (вплоть до запрета английских вывесок в отдельных районах) сейчас это реликтовый язык, на котором говорят в быту только в нескольких самых отдаленных сельских областях Ирландии.
В 1914 году — после трех десятков лет парламентской борьбы — англичане наконец одобрили акт о гомруле и пообещали предоставить Ирландии автономию после войны. Но к тому моменту радикалы уже и слышать не хотели о самоуправлении, они требовали исключительно полной независимости.
Самым известным радикалом XIX века был Иеремия О’Донован. Он родился еще в 30-е годы и застал Великий голод подростком. Англичан он ненавидел и активно включился в создание тайных обществ. Кроме того, О’Донован основал совершенно погромный журнал, в котором призывал читателей бить англичанку везде и всюду. Англичане оценили слог и оформили Иеремии пожизненное заключение за государственную измену. В тюрьме он провел 5 лет, а потом был помилован и отправлен в США под обещание никогда больше не возвращаться в Ирландию.
В США О’Донован присоединился к братству фениев — подпольным радикальным организациям ирландцев, своего рода прото-ИРА. Кроме того, он снова начал выпускать погромный журнал, рекомендуя применять для борьбы с английской оккупацией пулю и динамит.
У американских фениев даже родился космически хитрый план — напасть на Канаду, чтобы поссорить Америку и Англию. А дальше, конечно, начнется война, и ирландцы под это дело поднимут восстание. Ирландские боевики были люди серьезные и не шутили — они совершили несколько вылазок, вошедших в историю как ирландское нашествие на Канаду.
Что интересно, им действительно удалось испортить отношения между США и Канадой — канадцы подозревали, что американские власти покрывают фениев в отместку за негласную поддержку конфедератов в гражданской войне.
В 80-е годы фении провели так называемую динамитную кампанию, взрывая бомбы в британских городах. Главными целями террористов были не люди, а скорее объекты инфраструктуры, ассоциировавшиеся с государством. Во всяком случае, взрывы не приводили к гибели прохожих (всего несколько случайных раненых).
В последние 20 лет жизни О’Донован не занимался политической деятельностью. Он умер в 1915 году в возрасте 83 лет. Его тело позволили захоронить на родине. В Ирландии мертвого борца встречали как героя, устроив похороны национального масштаба. Именно на траурной церемонии поэт Патрик Пирс, будущий лидер Пасхального восстания, произнес свою знаменитую речь.
Пусть прежде, чем мы зароем здесь бренное тело О’Донована Россы, один из нас воспоет этого доблестного человека и — один за всех — опишет ту мысль и ту надежду, которые переполняют нас у его гроба. Пусть лучше я, чем другой. Я, не кто-нибудь из тех седых стариков, которые были рядом с ним молоды, делили с ним труд и муки. Я говорю здесь от имени нового поколения, вновь обращенного в веру ирландских националистов, взвалившего на себя крест служения нашим целям. Вот мой призыв: здесь, у могилы нераскаявшегося ирландского националиста, мы обновим наши крестные клятвы; здесь, у могилы этого непобедимого и непобежденного человека, мы попросим у Господа, каждый для себя одного, того неколебимого упорства, той высокой и благородной храбрости, той несгибаемой внутренней силы, какая была у О’Донована Россы.
Клянемся, как клялся он, быть ирландцами и только ирландцами. Мы, ирландские добровольцы, и вы, наши соратники в борьбе — мы связаны вместе, и должны вместе стоять за свободу Ирландии. А свободу мы знаем только одну: ту, за которую воевали наши предшественники. Не станем осквернять дело поколений усопших ирландцев и искажать смысл их борьбы.
Мы стоим у гроба Россы не в горе, но в восхищении: нам посчастливилось знать этого храброго сына Ирландии. Святому и хорошему делу служат святые и хорошие люди. О’Донован Росса был хорош — хорош в своей гордой мужественности, хорош в своей ирландской силе, ясности и правде. И вся эта благость, вся эта гордость, вся эта сила — всё потрачено на скромную и простую службу Ирландии. Он был свят и прост, как были просты и святы другие патриоты до него. Он один ясно различал впереди Ирландию, за которую мы теперь боремся — не только свободную, но и ирландскую, не только ирландскую, но и свободную.
Мы сейчас ближе к нему духом, чем когда бы то ни было, ближе к тем живым и мертвым его соратникам, которые вместе с ним гнили в английских тюрьмах, ближе к тем нашим друзьям, которые и сейчас там гниют. Мы говорим за себя и за них. Мы клянемся в верности Ирландии, которую любим. Мы клянемся ненавидеть английскую власть. Это место упокоения мертвых, и здесь подобает смирять ярость. Но я верю, как верил О’Донован Росса, что христианская вера означает ненависть к злу, ненависть к неправде, ненависть к угнетению, войну против них. Наши враги сильны, хитры и осторожны. Пусть: на нашей стороне Господь — его попущением в сердцах наших мальчишек вызрели семена, которые заронила молодежь других поколений. Сегодня посеянное бойцами прошлых восстаний даст урожай. Пусть губернаторы и короли страшатся жатвы! Жизнь рождается из смерти, и из могил патриотов встают живые нации. Защитники этого королевства, тайные и явные, неплохо потрудились. Они думают, что смирили Ирландию. Они думают, что половину из нас смогли купить, а вторую — запугать. Они думают, что все предусмотрели. Глупцы, глупцы… Глупцы! Они оставили нам нашего националиста. Пусть мертвым, но пока такие кости лежат в ирландской земле, в несвободной Ирландии не будет мира!
Молодой Патрик Пирс попал в ирландский национализм очень рано. Его отец был англичанином, а мать — ревностной католичкой, помнившей Великий голод. Под влиянием отца Пирс увлекся политикой и начал поддерживать одного из лидеров движения гомруля Чарльза Парнелла.
Пирс был убежден, что англичане пытаются вытравить все ирландское из школьной системы образования. Он увлекся идеей создания частной школы в духе гэльского национализма и несколько раз ездил в США, рассчитывая получить финансирование у диаспоры. До поездки в Америку Пирс придерживался умеренных взглядов, хотел ирландской автономии, но знакомство с эмигрантами, настроенными гораздо радикальнее, изменило его взгляды. Вскоре он стал сторонником не только полной независимости, но и вооруженной борьбы.
После возвращения на родину Патрик Пирс занялся созданием «Ирландских добровольцев», военизированной организации, прямого предка ИРА. Фактически это была подпольная армия: каждый член в обязательном порядке отчислял часть своих доходов на общее дело. На эти деньги нанимались профессионалы, которые инструктировали и обучали добровольцев стрельбе и прочим необходимым для защиты ирландской нации навыкам. Добровольцы действовали в связке с различными ирландскими национальными организациями, от Гэльской лиги до ирландских скаутов-фениев.
С началом Первой мировой в движении произошел раскол. Часть активистов поддержала Британию, другая часть продолжила готовиться к вооруженной борьбе. По мере того как конфликт затягивался, силу набирали сторонники радикальной борьбы. К тому моменту и сама Ирландия оказалась на грани раскола (в конце концов он случился). Вражда длится до сих пор. Речь о юнионистах Северной Ирландии и собственно ирландцах-католиках: север Ирландии еще в кромвелевские времена был заселен английскими колонистами, и они во враждебном окружении превратились в больших лоялистов, чем сам английский король. Противостояние между севером и остальной Ирландией усиливалось и из-за религиозного раскола. Юнионистам даже удалось перед войной провалить один из актов о гомруле. К началу Первой мировой все стороны уже готовы были биться насмерть, но война несколько отсрочила схватку.
Лояльность ирландцев заметно пошатнулась после того, как правительство решило призывать их на фронт («как землю — так проклятые католики, а как умирать в окопах — так британские подданные»). Война в Европе превращалась в бессмысленное топтание в крови и грязи. Ирландцы просто не понимали, за что им тут воевать. У Йейтса про это есть прекрасное стихотворение от лица летчика-ирландца с характерными строчками: «Those that I fight I do not hate / Those that I guard I do not love».
Радикалы, даже оставшись в меньшинстве, не прекращали подготовку восстания. Момент выдался удачный: британские войска сидели в окопах на континенте, немцы готовы были предоставить военную помощь. Переговоры с Германией вел сэр Роджер Кейсмент, успевший немало послужить британцам на дипломатическом поприще. Во многом именно его работа по обличению злоупотреблений в бельгийском Конго вызвала общественный резонанс, заставивший бельгийского короля уступить. Позднее Кейсмент занимался расследованием злоупотреблений в Перу и получил в награду рыцарский титул.
И вот этот человек сразу после отставки примкнул к ирландским националистам. Сам Кейсмент по рождению был англиканином, но за день до своей казни перешел в католичество в знак признательности и любви к Ирландии.
Кейсмент предложил немцам помочь ирландцам оружием и боеприпасами и обещал обеспечить высадку экспедиционного корпуса. По мысли руководителей восстания, мятежные ирландцы отвлекли бы основные силы англичан, позволив германцам беспрепятственно высадиться на западном берегу острова. Немцы покачали головами и пообещали выделить оружие, хотя и меньше, чем хотелось бы. Корпус они посылать отказались, сочтя идею обреченной на провал.
Источник: Спутник и погром. Автор: Евгений Политдруг. Продолжение следует...
Создано для сообщества TopWar
Читайте так же:
Драчливые ирландцы: история ИРА
Звезда и смерть Южного котла ВСУ (2014). Глава вторая
Читайте ранее: Звезда и смерть Южного котла ВСУ (2014). Глава первая
Одновременно фактически в изоляции оказалась группа украинских войск в районе Дьяково, восточнее по коридору, южнее Антрацита. Командующие в южном секторе украинского наступления много дней игнорировали угрозу флангу, щедро позволив ополченцам накопить силы и приготовить капкан всей Изваринской группировке. Было бы крайне наивным полагать, что поднаторевшие и набравшиеся опыта повстанцы не заберут такой царский подарок.
По сути, 11 июля можно назвать днем, когда между Саур-Могилой и Изварино сформировался, собственно, Южный котел, также называемый Изваринским. В кольце оказались основные силы трех бригад украинской армии: 72-й, 79-й и 24-й, а также другие части и подразделения. Их дальнейшая судьба стала примером человеческих страданий и изумительного равнодушия украинского государства к судьбе своих солдат.
Части, оказавшиеся в окружении, почувствовали перебои со снабжением не сразу. Армейские бригады имели пока достаточное количество боеприпасов, контролировали не огромную, но значительную территорию, короче говоря, при условии быстрых и энергичных правильных действий они могли если не удержать позиции, то хотя бы без фатальных потерь отойти на исходные позиции. Однако никаких серьезных попыток вылезти из медленно закрывающегося гроба предпринято не было.
Между тем под артиллерийским обстрелом происходило мало веселого. Один из солдат 72-й бригады, воевавшей южнее Свердловска, сообщал украинским СМИ:
«Нас осталось человек 400 из почти 800. С 2:00 нас накрывают „Градами“. Около 14:00 был минометный обстрел, а нам даже нечем ответить… Несем потери. Есть убитые и раненые. Сегодня и вчера. Подкрепления нет, еды нет, воды привезли 400 литров на 400 человек, это по литру в день на человека. А медиа пишут, что мы атакуем Свердловск. Какое?! Мы отступаем уже четвертый день. Команды выводить нас — нет, нас убьют как пушечное мясо. Мы даже не знаем, против кого мы воюем, мы их не видим, они нас бьют сугубо артиллерией. Притом с территории „нуля“ (между границей РФ и Украины). Это та территория. Два несчастных километра нейтральной зоны. У нас взорвано очень много машин, горят бензовозы, боекомплекты. Команды отходить нет, следим. Командир бригады сказал стоять. От полной роты осталось 35 человек, единица техники, а должно быть десять единиц техники и 90 человек. Можете представить потери. Хочу сказать, чтобы наше руководство АТО начало хоть немного действовать, чтоб они отвели отсюда войска. Я понимаю, что это будет место для укрепления боевиков. Чтоб они отвели войска и стали одной живой цепью, чтобы не забрасывали группы. Мы не отказываемся воевать, но не хотим быть пушечным мясом. Мы хотим идти сплошным цельным фронтом. Пусть хоть один приедет сюда и посидит хоть день».
Танк «Справедливый хохол» печально известной 72-й бригады — до...
...и после.
Этот отчаянный призыв относится к пятнадцатому числу. Уже тогда украинские войска отступили от Изварино. Тыловые и некоторые боевые части украинских войск в котле сразу же начали разваливаться. Стрелков удовлетворенно отмечал: «Огромные колонны отступающих украинских войск потянулись через дамбу в районе н.п. Кожевня (южнее Дмитриевки). Стремятся выскочить из „мешка“. Танки, САУ, бензовозы, транспортные колонны — все вперемешку. Но, надеюсь, что выйти успеют не все».
Ситуация уже стала для украинских войск катастрофической. Теперь весь вопрос состоял в том, насколько умело и энергично украинское командование станет бороться с неблагоприятными обстоятельствами, насколько оно сумеет уменьшить масштаб неудачи. На практике оказалось, что украинские полководцы, генералы Гелетей и Муженко, возглавлявшие, соответственно, министерство обороны и генеральный штаб этой страны, очень мало способны к борьбе с кризисами на фронте. Управление окруженными частями было достаточно слабым.
По существу, единого замысла в действиях украинских войск в окружении просто не вырисовывается. Бригады воевали вразнобой, в соответствии с волей частных начальников. В наиболее трудном положении на тот момент находились части 72-й бригады и 3-го полка спецназа, находившиеся дальше всего от выхода из мешка. Они же несли наиболее тяжелые потери.
15 июля ополченцы заняли поселок Степановка неподалеку от Саур-Могилы и атаковали сильной бронегруппой Мариновку. Коридор, контролируемый бойцами «Збройных сил», неуклонно сужался. Ополченцы не без накладок, но неуклонно пережимали транспортную артерию. На украинской стороне начала нарастать паника. «Медики просят помимо лекарств-касок-броников сто мешков для груза 200, танки [бьют] прямой наводкой, наши начали передавать раненых российским пограничникам. Что делать???» — переживал украинский гражданский активист Юрий Бирюков.
Бои за Степановку. Эта деревня второй раз за 71 год стала ареной жестоких боев
В котле некоторые солдаты уже знали, что делать. В середине июля отдельные «службовцы» начали переодеваться в гражданское и переходить на территорию России. В последующие дни «голосование за мир ногами» приобрело массовый характер, кроме здоровых солдат украинцы передавали российским пограничникам своих раненых. Для многих сотен людей сдача была единственным способом сохранить жизнь. Украинские генералы могли сказать много проникновенных слов по поводу верности долгу и своей стране, но когда реальная жизнь поставила вопрос ребром, оказались не в состоянии обеспечить помощь, снабжение или хотя бы руководство тем, кого так безответственно бросили на убой. Раненые начали прибывать в Россию потоком, одно время доходило до того, что вывезенные из зоны конфликта ополченцы и украинские солдаты оказывались в одном госпитале. По российскую сторону границы была организована переправка тяжелораненых в госпитали внутри страны вертолетами МЧС. Поистине изумительная война, на которой противник больше заботится о сохранении жизней раненых, чем собственные командиры.
В котле быстро заканчивались горючее, боеприпасы, медикаменты, провиант, даже вода. Уже 16 июля ополченцы взяли некоторое время державшуюся Мариновку. С падением этого таможенного поста исчезло последнее подобие коридора между окруженными и остальной территорией Украины.
Поражение начало приобретать очертания полной катастрофы. Украинская армия в целом имела солидный запас прочности, но все-таки не такой, чтобы спокойно потерять пятитысячную группировку. Началась подготовка деблокирующего удара.
Дорога в никуда. Украинские части маневрируют в котле
17 июля над зоной боевых действий неизвестными был сбит пассажирский «Боинг». Несмотря на робкие предположения, что сражение может остановиться из-за этой трагедии, война продолжалась своим чередом. Ополченцы не думали упускать добычу, постепенно «переваривая» котел артиллерийским огнем. Украинцы выводили людей и технику ночами, чему способствовал недостаток людей у повстанцев. Инсургенты просто не располагали достаточным количеством пехоты, чтобы плотно обложить и зачистить мешок. Кроме этого тяжелые бои шли на других участках фронта, так что Стрелков просто не мог бросить все силы на разгром котла. Бои шли одновременно за Донецк, Луганск, Лисичанск. В этих условиях силы на разгром котла неизбежно выделялись по остаточному принципу.
Украинские войска активно обстреливали позиции в районе Мариновки, пытаясь прорубить коридор извне. Ополченцы с большим трудом удерживали кольцо окружения: внутри котла билось больше людей, чем держало периметр кольца. Небольшие группы украинских солдат во главе с инициативными командирами даже выходили из котла навстречу свободе: ночами ополченцы не могли столь же успешно, как в светлое время суток, корректировать огонь, и это давало шансы на спасение беглецам. Тем не менее, батальоны Новороссии упорно продвигались вперед, уплотняя кольцо. 23 июля боевой группе на основе Краматорского батальона удалось взять Кожевню и Червоную Зарю, деревеньки восточнее Мариновки. После этого за Кожевню и территорию, прилегающую к границе, начались отчаянные бои, населенные пункты переходили из рук в руки. Стороны ухитрялись доходить до рукопашных схваток. Украинцы периодически восстанавливали узкий, насквозь простреливаемый коридор, через который на запад могли проскочить отдельные группы солдат и офицеров.
Счастливчики, сумевшие пробиться из Южного котла.
Ополченцы не могли быстро разгромить котел, и на этом фоне тем более вызывают вопросы действия украинских командующих. Пока кольцо вокруг Изварино медленно сжималось, украинские войска затеяли неподалеку наступление на Шахтерск силами 25-й десантной бригады. Этот удар был в итоге парирован в результате тяжелых боев, а котел так и не получил даже призрачной надежды на спасение. Более того, прорывающиеся на Шахтерск и Торез части угодили в отдельный тактический котел. Не ликвидировав скверных последствий одной операции, украинские командиры уже с энтузиазмом провели еще одну, с аналогичными результатами. Теоретически, конечно, прорыв на Шахтерск позволял надеяться на ослабление периметра Южного котла, на практике же это выглядело просто попыткой нанести удар куда-нибудь еще в надежде, что где-то все-таки должно быть слабое место в позициях ополчения. Да, бои за Шахтерск стали острым моментом, но в итоге прорыва на этом направлении украинским войскам так и не удалось добиться, в результате ни «журавля» в виде сокрушения Новороссии, ни «синицы» в виде спасения остатков окруженных войск схватить так и не удалось. Судя по этому изгибу оперативной мысли, на судьбу окруженцев их командованию было попросту наплевать, их уже списали в расход.
Котел постепенно разлагался. Осознавая, что помощь не придет, украинские солдаты все более массово переходили границу России и сдавались. Разумный шаг, поскольку среди ополченцев хватало людей, имеющих мотивы для личной мести. 4 августа наступил окончательный надлом 72-й бригады: ее остатки, более четырехсот человек, бросили технику и ушли в Россию.
Репортаж о бегстве украинских военных в Россию
Позднее те из них, кто изъявил желание вернуться на Украину, были отпущены. Этот шаг со стороны России вызвал активное обсуждение и недоумение у многих комментаторов, однако легко понять рациональные мотивы такого либерального подхода. Вернувшиеся из окружения на Украину обладали предельно низким боевым духом и скорее были способны посеять панику дома, нежели встать на смену погибшим солдатам и офицерам. Более половины сдавшихся вообще отказались куда-либо возвращаться и остались в России, резонно полагая, что дома можно столкнуться с обвинениями в дезертирстве, а то и вернуться на фронт, где второй раз может и не повезти. Короче говоря, боевая ценность возвращающихся была сомнительной, зато ополчение быстрее получало оружие и боевую технику ушедших с поля боя украинских солдат.
«В течение двух недель мы отбивались практически без боеприпасов и топлива. Кормить людей у меня не было возможности больше двух недель. Закончился даже сухпай. Личный состав измотан не столько обстрелами, сколько безысходностью ситуации. Помимо команды „держитесь“, больше центр ничем нам не помогал. А в последнюю неделю с нами даже не выходили на связь — они нас уже похоронили», — мрачно излагал подробности офицер сдающейся бригады. — «Могу сказать точно, что все те, кто прошёл эту мясорубку, второй раз на эту бойню не пойдут. Я спас жизнь своим ребятам, я сказал им: нехай сами теперь воюют и посылают своих сыновей умирать. А с нас хватит. Раз по их расчётам нас уже нет — пусть на нас и не рассчитывают».
Тем временем украинские части с переменным успехом возобновили штурм Саур-Могилы. Высота из-за постоянных обстрелов уже никем не контролировалась. Снайпер 51-й бригады, участвовавший в этих боях с украинской стороны, без энтузиазма рассказывал: «Запросили артиллерию. Но никто ничего. Это было 28 июля. А командиру передают: если в течение часа ты не возьмешь высоту — пойдешь под суд. В общем, подгоняли нас на Саур-Могилу. И одновременно, когда колонна на полном газу взбиралась на высоту, из самоходных орудий обстреливали. Но заехали без потерь. Заняли круговую оборону. Три БМП стояли на самом пике, танчик по соседству. Только сделали это — последовал небольшой минометный обстрел, а затем заработали ихние гаубицы, фугасно-осколочными работали. Там осколки были с мою руку. Бомбили нас с полдесятого и до четырех утра. Люди прятались где попало. Кто-то в воронки, кто-то укрывался под сгоревшими БМП, оставшимися еще то ли от 30-й, то ли от 95-й бригады. У многих паника началась. Побросали технику с боезапасом. Говорили командиру: „Надо отходить, потому что нас тут всех перебьют“. Командир всех собрал и вернул к технике. Но! У БМП от частой стрельбы позаклинивало пушки — только на одном оставалась рабочая, у трёх танков были повреждения. Солярка была на исходе: мы из поврежденных машин сливали в рабочие. Если бы под утро вышла их пехота — нас бы там и перебили. И командир решает отойти назад. Но мы были на этой Саур-Могиле и простояли там шесть часов! Отошли, а командиру снова поступает приказ взять высоту. Положить весь батальон, но высоту занять… Правда, в итоге мы отошли еще дальше, а наши целый день „поливали“ Саур-Могилу огнем — из „Градов“, из гаубиц. Я не тактик, я простой солдат, но я понимаю, зачем нам эта Саур-Могила — чтобы к Снежному не было подхода тяжелой техники, там же дорога рядом и проходит. Я одного не пойму: где сепаратисты берут столько боеприпасов — они нас три дня „посыпали“. И если бы только нас.
Но идти на Саур-Могилу не имеет смысла, потому что по ней работает артиллерия. А когда работает „Град“ — тогда лежат все, потому что спрятаться — негде!
А тот, кто в прямом эфире сказал, что Саур-Могила — „наша“, теперь хочет прикрыть свою задницу. Может, она и не „ихняя“, но точно и не наша».
Ополченцы на периметре котла, конец июля
Седьмого-восьмого августа остатки блокированных войск окончательно поняли, что могут рассчитывать только на себя и пошли на прорыв. Решение о прорыве принимали частные начальники, никому в штабах эти люди нужны не были. Слабость ополченческих заслонов обеспечила относительный успех бегства уцелевших. Естественно, огонь продолжал находить новые жертвы. Ополченцы косили прорывающихся солдат всю дорогу. Тем не менее этот самостоятельный прорыв принес спасение примерно тысяче солдат и офицеров украинских войск. Одной тысяче из пяти с половиной в начале сражения…
Солдат-окруженец с яростью писал: «Самый поганый телефонный разговор в моей жизни. За двое суток погибло и ранено столько, сколько за 42 дня пребывания на позициях не случилось. Многие остались там, в подсолнухах, на дорогах… Операция по прикрытию границы с треском провалилась, принесла кучу жертв и минимум пользы. С границы снялись все, кто уцелел: десантники, артиллеристы, мотострелки, пограничники. Без какого-либо осмысленного плана шли домой. По большому счету, никто выходом не руководил, ехали куда зря… Выходили на технике, которая сто раз негодная: БТРы с дохлыми коробками передач, на газельках, УАЗах, шишигах. Если заглохла машина — сразу трупы и 300-е. По телефону пацаны плакали… Валим на убитой шишиге, а в подсолнухах торчит и машет рука, у тела нету ног, рядом горит „Газель“. Колонна превратилась в хаос. У кого сильнее двигло — тот выигрывает и старается подобрать на ходу своих. Заглох БТР — бросают сразу, хватают свое „стрелковое“, ждут следующую машину, запрыгивают… Я такое видел только в кино, да и не колонна это была, а скорее шеренга в поле. Кто эти полковники, кто послал нас вдоль границы выходить, наперед зная, что Россия стреляет по нам — я не знаю».
Те, кому не повезло вырваться из котла.
Непосредственно при выходе из котла потери украинских войск оказались относительно скромными: всего около 250 человек. Такие небольшие потери связаны с ограниченностью сил ополченцев: основная масса войск Новороссии в близлежащих районах была вынуждена парировать разнообразные наступления на других участках. Отдельные группы солдат и офицеров украинской армии пытались позднее выйти окольными путями. Интересно, что остатки 24-й механизированной бригады даже сумели создать серьезный локальный кризис, неожиданно прорвавшись к Миусинску и Красному Лучу. Это был настоящий удар из могилы: уже, казалось бы, бесповоротно разбитые отряды украинских войск нанесли внезапный и достаточно опасный, по крайней мере, на первый взгляд, удар. Впрочем, развить успех им не удалось: гарнизоны ополчения сумели не дать себя разбить, а подошедшие подкрепления зачистили Миусинск и Красный Луч, рассеяв остатки частей, вырвавшихся из Южного котла.
Ополчение взяло массу трофеев. Даже исправной или требующей легкого ремонта боевой и вспомогательной техники были захвачены десятки единиц, еще больше было захвачено поврежденных в той или иной степени машин. Разгром в окружении неизбежно приводит к тому, что по исчерпании топлива или из-за механических поломок техника остается в придорожных кюветах на волю победителя, и борьба за Южный котел не стала исключением. Захваченные машины вскоре стали серьезным подспорьем, особенно в условиях начавшегося вскоре кризиса под Иловайском.
Трофеи, доставшиеся ополченцам после разгрома украинских войск в котле.
Действительные «кровавые» потери окруженной группировки оценить абсолютно нереально. Если принять оценку числа прорвавшихся примерно в тысячу человек и вспомнить, что еще некоторое число бойцов прорвалось ранее, то общий некомплект оказывается равен примерно четырем тысячам солдат и офицеров. Сказать что-то определенное о структуре этих потерь невероятно сложно. Кто-то из окруженцев осел в России. Часть вернулась на Украину из РФ. Многие пропали без вести. Часть бойцов попала в плен, отдельные группы позже всплыли в других местах, как, например, остатки 24-й бригады. Выудить какие-то содержательные цифры из мешанины сообщений о судьбе окруженных на данный момент невозможно, можно только констатировать, что потери должны быть циклопическими для такой не слишком большой войны. Военный эксперт М. Литвинов дал оценку украинских потерь примерно в тысячу убитыми и ранеными и тысячу пропавшими без вести. Автор обычно старается воздерживаться от крайних оценок, но здесь вынужден признать, что более позорным образом организованной и проведенной операции, чем попытка Вооруженных сил Украины блокировать российско-украинскую границу, современная военная история просто не знает. На фоне генералов Муженко и Гелетея люди, спланировавшие новогодний штурм Грозного в 1994/95 годах, выглядят светочами оперативной мысли. Создается впечатление, что украинским солдатам и офицерам следовало бы попытаться взять приступом не Донецк и Луганск, а некоторые здания в Киеве, поскольку именно там засели люди, более всего желающие их смерти.
Если о руководителях операции с украинской стороны при всем желании не получается сказать ничего хорошего, то полевые командиры повстанцев в этом сражении, напротив, действовали в целом вполне разумно. Легко провести сравнение между положением Славянска и Южного котла. Как только гарнизон Славянска оказался перед лицом изоляции и гибели, Стрелков мгновенно сориентировался в ситуации и организовал прорыв с умеренными потерями. В лице «Моторолы» и Петровского он имел грамотных и решительных помощников, сумевших хорошо организовать выход из котла.
Стрелков во время боев за Южный Котел. Хорошо видно, насколько измотан Игорь Иванович.
Южный котел также набухал достаточно долго. Но здесь со стороны украинских командиров не наблюдалось ни на йоту тех организационных талантов и энергии, какие были проявлены при оставлении Славянска. Начало окружения не стало для них поводом собрать моральные и интеллектуальные силы в кулак и придумать, как избежать гибели, напротив. Котел тут же потерял управление и перестал существовать как единое организованное целое, превратившись просто в толпу вооруженных людей, воюющих по принципу «Спасайся, кто может!»
Южный котел стал главной победой Игоря Стрелкова. Как известно, 14 августа Игорь Иванович оставил пост министра обороны Донецкой республики. Как бы то ни было, на прощание он сумел громко хлопнуть дверью. Успех ополчения был весомым, грубым и зримым. Данными о людских потерях можно было манипулировать, однако скульптурные группы из развороченных, налезающих друг на друга танков, БМП и грузовиков по всему котлу служили явным свидетельством страшного несчастья, постигшего «Збройные силы». В битве за Южный котел лидеры ополчения, как минимум, проявили настойчивость в достижении целей и четкое понимание, чего они хотят. Единожды избрав правильное решение, «генералы» Новороссии гнули свою линию до конца и продолжали сжимать коридор южнее и восточнее Саур-Могилы, пока окончательно не перекрыли пути снабжения украинской группировки. Ни тяжелые бои на других участках, ни непосредственная угроза Изварино не заставили Стрелкова и его подчиненных отвлечься от сокрушения самого слабого и самого важного пункта украинских позиций. Отдавая должное оперативным талантам Игоря Ивановича и других командиров повстанцев, мы не можем, однако, обойти вниманием и еще нескольких выдающихся полководцев, обеспечивших Новороссии такой успех. Несомненно, благодарность ополчения заслужили разработчики и командующие операцией с украинской стороны, генералы украинских войск Валерий Гелетей, Михаил Куцин и Виктор Муженко. Именно они так организовали наступление, что даже скромных сил ополчения хватило на то, чтобы перерезать жизненно важный путь сообщения в тылу Изваринской группировки украинских войск. В разы уступая противнику в численности, и даже при условии помощи со стороны российской армии не превосходя по весу залпа, ополчение в нормальных условиях не могло бы рассчитывать на окружение сразу нескольких бригад общей силой более чем в пять тысяч бойцов.
Южный котел. Земля горит под ногами.
Но глубокий прорыв, имеющий в основании с одной стороны, сильный опорный пункт ополченцев, а с другой — стесненный российской границей, сам по себе провоцировал удар в тыл наступающим. В этой связи отсылки к российским обстрелам как первопричине разгрома украинских войск являются не более, чем жалким оправданием неудачников: «Грады», бьющие со стороны Гуково, ускорили коллапс котла и увеличили число жертв, но прерывание путей подвоза само по себе означало провал наступления к российской границе. Любая современная армия требует обильного снабжения, тем паче украинские войска, обязанные большинством своих успехов в этой войне превосходящей мощи артиллерии. После этого украинская сторона могла бороться лишь за уменьшение масштаба катастрофы, но на этом этапе даже сознательный агент Новороссии в украинском штабе не смог бы принести больше вреда. Не было предпринято никаких попыток восстановить единое управление окруженцами, не было принято никаких мер к организованному отводу охваченной группировки из котла. Избиваемым артиллерией повстанцев и российской армии украинским солдатам даже не дали приказа капитулировать и хотя бы таким способом прекратить агонию. Вместо этого котлу был выдан приказ «держаться». Наиболее боеспособные части, оставшиеся снаружи котла, занимались разнообразнейшими операциями, как то штурмом пригородов Донецка, попытками охватить Луганск, атаками на Лисичанск, наконец, как апофеоз всего, находившаяся в непосредственной близости от позиций окруженных 25-я десантная бригада штурмовала Шахтерск, который в итоге так и не взяла. Короче говоря, у любых Канн должен быть как свой Ганнибал, так и свой консул Теренций Варрон.
Разгром Изваринского котла означал ощутимое, хотя и не фатальное, падение боевых возможностей украинских войск в южной части театра боевых действий. Большие людские потери, массовое изъятие техники, гибель немногих имеющихся у Украины хорошо вымуштрованных высококлассных бойцов (в частности, частей 3-го полка спецназначения) ознаменовали крушение первоначальных планов, но вовсе не означали, что группировка в Донбассе немедленно начнет распадаться. Украинская армия получила сильный удар, однако еще была в состоянии вести наступление с решительными целями. Полководцы «Збройных сил» получили второй шанс. Использовали они его с таким же блеском. Впереди их ожидали новые наступления, венцом и логическим завершением которых стала битва за Иловайск.
Источник: Спутник и погром. Автор: Евгений Норин (@NorinEA,).
Читайте также:
Крепость Славянск:
Часть первая. Глава первая. Глава вторая.
Часть вторая. Глава первая. Глава вторая.
Часть третья. Глава первая. Глава вторая.
Создано для сообщества TopWar
Звезда и смерть Южного котла ВСУ (2014). Глава первая
Военное лето ополчение Донбасса встретило в глубоком кризисе. Украинские войска завершили развертывание своей группировки для наступления, а растерять людей и технику еще далеко не успели. Таким образом, «Збройные силы» Украины находились на пике своих возможностей. Ополчение, напротив, только начало получать, еще довольно в умеренном масштабе, партии снаряжения от «военторга», вооружалось в значительной степени трофеями, и пока было слабо в количественном и качественном отношении. В России и Новороссии уже были развернуты лагеря для подготовки местных и приезжих добровольцев. Муштра велась предельно интенсивно: патронов, снарядов и топлива не жалели. Однако даже такое плотное обучение требовало времени. Как утверждал один из добровольцев, танковый экипаж сколачивался два месяца. За это время на фронте могли произойти радикальные перемены к худшему, проволочки грозили тем, что даже посредственно обученные украинские части могли просто успеть выиграть войну прежде, чем на них обрушатся удары закончивших подготовку курсантов. Пехотинцы, впрочем, подготавливались быстрее. Сформированные части получали оружие из запасов, захваченных у украинской армии в Крыму, и отправлялись на фронт, назад через границу. Как рассказывал волонтер из России: «То, как нас встречали по пути жители, словами не передать. Махали нам, кричали, кто-то крестил нас в дорогу, аж мурашки от этого всего по телу. Если где-то останавливались, то нас просто заваливали минералкой, хлебом и сигаретами». Вооружали ополченцев на тот момент не так мощно, как позднее, в июле, но достаточно серьезно. Тот же доброволец, попавший на фронт в середине июня, писал, что его батальон получил перед отправкой на Украину два танка, автоматические пушки, ПТУРы «Фагот» для борьбы с бронетехникой, ПЗРК в качестве зенитных средств, крупнокалиберные пулеметы.
Ополченцы
Нужно признать, этот список выглядит внушительнее, чем набор, который получали украинские добровольческие батальоны. Хотя огневой мощи украинских армейских бригад ополченские отряды пока не достигали. Любопытно, кстати, что тот же ополченец положительно отзывался о возможностях антикварных противотанковых ружей: ПТРС не могли, конечно, подбивать танки, но легкую технику ополченцы поражали успешно. В целом, учитывая численность этого батальона (всего чуть более сотни человек), можно сказать, что он был вооружен до зубов. Очевидно, отряды ополченцев изначально сколачивались в расчете на автономные действия, без каких-то более крупных структур, которые в обычных армиях аккумулируют тяжелое вооружение. Описанный выше отряд и ему подобные соединения уже имели в составе средства для противодействия большинству видов угроз, с которым можно встретиться на поле боя. К слову, вместе с батальоном этого ополченца границу пересекли два танка, предназначенных для вооружения Славянского гарнизона. Вероятно, именно ими был позднее разгромлен блокпост на подступах к Славянску в один из последних дней обороны города.
Упорная защита «Славянского щита», Северодонецка и Лисичанска, пригородов Луганска и Донецка давала время, но не могла продолжаться вечно. С другой стороны, захваченные склады украинской армии имели ограниченный объем. Оснастить с них армию в десятки тысяч людей было затруднительно, а снабжать боеприпасами в достаточном объеме — невозможно. К тому же ополчение, как и любое войско, нуждалось в массе разнообразных расходных материалов. Техника — и обычная, и бронированная — требовала массы топлива. Десятки захваченных украинских танков стали бы просто огромными стальными пресс-папье без солярки.
Захваченная БМП-2 Машина на вид цела и вероятно брошена после исчерпания топлива
Война, естественно, порождала тысячи раненых, которым требовалась масса медикаментов. Бойцов требовалось кормить, им в изобилии требовалась экипировка. Наконец, ополчение всегда оставалось добровольным делом, поэтому одним из основных источников пополнения по-прежнему была Россия. Все эти факторы делали прочную связь с Россией критичной для успешного продолжения войны. В течение весны и в начале лета ополченцам удалось прорубить вполне полноценный коридор в Россию. Поначалу прорывы через позиции украинских пограничников шли с трудом. Потери батальона «Восток» при прорыве через границу в районе Мариновки в начале июня наглядно показали необходимость для ополчения хорошо оборудованной и очищенной от украинских войск «дороги жизни» в Россию. Лидеры ополчения прекрасно осознавали проблему и прилагали энергичные усилия для ее решения.
Украинские пограничные части были отрезаны от снабжения и связи с сослуживцами, а ополченцы не были склонны истреблять тех, кто складывал оружие, поэтому сопротивление пограничников не без потерь, но довольно быстро было сломлено. Пограничные части либо уходили сами, либо сдавались на милость победителя. Резона свирепствовать ополченцы не имели: чаще всего сдавшиеся разгонялись по домам. Итогом этой борьбы стало приобретение ополченцами нескольких крупных дорог в Россию. Границу не удалось взломать на всем протяжении, но повстанцы контролировали крупную дорогу, шедшую от КПП Изварино в Луганской области.
По украинскую сторону линии фронта прекрасно осознавали важность контроля над границей, поэтому уже в середине июня перехват дорог, связывавших Россию с Новороссией, стал одной из ключевых задач украинских войск. Граница в этом секторе изгибается почти под прямым углом. Она идет с севера на юг мимо Луганска, через КПП на основных дорогах — в районе Изварино и Гуково (на российской территории), и резко сворачивает на запад в районе КПП Должанский, идя южнее линии (с востока на запад) Свердловск-Ровеньки-Антрацит-Снежное-Торез. Южнее Снежного находится высота Саур-Могила. Этот курган был местом крайне ожесточенных сражений в 1943 году. Причина, заставлявшая советские и немецкие войска отчаянно бороться за высоту, очевидна: превосходный обзор с вершины горы.
В ясную погоду окрестности кургана просматриваются на десятки километров. В 2014 году значение Саур-Могилы только возросло: теперь высотку от государственной границы отделяло менее десятка километров. Военная история — весьма практичная наука, но командующие одной из сторон Донбасской войны, похоже, соответствующие уроки прогуливало.
Ополченцы Донецкой республики заблаговременно озаботились захватом выгодной позиции. 7 июня Саур-Могила была занята сильным отрядом батальона «Восток», который тут же начал оборудовать опорный пункт на высоте. В тылу позиции на Саур-Могиле, в Снежном, также оборудовалась укрепленная база ополчения. Недостатком укрепрайона «восточных» на кургане была слабость артиллерии. На горе имелось буквально несколько минометов, благодаря чему в начальной фазе сражения крупные силы украинцев прошли южнее высотки к Должанскому как по проспекту.
Измочаленный снарядами обелиск на Саур-Могиле
К операции по прорыву вдоль границы украинская армия привлекла значительные силы. Как водится, тактические группы собирались по принципу сборной солянки из состава различных армейских бригад и добровольческих батальонов. В операции приняли участие тактические группы из состава 72-й, 51-й и 24-й механизированных бригад, 79-й и 95-й воздушно-десантных, 3-го полка спецназа, добровольческие батальоны «Азов» и «Шахтерск», пограничники и другие подразделения общей численностью прядка 5 500 человек. Основной загвоздкой грядущей операции были проблемы коммуникации. Украинцы могли спокойно использовать для любых передвижений узкую полосу территории непосредственно вдоль границы РФ. При этом высота Саур-Могила была в руках ополченцев, которые обосновались на этом бесценном кургане в начале июня.
18 июня собранная для перехвата границы группировка украинских войск отправилась навстречу своей не слишком веселой судьбе. Начало похода, впрочем, не предвещало особенных проблем. Украинцы основной частью сил выдвинулись по «кишке» вдоль российской границы к заветным таможенным постам. Бои за Саур-Могилу начались еще раньше. Первоначально дело выглядело весьма выигрышным. Наступающие располагали большим количеством техники, а ополчение просто не имело каких-то сильных опорных пунктов по дороге, за которые можно было бы зацепиться. Любая попытка разбить идущую бронированной «свиньей» группировку в лоб была бы сметена сокрушительным огневым превосходством украинцев. По этой причине наступление поначалу развивалось спокойно. Сломить располагающую сотнями единиц бронетехники группировку в чистом поле ополченцы не могли никак. Ситуация почти сразу приобрела крайне серьезный оборот. Пограничные переходы находятся на небольшом расстоянии друг от друга, поэтому движение крупного соединения сразу создало большую опасность в тылу Новороссии.
Наступающие располагали большим количеством техники, а ополчение просто не имело каких-то сильных опорных пунктов по дороге, за которые можно было бы зацепиться.
Уже 20 июня в сводках ополчения начинают появляться Должанский, Изварино и Гуково. Украинцы сгоряча быстро заявили о восстановлении контроля над границей, но фактически это была выдача желаемого за действительное. Приграничные городки Краснодон и Свердловск уже позволяли закрепиться и вести боевые действия. Все это время через границу потоком шли беженцы. «Беженцев много было, целые толпы» — рассказывал житель Гуково. На дорогах скопились огромные колонны из многих сотен машин, чьи владельцы оформляли переход границы. И все это шло под аккомпанемент свирепых боев буквально в считанных сотнях метров. Ближайшая к границе территория с российской стороны была наводнена войсками, поначалу не проявлявших особой активности. Артиллерия стояла, готовая к открытию огня. Как описывал тот же гуковец: «Аэродромы в чистом поле, „Грады“ в лесопосадках, вежливые люди по кустам — привычное зрелище на все лето».
Любопытно, что на российской стороне границы искало спасения не только мирное население. 21 июня от Изварино на российскую территорию перешли сразу 80 украинских пограничников. Шаг вполне логичный: в условиях все более жарких боев ополченцы могли уже и не отправить военных домой. Россия же, не желая международных осложнений, обыкновенно даже не интернировала попавших к ней «службовцев», окольными путями отправляя их домой.
Кому война, а кому мать родна: некоторые российские пограничники наладили торговлю списанным оружием через границу. Ополченцам выбирать не приходилось. Автоматы были нужны в любом виде, и чем больше — тем лучше. Правда, ввиду близости линии фронта, удачливые торговцы иногда становились жертвами огня какой-либо из сторон и противопехотных мин. Ополченцы были изначально нерегулярными войсками, а украинская армия не отличалась подготовкой и дисциплиной, поэтому мины ставились без особого порядка и далеко не всегда привязывались к картам. Ужаса добавляли снайперы, обстреливавшие беженцев. Точно установить стрелков не удавалось, среди бегущих ходили слухи про «американских снайперов». Американские снайперы были, конечно, порождением воображения перепуганных людей, но сам факт систематических обстрелов беженцев с нейтральной полосы уже вполне реален. Бывало, что несчастных в течение некоторого времени просто отстреливали словно зверей. Еще одной угрозой были артиллерийские обстрелы. Судя по бессистемности поражения беженцев, задачи расстреливать колонны никто не ставил, но недостаточный уровень квалификации пушкарей неизбежно приводил к тому, что снаряды находили себе жертв, а иногда люди оказывались ранены и на территории РФ. В результате попаданий по территории России в общей сложности за время боев погибли как минимум три человека. Навстречу беженцам из России шли подкрепления, добровольцы входили в Новороссию уже сколоченными отрядами.
Положение ополченцев, бьющихся на подступах к пограничным переходам, было тяжелым. Однако у группировки, атакующей городки у границы, оставалась ахиллесова пята. Собственно, ею был курган Саур-Могила. Взять его с наскока украинским военным не удалось. Гору засыпали снарядами, но вершина прочно удерживалась повстанцами. У Саур-Могилы образовался некий позиционный фронт, который ни украинцы, ни ополченцы пока сдвинуть не могли. Тем временем, ополченческие отряды начали постепенно прощупывать позиции украинских войск вдоль «кишки», по которой шло снабжение группировки у границы. Первоначально бои к востоку от Саур-Могилы шли без особенного напряжения сил. Ополченцы вели разведку, периодически вступали в стычки с охранением украинцев. Не следует думать, что ополченцы обладали монополией на малую войну, случалось, что и украинцы устраивали успешные засады на маневрирующие вдоль линии фронта небольшие группы. Сплошных рубежей обороны не было, поэтому активные и умелые диверсанты могли ощутимо укусить противника.
Ополченец ведет огонь из миномета
В начале июля произошли серьезные перемены на фронте. Из Славянска в Донецк прорвались крупные силы ополченцев. Это обстоятельство должно было сказаться и на положении дел возле границы. С одной стороны, высвободились значительные силы ополчения, более тысячи человек с хорошим боевым опытом, с другой, выйдя из окружения, Игорь Стрелков взял руководство военными усилиями Новороссии в свои руки и начал активно командовать операциями ополчения. Еще до оставления Славянска в районе Саур-Могилы появился повстанческий командир с позывным «Прапор», ранее отметившийся в тяжелых боях на Славянском рубеже под Ямполем.
Этот атаман немедленно начал ориентировать местных командиров на наступательные действия, и видимо, с его появлением на линии можно связать одну из первых попыток перерезать дорогу, ведущую южнее Снежного на восток. Целью атаки была Кожевня, поселочек на самой границе. 1 июля отряд ополченцев попытался взять Кожевню приступом, но этот удар провалился, в первую очередь из-за плохой организации боя. Ополченец, участвовавший в бою, дал убийственную характеристику действиям штурмового отряда: «Назвать это атакой, язык не поворачивается. Танки наши в атаке не участвовали, арта не попала, атаковали в походной колонне, управления никакого». Потери оказались умеренными, были раненые, разбитый автомобиль, но, по крайней мере, никто не погиб. Ополченцы продолжили вылазки диверсионных отрядов, периодически «собирая дань» с идущих по дороге колонн.
«Прапор», командир ополченцев
Интересно достаточно спокойное отношение многих местных жителей к идущим вокруг сражениям. Пока вокруг Саур-Могилы пылали подожженные поля, в Снежном шла совершенно обычная жизнь. Многие обыватели уехали, но оставшихся хватало для иллюзии вполне спокойного бытия. По фронтовым дорогам ездили не только БТР и грузовики, но и гражданские легковушки. Эту странную особенность войны в Донбассе отметили многие: массовое бегство зачастую начиналось только в случае особо ожесточенных обстрелов и уличных боев.
Тем временем у погранпереходов обстановка продолжала ухудшаться. Должанский был занят украинскими военными, но это изначально был наиболее уязвимый пункт. Красный Партизан (у перехода Гуково) и Изварино держались с трудом. Свердловск был разрушен, украинцы постепенно обжимали позиции повстанцев.
Начало июля характеризуется некой патовой ситуацией. Попытки украинцев взять Саур-Могилу приступом ни к чему не вели. Батальон «Азов», попытавшийся овладеть высоткой 6 июля, как и все остальные, не преуспел, наткнувшись на артиллерийский огонь.
Украинские войска в полях
Между тем, пока украинцы без особого успеха осаждали Изварино и Краснопартизанск, повстанцы начали все же закупоривать «форточку» восточнее Саур-Могилы. Выбить украинцев из поселков на дороге и блокировать подвоз пока не было возможности, но мины и наводка артиллерийского огня делали любые перемещения сложным и рискованным делом. К тому же, по словам гражданских лиц из прилегающих районов России, в конце июня российская артиллерия все же начала периодические, пока нечастые обстрелы позиций украинских войск. Поставки со стороны «военторга» позволили ополченцам и самим вести обстрел неприятельских путей снабжения и коммуникаций из гаубиц, тяжелых минометов и РСЗО. Пока российская и украинская общественность азартно обсуждала окончание Славянской эпопеи, над южной группировкой украинских войск начали сгущаться тучи. Еще мало кто видел признаки грядущей бури в чистом небе над Саур-Могилой, но положение украинских войск в секторе делалось все более рискованным. Все попытки расширить коридор, удерживаемый украинскими частями, потерпели крах, на отдельных участках между российской границей и позициями ополченцев оставались считанные сотни метров земли. Окажись на этом участке не малочисленные ополченцы, а тактическая группа регулярной армии, судьба украинских войск под Изварино была бы решена в считанные часы. Однако и ополченцы медленно, но неуклонно, на кошачьих лапках, подбирались к горлу своего удивительно беспечного противника.
Все что осталось от лагеря украинской техники под Зеленопольем.
Удивительна некомпетентность командиров этого отряда. Украинские солдаты и офицеры пострадали только по одной причине: игнорирование основ военного дела. Необходимость вырыть на ночь окоп, коль скоро судьба закинула в зону боевых действий, очевидна даже на уровне бытовой логики, но, видимо, командирам и солдатам части оказалось просто лень оборудовать укрытия, которые могли их защитить. Понятная человеческая слабость на практике привела к беспощадному кровавому избиению «туристов». Наутро видеокамеры и фотоаппараты корреспондентов, посетивших поле бойни, бесстрастно выхватывали то обгорелые тапочки возле еще тлеющей палатки, то разрушенный до основания грузовик, то накрытое брезентом мертвое тело. Тогда еще никто не подозревал, что побоище под Зеленопольем — только прелюдия к массированным ударам по войскам в котле. Намечающийся мешок начал подвергаться мощным и точным систематическим обстрелам.
Утро после обстрела
Украинские источники с самого начала обвинили в обстрелах окруженцев российскими артиллеристами. Российская сторона, разумеется, официально отрицала подобные поползновения. Автор опросил несколько человек по обе стороны фронта, а также гражданских лиц, проживающих в зоне конфликта, и полагает, что можно с уверенностью говорить: российская артиллерия самым активным образом участвовала в разгроме Изваринского котла. Местный житель писал: «Из РЗСО долбили круглые сутки буквально, неприкрыто. Красивое зрелище, но жуткое, особенно когда спустя секунды-две доносится барабанная дробь разрывов. Утюжили что дай Боже, и так до начала августа». Нечто похожее говорили в частном порядке также украинские солдаты, выжившие под огнем. В целом, мысль ударить по окруженным смотрится со стороны российских военных более чем естественно. Массированный обстрел должен был иметь для украинских войск на открытой местности тяжелые последствия, а доставлять боеприпасы внутрь Новороссии просто не было смысла. На российской стороне вполне логично решили, что нет смысла забивать и без того перегруженную потоком беженцев и военных материалов дорогу еще и горами ракет к «градам» и зарядов к тяжелым минометам.
Обстрел украинских позиций «Градом», как утверждается — с российской территории
Артиллерия традиционно являлась одним из наиболее эффективных родов оружия российской армии. В боях за Южный котел ее огромная разрушительная сила была продемонстрирована еще раз. Град снарядов непрерывно выбивал технику, зачастую вместе с людьми. По словам украинских солдат, от уничтожающего огня буквально некуда было деться, причем точный и мощный обстрел настигал людей даже вдалеке от позиций ополчения, даже за пределами котла, где артиллерийских наблюдателей в принципе быть не могло. Эта реплика заставляет предположить, что россияне и ополченцы использовали БПЛА либо агентурные данные.
Тем временем в районе Мариновки, на КПП, где в начале июня понес потери батальон «Восток», также шел тяжелый бой. Украинцы были атакованы на самой границе. На практике это означало очевидное: весь коридор снабжения Изваринской группировки находится под угрозой. Безопасных путей для доставки грузов к силам и вывоза раненых просто не осталось.
Ополченцы в Мариновке
Источник: Спутник и погром. Автор: Евгений Норин (@NorinEA,). Продолжение следует...
Создано для сообщества TopWar