Рядом сидел знакомец. Плыл интерьер в мути. Глаза хотели выжать галлоны слёз. В душе – прорвало от избытка жалости и бездонной жажды смысла. Я оплакивал всех мёртвых, но больше одного несчастного Фрика. Глупого и неповзрослевшего. Я бросил всех и плюнул на всё, с удовольствием растоптав привычный ритм жизни, сделав из него посмешище. И с наслаждением продолжал топтать, прыгая в своём монологе то к этой безалаберной и постыдной экзекуции, то к чему-то постороннему.
- Он был. Он был ещё совсем дурак. Или наоборот. Он стал мудрецом. Я не знаю. Ты знаком с задачей, когда монета. А она строго посередине и ты не знаешь, чему она принадлежит? Знаком?
- Я отведу тебя домой.
Знакомец – простейший. Одноклеточный.
- Ты простейший. Одноклеточный. Я знаю, что ты сейчас сделаешь. И в этом ты – не монета. В тебе нет интереса, раз ты такой. И значит – ты не имеешь право на развитие. Всё сублимируется в дерьмо. Разве ты не видишь?
И бар качается перед глазами. Живой оркестр исполняет какофонию. Меня рвёт беззвучно на зрителей за столиками. Правда, они этого не видят, потому как рвёт меня только в моём искажённом воображении. Внутри – бочка, в которую помещается весь алкоголь, что я сменил на горчичники из своего бумажника. А из своего ли. Из всех ваших. Чужих. Родных.
За кем я?
- А грызня? Достаточно лишь каждому – простора для любимых дел, еды, воды и тепла, - я перебирал пальцы, мягкие и податливые, - а драка, будто царь горы помирает и амбиций, будто сможете оплодотворить всех женщин мира. Да кто вы. Кто мы?
- Мы просто везём тебя домой.
- Но я не сказал вам адреса. Постойте.
Два знакомца. Мои чувства в состоянии пропойцы не так отравлены ядом. Я редко схожу в зелёные дебри и объятия треклятого змея, поэтому я всё понимаю, но так стараюсь не понимать, что ухожу в актёры, которые применили допинг. Я понимаю этих знакомцев. Они несут меня и не бросят. Я могу говорить что угодно – в этом вся прелесть мимолётного пьянства. На время я свободен. Главное – обеспечить себя окружением и чтобы алкоголь был недешёвым.
Шашечки лезут жёлтым в сетчатку глаз. В кошелёк. В карман. Мгновение – и шашечки далеко, в другом конце двора. Мгновение – и я внутри дома. Куда меня привела моя память? Я не слышу знакомого родного запаха Глупышки. Смутно понимаю, что не хотел бы, чтобы она меня видела таким ничтожным червяком.
Последняя мысль. Я поднимаю руку, чтобы меня выслушали:
- В этом и есть смысл – они достойны развития. Эти простейшие. А остальные, что посередине двух областей извечно – достойны лишь избавить этот мир от себя. Выживает сильнейший.
Меня баюкает цикличный тик знакомых с детства часов.
Размеренное пробуждение утром было нарушено кислотным отвратным ощущением во рту. Хотелось пережевать зубы и выплюнуть их вместе с толстым языком. Меня были рады видеть. Мне укоризненно качали головой под аккомпанемент цикличного тика часов. Я протянул своему детскому мимолётному прошлому шоколадку и сел пить чай, ощущая себя крошечным и всем нужным. Окружённым теплом и состраданием.
- Бабушкин сынок, - хлипко отозвался из кухни мой друг шизофреник.
- Скучаешь по нему... – Бабушка понимала.
Полные чашки крепкого чая, запах старины.
- Скучаю, - отвечаю я этому полному любви ко мне голосу. Но скучал я не только по нему. Вернее причина была более объёмного характера. И алкоголизм, к сожалению, ни от чего не вылечивает. Вылечивает интенсивная терапия и размеренный ритм пробежки по жизненным позициям, а не алкогольная бурда, что просто размазывает пальцем по запотевшему стеклу ясные черты проблем.
- Только я, да я... – прокричал друг из кухни.
- Домой поедешь? Или, может, ещё останешься?
Следовало б остаться, глупый ты кретин. Следовало. Раз уж ты пустил под откос размеренное дыхание этим жалким динамитом из пустых деструктивных дней, так почему бы и не присовокупить ещё один. Остаться, провести его здесь. Тебя же просят! Но вместо этого я почему-то собираюсь. Почему-то сбегаю. Торопливо целую в щёчку и сбегаю, как последняя сявка. Вместо того, чтобы остаться, задавать вопросы и слушать то, что всегда хотел неспеша послушать. Но вместо этого, как обычно, отложил на потом, сетуя на свои никчёмные дела.
Я приваливаюсь лбом к стеклу дребезжащего автобуса. Холодно и воняет гарью. Чёрный дым в голове. Я вижу, как этот дым ползёт по моим извилинам и въедается внутрь, не пропуская ни одну борозду. И я чувствую, что что-то случилось. Руки ищут телефон. Я открываю сообщения. И меня озаряет странным потрясением.
Глупышка беременна.
Вот так просто. Без обиняков. Она носит внутри маленькую жизнь.
Включается внутри телевизор, и оттуда произносят идиотским голосом: «в первом триместре беременности плод имеет размер с кунжутную семечку».
Во мне одновременно борются безграничное удивление, слепой восторг, апатия, желание жить, сомнение и мысли о еде.
Не будь знака Фрика – я бы исключил восторг. Теперь я такая же цепочка жизни.
Не будь Глупышка той, что я знаю – я бы исключил сомнение.
Не будь у меня друга, что вечно ошивается на кухне – я бы исключил удивление.
Не будь я самим собой – я бы исключил апатию.
Не живи я в обрюзгшей квартире с немытыми окнами – я бы не думал о еде.
Но я улыбаюсь, между половинами, где стояли два дуэлянта, один из которых трусливо велел слать всё к чертям, требовать анализа ДНК, в крайнем случае, отдавать часть доходов, а второй просто и с достоинством улыбался – победил второй. Я видел это ясно и чётко. Вызов принят. И будь, что будет.
Спасибо, Фрик за это. Баланс жизней восстановлен.
- Таких как я – миллиарды, - шепчу я, горячей ладонью прожигая на заиндевевшем окне след своей пятерни.
Никому эта затея не нравилась. Ни моему придурку с кухни (он напоминал мне этого вшивого дуэлянта номер один), ни продюсеру, который вконец отвернулся от меня, потому как я отвернулся от него, ни Глупышке, что с недоверием смотрела на меня по ночам, когда я отстукивал очередной штамп о смерти. Ни даже мне. Но как раз именно это – врождённое упрямство и нежелание делать так, как положено и убедили меня делать именно то, что перечило всем.
Я готовился стать отцом. Взвалить на себя ответственность за приход в мир ещё одного экземпляра человека, в тайне надеясь, что он будет точной копией меня, только получше. Аналитики из бюрократического центра левого полушария твердили об обратном – чтобы он был не копией, ибо в таком случае – я буду первым злом для этого человека. Как-никак, по моей вине его пригласили на этот банкет, где до шведского стола надо было пробивать путь локтями, до картин на стенах надо было идти по головам, а для того, чтобы эти картины писать – необходимо было что-то из себя представлять, пробивать путь локтями и бродить по головам.
Но эти заморочки были всего лишь заморочками в сотых долях всех мыслей. Мозг был занят другим. Поиском, анализом, выживанием, мойкой окон и фотографией.
Вспышка тискала комнату мимолётным объятием, охватывая еле видный животик Глупышки, стоящей боком на фоне однотонной шторы. Я просил её не вертеться, чтобы ежедневные фотографии при быстрой перемотке вперёд затем показали весь процесс становления живота-пуза как можно более чётко.
- Ты сегодня не пойдёшь на свои тёмные делишки. Я сказала.
- Не такие уж они и тёмные. На них просто падает мало света.
- Мне всё равно, что ты там бормочешь. Пообещай мне, что не пойдёшь.
- Я лучше расскажу тебе славную историю.
- Я знаю все твои истории.
- Я сочиняю их каждый день по сто штук в разных вариациях с разными концовками.
- Не уходи.
- Помнится, ты вообще хотела быть одной. И забрать его у меня.
- Тогда ты был далеко и рядом. Сейчас ты рядом и рядом. Это будет форменным предательством. Пусть не его, но меня, понимаешь ты меня? Не ходи.
Глупышка понимала. Но старалась поверить в сказку. Стала мягкой. Это было мило. Но эшелон моих личных мыслей тянул тот же экспресс, что и в прошлом. Вернее, до того, как появилось сплетение генов в её чреве. Я глянул на Глупышку и рассмеялся, потому как, услышав она такую формулировку о нашем детёныше – в данный момент она бы принялась активно обижаться, под влиянием бури гормональных цунами.
Оплата квартиры, транспортных и расходов еды, прогулок, раутов со знакомыми. В прошлом (опять же – до появления человека из половины Глупышки и меня) к этому прибавлялось залихватское сорение деньгами, откладывание на сберегательный счёт на чёрный день, бесчисленные взятки по заочному обучению. Всё это пожирало денежные знаки с быстротой броуновского движения разъярённых молекул.
Впрочем – любая задача на азарт – есть самое интересное в жизни.
У нас тесное и установившееся счастье. Я по-прежнему ей не верю. Я не верю маленькому счастью. Оно призрачно. В этом беда мозга – он не может принимать хорошее и бесится с жиру. Толстые бляшки жира по бокам мозга лениво посылают всё к скептицизму.
Она по-прежнему смотрит на меня с неудовольствием пополам с удовольствием. Она поёт песенки на еле слышной частоте, варит кофе и готовит постылые ужины. Пытается оправдаться и уверить меня в том, что я придумываю всё. И от этого я не верю ей ещё больше.
- И что, ни капельки эмоций? Опыта? Переживаний?
- Нет, почему же, опыт и эти твои синонимы эмоций присутствуют. Без них никуда, но теория... Теория знает всё и помогает во всём. Знаешь, все эти возбуждающие: тактометрический период, ритмическая система, полиметрия, а ещё вот это – тоническое стихосложение... Ты чувствуешь?
- Я хочу блевать... Ты бесчеловечна, когда говоришь такие гадкие вещи о таких прекрасных вещах.
- Мы все так говорим, когда упрощаем. Не будь занудой. Люди любят циников и практиков, - уже принесли заказ – невообразимой формы мороженое. Она принялась поедать его маленькой ложечкой, разграничивая каждую фразу единождым присестом поедания.
- Знаешь, люди не меньше любят и вдохновлённых усложнителей. Во многие слоя заворачивается простое и становится таким красивым и сложным, что руки прочь от него.
- Да. Ты прав. Но это, остаётся простым, - цезура из погружения ложки в вазочку с мороженым.
- Ты всё такая же упрямая ослица.
- А ты всё такой же непроходимый романтик.
- Хочешь, я прочитаю тебе хокку одного хоккуиста, - спросила она спустя нашу паузу молчания.
- Не хочу, но давай. У меня ещё пол-чашки.
- «На срединном пути. Ворон сидит одиноко. Осенний вечер». Всё.
- Но и в этом есть что-то прекрасное.
- Ты мне надоел. Вечно защищаешь всё, что тебе под руку попадёт.
- Всё достойно защиты. Даже твоё отвратительное поведение. Твой этот бестактный подход к рождению поэзии. Пойдём, я тебя провожу.
- А тебя никто не просит защищать, между прочим.
Чуть позже, возле крыльца её старинного дома, Лейбористская партия прицепляет мне на лацкан значок клуба поэтов. Я верчу носом и критично смотрю ей в глаза.
- У тебя что, синдром дефицита внимания?
Люди, которые вас понимают, эти близнецы по душам – самые замечательные для вас люди. Неважно будет, как они выглядят и кем они являются в материальной жизни. Это будут яркие пятна на холщовой ткани окружающей действительности.
- Может, зайдёшь? Посидим, выпьем чего-нибудь. Явная эпифора, но я не вижу препятствий, почитаем секстин, - она снова смеётся.
- Н-нет. Знаешь, препятствием стало то, что мы когда-то разошлись. Я домой. Кстати, отличное хокку, - мне неловко.
- Единственное, что у меня получается без словаря и пособий, - грустно изрекает она.
Я шагаю домой. Меня ждут.
Люди никогда не меняются. Гнутся, черствеют. Но, ни черта не меняются.
Меня ждут. Я шагаю домой.
Среди ночи раздался телефонный звонок. Тревожный, потому как других звонков среди ночи у меня не бывает. Глупышка спит в позе, будто собирается рожать. Странное зрелище. Я высвобождаю из-под неё руку и иду к телефонному аппарату. Поднимаю трубку.
- Твой брат бьёт себя по щекам во сне.
Со сна невозможно ничего понять. Только если тебя самого не бьют по щекам и не кричат: «Пожар!» или что-то в этом роде. Но меня никто не бьёт, запах дыма отсутствует, а значит – я ничего не понимаю и хочу просто спать дальше. Смысл ускользает и всё забывается.
- Он громко кричит, и я беспокоюсь за него.
- Не беспокойся, всем свойственно кричать во сне.
- Но не бить себя по щекам.
- Может быть, и не бить. Но это его дело.
- Может, ты знаешь причину?
- Я не знаю причины.
- Ты уверен? Можно ведь всё исправить.
Я вру. Я знаю эту проклятую причину и молчу. Потому что всё равно это не исправить. Да и что случится. Удары себя по щекам ни к чему серьёзному не приводили. Моя совесть в пятнах грязи, но посередине проходит светлый стержень чистоты.
- Можно, - снова вру и одновременно проговариваюсь я.
- Ты вернёшься? Было бы здорово, если бы ты вернулся домой, к нам.
Нет смысла объяснять. Нет желания объяснять. Тот, кто мыслит загодя по-другому - не поймёт. Да и я не смогу объяснить, потому что тоже мыслю иначе. Но продюсер решился на шаг. Позвать меня обратно. В тайной надежде, что всё будет хорошо. Как ему хотелось: «Хорошо». Но так уже не будет. Фальшь в обёртке из фольги. Вот что будет. За этим и звонил, наверное, удары по щекам здесь выступают фоном. Вечное враньё от тех, кто не знает, что, оказывается, врёт.
- Передавай ему привет.
Можно было бы добавить ещё и ещё. Но всё было не так. Была прозрачная гелевая стенка. Барьер. Моя сонная голова, весившая сотни тонн это понимала сейчас. А значит – в прогорклом свете ночной лампы, под стук пишущей машинки, отбивающей «...году жизни умер известный...», моя голова поймёт гораздо яснее, что пути назад нет никогда. Назад будет всегда по-другому.
«Умер. Умер. Погиб при исполнении. Скоропостижно скончался. Покинул нас».
Третий час ночи. После звонка – не уснуть. Глупышка проснулась. Прошлёпала на кухню. В клетчатой рубашке. Милая, сонная. Что больно смотреть. Посмотрела на меня. Осуждающе. Принялась варить кофе.
За стеной загудел пылесос. На этот раз, под шум кофеварки, он не показался таким громоподобным и анархичным.
- Эта твоя бесплодная война с самим собой ни к чему хорошему не приведёт.
- Не твоё дело, лживая ты шлюха, - вяло проецирую я на неё своё тусклое женоненавистничество.
- Пошёл ты, знаешь ли, - вяло же отвечает она. Бьюсь об заклад, её голова сейчас тоже весит сотни тонн.
- Почему ты не спишь?
- А почему не спишь ты? И не говори, что ты работаешь.
- Не говорю. Я не вижу смысла в этой работе. На меня косятся, терпят и с радостью б выгнали оттуда.
- Слышала. Тебе кофе налить?
Мы пьём кофе. Мусор попадает в горло, скребёт по стенкам внутри. За окном гудят провода и всё бы хорошо, но я не здесь. И не здесь сейчас мои мысли. Они неведомо где. Шагают по просторам памяти и, смешивая всё, что попадётся под руку – заталкивают меня в эти обрывки прошлого, дезориентируя меня и сбивая с толку.
Я держу её руку, целую её руку и приваливаюсь к её руке. Я ищу спасения в Глупышке, замечая, что я совсем не вижу того, как она ищет спасения во мне. Когда она отвернётся, я постучу себя по голове, чтоб неповадно было.
- Завтра рано вставать. Пойдём? – она встаёт и потягивается.
- Иди, я сейчас, - затем бросаю вдогонку, - ты у меня чудо понимающее.
- Я знаю...
Она польщена. Немного. А я болван. Такая глупая и всё понимает. А может именно поэтому и понимает.
Бью себя по щекам. Не во сне – наяву. Так больнее, дружище Фрик.
Я открываю окно и поддеваю носом снег, лежащий на карнизе. Его много. Хлопья постарались на славу. Огромный псевдо-сугроб за окном. Закрываю окно, поворачиваюсь, Глупышка стоит рядом и осуждающе смотрит на меня.
- Дурак, - вытирает с моего носа растаявший снег и целует.
На столе смятый листок, на котором я вижу строчку, кривым изгибом выползшую к прогорклому свету: «...мерзкая душонка при исполнении своих обязанностей...».
Удары по щекам во сне – это был всего лишь предупредительный сигнал.
Твёрдая земля. С серёдкой из мёрзлых кристаллов льда. И обугленных застывшей грязью краёв. Осыпаются, если ударить по ним всей силой. Звон инструментов в памяти как рыли. Сейчас, когда уже позади. Впереди – скупые, жалкие в падении комья. Тело внизу. Брошено внутрь ямы. Один на один пустое тело без души и желаний и твёрдая монолитная, повидавшая всё земля.
В моих руках маленький бинокль. Я верчу его, словно это поможет мне лучше понять моего младшего брата. Я не верю, что он решился на шаг по вертикали вниз. На несколько секунд свободы. Что оставил нас с носом. Я завидую ему долю секунды. И в следующую - уже ничего не могу понять и ищу виноватых.
Понимание приходит сразу. Принцип двойственности. Мы ведь были похожи. Те же картинки и прочее. Но так ли это. Принцип ведь работает и сейчас.
Я смотрю по сторонам. День солнечный и яркий. Отличный морозный день хрустящей под ногами зимы. Мы с Фриком разлюбили зиму одновременно. Он рос быстрее, судя по этому. Обогнал меня, может, опираясь на меня, а может просто был таким от природы.
Продюсер жизни не находит места. В эти минуты мы рядом. Принцип единства. Только он не может держать слёз, а я ещё могу. Тёмная волна поглотит меня вечером, когда я останусь наедине с собой. А сейчас, держись.
Я за поминальным столом.
И проносится всё бессмысленным, как ничем не заполненные люди, обрывки газет с маленькими заголовками, пресная еда, дешёвые женщины, атавизмы жизни, хиреющие традиции.
- Знак. Знак! Зна-а-ак! – на меня уставлены лица, так или иначе причастные к фильморяду воспоминаний наших с Фриком жизней. Я кричу. Они не понимают того, что видели знак. Видели, но не поняли. Знак видел только я.
Устроил сцену. Продюсер жизни будет огорчён спустя время. Позор и так далее. Но это я. И это моё маленькое представление, которое закончится точно так же. За таким же столом. А сцены, которые я снимал шаблоном и по идеалу - впишутся в шаблонный и идеальный некролог, не принеся мне ничего, кроме ощущения, что фильм банален и никакой радости в процессе создания мне не принёс.
Я бросаю маленький бинокль о стену. Он разбивается на мелкие кусочки.
- Давай возрадуемся. Я мелок, раз так слаб. Чтоб утопить вину и горе в коньяке.
- Тебя потянуло на строфы. Не спасёт.
- Да плевать. Покинул нас. Покинул светлый человечек. Сумасшедший, каких мало. Не средний серый пиджак, каких много, не идиот, нашедший смысл жизни в ерунде.
- А кто тогда?
Кому-то 1 апреля этого года запомнится тупыми шутками, откровенно дебильными подъёбами, баянами и прочим убогим юмором, а для кого-то, возможно, станет роковой датой, изменившей всю его жизнь, в том числе и чувство юмора. В чём смысл, спросите вы - 1 апреля начинается весенний призыв и для нового пополнения это не пустые звуки. Пусть именно сегодня никто из них в армию не попадёт, но я просто обязан это сказать - Вешайтесь, духи! Муахахаха. Это напутствие слышал, пожалуй, каждый русский солдат. Попав в армию сразу и не понимаешь, где же тут тот чёрт, которого дома так любят малевать. Всё просто - до присяги не настоящая армия, а всего лишь КМБ. На самом деле нельзя просто так взять и не подъебнуть молодого, особенно, когда тебе самому через пару недель домой. Все мои предыдущие 13 частей (или уже глав) только готовили моего читателя к самой сути рассказа и остался последний шаг до основного блюда. Сегодня я расскажу вам о присяге.
Возращаясь после первых стрельб я был порядком подуставший: хотелось, наконец, отлить, умыться, сделать пару глотков воды и хотя бы посидеть минутку другую в курилке. Примерно в трёхстах метрах от нашего КПП был киоск, но путь "домой" проходил по противоположной стороне дороги. Представляете моё разочарование, когда в кармане лежат деньги, в ларьке стопудово есть какая-нибудь вкусная, а главное холодная газировка, до него всего 15 метров, а проще написать письмо домой за пару тысяч километров, чтоб через недельку другую получить оттуда посылку с этой газировкой - из строя ведь нельзя выходить. Нет, мамка не заругает, а вот комбат может. Каждый раз возвращение с полигона сопровождалось голодными взглядами в сторону того киоска. В тот день во мне поселилось непреодолимое желание по возврашению домой купить пакет каких-нибудь вкусняшек, полторашку лимонада и сточить всё в одного. Где-нибудь в парке, на скамейке, обязательно на виду у всех. И чтоб ни с кем не делиться.
Весь год службы меня не покидало это желание. Порой наоборот, только росло и крепло, так что чуть ли не выть хотелось. И если тягу к сладкому можно было на время заглушить визитом в чепок, то с ограничениями в свободе действий дела обстояли гораздо хуже. Уважаемые призывники, смиритесь заранее - нельзя в любой момент пойти прогуляться или выйти ночью из казармы подышать свежим воздухом, всем срать на вашу бессоницу. А ещё сразу усвойте, что в армии проблемы с одиночеством. На пикабу часто плачутся на эту тему. Херли ныть - идите служить. Я вас уверяю, вы даже посрать в одиночестве не сможете. Уже через месяц вы начнёте ныть, что вам негде уединиться. Осознание того факта, что теперь мне постоянно будет чего-то не хватать, повергло меня в тихий ужас. Иногда также накрывает первоклашек, когда они узнают, что первое сентября это только начало, а учиться надо 10 лет. Мать его 10 грёбанных лет! Год службы по ощущениям ни чуть не меньше.
Ну что, страшно? Получилось у меня вас напугать? Не бойтесь, я не шутил, сегодня же не первое апреля, в самом-то деле. Всё правда так и будет, но только после присяги, дату которой нам сообщили в первые же дни. Мы все сразу отзвонились домой, хотя телефоны под запретом и ни у кого их как бы и не было. День присяги я ждал только из-за того, что мои обещались приехать. А ещё после присяги отпускали в увольнительное, но при условии, что приезжали близкие родственники, обязательно старше военослужащего. По крайней мере, я не слышал, чтоб за ворота КПП отпускали с девушкой, младшим братом или просто друзьями. Для таких случаев предусмотрена комната свиданий на КПП, где есть все удобства: столы, стулья, чайник, стаканы с ложками, курилка и голодный наряд по КПП. А так как ко мне собирались приехать родители, я во всю ждал выходной за забором части, тем более присяга была намечена на субботнее утро и можно было проебаться на 2 дня. Это было хорошим стимулом не косячить 2 недели и быть образцовым "запахом".
Последние дни перед присягой мы всё свободное время репетировали. Сержанты прихуели, узнав, что текст присяги мы будем читать по бумажке, тогда как прошлый призыв всего полгода назад учил наизусть. Я и сам был удивлён - там каких-то 3,5 строчки текста, из которых половина ФИО. Что там можно было полдня учить, я так и не понял. Зато я заценил подъёб одного из офицеров дивизиона. Во время репетиции он подсказал нам Вы только не скажите Советский Союз вместо Российская Федерация. Мы, конечно, дружно поржали тогда. Потом, когда готовились в располаге и по очереди читали текст присяги сержантам, одни специально говорили Советский Союз (чисто поржать), а затупки сбивались под общий смех. Поглумились тогда знатно. Кто ж тогда знал, что один так и на присяге ляпнет. Ржали не только мы, но и многочисленные родственники. Не смешно было только комбату с сержантами: как наказали последних, для меня осталось в тайне, наказанием для нас стала следующая зарядка, когда все заблудшие души вернулись с увалов.
Мои родители приехали под вечер пятницы, но наряду по КПП были даны строгие инструкции "никого не впускать, никого не выпускать". Как потом мне рассказали, перед КПП была не хилая толпа искренне негодующих родственников, которые в итоге смирились и разошлись, наряду повезло и он остался жив. Я знал, что мои уже здесь и что их не пускают, поэтому с самого подъёма в субботу ждал с ними встречи, но всё было как обычно: после завтрака утренний осмотр, построение на развод и какие-то занятия. Как оказалось, приехавшим устроили экскурсию по части: пока мы завтракали, родственникам показывали располаги, пока мы были на занятиях - столовую, спортгородок, клуб и спортивный зал. Мои родители ни один год прожили в военных городках и прекрасно знали, что и как выглядит. Но надо отметить, что часть была цивильной, многое было отремонтировано перед нашим призывом, разрухи особо не было. Мне давелось побывать ещё в нескольких располагах в учебке - наша была лучше.
Когда я ехал после учебки в войска, то нашу команду закидывали на ночёвки в другие такие же, где к нам присоединялись ещё бойцы. Я вам так скажу - состояние располаги в моей учебке было на порядок лучше остальных частей и дело тут далеко не в привычке. Я в первый день не испытывал того, как бы по точнее выразиться, глобального охуевания Что это за пиздец?!?!, которое меня накрыло по прибытию в войска. Ничего, начиная от КПП и заканчивая мусоркой, не подлежало сравнению. Я даже не представляю, что должны были испытывать матери тех, кто принимал присягу в таких частях, выслушивая заверения сыновей, что Всё хорошо, здесь совсем неплохо. Мне повезло - я не был вынужден врать глядя в глаза. И, насколько знаю, на экскурсии никому не поплохело, откачивать никого не пришлось. Это солдату могут сказать Не положено!, а их мамы даже слушать не будут, они всё проверили: щупали подушки, проверяли бытовки, инспектировали туалеты, заглядывали в столовой не только в демонстрируемое меню, но и в кастрюли. Вопросы каверзные задавали и остались более менее довольны ответами.
После занятий наш взвод направился в казармы, впрочем, как и всегда. В располаге были последние приготовления и наставления перед присягой, выдача оружия и опять долгие минуты ожидания. Звучит обычная команда Строиться! и мы выходим на плац. Только в ту субботу там нас ждали родные и близкие. Я и сейчас переживаю тот эмоциональный взрыв - нам полдня мозги ебали, мы секунды считали и вот долгожданная встреча. Приехавших разместили группами по периметру плаца, по группе напротив каждого взвода. Нам машут и кричат как в той рекламе "Дима, помаши рукой маме!", а мы только лыбы до ушей давим, да ушами этими сигналы посылаем. Сначала было небольшое замешательство: за 2 недели я реально отвык от гражданских с их одеждой и причёсками, а тут целая толпа. А потом я увидел своих родителей и захотелось помахать им в ответ, но нельзя - комбат окидывает нас суровым взглядом и командует Становись! Равняйсь! Смирно!, и мы застываем.
На том построении всё было необычно: часть сержантов была в "оцеплении" (они не пускали родственников к нам раньше времени), часть сержантов участвовала в процессе присяги в качестве помошников, часть проводила занятия с оставшимися бойцами (у нас было 2 присяги, потому что пополнение длилось почти месяц), а часть сержантов стояла в нарядах; личный состав был в самом счасливом расположении духа (ну а в каком духе быть духу); а обычная тишина каждого построения в тот день нарушалась жизнерадостным смехом каких-то посторонних людей =) Всё прошло довольно быстро: к присяге приводилось примерно половина от общего числа, 12-15 человек из взвода, а на каждого бойца около минуты, не больше. Надо было выйти, взять красивою обложку и зачитать текст, набранный большим жирным шрифтом. С первым же бойцом наступила тишина, нарушаемая только фотоаппаратоми да редкими выкриками.
Не ко всем смогли приехать. Это солдата везут бесплатно через всю страну из Владивостока на службу в Калининград и наоборот, а родным такие забавы порой не по карману. Ещё же надо где-то остановиться, самому кушать и воина кормить, который готов слона умять и добавки попросить. Каждый в тот день до последнего надеялся увидеть кого-нибудь из дома и молодцы те, кто сразу не уныли, не увидев своих. Задумайтесь, каково это, когда твоим сослуживцам кто-то машет рукой и кричит "привет", а ты сегодня останешься в казарме. И пусть они не подавали виду, но они не чеканили шаг и невнятно читали текст присяги. Я потом уже понял, что им не для кого было стараться, вот и бубнили себе под нос и быстрее прятались в строю от глаз толпы. Для меня же это было праздником и я херачил сапогами по плацу как никогда больше ни до присяги, ни после. Когда увольнялись настоящие деды, отслужившие 2 года, они делали 24 строевых шага от ворот КПП Домой, на гражданку, к свободе, бабе и пиву шагомарш! Вот примерно и я также чеканил, может не так красиво и громко, но уж точно с таким же усердием.
Так склалось, что за вторые полгода службы я держал автомат только 2 раза, тогда как в учебке я только стрелял 4 раза, сколько же я его начищал – не счесть. Первый раз я был на стрельбах накануне присяги. Это было чисто ознакомительное посещение, так сказать, понюхать пороху. Этому предшествовал короткий инструктаж, который больше касался правил поведения на полигоне. Там всё проще некуда, ничего нового запоминать не пришлось: ходить никуда нельзя, курить нигде нельзя, перемещаться только бегом, ебало завалить, не тупить и старших не наколять. А что можно? – Можно за хуй подержаться! - Эммм, разрешите… - Разрешаю, подержитесь. Как по мне, так больше кайфа было от прогулки на сам полигон, чем стрельбы. Тем более стреляли скорее для галочки, а не на результат.
Полигон всегда располагается где-нибудь на отшибе, техника безопасности и здравый смысл берут своё. В учебке надо было идти где-то 4 км (я по картам пробил), в войсках даже не в курсе, в какой он стороне. Ходили мы через окраину военного городка вдоль каких-то гаражей, а потом выходили в лесок и до самого полигона шли по тропе, натоптанной тысячами таких же, как мы. За 2 недели это был первый выход за пределы части и поначалу всё походило на пикник – нагрузились скарбом и на природу пешим порядком. Чистый воздух, птички поют, ветра нет, солнышко через кроны деревьев пригревает (дело было до обеда) – благодать. На полпути нам устроили привал – перекурить и перемотать портянки, всё же мы ещё были совсем зелёные. После привала всех сразу растащило: строй развалился и началось шатание. Окрик комбата Держать строй, а то строевым пойдёте! привёл в чувство. Но ненадолго.
Так далеко мы ещё не ходили, тем более в сапогах. С каждым шагом ноги тяжелели, вес кирзача после домашних кроссовок давал о себе знать. Казалось бы, ну и пусть шаркают те, у кого нет сил поднимать ноги, делов то. Только когда идёт 100+ бойцов пыль и так стоит столбом, а когда все шаркают, то в конце вообще дышать нечем. Оттуда периодически раздаётся дружелюбное Поднимайте ноги, пидоры ебучие! - строй рушить нельзя, в сторонку не отойдешь и доходяг не обгонишь – только толку от этого мало. Ещё хуже на обратном пути, потому что все успели заметно вымотаться, так ещё и дорога домой всегда кажется длиннее. В зависимости от общего поведения подразделения, а в последующие стрельбы и от результатов, комбат мог всех спасти от пыли.
Ему достаточно было сказать всего-то одно слово Газы! и уже через полминуты все напрочь забывали о пыли и во всю мощь пыхтели в противогазах. Сам комбат всегда удивлялся, чему все так недовольны – в то время, как он продолжал глотать пыль, мы дышали кристально чистым воздухом, в горах такого нет. Если разброд продолжался, то шаг плавно перетекал в лёгкую трусцу под счёт – в армии порой и бегать приходится в ногу. Вы удивитесь, но после небольшой тренировки это даже забавно и порой становится легче бежать. А со стороны очень круто выглядит, когда все бегут как один под мерный стук сапог. Такая вот армейская романтика. Школьники-студенты есть? Прикольнитесь разок на физре и пробегите хотя бы 100 метров в ногу, только не просто толпой, а строевой коробкой (прям так и гуглить).
Находились самые умные, которые хотели проебаться и задирали нижний край противогаза и дышали напрямую, а не через фильтр. Вот правда вычислялись они на раз и потом рисковали намотать пару лишних кружков на плацу, пока добропорядочные воины шли на водопой. Это, наверное, единственный случай, когда сначала все бегут в туалет и умывальник, а только потом курить. Есть и другие способы дышать свободно и сразу не палиться, но я не буду их вам выдавать, потому что всё равно ими можно воспользоваться только до первой учебной командыГазы! с применением различных дымовых. Во время таких занятий не только по-настоящему отрабатывается норматив натягивания этого резинового гандона по всем правилам, но и его целостность. Захотите, сами найдёте способ, только потом сильно об этом пожалеете.
Сколько раз я не был на полигоне, там всегда царила зловещая тишина. В смысле, пока никто не стрелял и не метал гранат. На территории полигона поневоле начинаешь вести себя тихо. Я своей башкой дорожил и лишние технологические отверстия мне были не нужны, поэтому инструкцию по ТБ я слушал внимательно и потом также внимательно действовал. Хотя бы в вопросах безопасности сильного блядства не было: патроны выдавались уже снаряжёнными в магазины за какие-то минуты до стрельбы, сразу же убирались в подсумок и доставались только на позиции под присмотром сержантов. Потом следовало собрать все гильзы в каску и продемонстрировать по возвращении. И всё равно некоторые дебилы умудрялись за каким-то хером заныкать патрон другой, а потом таскали их постоянно в кармане.
В учебке как-то раз на занятиях в классах построили наш взвод и устроили настоящий шмон. Мы не просто вытащили всё добро из карманов, потом каждого прощупали, сапоги вытряхивались, чуть ли не в трусы заглядывали. Причём досмотр был как всегда без всяких предупреждений и намёков. Потом мы узнали, что в тот день так всех проверили. А пока проходили занятия, всю располагу перевернули. А всё из-за одного долбоёба, у которого на утреннем осмотре нашли патрон. Благо им оказался какой-то дурачок из другой батареи, которая потом месяц жила по уставу. У нас тоже много чего не положенного в карманах нашли, постараюсь не забыть рассказать. Мне тут в коментах предлагали книгу писать – а чем эти длиннопосты не книга? Считайте, что это главы. Вот в какой-нибудь следующей главе затрону тему утренних осмотров, а сейчас вернёмся на полигон.
В нашей учебке было 6 огневых позиций для стрельбы. Пока первая шестёрка стреляла, вторая уже стояла в полной готовности: в касках, брониках, автомат на ремне, на поясе подсумок, в душе страх накосячить, в глазах тоска Щас бы сесть и перекурить. И вот звучит команда На позиции! и все как обосранные несутся, благо каждому уже успели вдолбить, кому куда и везде таблички понатыканы. Ну вот как, блять, можно бежать на третью позицию, если тебя двадцать раз заставили повторить, что бежать надо на четвёртую? Как? Сначала это тело мечется из стороны в сторону, а потом бежит к первой попавшейся на глаза. Там уже занято и начинается мозговой штурм. Вот из-за таких долбоёбов потом и совершаются марш-броски в противогазах. Слава яйцам, я так не тупил.
Только от этого ни разу не легче. Ну да ладно, зато была лишняя тренировка на выносливость. На позициях сидели сержанты, во взгляде которых читалось абсолютно всё: какими лохопедами мы им казались, как они уже заебались сидеть в окопе, что им там ещё минимум час сидеть и хрена с два куда проебёшься, что охота курить, а от выстрелов уже ноет башка. Уже потом я узнал, что ещё есть оцепление по периметру полигона, чтоб гражданские (глухие от рождения грибники-долбоёбы) не стали ненароком ростовой мишенью. И стоять в том оцеплении ещё то попадалово: на позициях хотя бы можно полулежать полусидеть и есть развлечение в виде очередного снайпера. А в оцеплении тупо стоишь с флажком как прыщ на лысой жопе. Всё это я понял будучи на кпп полигона. Вот где истинный проёб.
Через кпп заезжает пара машин с офицерами, которые предпочли доставить свою любимую задницу на машине, а не глотать пыль и не бить ноги вместе с солдатами. С началом стрельб начинается и проёб – никто больше не приезжает, а уезжают только по окончанию всего действа. На кпп нас было двое, я и сержант. Мы заранее затарились семачками, леденцами и сигаретами, потому что пойти стрельнут было нереально. И те несколько часов проболтали на одном дыхании. Сержант делился байками и историями со своей духанки, а мне было действительно интересно. Я, кстати, пользовался случаем и расспрашивал всех по возможности, чтобы иметь лучшее понимание окружающего маразма. Да и сравнить с собственным опытом всегда интересно. Но на кпп я, конечно же, стоял не во время своих первых стрельб.
Увидев в глазах своего сержанта всю боль-тоску, я судорожно стал вспоминать все инструктажи. Так, занять позицию, достать магазин и присоединить к автомату, снять предохранитель и передёрнуть затворную раму (я даже знаю зачем - дослать патрон), убедиться, что переключатель стоит на стрельбе одиночными, сказать Готов и ждать появления мишеней. Когда все бойцы готовы, сержанты поднимают белые флажки и начинается стрельба. Как не сложно догадаться, в случае нештатной ситуации поднимается красный флажок и стрельбы прекращаются, даже если у одного бойца всего-навсего заклинило затвор гильзой. В таких случаях отсоединяется магазин и передёргивается затвор, гильза сама вылетает и можно продолжать. У меня так клинило на вторых стрельбах, потому что на автомат цепляется уловитель гильз, иначе они летят сержанту прямо в лицо. Зачем всех прерывали, я так и не понял.
В первый раз я решил стрелять как положено – стоя и без опоры автоматом. Стрелять с рук было дело привычным, но только не после пробежки в бронике и не под пристальными взглядами, когда опасаешься допустить малейшую оплошность. Стрельба всегда была в удовольствие, а тут всё в обязаловку по дурацким правилам. Ну и моё зрение в -1 дало о себе знать. В итоге пятнадцатью патронами я попал только в одну мишень из четырёх. Было обидно узнать, что многие отстрелялись лучше меня, особенно после моих рассказов, как я круто могу выбить мишени воздушкой в тире, даже после надцатой рюмки водки. И на тебе, в смысле мне – такой позор на седую голову. Когда я узнал, что все снайперы-самоучки опирали автомат на землю, застеленную брезентом, то решил для себя в следующий раз стрелять также. А чё, я самый лысый что ли? =)
Традиционное продолжение ждёт в комментариях, приятного чтения.
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Сори за долгую паузу после предыдущей части, в качестве компенсации продолжение моей объяснительной уже завтра-послезавтра, совсем чуть-чуть осталось дописать и привести в удобочитаемую форму. Да, я стараюсь, проверяю на ошибки, перечитываю и подбираю слова. Всё для подписчиков. Вас было 444, четверо сбежали после Беда-печаль. Ну ничего, мы и без этих малодушных справимся =)
Все нормальные мальчишки, какими бы пацифистами себя не мнили, обожают оружие: рогатки, арбалеты, воздушки, пугачи, сейчас вот ещё травматы появились. Мне было примерно 5 лет, когда я впервые взял в руки огнестрельное оружие. Однажды днём домой забежал отец с сослуживцем. Был выходной и я был не в садике. А отец был на очередном дежурстве (кто не помнит, отец у меня офицер, ныне уже на пенсии), они зашли буквально на минуту. Я в то время отца видел редко и обычно только по вечерам, а тут он приходит домой днём. С криком Папка пришёл! я выбежал в коридор. Отец под мамкин протест Он хоть не заряжен? расстегнул кобуру и дал мне табельный ПМ. Я и так был рад, из штанов выпрыгивал, а с пистолетом в руках взлетел на седьмое, нет – на 107 небо от счастья. У меня был игрушечный пистолет, который стрелял пистонами (рождённые в СССР меня поймут), а тут настоящий, такой тяжеленный.
Это было невероятно круто, я потом ещё месяц, если не больше, хвастался перед пацанами во дворе. Двор был в военном городке, где у каждого отец такой же офицер. Так что очень скоро появлялся следующий счастливчик и наступала его очередь хвастаться. Чуть позже я, затаив дыхание, наблюдал за таинством чистки семейной двустволки, что отцу досталась от его деда. Гораздо позже я уже и сам учился её собирать, заряжать и так далее. Летом мы выбирались всем большим семейством в карьер пострелять по бутылкам, где-то даже фотки должны быть. И сколько я помню, на даче лежит пневмат с пульками и дротиками - иногда случается настроение и можно на скорую руку начертить мишень и пострелять вечерком, когда ветра нет. Ну, и на охоте я бывал, куда без этого. Бегал по полям с восьмизарядником, правда так никого и не подстрелил. Пусть с оружием я знаком почти с пелёнок, но никаким маньяком-разбойником не стал. Кто будет на это ссылаться – смело шлите лесом, не в этом дело.
Как видите, эйфория от первого знакомства с оружием у меня прошла задолго до армии. Единственное, калаш в руках держал только 1 раз и то это был деактивированный вариант - дело было в одном из кружков досааф, где я мимо проходил и просто взял, что говорится, подержаться. Первое время службы ощущалось плотнее на воспоминания: всё было в новинку и ещё не успело настоебать. Но хоть убейте, не могу вспомнить, что было первым: занятия по огневой с выдачей автоматов и их чистка или же всё таки стрельбы. По идеи, сначала должны быть занятия - должен же боец уметь стрелять на первых стрельбах. Хотя... В армии возможно всё, недаром ходит слух о том, что в сухопутных войсках потеря 3% личного состава во время учений является нормой. Поэтому версия, что техника безопасности и свод правил «как жать на курок и в какую сторону стрелять» были доведены на полигоне за полчаса до стрельб, является для меня единственной реальной.
На очередном утреннем разводе нас загнали в казарму, чему мы, собственно, были даже рады. А потому что довольно скоро наша располага заменила нам дом родной и каждое возвращение туда сулило отдых и расслабон. "Казарма - дом родной", кому скажешь - не поверят =) Цвет казарменной стены я не забуду никогда. Короче, в тот день нас построили перед оружейкой, куда запускали по одному и вручали каждому в руки по АК74. И это были не макеты. Потом мы вытащили столы для чистки и приступили к двухчасовым занятиям. Или я сам где проебался, или память меня подводит, или правда так и было, но лично мне никто ничего не показывал, не объяснял и сборке-разборке не обучал. Калаш настолько прост по своему устройству, что я, поглядывая на более опытных, сам, без посторонней помощи, смог сначала его разобрать, а потом и собрать. Уверяю вас, что в любом подразделении обязательно найдётся хоть один, кто до призыва бывал в каком-нибудь патриотическом клубе или кружке, где его и обучили нехитрой науке обращения с калашом. Не знаю, как у других, но в нашей батарее особо и не задрачивали с правильным порядком и нормативами на время. Так что я сумею автомат разобрать, почистить, а потом собрать так, чтоб не осталось лишних деталей. Но при этом я даже не в курсе, за какое время нужно уложиться.
Навык сборки-разборки пригодился только раз – во время спортивно-массовых – и то не мне. Кто придумал называть это праздником? Пусть вся жизнь будет ему таким «праздником» =) От каждой батареи было по одному бойцу, они сначала разобрали и собрали автомат под секундомер, потом снарядили и разрядили магазин. Двое лучших из них потом соревновались между собой, но с повязкой на глазах. Признаю, они с закрытыми глазами разбирали-собирали быстрее, чем я смог бы сделать что-то одно. Ну а в чём прок? Пока они показывали, как в своё время надрочились, я писал смски домой. Мне этот «праздник» в хуй не упёрся. Лично я не вижу никакого толка от умения быстро раскидать стреляющий автомат на запчасти. В итоге, победил тувинец. И что, вы думаете, стало наградой за столь ценный навык? – Ни-че-го. Кто-то случайно обронил Молодец, чё, этим всё и ограничилось. Да, он молодец, показал, что в этой сфере он круче всех. Молодец, чё =)
Так как на чистку выдаётся только оружие, без патронов, то обычно сержанты уходили гонять чаи или ещё чего, а мы были предоставлены сами себе. Ответственный офицер чаще всего сидел в оружейке и сам чистил свой табельный ПМ, оставляя подразделение под присмотром сержантского состава. Такая вот круговая порука. Пацаны сразу расслаблялись – всем насрать на занятия. Вы бы видели этот блеск в глазах: в руках настоящее оружие - кто-то вообще впервые в жизни его держал в руках - все сразу начинают корчить из себя Рембо Вандамовича или Духаста Валентиновича. Все делают пиу-пиу от бедра, строят из себя гангста и вопрошают Ты это кому, сучка? Мне?. Этот балаган достаточно быстро прерывается ответственным офицером (взводным или комбатом), потому как такой ржач в располаге не по уставу. Я вам открою маленькую тайну - большинство фото, которые вам показывают служивые, где они увешаны оружием в буквальном смысле с ног до головы, сделаны в казарме во время этих занятий. Чаще всего эти терминаторы в тапках и без ремней, потому что так удобнее чистить автомат, а приодеться для фото не все додумываются. Также, все подобные фотографии сделаны в помещении недалеко от тумбочки дневального или на фоне кроватей. Чем больше навешано оружия, тем круче герой. Ну, вы меня поняли =)
Раз такое дело, расскажу ещё, как по фото определить срок службы, а то всё порча да приворот. Если комок ещё ярко зелёный, весь в складках и топорщится, значит это запах. Взгляд у запаха преисполнен веры в будущие подвиги на службе, а у духа он становится отрешённее – он уже успел подзаебаться, а орденом и не пахнет. Также у молодого "деревянная" бляха (покрашена зелёновато-коричневой краской), а ремень затянут под самыми рёбрами. У слонов бляха уже отчищена от краски и отполирована круче, чем яйца у кота, но ремень ещё затянут. Был такой прикол для провинившегося – длина ремня регулировалась по голове. С такой утяжкой осанка как у… А хрен его знает, у кого такая осанка, только что у духа =) У слонов бляха железная (стальная, белая - как угодно). Про черпаков не помню, положняк им было носить золотую бляху или нет, но ремень они ослабляли и он опускался на привычное для этого место. У дедов бляха уже «золотая», а ремень заметно болтается. За стодневку бляха выпрямляется, поэтому у дембеля она почти плоская, а ремень болтается "на яйцах".
Настоящие же фотки с оружием всегда на фоне природы, у кого-то даже на броне: по пыльной морде лица сразу видно, что автомат уже настахерел, потому что, сука, тяжёлый, постоянно за всё цепляется, а выкинуть нельзя. Вот и приходится с ним и спать, и срать, и жрать. А ещё, на выходах при оружии солдат увешан противогазом с одной стороны и подсумком с запасными рожками с другой, а иногда и в бронике. За день эта сбруя выбесит любого и на фото типа "пишу я вам из горящего танка" улыбка будет вымученной. Это в казарме Вот так меня сними, а теперь давай ещё вот так. На выходах же Харэ снимать, пошли уже жрать-спать. У нас как-то объявили учебную тревогу и наша батарея ушла в оцепление. Мы весь день проходили при полном параде. Так ещё холодно было, поэтому в бушлатах и тёплых белугах. Первые пару часов под брониками потели как в бане, тем более завтрак был недавно. А ближе к обеду были, что называется, голодные и холодные. По возвращению в казарму сразу же разоружаться и раздеваться – всё ныло и чесалось, какие там нафиг фотосессии.
Чистка оружия в учебке была каждую неделю, если батарея не была в наряде в день занятий. У нас они проводились по взводам и за 2 часа можно было успеть сто раз собрать-разобрать, только кто ж будет такой хернёй страдать. Мы разбирали автоматы и болтали обо всё на свете, создавая видимость, что всё тщательно чистим (это и есть смысл проёба). Примерно к третьему разу уже и это порядком надоело и захотелось веселья. Всегда есть пара затупков, которых сколько не учи, один хрен дрова. Им Родина доверила оружие, а они могут легко пойти срать, оставив разобранный автомат без присмотра. Я такими не уставал поражаться. Потом это тело возвращается, а у него чего-нибудь не хватает, крышки ствольной накладки, например. Или дульного тормоза. Бывало, что не хватало всего автомата целиком. Вы не поверите, но были и такие, кто пропажи части автомата не замечал. Как они только свой хуй находили, когда поссать ходили, уму не постижимо. И ведь до совершеннолетия дожили, куда только естественный отбор смотрел.
Остаюсь верным традиции - продолжение в комментариях.