Совсем скоро наша страна отметит великую дату — 70 лет со Дня Победы над фашистской Германией. Во всех городах развешивают флаги и плакаты, все чаще встречаются люди с георгиевскими ленточками. Говорят, что это такая дань памяти. Знак уважения ветеранам. А я так скажу: глупая это затея. И никакое это не уважение, а совсем наоборот — обида для тех, кто воевал и выжил. Оскорбление памяти тех, кто погиб.
Я эту историю никогда не рассказывал. Но теперь, видимо, пора.
Было это ровно сорок лет назад, весной 1975-го года. Наша страна, которая тогда называлась Советский Союз, также готовилась отмечать знаменательную дату — тридцать лет со дня окончания Великой Отечественной войны. Мне тогда было пять лет, шестой год шел. Я уже свободно читал, и потому мама выписывала для меня два детских журнала, "Веселые картинки" и "Мурзилку". И как раз в "Мурзилке" начали печатать рассказы о войне. Рассказы были очень интересные, но еще интереснее были иллюстрации к ним. В каждом номере или танк, или самолет. Солдаты, летчики, матросы. И — ордена. Почти как настоящие!
Вот с орденами эта история и связана. Однажды я перелистывал "Мурзилку", и внезапно меня осенило. Недолго думая, я вооружился ножницами и быстро вырезал из журнала нарисованный орден. Как сейчас помню, это был орден Отечественной войны. Затем положил кусочек бумаги на толстый лист картона и карандашом аккуратно обвел орден по контуру. Картон резать было намного труднее, мне пришлось изрядно попотеть. Но зато когда я приклеил бумажный рисунок к картонке, орден стал выглядеть почти как настоящий. Мамы дома не было, поэтому я беспрепятственно залез в ее шкатулку и взял английскую булавку. Через несколько минут мою рубашку украсил новенький орден. Для пущего эффекта я нацепил поверх тренировочных штанов игрушечный ковбойский ремень с кобурой, взял в руки пластмассовый револьвер и подошел к зеркалу. Отражение выглядело вполне мужественно и даже геройски, несмотря на вытянутые коленки тренировок.
"То-то все ребята обзавидуются!" — думал я, натягивая сапожки и куртку. Схватив шапку, я выскочил на улицу.
На улице была апрельская слякоть. Жили мы тогда в поселке Петрославянка, есть такой на самом краю Петербурга. Только не в самом поселке, а на железнодорожном перегоне. Четыре деревянных домика на отшибе, столько же сараев для дров. Ни качелей, ни песочницы, ни горки. Поэтому наша небольшая компания чаще всего играла в войнушку или прятки.
Но сейчас во дворе было пусто. Только старшеклассник Эдька сидел на крыльце своего дома и задумчиво курил. Видимо, его родителей тоже не было дома...
С Эдькой я не водился. Точнее сказать, это Эдька не водился с мелюзгой вроде меня. Но никого другого на горизонте не было. Подумав минуту, я направился к Эдьке, шлепая по лужам резиновыми сапожками. На ходу я небрежно расстегнул куртку, чтобы Эдька успел хорошенько рассмотреть орден на моей груди.
Наверное, будь на месте Эдьки кто-то помладше, то все произошло бы так, как я ожидал. А я ожидал восторженно-завистливого "ух ты" или "где взял". Но Эдька равнодушно скользнул взглядом по картонному ордену, неторопливо затушил окурок и только потом спросил:
— Чего это ты на себя нацепил?
— Орден! — горделиво ответил я.
— Вижу, что орден. А за какие заслуги ты себя этим орденом наградил?
Такого вопроса мне в голову до этой минуты не приходило. И что ответить, я не знал. Эдька терпеливо ждал ответа, пристально глядя мне в глаза. Под его взглядом я окончательно растерялся и залепетал что-то невразумительное.
— Погоди, не бубни, — остановил меня Эдька. — Вчера ты с ребятами ругался, чуть до драки дело не дошло. Почему?
Накануне к нам забрела компания ребят из поселка. Поселковые частенько к нам приходили — летом в футбол поиграть, зимой на замерзшем пруду шайбу гоняли... В этот раз пришли с оружием. Игрушечным, само собой. Вызвали на бой, их отряд против нашего. У нас одного человека не хватало, взяли меня. Как мне сказали, для боевых действий я еще не дорос, поэтому поставили дозорным. Велели сидеть и смотреть в оба. Если враг надумает обойти наш отряд с тыла, то как раз на меня выйдут. Тогда я должен поднять тревогу и держать оборону до тех пор, пока не подойдет подкрепление. Я честно просидел минут десять, но ничего не происходило. Мой пост находился рядом с домом, у соседа Сашки Смородина было открыто окно, и я отчетливо слышал, что по первой программе начинаются мультики.
Современным детям, наверное, меня трудно понять. Но вот представьте, что у вас отобрали компьютер, игровую приставку и проигрыватель DVD. Планшет тоже отобрали, вместе с мобильным телефоном. Остался только телевизор, в котором всего три канала. И по этим каналам мультики показывают раз или два в день. Сплошное издевательство над детьми! Представили? Теперь вы понимаете, почему каждый показ мультфильмов был как перемена в школе. А уж если показывали "Ну, погоди!", то к телевизору летели со всех ног.
Услышав знакомую мелодию, я решил: раз уж столько времени никто не идет, то не будет ничего страшного, если я схожу домой и посмотрю мультфильмы.
И ушел. А когда вернулся, то выяснилось, что война уже закончилась и мы проиграли. Поселковые незаметно прошли в тыл нашей команде, потому что я ушел с поста.
— Вот видишь, — сказал Эдька. — Ты самовольно покинул пост, по твоей вине команда проиграла...
— Мы же понарошку воевали! — попытался возразить я.
— Воевали понарошку. А ушел ты по правде. И ребят подвел взаправду. Так за что тебе орден?
Я понимал, что Эдька прав. Но признаваться в этом не хотел и продолжал отчаянно выкручиваться:
— Он же невсамделишний!
— А ты?
— Что я?
— Ты всамделишний?
Сорок лет прошло с той поры. Изменилась страна, изменились люди. Как-то стало само собой разумеющимся нацепить на себя георгиевскую ленту. Кто-то на груди бантик завяжет, кто-то на заднице пристроит. У одних орденской ленты рюкзак удостоен, у других автомобиль ветеранам уважение показывает. Где-то шлепанцы с георгиевской лентой выпустили, а какой-то модельер додумался на футболках ордена и медали рисовать... Кто-то мне возразит: это ведь не настоящие ордена. И георгиевская лента не всамделишная.
А мы? Ребята, мы с вами всамделишние?
Сергей Уткин.