Из офигенно (в кавычках) прочесанного кишлака Второй взвод полез на гору к основным силам Седьмой роты. Подъём начался со старинной утоптанной духовской тропы, местами на ней имелись ступеньки, устроенные из больших плоских камней. Идти по ним было удобно, мы не поднимались, как положено альпинистам, мы пошли на взлёт, как лётчики-космонавты.

"Пикабу" отказало в монетизации жителям Белоруссии, поэтому продолжение предлагаю дочитать по ссылке на "Дзен" читателю этот клик ничего не будет стоить, а автору хоть какая-то поддержка https://dzen.ru/a/aGIig4771wqwSdFJ

Седьмая рота понеслась по зелёнке кишлака Абдуллахейль под покровом густой листвы садов, без привалов и передышек. Нагруженные-перегруженные бойцы упирались не за совесть, а за страх. Ни на каком учебном марш-броске ничего подобного солдат из себя выжать не сможет, а здесь, на войне, каждый впахивал на износ с целью ещё немножечко пожить. Если вражеский ДШК после бомбардировки уцелеет, то душманы будут пялиться на зелёнку во все глаза и бинокли, будут искать наши силуэты среди листвы. Стоит нам лишь на секунду присесть, расслабиться и можно угодить под длинную очередь крупнокалиберного пулемёта. Если я хоть немного понимаю в колбасных обрезках, этот гадский ДШК притащили на позицию с целью пострелять по военно-транспортному вертолёту, когда тот привезёт очередную группу десанта. В нас, при высадке, душманы не стреляли, значит мы вывалились в кукурузу неожиданно для них, они спохватились и потащили на позицию пулемёт. Пока мы проверяли окрестные дома и готовили в чайниках суп, душманы установили ДШК и ждали второй рейс вертолёта. Наши Ангелы Хранители старались не летать дважды по одному маршруту, поэтому духи приморились ожидавши и пальнули со скуки по нам. Даже если мои умозаключения ошибочны, всё равно было очевидно – с правого склона ущелья Абдуллахель по Седьмой роте вёл огонь ДШК, значит второго батальона там нету. А это значит, что у душманов может оказаться на позициях ещё один ДШК, а до компании к нему и КПВ, и даже миномёт. Короче, Седьмая рота настойчиво лезла в жопу, а в такой ситуации останавливаться и превращаться в стационарную мишень было страшно – аж жуть!

Потные, взмыленные бойцы Седьмой роты проскакали по зелёнке примерно полкилометра, выскочили к месту примыкания бокового ущелья и упёрлись взглядом в черную гору – фантастическая каменная громадина поднималась в небо из зелёнки. Рогачев сказал, что нам туда, на неё, наверх.

Это было ужасное заявление, я с детства боюсь высоты. «Как же так можно, кудой я полезу? Как без страховок и обвязок карабкаться на это чудище? Полный трындец! Война – это отвратительное занятие, будь она трижды неладна!» - подумал я, захотел родиться филателистом и всю жизнь собирать марки. Хотя нет, это тоже опасное занятие, вот свалится с третьей полки кляссер и прямо по башке! Тоже мало хорошего. Значит надо родиться поваром, много и вкусно кушать поварёшкой прямо из котла.

Рогачев решил не оставлять непроверенным боковой отрог ущелья, ибо там могли водиться душманы. В целях обеспечения правого фланга он дал команду трём взводам закрепиться, а взводу Старцева приказал разделиться на две группы. Одна полезет на черную гору в качестве головного дозора и будет прокладывать дорогу основным силам роты, а вторая ненадолго «занырнёт» в зелёнку справа и глянет что там есть интересного.

Четвёртый взвод Рушелюка развернул, установили на станки АГСы и пулемёты ПК, первый и второй взводы заняли позиции за каменными стенками и стволами деревьев.

Командир Третьего взвода Старцев скомандовал: - «Тимофеев, Фомин! За мной!» – и борзо пошагал к подножию горы, как будто с ног до головы был обвязан страховочными верёвками.

В правое ответвленье ущелья, в «зелёнку», направили сержанта Манчинского. Дали ему для связи Толика Воличенко со взводной станцией и кинули клич, не найдётся ли пара добровольцев сгонять чутарик на разведку.

- Я пойду. – Вызвался Ахмед Сулейманов, чеченец с Кундузского хлебзавода. – Героя Советского Союза хочу получить.

Непонятно было, пошутил Ахмед насчет звания Героя или сказал серьёзно, но разбираться никто не стал, обе группы пошли по своим направлениям. Рогачев принялся наблюдать за ними в бинокль из укрытия, а я поставил пулемёт на сошку в семи метрах от командира, занял удобную позицию и принялся вертеть башкой, искать душманов.

Достаточно быстро группа Старцева преодолела небольшой ручей на дне ущелья, зелёнку, не обнаружила засады и полезла на скалы.

Группа Манчинского «непонятной колонной» вошла в зелёнку. Если со Старцевым работала визуальная связь, можно было обмениваться сигналами, например, помахать рукой или показать жест откуда кровь из вены берут, то с Манчинским в зелёнке условились держать связь по радиостанции. Если его группа влопается в душманскую засаду, то как говорят мои друзья белорусы: - «Утописся – да дому не прыходь», лишь звони по Р-148, вдруг мы успеем прибежать, пока все будут целыми. Ахмед Сулейманов, похоже, не шутил насчёт звания Героя Советского Союза.

Не могу точно сказать, сколько прошло времени, на войне я часов не носил, но, по большому счету, мне было очень сильно похрен, сколько чего и куда прошло, я изо всех сил сосредоточился на мандраже, с ужасом думал каким образом полезу на крутые скалы с тяжеленным вещмешком за плечами. Снаряжение на мне весило килограммов пятьдесят, да сам я – семьдесят. Сколько раз я смогу подтянуть на руках вес более центнера? Нисколько. Значит такую массу надо перемещать за счет силы ног, нижние конечности у человека значительно сильнее верхних. Надо, как обезьяна, хвататься за булыжники ногами и поднимать сто двадцать килограммов вверх по почти вертикальной каменной стене. Эти печальные мысли напомнили старинный анекдот: пацаны разных национальностей заспорили от кого произошли люди на нашей планете. Грузин утверждал – от грузин, первый человек был потомком обезьяны по имени Шемпанидзе. Чеченец возразил – все люди произошли от чеченцев, а чеченцы от обезьяны Чи-чи-чи. Еврей сказал - первым был Абрам Гутан. Армянин уверял – первым был Макакян. Укранинец сказал – Гиббоненко. По версии белоруса прародителем всех людей является белорусская обезьяна Гаўрыла. Получается, я, житель Минска, должен уподобиться Гаўрыле, и хвататься за скалы скрюченными пальцах всех конечностей, как за ветки баобаба. Но у меня ноги в полусапожки обуты, они за камни хвататься не способны!

В армии всем было безразлично, боюсь я высоты, или не боюсь, лечится эта хрень или не лечится. Нам дали приказ забраться на отвесную скалу, и всё сходилось к тому, что я сейчас на неё полезу.

Предчувствия, как говорится, меня не обманули. Группа Старцева на Черной Горе поднялась достаточно высоко. Рогачев по рации перетёр обстановку с Манчинским и дал команду на подъём. Всем на подъём и мне, блин, тоже! Пусть бы он оставил меня под горой, пусть бы придумал какое-нибудь другое задание, я выполнил бы как нефиг-нафиг, только бы не лазать по скалам с вещмешком железа на горбу! Но командир не сделал исключений ни для кого и что мне оставалось? Повалиться на землю и заскулить, как Вова Ульянов: - «Я дальше не пойду»? Не мог я так поступить, был не готов морально обосраться перед пацанами и Рогачевым. Кстати, а куда делся Вова? В вертолёте я его не видел, в кишлаке тоже. Видимо, Рогачев оставил его на броне, но я этого не заметил. Странно, всё время старался держаться на указанном расстоянии от командира – семь метров, но почему-то эпизод про Вову обошел меня стороной.

По команде Рогачева рота поднялась с позиций и двинулась из зелёнки к Черной Горе, я не стал скулить и валяться на тропе, стиснул зубы, подошел к, вертикальной стене из камня и подумал – за что же тут ухватиться? Хвататься было не за что, я перекинул пулемёт с правого плеча за спину, поднял вверх руки, согнул пальцы крючками и, как только они за что-то непонятное зацепились над головой, полез, блин, вверх. За что цеплялся – не понял, вспомнил дурацкий совет, мол, не надо смотреть вниз, иначе закружиться голова… Это полная ерунда, а не совет. После того как я поднялся на несколько десятков метров по вертикальной, раскалённой на солнце черной стене, фактически, с пианиной на горбу, голова закружилась и без взглядов вниз. Пальцам моим пришел трындец, дыхалке - трындец, ногам - трындец, они тряслись от напряжения, а присесть и передохнуть на тубареточке никак не получалось. Потому что не бывает табуреток на скалах с уклоном 81,6 градуса.

Если бы я остановился и попытался перевести дух, мне пришлось бы болтаться над пропастью точно с таким напряженьем, как если бы я лез наверх. Оставался всего один вариант - долезть до конца маршрута и всё, другого варианта действий не было, я попытался переключить внимание, мысленно уйти от осознания полной безнадёги. Подумал – раз бойцы из группы Старцева, до меня здесь прошли, со скал гроздями не падали, значит и я, по идее, должен пройти. Более того, согласно одного из основных Законов Философии, количество завсегда переходит в качество. Значит количество пройдённых вверх метров однозначно перейдет в качество … падения … я уже настолько высоко забрался, если сорвусь и грохнусь с этой отвратительной Черной Горы, то мне даже больно не станет, не будет таких жутких мучений как ежели кляссером по башке. Слабое, конечно, утешение, но оно лучше, чем никакого.

По мере продвижения вверх по отвесным скалам, я ощущал себя хуже и хуже. Воздух казался разреженным, не содержащим кислорода, я задыхался, мои пальцы превратились в какие-то грязные скрюченные загогулины, в грабли, которые больше никогда не смогут рисовать и писать авторучкой, только лишь чесаться прямо через тулуп. Они никогда в жизни не разогнуться и никогда не согнуться. В трамвае билетик в компостер буду засовывать, как бобёр, двумя передними зубами.

Сколько времени длилось это самоистязание, сказать не могу, на Черную Гору я выполз на карачках в полуобморочном состоянии. Между скал и каменных нагромождений кое-где стали появляться просветы земли, я встал раком в одном из них, тяжело дышал в землю и сам с себя тихо дурел - не сдох, не сорвался, до сих пор был жив, невероятно! Руки мои колбасило от перенапряжения мелкой дрожью, ноги колбасило крупной дрожью, грудную клетку разрывало хрипами лёгких. Не знаю, кому было трудней себя преодолеть. Ахмеду, добровольно вызвавшемуся в разведку, или мне побороть боязнь высоты на этих скалах, с-с-сука, если когда-нибудь сделаюсь Министром Обороны, дам себе звание Героя! Нет, ладно, Героя – Ахмеду, а себе дам... себе дам …

- Веселей, бойцы, веселей! – Взмыленный Рогачев поднялся передо мной с четверенек на ноги, пошел по гребню горы, продолжил руководить подразделеньем. – Не расслабляемся, занимаем боевые позиции!

По примеру командира поднялся и я, пошатываясь, пошел по хребту, попытался оценить обстановку и занять правильную позицию для моего пулемёта.

В кишлаке под Черной Горой шел бой - очередями стреляли автоматы, ухал противотанковый гранатомёт. Оказалось, под «нашим» хребтом в одном из домов засела разведрота. Вокруг, как положено, располагалась зелёнка, а в ней засели душманы. Много душманов. Они вели огонь из стрелкового оружия по окнам, не давали разведчикам высунуться и в то же время методично долбили по стене из гранатомёта, старались разрушить дом и завалить обломки на разведчиков. Мне стало понятно куда и зачем Рогачёв так быстро нас вёл - выручить пацанов. Душманы очень плотно наседали, очень близко подобрались к дому, авиацию и артиллерию в такой обстановке применять нельзя, ибо огнём побьёт наших. Поэтому на господствующую высоту «вспорхнула» Седьмая рота с задачей «дать просраться» душманам.

Позицию я выбрал среди больших камней сообразно полученной задачи, стянул с горба пулемёт, поставил на сошку. Дом с разведчиками отсюда был виден отлично, душманы в зелёнке - нифига. Зато их хорошо было слышно по выстрелам. Разведчики находились внутри дома под прикрытием толстых глинобитных стен. Огонь нашего стрелкового оружия тех стен не пробьёт, разведчикам вреда не причинит. А душманам очень даже наоборот. Плотная листва скрывала их от нашего глаза, но никак не защищала от наших выстрелов. Лежащего или сидящего среди камней душару пуля, пущенная сверху, пробьёт навылет и отправит с поля боя в потусторонний мир. Главное, стрелять поплотней, чтобы пули, как говорится, тёрлись друг об друга.

- Рота, огонь! – Скомандовал Рогачев.

- Т-р-р-р-р, тра-та-та-та! – Отозвалось несколько десятков стволов.

Конечно же, я предполагал, что рота вооруженных автоматическим оружием мужиков, может сделать много шума. Но огонь получился настолько плотный, что я немного прифигел.

Внизу в один момент всё стихло.

- Обстреливаем пути возможного отступления противника! – Заорал сквозь грохот стрельбы Рогачев. Сам он практически не стрелял, руководил боем:

– По скоплению деревьев за дувалом! Огонь!

- Т-р-р-р-р, тра-та-та-та!

Не завидую тем душманам, которые залупились на разведроту. Думаю, сегодня они будут сдавать кросс по скоростному сматыванию по пересеченной «зелёнке». Кто добежит.

- Так всё! Прекратить огонь! – Рогачев занял позицию в самой верхней точке «нашей» горки. Он крутил башкой, высматривал кто не выполняет его команды. – Перезаряжаем магазины. Касьянов, ко мне! Связь давай.

Бойцы «продовольственной команды» перелезли через каменную стенку, прямо по пшенице пошли свежевать добытую «дичь». Если я хоть что-то понимаю в разделке туш крупных рогатых животных, пацанам пригодился бы специальный мясницкий топор, или хотя бы большой нож, но у них не было шансов раздобыть подобный инвентарь в глухих горах. Казалось бы, солдаты на войне должны иметь огнестрельное оружие и холодное тоже, но это только в теории. На практике, во время формирования нашего полка, бойцов вооружали новенькими штык-ножами в комплекте с автоматами и снайперскими винтовками. Оружие, покрытое консервационной смазкой, извлекали из заводских ящиков в полной комплектности, я видел это своим личным пятаком. С тех пор прошло некоторое время, три летних месяца наша рота провела в горах, на удаленных постах боевого охранения. Под воздействием «тёмных электрических сил», оснащенность бойцов холодным оружием сильно пострадала. Большая часть поднятых в горы штык-ножей рассосалась во времени и пространстве. Некоторые нечаянно поломались в неловких руках ни в чем не виноватых бойцов, иные завалились и затерялись среди скал, какое-то количество стащили воины чужих подразделений, проходивших через наши посты. Мне никогда не удастся понять с какой целью это было сделано - зачем на горных стрелков бездарно израсходовали новое холодное оружие. В штыковую атаку по горам бегать как-то не принято, проволочные заграждения преодолевать в нищем Афганистане невозможно за отсутствием у душманов проволоки. В хозяйственно-бытовом назначении использовать штык-нож тоже не получиться, ибо сталь клинка очень твёрдая, вручную точить её невозможно, а заточных станков нам не выдали, поэтому штык-ножи всегда и у всех были тупые, как полено, и к тому же имели, какой-то неприлично большой вес. Для того, чтобы эту бесполезную тяжесть горный стрелок потащил на боевой выход, его пришлось бы долго избивать ногами в целях принуждения. В силу перечисленных причин, в нашей роте ни один солдат не брал собой в горы штатное холодное оружие. Полагаю, и во всём батальоне не нашлось ни одного воина-спортсмена, который додумался бы таскать советский штык-нож по горам Гиндукуш.

К моему ручному пулемёту завод-изготовитель штыков не производил, поэтому я таскал с собой по горам два ножа: для выполнения хозяйственных работ использовал подаренный Фаридом большой афганский складной нож, а для гигиенических целей носил в индивидуальной оранжевой аптечке маленький ножичек. Можно представить его размеры, если он помещался в карманную коробочку.

Где я взял эту малявку – напрочь не помню, кажется, он прямо там и был изначально, в этой пластиковой коробочке. Монопенисно (одночленственно), как говорится, откуда он появился, но он был настолько острый, что с его помощью я обрезал свои ногти. Для выполнения подобных задач у нормальных пацанов, кто имел доступ к дуканам, в хозяйстве водились специальные щипчики-ногтегрызки. А мне кудой было податься на горе Зуб Дракона? После замечания Коменданта Хайретдинова: - «Солдат, у тебя когти как у орла! Хоть по деревьям лазай!» - я готов был сгрызть этот ужас солдатскими зубами, но вовремя вспомнил о существовании остро отточенной принадлежности в аптечке. К моменту десантирования в Абдуллахейль, у меня имелось два ножика, один острый, но очень маленький, как им разделывать корову? А второй можно было описать словами мамы моего одноклассника, которыми она отчитывала за плохую успеваемость: - «Расти моя дэтина больша, алэ тупа». Второй нож у меня был весь в одноклассника – большой и вечно тупой, ибо был произведён не самыми ровными афганскими руками из мягкого железа низкого качества. Оба ножа я отдал Серёге Кондрашину, ведь два ножа – это значительно лучше, чем ни одного топора.

Прибарахлившись моим имуществом, «продовольственная команда» занялась изготовлением полуфабрикатов из добытой коровы, а мы с Филей двинулись на разведку к двум большим глинобитным домам.

Едва мы отошли от группы наших вооруженных товарищей, я ощутил себя одиноко и очень неуютно, вспомнил, как в дозоре, за кишлаком Ваглу, видел двух душманов с автоматами. Они шли вдоль реки Панджшер беспечно, будто на прогулке. Нам с Кондрашиным достаточно было по команде «раз-два-три» одновременно сделать два одиночных выстрела, и душманов не стало бы насовсем. Дабы не подставляться в подобную ситуацию, мы с Филей перемещались по очереди от укрытия к укрытию. Один совершал перебежку, второй внимательно следил за окрестностями и водил из стороны в сторону стволом.

С детства у меня сформировалась устойчивая психика, военный психиатр на призывной комиссии это подтвердил - у меня нет и не было паранойи, либо мании преследования, и я не страдал шизой будто горы за мной наблюдают. Но в пустом кишлаке я буквально прочувствовал задницей, уловил шестым чувством, что я здесь не один. Сказать, что мне было неприятно – это ничего не сказать. Недавно я прикалывался, будто душманы удрали от нас в Пакистан, но это утверждение преждевременно. Наш противник, однозначно, обладал крепкими нервами, не боялся находиться в непосредственной близости от нас, прекрасно маскировался, быстро перемещался по горам, проявлял все качества высоко квалифицированных военных. В такой ситуации глупо притворяться, будто врагов здесь нет, будто они не наблюдают за нами, а перепугались и сбежали в Пакистан. Гораздо правильней включить мозги и здраво оценить ситуацию. Полчаса тому назад душманы здесь стреляли из автомата, ранили бойца, я видел, как его нёс на себе Костя Шалкин.

В такой обстановке, вдвоём с младшим сержантом Филякиным, мы поправили на поясах подсумки с гранатами Ф-1 и убедились, что вкручены запалы. Если бы мы попали в засаду, одну эфку я предполагал истратить на душманов, вторую на меня с душманами. У Фили было то же самое, в плен сдаваться мы оба не собирались, помнили рассказ Серёги Головатого о том, как на операции в ущелье Хисарак наши искали пропавшего солдата. Через сутки нашли, истерзанного и убитого. Это была обыкновенная практика местных племён, у них с моралью нет никаких проблем. Потому что морали нет. Местные пацаны испокон веков занимались крестьянством, скотоводством и войной друг с другом. Перерезать горло барашку, порезать живому существу сухожилья чтобы оно не дёргалось и не махало руками – это как «здрасте». Советские солдаты для местных хуже животных, потому как - неверные. Церемониться с нами никто не будет, порежут ножами заживо, причём делать это будут медленно и со вкусом. Поэтому, одна эфка - им, вторая - им со мной. Если настанет жопа, выдерну чеку, подпущу духов поближе, а потом подниму руку с гранатой к своей башке, чтобы осколки летели далеко, как от выпрыгивающей мины ОЗМ-72, а самому взрывом оторвало башку и даже больно не стало. О существовании данной методики рассказал Блинковский Дмитрий Антонович, младший сержант Третьего горнострелкового батальона 177 мсп:

- В 1984 году, в нарушение приказа, я и Камил Рахимов поперлись в горный кишлак, затариться чем-нибудь съедобным. Мы стояли там в одном из секретов. На нашей территории проходила какая-то операция, но проводилась она не нашими силами, а залетными. Толи из Баграма войска прибыли, толи Кабульские. От нас требовалось — приютить, показать, прикрыть. А к нам перед самой операцией должны были продукты поднести, потому что у нас закончились уже. Но, похоже, внизу задачи стояли важнее, чем нас покормить, на нас забили болт и пришлось нам вдвоем посетить кишлак. Взяли с собой автоматы, по паре магазинов и я положил в карманы х/б по гранате. Пришли в кишлак, зашли в дукан, что-то набрали из съестного, договорились по цене, пайса у нас была с собой. Пока мы торговались, вокруг нас собралась толпа зевак из мужчин и бачат. Образовалось как бы кольцо вокруг нас. Попробовали мы уходить, а нас не выпускают, кольцо сжимается. Они вроде без стрелкового оружия, ножи у пары человек в руках есть и намерения явно скрутить нас. А че делать, мы стволами водим вокруг себя, а кольцо всё равно сжимается. Я не видел страха в их глазах, когда просто вертел автоматом из стороны в сторону и понял: - «Если стрелять начну, то они один хрен нас свалят». Да блин, если бы даже мы отстрелялись и ушли живыми, тоже неизвестно что потом нам сделали бы за мясорубку, устроенную в "мирном" кишлаке. Тут я вспомнил тела ребят, которые побывали в плену, я видел их в полку. От этой ситуации у меня волосы встали дыбом на загривке, меня кинуло в холодный пот, напряжение было до предела. И вдруг рука нащупала гранату и, клянусь, моментальное решение созрело в голове! Тут же пришла легкость. Я достал гранату, поднял на уровне головы, взялся за кольцо, глянул на Камила и произнес: - "Ну что, пи…дец нам!" И в этот же момент нам предоставили проход. Эфка подействовала магически, они освободили коридор для прохода. Они же, суки, чувствовали, что стрелять из калаша я был не готов. Причины вполне понятны. Ну и почувствовали потом мою смену настроения, наверное, видно было по мне.

Дальше уже было «дело техники» – мы отошли на безопасное расстояние, выкинули гранату в скалы. Кишлак в зону проводимой тогда операции не входил, если бы не граната - хрен бы нас там нашли.

В нашем горнострелковом батальоне пользу гранат знал каждый, с ними на поясе мы ходили не только по горам, но и по территории пункта постоянной дислокации 682 полка.

На фотографии я запечатлен в первой шеренге, перед строем выступает офицер в погонах подполковника, а у меня на поясе болтается подсумок с двумя гранатами Ф-1. Причем болтается он там постоянно, верхний клапан давно обмялся вокруг двух вкрученных запалов. Это является жестким нарушением техники безопасности, в Союзе за подобные дела меня упекли бы далеко и надолго, а в Рухе целый подполковник ходит перед строем и даже ухом не ведёт.

В кишлаке Абдуллахейль мы с Филей приготовили гранаты и короткими перемещениями, от укрытия к укрытию, добрались до дома, указанного Рогачёвым.  Поспешных действий совершать не хотелось, мы остановились у входа, огляделись и выпали в осадок. Пейзажи вокруг открылись такие, что хотелось вдохнуть от восторга и не выдыхать до обеда. Ручей, через который мы перебрались, выше по течению образовал водопад невероятной красоты.

Напротив нас и водопада, на правом берегу речки Абдуллахейль, на крутом берегу расположился каскад домов. Из-под них вниз струилась белыми потоками вода.

Если долго стоять с открытым ртом на открытой местности, можно получить бациллу ангины или ещё чего похуже в этой исламской стране с её вульгарными нравами. Жестких приключений нам с Филей не хотелось, мы осторожно проникли внутрь дверного проема. Дом оказался большой, многоэтажный, просторный и, как всегда, пустой. Мебели в комнатах не было, одеяла духи, скорее всего, куда-то спрятали и, наверняка, оставили сторожить очередную собаку. Мне ни одеяла, ни собака не были интересны, а то, что было интересно, того в доме не обнаружилось. Оружие и боеприпасы отсутствовали, только в одной из комнат первого этажа мы нашли большую картонную коробку, до верху наполненную аккуратно уложенными пачками советских галет из сухпайка. У меня сразу возникла обида и мысль, что я зря давал афганским детям пачки галет, когда находился в Баграме. Дети просили пожрать, я давал им еду, а они передали галеты душманам. Но, потом я как-то смог себя убедить - это жилой дом, людям надо что-то жрать зимой. Но осадок, как говориться, остался и я покинул чужое жилище с нехорошим настроением.

На обратном пути мы догнали на тропе группу солдат. Один из них нёс на плечах что-то защитного цвета, полностью залитое кровью. У меня ёкнуло сердце, в памяти всплыл Костя Шалкин с раненым бойцом на плечах, я подумал, что опять в кого-то из наших попали злые душманы. Мы с Филей прибавили шагу, подошли ближе к этим солдатам и с облегчением выдохнули – из залитой кровью плащ-палатки торчало коровье копыто. Это был не раненый, это пацаны несли еду. Но меня насторожило насколько сильно у ребят перемазаны кровью хэбчики, я спросил – что случилось. Оказалось, разделать тушу домашнего животного без специальных принадлежностей достаточно сложно. Душманский складной нож повёл себя крайне неэффективно, с его помощью еле-еле удалось пробить толстую коровью шкуру, а дальше пацаны по очереди кромсали кровоточащее мясо маленьким острым ножичком из аптечки. Можно только представить, как сложно было неандертальцам свежевать осколками булыжников туши волосатых носорогов и толстокожих мамонтов. Хорошо, что Рогачев отправил меня с Филей в разведку, а не в наряд по добыче жратвы.

За то время, пока мы с Филей и «продовольственной командой» в поисках оружия и жрачки шарились по кишлаку, дембеля-узбеки нашей роты снова подсуетились. Возле дувала, где Замполит стрелял из карамультука, разожгли несколько костров, на огонь поставили большие закопченные духовские чайники. Кто-то из пацанов нашел делянку с картошкой, её выкопали, почистили, засыпали в чайники. Туда же закинули добытое неимоверным трудом мясо, добавили какие-то овощи. Через пять минут вода в чайниках закипела, все окрестности затянуло аппетитным ароматом свежего супа из мяса и овощей. Запах был невообразимым! Никогда не думал, что смогу так сильно захотеть жрать.

- «Кольцо Два», я «Сальдо», как слышишь – приём! – Неожиданно захрипела у меня на боку радиостанция. «Кольцо», это позывной Седьмой роты. «Кольцо Два» это позывной нашего Второго взвода Седьмой Роты. «Сальдо» - это позывной комбата. Тангенту с наушником я протянул Рогачеву:

- Тарищ старший лейтенант, Вас Комбат вызывает.

Рогачев забрал у меня гарнитуру, нажал на кнопку тангенты, коротко ответил в микрофон:

- «Кольцо Два» на связи. Приём.

На переговоры Рогачёв много времени не потратил, судя по продолжительности радиообмена, Комбат, наверное, успел произнести лишь одну фразу «На старт, вниманье, марш!». И, наверное, ещё сказал что-нибудь из серии «глаз вырву» или «пасть порву», потому что Рогачев подскочил, как ужаленный, чуть не на пинках настроил всех на передвижение с первой космической скоростью и не забыл выделить бойцов, которые похватали с огня чайники. Через четверть секунды рота понеслась в сторону домов, которые мы с Филей прошмонали сорок минут тому назад.

Рогачев появился на «поле боя» с группой бойцов, взял управление в свои руки, разогнал по укрытиям толпу зевак, любовавшихся раритетным карамультуком, Джуманазарову поставил задачу установить круговое наблюдение и назначил продовольственную команду для организации горячего питания. Пока вертолёты летали туда-сюда и привозили новые группы десанта, можно было успеть, как говорится, «сгонять за хлебушком».

Пока Рогачев отдавал распоряжения, я обдумывал по какой причине мы с ним прилетели сюда в разных вертолётах. Этот факт обозначает, что я не находился на расстоянии семи метров от командира. Как это произошло? Ну, как-как, ясен пень, солдат не сам выбирает для себя транспортное средство, но выполняет приказы начальства. Самым главным начальником в нашей роте был назначен ИО командира роты, то бишь Замполит. Это он направил меня в вертолёт членораздельно от Рогачева. Так никогда не надо поступать, если бы душманы оказали сопротивление и встретили наш десант огнём, то опытный Рогачев остался бы без штатной связи, и, следовательно, не смог бы управлять ведением боя. Связист должен находиться в семи метрах от командира не из-за красивых глазок, если солдат с радиостанцией окажется расположенным вплотную к командиру, они оба станут лёгкой мишенью для противника. Семь метров обеспечивают нормальную дистанцию, на которой сложно поразить две боевых единицы одной очередью. Понятное дело – чем больше дистанция между военнослужащими, тем труднее их одновременно поразить. Если между связистом и командиром дистанция будет не семь метров, а семь километров, то враги ни за что и никогда не смогут завалить их одновременно. Правда, бежать под пулями семь километров к командиру и нести ему радиостанцию – это глупая затея. Хрен услышишь приказы с такого расстояния и хрен добежишь. Даже если придётся бежать семьсот метров или семьдесят метров, в боевой ситуации это будет сделать сложно. Двадцать девятого июня 1984 года, в ущелье Хисарак, наш батальон попал в душманскую засаду. Командир батальона майор Пудин В.В. потребовал обеспечить ему связь с командованием, артиллеристами и авиаподдержкой. При попытке доставить комбату радиостанцию, были поражены огнём противника два наших военнослужащих: рядовой радиотелефонист и прапорщик, командир взвода связи

По итогу боя наши победили, связь комбату доставили, он вызвал вертолёты МИ-24 и душманы огребли нехилых люлей. Но мне, как взводному связисту, пришлось сделать зарубочку в книге учета зарубок – не надо бегать с радиостанцией под пулями на длинную дистанцию, ни к чему хорошему это не приведёт. Семь метров можно преодолеть одним броском и почти не пострадать. Однако, наш неопытный Замполит отправил меня в Абдуллахейль в отдельном от Рогачева вертолёте.

Пока я думал эти прекрасные мысли, Рогачев добрался до моей персоны и поставил задачу прогуляться в компании младшего сержанта Филякина, проверить группу домов, расположенных впереди.

Указанные дома находились на пути следования нашей роты. Если душманы задумали устроить в них засаду и нанести нам огневое поражение из прочных глинобитных укреплений, то они должны были заблаговременно доставить туда необходимое количество боеприпасов, ибо воевать с целой ротой горных стрелков – задача ответственная, она потребует много времени и патронов. Именно эти патроны мы с Филей должны были обнаружить по замыслу Рогачева. Сам он остался возле ротной радиостанции Андрюхи Орлова, а я должен был доложить ему по взводной Р-148 в случае обнаружения в домах засады, или боеприпасов, приготовленных для организации засады.

Радиостанция Р-148, которой меня «осчастливил» командир взвода, размером была примерно, как кирпич.

По весу взводная станция значительно уступала ротной Р-107, но имела одну весьма печальную для меня особенность – наушник, совмещённый с микрофоном. По штату должен был крепиться на моей голове и сильно меня демаскировать.

Рогачев немного подправил моё душевное состояние и посоветовал носить наушник не на голове, а в кармане «лифчика» или под его лямкой.

Кроме того, прошаренный Рогачев снабдил меня антенной-невидимкой вместо огромной антенны Куликова, опять же, с целью как можно меньше демаскировать мою лучезарную личность.

Заботу командира о моём душевном и физическом здоровье я оценил и вспомнил слова из старинной армейской песни, которую требовалось исполнять с узбекским акцентом:

Слова были как нельзя к месту, ибо поставленная нам с Филей боевая задача была простой и понятной – пойти вдвоём, поискать в незнакомом кишлаке толпу вооруженных, агрессивно настроенных мужиков. А чё будет, если найдём?

Не скажу, что я обосрался от страха, но и от счастья тоже не обосрался. Это был нормальный, обыкновенный расклад на войне – командир рискнул меньшим количеством солдат для обеспечения безопасности большего количества, примерно, как направил головной дозор впереди основных сил роты. Соответственно, я испытал чувства, примерно похожие на ощущения бойца головного дозора.

«Чем больше думаешь о смерти, тем меньше остается времени на жизнь» - сказал я себе, скинул на землю вещмешок, нацепил радиостанцию Р-148 на правый бок, взял оружие на изготовку и потопал с Филей к дувалам, на которые указал Рогачев.

Группа, отправленная за съестным, тоже потопала в ту сторону, в обширную зелёнку. Ну, в самом деле, не искать же жратву в противоположном направлении, на голом пустынном, раскалённом солнцем склоне, туда достаточно было посмотреть в бинокль и тихо ужаснуться. В общем, нам с продовольственной командой оказалось по пути.

От занятого нашей ротой трёхэтажного дома, мы выдвинулись по тропе колонной, вошли в зелёнку, спустились в ложбину, перешагнули ручеёк и начали подъём на противоположный склон. Первые же террасы с культурными растениями вывалили на нас съестное, как чернозём из самосвала – получай на пузо, это всё теперь твоё! Посередине душманской пшеничной делянки нашему взору представилась черно-белая толстожопая охеренная корова. Душманы сбежали от нашего десанта, утратили контроль над данной территорией, и тут-то корове подвалило счастье, она воспользовалась сложившийся ситуацией, впёрлась своей жопищей в середину пшеничного поля и начала пожирать внутрь себя оставшиеся без защиты растения. Более того, она привела с собой телёнка и подавала ему нежелательный, антипедагогичный пример по безнравственному изничтожению нажитых непосильным трудом злаков.

- Во, бля, жрачка! – Кондрашин ткнул пальцем в сторону коровы, снял с предохранителя автомат, припал к каменной ограде поля, изготовился для стрельбы с колена.

- Стой! Нэ стрилай! – к Кондрашину подскочил Хасан Данаев. Казалось, он пытался защитить корову от выстрела выставленной вперёд ладонью.

- Нэ стрилай! У меня шнёпер! – Хасан сорвал со своего плеча снайперскую винтовку, привалился к каменному забору возле Кондрашина, щёлкнул предохранителем.

Остальная группа, включая меня с Филей, расположилась рядом с Хасаном. Все выставили вперёд оружие.

В зелёнке кишлака нарисовалась славненькая картина - вдоль каменного забора изготовились для стрельбы с десяток солдат, напротив них в качестве цели стояла черная с белым корова и невозмутимо пожирала недозрелую пшеницу.

- БАХ! – звонко хлопнула «снайперка» Хасана.

Корова не упала.

Пацаны переглянулись между собой.

- Нэ поняль… - Хасан оторвался от оптического прицела, недоуменно посмотрел на корову. Снова припал к прицелу.

- Хасан, а ты в скирду соломы из «снайперки» попадёшь?

На такой дистанции, да при стрельбе с каменной стенки в качестве упора, из своего РПК я сбил бы одиночным выстрелом гильзу от АГС-17, уверен на сто пудов, ибо специально тренировался выполнять данное упражнение на посту Зуб Дракона.

- БАХ! – снова выстрелила «снайперка».

Корова снова осталась стоять. Только подняла от земли свой хряпальник, набитый свежесорванными колосками и грустно посмотрела в нашу сторону.

- Хасан, слюшай, может у тэбэ патроны бэз пуля? – Салман поднялся с колена с автоматом наперевес. – Два раз стрэлял, корова х…й падал!

- БАХ! – снова хлопнула снайперка.

Корова продолжила стоять.

- Слюшай, положи трассер! – Салман явно начал раздражаться.

Хасан отсоединил от «снайперки» магазин, вынул из кармана патрон с трассирующей пулей, зарядил его в винтовку.

- БАХ! –  Хлопнула «снайперка». Трассер полетел резко вправо, прошел метрах в трёх от головы коровы и улетел в зелёнку.

Кондрашин протянул руку к винтовке Хасана, завалил её на левый бок:

- Хасан, бля! У тебя поправка на ветер на десятку выкручена! Как ты стреляешь?

- А, билaт, за…баль! – Салман вскинул автомат в сторону коровы.

- ТА-ТА-ТА! – Прогремела короткая очередь. Корова упала, как подкошенная.

Салман перешагнул каменный забор и пошел в наступление.

- ТА-ТА-ТА! – Прогремела вторая очередь. Телёнок упал рядом с коровой.

- А ти драчи свой шнёпер, - Зло высказал Хасану Салман, затем обернулся к Кондрашину:

- Кандер, идём мясо раздэливат.

- Свинью после холодца не кормят. – Ответил Кандер, поставил автомат на предохранитель, пошел вслед за Салманом.

Мне кажется, нам, с подобным уровнем подготовки снайперов, не следовало лезть в душманский укрепрайон под названием Абдуллахейль. Не зря офицер Денисов дал характеристику воинским умениям пацанов из восьмой роты: - «Горные стрелки дружно долбили по душманам. Правда, как мне потом рассказали, настолько бестолково, что «духи» ушли по склону, не пригибаясь».

В нашей роте, как мы видим, дела со стрелковой подготовкой обстояли не на много лучше. Или на немного хуже – разница не велика. Жалко, что с нашей ротой не направили работников службы кадров, потрудившихся над формированием нашего полка. Эти безответственные люди комплектовали полк лишь бы кем, назначали солдат на должности по принципу «на кого бог пошлёт», не разбирались какое обучение прошел боец и какую получил специальность по ВУС. Лично я в учебном полку овладел специальностью «гранатомётчик РПГ-7», а по прибытии к постоянному месту службы, получил в качестве оружия ручной пулемёт РПК-74. Не знаю, какой специальностью овладел Хасан, парень он был спортивный, носил гордое звание «мастер спорта» по борьбе, насколько помню, в Союзе он служил в спортроте. Пусть бы и дальше служил там, готовил воинов-спортсменов для нашей Армии, он уже был «дембелем», его домой надо было отправлять, а не переучивать с борца на снайпера.Какой мыслитель догадался вооружить его СВД? На эту тему прикалывался кто-то из великих, может даже сам Иван Андреевич Крылов:

Медведю дали микроскоп

Тот микроскопом обнул в лоб

В поэзии я не шибко разбираюсь, но точно знаю - настоящих снайперов в нашем взводе было всего два: рядовой Губин и рядовой Герасимович. Они прошли полноценную подготовку в учебной роте снайперов ПапыОлега, старшего лейтенанта Верхоламова Олега Владимировича. Вот это были нормальные снайперы. Герасимович свою винтовку носил исключительно поперёк груди, следил чтобы нежный оптический прицел ни обо что не тёрся и, тем более, не бился.

Не обученные подобным приёмам бойцы, после форсированного марша, и тем более, после выпадения из вертолёта в кукурузу, регулярно не могли поразить из снайперской винтовки цель. Иногда даже размером с корову. Это безобразие наделали штабные работники. Сюда бы их отправить на экскурсию и посмотреть, как вытянулись бы их рожи на огневом рубеже, вокруг которого бегают душманы с автоматами, стреляют в солдат и офицеров (в Денисова, например), а наш снайпер в упор не может попасть в корову.