Блокадный Ленинград. В загородном доме Воскресенских, живущих «на особом положении», собираются шесть человек и курица, которую некому приготовить. Раньше этим занималась кухарка, но её у Воскресенских накануне забрали — снаружи наступили тяжёлые времена, да и внутри ситуация тоже нелегкая: младший сын привёл голодную девушку, старшая дочь — незнакомого мужчину, за которого собирается замуж. До Нового Года остались считанные минуты, а количество проблем растёт снежным комом.

(Аннотация к будущему фильму Алексея Красовского «Праздник» на Кинопоиске)

Прочитал интервью с Алексеем Красовским на «Медузе». Вот на что обратил внимание. События уже монтируемой им «комедии положений» развиваются в блокадном Ленинграде накануне нового 1942 года. Вот это действительно очень важно.

Верно ли утверждение, что на протяжении 873 дней блокады ленинградцы занимались чем-то иным, кроме как страдали — любили, радовались мелочам, решали насущные вопросы, проводили досуг? Допустим, верно — иначе бы не было ни «Ленинградской симфонии» Дмитрия Шостаковича, ни оформления станции московского метро «Новокузнецкая», созданного в ленинградских мастерских, ни знаменитой серии футбольных матчей, организованных для того, чтобы воодушевить блокадников.

Однако это утверждение верно для всех 873 дней в целом и не верно для первой блокадной зимы. Особенно для декабря 1941-го — января 1942 года. В эти дни и месяцы у жителей Ленинграда не было вообще ничего, кроме страданий и смерти. Это тяжело осознать: во-первых, книги и фильмы воспитывают веру в то, что в самом густом мраке всегда есть что-то светлое, во-вторых, сама человеческая психика отказывается верить, что бывает на земле не просто ад, а адов ад. К слову, и не все отрицатели Холокоста — обязательно паталогические антисемиты, некоторые просто оберегают самих себя от чудовищных осознаний.

В декабре 1941-го и январе 1942 года, то есть в тот самый новый год, о котором повествует будущая лента «Праздник», огромная масса горожан не получала ничего, вообще ничего, кроме кусочка хлеба размером в несколько спичечных коробков, на половину состоявшего из целлюлозы, древесных опилок и других суррогатов. Электричества нет, канализации и водопровода нет, отопления нет. На улице минус тридцать, в квартире минус двадцать. Уже сожжены все книги, уже содраны со стен все обои, с них слизан клейстер, уже сварены и съедены все кожаные ремни, перчатки, ботинки. Люди перестали прятаться от бомбёжек и артиллерийских обстрелов, потому что вероятность умереть от истощения во время пробежки до убежища стала гораздо больше, чем шанс погибнуть от бомб и снарядов. Ежедневно умирают голодной смертью три-семь тысяч человек, трупы по много дней не убирают с улиц, потому что некому. Некоторые матери, у которых умерли от голода и холода младшие дети, делают из них суп, чтобы накормить старших. Транспорт, которым детей партиями вывозят из города, постоянно уничтожает немецкая авиация.

«Смерть хозяйничает в городе. Люди умирают и умирают. Сегодня, когда я проходила по улице, передо мной шёл человек. Он еле передвигал ноги. Обгоняя его, я невольно обратила внимание на жуткое синее лицо. Подумала про себя: наверное, скоро умрёт. Тут действительно можно было сказать, что на лице человека лежала печать смерти. Через несколько шагов я обернулась, остановилась, следила за ним. Он опустился на тумбу, глаза закатились, потом он медленно стал сползать на землю. Когда я подошла к нему, он был уже мёртв. Люди от голода настолько ослабели, что не сопротивляются смерти. Умирают так, как будто засыпают. А окружающие полуживые люди не обращают на них никакого внимания. Смерть стала явлением, наблюдаемым на каждом шагу. К ней привыкли, появилось полное равнодушие: ведь не сегодня – завтра такая участь ожидает каждого. Когда утром выходишь из дому, натыкаешься на трупы, лежащие в подворотне, на улице. Трупы долго лежат, так как некому их убирать». (Свидетельство от 15 ноября 1941 года, всё самое страшное — ещё впереди).

Смотрим опубликованный диалог из фильма:

https://www.youtube.com/watch?v=ZVq7-l6vPg0

Откуда может быть свет в ленинградской квартире в первую блокадную зиму? Куда они пошлют свою машину с водителем, если на улицах сугробы в человеческий рост высотой? Чем семья топит квартиру? — деревянная мебель вся на месте, мама в тридцатиградусный мороз ходит по дому в платьице. Какие ещё пирожки? Какие к чёрту пирожки?!

Красовский хотел снять про людей, оторванных от реальности, а снимает про самого себя. Первая блокадная зима — самые чудовищные месяцы за всю блокаду, на них приходится пик смертности. Более 100 тысяч человек умерли от голода только в январе месяце (а теперь снова посмотрите на новогодние кадры из фильма). Смерть обошла стороной некоторые приближенные к верхам семьи, спору нет. Хотя и у них не было того, чего у них быть не могло. Но что это меняет? Ужасы блокады, в которой от голода умер миллион человек, не могут быть просто фоном для чего бы там ни было — помимо трагедии. Как нельзя сделать Аушвиц-Биркенау, в котором уморили, задушили и сожгли больше миллиона беззащитных людей, просто фоном. Идея заведомо преступна. Размывание памяти приводит к повторению кошмаров.

Прекрасно понимаю, что вышло как старой истории про мальчика, который кричал «Волки! Волки!»

Уже была безумная Поклонская, требовавшая запретить «Матильду».

Уже был безмозглый Мединский, отозвавший прокатное удостоверение у «Смерти Сталина».

Но сейчас-то уже на самом деле — волки!

Хоть ты расшибись в лепёшку, не может быть «комедии положений» про Беслан. Защита «вы не можете осуждать то, чего не видели» здесь не действует. Потому что в Беслане не было ничего, на чём даже в теории можно построить хоть комедию, хоть трагикомедию — там такой кошмар, что и лирической драмы не выйдет. Или что-то уровня «Иди и смотри» Элема Климова, или что-то в духе «Апокалипсиса сегодня» Фрэнсиса Форда Копполы — или ничего. Ничего забавного, на чём можно построить вменяемый фильм, ты и под микроскопом не найдёшь в Бабьем Яру, Хатыни, в лагерях смерти и в Ленинграде времён первой блокадной зимы.

Повторюсь, если режиссёр делает из той зимы фон для чего-то забавного, то это не смягчающее, а отягчающее обстоятельство. Плохо ли осуждать то, чего полностью ещё не видел? Плохо. Есть исключения. Особенно когда речь идёт о современном российском кино, которому не под силу даже самая заурядная любовная история, что уж там говорить о блокаде.

В фейсбуке очередное заседание либерального суда. Андрей Лошак судит Анатолия Чубайса, его кузина Анна Лошак (ныне Монгайт) восторженно аплодирует Виторгану, публично допрашивающему свою жену (ох, Максим мне всегда нравился, такой прям - ой). Константин Эггерт (приставку фон опустим, ибо фоны у нормальных людей остались только в иснтаграмме) еще не судит, но уже собирается судить и люстрировать всех участников ток-шоу на Первом.

Вот они – страдальцы. Окровавленными мозолистыми руками они вытирают тягостный густой пот с обгорелого лба, усмехающийся жирный надзиратель колошматит их дубиной по чреслам. Бабы голосят им вослед, монахиня крестит их в путь, старик украдкой сует им в мошну горбушку.

Режим угнетает либеральных судей. Не дает им развернутся. У старшего Лошака (уволенного по утверждению Андрея Борисовича из «Огонька» за обложку с гнидой Собчак) недостаточно свежий загар, пища его скудна (да и что там есть изысканного в столовой «Металлоинвеста»?), будни безрадостны и скучны. Режим сгноил талант, и продолжает гноить его на должности директора по стратегии «Коммерсанта». Супруга Виктора Григорьевича влачит дни в кресле гендиректора Пушкинского музея, разгоняя тоску редкими карнавалами, вроде дня рождения Тимати или съемок клипа для Урганта.

Грустит и Анна, грустит и Андрей. Если б не Путин, они б уже давно сияли в генеральских мундирах, но Путин большую звезду все не дает, шлет медали ордена за заслуги. Дразнится.

Грустит Константин Эггерт. Пыток и виселиц все нет, царя не возвращают, а коллекция бабочек изнашивается всуе. Бабочки Константина не набоковские и даже не Бобо. Не проколишь, не изувечишь. Лишь истрепаешь и выбросишь.

Все печальники и печальницы России рождены не для любви, но для суда. Суд люстрационный, справедливый революционный, Высший Гаагский. На всех судах они предстают судьями, прокурорами ну или на худой конец свидетелями обвинения.

Все они до суда доживают. Оптимистично, но реалистично. Режим, который они собираются судить и обезглавить, кормит их досыта, вкусной и здоровою пищей, регулярно оплачивает их капризы, свободно отпускает на воды. Жизнь будущих судей размеренна, не нервна и полна времени для занятий собой.

Утром в фейсбушке они судят Чубайса, а вечером берут подряд у Авена. К ночи, слегка подрумянившись от розового руинара, они обличают Медведева, но утром уже делают селфи с Кудриным и Грефом.

И вся их жизнь, и вся их песня: судьей судью о судье.

Дорогие друзья. Пишет вам Антон Вячеславович из Измайловского района, города Москвы.

Люстрации бывают там, где люди, собирающиеся кого-то люстрировать, сидят в лагерях и тюрьмах. Где за само слово «люстрация», случайно сказанное двум товарищам на кухне, утром тебя отправят в дурдом. И выйдешь ты оттуда через пять лет глубоким беззубым стариком, которого снимут для революционной передовицы. Люстрации случаются там, где страшно, а не там где скучно.

Ибо ваша скука – не повод для суда.

Вам тоскливо не потому, что Путин. А потому что вы старые, ненужные, скучные, невеликие. Вас никому не надобно. Но дело тут не в режиме, а в вас самих. Я знаю, о чем я говорю. Я и сам такой.

Но если вы уж так хотите смерти и суда тоскливому бескровному режиму, то будьте готовы все же не к роли палачей.

Если вы хотите, чтоб режим пал, будьте готовы принести себя в жертву. По-настоящему, без ссылки в Металлоинвест. А с ссылкой в Лабытнанги. С голодом, холодом, смертью. Будьте готовы к конфискациям, к пыткам.

Станьте же дровами в святом костре революции.

Но увы. Не будет ни революции, ни костров. Ибо сплин с пузырьками в бокале любим и вами, и ими. Ни вы, ни они не способны жертвовать ничем, даже метражом многокомнатной хаты. Ни вы, ни они не способны гореть. Только тлеть и обижаться.

Не обижайтесь, все будет хорошо. На 50-летие пришлют вам генеральские погоны. Только вот и люстрировать тогда нас будут всех вместе. Скопом. Как на групповых селфи.

https://vz.ru/news/2018/9/25/943302.html

https://twitter.com/OlegLurie/status/1004466766901383169