Великий хан
Во рту первого министра мгновенно пересохло, и он почувствовал дурноту. Раньше он почему-то никогда не замечал что в тронном зале, такой тяжелый, смрадный воздух, наполненный запахом благовоний, сальных свечей и немытых тел придворных. Ему казалось, что вокруг все сгустилось как кисель, и он даже удивился, на мгновение, что способен втягивать его носом. Ужас, который вызывал у него труп, пробирал до костей.
Министр был человеком не робким, и повидал немало мертвецов на своем веку. Сказать по правде, он сам наделал немало вдов, в многочисленных походах. Еще больше, лишились жизни не от его руки, но по его слову, когда он, обуреваемый жаждой власти пробирался к ее вершинам все выше. Позже, когда он уже стал вторым человеком в целой империи, настоящие горы из мертвой плоти соорудили на центральной площади по его приказу, в назидание смутьянам, в ночь казни участников бунта, который грозил перерасти во всеобщее восстание. А в прошлом году, тысячи, а может и десятки тысяч тел, он видел лежащими под палящим солнцем, на улицах столицы, когда вместе с семьей бежал в загородное имение от страшного мора, бушевавшего почти месяц. Мертвые вызывали в нем отвращение, иногда жалость, а порой даже сострадание. Но вид этого, превратил в ледяную глыбу все его потроха, а сердце заставлял то замирать, то биться как барабан, в руках сумасшедшего уличного музыканта.
Тем временем, труп прошествовал сквозь толпу, которая согнулась в подобострастном поклоне, и совершенно буднично занял место на золотом троне. Ошибки быть не могло. Министр узнал и эту, знаменитую шаркающую походку, сутулые плечи, близко посаженные, узкие глаза, глядящие исподлобья, и проглядывающую сквозь зачесанные хитрым образом волосы плешь, которая давно стала притчей во языцех.
Но он понимал, что кадавр, который сейчас уселся на помосте, окруженный дворцовой стражей, никак не может быть Великим Ханом. Потому что он лично присутствовал в царских покоях все время, пока лучшие лекари со всех уголков империи пытались унять мучительные боли, которые убивали доселе грозного владыку. Слышал он и предсмертный стон, и видел гримасу, скорчившую лицо правителя в момент, когда его душа отправилась к Тенгри. Да что там говорить, именно он, согласно древнему ритуалу собственными руками пронзил сердце кагана каменным кинжалом, дабы исключить ошибку. После него, многие из высших сановников подходили, чтобы вонзить кинжал в плоть, которая при жизни внушала им такой ужас. Этого ритуал, правда, не предусматривал, но такова природа стаи, которая дрожит перед вожаком при жизни, но после того как он испустит дух, готова терзать зубами и вымещать на его земной оболочке весь страх и злобу.
Потом, тело владыки бальзамировали искуснейшие мастера, попеременно вымачивая в растворах и высушивая долгие месяцы. А он, первый министр, в это время отдавал приказы и готовил пышные похороны, достойные государя. Благо, шикарный подземный некрополь, который обошелся империи в пять годовых доходов, был недавно достроен. Признаться, его императорское величество скончался как нельзя кстати, потому как недовольство в народе в последние месяцы все росло. Непомерные налоги, душили и бедных и богатых, войны, которые вела империя в последние годы почти во всех направлениях, становились все менее победоносными, а знать в это время утопала в роскоши и разврате. Стража охотилась на вольнодумцев, заговорщиков, лазутчиков и шпионов всех мастей. Первый министр, конечно, знал, что большинство пойманных и казненных никогда не участвовало ни в каких заговорах, но страх – это та последняя сила, которая удерживала империю от распада. Однако, донесения становились все более тревожными, и в тот самый момент, когда обстановка была обострена до предела, Хан Ханов, Великий Государь, опора державы, покинул этот мир, оставив сиротами всех своих неблагодарных подданных.
Министр знал сентиментальность, которая была присуща жителям империи, но никак не ожидал подобного эффекта. Гнев народа, в одно мгновение сменился траурным экстазом. Едкие памфлеты, которые зачитывали острословы на площадях и в харчевнях сменились хвалебными песнями и прекрасными балладами, восхваляющими земные дела почившего императора. Во всех провинциях, по которым везли золотой саркофаг по дороге к некрополю, женщины рвали волосы на себе и друг на друге, и вой стоял такой, что первый министр, предпочитал ехать в добром десятке лиг от погребального кортежа. Апофеозом, стали траурные игры, которые решили провести, памятуя о странном пристрастии императора к борьбе на татами. В них сошлись лучшие атлеты империи, которые с именем Хана на устах погибали в кровавых поединках, а победители удостоились высшей чести быть погребенными вместе с императором, чтобы стать его спутниками в ином мире. К слову, в иной мир правителя сопровождали не только победители игр, но и сотни слуг, которых закололи по случаю, десятки наложниц, удушенных в гаремных альковах, и горы сокровищ, при жизни принадлежавших кагану - монеты, драгоценные запястья, тяжелые золотые гривны. Что поделать, на том свете владыке тоже нужно не упасть в грязь лицом перед своими предками.
В день погребения по всей империи был объявлен траур, который продолжался три дня, и сопровождался богатыми пирами за счет казны и обильными возлияниями. Кумыса для этих пиров заготовили столько, что по слухам, насмерть были задоены тысячи кобылиц, и, судя по количеству перепившихся до смерти скорбящих, слухи были правдивыми. Другие слухи ползли о самих похоронах. Конечно же, самого некрополя никто не видел, потому как его возведение происходило по традиции в строжайшей тайне, а все рабочие и архитекторы были убиты. После похорон, гробница была засыпана, а курган был стоптан огромным табуном, дабы обеспечить вечный покой государя. Все участники погребения были зарублены солдатами, чтобы навсегда унести с собой тайну последнего пристанища Хана Ханов. Говорят, что даже коней топтавших могилу забили, на всякий случай, чтобы звери, повинуясь инстинкту, не принесли когда-нибудь в тайное место охотника до царских сокровищ. Неизвестно сколько во всех этих слухах правды, но конина в тот месяц изрядно упала в цене.
И вот, недавно оплаканный, трижды проклятый, без всякого сомнения неживой бесноватый недомерок, как две капли воды похожий на Хана Ханов, встает с трона, и говорит толпе что-то о чести и власти, о грядущих победах, об избранном народе, и толпа, еще недавно готовая разорвать ненавистного царька на клочки, ликуя сыплет цветами и льет слезы радости. Те самые придворные, которые с наслаждением терзали его труп, как ни в чем ни бывало, падают ниц, целуя украшенные каменьями сандалии. Их руки в драгоценных запястьях, а шеи увешаны тяжелыми золотыми гривнами, которые, первый министр был почти в этом уверен, должны были быть совсем в другом месте. Вот верховный жрец, с длинной бородой поверх парчовых одежд мажет голову живого мертвеца елеем, и наконец, кладет на его голову царский венец. Когда толпа взорвалась воплем экстаза, министр закричал вместе со всеми. Ему хотелось проснуться, он сжал кулаки, и до боли вонзил ногти в ладони, но кошмар не отступил.
Их глаза встретились. Первый министр смотрел в узкие заплывшие глаза мертвеца, а мертвец, который был Ханом Ханов смотрел на него и улыбался. В растерянности, первый министр перевел взгляд на чиновников, окружавших высокий трон. Они все смотрели на него глазами Хана. Почему он никогда не замечал, что все они так похожи? Пот выступил на лбу первого министра, и он нервно потер собственную плешь. Стражники, которые стояли вокруг трона внезапно, шаркающей походкой, сутуля плечи, направились к нему. Когда его привели к трону, и уложили перед государем, он не сопротивлялся. Каган склонился над ним в последний раз, и первый министр понял, что смотрит в собственное отражение. Верховный жрец, подал каменный кинжал.
