Моё
Научились наращивать кожу.
Почковать суррогаты душ.
Мы намного мягче. Менее строже.
Пойдёт и холодный душ.
И знаний в пол силы. И сон в три минуты.
И завтрак из вкусных пластмасс.
И близкие люди, кто-то кому-то, —
Источники медиамасс.
Научились наращивать кожу.
Почковать суррогаты душ.
Мы намного мягче. Менее строже.
Пойдёт и холодный душ.
И знаний в пол силы. И сон в три минуты.
И завтрак из вкусных пластмасс.
И близкие люди, кто-то кому-то, —
Источники медиамасс.
Отрывок из книги про Незнайку
До столицы он добрался за час. Темнота поглотила город. Заторы и пробки не уменьшились. Громов начал трезветь, головная боль усиливалась. Он с трудом добрался до своей улицы. Перед въездом на парковку его подрезал незнакомый седан и влез перед ним. Ворота открылись, но седан продолжал стоять на месте. Громов несколько раз посигналил; машина не двигалась. Громов выматерился и вылез. Он был готов к драке. Подойдя к двери седана, он почувствовал сильный удар по затылку. Ноги подкосились, в глазах потемнело. Он попытался удержаться за кузов, но рукам не хватило сил, чтобы уцепиться. Громов почувствовал под собой мокрую холодную землю. На мгновение помутнённый рассудок к нему вернулся. Он почувствовал, что руки крепко связаны за спиной, во рту – кляп. Было темно и тесно, ноги согнуты в коленях. Он пытался сохранить сознание, но снова вырубился. Через какое-то время он снова пришёл в себя, на это раз – от сильной встряски. Громов попытался поднять голову, но ударился о крышку багажника. На минуту он запаниковал, начал бить ногами и коленями обо всё, что можно. Поняв, что толку от этого нет, перестал. Ему начало казаться, что всё происходящее – сон.
Машина остановилась. Громов услышал, как люди выходят и хлопают дверьми. Багажник открылся, Громов увидел чёрное небо. Показались двое высоких мужчин, их лица были закрыты чёрными балаклавами. Они вытащили Громова из машины и потащили в сторону. В темноте мелькали красные задние фары автомобиля. Громов не понимал, где он находится и что происходит. Он попытался упереться локтями в землю, но только испачкал рукава пальто, его брюки собирали на себя чёрную грязь. Мужчины бросили Громова на землю. Он поднялся на колени, осмотрелся. Вокруг стояли несколько заброшенных казарм, на них висели тусклые фонари, освещавшие облезлые стены. За казармами было темно до черноты. Рядом стояли два армейских грузовика без номеров. От включённых фар света было немного. Вокруг ходили мужчины с закрытыми лицами, время от времени переговариваясь о чём-то. Из грузовика вытащили длинный, в человеческий рост чёрный мешок; двое, держась за каждый конец, потащили его за казармы, в темноту. Громов понял, что это такое. Один из мужчин подошёл к Громову, вынул изо рта кляп. Громов подвигал челюстью, немного размяв её. У него было столько вопросов, что он не знал, с какого начать.
– Вы кто такие? – Спросил он, несмотря на уверенность в том, что никто не скажет ни кто они, ни что им от него нужно. В контексте происходящего за последние несколько десятков часов, Громов примерно представлял, что будет дальше. Но ему всё-таки было очень интересно, кто стоит за его похищением, а также, зачем и кому это надо: у него ещё была надежда выбраться живым.
Ответы не заставили себя долго ждать. Со стороны, из темноты, медленно, абсолютно беззвучно, выплыл длинный чёрный кузов седана с двумя узкими прямоугольными белыми фарами и огромной квадратной хромированной решёткой. Широкие колёса остановились, пассажирская дверь открылась в сторону, противоположную от двери водителя. Громов узнал британскую марку машины. В темноте показался длинный силуэт, он приближался к Громову. Прищурившись, Громов пытался рассмотреть его. На секунду ему показалось, что это был вовсе не человек: за его спиной Громов рассмотрел две чёрные дуги, идущие из плеч вверх и потом загибающиеся вниз, к земле. За плечами у приближающегося существа было два сложенных, высоких, чёрных крыла. Громов зажмурился. Только этого ему сейчас не хватало. «Пожалуйста, ну, пожалуйста, не надо», – повторял он про себя, сам не понимая, что именно не надо и у кого он всё это просит. Он открыл глаза, когда человек уже подошёл; никаких крыльев за его плечами не было. Громов в темноте рассматривал его: черты, вроде, знакомые. Он что-то сказал одному из рядом стоящих мужчин, тот кивнул, быстро подошёл к автомобилю, в котором привезли Громова, и, не закрывая багажник, завел его и развернул так, что фары осветили Громова и стоящего перед ним мужчину. Увидев его лицо, Громов перестал понимать, что вообще означает всё происходящее: в свете автомобильных фар Громов узнал Дмитрия Афанасьевича. Высокий мужчина в длинном синем пальто холодным взглядом смотрел на Громова сверху в низ.
– Какого хера.., – спросил Громов яростно.
– Ну, здравствуйте, Александр Сергеевич, – со злобным спокойствием сказал Дмитрий Афанасьевич.
Громов абсолютно не понимал, что говорить.
– Чувствуете, – спросил Дмитрий Афанасьевич, снимая пальто, – теплеет? Дело к весне, наконец. А то затяжная зима даже на мои нервы начала действовать. – Дмитрий Афанасьевич сложил пальто пополам и передал одному из мужчин, стоявших рядом. – Отнеси в машину, пожалуйста, – вежливо попросил он.
На нём был чёрный пиджак и белая рубашка без галстука.
– Что вам надо? – Выдавил Громов.
– Мне? – Удивился Дмитрий Афанасьевич. – Конкретно мне ничего не надо, у меня всё есть.
– Тогда, что происходит? Вы меня похитили? Вы так же избавились от Трясогузки? Начальника? Где они? – Громов начал истошно выплевывать вопросы. – Кто устроил взрыв? Кто поджёг здание Комитета?
– Александр Сергеевич, – громко прервал его Дмитрий Афанасьевич, – пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Я ничего не поджигал. Но с ликвидацией всего руководства той кавказской республики вы нам, и правда, очень помогли.
Громов онемел.
– Вы для нас собрали их всех в одном очень удачном месте.
– Для вас? – Переспросил Громов.
– Понимаете, – начал объяснять Дмитрий Афанасьевич, скрестив руки на груди, – есть люди, которые полны сил и энергии, которые хотят жить и радоваться жизни. – Громов абсолютно не понимал, что имел в виду Дмитрий Афанасьевич. – Но, осознав, что никакой возможности применить себя в своей собственной стране у них нет, они решили взять ситуацию в свои руки. Поначалу, их не воспринимали всерьёз. Но я заметил в них потенциал. Ребята, и правда, очень неглупые. А главное, – он сказал, слегка повысив голос, – у них есть мечты, идеи. Они – романтики, не то, что мы с вами, – он усмехнулся, – и работают они во имя этой идеи. Их не интересуют деньги, им не нужна власть. Они просто хотят спокойно и нормально жить, как и все нормальные люди в любых других местах. Это – их самая сокровенная мечта. Разве это так много, Александр Сергеевич?
Громов медленно начинал понимать, о чём говорит Дмитрий Афанасьевич.
– Совсем не много, как мне кажется. Как же нужно довести простых, добрых людей, чтобы они стали профессиональными диверсантами, анархистами, революционерами и саботажниками? – Громов покорно слушал.
– Столица погрязла в хаосе, – выдавил Громов, – сколько ещё людей вы убили? Представляете, что происходит из-за вас?
– Александр Сергеевич, теперь вы начали говорить о людях? Стоя в грязи, на коленях? – Саркастически ухмыльнулся Дмитрий Афанасьевич. – Не прикидывайтесь святым. Скольких людей перебили вы только в одиночку? А сколько ещё умерли из-за ваших прямых действий. Система сгнила. Её нужно уничтожить, сравнять с землёй. И поверьте, это не моя инициатива. Вы как думаете? Я один бегал по центру с канистрой бензина, от дома к дому, и поджигал? – Он засмеялся. – Я, Александр Сергеевич, бенефициар. У меня есть деньги, и, так уж получилось, что я полностью разделяю взгляды этих молодых людей, – он кивнул на двух рядом стоящих мужчин. – Я всего-то обеспечил их средствами, и немного помог в организации, совсем чуть-чуть. Всё остальное – они сами. – Он улыбнулся.
– А они вам что? – Рявкнул Громов. – Что вы хотите в замен? Паханское кресло?
– Тьфу, Паханское кресло, – нахмурился Дмитрий Афанасьевич. – Я уже в возрасте, Александр Сергеевич. – Он начинал злиться. – Я устал. Очень устал. Особенно от бреда, от глупости. Глупости абсолютно всех. От вашего цинизма, лжи. Невероятного уровня коррупции. Это я погрузил столицу в хаос? Да дай бы вам ещё год, тут камня на камне не осталось бы. Этот, как вы выражаетесь хаос, необходим. Как профилактика. Не переживайте, он будет ровно столько, сколько нужно. Пока мы не провели капитальную зачистку от таких кадров, как вы. Он не затянется, но его конца вы уже не увидите.
Громов хотел попытаться вырваться, освободить руки, но они были туго связаны. Он бы попробовал начать отвечать, спорить, приводить какие-то аргументы, но абсолютно ничего не приходило в голову. Всё стало ясно. Он не хотел себе признаваться, но Льезгин оказался прав.
– Где Пахан, вы его убили? – Спросил он.
– Да что вы всё «Пахан», да «Пахан».., – отмахнулся Дмитрий Афанасьевич. – Мне докладывали, что Трясогузка то же самое бубнил.
– А ему вы что сказали? – Громов плевался слюной.
– Ему я ничего не говорил, – холодно ответил Дмитрий Афанасьевич, – с ним я не виделся. Но вас перед вашим концом я захотел увидеть. На таких, как вы, Александр Сергеевич, вся система и строилась. Просто взглянуть в последний раз. На яркого представителя уходящего времени.
– Ну, что, посмотрели? – Огрызнулся Громов. Его начало трясти. Он не понимал, от чего: это не был страх, нет, скорее предчувствие конца.
– Вы, Александр Сергеевич, себя изжили лет этак двадцать назад. Но какой-то странный ход судьбы удлинил ваше существование. Освободил для вас место, и дал воздух, чтобы дышать. Но сейчас даже не нужно прилагать особенных усилий. Маленький толчок, и всё разваливается. Видели, как все побежали?
– А Алексей Алексеевич? – Продолжал задавать вопросы Громов. – Его вы куда дели?
Дмитрий Афанасьевич улыбнулся и молча покачал головой.
– Вот Алексей Алексеевич почувствовал настроение. Учуял, что что-то не так. Не знаю, как, не знаю где. В воздухе, наверное, – Дмитрий Афанасьевич пожал плечами, – но Алексей Алексеевич оказался совсем не тем, кем вы думали. Он сумел во время переориентироваться. Он мне неплохо помог.
Громов пронзительно заорал. Его голос понёсся по тёмной пустоте, рвя её на части. Он упал на бок в грязь, ещё раз попытался высвободиться; верёвка впилась в запястье, пошла кровь. Лицо уткнулось в мягкую холодную грязь. Но Громов не обращал на это внимания. Он бился, как рыба, выброшенная на берег. Это, и правда, был конец.
– При нём было оружие? – Спросил Дмитрий Афанасьевич одного из мужчин, стоявших рядом, не обращая внимания на крики. Один из мужчин в перчатках достал чёрный громовский «глок».
– Прекрасно, – сказал Дмитрий Афанасьевич, – заканчивайте всё это. Прощайте, Александр Сергеевич, – сказал он торжественно. Громов перестал орать, он лежал в грязи, тяжело дышал. – Пожелайте нам удачи в наших начинаниях. В светлое будущее же вступаем! – Он рассмеялся и пошёл к своему лимузину.
Прямо в лицо Громова смотрело дуло «глока». Сердце забилось. Вспышка.
* * *
В течение следующей недели исчезли или погибли в результате несчастных случаев ещё с десяток высокопоставленных чиновников.
О Просвине и Лизоньке впопыхах, в кровавом бардаке и вовсе забыли. А когда все улеглось, о них никто больше и не вспомнил.
На следующий день после смерти Громова, пропал и Алексей Фёдорович Покрошин. Его жена подняла тревогу, пыталась связаться с высокопоставленными знакомыми. Но никого не было: кто-то уехал, кто-то пропал. В истерике она бросилась в полицию, но там было ни до неё и её пропавшего мужа.
Останки Лизогуба нашёл алкаш-охранник. Началось расследование. Но его очень быстро закрыли: за последнее время исчезло столько людей, что расследования могли растянуться на годы.
Тело Громова в чёрном пиджаке, брюках, чёрной рубашке и сером пальто с помятой пачкой импортных сигарет в кармане закопали за заброшенными казармами рядом с тремя охранниками Юрия Трясогузки. Самого Юрия Трясогузку специально зарыли на другом конце столицы, под берёзой. «Кадиллак» почётного работника Комитета, так же как и «джип» Тварина, нашли сожжённым в лесу.
Церберева похоронили за тысячу километров от любимой столицы на скромном сельском кладбище. На похороны никто не пришёл, семья уже как неделю была за границей и узнала о смерти Виктора Павловича только через пол-месяца.
В следующую ночь загорелась Лубянка, причём, таким же непонятным образом, как и остальные здания, похоронив в себе Ивана Здорина.
О Кислове информации не было вообще. Вероятнее всего, он вовремя выбрался за границу.
Что стало со старым, плохо соображающим Паханом, знали только Дмитрий Афанасьевич и Начальник.
* * *
Кресла в высоких министерских кабинетах, на которые Начальник хотел посадить своих знакомых, пустовали недолго и вскоре начали заполняться людьми, которых Громов даже представить себе не мог бы: молодыми, с неплохим образованием, нередко полученным за границей.
События, закончившие жизнь Громова, почти не затронули жизни обывателей. Они, по началу, удивлялись новому правительству, новым лицам, их новым выступлениям с новыми, совершенно другими повестками, но не сопротивлялись. Они всё также заполняли проспекты столицы и вагоны метро по утрам и вечерам. Шли на работу и возвращались с неё. Когда снова начали вещать телеканалы, смотрели свои любимые развлекательные телепередачи. Там тоже стало появляться всё больше и больше новых людей. Разница между федеральными и нефедеральными новостными источниками информации пропала. О произошедшем говорили открыто, ничего не скрывая. О Пахане упоминали только иногда и всегда в недопустимом ранее тоне. Многие признались, что так всё время и думали и совсем не удивились. Кто-то всё ещё не хотел верить в обличительные слова о Пахане, но выражал своё недовольство на кухне, однако, вскорости вовсе замолчал – забыл. Все плакаты с ним в одну ночь исчезли. Его повторяемые всеми цитаты сразу стали неуместными, а на следующий день и вовсе забылись. Его портреты оставили белые квадраты на выцветших стенах. Абсолютно никто не проронил и слезы по поводу его исчезновения. Никто даже не задавался вопросом, куда так внезапно сгинул незаменимый, талантливейший лидер и отец народа, якобы, так его любивший и потративший на него всю свою жизнь. Народ не оценил его стараний или же никогда и не верил в слова о любви и заботе. Как призрак, Пахан исчез из повседневной видимости граждан страны, оставив за собой только выжженную землю.
Вскоре люди привыкли к новым устоям, даже начали принимать участие в некоторых решениях, когда поняли, что если начать отвечать на вопросы правительства, то появляются изменения в жизни. Поначалу было сложно, пришлось многое восстанавливать, заново отстраивать различные институты управления. Новоиспеченные министры, хоть и не всегда соглашались друг с другом, но действовали уверенно и компетентно, набираясь опыта по пути.
Здание Комитета по Надзору за Органами Порядка и Безопасности не восстанавливалось. Так, разрушенное, оно простояло несколько месяцев, резало глаза всем проходящим мимо, портя внешний вид столицы. Потом было снесено – за ненадобностью. Комитет, как инстанцию, так же, за ненадобностью, не восстановили, посчитав его частью репрессивного аппарата прошлой эпохи.
* * *
Начальник в синих джинсах и полосатой рубашке стоял посреди номера «люкс» в пятизвёздочном отеле в Швейцарии. События в его родной стране стали предметом заголовков всех новостных западных каналов. Кто-то называл это революцией, кто-то – результатом антигосударственного переворота. И только Начальник знал, что произошло на самом деле. В один миг он разрушил всю свою жизнь. Оторвал себя от родных мест, где он сформировался как человек, стал тем, кто он есть. Ему было очень тяжело смотреть, как всё сгорело. Но так же Алексей Алексеевич знал, что ностальгией жить нельзя. Он прекрасно понимал, что это – один из лучших исходов из тех, на которые он мог рассчитывать.
Переключая телеканалы и не понимая, о чём говорят дикторы на иностранных языках, он смотрел на грязные улицы некогда своей столицы. Иногда показывали сгоревшее здание Комитета. Тогда его сердце кололо; или красные стены и башни Кремля, тогда сердце замирало. Он прокручивал в голове один из давнишних разговоров с Дмитрием Афанасьевичем, ещё задолго до того, как всё началось.
– Я должен быть уверен в тебе, Алексей. Говорил ему Дмитрий Афанасьевич, – Если ты слаб, или тебе физически сложно, я постараюсь убедить их оставить тебя в живых. Но никаких привилегий. Средняя пенсия, дом в деревне далеко за городом. Придётся ездить на электричках, стоять в очередях, считать деньги.
– Дмитрий, я всё прекрасно понимаю. Не волнуйся, я и сам всё знаю. Я готов. Мне не нужно твоё снисхождение. Просто не обращай внимания.
– Понимаю. Но вы тут наворотили не мало. То, что ты сделаешь, это всё – на благо твоей страны. Ей уж ты очень много обязан. Больше, чем всем нам.
Дмитрий Афанасьевич был прав. Алексей Алексеевич переключил канал. Там, показывали старую запись Пахана. Летом, под голубым безоблачным небом, он прогуливается по Красной площади, ещё до болезни, уверенно ступая по брусчатке. Он шёл между расступающимися, радостно улыбающимися ему людьми, приветственно машущими руками и бросающими цветы под лакированные туфли. Пахан – уверенный, довольный, взгляд добрый, плечи – расправлены. Он скромно улыбается и иногда поднимает руку, чтобы помахать в ответ. Алексей Алексеевич отчётливо помнил эту запись. Захлестнули ностальгические чувства. «Но нет, – одёрнул себя он, – не положено человеку такого уровня и такой закалки плакать». Он стал гнать воспоминания: грусть пройдет, настанет спокойствие.
Пахан. Кремль. Кабинеты. Чёрные лимузины. Мигалки. Дачи. Власть. Решения. Привилегии. Всего этого теперь, как будто и не было. Все это прошло и закончилось. Началось что-то новое и светлое, но уже без Начальника и Громова. Места им там больше не было.
КОНЕЦ
24.12.2016
------------------------------------------------
P.S.
Я прекрасно понимал, что Пикабу малоподходящая платформа для подобного творчества. Но здесь, в отличии от той же Прозы, появляется прямая реакция читателей почти сразу. Я ни в коем случае не ожидал позитивной реакции, и многое количества негатива предвидел. Так что, совершенно не удивился, и не обиделся. В конце-концов, обижаться на интернет - это очень контрпродуктивно.
Все же, всем кто читал, спасибо за внимание. Уважаю и ценю.
Ваш, либералистичный графоман (уж очень мне понравился этот отдельный комментарий), Дмитрий С. Марш.
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Выехав с парковки Следственного Комитета, Громов отправился в сторону дома. Он понял, что пьян. Соблюдать какие-либо правила, даже если бы он захотел, то не смог бы. Столица встала в пробки. Медленно двигаясь по улицам, Громов осматривал происходящее вокруг себя. Граждане продолжали заниматься своими делами. Хаос в институтах власти их не касался. Некоторые возмущались отсутствием связи, но большинство были рады тому, что появилась возможность остаться дома и не идти на работу. Неработающее телевидение так же не вызвало никакой паники. Жизнь простых людей продолжала течь своим чередом. Громов резко вывернул руль и надавил на газ. «Кадиллак», взревев, забрался на бордюр и поехал по тротуару; свернул вправо, на прилегающую к проспекту улицу, и вернулся на мостовую. Проехав метров двести, он увидел в стороне, на встречной полосе чёрный лимузин и джип сопровождения; обе машины – с мигалками. Охранники, выйдя из машины сопровождения, орали на водителей стоящих впереди автомобилей, видимо, не дающих им проехать вперёд. Водители в долгу не оставались и, опустив стёкла, хамили в ответ охранникам.
– Теперь мы тут все равны! – Брызгая слюной, ругался водитель малолитражки, не дающей проехать представительским автомобилям.
– А куда мне тут, блядь, отъезжать? – Спрашивал водитель второй машины, указывая на вереницу машин, стоящих впереди. – Ты сам посмотри.
Один из охранников подошёл к задней двери лимузина, стекло опустилось, и он быстро что-то сказал. Из лимузина выскочил мужчина в дорогом костюме и, громко крича, подпрыгнул к машине, стоящей впереди.
– Ты что, не видишь мигалки?! – Орал он, его лицо наливалось краской. – Ты какого хера, такой борзый?! Я на самолёт опаздываю! – Он начал дёргать ручку двери.
Громов не узнал орущего чиновника. Из малолитражки вылез такой же раздражённый мужчина и со всей силы дал чиновнику в нос. Тот схватился за лицо. К водителю малолитражки подпрыгнули охранники; началась потасовка. Вдруг, как ниоткуда появилась длинноногая блондинка на высоких каблуках в короткой юбке и маленькой курточке. Она бегала вокруг борющихся мужчин и что-то кричала. Потом обернулась к ползущему мимо по встречной полосе чёрному «кадиллаку», и забила ладонями с длинными ярко-зелёными ногтями в стекло с криками о помощи. Громов опустил стекло.
– Что вам, девушка? – Устало спросил он.
– Помогите, разнимите же их! – Кричала она. – Что они дерутся?! Мы опаздываем!
Громов высунул голову из окна и посмотрел на валяющихся на земле, вцепившихся друг в друга мужчин. Чиновник и два его охранника никак не могли справиться с водителем малолитражки; тот не хотел сдаваться. Пиджаки и брюки всех дерущихся были мокрые и чёрные от грязи. Ничего не ответив, Громов поднял стекло и продвинулся дальше на несколько метров. Мимо в пробке ползли пожарные машины и кареты скорой помощи. Никто их не пропускал, включая Громова. «Куда они едут? – Думал он, – видимо, их вызвали ещё до того, как связь отрубили. Тот, кто это устроил, сделал всё очень быстро». Через час Громов въехал на парковку у своего дома. За ним въезжал чёрный седан. Припарковав машину, Громов вылез и наткнулся на словно выросшего из-под земли Лизогуба.
– Что за чёрт? – Громов чуть не упал от неожиданности, но удержался за машину.
Весь взъерошенный, Лизогуб стоял с широкой улыбкой, оголяя сомкнутые зубы. Его глаза, казалось, ввалились в глазницы, окруженные чёрными кругами.
– Что тебе, нахер, надо, – спросил Громов.
– Саша, ты только не волнуйся, – сказал Лизогуб, не моргая. Он не отрываясь смотрел на Громова, улыбка не сползала с его лица.
– Мы тебе такой Комитет отстроим, о-го-го, – сказал он.
– Ты это приехал мне сказать? – Громов рассматривал Лизогуба и не узнавал его.
– Да ещё и здание Администрации, знаешь какое забацаем? Самая большая администрация в Европе будет. – Сказал Лизогуб.
Громов заставил себя не обращать внимания на странное поведение Лизогуба. Он решил вытерпеть его трёп, наверное, последний раз в жизни. У него появилась идея.
– Пошли-ка, Витя, выпьем, – предложил Громов, проходя мимо.
– Ты представляешь, сколько денег это будет? – Лизогуб запрыгал вокруг Громова, как маленькая собачонка вокруг вернувшегося хозяина. – Это же нереально! Всю Москву заново отстроим! Какой город будет!
– А, может, это ты всё и поджог? – Спросил Громов, войдя в лифт и нажав на кнопку этажа. – Лизогуб, ты же всё знаешь. Вот ты мне и скажи, кто полстолицы сжёг этой ночью?
– Ну, Громов, – с удовольствием хрюкнул Лизогуб, – я много-много знаю, – странная улыбка не слезала с его лица, – но тут помочь не могу.
Они пили. Лизогуб пьянел быстрее, чем Громов. Говорил – непонятно о чём. Он рассказывал о будущих проектах с такой уверенностью, как будто спокойная жизнь продолжала идти своим чередом, и за окном ничего не происходило.
«Да что с ним такое?» – Подумал Громов и решил сменить тему.
– А Лизонька где? Ты её видел? – Спросил он, выпив водки и налив Лизогубу. Лизогуб выпил и сморщился.
– Не придется больше об этой бляди беспокоиться, – стальным тоном сказал Лизогуб и хрюкнул. Громов насторожился.
– Это что значит, не беспокоиться? – Спросил он.
– А то и значит. Не увидим мы с тобой её больше. Заебала! Она с этим Просвиным спала. Представляешь? Что это за фамилия, вообще, такая? Про-свин. Но всё-таки дела с ним делать можно, – сказал Лизогуб, взявшись за бутылку. Его глаза прикрылись тяжёлыми веками, пухлые щёки и лоб покраснели.
– Что ты с ней сделал?! – Вдруг заорал Громов, сам удивившись нахлынувшей волне агрессии.
К ещё большему удивлению Громова, Лизогуб не только не испугался, но даже не изменился в лице.
– А что ты так кричишь, Саша? – Спросил он, держа в руке рюмку с водкой. – Нахер она вообще нужна была. Жена из неё дерьмовая. Истерила постоянно, бабки растрачивала.
Стресс и утомление от последних нескольких дней сыграли свою роль, и Громов, контролируя себя всё меньше и меньше, впадал в пьяную истерику.
– А что ты, Лизогуб, – сказал он, прищурившись, глядя на него, – имел в виду, когда говорил мне, что знаешь, где я был, когда расстреляли группу тех приезжих?
– Да не волнуйся об этом, – выдавил из себя Лизогуб, – я так просто. Ты лучше представь, какой размах будет. Какие, блядь…
– Ну-ка, Витя, – Громов его строго перебил. – Ты что это?..
– Как заживём, а? – Расхохотался Лизогуб. – Ещё ты в Администрации, у нас проблем, вообще, по минимуму будет.
– Витя!!! – Заорал Громов, – Администрация сгорела! – Он лил водку в рюмки, проливая на стол, одну за другой опрокидывал в рот. Лизогуб следовал его примеру.
– А ты что так волнуешься? – Захрюкал опьяневший Лизогуб. – Неужто это ты ту компанию завалил? – Расхохотался он. – Я всё знаю. – Он погрозил пальцем, – всё-ё-ё!
– Что ты знаешь, сука? – Полез через стол Громов.
– Всё знаю! Всё знаю! – Визжал Лизогуб, в промежутках между криками вливая водку из бутылки в свою распахнутую пасть.
Лежа на столе Громов, вдруг увидел, как нос Лизогуба превратился в розовый пятачок; он уронил бутылку и вытирал пасть копытами.
– И ты туда же, мразь! – Заорал Громов в горячке. Он кинулся на пол, схватил упавшую пустую бутылку, вскочил, подпрыгнул к еле державшемуся на стуле визжащему Лизогубу и, что было сил, ударил его по затылку. Посыпались осколки. Лизогуб, стукнувшись головой о стол, упал на пол, издав звук опрокинутого мешка с картошкой. Громов, весь грязный, в помятой и мокрой от водки белой рубашке, с взъерошенными волосами и стеклянными глазами, абсолютно не понимал, что происходит. Он пошёл к сейфу и достал оттуда «глок». Потом натянул чёрный пиджак и влез в своё серое пальто.
Следующий час он потратил на транспортировку тела Лизогуба к автомобилю. Особенно сложно оказалось его поднять и подтащить к лифту. Спустился на первый этаж. Охранники на парковке помогли Громову донести Лизогуба до «кадиллака» и уложить его на заднее сиденье.
– Поскользнулся и упал, – попытался объяснить Громов, когда охранник косо посмотрел на тонкую струйку крови, бегущую по лбу Лизогуба. Громов вынул и дал ему несколько банкнот – за хлопоты – и уселся в машину.
Опьяневший до скотского состояния Громов решил, что смыслом его новой жизни будет избавляться от подобных людей. И начнёт он с Лизогуба. С трудом, через заторы, игнорируя все мыслимые правила дорожного движения, он выехал на трассу, ведущую из города, и гнал машину на предельной скорости. По дороге дико матерился на всех и, в особенности, на Лизогуба, чья медленно текущая из головы кровь пачкала кожаное сидение. Громов метался из полосы в полосу, не обращая внимания на гудки клаксонов обгоняемых и встречных автомобилей и пытаясь вспомнить дорогу. Поначалу, ему казалось, что он на правильном пути. Лизогуб замычал на заднем сиденье. Громов даже не обернулся. Он узнавал проносящиеся мимо дома, перекрестки, перелески. Потом он сбавил ход. Волна беспокойства нахлынула на него. Он перестал понимать, где он находится и куда, вообще, едет. Всё в один момент стало незнакомым, чужым. Он остановил машину на обочине, у леса. Вылез, обошел её. Его вырвало оранжево-белой жидкостью на коричневую, холодную землю. Постояв, согнувшись, минут пять со слюной, висящий изо рта, он выдавил из своего желудка всю скопившуюся там жидкость. Голова закружилась; руки ослабели, ноги еле держали тело, колени сгибались. Он медленно, стараясь не потерять равновесие и не упасть, держась за кузов машины, дошёл до водительской двери. Мимо на скорости проносились автомобили. Трасса шумела. Громов забрался в салон. Он попробовал сфокусировать взгляд на экране навигатора на приборной панели. Маленькая красная стрелочка показывала, что он всё-таки на правильном пути. Нужно ехать быстрее, скоро начнёт темнеть.
Через тридцать минут, не думая о возможном уроне для машины, Громов гнал по просёлочной дороге к испытательно-тренировочной станции Лизогуба. Голова раскалывалась. Он решил, что снова заедет к Покрошину, попросит у него какое-нибудь средство, которое поможет ему справиться с ощущением трещины в голове.
Он остановил машину у ворот. Из будки вышел охранник, видимо, недавно проснувшийся после сильной попойки. Громов сунул в его руку купюру и, ничего не сказав, поднял стекло. Тот посмотрел на деньги, пожал плечами и открыл ворота.
Громов остановил «кадиллак» перед знакомым ему загоном. Из бардачка достал «глок» и засунул его за пояс. Теперь оставалось самое сложное – дотащить Лизогуба. Громов открыл дверь, вцепился в ноги Лизогуба и, что было сил, дёрнул их на себя. Тело немного продвинулась. Лизогуб что-то заныл и заворочался.
– Ну, нет, – сказал Громов, – тут ты не останешься, – и дёрнул Лизогуба ещё раз.
Тело наполовину вылезло из салона. Лизогуб теперь как будто сидел на земле, опершись спиной о кузов машины и уткнувшись носом в колени. Кровь на его голове запеклась. Громов ухватился за запястья Лизогуба и начал его тянуть на себя, от «кадилака». С невероятными усилиями, с трудом делая каждый шаг, Громов протащил Лизогуба по земле к ограждению загона. На воротах висела цепь. Громов достал пистолет, отошёл на шаг и выстрелил в замок. Замок разлетелся на несколько кусков. На звук выстрела из ближнего дома выбежали два работника станции, по виду тоже после попойки: в резиновых грязных сапогах, потёртых штанах и замызганных куртках. Громов узнал их. Они остолбенели, широко раскрыв глаза и уставившись на человека в сером пальто с пистолетом и лежащего на земле рядом с ним мужчину с окровавленным лбом.
– Выводите собак, – приказал им Громов, тяжело дыша и выдыхая клубы пара, смешанного с перегаром.
Оба работника стояли в оцепенении.
Громов поднял пистолет и направил на того, что стоял чуть дальше.
– Выпускай собак, – стальным тоном повторил он.
Тот поднял руки и закивал.
– Хорошо, хорошо,– пробубнил он и скрылся.
Громов перевёл пистолет на второго.
– Ты. Тащи его, – он указал на Лизогуба. – В загон.
Глаза второго работника раскрылись ещё шире. Такого он не ожидал. Переводя взгляд с Громова на тело, он медленно приблизился, держа руки перед собой.
– Давай быстрей! – Рявкнул Громов. Он чувствовал себя лучше, чем только что, на трассе. Но слабость всё ещё, время от времени, окутывала его рассудок, накатывала на тело. Мужик – от него шёл отвратительный запах перегара и немытого тела – приподнял тушу Лизогуба, и с трудом потащил в загон. Вдруг послышался громкий выстрел; от деревянной стены загона, рядом с Громовым, отлетели щепки. Он повернулся. Там, в стороне, в облаке синего дыма стоял первый мужик с двуствольным ружьём. Он с испугом начал перезаряжать оружие, дрожащими руками пытаясь вытащить гильзу. Громов вытянул руку и дважды нажал на курок. Работник, ухватившись за живот, упал на землю. Потом Громов перевёл пистолет на второго. Тот присел рядом с телом Лизогуба, снова выставив вперёд обе руки.
– Нет-нет-нет-нет… – Он дрожал.
– Где собаки? – Спросил Громов.
– Они там, – проскулил он, показывая пальцем в сторону.
– Давай тогда, быстрее, – уставшим голосом сказал Громов. Опустив пистолет, он последовал за трясущимся от страха работником в помещение, где содержались собаки. Те узнали работника и подняли страшный вой и лай. Он выпустил четырёх псов, по очереди взяв их на поводки. Они вышли обратно в загон. Работник прошел мимо своего лежащего собутыльника, грустно на него взглянул. Голодные собаки, идя мимо лежащего на земле работника, почувствовали запах крови и начали рваться к нему. Но живой работник их шуганул и вошёл с ними в загон. Громов закрыл за ним ворота. Тот с испугом на него посмотрел. Громов поднял руку и несколько раз выстрелил. Работник выпустил собак, те бросились к телу Лизогуба. Работник упал. Одна собака осталась у него на поводке, она начала разгрызать одежду, пытаясь добраться до тела. Одежду на Лизогубе собаки разорвали за несколько секунд и принялись за его жирную плоть: толстые конечности и круглый, раздутый живот. «Наверное, они приняли его за свинью», – подумал Громов. Он не стал ждать, пока тушу раздерут на куски. Убедившись, что ни у кого из двух лежащих в загоне выжить нет никаких шансов, он подошел к работнику с ружьём. Тот не дышал, но Громов, на всякий случай, сделал контрольный выстрел в голову. Потом разрядил пистолет и вернулся к «кадилаку».
Следующие дни под предлогом работы превратились в запой. Просвин всё переживал о том, что не может уехать за границу. В какой-то момент, напившись до скотского состояния, чуть не бросился собирать чемоданы, и названивать в Шереметьево. Он орал в трубку, требуя срочно заправить свой самолёт. Приказал Лизоньке тоже собирать чемоданы, тут же передумал и объявил, что надо лететь налегке, оставляя прошлое за плечами. По прилёту на место обещал полностью обновить её гардероб. Но Громов успокоил его пыл. На следующий же после приезда день Громов, после очередного выпитого стакана, опять оставил на время Просвина перед телевизором в гостиной и отправился искать Лизоньку. Найдя её, он подкрался, застав врасплох. Такие отлучки стали случаться по нескольку раз в день. С каждым разом операция становилась опасней, поскольку занимала всё больше и больше времени. Громову очень нравилось набрасываться на неё, когда она не ждёт. Поначалу, она пугалась и вскрикивала. Вскоре – привыкла, а потом пьяные пацанские выходки Громова ей надоели. После очередного раза, когда Громов затащил её за барную стойку и завершил акт на ковре, она обвинила обоих своих любовников в полном бездействии. За два дня они не сделали ничего! Даже не обсудили детали судебного дела, в то время как она поддерживала постоянный контакт со своей командой юристов. И вообще, поскольку Просвин находится под строгим домашним арестом, то Громов должен заниматься разбором дела. Он, кстати сказать, согласно постановлению суда, не имеет права так долго находиться в доме Просвина. Оба, ничего вразумительного ей не ответив, снова впали в пьяный угар. После четырёх дней интенсивной работы (не столько с документами, сколько с общей теперь любовницей), алкоголь закончился, и Громов направился обратно в столицу; благо этот особняк Просвина находился в двадцати минут езды от МКАДа. Дома Громов, не раздеваясь и не разбирая постель, вырубился.
На следующий день позвонил Льезгин. Долго что-то мямлил, Громов не слушал. Потом, наконец, попросил встретиться вечером: есть очень важное дело. У Громова не было планов на вечер, а засиживаться в Комитете допоздна ему не хотелось. Договорились встретиться в небольшом ресторане рядом с Ленинским проспектом. Громов на всякий случай решил поехать на такси. Он не планировал напиваться. Но вдруг? А снова садиться за руль пьяным ему не хотелось.
По кожаному салону такси класса «люкс» витал аромат дорогого освежителя. Громов, откинув голову, смотрел на пролетающие в темноте дома. Москва ему порядком надоела, но за её пределами было ещё хуже, а за границу не впускали. Несмотря на заканчивающуюся зиму, холод никак не отпускал. Ленинский проспект двигался медленно, москвичи, образуя плотный поток, разъезжались с работы. Громов уже начал дремать, когда машина остановилось перед светящимся жёлтыми огнями входом в ресторан «Наполеон». У входа толпились люди. Курили. На небольшой парковке устало ждали своих хозяев дорогие автомобили. «Может, у Льезгина и не такой плохой вкус», – подумал Громов.
– Приехали? – Спросил он у водителя.
– Почти, – сказал тот. – Но тебе не сюда. Тебе во-о-он туда, – он указал на перпендикулярную проспекту улицу, заполненную машинами. – Тут буквально с минуту идти. Я могу подвезти, но там объезжать нужно, а это – снова в заторах стоять.
Громов переспросил дорогу и, заплатив, вышел. Тут же в лицо ударил сильный ветер. «Тьфу, твою мать, да когда эта зима закончится?», – подумал он. Достал пачку сигарет, зажигалки в кармане не оказалось. Он подошёл к группе куривших и громко разговаривающих мужчин в дорогих костюмах, они стояли вокруг чёрного лимузина.
– Мужики, зажигалки не будет? – Спросил Громов, укутываясь в пальто.
Они резко прервали разговор. Один из них, немолодой мужчина в синем костюме протянул зажигалку. Все вместе они неодобрительно посмотрели на Громова. Зажигалка сначала только чиркала и плевалась искрами. Пока сигарета раскуривалась, Громов осмотрел мужчин. Дорогая лакированная обувь, дорогие галстуки, мешки под глазами… «Не смотри на меня так, – подумал Громов, заметив особенно недоброжелательный взгляд одного из мужчин, – ты же не хочешь знать, кто я». Он отдал зажигалку и, криво улыбнувшись, поблагодарил.
Как и сказал таксист, идти пришлось меньше минуты, метров сорок-пятьдесят. Слева показалась светящаяся вывеска с названием ресторана. У входа тоже толпились курящие люди, из двери выходили семьи с маленькими детьми.
Докурив сигарету, Громов вошёл в ресторан. В гардероб стояла очередь. Мимо пробежала пара мальчишек лет восьми в чёрных пиджачках. На диване напротив гардероба сидели две женщины, укутавшись в палантины. Быстро осмотрев Громова, они продолжили общаться. Из зала в холл вышли двое черноволосых и длинноносых мужчин. Они что-то оживлённо обсуждали, смеялись, в такт шагам покачивая круглыми животами. Отстояв очередь в гардероб и сдав швейцару пальто, Громов отправился искать Льезгина в набитом людьми зале. Этот, как оказалось, ресторан грузинской кухни был любим местом отдыха Льезгина. Сюда, прельстившись относительно невысокими ценами, вкусной едой и уютной, какой-то домашней атмосферой, люди приходили большими компаниями, много ели, много пили, а значит оставляли немалые суммы. Громов прошёл по деревянным половицам мимо нескольких шумных компаний. Столы перед ними ломились от традиционных кавказских блюд: шашлыков, люля-кебабов, лобио, хачапури, различной зелени; между блюдами с едой возвышались бутылки с чачей и кувшины с домашним грузинским вином. Громов осмотрелся в поисках Льезгина. На секунду его взгляд остановился на компании из четырёх молодых парней. Вроде бы, ничего не обычного: сидят себе ребята за столом, пьют, закусывают, но один из них, в чёрном пиджаке, заметив Громова, тоже на мгновение остановил на нём свой взгляд. Так они смотрели друг на друга. Бывает такое, что встретишь человека очень на тебя похожего, но всё-таки не копию. И смотришь на него, как в кривое зеркало, никак не можешь найти отличия. Так чувствовал себя Громов, смотря на лицо с такими же, как у него, карими глазами, каштановыми вьющимися волосами, хмурым взглядом, чуть продолговатым носом, тонкими губами: он видел почти себя. Рядом сидящий налысо выбритый парень в очках, с расцарапанной щекой и разбитой губой, легко толкнул его в плечо большим кулаком с кольцом на безымянном пальце.
– Ты, чё, заснул? – Спросил он.
– Так мы едем сегодня или нет? – Спросил другой, стильно одетый парень с чёрными усиками и бородкой.
Громов почувствовал, как кто-то дотронулся до его локтя. Он резко обернулся и увидел Льезгина.
– Здорово, – весело сказал тот, – пошли, нам сюда. Я тебя уже полчаса жду. Не оглядываясь, Громов последовал за Льезгиным в соседний забитый людьми зал.
– Ну и времена настали, – сказал Льезгин, когда оба сели за стол. Громов взял меню и карту вин, остановившись на второй. Выпить хотелось больше, чем есть.
– Что у них там происходит, а? – Улыбнувшись, продолжал он, имея в виду Кремль. – Что ни день, то очередное громкое увольнение. А то и арест. Прям триллер какой-то, – произнёс он с детским интересом.
– Да, случается, – без желания развивать эту тему сказал Громов, выбирая себе алкоголь.
– Меня всё друзья спрашивают: мол, что это значит? А я ничего и не знаю. – Льезгин попытался всё-таки вывести Громова на разговор.
– Разберёмся со временем, – ответил Громов, выбирая водку. – Льезгин, а мы вообще где? – Вдруг недовольно спросил Громов и осмотрелся. Он хотел сменить тему, зная, что Льезгина в курс дела о перестановках не поставили. – Ты не мог место пореспектабельнее выбрать?
– А чем тебе тут не нравится? – Удивился Льезгин. – Тут вкусно, я сюда уже много лет хожу. К тому же, тут поговорить спокойно можно. Уверяю тебя, никаких знакомых ты тут не увидишь.
– Поговорить? – Переспросил Громов, – Льезгин, если это снова твоё нытье на тему невыполнения работы, то я прям сейчас…
– Нет-нет, – поспешно перебил его Льезгин, – с работой я справляюсь. Ну, как могу. Начальник сейчас очень много дел поручил.
– Правильно-правильно. – Недолго думая, Громов решил заказать самую дорогую из ассортимента водку, хотя она и не была настолько дорогой, насколько он привык заказывать себе в других заведениях.
– Ты куда-то пропадать стал последнее время. Давно я тебя в Комитете не видел. – Продолжил Льезгин, когда удалилась официантка. Уж очень он хотел вытащить из Громова хоть какую-нибудь информацию.
– Да всё по делам езжу, Миша, – протянул Громов.
– Понимаю. Спрашивать, куда – не буду. Слушай, я тебя всё-таки по делу вытащил, – понизив голос, сказал Льезгин. – Такая тема...
– Нет, Миша, перестань, – прервал его Громов. Злиться у него сил не было; он решил говорить с Льезгиным назидательно. – Я не хочу больше слушать обо всех твоих сомнениях. Я понимаю, тебе может казаться, что иногда ты поступаешь не по справедливости. Ну, что делать? Работа у нас такая. Понимаешь?
– Громов, я не об этом. – Льезгин заговорил серьёзно. – Тут другое. Ты ведь в курсе, что Федьку Тварина убили.
Громов на секунду замер. И, правда, Тварина же убили. Он абсолютно забыл об этом! Ему самому стало не по себе от того, как легко такая важная информация выветрилась у него из головы. Напоминание подействовало, как удар. С момента, как Громов въехал на участок Просвина, он забыл обо всём.
Он многозначительно кивнул, показывая, что находится в курсе событий.
– Я пару раз звонил в Следственный Комитет. – Продолжал Льезгин. – У них там полный бардак. Церберева отстранили от должности, ты ведь в курсе? – Он наклонился к столу и сказал ещё тише, – они с Алексеем Алексеевичем что-то не поделили.
– В курсе, в курсе, – задумчиво произнёс Громов, все ещё не понимая, как он мог забыть об убийстве Тварина.
Подошла официантка, принесла холодную, покрытую изморозью, бутылку водки и поставила на стол вместе с двумя рюмками. Она откупорила бутылку и стала наливать.
– Я не буду, – немного виновато улыбнулся ей Льезгин, – я за рулём. – Она недовольно забрала вторую рюмку и ушла.
Громов широко зевнул. Он подумал, что если так будет продолжаться дальше, то можно совсем спиться. Ну, ничего, завтрашний день он точно решил провести в трезвости.
– Так вот, – продолжал Льезгин, – я несколько раз звонил в Комитет…
– Зачем? – Снова перебил его Громов уже недовольным тоном, – наш Комитет убийством Тварина не занимается. Оставь это следакам. Что ты в это лезешь?
– Да подожди ты, Громов, – Льезгин хотел продолжать эту неприятную Громову тему. – Дай мне тебе объяснить...
– Ищешь приключений на свою жопу, – пробурчал Громов.
– Так вот, – вздохнул Льезгин, – там нашли записи камер, я попросил, мне прислали.
Громов потёр лицо ладонью. Этот разговор был ему не нужен, и он уже не старался скрывать своё недовольство.
– Тварин выходит из дома, на улице темень, одни силуэты видно: его, дверь, откуда он вышел, и джип. – Льезгин продолжал, как бы, не замечая реакции Громова. – Он подходит к автомобилю. Когда открывает дверь, из-за машины выходят несколько человек. Ни лиц, ни одежды не видно. Очень грамотно они его хватают, так что он даже и не пикнул, как-то вырубают и запихивают в машину, на заднее сидение.
Громов выпил водки.
Официантка принесла блюда: хинкали, хачапури по-аджарски, шашлык, блюдо с зеленью.
Громов налил себе ещё.
– Через час джип Тварина-младшего виден уже на других камерах, по дороге в область. Камеры отслеживают его довольно долго, потом машина сворачивает в лес. Там её и нашли потом, сожжённой. – Льезгин аккуратно развернул белую салфетку, постелил себе на колени.
– Отличное расследование, Льезгин, – сказал Громов, – вижу, ты внимательно просмотрел записи с камер. Слушай, а может тебе опером стать? – Ехидно спросил Громов, – будешь днями напролет кино с камер смотреть.
– Я это к тому, Громов, – серьезно сказал Льезгин, – что уж очень хорошо эти нападавшие всё рассчитали. Это прямо, как на заказ.
Громов ничего не ответил. Он принялся жадно запихивать себе в рот сочные горячие куски шашлыка, перемежая их листьями салата, кинзы и другой ароматной зелени. Только сейчас он сообразил, что последние несколько дней больше пил, чем ел.
– Вот к чему ты всё это затеял.., – протянул Громов с набитым ртом. Он потянулся к бутылке и налил себе водки.
– Вдруг это как-то с тобой связано? Они же выглядели точно так, как те твои взрывники.., – совсем тихо прошептал Льезгин, опасаясь реакции Громова. – Я бы на твоём месте волновался.
– На моём месте, ты Льезгин, – он указал на него вилкой, – давно бы лежал в земле.
Но в чём-то Льезгин был прав. Большая часть высокопоставленных работников органов безопасности сильно опасались за свои жизни. Тот же Начальник, например, ездит с двумя машинами сопровождения. Медленно пьянеющий Громов пытался обнаружить в душе хоть капельку страха. Но нет, страха не было. Отчасти потому, что он вообще не относился к Льезгину серьёзно. Ведь кто такой Михаил Льезгин? В общем-то, в их важных делах он ещё пацан, мальчишка. Что он понимает? Что знает? Он жизни ещё не попробовал, а уже лез делать выводы и говорить ему, Громову, опытному, матёрому сотруднику спецслужб, что и как делать и куда смотреть. Да Льезгин из-за чего угодно запсихует, мыши испугается. Пусть лучше сидит, доклады составляет.
– В любом случае, – Льезгин чуть обиделся, – мне кажется, что это – те самые группировки. Это – единственное объяснение, которое я могу дать происходящему.
– Посадили всех. – Громов недовольно вздохнул.
– Не всех, – отрезал Льезгин.
– Ну, допустим. – Громов положил приборы на стол, чтобы не отвлекаться. – Вот ещё шесть-восемь месяцев назад они поджигали полицейские машины, иногда, – он сделал ударение, – они сдирали баннеры с Паханом. Время от времени дрались со сторонниками партии Пахана на улице. Так что же, ты считаешь, – он говорил со злобной насмешкой, – теперь они вдруг начали покушаться на жизни высокопоставленных работников органов безопасности и жестоко убивать близких родственников крупных бизнесменов? Тебе не кажется, – с нотой сарказма спросил он, – что это уж слишком большой качественный скачок?
– Да, согласен, – настаивал Льезгин, – большой. Но может они там, я не знаю, готовились всё это время.
– К чему готовились? – Вскинул руки Громов. – Нахера им Фёдор Тварин? Вот именно, что ты не знаешь. Льезгин, никто не требует от тебя отвечать на все вопросы. Не выдумывай ответы.
– Мне всё равно кажется, что это они. Ну, вот смотри. Пока мы с тобой думаем, что они все уже сидят, они тайно продолжают свою деятельность и становятся опаснее, набирают больше людей в свои ряды.
– Для чего? – Устало спросил Громов и налил себе водки.
– Тварин – это просто тренировка. Так же, как и ты. Ведь не нашли тех, кто взорвал твою машину. Уверен, что и убийц Тварина не найдут. Ну, схватят на улице первых попавшихся. Но настоящих-то точно не найдут.
Громов выпил.
– Льезгин, – сказал он, оправляя в рот хрусткий лист салата, – есть большая вероятность, что Фёдора убили конкуренты Сергея. У них там какие-то свои замесы.
– Откуда знаешь? – Нахмурился Льезгин.
– Да оттуда! – Резко ответил Громов. – Какая тебе разница? Просто выбрось всю эту чушь из головы. Я понимаю, что тебе хочется тоже решить какую-нибудь серьёзную проблему. Но поверь, моя машина и последний инцидент никак не связаны.
Льезгин задумался. Подпившему Громову очень не нравились инициативы Льезгина. Ему казалось, что тот не только лезет не в своё дело, но ещё и не имеет никакого представления, о чём говорит. Льезгин – парень амбициозный, слов нет. Но все его разглагольствования были похожи на выпендрёж. Он напоминал ребёнка, который выучил несколько умных слов и вставлял их невпопад, когда говорил с взрослыми. Но если в случае с ребёнком это вызывало бы чувство умиления, то Льезгину – работнику Комитета – это было непростительно.
– Миша, – сказал Громов, – и твоё время настанет, я отвечаю. Только пока притормози. Я надеюсь, ты Начальнику всё это не говорил?
– Ещё нет.
– Вот и не говори. Сейчас, реально, не время. Комитет по уши в проблемах.
– Я думал ему намекнуть, – признался Льезгин, – но, наверное, ты прав, не буду.
– Молодец. – Громов на секунду зажмурился. Ему вдруг стало душно. – Вот и не надо.
Больше эти скользкие темы они не обсуждали. Чтобы не молчать, Громов задал дежурный вопрос: «как жизнь?». Льезгин принялся в самых мелких деталях рассказывать о своей жизни. Громов не слушал. Он допил водку и поспешил расплатиться. Льезгин предложил подвести до дома, но Громов вежливо отказался. Он заказал машину от проспекта, с того места, где высадил его таксист, с которым он приехал сюда. Недолго подождав в очереди в гардероб, он получил серое пальто. Вышел из ресторана. На крыльце курила пара, мужчина и женщина. Громов достал сигарету и попросил у них зажигалку. Стало совсем темно. Машины медленно продвигались к проспекту. Громов уже отходил от входной двери, когда услышал своё имя. Он повернулся. Группа из четырёх парней, мимо которой он прошел ранее, стояла у входа в ресторан, курила и что-то громко обсуждала, выдыхая дым в темноту.
– Да нет, Сань, это ж херня полнейшая, – весело сказал один из них, тот, в котором Громов увидел себя. Саня, накаченный, с овальным лицом и чёрными причёсанными волосами что-то ответил, Громов не разобрал что. Поняв, что обращаются не к нему, он повернулся и, куря, направился ко всё ещё забитому машинами Ленинскому проспекту.
Знакомство молодого Александра Сергеевича и Валентина Аркадьевича произошло примерно следующим образом.
Валентин Аркадьевич Просвин занимал должность помощника Пахана с середины десятых годов. По некоторым данным, он являлся одним из самых богатых людей в аппарате управления страной, имея активы больше чем в двадцати компаниях и интересы во многих сферах деятельности, особенно банковской. Но в какой-то момент Просвину стало мало того, что он имел. Будучи абсолютно уверенным в своём авторитете, он не ожидал нарваться на какое бы то ни было сопротивление. Но, то ли по неосторожности, то ли по неудачному стечению обстоятельств он столкнулся с важными работниками Федеральной Службы Безопасности. Те предложили ему не меряться силами, но Валентин Аркадьевич принял это предложение, как вызов. Обсудив сложившуюся ситуацию со своими коллегами из того же ведомства, он отправился прямо в кабинет к Алексею Алексеевичу, старому приятелю и, в то время, начальнику охраны Пахана. Алексей Алексеевич всё внимательно выслушал и предложил для помощи одного своего хорошего знакомого из отдела собственной безопасности.
Александр Сергеевич впервые встретился с Просвином в элитном столичном ресторане. Внимательно его выслушав, он пообещал подумать, что можно сделать. Конечно же, за определённую плату и с привлечением уже известных Просвину сотрудников ФСБ. Так, маленькая группка из четырёх работников Федеральной Службы Безопасности начала уголовное дело, расследование по которому в скором будущем освещали все федеральные и региональные каналы. Но никто не мог и предположить, как далеко заведёт их это расследование. Расследуя дело против покровителей бизнеса, заинтересовавшего Просвина, следователи во главе с Александром Сергеевичем наткнулись на некоторые странные факты. От работников службы ниточки тянулись к нескольким компаниям, в оффшоры, а оттуда – к очень близким людям самого Пахана. Так Просвин случайно наткнулся на хорошо спрятанную схему вывода денег за границу. Близость её к Пахану теперь могла угрожать жизням всех участвующих в раскрытии. Так и вышло. Через неделю Пахан пригласил к себе Просвина. Но что особенно странно, не в кабинет, а в автомобиль. Они ездили вместе около получаса, и всё это время Пахан спокойном тоном объяснял Просвину, что есть места и ситуации, о которых даже он не знает, и туда лезть точно не надо.
Просвин срочно связался с Александром Сергеевичем и попросил немедленно закрыть дело. Громов и сам ни за что бы не решился пойти против людей, близких к Пахану. Но ситуация осложнилась. Один из работавших над делом под началом Александра Сергеевича вдруг решил вылить всю информацию на один из новостных сайтов в интернете. Надеясь таким образом заработать себе имя, он, прихватив с собой добрую половину документов, сбежал за границу, попросив там политического убежища. Просвин за один день поседел и, как показалось Громову, даже постарел. Но Просвину повезло, в тех бумагах он не фигурировал, как заказчик дела. А вот имя Громова там пару раз всплывало.
На следующей встрече Пахан уже не был так спокоен. Он приказал, как угодно, но срочно разобраться с перебежчиком и предателем. Тогда, посоветовавшись с Алексеем Алексеевичем, Громов и Просвин решили избавиться от информатора, пока тот не начал давать показания. Громов полетел за границу для встречи с бывшим коллегой. Якобы, просто для того, чтобы узнать причины столь опрометчивого поступка. Тот охотно согласился и рассказал, что уже давно хотел вырваться из страны и уехать за границу, где спокойно жить в своё удовольствие. Только вот никак не мог найти подходящего момента. А теперь у него западное гражданство и дом. «Но какой ценой», – подумал Громов. Информатора ему было совсем не жалко. Громов улетел. А через два дня бывший ФСБ-шник слёг в больницу с отравлением, где и умер через две недели. Западные спецслужбы начали расследование и через год попросили российское правительство выдать им Громова и Просвина, причём, последнего, как заказчика преступления. Ни того, не другого Пахан, естественно, не выдал. Хотя выезд за границу им обоим и ещё нескольким причастным к делу был навсегда закрыт. Просвину даже пришлось подать в отставку – по собственному желанию. Но ему быстро нашли место руководителя в какой-то очень крупной государственной корпорации, близкой к министерству обороны, оставили все привилегии, даже сопровождение ФСО. Громов, к своему удивлению остался работать на своём месте, даже получил повышение в должности и прибавку к зарплате. «Доказал свою надежность, проявил преданность и был прощён», – услышал он однажды от близких людей Пахана. Имя Алексея Алексеевича нигде не фигурировало. Просвин продолжал с ним общаться как ни в чём не бывало. Отношения Начальника и Громова после происшествия улучшились.
Только Оксана всё это перенесла очень тяжело. Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что живёт и спит рядом с убийцей, который теперь навсегда ассоциируется у неё с Паханом и его, как она говорила, «режимом». Александр старался, как мог, её успокоить: объяснял, что по-другому он не мог поступить, что всё это – на благо их и их будущего. На что она ответила, что не хочет иметь подобные блага и, тем более, никакого будущего с таким человеком. Она собрала чемоданы и уехала за границу. Когда такси увозило её от подъезда Громова, он ощутил странное безразличие. Он так устал за прошедшие несколько недель, что уже даже был рад тому, что любовница уехала. Начиналась какая-то новая фаза его жизни, в которой Оксане места не было.
Просвин с тех пор поменял ещё несколько мест работы, поднимаясь по карьерной лестнице всё выше и выше. Только вот Пахан его к себе уже не приближал. Последнее время он занимал руководящую должность в какой-то компании, связанной с космосом. Он старался избегать телекамер, если и попадал в кадр, то всегда оставался каким-то малозаметным. Для друзей он оставался человеком добрым и надёжным. Любил охотиться, мог часами сидеть в сугробе или в овраге, чем очень злил начальника своей охраны. Связался с женой Лизогуба Лизонькой, работавшей под его началом. У них уже вот год, как был роман, о котором мало кто знал. Громов – знал. Не смотря на своё прекрасное отношение к Просвину, он ревновал, хотя даже себе в этом не признавался.
С мигалками на машинах они быстро доехали до посёлка, где Начальник отстроил себе шикарный особняк. Громову и раньше доводилось бывать у него в гостях, правда, сейчас он никак не мог вспомнить, когда приезжал сюда в последний раз.
На участке в несколько гектаров, который круглосуточно охраняли десять спецназовцев, был выстроен огромный замок с гаражом на восемь автомобилей, несколькими бассейнами, подвалом с элитным алкоголем, специальным залом, где хранилась коллекция стрелкового оружия.
Начальник сидел в большой гостиной за белым с золотыми узорами столом. Вообще всё в комнате было в золотых извивающихся узорах: белый диван, подушки на диване, небольшой старинный клавесин, колонны, подпиравшие потолок, несколько комодов, шкаф со старинной фарфоровой посудой, мягкие кресла. Потолок, стены и двери были украшены сценами в стиле эпохи Возрождения: вот молодые люди и девушки завтракают на природе, вот полуобнажённая женщина с тянущимися к ней ангелами, вот охотники настигают раненную лань. Для того чтобы окружить себя такой красотой, Начальник в своё время привез из Франции мастера-живописца и заплатил тому кучу денег.
Изящество интерьеров сочеталось в особняке Начальника с бронированными дверями и пуленепробиваемыми стёклами. Окна были закрыты тяжёлыми, почти театральными занавесями с вышитыми на них золотом растениями; на всех открытых поверхностях стояли фотографии в золотых рамках и коллекционные статуэтки; огромный плазменный телевизор на комоде тоже был в золотом обрамлении. Громов никогда не был во французском замке семнадцатого века, но представлял, что он выглядел бы примерно так. Почему Начальник захотел окружить себя интерьером именно средневекового французского замка? Видимо, это было его единственное представление о роскоши. Не хватало только свечей с канделябрами и дам в пышных бальных платьях.
Начальник сидел в красном спортивном костюме; седые волосы на груди вылезали из-под расстёгнутой молнии. Громов позвонил ему с полчаса назад, рассказав, что сложилась ситуация, требующая срочного разрешения.
– Ну, что у вас там? – Спросил Начальник, когда Громов с Покрошиным появились в гостиной, – Саша, ты снова бухал всю ночь? Ты куда вообще пропал? Тебя весь день искали…
– Алексей Алексеевич, очень плохо себя чувствовал, приболел, – Громов покашлял.
Начальник посмотрел на Покрошина. Тот выглядел вполне нормально. «Видимо, и, правда, приболел», – подумал Начальник.
– Ну, докладывайте.
– Фёдора Тварина убитым нашли, – сказал Громов.
– Где? – Металлическим голосом спросил Начальник.
– Да, тут, – Покрошин махнул рукой куда-то в сторону, – в Подмосковье.
– Твою мать.., – Начальник откинулся на спину стула, – а кого хера, он не на зоне? Приговор когда вынесли? А, Громов?
– Приговор-то вынесли, – кивнул головой Громов, – а вот с исполнением у них, видимо, затянулось.
– А ты что за этим не проследил? – Осуждающе спросил Начальник.
– Алексей Алексеевич, – начал оправдываться Громов, – дел уж очень много было…
– Знаю я твои дела, – махнул рукой Начальник. Он встал и прошёлся по гостиной.
Покрошин рассказал всё в деталях: как, кто и где нашли труп; поделился он и своими соображениями о предполагаемых мотивах убийства.
Начальник неодобрительно качал головой.
– Хули же он по Москве катался, время с дружками проводил. Громов, тебе бы за это по шее надавать надо.
– Алексей Алексеевич, да его бы в тюрьме тоже убили, – развел руками Громов.
– А вот этого мы наверняка знать не можем, – резко осадил его Начальник.
Покрошин и Громов стояли по стойке смирно, держа руки по швам.
– Твариным пусть мусора занимаются, – сказал Начальник. – Сейчас у нас есть дела поважнее.
– А если Сергей позвонит? – Спросил Громов.
– Ну и пусть звонит. Ты с ним поговори.
Громов не очень хотел общаться с Твариным-старшим. Он знал, тот именно его будет обвинять в случившемся, ведь это по его наводке сынку вынесли такой приговор. Но, видно, придётся. И тут же Громов решил, что будет отстаивать своё решения, доказывать, если потребуется, что оно было единственно правильным.
– Покрошин, – сказал Начальник. Тот поднял брови. – Ты посматривай, что там происходит, иногда Громову давай знать.
Покрошин кивнул.
Вскорости Покрошин с Громовым собрались уезжать, дело шло к утру. Но Начальник попросил Громова задержаться.
Было что обсудить. После отставки Церберева и всей его команды место руководителя Следственного Комитета было свободным. Начальник предложил назначить Покрошина исполняющим обязанности, но Громов уже наметил того на должность заместителя руководителя Администрации.
– Что думаешь, Громов, – спросил Начальник, – как тебе майор Митенин.
– Тот, который главный по шпионажу? – Уточнил Громов. – Амбициозный парень.
– Все они там амбициозные. Ничего, мы его сдержим, если что.
Так и решили. Громову очень нравилось принимать участие в подобных обсуждениях. По каждому вопросу у него было своё мнение, и он не стеснялся его высказывать. Многих людей он недолюбливал, и новости об их отставке радовали его. Многим он не доверял и не советовал их Начальнику. Хотя и понимал, что советовать что-либо Начальнику бесполезно, он сам всё знал и поступал всегда так, как сам считал нужным. Но, всё-таки, давал Громову возможность высказаться.
Ранним утром Громов с Начальником стояли в кабинете на седьмом этаже перед широким повисшим в воздухе экраном. Алексею Алексеевичу звонил Сергей Тварин. Его крупное лицо появилось на середине экрана. Громову показалось, что Тварин сильно постарел с момента их последней встречи. Кожа на лице стала ещё более дряблой, складок появилось больше. Надтреснутым голосом он поздоровался. Начальник и Громов выразили ему свои соболезнования.
– Спасибо, ребята, спасибо. – Выдохнул Тварин. – Я, в общем-то, всё уже знаю. Звоню с просьбой. Алексей, найди тех, кто это сделал. У меня есть основание думать, что это могут быть знакомые мне люди, – он сделал паузу и глубоко вздохнул, из горла раздался сип. – Ситуация в Москве отражается и на регионах.
– Сергей, – серьезно начал Начальник, – я боюсь, с этим сложно. Ты же знаешь, Комитет сейчас переживает не лучшие времена. На жизни наших сотрудников покушаются, на людей заводят дела, к тому же там, наверху.., – он кивнул на потолок.
– Алексей, – прервал его Тварин, – пожалуйста, не рассказывай мне про верхи. Я понимаю, что ситуация сейчас не простая. Уж кто-кто, а я-то знаю.., Я прошу…
– Сергей, – вмешался в разговор Громов, – понимаете, это уже не в наших силах. Этим занимается Следственный Комитет. Чтобы этим занялись мы, дело должны опять передать в Комитет. Да и откуда вы можете знать, кто убил вашего сына? А если знаете, то звоните в Следственный Комитет. Я уверен, что они приложат все силы для поимки виновных.
– Да, что же вы?! – Разозлился Сергей. – Не рассказывайте мне про все эти ваши игры! Не вешайте мне лапшу на уши! До людей, о которых я говорю, никакие следаки не дотянутся. А ты, Алексей, точно можешь.
– Сергей, я тебе уже сказал, – наставительно говорил Начальник, – у нас сейчас нет ресурсов, чтобы перебирать твоих подозреваемых. К тому же, твой сын был приговорен к сроку. Почему он тусовался на свободе, да ещё и в Москве?
Сергей напрягся.
– На самом деле, – продолжал Начальник, – что мы могли бы сделать, так это начать расследование против местных исполнительных органов. Как могло получиться, что приговорённый за тяжкие преступления мог так долго оставаться на свободе, да ещё и уехать в другой город!? Но мы, Сергей, прекрасно понимаем, что тебе и так плохо, да и нам не до этого. Так что не советовал бы тебе на нас злиться.
– Да что ты говоришь про тяжкие преступления? – Разозлился Сергей Тварин, – не ты ли в одиннадцатом сбил того парня, после юбилея. Что-то я не помню….
– Время было другое, Сергей, – высокомерно перебил его Начальник. – Сам всё помнишь. Я тебе сказал, нет у нас сейчас ресурсов для решения твоих личных проблем.
– Не говори мне про другое время, Алексей, – Сергей задыхался, но продолжал спор, – ничего не изменилось, если мы с тобой на своих местах. И проблемы решаются так же, как и всегда. И всегда так решаться будут. Ты тут берега не путай.
Начальника охватывала тихая ярость. Продолжать диалог не было смысла.
– Я всё сказал, Сергей. – Начальник нажал на кнопку, экран с лицом Тварина испарился в воздухе. Начальник прекрасно понимал, что, вполне возможно, это был последний раз, когда он разговаривал с Твариным.
– Может, его жизни и правда угрожают? – Задумчиво спросил Громов.
– Может быть, хотя не уверен. Тварин – ещё тот хитрец. – Сказал Начальник. – Нашел ещё один повод, чтобы убрать своих конкурентов. Может ему повезёт, и их имена окажутся в наших списках, но я что-то не припомню. В любом случае, если его сына и, правда, замочили его враги, то ему самому недолго осталось. Такую борзость сложно остановить на полпути.
Громов обдумывал ситуацию.
– Тварин – старая школа, своё он уже отпахал. Он жаден, и себя изжил. – Начальник сел в кожаное кресло. – Тот, кто будет после него, будет лучше. А если нет, то мы сами всех замочим. С К-ом потом разберёмся, когда в столице кипиш уляжется.
– Как скажете, – кивнул Громов.
– А ты, Саша, – предложил Начальник, – езжай-ка лучше к Просвину. Через пару дней оформим дело. Начнешь его официально разбирать. Обсуди там с ним, что да как. Только никому на глаза особенно не попадайся. Он всё-таки под домашним арестом.
– За Валентина я ручаюсь. Но вот любовница его.., – задумался Громов,– истеричка она какая-то. Того и гляди, ещё психанёт...
– С ней сам разберись, – махнул рукой Начальник. – С Валей посоветуйся. И отнесись к ситуации серьёзно. – Он посмотрел на Громова. – Это – твоё последнее дело перед повышением. – Начальник опустил голову к бумагам, но Громов заметил быструю улыбку, пробежавшую по его губам.
В груди у Громова что-то ёкнуло: значит всё решено. Он улыбнулся. Значит он – глава Администрации Пахана. Осталось совсем недолго.
Разбираться в деле Просвина для Громова будет одним удовольствием. Сильно напрягаться не нужно. Можно посидеть и повспоминать старые времена. К тому же, Просвин был таким же любителем выпить, как и Громов.
Громов не стал возвращаться в Комитет после поездки к Лизоньке. Он сильно злился. «Почему бы ей не позвонить Лизогубу, раз она в таком дерьме? – думал он. – Пусть сама с Просвиным решает, как выкручиваться». Да и, в конце концов, какое право она имеет что-либо от него требовать?! Да ещё и в таком тоне! Кто она вообще такая?! Жёнушка какого-то назойливого лоха, любовница проворовавшегося бизнесмена-чиновника? Единственное, что она сделала правильно в своей жизни, это выбрала, кому давать. Если бы не это, то кем бы она вообще была?! Раздвинутые ноги не дают ей никаких особых прав. Никто не обязан сломя голову бросаться на её защиту. Пусть Лизогуб этим сам занимается. Кем она себя возомнила?! Если бы она хоть нормально попросила, то ладно, можно было бы вписаться. Но вот так набрасываться, в истерике? Пусть сначала успокоится. Все эти мысли сменялись всё быстрее и быстрее, пока Громов не почувствовал сильную усталость.
Пока он ехал домой, злоба куда-то ушла. В конце концов, Громов был гораздо ближе к эпицентру конфликта, чем Лизонька или даже Просвин. Мысли в голове путались. С одной стороны, он понимал, что, если не вытащить их, то через какое-то время могут прийти и за ним. Но, с другой – ему совсем не хотелось помогать лично ей. Если бы делом занимался Комитет и Начальник поручил его Громову, то он бы им и занялся. Валентина он жалел, но ответственности за Лизоньку не чувствовал.
Громов позвонил Покрошину; его мобильный телефон был недоступен. Он позвонил на домашний. Ответила жена Покрошина, Женя. Очень недовольным тоном дала понять Громову, что нормальные люди на неделе работают, а не набухиваются до свинского состояния. У Покрошина – куча работы, и, вообще, он проводит больше времени с Громовым, чем с детьми. Она повесила трубку. «Ну, вот, блядь», – подумал Громов. Злоба снова начала распирать его. Он схватил ключи от машины и серое пальто.
Чёрный «кадиллак» нёсся по ночной столице, подрезая колымаги обывателей. Всё вокруг такое знакомое: грязный снег под оранжевыми фонарями, капли на лобовом стекле и размытые в них фары встречных машин, звук мотора, ор радио и почти бросающиеся под колёса пешеходы.
А ещё через три часа езды по городу голова у Громова раскалывалась от боли, руки не слушались. Громов смешал алкоголь и бутиратом, который он принимал второй раз в жизни. Мчащийся «кадиллак» носило из стороны в сторону, болтало по колеям. Громов хотел было сбавить скорость, но выпитое спиртное, перемешанное с наркотиком, мешало вспомнить, как это сделать. Правая нога онемела на педали газа, всё тело ныло. Он только успевал объезжать машины в потоке, избегая столкновения. Сознание затуманилось. Глаза закрывались. Ему приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы голова не упала на руль, и сознание не отключилось. Громов снова дёрнул руль, и машина резко метнулась влево. Громов замотал головой, стараясь не отключиться. «Надо бы съехать с четырехполосного проспекта во дворы, где меньше шансов разъебаться к хуям собачим», – промелькнуло где-то в подсознании. Вдалеке, на следующем перекрёстке, мигал зелёный круг светофора. Приблизившись к повороту, он перестроился из левого ряда через весь поток, свернул направо, не обращая внимания на гудки и визг тормозов подрезаемых машин. «Кадиллак» занесло. Громов надавил на газ, автомобиль устремился вперёд по узенькой улочке. Он усмехнулся, подумав, что это он – хозяин жизни, этого мира, этой дороги. К этому моменту он перестал понимать, в какой части Москвы находится. Громов попытался осмотреться, но онемевшая шея плохо слушалась: в одну сторону голова, вроде бы, поворачивалась, а вот в другую – отказывалась. В глазах всё плыло: фонари, чёрное небо, фары машин, огни в окнах панельных хрущёвок. «Когда же всё это закончится?» Наконец, справившись с непослушной шеей, Громов увидел впереди два тусклых огня. Они быстро приближались. Казалось, что есть ещё достаточно времени перестроиться. Но вдруг, помимо его воли, как бы на автомате, правая нога вдруг дернулась и ударила в педаль тормоза. «Кадиллак» завизжал покрышками по холодному асфальту и проскользил несколько метров вперёд, легко ударив в багажник тёмно-зелёного старенького «москвича».
Громов почувствовал толчок; отдало в руки. Подушки безопасности, на счастье, не сработали. «Как он меня, блядина, не увидел», – подумал Громов. Он почти вывалился из автомобиля и, не закрыв дверь, подошёл к капоту. Бампер немного помялся прямо посередине, обломок хромированной решетки радиатора лежал на мостовой. Яркие фары «кадиллака» освещали разбитую заднюю часть «москвича». Из него вылез дед – потрёпанный, как и его машина. Он обхватил руками седую голову.
– Ах ты, поганец! – Он начал вопить и грозить кулаком.
Только этого Громову сейчас не хватало. Будь он в другом состоянии, и будь это в другое время, он просто бы заплатил деду. Но сейчас подобное даже не пришло Громову в голову.
– Ты, что, блядь, не видел, что я ехал? Хули ты так медленно пёрся? – Проорал Громов.
Он, как мог, проковылял к деду. Тот начал что-то кричать в ответ, махать руками. Пьяному и обдолбанному Громову показалось, что дед хочет его ударить, и он решил напасть первым. Он схватил дедка за ворот куртки и ударил кулаком в нос. Лицо старика залила кровь.
Глядя на его разбитое лицо, Громов начал понемногу приходить в себя. «Высокопоставленный работник КНОПБа, будучи в состоянии наркотического опьянения, избил пенсионера до смерти», – представил себе Громов заголовок завтрашней статьи на неподконтрольном властям сайте в интернете. Он ещё ударил деда, на этот раз в живот, и запихнул его в салон «москвича». Дед, крехтя и охая, обнял руками живот и упал на переднее сиденье. Держась за открытую дверь и стараясь не упасть, Громов несколько раз пнул деда по голове каблуком. Проезжающие мимо автомобили замедляли ход, кто-то что-то выкрикнул из окна. Громов добрался до «кадиллака», сел за руль и ударил по газам. На экране приборной панели высветилась стрелочка с маршрутом. Спать хотелось всё сильнее. К счастью, ехать до дома Громову оставалось меньше получаса. С трудом себя контролируя, он, как мог, доехал до чёрных ворот жилого комплекса.
* * *
Около двух утра сон внезапно прервался звонком на мобильный. Громов резко открыл глаза и долго соображал, откуда идёт звук. Наконец, поняв, что происходит, он потянулся за телефоном.
– Да, – прохрипел он в трубку. Во рту был отвратительный вкус табака и рвоты. Казалось, опьянение его ещё не отпустило.
– Простите, что беспокою вас в такой неурочный час, Александр Сергеевич, – заговорил неуверенный незнакомый голос, – но тут такое дело...
– Какое? – Резко перебил его Громов. Он взял стакан с водой, стоявший на тумбочке, и сделал три больших глотка.
– Помните то ДТП? Автомобиль сбил троих девушек, вы им занимались... – С каждым словом голос становился всё тоньше.
У Громова появилось плохое предчувствие.
– Так вот, его нашли мёртвым, – почти прошептал голос.
– Как – мёртвым?! – Переспросил Громов. – С кем я говорю, кто это?
В трубке послышался шум, позвонивший явно передавал её кому-то другому. Через несколько быстрых вздохов Громов узнал знакомый голос.
– Бля, Громов, ты куда пропал? Тебя весь день все искали! – Вскричал Покрошин.
– Весь день? – Переспросил Громов.
– Это ты вчера ночью гонял? Чёрный «кадиллак» пол-Москвы на уши поставил. Если узнают, что это ты, то тебе пиздец.
Громов ничего не соображал. Он уронил голову на подушку. Вчера ночью? Он толком и не помнил, где был вчера ночью.
– Ничего я не гонял, – сказал он лениво.
– Я даже не хочу знать, где ты был весь день. Короче, вставай, давай. Тварина убили. – Быстро говорил Покрошин, – пиздец какой-то.
Громов вывалился из постели на пол. Держась одной рукой за голову, другой опираясь об пол, он поднялся на ноги и начал ходить по комнате, стараясь не потерять равновесия.
– Да. В одном дворе на помойке валяется. На самом деле, всё очень плохо, – говорил Покрошин.
– Выезжаю, – сказал Громов и повесил трубку.
Покрошин прислал ему сообщение с адресом.
Долго не раздумывая, Громов оделся в помятую, зловонную, валяющуюся по всей комнате одежду; он не помнил, как раздевался, ложась спать, какое сегодня число и сколько времени он проспал. Натянув брюки, он потёр ладонью лицо. «Сраные бутираты», – подумал он. Выпив четверть банки рассола, он вышел из подъезда. Холодный ночной воздух ударил в голову. Громов остановился, пытаясь прийти в себя. Пошарив по карманам, найдя помятую пачку сигарет, он поспешно вытащил одну. Она оказалась сломанной. Так же, как и вторая. Громов зашагал в сторону автостоянки. Нервно покопавшись в почти разорванной пачке, он, наконец, смог достать сигарету, не сломав её. Закурив, он понял, что не очень отчетливо помнит, где оставил машину. Покрутив головой, он заметил свой «кадиллак». Его автомобиль стоял чуть дальше, вскарабкавшись на заснеженную клумбу, где летом разбивали аккуратный газон. Память потихоньку стала возвращаться. Громов вспомнил, что, когда он въехал на парковку, свободных мест не было, и он загнал свой «кадиллак» на одну из клумб, ругая соседей, которые заняли его место. Сейчас, подойдя к автомобилю, он заметил сломанную решетку радиатора и поцарапанный бампер. Откуда были эти повреждения, он не помнил. Сердце на секунду замерло: вдруг он кого-то сбил? Подошёл ближе и осмотрел кузов. Пятен крови не было. Только несколько зелёных царапин чужой краски. Он немного успокоился: хорошо, что только помял чужую машину, а не сбил кого-то. Но решил сейчас об этом не думать; были проблемы и посерьёзней. Кое-как забравшись на сиденье, Громов завёл двигатель.
Сорокатрёхлетнего сынка Тварина нашёл на помойке бомж Семён, когда проходя мимо мусорных баков, он заметил лакированный ботинок, торчащий из-за пакетов с мусором. Полиция огородила место происшествия, срочно приехали следователи из Следственного Комитета и Покрошин.
Громов припарковал свой «кадиллак» рядом с чёрной «БМВ» пятой серии с синей мигалкой на крыше и красной полосой по всему кузову. Он подошёл к группе людей, стоявших вокруг помойки. Место происшествия было освещено прожекторами и отгорожено полицейскими машинами от любопытных местных жителей.
– Здравия желаю, Громов, – уныло произнес Покрошин, держа руки в карманах куртки.
– Здравия, – бросил ему Громов и засунул голову поглубже в воротник пальто. – Рассказывайте.
– Да что рассказывать, – Покрошин пожал плечами, – пиздец тут полнейший. Вот познакомься, – он кивнул на молодого полицейского куртке с папкой в руках, – это Павел.
Тот протянул Александру руку. Однако Громов её не пожал, ограничившись кивком головы.
– Это он тебе звонил.
– Ну, что, Павел, – сказал Громов, – тогда ты рассказывай.
Павел начал рассказывать, кто и как обнаружил покойника. Громов очень быстро перестал его слушать. Он смотрел на то, что когда-то было Фёдором Твариным. Его труп лежал среди мусорных пакетов, мешков, ящиков и прочего хлама. Лица было не узнать, оно всё распухло от многочисленных ударов чем-то тяжёлым и покрыто запёкшейся кровью. Глаза превратились в два вспухших фиолетовых бугра. В открытом рту зубов не было, вместо них виднелось что-то синее. Все пальцы на руках переломаны. На лбу маркером написано: «сука». Фёдор был в чёрном свитере и серых брюках. Всё – грязное. На шее поблескивала толстая золотая цепь, её не сняли, значит – не ограбление.
– У него ещё все кости сломали, – сказал Павел под конец своего нудного описания произошедшего.
– Да, уж, – тихо сказал Покрошин, осматривая тело.
– Голов полетит… Потом, как ягоды, собирать будем. Я такой обработки с девяностых не видел, – сказал подошедший тучный полицейский. – Профессиональная работа. Били его долго, со знанием дела. Скорее всего, арматурой и битами. Пальцы и зубы выдирали щипцами.
– Протокол составили? – Спросил у него Покрошин. Тот утвердительно кивнул в ответ.
– А что у него во рту? – Присматриваясь, спросил Громов.
– Яйца, – спокойно ответил полицейский. – Их, кстати, лучше вытащить, пока народ не узнал.
– А то потом свои прятать придется, – усмехнулся другой полицейский.
Покрошин презрительно посмотрел на него.
– У вас хоть какая-нибудь информация по делу есть? – Зло спросил он.
Первый полицейский, широко зевая, кивнул головой.
– Есть.., – Протянул он. – Он ехал от друзей, на этот раз, на удивление, особо пьяным не был, – он усмехнулся, но быстро спрятал улыбку, заметив, что и Громов, и Покрошин злобно на него взглянули.
– На друзей ничего нет. От них он уехал давно. Соответственно, мотивов немного. Мне кажется, месть.
– Машину его нашли в лесу сожжённой. – Добавил Павел. – Судя по количеству и разной силе ударов, били несколько человек. Банда. В машине нашли обгоревший телефон и бумажник. Цепь, опять же на шее. Значит, не разбой и не грабёж.
– А чем тут так воняет? – Вдруг спросил его Покрошин.
В воздухе отвратительно воняло помойкой. Чувствовался и перегар, исходивший от Громова. Но вдруг в нос Покрошину ударил ещё и третий резкий запах, принесённый с помойки резким порывом ветра.
– А, да, его ещё и обоссали, – сказал тучный полицейский.
– Саша, – осторожно спросил Громова Покрошин, – мне казалось, ты его посадил.
– Блядь, мне тоже так казалось. – Ответил Громов, протирая глаза.
– А почему он тогда тут? – Спросил Покрошин.
– А я знаю? Я, по-твоему, должен был его лично в тюрьму отвести и до камеры проводить? Моё дело расследование проводить. Исполнением другие люди занимаются.
– Вот, видимо, эти другие со своей работой и не поспешили.
– Сколько же говна одновременно! – Изрыгнул Громов. – Теперь ещё и этим заниматься…
– Так-с, – серьезно сказал Покрошин полицейским, – пока я не дам команду, его бате не звонить. Что делать-то? – Спросил он Громова.
– Я смотрю, ты тут команды раздаешь. Может ты и знаешь?
Покрошин не ответил.
– К Начальнику ехать нужно. – Сказал Громов. – Он Тварина лично знает. Я, правда, не представляю, как можно разрулить смерть сына.
– Когда? – Спросил Покрошин.
– Да прямо сейчас и поеду.
Покрошин кивнул.
– Чтобы тут ни одного репортера! – Приказал он полицейским. – Всё оформите, тело отвезите в морг, а мы – по делам.