Вместе? Глава одиннадцатая. (Очень длинный роман)⁠⁠

С головой забравшись под одеяло, Катя шепотом спросила меня, когда мои друзья уберутся. Я ответил, что раньше много гостил у них, и потому не имею морального права, попросить их уйти. Я врал ей, мне было приятно то, что она мучается, и я давал ей понять, что она в этой квартире такой же гость, как и они, порядком засидевшийся и надоевший мне. Она возмущенно заметила, что Игорь живет совсем рядом, и принялась меня тискать.  Гости и чинно делали вид, что не замечают движений наших тел под одеялом, не слышат нашего учащенного дыхания. Они беседовали о микрорайонах застроенных новыми панельными домами уродующими лицо города. Потом разговор зашел о религии и Игорь, чтобы показать, какой он православный сладострастно облобызал свой нательный крестик, и прижал его пухлой ладонью к жирной и волосатой груди, подняв глаза к закопченному потолку, попросил у бога прощения за свои грехи. Покемон, насмешливо мыча, передразнил его, за что был схвачен пятерней за шею и выслушал строгую нотацию от Игоря и Дианы сразу.
В этом бардаке я не мог довести то, что начала Катя, до логической развязки, и начал предпринимать отчаянные выпады. Катя с целью уверить гостей в том, что мы вовсе не тем занимаемся, о чем они думают, разговаривая о плюсиках и минусах в небесной канцелярии, начала влезать в их беседу, вставляя бестолковые реплики. Последнее вынудило меня повернуться к стене, притвориться спящим, который, накрыл голову подушкой, и мерно храпит. Разговор продолжался, но я уже не слышал, до чего они договорились.
Насколько я понял, Диана улеглась между Покемоном и Игорем. Они прикрылись красным пледом, по которому начали ходить волны. Катя прошептала мне на ухо о том, что не потерпит такого разврата в своем доме, и я был поражен её праведностью наповал. Когда я проснулся, свежий и ласковый солнечный свет уже заполнил комнату. Окна дома напротив отражали солнечные лучи, а над ржавой крышей синело чистое небо. Вставать было лень. Красный плед на соседнем диване продолжал колыхаться.  Игорь первый вылез из-под пледа, включил чайник, допил водку на дне бутылки, нарезал оставшийся хлеб, и размазал по нему остатки гусиного паштета, пожелав нам доброго утра, пригласил позавтракать. Катя стыдливо облачалась под одеялом. Я сел за стол, натянув только трусы. Бутерброды не лезли в горло, но я их старательно туда запихивал, проталкивая горячим чаем. Впрочем, это был не чай, а отходы чайного производства, упакованные в бумагу, вкус которой еще долго оставался во рту. Катя вылила остатки вина в чашку, в которой оставался чайный пакетик, гадливо морщась, выпила и заговорила с Игорем о погоде в нашем городе, а потом и в Испании, куда можно поехать отдыхать. Я же, улыбаясь, наблюдал за волнами под красным пледом.
-Наш маленький Даун играет в свою любимую игру! - прокомментировал я.
-В «подводную лодку», - подтвердил Игорь. – Только что-то не выныривает.
В ответ на эту реплику из-под пледа показалась рожа Покемона. Поржав немного, он опять нырнул.
-Признаки жизни подает, - удовлетворенно заметил Игорь. – Это радует! А то я переживаю за него, как за своего ребенка…
-Погуляем? – сердито предложила Катя. – Я не могу на это смотреть! Какой ужас! В моем доме, без моего разрешения.
В парке, распивая пиво на скамейке, она подвергла Диану жесточайшей критике. Говорила, что её нельзя подпускать к детям, а она работает воспитателем. Упрекнула меня в том, что я ничего не предпринял, чтобы предотвратить эту оргию. Её просто несло от праведного гнева. Игорек с ехидной улыбочкой выслушивал её излияния. Он был уверен в том, что это она не всерьез. Но я знал, что о юморе Катя и, понятия не имеет, просто бездумно повторяет фразы из телевизора. Мне было скучно и противно выслушивать эту речь о нравственности, да еще и в присутствии Игорька. Источив запас готовых замечаний по этому поводу, она начала намекать моему гостю, что ему, Покемону и Диане пора сваливать. Он же делал вид, что намеков не понимает.
-Она хочет тебе сказать, чтобы ты взял за шиворот своего тупоголового друга, и влюбленную в него воспитательницу с высшим христианским образованием, и свалил из этого поганого семейного гнездышка.
-Эжен! – воскликнул Игорек бабьим голосом. – Как ты выражаешься! У тебя такая интеллигентная жена! Ты должен вести себя, рядом с ней, соответственно. Иначе возникает неприятный мезальянс.
Ему было лень посмотреть в словаре иностранных слов, что означает мезальянс, но он любил повторять это, случайно услышанное, слово, и потому пихал его всюду, любуясь своим красноречием. На Катю применение этого слова подействовало. Она потом отметила, что Игорь очень образованный человек.
-Мы останемся здесь на полгода, - серьезно заявил Игорек, и Катя ему поверила с испугом. – Тебе Евгений рассказал о традициях нашей секты? Не переживай, ты с ними скоро познакомишься, а заодно и с остальными адептами. Мы все будем жить у вас…
-Какой кошмар! А как же наша интимная жизнь!
-Но сегодня-то всё прошло нормально! – Игорек весь светился от ехидства. – И ночью, и утром!
Катя уставилась на носок своего туфля, которым она ковыряла утоптанную и заплеванную землю под скамейкой. Подошва отставала от туфли, но она упорно продолжала свое вредительство, не зная, что ей следует говорить в этой ситуации.
-У нас с Дианой был разврат, - торжественно продолжал Игорек, выдержав паузу. – А у вас что было?
-Это было в первый и в последний раз! – скорбно сказала Катя. – Мы собираемся пожениться. Я буду в белом подвенечном платье, а он в каком-нибудь банальном смокинге. Мы будем венчаться в церкви…
-Что-то Эжен не настроен на венчание, судя по его выражению лица, когда он услышал о банальном смокинге и подвенечном платье. Михаловна держала вон в том доме кабак. Так он там уже один раз женился. Не в кабаке, конечно, в загсе все оформили, я свидетелем с его стороны был, а потом сюда отмечать приехали. У невесты пузо на нос лезло. Вела она себя отвратительно. Платье у неё белое было. Она его у своей соседки одолжила, та в нем снегурку на детском утреннике играла. Да, было времечко…
Игорь, хотя и старался выглядеть мужиком брутального типа, по натуре своей был старой лицемерной бабой, сплетницей. Как-то раз одна девица, сидевшая с нами в пивной, сказала, что он очень похож на её крестную. Он поперхнулся пивом, и сказал, что, наверное, она оговорилась, перепутав крестную с крестным, но неделикатная девица опровергла его версию, и внятно повторила, что он очень похож на женщину и лицом, и голосом, и жестами…
-Ладно, пошли! А то мало ли! Как бы чего не вышло с Димочкой.
Диана и Покемон сидели и пили чай во время нашего возвращения. Покемон имел вид напуганный, а Диана недовольный. Она агрессивно схватилась за недопитую Игорем бутылку пива, и начала толкать пламенную речь о феминизме. Потом она переключилась на защиту демократии, приправленную антисемитизмом. С пеной у рта она спорила с Игорем о вреде космополитизма, и утверждала, что Новодворская симпатичная женщина и блестящий политик. От её демократии разило фашизмом, но фашизмом без красивой атрибутики и великих целей. Это был кухонно-женский фашизм, пахнущий пищевыми отходами из детского сада, причиной которого была сексуальная неудовлетворенность. Если человек озабочен политически, то это свидетельствует о его сексуальной озабоченности, сделал я грустный вывод, и попросил гостей убраться быстрее. Катя, так увлеклась нападениями на Диану, что опротестовала мою просьбу.
-Ты не забыла? – спросил я. – Нам сегодня, кажется, надо ехать помогать твоей маме на ярмарке, где она будет продавать вышитое тобой искусство.
-Но ты же сказал, что не поедешь…
-Почему не поеду? Очень, даже, поеду!

Глава девятая. Побег.

Ярмарка проходила на окраине города в лесопарке. Деревянная посуда, народная музыка, самодельные игрушки, даже дверные петли и защелки, изготовленные кузнецом по старинной технологии. Вежливо поздоровавшись с её мамой и её сердечным другом, я отошел в тенек, под сосенку, открыл взятую с собой книгу, и углубился в чтение. Солнце, как летом, припекало, сквозь народную музыку иногда пробивалось пение птиц. Близ парка было озеро, на берег которого я уже собирался эвакуироваться, подальше от всего этого народного идиотизма, когда Катя опрокинула прилавок, залепила оплеуху своей маме, подошла ко мне, начала вырывать у меня книгу, требуя ключи от дома. Зачем ей были нужны мои ключи, если у неё были свои, я не знал. Стерпев публичное избиение, я отправился домой, взял велосипед и поехал кататься. Яркое Солнце, прохладный ветерок, сверкающая рябь на поверхности озер. В карманах нашлась мелочь на минералку, хлеб и колбасу. На закате я не торопясь добрался до пустынного морского пляжа и чувствовал себя счастливым и свободным, наблюдая за тем, как розовый шар светила тонет в фиолетовом притихшем море. Хотелось продлить это мгновение, взять палатку и спальный мешок, ехать вдоль моря, пока не объеду его вокруг. Что там, за морем? Другая страна, где люди говорят на другом языке и живут иначе.
При мысли о заморских странах у меня сжалось сердце и участилось дыхание. Когда мне было три года я побежал в бушующее море в ноябре, намереваясь вплавь добраться до Швеции. Не снимая одежды, я бежал за отступающей волной, крича взрослым, гнавшимся за мной, что я инопланетянин, и мне не нравиться на этой планете. Набежавшая волна опрокинула меня, закрутила, и бросила к отцу, который забежал по колено в ледяную воду. Летом я так же неоднократно пытался уплыть в другие страны по морю. А когда немного подрос, я обзавелся единомышленниками, и мы построили много плотов на реке возле дома, чтобы уйти на них в море, но нас постоянно ловили менты или плоты отнимали старшие пацаны. Потом я стал побуждать товарищей строить землянки в лесу, в которые мы убегали из надоевшего дома. Только в шестнадцать лет я в первый раз в жизни сел на велосипед. С горем пополам, научившись держать равновесие, иногда падая на поворотах, я поехал по первому попавшемуся шоссе. Проехав пятьдесят км, я очень захотел есть, и повернул назад. Ехать на голодный желудок, против ветра, на тяжелом складном велосипеде оказалось труднее, чем я думал. До дома я добрался, шатаясь от слабости. Я даже шел с трудом, но через два дня снова отправился в путешествие, взяв с собой немного денег и рюкзак с продуктами. Велосипедное седло с тех пор стало для меня райским уголком, местом силы и спокойствия, местом, где я чувствовал себя на своем месте…
С моря я поехал к родителям, где и переночевал. Утром мне позвонила её мама и попросила передать Кате, что она её любит и все ей прощает, я безразлично ответил, что не видел её уже сутки, и пока еще не чувствую желания увидеться с ней. Я вежливо попрощался, но хотелось послать её ко всем чертям. Какая это любовь! Она своими прощениями и поблажками сделала из своей дочери морального урода, с которым невозможно жить. Да, жаба, создающая себе подобную жабу, думает, что создает шедевр. У жаб есть тоже свои понятия о прекрасном. Но я-то тут причем?
Думая над этим вопросом я углубился в свои воспоминания и не нашел в них даже намека на влюбленность, в следствие, чувство неполноценности. Я не понимал тех сверстников, которые годам к четырнадцати начали гулять с девчонками. Мне с ними было мучительно скучно целый день сидеть на лавочке во дворе, лузгать семечки и говорить об одежде, общих знакомых, сериалах, заполнять какие-то анкеты. Разумеется, половые гормоны регулярно стучались мне в голову, и я прогонял. В шестнадцать лет я со всех сторон слышал, что я ненормальный потому, что до сих пор не проявляю интерес к противоположному полу. Впрочем, я и сам решил, что это болезнь, которую надо срочно лечить. На свидания я волок сам себя за волосы. Когда видел ту, с которой мне предстоит провести вечер, начинал проклинать весь мир, одевая на лицо приветливую улыбку, стараясь произвести на девицу благоприятное впечатление, хотя мне хотелось послать её подальше, и уйти. Наконец, я устал выслушивать нравоучения окружающих по поводу моего безразличия к женщинам и ходить на свидания. Я утратил надежду на то, что мне когда-нибудь кто-то хотя бы понравится, не говоря уже о какой-то любви. Один из моих коллег, старый холостяк, сказал, что настоящая любовь может возникнуть только в процессе долгой и трудной совместной жизни. И мне было легче поверить напарнику на слово, чем продолжать мучительные поиски. И я женился на первой, подвернувшейся под руку особе, которой опрометчиво поклялся в вечной любви. И бился я с ней два года, до тех пор, пока не встал перед дилеммой – нарушить клятву или свести счеты с жизнью, третьего дано не было. В итоге я снова ходил на свидания, и мне опять никто не нравился, пока не нарвался на Катю. По началу, я был даже доволен ей потому, что она, по сравнению с бывшей женой была безобидным купидончиком. Низко ли я себя ценил, ленился ли ухаживать за приличными женщинами? Да! Я делал не совсем то, что хотел, шел на поводу низменных инстинктов, удовлетворял общественные запросы. Ясное дело, из этого ничего приятного для меня не могло получиться.
Катя позвонила мне в понедельник с телефона своей мамы и занялась самооправданием. Не желая употреблять её словесный сумбур, я отложил трубку в сторону на четверть часа. Когда я её снова приблизил к уху, там все еще слышался поучительный писк. Она даже не заметила того, что я её не слышал.
-Я ничего против тебя не имею, - бесцеремонно прервал я её излияния. – Я не держу на тебя обиды, это было бы верхом глупости, ведь ты, судя по твоим словам, человек больной. Я решил, что наше дальнейшее совместное проживание невозможно, по причине финансового кризиса, из которого я не вижу выхода, в силу  твоей, психической болезни.
-Ах, вот как! Ты используешь мои слова против меня!
-Я просто информирую тебя о том, что у меня нет денег, чтобы оплачивать квартиру и все твои странности.
-Я тебе уже в сотый раз повторяю, что я не тунеядец, и вполне могу сама себя содержать,  даже тебя, если это потребуется!
-В том-то и дело, что ты это повторяешь уже в сотый раз, но за полгода еще гроша ломаного не заработала!
-Сегодня я жду тебя дома, чтобы серьезно поговорить…
-Соскучилась! Некого тискать и полоскать мозги заодно? Сначала оплати квартиру, а потом зови меня туда!
-Можешь считать, что я её оплатила! Я завтра выхожу на работу в рыбный магазин! Тебе мало этой жертвы?
-То, что ты завтра выйдешь на работу, еще не значит, что ты там отработаешь хотя бы неделю. Судя по твоим же рассказам, ты в очень многих местах работала только один день.
-Ты опять используешь сказанное мной против меня! Я из-за тебя проговорила за счёт мамы кучу денег…
Связь оборвалась. Видимо мама просто вырвала у неё свой телефон. После работы я отправился на съемную квартиру. Всё-таки я мог там жить еще два месяца. Хозяйка всё равно, по договору, не возвращала залоговую сумму. Катя ждала меня приодетая и грамотно подкрашенная, сразу было видно, что её мама постаралась, ради того, чтоб отдохнуть от дочери лишний месяц. Но это было лишь половиной сюрприза! Холодильник ломился от разных продуктов, а так же были вымыты полы, а выстиранное белье сушилось, развешанное по комнате.
-Как на мне сидит это платье? – спросила она, грациозно крутясь передо мной. – Олька уехала в Америку на пару месяцев, а я настолько похудела, что влезаю в её вещи.
-Хорошо сидит, - невозмутимо ответил я. – Хорошее платье, и потому давай снимай его быстрее.
-Смотри, какое я белье у нее взяла! Правда, бюстгальтер маловат. Жизнь моя! Пронзи меня!
-Ты че, у сестры еще и эротический роман украла?
-Почему украла?
-Ладно, почитать взяла. Иди сюда! Пошлятина! «Пронзи меня!» Это же нарочно не придумаешь!
-А по моему, очень даже сексуально звучит…
Она не хотела замечать глупости и неуместности подобных книжных восклицаний, не замечала моего равнодушия и холодности. Это толкало меня на еще большую холодность и даже грубость, с помощью которой, я пытался заставить её сказать и сделать что-то достойное живого человека, а не механической куклы. Я делал секс тупо и механически, чтобы она полюбовалась на себя со стороны, но она ела все без разбора, как робот. После сказала она мне, что я был страстным и необузданным.
Набив брюхо тем, что попало мне под руку в холодильнике, я рухнул на диван и заметил на стене черно-белую фотографию, на которой был запечатлен катькин отец, держащий на руках маленького и полного ребенка.
-Эта фотография напоминает мне об инцесте… - трагическим тоном объявила Катя, добросовестно разрыдавшись.
-Мои родители развелись из-за меня. Когда мне было четыре года, я просто летала по комнате благодаря своему отцу…
-Во сне что ли? – спросил я, с тоской думая о том, что сейчас мне придется выслушивать очередные бредни, слепленные из отрывков голливудских триллеров. - Я не понимаю о чем ты. Выражайся яснее, жертвуй ради этого поэтичностью повествования.
-Хорошо. Он меня постоянно избивал и говорил мне всякие гадости…
-И чем это было вызвано с твоей стороны?
-Да ничем! Я была очень ласковым ребенком. Я его так любила! И хотела получить от него дозу ласки…
-Дозу ласки! Прекрасное выражение! Браво!
-Не перебивай! Я хотела, чтобы он меня поцеловал, а он меня отталкивал, говорил, что от меня воняет чесноком и луком, но я же не виновата, что люблю острую пищу!
Как будто её папе было легче вдыхать зловоние из её рта, зная, что она не виновата в том, что любит лук, чеснок и прочую гадость! Я его прекрасно понимал и полностью разделял его настроения. Правда я выкручивался, угощал её жевательной резинкой, хотя она и не заглушала жуткого запаха, утыкался носом в её плечо, щекотал ей ухо языком, только, чтоб не дышать этой гадостью, а она еще с невинным видом могла рыгнуть от избытка чувств.
-Это был лишь предлог, - продолжала Катя. – На самом деле, он не мог совладать со своими низменными инстинктами. Я это чувствовала, но не понимала, а мама все поняла. И этот он женился через два месяца после развода. Потом, когда у нас в семье было тяжелое финансовое положение, он взял меня к себе работать. У него свой рыболовный магазин и мастерская, где изготавливаются всякие поплавки.  Через два месяца он выкинул меня оттуда, как собаку! Родную дочь! Знаешь за что? Я, видите ли, поставила на место его помощника, которого он назначил старшим. Он с первого дня придирался ко мне. Я сразу почувствовала, что он меня, таким образом, домогается, но не пожаловалась на него папе. Я тогда была безумно и безнадежно влюблена в одного гомосексуалиста, и пока с ним выясняла отношения, опоздала на работу на несколько часов, а когда этот старший начал меня отчитывать по этому поводу я сказала ему, что он уволен и впредь здесь буду командовать я и мой папа…
После её рассказов, у меня сложилось впечатление, что её отец был человеком, который всегда застегнут на все пуговицы, и может умереть от инфаркта, если его безупречно выглаженный и вычищенный белый пиджак, вдруг испачкает птичка. Педантизм был для него святыней, а его старшая дочь, то падала в фонтан, то ломала ракетку, когда он учил её играть в любимый теннис, то выворачивала на него миску свекольного салата в его день рождения, когда он собрал за столом солидных людей. Я был очень удивлен тем, что он еще время от времени приглашал её в гости и терпеливо справлялся о том, как у неё дела, хотя наверняка каждое её слово гирей падало на его больную голову. Он не мог смириться с тем, что у Кати всё не, как у приличных людей.
Возможно, что легенду, про инцест, придумала её мама, которой трудно было пережить то, что от неё сбежал муж, и еще сразу же после развода женился. Мне надоело слушать это, и я поспешил перевести разговор в другое русло. Я спросил, что Катя предприняла, чтобы оплатить квартиру. Она ответила, что хозяин обещает не брать с нас деньги за один месяц проживания, если Катя распишет забор во дворе.
На следующий день хозяин пожаловал в гости, поинтересовался, почему мы живем без телевизора, даже предложил свой старый бесплатно, но я категорически отказался, сказав, что мы люди творческие, и у нас нет времени для того, чтоб убивать его у телевизора.
-Она мне показала абстракцию… - морщась, сказал жуликоватый хозяин с невинными голубыми, широко распахнутыми глазами. – Я не особо в этом понимаю, но я бы хотел, чтобы она вот этот рисунок скопировала на стене…
Он указал на мой рисунок, который по профессиональному уровню был достоин первоклассника, но показывал дом плывущий по быстрой горной реке и его хозяина сидящего на крыше, который, не надеясь выбраться живым из стремительного потока, прощально махал рукой односельчанам, оставшимся на берегу. Я не стал говорить, что это только баловство, даже не сказал, что это рисовала не Катя. Я начал уточнять техническую сторону дела.
-Стена забора настолько неровная, что её необходимо оштукатурить. Потом у нас нет денег на краски, штукатурку, кисточки, валики, кельму, сокол…
-Я вас прекрасно понимаю… - хозяин замялся. – Вообще-то, это моя жена хочет, чтобы этот забор был как-то оформлен, а то этот двор совсем мрачный получается…
-А я, вообще-то, не рисую. Рисует моя подруга. Может, пусть женщины сами обо всем и договорятся?
-Я думаю, да! Так будет лучше. А то мы тут нарешаем сейчас, а потом согласовывать все заново придется.
За разговором стало ясно, что штукатурить и грунтовать, после работы буду я. А так же я должен покупать краски, кисточки и сокол с кельмой. В конце концов, Катя наверняка откажется копировать мой антихудожественный опус, и напишет там свою лечебную картину. Хозяин с хозяйкой заставят меня всё переделывать. Все это было далеко не в моих интересах. Мне хотелось под благовидным предлогом финансовых затруднений, возникших по вине отделаться подруги от неё, а не штукатурить, не расписывать стены этого двора, скандаля с ней по поводу творчества. Однако, преобразить стены  мне было интересно. Потому я оторвал со стены пару отставших обоев, взял гуашь, и вывел крупным планом логотипы любимых групп. Копии получились довольно точными благодаря тому, что я нашел линейку и транспортир.
Моя подруга ворвалась в квартиру, как ураган, немного побранила меня за использование её красок и кисточек, которые я ей покупал, дыша алкогольными парами, помахивая почти пустым двухлитровым баллоном крепленого пива, а потом прилегла на диван, и завыла.
-Иди ко мне, милый! Посмотри! Посмотри на мои ручки!
-Кажется, с ними все в порядке! Просто ты, отмечая свой первый рабочий день в рыбном магазине, слегка перебрала, и тебе мерещится всякая ерунда.
-Пожалей меня! Включи литургию Чайковского, она умиротворяет меня. Смотри, мои лапки все в этой мерзкой чешуе! Там было столько рыбы! И она вся была мертвая…
-Где же честно заработанные деньги?
-Поставь литургию громче! Я пообедала там, в кафе, не есть же эту рыбу, которую мне бесплатно предлагали!
-И ты проела все деньги!
-Нет, я еще купила пиво, чтобы снять стресс и больше никогда не вспоминать об этом ужасном месте. Я лучше умру, чем буду там работать!
-Можешь начинать умирать прямо сейчас, чтоб зря продукты не переводить на говно. Кстати, тебя хотели хозяин с хозяйкой видеть.
-Я только что разговаривала с ними, и обо всем договорилась.
-О чем, интересно, ты могла с ними договориться в таком виде?
-Ну, ты завтра по быстрому оштукатуришь стены тем, что стоит в туалете, а послезавтра я начну расписывать.
-Не выйдет! Во-первых, то, что стоит в туалете – это шпатлевка, которая предназначена только для внутренних работ. Если её положить слоем более десяти миллиметров, то она просто растрескается, и её смоет дождем. Во-вторых, этого мешка хватит только на три квадратных метра, в лучшем случае. В-третьих, я не собираюсь покупать за свой счет инструмент, и горбатиться тут после работы…
-Это все только отговорки! Ты ставишь мне палки в колеса, чтобы выставить меня лентяйкой перед всеми. Но я не позволю тебе этого сделать! Я оштукатурю этот забор сама! И тогда вы все увидите. Ты обязан показать мне, как это делается, и купить инструменты.
-Я в этом деле полный профан.
-Тогда пусть твои друзья придут, и сделают эту работу, может, я им даже за это заплачу.
-Сама звони и договаривайся с ними!
-Сама? Я всё должна делать сама, как терминатор!
-Тебя никто не заставляет ничего делать! Иди к своей маме, пусть она моет тебя, потому, что ты сама не умеешь, пусть кормит тебя и выносит из-под тебя горшки! Если ей нечем больше заняться. Я не собираюсь всюду водить тебя за руку, стелить солому, чтоб тебе было удобно падать в истерические обмороки! Ты свободный человек! Будь свободной до конца! Отстань от меня!
-Какой же ты, ублюдок! Я из кожи вон лезу, чтобы решить его проблемы, а он…

Глава десятая. Очевидное, но в то же время, невероятное.

Мы были вынуждены прервать семейное пение дуэтом потому, что ко мне пожаловал Коля Некрасов, друг моей сестры. Высокий молодой человек из приличной профессорской семьи. Послушный мальчик, играющий на виолончели, правда, моей сестре очень не нравилось, как он это делал, судя по её словам, он беспристрастно пилил струны смычком, в точности, как его учили. Это было его сутью. Он очень быстро прочитывал множество заумных книг, делал правильные выводы, помнил всё чуть ли не наизусть, но он был не способен написать ничего своего. В его жизни практически не случалось ничего особенного. Все было практично, прилично, ничего лишнего и неправильного. В этом моя сестра его зло упрекала. Она могла простить ему то, что он втихую ел припрятанную шоколадку, когда они вдвоем поехали в поход, и нечего было есть, это её не так раздражало, как то, что он выигрывал математические олимпиады и на радость родителям лежал дома на диване, решая задачки по физике.
-Ты знаешь, - спрашивала его моя сестра. – Чем отличается живой человек от мертвого?
-Это вопрос анатомического характера…
-Нет! Живой человек ошибается, получает двойки, хамит, психует, а это на тебя не похоже.
Ксения рассказала ему о том, какое воздействие на меня оказали книги Кастанеды и он рьяно принялся их изучать. Он старательно штудировал их, как учебники и нам было о чем поговорить. Пока я возился с Катей, он научился играть на гитаре, и во время очередного совместного посещения бани предложил мне организовать панк-рок группу. Проблема была только в том, что он понятия не имел о панк-роке, и пришел ко мне, чтобы узнать об этом направлении музыки, но не тут-то было…
Катя просто накинулась на него с речами об эзотерике и религии, а он совсем растерялся и развесил уши.
-Я хотел послушать панк рок, - неуверенно возражал он.
-Это всё не конструктивная гниль! Ты же сам прекрасно понимаешь, что это не музыка и эту дрянь слушают только отмороженные подростки, которые сексуально закрепощены и эта энергия выливается у них в агрессию. Посмотри на него! Он абсолютно закрыт для окружающего мира и ненавидит человечество, но не волнуйся за него, я его вылечу, со временем. Я лучше знаю, что нужно проповедовать с помощью музыки. Хочешь я спою тебе то, что я написала?
Она бодро запищала по бумажке свои зарифмованные представления о боге, рае, сексуальных мужчинах, любви и птичках.
-У нас получится прекрасный дуэт! Мы будем исполнять народные песни! Ты будешь потрясающе выглядеть с белой гитарой, а я буду в таком декольтированном вечернем платье с разрезом вот до сюда. Нет! Пожалуй, только до сюда…
-А как же он? – неуверенно спросил Коля.
-Да его вообще на сцену не пустят в таком виде, но если он пересмотрит свои взгляды и вкусы, то будет на заднем плане играть на каких-нибудь барабанах…
-Но я, все-таки, хотел бы хоть немного послушать ту музыку…
-Лучше встань к стене, выгни спину и расслабься. Главное, это расслабиться! Положи мне руки на плечи и почувствуй биотоки, которые я тебе посылаю. Смотри мне в глаза! Вот, так! Чувствуешь?
Я был ошеломлен не меньше Некрасова и почувствовал её биотоки, хотя и не смотрел ей в глаза. Еще я почувствовал, что мое присутствие излишне и очень захотел смыться. Происходящее было не на что не похоже и пугало меня. Когда Катя прислонила моего гостя к стене, и подвергла гипнозу, я подумал, что она его сейчас изнасилует, а мне потом придется за все это отвечать. Заманил восемнадцатилетнего невинного юношу в свой притон, где его растлила какая-то сумасшедшая.
-Я не допущу, чтобы ты пропал так же, как он! Доверься мне, расслабься и расскажи, что тебя на данный момент мучает!
И тут Коля Некрасов понес такое, что мне стало совсем жутко. Он исповедовался ей в том, что на данный момент находится в сожительстве со своей учительницей английского, женщиной сорока лет с двумя детьми, которые называют его папой и, чтобы помочь ей он подрабатывает в свободное от учебы время. Мне ужасно хотелось, чтобы он засмеялся и сказал, что это шутка, но он был абсолютно серьезен и доказывал, что его учительница женщина-маг. Катя же, решив ковать железо, не отходя от кассы, предложила ему свою руку и сердце в напыщенных выражениях. У меня от всего этого просто челюсть упала на стол, за которым я сидел. Я, конечно, был не прочь так быстро и легко отделаться от Кати, собрать вещи, и ночевать уже дома, и все это под благородным предлогом. Однако, честно ли было кидать Колю под этот английский танк, бросать его наедине с этой ненормальной, которой он не может оказать ни малейшего сопротивления?
Но Коля решительно заявил, что у него мало времени и начал стесняться того, что наболтал в состоянии аффекта. Катя не ослабляла своей хватки, и вызвалась проводить его до остановки.
-Только не говори ни кому, - попросил меня Коля на остановке.
-Ты это серьезно? – спросил я с надеждой на то, что он пошутил.
-Да, я люблю её. И эти дети мои. Дело в том, что в прошлой жизни я был адмиралом в Индии, который всё потерял, влюбившись в девушку из Советского Союза. В итоге у меня не выдержало сердце. Я умер, а моей жене вместе с детьми пришлось уехать на родину, но я её так любил, что моя душа вселилась в тело новорожденного русского мальчика, Коли Некрасова. Вот, смотри, у меня на руке даже образовался шрам, хотя я никогда не повреждал руку в этой жизни, зато в прошлой жизни…