Вечная глупость и вечная тайна. Глава тридцать седьмая. (Часть четвертая)⁠⁠

Однако, меня очень аккуратно взяли под руки, усадили в машину, спросили там, где я живу, по дороге дали какие-то таблетки, укутали в плед, сочувственно поговорили со мной, завели не только в квартиру, но и в комнату и уложили на кровать, да еще и сказали соседям включить отопление, а то в моей комнате было совсем холодно. И все! Никаких штрафов! Даже плед мне оставили. Наутро мне было ужасно стыдно, я клялся себе в том, что больше пить не буду, но под вечер выпил пару банок слабого пива. Я рассказал на следующей неделе коллегам о своих злоключениях, и они со злорадством сказали, что пить я совсем не умею. Мне не то, что было жаль денег, потраченных на алкоголь. Мне было неприятно то, что меня заставили пить дрянной алкоголь. Это было унижение, как и необходимость воровать с фабрики продукты, как необходимость одеться так, как им хотелось.

В течении всего моего пребывания в Англии мне то и дело приходилось пить крепкий алкоголь, который мне не нравился, к тому же в Англии он был ужасного качества. На новый год ко мне в комнату пришел Юстас и его молодая жена. Я вспомнил, какая хорошая была в Норвегии английская водка «Смирнофф», пошел в супермаркет и приобрел там бутылку водки и бутылку какого-то игристого вина. Закуска тоже была приличной – шотландский лосось, норвежский сыр, черняшка, салат оливье, испанский хамон. Однако, только я открыл бутылку, как оттуда пахнуло совсем неприятно. Мелькнула мысль о том, чтобы отнести эту бутылку обратно в магазин, но там мне могли сказать, что это нормальный водочный запах, да и как доказать, что это именно та водка, которая была в бутылке, а не то, что я в неё залил. После третьей рюмки меня начало мутить. Праздник был испорчен, разговор стал совсем неосознанным. Гостям тоже как-то стало не хорошо, и они ушли в свою комнату. В личную почту в социальной сети пришло сообщение от Олега, я ответил, написал, что живется мне в Англии пока не очень хорошо, но скоро я получу контракт и все изменится к лучшему.

Очнулся я часа в три ночи, лежа на полу, из-за приступа рвоты. До туалета я добежать все-таки успел. Потом включил компьютер, и к своему ужасу, обнаружил, что я отправил своему дяде несколько объемных посланий, представляющих собой наборы совершенно не связанных между собой слов, а иногда и сплошной поток букв. Меня изрядно напугало собственное поведение под воздействием некачественного алкоголя. А в Норвегии мы на пару с Олегом выпили довольно много той водки, немного не допили, пошли гулять, никакой потери памяти не было, как и похмельного синдрома. Просто в тех цивилизованных странах государство следит за качеством алкоголя, а Великобритания пока до этого не дошла, а может и не собирается доходить. Потом я один раз взял в том магазине, где покупал табак маленькую бутылку коньяку, причем где-то за пятьдесят фунтов, но и из той бутылки пахнуло какой-то гадостью. Пробовать пить ту горючую жидкость я не стал, и отдал бутылку своему соседу, который долго не мог понять, почему я не выпил это пойло сам. Больше я ничего крепче пива по своей воле в Англии не пил.

В декабре мы работали почти каждую пятницу, а иногда и субботу, но уже в первую смену. После работы во вторую смену в четверг, было трудно встать в пятницу, чтобы работать в первую. Но Томас и Каспар, давили на меня, что было сил. Алан с самого начала нашей работы на той фабрике иногда брал свободные дни, расходуя свой отпуск. А к зиме он уже начал брать отгулы, причем не сообщал об этом в агентство, просил Томаса объяснить его ситуацию фабричному начальству. Бывали недели, в которые он выходил на работу только по два дня, а потом рассказывал, как он с кем-то ездил веселиться то в Лондон, то в какой-то другой город. Одно время он вдруг захотел возить нас на машине своей невесты. По этому поводу они с Томасом долго ругались, выясняя, кто кому сколько должен. В конечном итоге через неделю на работу нас снова начал возить Томас.

Я случайно узнал о том, что у Алана нет водительских прав, как и у многих людей, которые работали на фабрике. За вождение без прав в Англии почему-то наказывали не слишком строго и проверяли их очень редко, полицейских интересовало в основном наличие страховки на автомобиль, если её не было, то автомобиль забирали и отправляли на свалку, не знаю, насколько это достоверная информация. Но как-то раз Юстас предложил мне достаточно приличный автомобиль за двести фунтов, с автоматической коробкой передач. Говорил, что его у него заберут, если он не уплатить двести фунтов штрафа за отсутствие страховки. Он даже предложил мне покататься на этом автомобиле, хотя оба мы тогда выпили много пива в тот вечер. Сначала он показал мне, как он гонял, когда был автогонщиком, а за городом посадил за руль меня, и я немного поездил, но автоматическая коробка передач мне не понравилась, да и машина мне была совсем ни к чему. Ездить на работу одному было как-то слишком накладно, а договариваться с кем-то чтобы его возить мне совсем не хотелось.

Меня все пугали тем, что после нового года фабрика может закрыться на пару недель, но этого не случилось, заказы были, как и прежде. Томас зачем-то на новый год полетел в свою Клайпеду, чтобы провести там четыре дня. Мне совершенно не хотелось лететь в Ригу, тратить на это деньги, накануне возможного простоя. У меня копился оплачиваемый отпуск, но я не хотел его расходовать, чтобы отдохнуть мне вполне хватало и выходных. Я начал совершать долгие пешие прогулки за город, даже нашел настоящий лес, который был огражден забором, как и все в этой Англии. Однако, я нашел дыру в этом заборе и прогуливался в уголке дикой природы, опасливо оглядываясь. Несколько раз я пытался создать литературное произведение на основе последних произошедших со мной событий, но вспоминать все это было ужасно неприятно и даже больно.

Как-то раз я мирно сидел в пабе, во время прогулки по центру города, пил свое любимое пиво, и тут мне позвонила Люба и опять попыталась упрекнуть меня в черной неблагодарности, в том, что я плохо написал про её сына, начала плакаться в том, что её никто не любит, что её мама говорит с ней по телефону, только получив от неё денежный перевод. И тут я как-то, неожиданно для себя взорвался и в очень агрессивной манере высказал ей все, что о ней думаю, сказал, что меня мучает совесть из-за того, что я не доложил органам опеки о том, как она обращается со своим сыном. Что если её мама к ней так относится, то не стоит с ней вообще общаться, и потратить эти деньги на своего сына и обращаться с ним, как положено. Однако, я не думаю, что она что-то поняла из сказанного мной, её мать обращалась с ней по-свински, и она так же обращалась со своим сыном. Я был очень расстроен, потому решил выпить еще пива, но его мне не продали, попросили покинуть заведение, потому что я слишком агрессивно разговаривал по телефону.

Как раз накануне я посмотрел фильм Йосса Стеллинга «Летучий голландец», там была показана преемственность отцов и сыновей, да и жизнь была показана как раз такой, какой она виделась мне тогда. Все чаще и чаще я вспоминал, как Люба издевалась над своим сыном, вспоминалось и то, с какой тоской говорил Ричард о своем отце, с которым виделся очень редко. Моя смерть снова и снова требовала у меня уважительной причины для того, чтобы оставаться в живых, это было не в первый раз. Ранее я ответил, своей смерти, что мне стоит жить дальше хотя бы для того, чтобы создать семью, и дать шанс хоть своим детям прожить жизнь так, как они хотели бы, если мне это не удалось. Теперь подобный ответ уже не мог удовлетворить мою смерть. После всего произошедшего со мной, я понимал, что моральных сил создавать какую-то семью, завязывать какие-то отношения у меня больше нет, просто кончились.

Думать о том, чтобы поехать в Латвию, в Прейли и увидеть своего сына я просто панически боялся, понимая, что устроит Вера, когда я вдруг явлюсь, но больше всего я боялся того, что скажет мне сын, которому должно было исполнится десять лет весной. Я его бросил, покинул, оставил с безумной матерью и все из-за того, что просто не мог больше её видеть, ругаться и драться с ней. Я думал, как я могу объяснить ему то, почему я ненавижу его мать. Почему-то я был уверен в том, что он её любит и воспринимает её неадекватное, агрессивное поведение, как нечто, без чего нельзя жить. Много раз я говорил себе, что ехать не стоит, что от этого будет только хуже и мне и сыну. Но смерть снова и снова задавала мне вопрос о уважительной причине для моей жизни, и другого ответа я не мог найти.

Случилась со мной еще одна неприятность, это был день рождения Повки, который решил отпраздновать свой юбилей пышно, созвав не только своих трех друзей, и нескольких коллег, но и вообще всех, кого знал. Я попытался отказаться, но и он, и Юстас насели на меня основательно. Я сказал, что посижу немного, поем, а крепкий алкоголь пить не буду, потому что мне от него плохо. Стол накрыли во внутреннем дворике, предварительно хозяин квартиры, заказал огромный контейнер для мусора, в который скидали весь хлам и выгрузили перегруженные мусорные контейнеры и мешки с мусором их окружавшие. Грязь, которая хлюпала под ногами в этом дворике застелили каким-то белым материалом, им же накрыли с составленные вместе хлипкие гнилые столы, стулья и лавки. Я сходил в супермаркет и купил соседу в подарок дешевенький одеколон, и он был искренне рад подарку. С утра я почему-то нервничал, на кухне было полно незнакомых людей, они иногда заглядывали в мою комнату, путая её с комнатой Повки. Я печатал посты в социальной сети и выпил все свои запасы пива.

Наконец сели за стол и какие-то тетки, говоря мне что-то на литовском указывали на рюмку с водкой, и не давали пить пиво. Я признался им, что не понимаю литовского языка, что я из Латвии. От меня строго потребовали поговорить немного на латышском. Так они меня проверили на предмет великодержавного русского национализма. Ужасная водка после третей рюмки врезала мне по мозгам, и я стал не в меру болтливым. Я делал этим женщинам комплименты, которые их смущали. Украинский сосед сказал, что ему на следующий день рано вставать и уходя в свою комнату, предложил мне два ящика голландского пива за двадцать пять фунтов. Я, конечно, отказался, долгое время пить одно и то же пиво мне не хотелось, и к тому же я не знал, понравится оно мне или нет. Дочка украинца осталась праздновать, садилась всем гостям на колени, и удивлялась, что никто не понимает украинского языка.

Женщины куда-то ушли, пришли новые люди, я разговорился с парнем, у которого было очень много различных пирсингов, он был из Каунаса. Болтали о погоде, о Риге, о Норвегии, я рассказал ему вкратце о своих путешествиях, и упомянул о том, как у меня украли велосипед. Он сказал, что английские воры вряд ли бы стали воровать у приезжих, что это сделали свои и он может узнать, кто это сделал, но я заявил, что мне это безразлично. Оказалось, что он знал Андрея и его друзей из России, что, впрочем, мне было тоже безразлично. Вскоре наш разговор прервался, потому что, выпив очередную рюмку, меня очень сильно затошнило, и я побежал в туалет, который был, конечно, занят, пришлось мне бежать на улицу в кусты около дома, где в тот момент несколько человек, стоя в ряд справляли малую нужду.

Потом жена Юстаса, которая с ним в тот день пребывала в ссоре вместе со своей подругой и еще одной женщиной попросили меня показать фотографии Норвегии и повели меня в мою комнату. И я около часа беседовал с ними о своей любимой стране. Все они были совсем молодыми и русского языка не знали. Одна из них часто заходила к нам в квартиру и иногда даже ночевала то у Юстаса, то у Повки. Она заговаривала со мной, выведывая подробности моего прошлого, хвалила за то, что у меня нет долгов. Я как-то не проявлял к ней ответного интереса, не хотелось ни с кем связываться в этой общине, где все друг друга знали и любое осложнение в отношениях тут же становилось достоянием всего общества.

Ближе к полуночи и без того громко игравшую музыку включили вообще на всю катушку и начали танцевать. К тому времени я был уже настолько веселым, что с радостью пустился в пляс. Соседи вызвали полицию, и когда явились стражи порядка, музыку пришлось выключить. Многие гости ушли, а частый гость именинника начал собирать со всех деньги на подарок. Пришлось мне отстегнуть десятку и расписаться на открытке. А потом неожиданно кончилась выпивка, но никто расходиться не собирался, особенно молодые девицы. Они упросили меня сходить в Асду, которая должна была работать круглосуточно, но была почему-то закрыта. Я вернулся домой с пустыми руками, но вспомнил о предложении украинца, и бесцеремонно его разбудил, чтобы купить его два ящика пива.

Потом литовцы начали ругаться друг с другом из-за того, что говорили на разных диалектах разных частей страны. Я взял пару банок пива и ушел спать в свою комнату, чувствуя себя какой-то жертвой. Ведь не хотелось мне пить, показывать свои фотографии, общаться, мне хотелось нормально поспать, попечатать посты в социальной сети, прогуляться по лесу. Утром было жесткое похмелье, в квартире был полный разгром, некто наступил в копро и загадил всю лестницу, которая была обшита ковролином. Везде валялся всякий мусор, белый материал во дворике был во многих местах продран и его ошметки смешались с грязью. И никто убирать не собирался, трясущийся юбиляр попросил у меня щепоть табака и пару фунтов на крепкий сидр. Но самый ужас был в туалете, кто-то подтер грязный зад полотенцем и повесил его обратно над умывальником.

Я поспешил пойти погулять и набрел на здание, где обитали свидетели Иеговы. Один их представитель предлагал мне начать ходить к ним и бесплатно учить английский. Около входной двери висел плакат, предлагающий комнаты с отдельной душевой и туалетом за десять фунтов в сутки. И в тот момент мне даже захотелось переехать жить к сектантам, только чтобы больше не жить с этими бестолковыми пьяницами. Я подумал о том, что практики в нормальном английском у меня нет, что я живу будто в Латвии или Литве. Что нервы у меня с этой работой и домом постоянно на пределе, и в определенный момент это может плохо кончится. Но я понимал, что в секту очень легко войти, но потом чертовски трудно оттуда вырваться и пошел я обратно в эту ужасную коммунальную квартиру. Сначала я прибрал в своей комнате и на кухне, где готовил себе обед, потом выкинул грязное полотенце из ванной комнаты и принес туда свою туалетную бумагу. Уборка как-то отвлекла меня от похмельных страданий, и я убрал и лестницу.

За всю зиму в Англии снег выпал только один раз рано утром и к вечеру весь растаял. Один раз были заморозки без снега. В тот день, когда мы ехали на работу, видели очень много автомобилей, которые съехали к придорожную канаву, а один участок дороги вообще перекрыла полиция. Пришлось объезжать по грунтовке, навигатор там не действовал, мы потерялись и опоздали на работу на час, но никаких претензий нам из-за этого не предъявили. Пару раз Томасу звонили из агентства и говорили, что мы на фабрике не нужны, но он все-равно взял нас и поехал на работу ничего нам, не сказав о звонке. На фабрике нам сначала сказали ехать домой, но потом начальник цеха сжалился над нами и попросил Мухаммеда придумать нам какую-то работу на пару часов, чтобы мы хоть плату за дорогу отбили. И такое повторилось несколько раз и каждый раз нам все-таки давали поработать немного.

Алан к концу зимы вообще перестал появляться на работе. Он позвонил Томасу и попросил его передать начальнику цеха, что он болеет. Томас попросил меня поговорить на эту тему с начальником цеха. Я сообщил ему об этом в курилке, как бы между прочим. Тот сказал, что наш товарищ как-то с самого начала не очень усердно трудиться и постоянно не выходит по разным причинам, сказал, что надо бы позвонить в агентство и попросить, чтобы его заменили на кого-то другого. Я передал все это Томасу, но тот сказал, что не хочет сообщать Алану такую неприятную новость.

У Каспара тоже наметился небольшой отпуск, в связи с рождением сына. Это был уже третий его ребенок. Старший его сын ходил в школу, где для родителей эмигрантов устраивали на выходных курсы английского. Так же ему обещали дать государственную квартиру, но надо было подождать немного в очереди, и это время ему обещали оплачивать съемную жилплощадь. Для этого ему пришлось снять квартиру официально, и взять в банке кредит, чтобы внести большой залог. Он мне позванивал, и спрашивал, как дела на работе. Я ему все подробно рассказывал, помимо прочего сказал, что Алан не работает. Не работал он уже около месяца, каждую неделю звонил Томасу и говорил, что у него что-то болит, потом и вовсе сказал, что на работу не выйдет, потому что его комнату обворовали. Томас сказал, что было бы хорошо, если бы его заменили, а то он не хочет выплачивать ему долг за проезд и вообще человек он неприятный. Меня тоже радовало, что этого постоянно всем недовольного мелочного человека, постоянно всем что-то навязывающего с нами больше нет. Начальник цеха попросил меня передать Алану, что больше на фабрике его видеть не хотят. Я передал это Томасу, но тот и эту весть не захотел сообщать нашему склочному товарищу.

И каково же было мое удивление, когда в один день я увидел в машине Томаса этого Алана, который сразу начал на меня орать, обвиняя в том, что это я виноват в том, что он три дня не мог выйти на работу. Дело в том, что Томас сказал ему, что я сказал Каспару, что Алан не работает, и потому не заезжал за ним. Я спросил, причем здесь я, неужели он не мог позвонить Томасу заранее и предупредить, что будет его ждать. И Алан сказал, что у него уже давно нет телефона, что его у него украли при ограблении комнаты. Он сказал, что я специально распускал слухи о том, что он не работает, чтобы помешать ему выйти на работу, чтобы его уволили. Мне было нечего сказать на такие абсурдные обвинения, и я молчал, а он едва ли не на дуэль меня вызывал. Я сразу решил, что драться не буду, а если он распустит руки, то обращусь в полицию. За драки в Англии карали достаточно строго, я об этом знал.

Начальник цеха удивленно смотрел на нас троих, но ничего Алану сказать не решился, отправил нас троих работать, потом подошел ко мне, когда я был один и спросил, почему я не сказал. Я объяснил, что с ним созванивался не я, а Томас, что у меня нет его номера, а Томас просто боится сообщать ему плохую новость. Потом ко мне подошел Томас, и сказал, чтобы я этого скандалиста не боялся, что ничего он мне не сделает, а если что, то он за меня заступится. После этого мне стало противно работать и ездить на работу с ними обоими, захотелось даже начать искать другую работу. Разговаривать с ними, как-то выяснять отношения мне казалось бессмыслицей. В курилке мы с Аланом долго молча смотрели друг другу в глаза. Я напустил на себя наглый безразличный вид, старался держаться непринужденно, а он наедине вел себя уже не так свирепо, как в машине.

Фабрика к тому моменту перестала брать работников из нашего агентства в Норидже, и заключила более выгодный договор с агентством из Кнгслина. Заключение с нами контракта как-то надолго затянулось, хотя после нового года обещали его с нами заключить буквально со дня на день. И тут еще у Томаса случился конфликт с другом Мухаммеда супервайзером Синди, к которому нас на время отправили работать. На линии произошла поломка и нас по идее должны были отправить домой, но этот Синди, был добрым курдом, и сказал, чтобы мы оставались на месте, делали вид, что подметаем, если зайдет кто-то из высшего начальства и он нам засчитает еще пару часов, а возможно и больше, если ремонтники исправят линию. И тут Томас не только не стал убирать, не только сам ушел с участка, но еще и сказал всем идти в столовую вместе с ним вместо того, чтобы передать всем приказ начальника. За это Синди получил большой нагоняй, даже не от начальника цеха, а от инспекторов. После этого инцидента начальник цеха очень строго поговорил с Томасом, а тот совсем не собирался просить прощения за свой проступок, даже пытался доказать, что он в этой ситуации поступил правильно.

Случилась неприятность и со мной, вернее с тем парнем, который работал на моем миксере в первую смену. Дело было в том, что на боковой стенке машины, была крышка на болтах, три болта отсутствовали, а на оставшемся четвертом была совсем сорвана резьба, настолько, что он был практически гладкий. Болт этот от вибрации при работе миксера вылетал и падал прямо в контейнер с тестом. У меня один раз такое случилось, и мне пришлось перебирать все сто килограмм сыпучего теста, пока я этот болт не обнаружил. Я говорил об этой неприятности супервайзерам, просил вызвать ремонтников, но те не приходили, все оставалось, как было.

Парень из первой смены работал по контракту до этого он работал в офисе, в общем он лишний раз не заморачивался по мелочам. И в один ужасный день на фабрику пришла фотография пирога с болтом внутри, которую показали сначала мне. День я ходил сам не свой, пока не определили, кто готовил тесто для той партии пирогов. Претензий в мой адрес не было никаких, но и парень из первой смены никуда не исчез. Однако пироги супермаркеты стали заказывать заметно реже, а потом и с другими заказами начались проблемы. Нам позвонили из агентства и сказали больше на работу не выезжать, объяснили это тем, что фабрика временно остановилась.

Вот тогда-то я и вышел в свой заслуженный отпуск. Каспар часто звонил мне, переживал по поводу того, что на фабрике дела пошли плохо, рассказывал, как плохо работать с индюками и один раз попросил меня поехать на фабрику вместе с ним в качестве переводчика, для этого он попросил какого-то своего друга отвезти нас в Фекенхам. Я поехал, хотя и понимал, что толку от этого не будет. Мы дождались пока начальник цеха освободится и пошли вместе с ним в курилку, где Каспар рассказал ему о себе с моей помощью, попросил и меня рассказать о себе, а потом мы слезно попросились работать на этой прекрасной фабрике, которая на тот момент работала, как мы успели заметить, но по коридорам ходили незнакомые ребята, вероятно из Кингслина. Пожилой англичанин сказал, что учтет наше желание работать под его началом и свяжется с нами через наше агентство, когда мы ему понадобимся. Каспар, на всякий случай, дал ему еще номера наших телефонов. Он был уверен в том, что нам в скором времени позвонят и мы снова будем работать на нашей любимой фабрике.

Вскоре нам позвонили, но не с фабрики, а Драгомир из агентства. Он сказал нам, что агентство наше с вегетарианской фабрикой больше не работает, и нам троим придется работать на мясокомбинате в другом городе. Он предупредил, что платят там больше, порядка десятки в час, но требования там более строгие, начал рассказывать о работе на этом мясокомбинате, сказал, чтобы мы со дня на день ждали отправки для прохождения там инструктажа.

Мы вышли из агентства и пошли в литовский магазин. Каспар не скрывал своего расстройства по поводу перемены места работы, я молчал, как обычно. Проходя мимо одного паба Томас остановился перед группой бритых наголо парней с бакенбардами, в клетчатых рубахах, подтяжках, узких джинсах и высоких ботинках от доктора Мартина. Они говорили на английском и увидев, что Томас на них пристально смотрит начали вести себя достаточно устрашающе. Мой коллега, вероятно, хотел мне что-то сказать, по поводу того, что эти мужики были неправильно одеты, но промолчал. В магазине Томас взял бутылку пива, показал продавщице на меня и быстро вышел. Мне как-то особенно после такого не хотелось с ним ездить на какой-то мясокомбинат.

Без работы жизнь мне показалась какой-то совсем мрачной и бессмысленной, не смотря, на солнечные теплые деньки. От депрессии не помогали даже очень продолжительные прогулки. Уже давно у меня начали болеть ноги и руки, и я не мог понять из-за чего, вроде бы и на работе я совсем не уставал, причем, после прогулок боль немного унималась, а вот по утрам было совсем плохо. Юстас начал меня агитировать пойти работать на фабрику мобильных телефонов, а Гинтарас, хозяин квартиры, узнав, что я не работаю начал настойчиво рекомендовать мне пойти работать в курятник, правда за регистрацию в агентстве надо было заплатить тридцать фунтов с первой зарплаты. Я говорил, что подумаю над этими предложениями, а сам думал о том, как прекрасно было бы взять и умереть, и не ездить больше работать ни на какие фабрики, не снимать комнату в коммунальной квартире.

В супермаркете я встретил Алана, он был со своей невестой, которая по ширине вдвое его превосходила и вид у неё был весьма свирепый. Он катил коляску полную не дешевых продуктов, и одет был весьма презентабельно. Он подошел ко мне и долго жал мне руку, расспрашивал, как у меня дела, сказал адрес агентства, которое отправляло на фабрики, находящиеся прямо в Норидже. Сказал, что знает, где можно снять отдельную студию за триста фунтов в месяц. И только после всего этого он перешел к делу и сказал, что ему от меня надо. Он предлагал состыковаться на днях, проехаться со мной по банкам, взяв справки о работе в агентстве открыть несколько банковских счетов, дать реквизиты его хорошим друзьям, а потом каждый день снимать наличные, приносить, куда скажут, и получать с этого свою долю. Я сказал, что хорошо подумаю над его предложением, и поспешил уйти, не дав ему свой номер телефона. Через пару дней то же самое мне предложил Юстас, и я тоже обещал подумать.

В то время я начал проводить опросы в социальной сети о смысле жизни. Было много разных дискуссий, в которых разные люди предлагали мне разные варианты, которые я подвергал критике, пробовал на прочность. Помню, как одна очень рациональная женщина из Израиля предлагала мне найти какую-то бедную пенсионерку в России и посылать ей деньги, получая в ответ на это письма полные благодарности. Я подумал первым делом, почему я должен найти бабушку именно в России, а не в какой-то стране Африки или Южной Америки, почему именно старушку, ведь есть и молодые женщины, которым еще и детей нечем кормить. Да и что я мог послать, если у самого было не очень много денег? И чувствовал я, что благодарность нищего за милостыню, поданную ему с барского стола, вряд ли согреет мою окоченевшую душу.

Все эти искания окончились идеей написать письмо своему сыну. Написано оно было на одном дыхании, в нем я уверял Павлика в том, что очень сильно любил его и продолжаю любить, коротко рассказал о том, как живу, что жизнь моя без него пустая, что если он захочет, что я с радостью приеду к нему, а если нет, то пойму его и беспокоить больше не буду. Письмо я отправил маме через интернет, а она уже отправила его по почте в Прейли. Несколько дней я ждал ответа, а потом принял решение поехать в Прейли и выслушать от сына устный отказ со мной общаться, чтобы не терзаться больше сомнениями. Затем я задумался о том, стоит ли мне вообще возвращаться в Англию или нет. Если сын захочет со мной общаться, то мне лучше жить в Латвии, чтобы ездить к нему на выходных. А что, если он откажется? Тогда я решил все равно стучаться в эту дверь, даже если она будет наглухо закрыта много лет.

После принятия решения об окончательном отъезде мне стало намного легче. Я принялся каждый день снимать максимально допустимую сумму со своей банковской карточки. Предупредил Гинтараса о том, что съезжаю с квартиры и еду в Ригу. Он сильно удивился, сказал, что делать этого не стоит, потому что страны Балтии скоро захватит Россия и жить там после этого станет невыносимо. На это я ему ответил, что страны Балтии вошли в НАТО и вряд ли их Россия после этого захватит, но он толком не понимал, что такое НАТО и сказал, что в самое ближайшее время перевезет своих родителей в Англию на всякий случай. Я пожал плечами и сказал, что страны Балтии России ни к чему, ведь рядом есть другие страны, вполне пригодные для того, чтобы их безнаказанно захватить. Он не стал со мной спорить по этому поводу, сказал, что и без России в странах Балтии живется не так хорошо, как в Англии и потому он будет рад снова сдавать мне комнату, когда я вернусь месяца через два. Напоследок он даже дал мне телефон частных перевозчиков, которые по дешевке возят из Англии в Литву разные посылки, и продукты из литовского магазина, они и пассажиров брали за восемьдесят фунтов.

Мне оставалось пойти в государственную контору и попросить отменить мне пособие по малой зарплате. И как же это было трудно сделать! Понять язык английских клерков было выше моих сил. В итоге они предложили мне переводчика, но услышав то, что они мне говорили на русском, я тоже ничего не понял. И тут меня выручил охранник, спросил, чего я хотел-то, я сказал, что хочу отказаться от пособия, потому что уезжаю навсегда. Он спросил точно ли я не пришел для получения государственного жилья. Я еще раз ему объяснил, что уезжаю и возвращаться не собираюсь. Тогда он подвел меня к стенду, на котором было много разных анкет с оплаченными конвертами, и дал мне одну из них, сказал, чтобы я заполнил и кинул в почтовый ящик. Вопросы там были какие-то странные, на которые я ответить был не в состоянии. Там спрашивалось, какую зарплату я буду получать, буду ли я работать с вредными химическими веществами и тому подобное. Как мог я заполнил эту анкету, заклеил её с специальный конверт и бросил в почтовый ящик.

Прощаться ни с кем не хотелось, у меня было такое чувство, что я умираю, а точнее, что я уже умер и хожу по городу, как призрак. Мысленно я был уже в Латвии, где мне предстояло жить с отцом алкоголиком, искать какую-то ужасную работу за гроши. Моей маме подруга посоветовала запретить мне возвращаться домой, даже передала через маму контакты какого-то человека в Лондоне, который мог помочь мне там найти работу и жилье. Как люди щедро дают свои советы, глядя на других людей издалека! Деньги я наконец все снял, больше двух тысяч у меня были в двадцатифунтовых купюрах. Это была достаточно большая стопка, которую я спрятал в коробку от таблеток от кашля, в бумажнике была только пара сотен.
(Продолжение в комментарии).