Ушкуйская тайна⁠⁠

Первая часть

Родители за плохо сданную сессию и кое-какие дурные привычки приговорили Саню к двухмесячной каторге в глуши, где проживал его двоюродный дядя Иван Матвеич. Он в прошлом году купил дом в Ушкуйке, брошенном посёлке бывшего леспромхоза. Дядя обживал «имение», радовался уединённости места и огромной избе, изредка слал приглашения в гости своим единственным родственникам из города. Саня же с детства до дрожи побаивался здоровяка, похожего на медведя или разбойника из дремучего леса. А ещё припоминал шепоток родителей: Матвеич настолько суров и нелюдим, что место ему – только рядом с медведями и волками в забытых богом местах.

И вот теперь Сане предстояло два месяца жить с этим бирюком, заниматься оздоравливающим физическим трудом, сидеть за учебниками, пытаясь подтянуть хвост по паразитологии. Саня подумывал вообще убежать из дома, но остановили остатки здравомыслия. Учиться всё же нужно. Да и тусовка поредела, почти все завсегдатаи студенческой кафешки, которая располагалась в цокольном этаже Саниного дома, разъехались кто куда.

Большую часть суточной дороги в поезде будущий таёжник вглядывался в пейзажи за окном. Он радовался крупным городам и посёлкам, где были длительные остановки, и с унынием разглядывал бесконечные поля, которые сменялись пологими горами, щетинившимися лесами.

Дядя встретил племянника на станции. За минутную остановку Саня едва успел выбросить из вагона свои вещи. Вместо приветствия Матвеич сказал:

– Забирай поклажу, и потопали. Нам пять кэмэ до жары нужно пройти.

– А может, попутку... – начал было Саня, обводя безнадёжным взглядом серое здание, похожее на будку, площадку с чахлым цветником, ворону, хозяйничавшую в мусорнице. Да… самое подходящее место для летнего отдыха. Узнают друзья – засмеют.

Но дядя отмахнулся:

– Попутку дольше дожидаться. А потом ещё трястись раздолбанной гравийке в объезд... Через гору по тропе пойдём.

И сам взял лишь пакет с книгами. Саня взвалил рюкзак, подхватил два баула и безропотно двинулся за дядей. Пока по гравийке подошли к горе, уже весь изошёл потом и стал хватать открытым ртом густой воздух, от которого разболелась голова.

Дядя посмотрел на него, передал книги, забрал «поклажу», легко и шустро зашагал по едва видной тропе меж стены деревьев. Вскоре дорожка с притоптанной травой стала круче, оплешивела, из-под кроссовок сыпанула серая земля с мелкими камешками. Саня несколько раз споткнулся о гнилые корни, слегка подвернул ногу на крупном камне.

Дяде же всё было нипочём. Он лишь изредка перекладывал в лопатообразную ладонь ручки сразу двух баулов, чтобы свободной прихлопнуть комара. Племянник безнадежно отстал, потому что останавливался несколько раз, чтобы спрыснуться репеллентом. Но летучие твари всё равно находили участок кожи для посадки и болезненного укуса, умудрялись забраться даже под поднятый воротник ветровки. И скоро шею, руки, уши стало жечь, словно Саня ошпарился. Но хуже был нестерпимый зуд. Саня даже не заметил, как тропинка сделала вираж, и дядина фигура скрылась из виду.

Через несколько шагов Саня остановился. С ним произошло нечто странное: затылок обдало холодком при полном безветрии; сердце пустилось в пляс; руки задрожали, а ноги сделались ватными. Конечно же, это были признаки страха при ясно работавшем рассудке, который не замечал никакой опасности, кроме одиночества среди густого леса. В конце концов, можно было позвать дядю! Саня разинул пересохший рот, но язык, который покалывали мельчайшие иголочки, отказался повиноваться! А глотка выдала позорные звуки в виде тихого блеяния: «Аыыы…»

Саня завертел головой, пытаясь разглядеть причину своей паники.

Кто там затаился в тени двух громадных елей? Уж не зверь ли скрадывает его? Отчего шевельнулись резные листья папоротников? Кто пробирается к нему, прячась в траве? И главное – почему птицы-то смолкли? Говорят, так бывает, когда рядом опаснейший хищник.

Саня ощутил, как холодный пот стекал меж лопаток, и быстро обернулся. Никого…

Однако паника нарастала. С ним рядом явно находился кто-то невидимый, громадный и беспощадный; он холодно вглядывался в Санины глаза, которые метались из стороны в сторону, дышал то в лицо, то в затылок… И был готов наброситься! Щека уловила движение воздуха, будто в нескольких миллиметрах пролетело лезвие незримого ножа… или когтя.

Позади послышался звук осыпавшейся земли, скрипнул вывернутый чьей-то ногой или лапой камешек… Саня застыл, как, наверное, застывает жертва хищника, не в силах сопротивляться. Дыхание остановилось, отчего грудь резанула нешуточная боль; сердце словно замерло…

На его плечо опустилась тяжесть. И наконец-то Саня заорал так громко, как только мог, отмер и бросился было бежать сломя голову, но забился в чьих-то лапищах.

– Ты чего, племяш, сомлел? Испугался чего-то, что ли? – раздался над ухом дядин голос.

Саня чуть не разрыдался от неожиданного избавления. И тут же подступила злость на Матвеича.

– Где мои вещи? Я возвращаюсь на станцию! – крикнул племянник. – К чертям этот медвежий угол! И вас тоже к чертям!

– Дак на вершине горы твои вещи. Забирай и топай, куда твоей душеньке угодно. Только не ори, а толком расскажи, что случилось, – совершенно спокойно потребовал дядя.

Саня пристально глянул ему в глаза и произнёс тихо, но чётко:

– Пропадай они пропадом, эти вещи. Прощайте, дядя.

Развернулся и пошёл вниз. Однако с каждым шагом прежние неприятные ощущения возвращались. Стало ясно: как только Матвеич скроется из виду, снова одолеет паника. Можно и не мечтать сбежать стремглав по крутой тропе – тотчас голову сломишь. Саня обернулся и увидел удалявшуюся спину дяди. Размышлял только миг: а нечего экспериментировать над собой, лучше уж быть рядом с дядей, а не трупом после инфаркта или грудой костей внизу. Надо просто разобраться в причинах этой паники, а потом уж действовать.

Саня крикнул:

– Иван Матвеич! Подождите! Я с вами!

Дядя развернулся и дождался, пока Саня доберётся до него.

– Ну а теперь расскажи, что случилось-то, – сказал Матвеич.

Его обветренное и загорелое лицо, точно вырубленное из дерева, осталось недвижным, только глаза сузились, а вокруг них лучиками расползлись морщинки. Саня понял, что дядя так улыбается – одними глазами. Однако увидеть, есть ли в них смешинка, не удалось из-за нависших косматых бровей.

– Просто я почувствовал чьё-то присутствие – зверя или враждебно настроенного человека. Рядом точно кто-то был. И… если честно, я испугался, – ответил Саня.

– Немудрено, – откликнулся дядя. – Поди, первый раз в лесном-то углу? Вы же, городские, всё по курортам разъезжаете да по заграницам. Бывает такое, бывает… и не только в лесу. Где угодно: в пустыне, в горах, в подземельях и пещерах – человек вдруг ощущает, что кто-то невидимый рядом. И немало гибнет тех, кто поддался страху.

– Но рядом на самом деле мог быть медведь. Ведь есть же здесь медведи? – возразил Саня.

– Есть, конечно. Но кто мишек знает, тот их не боится. Потому что сейчас лето, они кормятся обильно, им человек на закуску без надобности. Да и ходят по своим тропам. Я тебе про мишек многое рассказать могу, – добродушно добавил Матвеич. – Пойдём уж, что стоять-то здесь.

Где-то неподалёку, видимо, на самой вершине горы, залаяла собака. В ту же минуту справа, из скопления елей донеслись звуки: кто-то грузный, громадный ринулся вниз.

– Вот! – вскрикнул Саня. – Это тот, кто за мной следил!

Глаза Матвеича вновь сузились, он посмотрел туда, где затихали звуки бросившегося удирать злоумышленника.

– Кабан… – сквозь зубы сказал дядя и зашагал дальше.

Саня постарался быть ближе к нему – мало ли, сколько здесь «кабанов» и что у них при себе, холодное оружие или огнестрел.

Ближе к вершине лес поредел, а потом и вовсе сменился кустарником. Из земли стали выпирать глыбы и камни помельче. Саня увидел свои вещи, рядом с которыми бегала худющая собака, вся в колтунах. Она прижала уши и зарычала на дядю с племянником.

– Брысь, Шалая, – лениво произнёс дядя, и псина, несколько раз оглянувшись, потрусила в лес.

– Из посёлка собака? – поинтересовался Саня.

Он обожал домашних животных и собирался после академии стать ветеринаром.

– Была из поселка, – вымолвил Матвеич, – сейчас из ниоткуда.

Саня в очередной раз пожалел, что не сбежал из дома, а согласился на условия родителей. Всё ли в порядке с этим дядей из тайги?

– Как это – из ниоткуда? – спросил он.

Матвеич вздохнул тяжко, нахмурился, но всё же рассказал:

– Шалая жила при доме городского человека, который только иногда появлялся здесь. Ничейная собачка сторожила чужое добро. Подкармливали её всем посёлком – живая душа ведь. А зимой кто-то поджёг дом. Возле него и нашли Шалую… Но по весне кто только её не встречал, живую и здоровую! Однако к людям она больше не подходила, только лаем отгоняла всякую нечисть.

– Какую ещё нечисть? Медведей что ли? – поинтересовался Саня.

Дядя возразил:

– Мишки – лесные звери, хозяева здешних мест с древности. А нечисть… Это нечисть, поганцы всякие, которые приезжают сюда ради безделья да чтобы побезобразничать.

Когда они подошли к Ушкуйке, Саня уже не чуял под собой ног. Спуск дался ещё тяжелее, чем подъём на гору. Часы показали, что весь их переход занял всего полтора часа. Ничего себе! Время здесь по-другому течёт, что ли…

– Ничего, сейчас чайку хлебнёшь и станешь как новенький, – сочувственно сказал Матвеич племяннику.

Чай оказался вовсе не чаем, а густым настоем с резким приятным ароматом. После двух глотков Саня действительно ощутил «обновление»: дыхание пришло в норму, сердце перестало скакать галопом, а руки и ноги налились силой. Прошла головная боль, и Саня выдохнул:

– Хорош чаёк! Спасибо!

– Сагандайля, брусничный лист, клевер, любисток, – довольно отозвался дядя и пододвинул к племяннику блюдо с пирожками, каждый из которых напоминал батон средних размеров.

Санька подумал, что расправится с блюдом за пять минут, но отвалился, едва дыша, не доев первый пирожок.

И тут раздался истошный крик от калитки:

– Михеич, мать твою... Открывай, отвечай за свой совет!

Взгляд дяди из-под нависших над чёрными глазами бровей стал суровым, и он гаркнул:

– Не заперто!

Сане показалось, что чайная ложка дзынькнула в его чашке.

Ввалился среднего роста мужичок в кепке и зачастил:

– Всю ночь на веранде просидел... всю ночь! А утром глядь – все грядки с морквой и редисом перерыты!

– Конкретнее! – бросил дядя, наливая гостю волшебного чаю.

– Так я конкретно говорю: просидел, а грядки того...

– Значит, никто не попался, – сделал вывод дядя и нахмурился. – А было ли что-то странное?

Гость с шумом отхлебнул из чашки и продолжил:

– Сижу, значит, слышу: шелестят кусты... Ну, думаю, сейчас я прищучу эту тварь... Сам Михеич капканы расставил. Так нет же! Нюхала она твои капканы вот так: ффу-ффу... Все обнюхала! А я с чего-то уснул... Утром всё порыто. Нажралась тварь от пуза – только обрывки ботвы на земле. А это кто?

И гость наконец обратил внимание на Саню.

– Мой племяш из города. Будущий ветврач, между прочим. Пей чай, потом пойдём, глянем твой огород. Санька грамотный, спец по животным. Может, по следам что-то определит, – ответил дядя не без гордости.

Саня хотел сказать, что пока его знакомство с животным миром не ушло дальше бактерий, простейших и не сданному зачёту по паразитам, но значительно кивнул.

В огороде заполошного Василия, дядиного соседа, действительно оказались разрытыми две длинные гряды.

– Хотел на рынок съездить с ранними овощами, и вот тебе... сплошное разорение... – плаксиво сказал он.

Санька и Матвеич склонились над следами. От них разило мочой и едким запахом зоопарка.

– Это человечьи следы, – сказал Саня. – Видны отпечатки стопы и пальцев. Странных, конечно – с когтями.

Матвеич кивнул.

– Вот спасибо за новость, – разозлился Василий. – По всему посёлку такие следы, вроде человечьи. Может, обезьяна сбежала откуда-нибудь. Или снежный человек к нам заглядывает.

Дядя с жалостью посмотрел на соседа-фантазёра, но промолчал. Саня всё же позволил себе ироничную улыбку.

Вот здесь-то и пригодилась его осведомлённость: у них в институте в лаборатории жили мартышки и гамадрил. Саня подробно объяснил отличие обезьяньих лап от рук и ног человека. Но Василий не успокоился:

– А вот почему у тебя, Матвеич, в огороде такого разору нет?

Дядя посмотрел на него сумрачным взглядом и сказал:

– Наверное, потому что тварь спит в хлеву с моими «борисками».

И пояснил Сане:

— Поросят я так зову.

– Как вместе с поросятами? – удивился Василий.

– А вот так: делает рядом гнездо из сена и спит, – буркнул дядя.

– Почему ж ты её не скараулил? – спросил Василий и с досадой хлопнул себя по бокам.

– По той же причине, по какой ты заснул на веранде. Неуловимая эта тварь. И на людей как-то воздействует. В старину бы сказали: глаза отводит, – хмуро ответил дядя.

Саню всё это очень заинтересовало до такой степени, что он позабыл прежние опасения: в лесном посёлке его начнёт дико ломать от скуки и без прежних развлечений.

В доме он стал наседать на дядю с вопросами. И узнал трагическую тайну Ушкуйки.

– Посёлок мне сразу понравился, – стал рассказывать дядя. – Места не совсем дикие, но удалённые от городов. И дома дешевле некуда. Мой продавец мне чуть в ноги не упал: бери, хозяйствуй, задарма почти отдаю, и погребец отдельный с овощами, и сараи, и хлев. Только я смотрю: стенка-то у погребца новая. «Что это?» – спросил. Хозяин замялся.

И в первую же ночь я услышал, как кто-то доски выдирает. Вышел с ружьецом – вроде никого. И так спать захотелось, что подумал: избу на части не разберут, и ладно. Утром глядь – стена погребца снята, половина ларя с морковкой пустые. Прошёлся по посёлку, познакомился с жителями, поговорил – уклончивые все, словно государственную тайну берегут. Но радушные: продали по дешёвке поросят четыре головы, курей, пообещали помощь с работами во дворе. По дороге домой присмотрел собачек, которых бросили сбежавшие отсюда хозяева. Две за мной увязались, Белка и Стрелка. И вот с тех пор, с осени, у меня всё в порядке. Но с поросятами кто-то вместе спит в хлеву.

– Дядя, а как же собаки? – спросил Саня.

– То-то и оно, что никак! – Матвеич поднял вверх указательный палец и изрёк что-то вовсе непонятное: – Как стемнеет, сам услышишь. Не зря же сегодня объявилась Шалая.

Помолчал и проявил строгость:

– И ты это... болтовнёй не занимайся, в учебники поглядывай. Я твоим родителям пообещал, что к концу лета наизусть их выучишь.

Тут в Сане взыграла свободолюбивая часть его натуры, и он нагло посмотрел на Матчеича, мол, не пошёл бы ты, дядя, в чащу погуще. Но наткнулся взглядом на сурово сдвинутые брови над чёрными глазами, глянул на могучие кулаки и решил: вот выяснит, что в этой Ушкуйке творится, и сбежит.

Весь вечер он просидел над учебником, воткнув наушники и слушая музыку. Но мысли витали над ушкуйскими тайнами. Вороватой тварью мог запросто оказаться бомж. Смастерил шалаш или освоил охотничье зимовьё и знай себе грабил сельчан. Однако, насколько Саня имел сведения о таких людях, бомжи больше интересовались тем, что можно украсть, толкнуть и заработать на выпивку. И кто бы из них стал спать с поросятами?! Беглые зэки, решившие отсидеться в глубинке, тоже не годились: "бориски" первым делом пошли бы на жарёху. Оставался один вариант – одичавший в бегах сумасшедший. Неизвестное науке животное Саня отбросил сразу.

Кроме того, он не позабыл панический страх, от которого его затрясло на тропе, и звуки бегства какой-то твари – зверя или человека. По треску ветвей и шуму можно было сделать вывод, что эта тварь была огромной.

В открытое окно вместе с темнотой и ласковым июньским ветерком вплыл заунывный вой, которому ответил щенячий скулёж. Множество собачьих детёнышей плакали по материнской сиське, повизгивали от радости, искали себе место среди тёплых боков выводка, просились поиграть. Это было так необычно, что Саня выскочил на веранду.

Там уже стоял Матвеич и хмуро смотрел, как Белка и Стрелка катаются возле своих будок, покусывают свои хвосты, выводят носом свистящие рулады и тоненько потявкивают. Громадные отожравшиеся псины с акульими клыками, ростом с новорожденных телят, играли, как кутята.

– Видел? – спросил Матвеич. – А ты спрашиваешь, как же собаки. Набесятся и будут дрыхнуть. Я их хворостиной поучил, но всё бесполезно.

– Вор подбросил псам какой-то дряни, – сказал Саня. – Прикормил их.

– Всех разом во всём посёлке? – буркнул дядя и пошёл проверять "борисок".

За вечерним чаем, остро пахшим мятой и анисом, Саня узнал больше о масштабе бедствия: козы и коровы временами были выдоены до последней капли молока; яйца исчезали из гнёзд, и по утрам несушки заполошно носились по двору. Но главное, вся живность оставалась целой.

А вот люди – нет. За осень, зиму и весну погибли шесть человек. Всех нашли окоченевшими с гримасой ужаса на лицах, будто их что-то напугало. Приезжавшие из района менты всякий раз винили в смертях сельчан: мол, шарашат на своих хозяйствах без меры и оглядки на возраст, вот вам и инфаркты с инсультами. Жили-то круглогодично в Ушкуйке только пенсионеры.

Несмотря на то, что Саня устал, от обилия впечатлений он долго не мог уснуть ночью. Ещё дико бесили часы с маятником и гирькой, которые висели в кухонной загородке, но тикали на всю немаленькую избу. Матвеич сказал, что они остались от родителей прежнего хозяина и, наверное, были ровесниками самого посёлка, который родился в пятидесятые годы прошлого века, загнулся к началу нового, но воскрес в виде отстроенных дач.

Саня очнулся от резкого неприятного запаха и уже знакомого чувства паники, уселся на тахте и обвёл глазами маленькую комнатёнку. В окно лился анемичный свет от фонаря на веранде, по углам затаилась чернота. И вдруг раздался звук, похожий на цоканье когтей по крашеному полу. В его комнату направлялась собака!.. Белка или Стрелка? А может, Шалая? И действительно, в приоткрытую дверь ворвалось клокочущее рычание.

– Брысь, Шалая! – сказал Саня, отметив, что его голос дрожал и прерывался.

Рычание стало громче… и ближе. А запах – почти нестерпимым.

Саня ещё раз сказал: «Брысь, ничейная собака из ниоткуда!» Он запустил в темноту тапкой, подождал немного. Запах улетучился. Саня встал, включил свет, осмотрелся – комната пуста. Обошёл весь дом, проверил запертую дверь – всё в порядке.

– Санёк, ты чего слоняешься? – с дивана хриплым от сна голосом спросил дядя.

– Показалось, что в доме собака, – объяснил Саня.

– Откуда… в доме… быть… – забормотал дядя, снова засыпая.

Саня улёгся и закрыл глаза. Уже до самого утра.